10 мегагерц

Глава 3

Ну, вот почему доктора все время такие радостные, когда заходят в палату? У них что, где-то есть тайная методичка по приемам моральной поддержки пациентов? Вот и этот, произнеся ритуальную фразу «Больной, как самочувствие? На что жалуемся?», уже трет руки друг об дружку в предвкушении: «Ух, сейчас как начну лечить, никого не помилую».

— Все хорошо, было обильное кровотечение из носа, но прекратилось после первой помощи, оказанной главной медсестрой в приемном покое, — на всякий случай я лег на кровать и пытался сделать вид, что тут лежит самый правильный пациент.

— Да-да, мне рассказали, — он подтянул стул к кровати и уселся на него — давайте-ка посмотрю…

И вот ведь гад какой, тут же, без предупреждения, как дернет обе турундочки из носа. В переносице тут же что-то взорвалось болью, и из глаз непроизвольно брызнули слезы.

— Доктор, да м… ну, вы хоть по одной бы дергали, — я попытался вздохнуть поглубже и вытереть слезы.

— Ничего, зато сразу все понятно стало… Не мешайте! — он развязал тесемки под подбородком и снял с моей головы набинтованную «шапочку».

— Отлично! Просто восхитительно! — это он мою голову осматривает, чуть ли не носом тыкаясь в волосы.

— А теперь пошевелите пальчиками… Не болит? — рука почему-то удостоилась гораздо меньшего внимания.

Пересев за стол, он открыл протянутую медсестрой толстую книжку и что-то начал в ней быстро писать, тихонько проговаривая фразы вроде «этого больше не надо, отменим» и «а вот тут мы немножечко прикроемся». Ага, историю болезни заполняет или как там эта штука в медицине зовется правильно.

— Итак, — он повернулся ко мне, — динамика положительная, курс я скорректировал, думаю, дня через два-три можно будет вас перевести на амбулаторное лечение. Какие-нибудь вопросы ко мне есть?

— Сколько мне ходить с этим? — я приподнял закованную в гипс руку.

— Ну, недельки две-три походить придется. Отек уже спадает, скоро повторно сделаем рентген, и можно будет сказать точнее.

Ну, вот почему он улыбается опять? Сказал бы все серьезным тоном, не пришлось бы искать подвоха в его словах. А так теперь думай всякое.

— Ладно, раз больше нет вопросов, то тогда меня ждет ваш сосед, — лыбящийся доктор внезапно подмигнул мне и, захлопнув историю болезни, протянул ее назад медсестре.

— Вячеслав Владимирович, сядьте пожалуйста, на стул, — медичка подкатила поближе небольшой дребезжащий столик, уставленный всякими баночками и кюветочками.

Ну, сесть так сесть. Эта хоть не пытается восхищаться моими болячками и царапинами, поэтому я молча сидел и ждал, пока она мазала мне голову чем-то холодным и снова сооружала чепчик из бинтов.

— А у вас марганцовка есть? — внезапно мне пришла в голову идея, как перестать выглядеть Шариковым в этом набалдашнике.

— Есть раствор, а что?

— Можно вас попросить капнуть во-о-от сюда, — я показал пальцем чуть выше виска. — Получится коричневое пятно, как будто кровь проступила и засохла.

— Но зачем? — внезапно медсестра стала вполне симпатичной, стоило ей только сбросить маску профессиональной невозмутимости. И, кажется, мы с ней уже пересекались. За кремами точно не приходила, а вот в группе поддержки вроде мелькало такое личико.

— Буду всем рассказывать, что ранен бандитской пулей. А то хожу, как барышня, в этом чепчике…

Стоило мне съесть какую-то полужидкую кашу, невкусную, но наверняка очень полезную, и следом заполировать ее горстью таблеток, как ко мне заявились посетители. Сначала в дверь заглянул Андрей, а следом прошествовал Игорь Степанович. Пока неизвестно чему радующийся Андрей осматривал мою палату, секретчик тяжело плюхнулся в кресло и достал несколько листов.

