Звёздные прыгуны (СИ)

Глава 6

Они стояли на острове — клочок скалы кое-где укрытый бурым мхом.

Остров был около пяти метров в поперечнике.

Рваные края обрывались в… пустоту. Бирюзовое небо окружало их со всех сторон, даже снизу, теряясь в пелене белых облаков.

Подобно воздушному шару, или листку на ветру, остров парил среди всего этого.

Сквозь завесу облаков проступали контуры соседних островов. Сверху, снизу, близко и далеко, игнорируя законы физики и здравый смысл, глыбы скал неспешно бороздили воздушное пространство.

— Необычный мир, — Трегарт присел на кусок старой кладки — единственное возвышение на острове. По всей видимости, некогда это клочок суши был частью чего-то большего. — Но что дальше?

Д'арно кивнул на соседнюю твердь, плывущую немного ниже.

— Полетели!

Вольный Прыгун раскинул руки, сделал шаг за край, — Дункан запоздало дернулся, пытаясь удержать безумца, — а Д'арно… полетел!

Широко раскрытыми от удивления глазами, Трегарт наблюдал, как напарник, словно птица, осваивает просторы воздушной стихии.

— Что же ты! — вольный зашел на вираж. — Давай, лети!

Трегарт замотал головой.

— Лети, не бойся! Это просто!

Ученые не правы — безумие заразно, как грипп, дизентерия; Дункан подполз к краю, раскинул руки и… вывалился за пределы острова.

Воздушные потоки тут же подхватили его, словно человеческое тело для них было легче перышка. Страх открытого пространства склеил не только губы, но и веки.

Рядом смеялся Д'арно.

— Разве это не здорово!

Глаза, наконец, открылись.

— Как такое возможно? — следом за органами зрения, пришел черед органов речи и удивления.

— Откуда я знаю. Просто наслаждайся, и все!

Проделав сложный пируэт — гордость альбатроса со стажем, Вольный Прыгун направил нос к намеченной цели.

— За мной, желторотик!

Достойно повторив маневр, отчего-то вспомнилась мокрая курица, Трегарт двинул следом. В отличие от Д'арно, он старательно махал руками.

По мере приближения, сквозь завесу облаков проступали очертания цели полета.

Остров оказался далеко не маленьким, поистине огромным, и являл собой все ту же скалу, практически без растительности.

Занимая серым телом почти всю площадь, на острове возвышался замок. Зубцы стен, бойницы, высокие шпили башен с развевающимися флагами.

— Ух ты! — вырвалось у Дункана.

То ли слезящиеся от полета глаза, то ли местная атмосфера сыграла с ним злую шутку, потому что замок… исчез. Вместо него стоял… дворец. Черепица крыш, несколько зданий, соединенных переходами и роскошный парк с вальяжно прогуливающимися точками обитателей. И снова что-то произошло — место дворца занял храм. Золото куполов, высокие окна, невдалеке грозила грешникам в небе башня звонницы…

— Ты видел, видел? — в восклицании Дункана было больше вопроса — либо он сошел с ума, либо… второго либо не существовало. Но с ума не сходят на пару…

— Не удивляйся — метаморфозы времени.

От строения — оно уже походило на ступенчатую пирамиду — отделилась стайка существ.

По мере приближения, Дункан различил перистые крылья, свободные светлые одежды и милые, почти кукольные личика, окруженные светлыми кудряшками… — воистину — мир метаморфоз, стоило моргнуть, и к ним уже летели рогатые чертенята с красными ртами и извивающимися хвостами. Кончики хвостов украшали кокетливые кисточки.

— Ты уверен, что Карта Пути именно на этом острове? Может, лучше полетим туда? — Дункан указал на парящий несколько дальше целый архипелаг.

— Какая разница, куда лететь, — не совсем понятно ответствовал Д'арно.

Встречающая делегация приблизилась. Теперь она состояла наполовину из ангелов, наполовину из чертей. Ангелы выудили длинные трубы и нестройно задудели.

Под аккомпанемент своеобразной «музыки», они и опустились на твердь.

Здание перед ними снова было дворцом. По мощеной дорожке, к путешественникам, припадая на одну ногу, уже бежал невысокий пузатый толстячок в распахнутом настежь неком подобии халата.

— Уф, еле успел, времени на все не хватает…

Ангелы задудели в самое ухо, точнее, уши толстяка — большие, с вытянутыми почти до плеч мочками.

— Кыш, а ну пошли отсюда! — замахал он пухлыми ручками, точнее, одной рукой — вторая сжимала небольшой мешочек с каким-то сыпучим содержимым. Как ни странно, летающие создания его послушались.

Может, она была с самого начала, а, возможно, только появилась, на широкой лысине толстяка чудом держалась маленькая, совсем не подходящая к облику корона.

— Добро пожаловать, значит, дорогие гости в мое скромное жилище.

— Э-э-э, — пока путешественники думали, что ответить, толстяк подскочил к Д'арно и с силой затряс протянутую руку.

— Рад, очень рад, особенно тебе, мой друг Д'арно…

«И здесь его знают», — успел подумать Дункан, а толстяк уже тряс его руку.

— И тебе, мой друг Трегарт!

Когда это он успел прославиться?

— Вы меня…

— Что же мы стоим на пороге, прошу, прошу, мой дом — ваш дом!

Ощутимый толчок в спину вывел обоих путешественников из ступора.

— Откуда он знает — тебя, меня? — улучив момент, спросил Дункан. Хозяин был как раз занят восхождением на высокие ступени крыльца. Трегарт понял причину его хромоты — одна нога толстяка заканчивалась… копытом.

— Это же Дворец Времени, а он — Эон — хозяин. Бесчисленное количество раз эта встреча происходила для него в прошлом, еще столько же произойдет в будущем…

— Но как же, мы ведь…

Д'арно приблизил палец к губам.

— Вы впервые у меня, — они пересекли порог и двигались по широкому коридору. Тяжелый мешок доставлял хозяину массу хлопот, однако тот и не думал бросать его. — Ведь впервые, я не ошибся?

Трегарт осторожно кивнул.

— Я знал, знал! — довольный собой толстяк перекинул ношу на другое плечо. — У меня, знаете, глаз наметан — всегда вижу, когда гость первый раз. В таком случае, проведем небольшую экскурсию, — хозяин замка заковылял к одной из дверей. Открыв ее, он что есть мочи заорал: — Соня, вставай! Вставай!

Тишина.

— М-м-да, — он повернулся к гостям. — Здесь у меня Брахма спит. Всегда он спит. Ну да, ну его, пойдемте дальше.

Из-за соседней двери повеяло навозом, вкупе с запахом свежескошенного сена.

— А тут… конюшня. Красавцы! Как и положено — белый, черный, гнедой, рыжий. Жаль, с наездниками туговато. Не желаете попробовать?

