Бремя Власти

Глава 9

Холодная вода озера Суми парила от нежданно-раннего весеннего тепла. Туман стелился над самой поверхностью разряженными белесыми сполохами, то закрывая, то очищая водную гладь. Скучающий на смотровой вышке паренек облокотился на перила и зевнул, всматриваясь в даль. Веки потянуло вниз и заклонило в сон, но внезапно всю сонливость как ветром сдуло. В разрыве тумана показались два корабля. Вздрогнув от неожиданности, отрок схватился за веревку, и било ударило в звонкие медные бока колокола.

Взлетевший на башню Тури Ингварсон вцепился взглядом в нежданных пришельцев. Две ладьи, взмахивая веслами, входили в залив Истигарда. Крутые носы, убранные паруса, на переднем деревянная голова дракона. Узнавая силуэт, Тури в сердцах сплюнул и зло посмотрел на отрока.

— Напугал же, чума! Своих не помнишь?

Теперь уже и парень увидел, что лоханулся. Пожав плечами, он выдавил из себя нечто несуразное.

— Дак че… Туман же… Не разглядишь.

Десятник махнул рукой и бодро побежал по ступеням вниз встречать подходящие корабли.

Не дожидаясь пока ладья коснется причала, Рорик спрыгнул на дубовые бревна и быстро пошагал навстречу не скрывающему напряженного удивления Тури.

— Случилось чего? Где остальные? Венды нарушили перемирие? — Подавая руку, Ингварсон с тревогой перебирал самые худшие варианты.

Пожав протянутую ладонь десятника, конунг успокоил всех собравшихся.

— Не волнуйтесь! Все хорошо и даже более! С вендами заключен вечный мир. Большая часть дружины осталась у Хольмгарда на ярмарке, а я пришел за вами. — Он широко улыбнулся, глядя на вытянувшиеся лица. — Мы перебираемся на южный берег.

Новость огорошила. С одной стороны, там на южном берегу совсем другие перспективы, а с другой, здесь уже привыкли, каждый угол знаком, жалко все бросать в одночасье. Все эти мысли пробежали по лицу Ингварсона, и понимая, что сейчас происходит в душе товарища, Рорик хлопнул того по плечу.

— Не печалься о барахле, Тури! Наживем по новой, да еще краше и богаче!

Ингварсон мотнул головой, словно прогоняя возникшую оторопь, и засыпал старшего вопросами:

— Да я че… Я рад! А венды, что они?.. Да, как тебе это вообще удалось?

Довольно усмехаясь, Рорик двинулся к воротам, увлекая всех за собой.

— Все расскажу. Обстоятельно, по порядку, но не сейчас. Вечером, за столом спокойно поговорим и все обсудим, а сейчас делами надо заняться.

Встречающие двинулись вслед за конунгом, а вслед за ними засобирались и только что прибывшие дружинники.

Вытащив из уключенной петли весло, Ольгерд аккуратно положил его на дно и посмотрел на свои ладони. На каждой горело по несколько кровавых волдырей. Дядя оказался прав, несколько дней несменяемой гребли серьезно повлияли на образ мыслей племянника. Не то, чтобы он забыл про Ладу и про слова демона, нет, но от усталости все как будто притупилось, словно легло тяжелым камнем на самое дно омута и накрылось непроницаемой толщей холодной воды.

Ольгерд поднял глаза и увидел, что он последний, в ладье больше никого не осталось. На причале тоже было пусто, все торопились к воротам вслед за конунгом, и только одинокая женская фигура продолжала стоять в ожидании.

«Ирана!» — Ольгерд изумился тому, что совершенно забыл о ней. Не зная что сказать, он брякнул первое подвернувшееся на ум.

— Ты чего здесь? — Брякнул и тут же сморщился, понимая глупость и неуместность сказанного.

В глазах девушки блеснул злой насмешливый огонек, но она удержалась от обидных слов.

— Да вот, пришла посмотреть как ты. — Она смерила его взглядом. — Вижу цел и невредим, хвала небесам.

— Что со мной будет-то! — Он махнул рукой, и Ирана успела отметить израненные ладони. Словно сворачивая все неловкости встречи, она спросила так, словно они и не расставались.

— Наказали то за что?

Бросив взгляд на руки, Ольгерд смутился.

— Да так, ни за что! Мелочи. — Рассказывать Иране про Ладу было бы совершеннейшим идиотизмом.