— На, это твое, — даже смотреть на безопасника было тяжко. Весь какой-то посеревший и помятый, он сидел в кресле так, что мне сразу хотелось накрыть его одеялом и тихонько выйти из палаты. Только второго инфаркта нам и не хватает…

Я взял листы и обнаружил, что это мой план по реорганизации радиостанции. Точно, Грачев же требовал утром ему на стол, а я со всеми этими событиями все пропустил. Видимо, Малеев напряг Михайлюка, и он достал его из моего сейфа. Судя по обилию росчерков и фраз в духе «да вы там белены объелись, что ли?», смена формата калининскому радиовещанию в ближайшее время не угрожает. Хотя, с чего у меня возникли такие ожидания, сейчас я и сам не могу сказать. Дескать, приду весь такой в белом, и мне, кланяясь в ноги, добудут все необходимое…

— Да ты не корчись так, — подошедший Андрей похлопал меня легонько по плечу. — Главное, что пара твоих предложений все-таки прошла.

Я глянул еще раз. Действительно, против того, что в будущем будет называться джинглами, и предложением пускать музыку в эфире стояли плюсики. Ну в принципе да, хоть что-то… Но жальче всего было магнитофонов, без них мы никуда.

— Тебе тут сколько еще куковать? — внезапно спросил Игорь Степанович.

— Врач перед вами сказал, что еще половину недели. Но Алексей Павлович сказал же, что без охраны никуда, дескать охотятся за мной, а радио важнее всего.

— Ишь ты, какой цацой себя возомнил… Да нужен ты больно кому-то, охотиться еще за тобой. Там другое, — вяло улыбнулся безопасник.

— Что другое? — тут же заинтересовался я хорошей новостью.

— Все другое, — не повелся он. — В общем, завтра еще на всякий случай съездишь с ребятами, а дальше своим ходом.

— А чего так? — вообще-то мне понравилось ездить, а не ходить.

— А вот так. Кого надо нашли и кому надо сказали… что надо, в общем, сказали… — он почесал подбородок. — Итого, теперь у тебя одна задача: языком молоть.

— А москвичи? Я же вообще-то диктором стал случайно, — решил я прояснить обстановку.

— А что москвичи? — не понял меня секретчик.

— Ну, полы перекрыли, аппаратуру ставить же должны, которую мне потом обслуживать.

— А! Те москвичи… — он кивнул на Андрея, отошедшего к окну, — там какую-то лампочку кокнули, так что пока стоп работам.

— Ничего себе «кокнули!» Разбили, — он резко повернулся, — гады, обе шестьдесят восьмых расколотили на куски, одни обломки остались.

— Что расколотили? — не понял я.

— Лампы генераторные, ГУ-68, — он показал руками что-то размером с арбуз. — Триод в оконечном каскаде усилителя.

— Это же какая мощность у нее должна быть? — я по-быстрому попытался прикинуть в уме, но получались какие-то странные цифры.

— По паспорту колебательная мощность за 250 киловатт, — Андрей начал размахивать руками, пытаясь показать мощь разбитого. — это еще что, на Ленинград они пойдут в паре, там в пике вообще цифры дурные получаются.

Я попытался переварить цифры. Двести киловатт в провод… Это как две сотни чайников, одновременно кипятящих воду. Нет, разум отказывается признать логичность такой траты энергии.

— Но зачем так много? Ведь, чтобы сигнал пробил сто пятьдесят, хорошо, со всеми поворотами и заворотами, двести километров от Москвы до Калинина, столько не нужно!

— Сказали, что унификация, и никто их на полную мощность включать не будет, дольше проработают, — пояснил мне Андрей.

А, теперь понятно: плановая экономика, едрить ее за ногу. Наклепали радиоламп, и давай их совать, куда не попадя, все равно на цену в таких делах никто внимания не обращает.