— Ну-у…

— Там Эйрос и Хермиона — спорят. Всегда спорят! Тут… да что я все о себе, да о себе, давайте о вас! Например, у тебя, Дунки, ничего, что я — Дунки…

— Эон, мы бы хотели забрать одну вещь, — не слишком вежливо, и слишком поспешно перебил хозяина Д'арно.

Толстяк помахал свободной рукой в воздухе.

— Дела, дела, все ко мне с какими-то делами. Нет бы — просто так, посидеть, поболтать, в гости, навестить старика. Я бы рассказал пару историй. Вот, например, у тебя Шурик, ничего, что Шурик, приключится весьма забавный случай, хе, хе, когда ты будешь в трактире, если это можно назвать трактиром, так — забегаловка, на планете Эльба.

— Эон, мы с дороги устали, хотелось бы отдохнуть, привести себя в порядок, — и снова Д'арно далеким от вежливости образом перебил хозяина.

Толстяк хлопнул себя по лбу, корона съехала почти на самые брови, но не упала.

— Где мое гостеприимство! Чуть не заболтал! Конечно, вас проводят, покои уже готовы, надеюсь, понравятся. Через некоторое время, хе, хе, а мне нравится: «некоторое время», я вас жду в розовом зале. Не задерживайтесь, не терпится продолжить столь увлекательную беседу.

Эон хлопнул в ладоши — снова появилась стайка ангелов-бесов.

— Следуйте за ними! — важно махнул мешком хозяин.

Занятые больше собственной возней — дьяволята отбивались от наседающих ангелочков, — впрочем, не очень настойчиво, своеобразные слуги повели гостей к апартаментам.

Трегарт замер на пороге. Комната — одна на двоих. Исходя из внешнего вида дворца и убранства коридоров, Дункан ожидал встретить внутри роскошь, если не превосходящую, то сравнимую с остальным.

Реальность разочаровывала.

Невидимая линия делила небольшое помещение на две равные части. Унылые серые стены и аскетичность обстановки одной половины контрастировала с полным хаосом к которому удивительно точно подходило определение «бардак» другой — нагромождение мебели различных размеров и назначения, валяющиеся, или выглядывающие из приоткрытых ящиков вещи…

— Удивлен? — Д'арно не без гордости любовался второй половиной. — Не удивляйся — моя берлога. А это, — кивок в сторону серой части помещения, — наверняка, твоя. Узнаю келью агента. Эон хочет, чтобы мы чувствовали себя, как дома.

Только когда вольный облек это в слова, Дункан осознал — действительно, аккуратная часть с точностью до мелочей копировала его комнату в комплексе Гильдии.

— Ты хочешь сказать, он это построил? Специально для нас?!

— А для кого же.

Ловко лавируя между предметами интерьера, Д'арно двигался к покосившемуся деревянному шифоньеру в глубине помещения.

— Но как?.. Когда успел? Мы же здесь не более получаса. Откуда узнал?..

— О-о-о, он все знает — Дворец Времени.

Не без труда добравшись до цели, Д'арно открыл шкаф.

— Посмотрим, что здесь у нас… О-о-о!

Любопытствующий Трегарт вытянул шею. Шкаф, как и положено шкафу, был забит вещами.

Непонятно почему, Д'арно сие обстоятельство привело в неописуемый восторг.

— Загляни в свой, — перебирая одежду, бросил вольный.

— Что?

— Открой свой шкаф, говорю!

Пожав плечами, Дункан пробрался на свою половину. Открыл — ничего — голый серый пластик.

— Пусто, — хоть и отдавало детством, но обидно. Д'арно — все, а ему…

— Точно? — насупил брови напарник.

— Сам проверь!

— М-м-да. Не очень… — выбрав среди туалетов безликий походный костюм из плотной ткани, Д'арно кинул его Дункану. — На-ка, примерь, не ахти что, но хотя бы чистый.

— Чем ты недоволен?

— В каком смысле?

— Ты сказал: «не очень».

— Ну… может, ерунда все это. Ты спрашивал, откуда Эон знает, как выглядят наши жилища. Как я уже говорил — мы во Дворце Времени, и это не просто красивое название, а Эон — хозяин этого дворца. Уяснил?

— Не очень.

— Как бы тебе… в одном из путешествий, кто-то, уж не знаю кто, натолкнулся на это место. Мир — не мир, планета — не планета, вселенная… Время здесь течет… как хочет, так и течет. Понял?

— Нет!

— Ну, сейчас оно в будущее, потом в прошлое, затем — снова в будущее. Когда мы прибыли — Эон знал наши имена, ты удивился, а я сказал, что эта встреча уже происходила для него, и не раз.

— Помню.

— Еще бы! Хоть я и повторюсь — бесчисленное количество раз, для Эона, мы уже навещали его, в его — Эонова прошлом, или будущем — здесь это относительные понятия. Столько же, если не больше, навестим еще. Он — один — хозяин и обитатель этого мира, проживает все эти жизни — сначала вперед, потом — назад, затем с середины, черт знает как. Теперь понятно?

— Не совсем, но мысль уловил, — и действительно, Дункан начал кое-что понимать. — Но это же страшно — существовать целую вечность — сам, один, зная, что тебя ждет…

— Другой жизни он не знает, — пожал плечами Д'арно. — Возможно, ему жалко нас — живем, не ведая, что случиться в следующую минуту. И потом — Эон не сам, точнее, не совсем одинок.

— Слуги?

— И это тоже. Острова, заполняющие мир — они все населены.

— Народом времени?

— Зачем же, самим Эоном! Им — молодым, им — старым, зрелым, ребенком, в разные периоды существования.

— И что он, они встречаются?

— Естественно, ходят в гости, даже воюют.

— Но как?.. — понимание, кинув лучик надежды, исчезло за тучами невежества.

— Честно говоря, — Д'арно снова вернулся к шкафу. — Черт его знает — вот тебе лучшее объяснение, что я могу дать. Одно знаю точно — Дворец Времени — лучшее место, какое можно придумать, чтобы спрятать Карту, спрятать что-либо.

— Понимаю.

— Да ничего ты не понимаешь! Пришедший сюда, просто, как искатель — уйдет ни с чем. Эон наперед знает, чем закончится встреча. На вопрос, у него ли Карта, он ответит отрицательно и будет прав. Но, искатель, пришедший с твердым намерением, знанием, что Карта во Дворце Времени и нигде больше — получит ее.

— Чем ценна эта карта. Ты обещал рассказать.

Д'арно вытащил костюм, похожий на подаренный Дункану и начал переоблачаться.

— Путешествовать между мирами можно, пользуясь Проходами, а можно при помощи Камней.

— Да что ты говоришь!

— Не язви. Как ты знаешь — число Камней ограничено, конечно, оно всегда было не особенно велико, но к сегодняшнему дню…

— Эта такая манера отвечать на вопросы — излагать прописные истины?

— Карта указывает путь к Эталонному Миру! Собственно, поэтому она и называется — Карта Пути.