Девушка не стала настаивать, но в этот момент она вдруг почувствовала укол ревности, едва уловимо екнуло сердце, предупреждая об опасности. Если бы ее сейчас спросили, любит ли она Ольгерда, то она, не задумываясь, ответила: «Нет! В моем сердце нет места для любви, оно все целиком отдано только одному чувству — мести!»

Она не хотела любить и не искала его любви, но все же Ирана считала Ольгерда своим и только своим. Пусть не мужем, не мужчиной, а кем-то другим, возможно, орудием мести, кинжалом правосудия, кем-то тем, кто позволит ей утолить ту безумную жажду крови, что, не утихая, горела в ее сердце. И своим она не собиралась делиться ни с кем.

Ревность кольнула ее в сердце, рисуя присутствие другой рядом с Ольгердом. В самой глубине неосознанно зашевелился страх. «Надо торопиться! Если он бросит меня, то я не сумею отомстить».

С этой мыслью она пошла вслед за Ольгердом и до самого Длинного дома двигалась в этой странной задумчивости. Там, на площади, Рорик раздавал наряды и объяснял, чем они в первую очередь займутся, что заберут с собой, а что оставят здесь. Увидев подходящего Ольгерда, он прервался и, повернувшись к Тури, добавил, словно бы возвращаясь к уже сказанному.

— Этого, — Рорик указал на племянника, — возьмешь с собой. На охоте пользы от него немного, но дотащить добычу поможет.

Он сказал это специально громко и, увидев как Ольгерд закусил от обиды губу, подумал: «Ничего. Пусть осознает свое место и не зарывается».

Этот появившийся нюанс Ирана заметила почти интуитивно и тоже добавила к мотивам, побуждающим к действию. «Между ними словно черная кошка пробежала. — Девушка уловила исходящее напряжение. — Они смотрят друг на друга так, будто что-то делят и до сих пор разделить не могут».

Голос Рорика продолжал звучать над площадью, но доходил до нее какими-то отрывками.

— Союз с вендами… Беру за себя дочь посадника Хольмгарда… Пробудем здесь неделю, не меньше… Надо подумать о провизии… На обратную дорогу тоже надо запастись мясом.

«Дочь посадника Хольмгарда!» От этих слов Ирану словно обожгло изнутри: «Это она! Это из-за нее Оли на дядю смотрит как на врага! А тот знает и видит это! Опасность нависла над головой Ольгерда, ведь Рорик не из тех, кто прощает неповиновение».

Тревога и сомнения в ее голове вдруг сменились настойчивым утверждением: «Надо действовать! Надо действовать и времени у меня в обрез». Не дожидаясь окончания сбора, она развернулась и потихоньку пошла обратно. Не понимая и не вдаваясь в реалии того, что ее действительно напугало, девушка вдруг в одночасье поверила внутреннему чувству и интуиции, настойчиво бьющей тревогу.

«Что же делать⁈ Что же делать⁈ — В каком-то задумчивом исступлении раз за разом повторяла Ирана, шагая к дальней крепостной стене. — Если ссора выйдет наружу, то Рорик, не задумываясь, убьет Ольгерда, а без него мне не отомстить им. Да что там, меня тоже, скорее всего, прирежут где-нибудь здесь. Ведьму они с собой не возьмут! Значит что⁈ Значит надо покончить со всеми ними здесь, пока у меня есть время. Но как⁈»

Она вдруг остановилась и уставилась на угол стены. Там в тени выступа из черной земли выступали две белые грибные шляпки. Этот гриб она узнала бы из тысячи, дед называл его «белая смерть», и его здесь никак не должно было быть.

«Сейчас весна, снег недавно сошел, какие грибы! — Ошеломленно Ирана уставилась на две белые точки посреди мокрой земляной каши. — Ой, непростые это грибочки, и появились они здесь не просто-так. Я спросила, и небеса дали мне свой ответ! — Она истово подняла глаза к небу. — Спасибо! Спасибо тебе, Пер многорукий, спасибо, мать Иранья! Теперь я знаю, что делать!»

Туша оленя давила на плечи, делая шаг Ольгерда все тяжелее и тяжелее. Два дня назад он и еще семеро охотников вышли вместе с Тури из ворот Истигарда и отправились на север. Вблизи города зверя повыбили и пришлось уйти довольно далеко, прежде чем вышли на след. Первого оленя они взяли вчера под вечер и разделали его сразу, а второго только сегодня уже на обратном пути.