— Но вообще я уже одним глазком видел аппаратуру, которую нам поставят! Мощь и красота, — продолжал он воодушевленно, — в полной конфигурации можно аж четыре телевизионных канала получать!

— Ну да, наверное здорово… — у меня в голове множились и крутились уже тыщи чайников, выстраиваясь в линию до Ленинграда. Хотя, тыщи как-то маловато, пусть будет две. Сигнал передавался от одного к другому паром. Открыл крышку на одном, белое облако взмыло ввысь, у следующего заметили и повторили… Примерно 400 километров, это получается по 5 штук на километр, нормально, даже с запасом. Брр, вот же какая чушь в голову лезет.

— И да, чуть не забыл со всеми этими вашими кунштюками. На 8 и 9 сентября забронирован драмтеатр, готовься!

— А зачем нам драмтеатр? — парящие чайники просто так не сдавались. Я пытался прикинуть скорость передачи сигнала. Похоже, что где-то в районе двух километров в минуту можно получить, если операторы не будут спать.

— Дикторов на станцию ты же просил? Малеева выпустить не успеют, так что сможешь получать удовольствие в одно лицо и на полную катушку…

Компьютерщика куда-то утащили врачи, Малеев был под лекарствами, поэтому я взял у медсестры очередную дозу таблеток, вернулся в палату и стал по памяти искать различия между «80 000 километров» и «20 тысяч лье». За исключением кучи ссылок, объясняющих читателю чуть ли не каждое слово, вроде все на месте. Крушение, плен, «Наутилус» и так далее. Хотя, странно, около «форштевня» стоит сноска, а у «ахтерштевеня» — нет. Глянул в конец книги — ага, понятно. В издательстве просто сгруппировали слова. Логично: если кто не знает, что такое «морская миля», то не знает и про «кабельтов».

Я открыл книгу наугад. Ух ты! Кабель лежал на дне, защищенный от морских волнений, и передача электрического сигнала по нему из Европы в Америку отнимала всего тридцать две сотых секунды. Кабель этот будет существовать вечно, так как замечено, что гуттаперча только укрепляется под влиянием морской воды.

Чего? Скорость электрического сигнала на треть меньше скорости света. А та под 300 тыщ километров в секунду. За треть секунды он преодолеет около 70 тысяч километров, а это вокруг шарика по экватору, и еще с запасом останется. Халтурщик этот Жюль Верн… Ведь тут совсем не рецепт пороха, который специально был написан неправильно, чтобы любознательные не подорвались. А может, это переводчик лажанул?

Внезапно репродуктор на стене зашуршал, прохрипел что-то и замолк. Да ладно? Из черной тарелки еще немного похрипело, и вскоре я услышал: «Добрый вечер! Вы слушаете вечернюю передачу…». Я слушал незнакомый голос и пытался успокоить поднимающееся внутри раздражение. Молодцы, кто-то подхватил упавшее знамя, музыку играет и поздравления раздает. Вроде все отлично, но изнутри меня грыз злобный червяк недовольства: «Не посоветовались, не спросили как лучше…». Забыли совершенно про меня! Хреновый какой-то из меня попаданец получился. Ладно Грачев унизил, он шишка местная, но хотя бы Михаил-то мог заглянуть, поручкаться. Еще главсестра, дура такая, чего-то мутит, и послать ее нельзя…

Стоп! Чего это со мной? Нормально же все только что было. Я глубоко вздохнул, потом еще раз. Помогло плохо. Где-то вдалеке пробежала мысль: «А может, ну его все нафиг? Внизу асфальт, открыть окно, вниз головой, и всего делов». Да японский городовой! А чего городовой? В Японии мент попытался зарубить царя шашкой, правда он тогда царем не был, и все равно промазал. Да и шашек тут нет, одни шахматы, зато есть скальпели! А скальпелем можно открыть бутылку вина? Хотя, вины моей тут нет…

Мысли в моей голове сталкивались и, цепляясь друг за дружку, организовывали кашу-малашу, рассыпающуюся по закоулкам сознания при малейшей попытке обратить на что-то внимание. Не знаю, сколько я так просидел, но внезапно все изменилось. Ощущение было такое, словно кто-то водит по грязному столу тряпкой, сметая мусор. Наконец, последние крошки исчезли в пасти мусорного ведра и, вздрогнув, я захлопал глазами.