— Миру, откуда Хит Санников привез Камни Перемещения?

— И миру, из которого, по легенде, открываются Проходы во все места межвселенья!

Дункан присвистнул.

— Ничего себе!

— Кто владеет Первой Планетой — владеет многомирьем, — Д'арно почти в точности повторил слова наставника Дункана, сказанные им про Эталонный Мир. — Мир — породивший Камни Перемещения! Камни, не встречающиеся более ни на одной планете множественной вселенной. Воистину — это далеко не рядовая планета. Про нее рассказывают еще кучу историй, больше похожих на фантазии, хотя реальность, порою, фантастичнее любых грез.

Раздвинув вещи, вольный принялся колдовать над задней стенкой шкафа.

— Пока не забыл — не позволяй Эону рассказывать тебе будущее.

— Почему?

— Почему, почему, потому что никогда не ошибается — вот почему!

Ответ, мягко говоря, был не совсем исчерпывающим.

— Интересно, как здесь… — щелчок — и стенка шкафа отошла в сторону. — Держи! — Д'арно извлек из тайника портативный бластер и кинул его Дункану.

— А тебе?

— У меня такой же, — вольный похлопал себя по карману. — Точнее — этот же.

— Откуда ты знал, что он там будет?

— Как тебе объяснить… это все-таки мой шкаф.

— Тогда, как узнал про тайник Эон? Обстановку еще можно объяснить — воспоминания, подавляемые мысли…

— Никаких мыслей он не читает. Очнись — мы во Дворце Времени. Эон просто заглянул в будущее каждого, в то будущее, когда мы вернемся в свои гм, апартаменты и воспроизвел их. В том будущем мой любимый бластер будет снова лежать в тайнике.

— А мой шкаф будет пуст. Почему?

— Почему, почему, заладил, как попугай. Не знаю! Может, не захотел, или лень было по шкафам шарить…

— Или я никогда не вернусь в свою комнату.

Вопрос, если это был вопрос, повис в воздухе.

— Пошли к Эону, — стараясь не смотреть на напарника, Д'арно захлопнул тайник и старательно, разглаживая складки, возвратил одежду на место. — Хозяин, небось, заждался.

— Да, пошли.

— Слуги! — крикнул вольный. — Эй, слуги, где вас черти носят!

На пороге появился довольный ангелочек, поправляющий сползший на бок нимб; растрепанный и немного растерянный бесенок, с трудом двигая крыльями, волочился следом.

— Отведите нас к своему господину!

Стены комнаты были украшены восьмерками. Они двигались, переплетались между собой, разворачивались до полного нуля, или ленты Мебиуса и снова скручивались в знак бесконечности.

— Ну как?

Посередине, на мягких подушках восседал слепящий кокон белого света — голос исходил из него.

— Эон? — Д'арно прищурил глаза.

— Кто ж еще! Проходите, располагайтесь.

Сколько Дункан не вращал головой, ни на калейдоскопе стен, ни в сияющей обстановке, не обнаружил даже намека на розовый цвет.

Д'арно осторожно присел, подальше от огненного существа.

— Что это с тобой?

— Разве не видно!

— Не очень.

— Ах да, вы же не в том спектре…

Кокон начал меркнуть, сквозь слепящие контуры проступил бородатый старик в белоснежном, ниспадающем до пят одеянии. Сияние осталось только вокруг головы, подсвечивая седую курчавую шевелюру.

— Так лучше?

— Намного.

— Как я мог так ошибиться, хотел сделать приятное, — поклон в сторону Дункана.

— Эон, мы к тебе вот по какому делу…

— Да знаю я, — махнул старик, — хотите Карту Пути.

— Она у вас? — Дункан, как и напарник затаил дыхание в ожидании ответа.

— У кого ж еще! — из воздуха, в пухлой руке хозяина, появилась деревянная чаша. Отпив из нее, Эон мечтательно продолжил. — Не далее, как вчера, ваш этот — Хит заглядывал ко мне. Просил сохранить. Весь в заботах. Я предлагал ему остаться, погостить, перекинулись бы в картишки… чаша исчезла, вместо нее появилась толстая колода карт. — Кстати, не желаете… в вист, подкидного, или… могу погадать, — пухлые ручки уже раскладывали пасьянс. — Я, знаете ли, немного гадаю…

— Спасибо, нет! — поспешил с ответом Д'арно. Затем, набрав в грудь побольше воздуха, осторожно спросил, — Эон, ты отдашь нам Карту?

— Разве я еще не отдал? — искренне удивился старик. — Старею, старею…

— Так как?

— Отдам, — карты исчезли. — Но не бесплатно.

— Чего вы хотите?

— Одному из вас, мне все равно кому, я расскажу его жизнь. Всю, до конца!

Трегарт увидел, как побелел Д'арно. Теперь он понял предупреждение напарника, не позволять Эону раскрывать будущее. Знать, что произойдет в каждый следующий момент. Знать до дня, минуты, с каждым прожитым мгновением убеждаясь в правдивости этого знания. Знать, не в силах что-либо изменить, видеть, как твои усилия лишь подтверждают поведанное страшным стариком. И все это до того, чтобы в один прекрасный, точно известный момент — умереть. Страшная цена. Страшное знание.

Д'арно кусал губы, не решаясь произнести хоть слово. А кто бы решился?

— Так как?

Тут послышался грохот, здание тряхнуло.

— Что случилось?

Эон взмахнул рукой — восьмерки исчезли, стены комнаты сделались прозрачными.

Стало видно — к их острову приближался такой же, если не больший островок. Корявые края щетинились жерлами пушек.

Залп.

Их снова тряхнуло.

— Повстанцы? Нападение!

Эон хлопнул себя по лбу.

— Надо же, как время летит! Неужели война… ведь совсем недавно…

Бесстрашно, навстречу врагу устремились ангелы с чертенятами, у первых на вооружении были вилы, у вторых — книги.

Очередной залп смел их.

От следующего начали рушиться башни.

— У вас есть оружие?

— Полно.

— Так защищайтесь! Почему не ответите!

— Зачем? — искренне удивился хозяин разгромляемого дворца. — Эту битву я проиграю, меня возьмут в плен, заточат в темницу — каменный мешок, ни сесть, ни лечь, только стоять. На целых сто лет. Тогда я был молод, и мне это казалось забавным.

— И вы так спокойно говорите об этом?

— А что я могу? Вам не понять. Тяжело воевать сам с собой. Знаете что, пожалуй, я отдам вам Карту. Назло себе! И почти бесплатно. Только ты, — палец нацелился на Дункана:

Голос возвысился до громоподобного.

Взмах руки — Дункан почувствовал, как отяжелела ладонь. Что-то увесистое и угловатое лежало в ней. Он поднес новообретение к глазам — кристалл — песочные, матовые грани…

— Что это?

— Карта! — Д'арно с трудом удавалось перекрикивать грохот орудий. — А ты ожидал свиток бумаги? За тысячу лет от бумаги ничего не останется!