Тури тогда взглянул на солнце, прикинул что-то в уме и заявил:

— К вечеру доберемся, если не будем терять время. — Он провел глазами по лицам охотников и, выбрав Ольгерда, мотнул головой в сторону туши. — Бери зверя и пошли. — И уже на ходу, обгоняя парня, добавил. — Как выдохнешься, скажи, заменим.

Помня ехидную улыбочку Ингварсона при слове «выдохнешься», Ольгерд решил, что скорее сдохнет, чем признается в усталости. И вот уже пять часов как он тащит эту ношу на себе, и, кажется, будто ноги налились свинцом, а сама туша потяжелела раз в сто. К счастью на глаза все чаще стали попадаться знакомые места, а это значило, осталось недолго и надо только дотерпеть.

«Пусть утрутся, — зло выдохнул Ольгерд, — Хендриксы пощады не просят».

Не сбавляя шага, Тури оглянулся назад: «Вроде все спокойно, вся восьмерка идет позади след в след». Взгляд зацепился за красное, залитое потом лицо Ольгерда, и, покрутив ус, он хмыкнул. — «А мальчонка то неплох. Есть жила».

До городища оставалось всего-ничего, и вроде бы все было тихо, но что-то смущало старого воина. Подняв глаза к небу, Тури вдруг ясно осознал, что именно это и не дает ему покоя. Тишина! Уже давно должен был проявиться шум города, а его не было. Не доносилось ни тюканье топора, ни звяканье металла, а ведь эти чуждые лесу звуки разносятся ой как далеко.

В предчувствии беды Тури прибавил ходу. Тропа под ногами запетляла быстрее, и скоро они вышли на расчищенное перед городской стеной поле. Одного взгляда на сторожевую вышку Ингварсону хватило, чтобы понять — предчувствие не обмануло, в городе что-то случилось. На башне не было стражи, а такого у руголандцев отродясь не бывало.

Встревоженный он перешел на бег, крикнув уже на ходу.

— А ну ка за мной!

Все, кроме Ольгерда, рванули вслед за старшим, а тот лишь проводил их глазами, на бег сил уже не было. Утерев пот, он обвел взглядом округу и, не увидев никакой угрозы, решил не бросать тушу, а дотащить ее до конца.

— Чего ломанулись, — проворчал он, ускоряя шаг, — сказать то хоть что-нибудь можно было.

Восьмерка охотников скрылась в воротах, когда Ольгерд еще только доковылял до подножия вала. Поднимался он долго, приходилось часто останавливаться и выравнивать дыхание. Уже перед самой воротной башней уши вдруг разорвал душераздирающий вопль. Вот теперь сомнения уже не было. Не раздумывая, Ольгерд сбросил тушу оленя на землю и рванул в приоткрытую калитку.

Первое, что он увидел, повергло его в шок. Прямо посередине площади Ингварсон держал за волосы толстую повариху-суми, а та вопила как резаная. Рядом на залитой кровью земле валялись еще трое кухонных рабов с пробитыми головами.

— Что случилось⁈ — Взгляд Ольгерда ошарашено переходил с одной страшной картины на другую.

Тури лишь молча зыркнул в ответ и рывком поставил женщину на колени. Звякнул выходящий из ножен меч, жесткая рука оттянула голову, подставляя под сталь голую шею. Шр-р-р-р! Прошелестел клинок, и отчаянный крик умолк. Женская голова с выпученными глазами покатилась по песку.

Только сейчас Ольгерд увидел всю картину целиком. Вокруг длинного обеденного стола в лужах собственной блевотины лежали все те дружинники, что остались здесь в городище. Скрюченные позы и застывшие в муках лица говорили, что смерть их была не легкой. Его взгляд, как завороженный, прошелся по кругу и везде, везде было то же самое. В проулках домов, у скотного двора, на караульной вышке, повсюду валялись исковерканные тела товарищей, принявших лютую смерть.

«Рорик⁈» — Вспыхнуло в голове, и взгляд как по команде метнулся к торцу стола. Конунг сидел на своем месте, навалясь грудью на край и вытянув растопыренные руки. На сосновых досках остался кровавый след от его скрюченных пальцев, а искореженное болью лицо смотрело мертвыми глазами прямо на Ольгерда, будто бы спрашивая: «Как ты мог? Как ты мог поступить так со всеми нами?»