— Вячеслав? — оказывается, перед моим носом щелкала пальцами медсестра.

— А? — я вытер рукавом мокрую дорожку, протянувшуюся из уголка рта — что это было?

— Надо вас спросить. Зашла узнать, почему так поздно свет горит, а вы сидите и молчите. Я уже думала за врачами бежать…

— Нет, бежать не надо. А вот сходить не мешает. И пойдем обязательно вдвоем! — я внезапно ощутил поднимающийся откуда-то снизу липкий страх остаться одному.

— Хорошо, — покладисто согласилась она, — пойдемте.

Однако никуда идти не пришлось. Стоило нам выйти из палаты, как около стола обнаружился врач, листающий какой-то журнал.

— Доктор, у меня только что были глюки. Причем какие-то странные.

— Глюк? И в чем же вам так повезло? — кажется, доктор меня не понял.

— Галлюцинации. Мысли. Разные. Вразнобой, — я покрутил рукой в районе головы. — Вот как радио включилось, так и накрыло.

— Чем накрыло? Одеялом?

— Нет… Ну, заполнило сознание. А как пришла сестра — так все прошло. А сейчас вообще замечательно себя чувствую.

— Так, садитесь и давайте по порядку.

В присутствии стольких людей страх исчез абсолютно, поэтому я начал описывать все, что происходило после нашей последней с ним встречи. Появившуюся было мысль о том, что таким макаром я наговариваю себе на дурку, я загнал подальше. Не был дураком же никогда…

— Стоп! — внезапно остановил меня доктор.

Я послушно заткнулся и посмотрел на врача, ожидая разрешения продолжить. Однако доктор поднял глаза к потолку и начал шевелить рукой, словно что-то писал на невидимой доске. Точно, что-то круглое вон нарисовал, теперь линию провел. У меня чего, остаточные явления какие-то? Тогда почему махает руками он, а не я? На всякий случай я поглядел на медсестру — та сидела смирно и смотрела на доктора.

Подвигав руками, врач достал откуда-то толстенную книгу и начал что-то в ней искать, изредка посматривая в журнал, который листал до этого.

— Суицид был? — вопрос застал меня врасплох, но не успел я ответить, как он тут же продолжил, — ну, мысли про самоубийство, яду выпить или ножом себя пырнуть?

— Были. Из окна хотел выпрыгнуть головой вниз, — сознался я.

— Ага! — радостно оскалился он и снова начал шерудить свою книгу, правда, уже что-то выписывая себе на листочек.

Но вообще кажется я начал понимать, что случилось. Одни таблетки законфликтовали с другими и позвали мою крышу в отпуск. В будущем на всех инструкциях к лекарствам есть список, с чем их нельзя смешивать, чтобы не сыграть в ящик, а тут еще до такого не додумались, наверное. Хотя, из всех противопоказаний я помню только то, что антибиотики нельзя смешивать с алкоголем…

— Так, предварительно мне понятно, что случилось с вами… — и выдал более пространную версию того, о чем я уже догадался. Из всех умных слов я смог выловить только «внутриклеточный ток», да и то лишь благодаря профессиональному уклону.

— … Хотя, эффект, конечно, немного неожиданный. Видимо, наложились индивидуальные реакции организма. И вообще, из этого вполне может получиться отличная работа! Повторить не желаете? Конечно, в контролируемой обстановке! — он уставился на меня.

Я отрицательно помотал головой. Честное слово, врачи тут какие-то звери. То хирурги в операционной обсуждают пульсации света при распоротом брюхе, то этот в открытую предлагает стать наркоманом.