Острова приблизились. С соседнего, на их, начали перелетать вооруженные люди.

— Повстанцы! — узнал Трегарт.

— Да, Повстанцы, — согласился Эон, — и очень злые. Я отдал вам Карту — она исчезла из всех дворцов всех времен. Они уже внутри и скоро будут здесь.

Словно гигантские экраны, вместо панорамы боя, стены показали бегущих по коридорам вооруженных людей. Возглавлял их знакомый Д'арно — долговязый Порки. Вытянутое лицо было перекошено, глаза горели азартом боя.

— А за ними приду я. Вот и все.

Вместе со стенами, потухло и сияние вокруг головы Эона. Белая рубаха превратилась в рваное рубище. Волосы спутались и повисли грязными лохмами.

Появившиеся из ниоткуда дьяволята торжественно поднесли ему баланду в алюминиевой миске.

— Нам что делать? Здесь есть Проход?

Эон оторвался от баланды.

— Дунки должен остаться, прикрывать. А ты, Шурик убежать с Картой. Проход там — прямо по коридору, под аркой.

— Нет! — крикнул Д'арно. — Мы уйдем только вдвоем!

— Вдвоем никак, — лениво процедил Эон, — погибните. Вас обоих, выстрелом в спину убьет тот высокий Повстанец. Шурику снесет пулей пол черепа, а ты, Дунки погибнешь не сразу. Всю Карту кровью испачкаешь — будешь пытаться ее уничтожить.

— Он прав, — Трегарт вытащил бластер, подаренный Д'арно.

— Нет, я не допущу, есть, должен быть выход!

— Я ж говорю — один остается, второй бежит. Первый не столько задержит их огнем, сколько Повстанцы будут обыскивать, искать Карту…

— Тогда, я остаюсь!

— Нет, — Трегарт сжал плечо друга. — Он прав, и ты знаешь, что он прав, хотя бы потому, что для него это уже было. Ты — опытнее, у тебя больше шансов доставить Карту Гильдии!

Д'арно кивнул.

— Гильдия, хоть она этого и недостойна, может гордиться тобой!

— Передай привет… Орте.

— Передам, — вольный повернулся к старику. — Он выживет?

Не слыша, или делая вид, что не слышит, Эон увлеченно хлебал баланду.

— Тебе пора, — Дункан подтолкнул напарника к выходу.

— Эон, я спрашиваю, он останется в живых?

Тот продолжал потреблять арестантскую пищу, всецело поглощенный этим занятием.

Кроме подушек в комнате ничего не было, Трегарт собрал их, соорудив себе нечто похожее на баррикаду.

Шаги Д'арно растворились вдали.

Боялся ли он умирать? Странно, но сейчас он не думал об этом.

Грохот, означающий приближение Повстанцев становился все ощутимее.

— Сделай шаг влево.

— Что? — Трегарт не сразу сообразил, что с ним разговаривает Эон.

— Шаг влево. Порою, наша жизнь зависит от одного малюсенького шага. Но можешь не шагать.

Дункан осторожно передвинулся, куда посоветовал хозяин.

В тот же миг, дверь, с частью стены рухнула в комнату. Кусок камня — осколок стены — словно снаряд просвистел через то место, где мгновение назад стоял Дункан.

Призванный стать смертельным, он лишь зацепил Трегарта.

Мягкая баррикада приняла теряющее сознание тело.

— Скорее, помогите!

Миндалевидные глаза эльва безучастно изучали Д'арно. Как же в эту минуту он ненавидел их спокойствие, равнодушие, надменность!

— Погибает человек!

Проход выбросил его прямо во дворец. Шафрановые цвета одежд рабов говорили о принадлежности хозяев к роду Тайбетнор.

Пожилой эльв склонился к остренькому ушку эльвийки и что-то зашептал в него.

Там, в далеком Дворце Времени, погибал его напарник, здесь, в этом царстве спокойствия и роскоши, вместо того, чтобы, как любое нормальное существо, прийти на помощь страждущему, они перешептываются.

— Вы поможете мне! — не слишком вежливо, поинтересовался Прыгун.

Эльв посмотрел на него, словно только сейчас заметил присутствие человека.

Красивое, очень красивое, по человеческим меркам, лицо, для Д'арно в эту минуту было отвратительно.

— Ты призываешь нас выступить против тех, кого вы называете Повстанцы.

— Приходят времена, когда нужно выбрать — на чьей ты стороне!

— По-вашему, сейчас такое время?

— Идет битва, гибнет человек, мой друг!

— Став на его защиту, мы будем вынуждены нести гибель другой стороне. Там тоже чьи-то друзья.

— Выходит, вы за них. Против Гильдии! С Повстанцами!

Пожилой эльв усмехнулся.

— Лет двести назад, во время конфликта Гильдии с Лейпидинцами, вы его уже не помните, тогдашний Председатель пришел ко мне и сказал: выбирай. Сто лет назад, когда отъединились Повстанцы, и та, и другая сторона приходила ко мне и говорила: выбирай. Еще через сто лет придет кто-то и тоже скажет: выбирай. И каждый, слышишь человек, каждый раз, каждый говорит, что это решающее время, сотрясание основ, чего никогда не было, да и не будет подобного.

Было. Будет. Есть.

Прошли те моменты выбора, пройдет и этот. Да, тебе живущему, они кажутся судьбоносными. Сделай выбор и дальше, все пойдет уже не так, как до этого. Лучше, много лучше, справедливей, чище… И сегодняшний конфликт, сегодняшнее время выбора, как и сотни, тысячи до него, как миллионы после, уйдет, осев темными буквами, сухими датами на страницах истории. И поверь — это еще не худшая участь.

Мой ответ — нет, человек. Я не стану влезать в ваши дрязги. Времена не меняются. Нет ничего нового в многомирье. Но мы не станем и задерживать тебя, даже укажем Проход. Ступай, делай свое, такое важное для тебя, дело.

Эльв снова склонился к острому ушку, чтобы пошептать в него. Прекрасная эльвийка прыснула в кулачек, давясь смехом.

Кровать, белое, натянутое до небритого подбородка одеяло, солнечная чистая комната.

Болела голова, заражая ленивой слабостью все тело.

Последнее, что помнил Трегарт — сражение во Дворце Времени и камень, несущийся в его сторону.

Он в плену, у Повстанцев! Или… он уже в раю…

С первым не вязались чистые простыни и далекая от тюремной обстановка, со вторым — неважное самочувствие.

Разве мертвецы испытывают головную боль?

Кто знает, что чувствуют покойники.

Был еще третий вариант… наверняка был… фантазия Дункана не простиралась в такую даль.

Тихо скрипнули петли входной двери. Он не помнил, предшествовал ли этому щелчок замка. Трегарт поднял голову. Девушка. Милое личико, темные волосы, кроме непокорной челки, спрятаны под белый, накрахмаленный чепец, ладную фигурку скрывает светлый же, длинный халат.