Ольгерд отшатнулся назад, чуть не выкрикнув вслух: «Это не я! Я не хотел! Я не думал, что вот так».

Он отступал в какой-то прострации, не видя и не слыша ничего кроме мутных белесых глаз и разинутого рта покойника, бросающего ему обвинения. Отступал, пока спина не уперлась в стену. Преграда полыхнула в сознании паникой, и это помогло ему собраться. Страх — постыден! В сердце воина не место страху, так внушали ему с колыбели, и одной только мысли, что он испугался, хватило, чтобы разозлиться на самого себя. Злость вернула его в реальность, и теперь в дополнение ко всему он увидел сбившуюся у сарая толпу рабов и слуг. Копья руголандцев держали их на прицеле, а Ингварсон с окровавленным мечом в руке мерил песок перед ними.

— Вы знаете закон. — Безумный взгляд Тури прошил сжавшиеся тела. — Вы все виноваты, и все умрете, но если вы укажете мне на тварь, что это сотворила — смерть ваша будет легкой. Если же нет, я буду пытать каждого из вас до тех пор, пока не узнаю, и тогда вы будете молить меня о смерти. — Ингварсон навис над толпой как удав над стайкой мышей. — Ну… Я жду!

Ольгерд увидел, как в ужасе завертелись головы рабов, как вспыхнули жутким отчаянием глаза. «Они не знают, — подумал он, — они ничего не знают!» В этот момент его взгляд вдруг наткнулся на Ирану. Девушка стояла с гордо поднятой головой и мертвенно бледным лицом, стояла так, словно не было вокруг никого, и только ей одной бросал обвинения и угрозы руголандец.

Едва увидев ее, Ольгерд все понял. — «Это она! Она отравила всех по наущению Ирглис! — Какая-то безраздельная уверенность заполнила сознание, как будто он сам все видел своими глазами. — Это я толкнул ее на этот шаг. Это я, и только я виноват в ее преступлении. Ирглис сказала, — тебе стоит только пожелать! И я пожелал! Я пожелал Рорику смерти, а Ирглис убила его! Ирана — всего лишь рука не ведающая, что творит».

Пока эти мысли крутились в голове Ольгерда, Тури стоял перед толпой и ждал. Его взгляд поочередно прощупывал каждого, и рабы, не выдерживая, в страхе отводили глаза.

— Вижу, легко умирать не хотите, — Лицо Ингварсона превратилось в жуткую маску. — Значит, поступим по-другому.

Он резко шагнул вперед и, схватив Ирану за руку, выдернул из толпы.

— Начнем с тебя, ведьма! Тебе то уж все ведомо. — Хлестким ударом Тури отправил ее на землю и указал стоящим рядом бойцам. — Вздернете ее на дыбу.

Откликнувшиеся воины тут же подхватили девушку под руки и потащили к вбитым посреди площади столбам.

Прищурившись, Ольгерд смотрел на две полосы, что оставляли на песке босые ноги Ираны и никак не мог решить, как ему поступить. «С одной стороны Ингварсон прав. По закону все рабы, подозреваемые в покушении на хозяина, заслуживают смерти. А с другой, Ирана не рабыня. Она — моя женщина! И что самое жуткое, она совершила преступление, потому что я пожелал этого. Она лишь исполнила мое тайное желание, хоть и не знала, что делает. Она не должна умирать из-за меня!»

Охотники Ингварсона уже перекинули веревку через перекладину и связали Иране руки за спиной. Подошедший Тури молча кивнул, веревка натянулась, и руки девушки вздернулись вверх. Согнувшись пополам, тело Ираны оторвалось от земли и повисло в мучительной вывернутой позе.

— Ты знаешь, что сейчас будет, ведьма? — Пальцы Ингварсона подняли подбородок девушки, и безжалостный взгляд вонзился ей в лицо. — сейчас я разведу под твоими пятками костер и буду жарить тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне, кто это сделал.

Ирана молча закрыла глаза, и Тури, зло прорычав «упорствуешь», кивнул своим парням. Те торопливо насобирали дров и сложили их под висящей девушкой.

Стукнуло кресало, задымился трут, и первая искра упала на сухой хворост. Языки пламени зализали собранные дрова, и по лицу Ираны пробежала мучительная судорога. Вокруг все замерли и с жадным любопытством уставились на разгорающийся костер, но в этот момент чья-то нога одним ударом разметала дрова и загасила пламя.