— Ну, в общем-то, ожидаемо… — он совершенно не огорчился отказом и повернулся к медсестре. — Давайте от греха подальше пока уберем все, кроме санобработки. А там посмотрим на получившуюся картину…

Скажу честно, назад в палату я входил с опаской. А вдруг глюки в моем мозгу привязались к месту, и стоит мне остаться одному, как меня снова вштырит? Пересилив себя, посидел сначала в кресле, потом выключил свет и еще немного посидел, но какой-либо реакции не дождался. Поняв, что действие лекарств прекратилось, я упал в кровать и, немного покрутившись, заснул.

— Подъем! Я пришел сказать тебе, что солнце яркое там встало и что-то нежное пропело, — меня тормошил Николай, пытаясь разбудить.

— Меня нет, я больной, и вообще, где медсестра? — наивно же пытаться таким образом выкроить еще пару минут для сна, но вдруг прокатит?

— Не-а, ты не больной, ты симулянт, — с меня сдернули одеяло.

Резкий переход от теплого кокона к ледяному окружению дал живительный пинок для организма. Сразу заморгали глаза, зашевелились руки и засучили ноги…

— Мы тебе одежду привезли! Держи! — на меня упало что-то мягкое.

Сев на кровати, я развернул комок. Надо же, моя больничная одежда. Ну, та, в которой я ходил до костюма.

— Да, заехали к тебе домой, — тут же подтвердили мне. — Вот ключ, не забудь потом, — об стол стукнула железяка.

Интересно, как они пробирались мимо цербера подъездного? Хотя, чего это я? Корочки показали, и вперед. Позевывая, я оделся и пошел в туалет плескаться в холодной воде. По пути поздоровался с Василием, который что-то с очень серьезным видом рассказывал медсестре.

Но вообще по поведению ребят я понял, что кризис, в чем бы он ни заключался, миновал. По пути на почтамт Василий насвистывал какую-то мелодию, а Николай вообще перестал смотреть по сторонам, открыл бардачок и что-то в нем перебирал, изредка хмыкая. Да и на радиостанцию мы поднимались не как в прошлый раз…

То ли я исчерпал лимит приключений, то ли аура благолепия и спокойствия, разливающаяся вокруг от эмгэбэшников, так повлияла, но эфир прошел совершенно ровно. Просто сел, поздоровался, прочитал и откланялся. Всегда бы так.

— Михалыч, а у тебя есть удочка? — я крутил в руках микрофон. Вернее, я рассматривал не столько микрофон, сколько стойку от него. Массивное круглое основание, U-образное крепление… В голове почему-то всплыло слово «канделябр», которым били жульничающих в карты. Мне же стойка мешала тем, что в процессе зачитывания новостей нельзя просто переложить что-то слева направо или вытянуть перед собой. Стоит такая мандула перед носом, и трогать не смей, иначе в эфире шум будет.

— На рыбалку, что ли, собрался? Так поди, в лесу полно всего, пойди и сруби, — не понял меня повелитель аппаратной.

— Да нет, микрофон подвесить, — начал пояснять я. — Один конец удочки к стене, другой над столом. Микрофон сверху спустить на леске или прямо на кабеле. И вибрация передаваться не будет, и места больше для диктора появится.

— Толково! Только я про это уже думал. Гляди! — он достал из-за шкафа какую-то мешанину из палок.

— Одним концом крепим сюда, а на другой микрофон, — внезапно эта куча из палочек превратилась в прекрасно знакомый мне пантограф. — Только пока в соединениях проблема, проседает, зараза.

— Так можно же не зажимать, а просто по пазам двигать или отверстий насверлить вот так… — обрадовавшись уже практически готовой конструкции, я начал накидывать идеи.

— Товарищи! А кто из вас Вячеслав Владимирович? — в нашу беседу вклинилась какая-то девушка. — Я от Петра Георгиевича.

Простое платье в полоску, короткая прическа и открытое лицо с широкой улыбкой. Ух ты, какую красивую кураторшу нам прислали…