Медсестра? Надзиратель? Все вместе?

— Вам лучше, прекрасно.

Все-таки медсестра — равнодушие, замешанное на профессиональной вежливости. Хотя и надзиратели…

— Выпейте, — на изящной ладони покоилась таблетка — желтая с полоской по центру.

Дункан послушно открыл рот. Профессионально забросив туда лекарство, незнакомка протянула стакан воды.

Трегарт запил, почти физически чувствуя, как пилюля движется по пищеводу.

Сопротивляться? Сделать вид, что глотаешь, а потом выплюнуть лекарство на пол… Зачем? Если бы его хотели отравить, давно сделали бы это.

— Прекрасно.

Точно — медсестра.

Последнее прибавило Трегарту решимости.

— Где я? Что со мной?

— У друзей. Вы — нездоровы.

Следя за девушкой, он повернул голову. В поле зрения попало окно. Небольшое окошко со светлыми прутьями мощной решетки.

Как ни странно — стало легче. Тюрьма! Светлая, чистая, но тюрьма. Хоть какая-то определенность.

Скрип петель, покидающей палату сестры милосердия слился с тихими шагами. На холсте приоткрытой двери нарисовалась новая фигура — человек, мужчина, в возрасте.

— Мне сказали, вы пришли в себя.

Чем-то — посадкой головы, манерой говорить, колючими, не знающими радости глазами, вошедший напоминал Гмем Канна.

— Мое имя — Рашид Канн, — подойдя, незнакомец протянул руку. Видимо, что-то мелькнуло в глазах Дункана. — Да, да я — родной брат главы службы безопасности Гильдии.

— Вы Повстанец? — хватит с него неопределенности!

— Повстанец, — кивнул Канн.

И снова глаза выдали Дункана. Да и как можно было сдержаться, после того, что Повстанцы сделали с Ортой!

— Узнаю работу Гильдии и моего братца, — устало усмехнулся Рашид Канн. — Повстанцы — кровожадные мясники, поедающие детей и насилующие старушек.

— Про старушек не было…

— Значит остальное — правда.

— Глава службы безопасности, да и Гильдия здесь не при чем. Я сам имею глаза и уши. Кстати, не по милости ли ваших людей, я оказался на больничной койке.

— На больничной, не на тюремной! Конечно, вы все видели, вам все показали, объяснили — Гильдия — самая лучшая, самая гуманная. Кстати, — собеседник передразнил интонацию Трегарта, — как поживает верх гуманизма — планета сот? Не правда ли, весьма располагающая к размышлениям экскурсия. Ведь вы там были?

— Откуда вы знаете, что мне устроили… экскурсию? — даже сейчас Трегарта передернуло. В этот самый момент, заключенный сидит там — один! Да, Трегарт в плену, но даже здесь есть с кем поговорить.

— Дайте-ка попробую угадать. Идет обучение, вы провинились, незначительно, и в этот самый момент, как нельзя кстати, подворачивается другой провинившийся. Показательный процесс. Крики, мольбы, «я больше не буду!», его сталкивают, и он медленно опускается вниз.

— Что… что вы этим хотите сказать? — в горле пересохло. Возможно ли? Так угадать?

— Милый мой — весь этот спектакль: и крики, и мольбы о помощи разработан и отрепетирован до мелочей. Когда меня принимали в Гильдию, было то же самое, как и сотни других агентов. При этом тюрьма-соты, конечно, остается и в ней, конечно же, отбывают свое преступники.

Стандартный психологический прием — сначала конфетка в виде каскада, россыпи миров, почти безграничных возможностей, потом — удар — вторая сторона — соты! Затем снова миры — исключительно при условии верности Гильдии — опять конфетка. Непростая дилемма, как ты думаешь, что выбирает большинство?

Нет! В это невозможно поверить! Он обманывает, врет, все это психологические штучки! Гильдия не такая! Повстанцы — плохие! Это они, они заключили Орту в темницу, пытали Телепатом… хотя… тюрьма находилась в бывшем храме Орты — здании Гильдии. Ранее, Дункан как-то не задумывался, для кого были построены камеры… и Телепат… когда принимали, его тоже подвергли считыванию памяти.

Рашид Канн кивнул чему-то своему. Видимо, глаза в очередной раз выдали Дункана.

— Выздоравливайте и подумайте над моими словами. Я еще вернусь.

Трегарт почти не слышал щелчка закрывшейся двери.

Д'арно стоял перед Советом, так называемым, — Малым Советом Гильдии: Председатель, Глава Службы Безопасности, Перый Координатор.

История повторялась.

Как тогда — больше десяти лет назад, не верилось, что прошло столько времени, когда он объявил о своем решении уйти из организации.

Тогда они, он — Совет хотел, очень хотел наказать, прижать возомнившего о себе агента. При самом благоприятном раскладе, выпадала отсталая, без Проходов планета.

Тогда у него был Камень. Камень Перемещения, полученный от умирающего Вольного Прыгуна Ноя. Д'арно спас его, рискуя жизнью. Вырвал из лап пожирателей падали с вселенной Гарп. Старику Ною — легенде межмирья — это мало помогло, через неделю он отдал богу душу в своей берлоге на далекой планете Сол.

С Камнем Вольного, Д'арно плевать хотел на Совет с его желаниями, Гильдию с ее правилами и Председателя, взявшего на себя роль бога, бога над богами.

Тогда на месте Председателя восседал Краттан — здоровенный, как гора гуманоид, державший в своих огромных лапищах Гильдию в течение нескольких десятилетий.

Теперь это кресло занимала Ассанта его Ассанта!

Теперь перед ней, перед ними лежала Карта Пути.

И теперь Д'арно — Вольный Прыгун, пришел к ним за помощью.

— Мы благодарны вам за оказанную, гм, услугу, — маленькие глазки Гмем Канна разрывались между Д'арно и кристаллом Карты, — однако, об удовлетворении вашей, гм, просьбы, не может быть и речи.

Ассанта просто не отрывала взгляда от золотых перил ложи, старательно избегая зрительного контакта с Д'арно.

— Я уже говорил, Карта — не только моя заслуга. Агент, агент Гильдии остался там, во Дворце Времени, чтобы я смог доставить Карту вам! Мне кажется, его жертва, его подвиг стоит того, чтобы хотя бы попытаться спасти этого человека. Или я ошибаюсь?

— Усилия, средства, затрачиваемые на спасение одного человека не соизмеримы с конечным, даже в случае благоприятного исхода, результатом… — хобот координатора Орртунга слегка подрагивал.

Парящие советники. Богатая отделка лож — роскошь и показное величие. В дорогой оправе, в сиянии бриллиантов прогнившая сердцевина не меняет своей сущности. Она гниет, дальше.

— Усилия, результат! Кто вы такие, кем вы себя возомнили! Богами! Вершителями судеб! Кто дал вам право измерять, решать, чего стоит человеческая жизнь, а чего нет!

— Память о нем будет вечно жить в наших сердцах…

— Да пошли вы! Вы и ваши сердца!

— Вы забываетесь, Д'арно! — холодный, без эмоций голос, однако глаз от перилл она так и не оторвала.

И на том спасибо.

— Нет, это вы забываетесь, Ваша Честь. Прекрасное обращение, интересно, была ли она у вас, хоть у кого из вас эта самая честь. Я — Вольный Прыгун, и слава богам — истинным и мнимым — не обязан следить за своими словами и поступками. Об одном жалею — что принес вам Карту. Сделал я это с единственной целью — надеялся на помощь, на понимание, на человечность, без обид, господин координатор. Теперь вижу — напрасно. Надеюсь, очень надеюсь, почти молюсь — Карта вам не поможет!

Не дожидаясь ответных реплик, Д'арно вышел, хлопнув дверью.

Светлая тень метнулась к нему. Большие, полные тревоги глаза в окружении пушистых ресниц. Белые, посекундно кусаемые губы… Орта — богиня — женщина.

— Ну как? — глаза заглядывали в его, ища ответ, понимание, надежду.

Не осталось сил даже на слова.

Д'арно устало помотал головой.

Это стало почти традицией, обязательной церемонией, ритуалом.

Каждый вечер, Рашид Канн приходил к нему в комнату, усаживался в кресло (на второй день в палате объявилось большое кожаное кресло) и они разговаривали.

Порою долго, очень долго, расходясь далеко за полночь.

— Я пленник?

— Нет.

— Почему же, уходя, вы каждый раз запираете дверь, и решетки, — Дункан кивнул на забранное прутьями окно.

— Для твоей же безопасности. У многих, очень многих наших людей имеются счета к Гильдии, гильдийцам — никто не совершенен.

— Значит, я могу вернуться к себе, в Гильдию?

— В любой момент.

— И вы позволите мне?

— Почему нет.

В ответе, как впрочем, и в вопросе ощущался подтекст, двойной смысл.

— Ладно, ладно, — тщетно пытаясь отыскать его самостоятельно, сдался Дункан. — В чем подвох?

— Ни в чем.

— Я могу уйти, прямо сейчас?

Канн поерзал на кресле, поудобнее устраивая худое тело.

— Ты не думал о том, стоит ли?

— Что?

— Возвращаться.

На самом деле, в последнее время, Дункан только об этом и размышлял. То, что он узнал о Повстанцах… хотя, о Гильдии-то он знал давно, просто не думал, не представлял, что может быть иначе, воспринимая существующее положение вещей, как само собой разумеющееся.

— Есть альтернатива?

— Гильдия пытается наложить лапы на право перемещения между вселенными, более того, право на самоопределение, развитие, историю, веру, наконец, народов, населяющих эти вселенные. Полагая себя монополистом истины не только в среде подконтрольных планет, но и в своей, собственной среде. Борясь, искореняя малейшие отступления, инакомыслия среди собственных членов. Силой, почти безграничными, полученными, заметь, отнюдь не длительными изысканиями — волею случая возможностями, она насаждает, нет, не наместников-властителей — старо и банально. Она возводит богов, именно богов. Золота, ценностей им мало. Духовность, душа — вот что взвешивается на чашах Совета. А всех не согласных — в соты!

— Есть и правильные заповеди: не убий, не укради, — Дункан возражал, скорее, по привычке, из желания что-нибудь сказать. Каждое слово, произнесенное Канном, было истиной.

— Рабство на планетах Гильдии. Возьми, так называемые, божьи законы. Не из святых свитков, подними памятки агентов. Примерно двадцать процентов из написанного там будет направлено на улучшение существующего строя и восемьдесят, целых восемьдесят, на упрочение власти Гильдии. «Бог — един, слово Бога — закон! Сказанное им — истина. Слуги Бога — руки его…» — и так далее. Разве народы, сами народы не вправе, не могут, да, натыкаясь на препятствия и набивая шишки, но сами, самостоятельно решать свою судьбу?

— Э-э-э…

Ответа не требовалось.

— Нет! Потому что через время они могут стать конкурентами Гильдии. Вот на это — удержание подчиненных на более низком уровне, сохранение существующего положения вещей, на это, а не на открытие новых земель, изучения многомирья вселенной, и направлены все законы и ресурсы Гильдии. Она жаждет, одержима этим так сильно, что не щадит даже собственных членов, буде те проявят хоть малейшие признаки, тень инакомыслия. Даже Карта, Карта Пути нужна им не для того, чтобы приобщить к путешествиям как можно больше народов, а дабы упрочить свою власть!

— Но вы-то, вы что предлагаете?

— Гильдия называет нас Повстанцами. Если разобраться, за что мы боремся? За то, чтобы сами народы могли определять свою судьбу. Судьбу, согласен, не всегда лучшую, но свободную от каких бы то ни было корректировок, указаний — Гильдии, Повстанцев, навязанных богов, кого бы то ни было. Иными словами — за естественный порядок вещей, освященный сотнями веков и тысячами цивилизаций. И после всего этого мы — Повстанцы. Нет, это они — Гильдия — Повстанцы, ибо создаваемое, созданное ими противоречит любым законам, определяющим существование вселенной — этическим, жизненным, физическим, моральным.

Более того, и это принципиальная позиция — мы считаем, что тайна путешествий между мирами не может, не должна быть прерогативой одной расы, или, какой бы многочисленной она не была, группы. Природа, или Творец, если хочешь, создал вселенную именно такой — многоликой, и кто мы такие, чтобы решать, что хорошо, или чего достойны одни, ущемляя других.

— Это вы загнули. Не все народы созрели для путешествий между вселенными.

— То же самое говорили про межзвездные полеты. А посмотри на мир, любой мир, где они есть? Существует, и ничего, живет, развивается. По сути дела, чем Прыжок отличается от рейса Земля-Марс, не удивляйся, я многое знаю про твою вселенную. Тем, что в первом случае, ты берешь Камень, а во втором — билет. И все? В конце концов, кто знает, может все эти, посещаемые нами, вселенные не что иное, как планеты, земли одного мира, просто удаленные друг от друга на невообразимые расстояния, настолько невообразимые, что даже физические законы претерпевают некоторые изменения. Как бы то ни было, все это — наш дом, наш! Не Гильдии и Повстанцев, а всех, и жильцы, населяющие этот дом, имеют право знать о его устройстве.

— Я и не…

— Ты хотел сказать: «не спорю», — улыбка Канна совпала с утвердительным кивком Дункана. — Трудно спорить. Однако, вместо того, чтобы развиваться, осваивать этот дом, наши ресурсы, наши силы, наши жизни, в конце концов, уходят на такое дело, как — война. Борьба с Гильдией, — Канн посерьезнел. — Впервые за много лет, я бы сказал, впервые с начала повстанческого движения, у нас появился шанс, проблеск надежды, луч в светлое будущее. Возможность свалить колосса Гильдию.

— Вы говорите о Карте Пути, — Дункан почувствовал себя виноватым.

— О ней, — вздохнул Канн.

— Карта потеряна для вас. Она у Гильдии.

— В лапах Гильдии — да, но потеряна… если бы кто-то, кто-то вхожий в Комплекс, кто-то, кому доверяют, кто-то из гильдийцев, принес нам Карту…

Молчание повисло в воздухе. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого имел в виду Повстанец.

— Не ради нас, не против Гильдии, ради тех несчастных, которые прозябают на тысячах планет под пятой полуполицейской организации.

Трегарт ошеломленно моргал глазами.

— Я не могу, да и не… — Дункан хотел сказать: «не хочу», но остановился. Остановился потому что сам, на себе, собственной шкуре испытал всю прелесть освященного Гильдией рабства, «человеколюбивого» отношения не то что к чужим людям, к собственным агентам.

— Сможешь, только ты и сможешь. Кто станет проверять, особо присматриваться к самому добытчику Карты. Герою, почти отдавшему жизнь во имя того, чтобы она попала в нужные руки. Кто заподозрит в намерении украсть вещь того, кто сам, собственноручно принес эту вещь хозяину. Мы сочиним для тебя достаточно правдоподобную легенду, даже разыграем сражение.

— Нет, нет! — предложение было, мало сказать, неожиданно, Дункана словно накрыло куполом. Он не герой, никогда не был и не имеет ни малейшего желания им становиться.

— Больше некому, — ради такого Рашид Канн даже поднялся и по-отечески водрузил руку ему на плечо. — Если не ты, то кто? Разве ты не желаешь мира, гармонии, процветания прозябающим под властью Гильдии, или в темноте неведения, народам. Представь глаза родителей, детей которых, как скотину, покупают и продают на рынках, разгляди тысячи несчастных, заживо гниющих на галерах, испытай лишения, вместе с отверженными, уходящими с насиженных мест только потому, что они не желают поклоняться новым богам. Представь это, и скажи им, что ты можешь изменить все это, можешь, но… боишься, не хочешь.

— Я не…

— Говорил и повторю — сделай, сделай не ради Повстанцев, не против Гильдии, сделай ради них: отцов, теряющих семьи, матерей, хоронящих детей, детей разуверившихся в собственном будущем; покажи им, что и оно — страшное будущее может быть лучше, много, в сотни раз лучше, чем можно представить в самых смелых грезах! Так уж получилось — ты, только ты, не кто другой способен изменить этот мир к лучшему. Поверь, если бы я мог, если бы только, хоть как-то, хоть на йоту помочь, подставить плечо, заменить собой… Увы — это твой груз, твоя ноша, твое решение. Бывают моменты, когда необходимо наступить на горло собственному страху, чувству самосохранения, чтобы сказать: «Я должен!»

— … - слишком разителен оказался переход от пленника Повстанцев к спасителю мира. — Я… я подумаю. Можно?

Рашид Канн устало вздохнул.

— Конечно можно. Я, мы не можем настаивать. Это — твоя жизнь и твое решение. Думай. Я завел этот разговор, потому что сегодня наш последний вечер.

— Почему? — он поверил в порядочность Повстанцев, но сердце все равно боязливо дернулось.

— Завтра тебя освободят, переправят на планету с Проходами, ты сможешь вернуться.

— Домой?

— Тебе решать, где дом. Подумай над моими словами. Сегодня, завтра, неделю. У тебя есть, будет время, у тебя, но не у тех, кто не сегодня, не завтра, а еще вчера нуждался в спасении!

Непроницаемый занавес, чернота промежутка сменилась блеском декораций реального мира.

— Стой!

— Не двигаться!

Комната. До боли знакомый зал с почти родными нишами Проходов.

— Руки за голову!

— Медленно, чтобы мы видели!

Стандартное приветствие, до той же боли родные, опаленные на краях дула бластеров. Черные, одно нажатие и непроницаемая завеса опустится навсегда.

Медленно, как и просили, Трегарт сложил ладони на затылке и… широко улыбнулся.

Дома!

— Гляди, гляди, лыбится!

Не сговариваясь, бравые вояки отступили.

— Может, пальнем?

— Я те пальну!

— Разок, для острастки?..

Не дожидаясь победы фракции палильщиков, Дункан прервал спор.

— Доложите начальству — Прыгун Дункан Трегарт вернулся.

Мохнатолицый капитан в, наверняка, шитой на заказ — по объемному брюшку — униформе, забубнил в переговорное устройство.

— У нас проникновение, незаконное, говорит, из наших, назвался Дунканом Трегартом.

Ответ поглотил серый мех обильных растительностью ушей.

Температура была не очень низкая — минус пять, возможно, выше, но ветер, сильный ветер, пронизывал до костей, с легкостью преодолевая непрочные преграды одежды, кожи и подрагивающего мяса.

Рашид Канн плотнее запахнул и без того лишенную щелочек меховую накидку. Словно в зеркале, Дункан повторил движение Повстанца. Помогло слабо. Другой Повстанец — безусый паренек у седой скалы пытался совместить несовместимое — не высовывать из шубы озябшие руки и активировать Проход.

— Отсюда попадешь на планету Калию, — дабы не перекрикивать ветер, Канн приблизил лицо вплотную к Дункану. — Там теплее, даже жарко, — оба поежились, — Проход отыщешь в расселине, идти прямо в сторону гор, шагов сто. Единственное неудобство — активируется он только ночью, что-то связанное с солнечными бурями. Из Калии перенесешься на Ворту, там маленькая такая комнатка, смело шагай в правую от двери стену. Окажешься на Гнненте. Ну а там уж, сориентируешься.

Дункан кивнул.

До последней минуты, до того, как оказался в этом, пронизывающем мире, Трегарту не верилось, что Повстанцы его отпустят.

Он — агент враждебной организации, значит тоже — враг! И вдруг — такое благородство…

Впрочем, и сейчас… кто знает, куда ведет открываемый Проход? Успокаивало одно — для его уничтожения можно было придумать более простой способ.

Они сбежались, спустились, сбились: свободные от заданий агенты, любопытствующие охранники, боевики из группы Леваша и сам синекожий командир, взволнованная Председатель, трясущиеся то ли от возбуждения, то ли от старости члены Совета и даже глава службы безопасности — Гмем Канн.

Одним словом — все.

— Молодец!

— С возвращением!

Дункана хлопали по плечам и спине, некоторые, зачем-то, гладили по голове.

— Герой!

— Кто герой?

— Он — герой!

— Почему?

— Добыл Карту Пути!

— А-а-а.

Улыбаясь и не успевая отвечать на приветствия, он пожимал десятки, сотни рук, клешней, щупалец, норовя и себе кого-нибудь стукнуть.

— Качать, качать героя!

По счастью, ввиду низкого потолка, призыв не нашел должного отклика в массах.

По счастью, эти самые массы удовлетворились постукиванием, поглаживанием, пожиманием.

Скудоусый мальчишка — точь в точь Повстанец с холодной планеты, протолкался в первые ряды.

— Меня зовут Руслан Шамраев, я хочу быть похожим на вас!

— Ага, — он пожал маленькую ручку, подумал, и потрепал парня по вихрастой макушке.

Любовь, восхищение, ликование толпы ощущалось физически. В этом можно было купаться, если бы… порою не было больно. Некоторые стукуны не особенно церемонились. Значица, чем крепче огреть — герою оно приятнее!

Наконец, не без помощи Джала Леваша со товарищи, толпу организовали в живой коридор.

По нему, по тоннелю из радостных лиц, шатаясь от особенно ощутимых проявлений восхищения, Дункан двинулся к выходу.

Медленно, но зато верно.

Что-то мешало… чей-то взгляд буравил переносицу… Дункан оторвал глаза от счастливых стен. В конце, почти у самой двери, одиноко стояла она — Орта!

Трегарт, в очередной раз, вслед за Рашидом, поправил накидку, и в очередной раз это не принесло существенных изменений.

— Подумай над моими словами, — нащупав под накидкой ладонь Дункана, Повстанец вложил в нее бумажный пакет.

— Что это?

— Распечатаешь потом, когда окажешься достаточно далеко.

— Подарок? Не бомба, случайно?

Рашид Канн позволил вымучить легкую улыбку.

— Вспомни наш разговор, и ты все поймешь.

Волосы пахли медом, кожа — розой. «Я словно пчелка», — выскочило сравнение. Трегарт даже слегка опешил — в такой момент и думать о чем-то еще.

— Я так боялась, боялась больше не увидеть тебя.

Глаза девушки сияли. От счастья и от наполняющих их слез.

— Я молилась…

«Вот уж воистину странно — молящаяся богиня…» — Дункан помотал головой. Что с ним? Откуда? Он должен быть счастлив! Он должен наслаждаться, пусть всего лишь моментом. Ради этого момента, он шагнул в скалу на планете Порта (тебя толкнули — тут же подсказал внутренний трезвенник), терпел лишения на галере Флостеров, рисковал рассудком, вверяя себя в лапы Телепата, а потом и жизнью во вселенной Орт.

Заглушая внутреннего ханжу, Трегарт крепче обнял девушку, зарываясь в медвяные волосы…

Сверток, проклятый сверток во внутреннем кармане — прощальный подарок Рашид Канна.

Сквозь непрочный барьер обертки, сквозь ткань, он жег кожу.

Дункан развернул пакет на следующей же остановке. Планета Калия, утро, а значит до работоспособности Прохода еще целый день.

Серая бечевка с премилым бантиком. Он долго провозился с ним, с этим узлом. Руки дрожали, потные пальцы то и дело соскальзывали с переплетений волокон.

Потеряв терпение, он просто перегрыз веревку, зубами, чувствуя себя волком, отгрызающим попавшую в капкан лапу.

Бумага обертки противно шелестела.

Капкан сжимался.

У него на ладони, на белой целлюлозной подстилке, оттеняющей блестящие грани, лежал… Камень Перемещения!

Капкан захлопнулся.

Не большой, но достаточный, чтобы перенести его — Дункана Трегарта.

Это же большая ценность, для чего, зачем его дали?!

Позади Орты проступила довольная физиономия Д'арно. С их последней встречи, Вольный Прыгун осунулся: четче обозначились скулы, под глазами залегли темные дуги.

— Чертяка, живой!

Д'арно сгреб Дункана в стальные объятия.

— Живой, живой! — как заклинание повторял вольный.

Триумф возвращения, радость встречи, для Дункана все ушло на второй план.

Камень, проклятый Камень, кислотой, каленым железом жег плоть.

Безногий гуманоид на деревянной тележке задрал к небу обрубки рук.

— Слава!

Существо без возраста и расы, с лицом обезображенным шрамами прошуршало безгубым ртом:

— Слава!

Из щелей глаз, бороздя горы рубцов, капали слезы.

Ребенок, покрытый сочащимися язвами.

Старик, чья плоть отваливалась кусками.

Женщина, поддерживающая окровавленное чрево…

— Слава!

— Слава!

— Благослови!

— Не оставляй!

— Яви милость!

Трегарт стоял в толпе, и вместе с тем, был отделен от нее.

Сотнями, тысячами хрипящих глоток толпа славила, толпа молилась, просила и уповала на…

Там, впереди, за сотнями голов, сотнями воздетых в гору лиц, лесом алчущих рук, возвышалась колонна.

На вершине, купаясь в сиянии солнца и любви верующих, стоял тот, кому адресовались молитвы, просьбы, надежды.

Бог!

Простертая длань благословляла истовую паству.

Что-то знакомое было в фигуре, посадке головы, чертах едва различимого лица.

Трегарт присмотрелся… на колонне стоял он сам!

Одеяло откинуто, дыхание с трудом протискивается сквозь плотно сжатые зубы, липкий пот — слезы тела — холодит кожу.

Возможно ли!

Снова!

Этот сон!

Днем он улыбался, пожимал руки, принимал поздравления, посещал приемы.

— Опора Гильдии!

— Добытчик Карты!

— Герой!

А ночью…

Что это может означать? Отчего он бог? Откуда в толпе столько страждущих? И, наконец, почему сон возвращается каждую ночь?

Вопросы, не требующие ответов, называют риторическими. Риторика — искусство складывания мозаики, мозаики слов.

Спрашивая себя, он плел эту паутину, надеясь, алкая погрязнуть, утонуть, запутаться, потерять в хитросплетении словесных кружев зерно истины. Правду.

Правду, которая, будь прокляты Повстанцы, теперь была с ним.

Да, он по-прежнему улыбался, пожимал руки…

За улыбками членов Совета, Дункану виделись миллионы мучеников, отравленных дурманом религии судеб.

Пожимая руки, он с трудом сдерживал себя, чтобы тут же не кинуться к раковине — отмыться.

Принимая поздравления, он ощущал себя частью всего этого. И миллионы судеб вновь вставали перед глазами, и знание жгло плоть, душу, растягивая удерживающие проклятия губы в гримасе улыбки.

Он знал правду!

Незнание, порою, почти всегда — благо!

Его лишили этого блага.

За что?

Взгляд лениво скользит по комнате — роскошной комнате добытчика Карты, по знакомым углам, стенам, обстановке, с тщательностью ювелира избегая небольшого шкафа в дальнем углу.

Там, на самом дне, погребенный под кучей хлама, в тщетной надежде, лежит он — Камень Перемещения.

— Почему я?!!

Стены хранят молчание, и полная луна равнодушно косит в окно единственным глазом.

— За что?

В конце концов, чего он переживает, страдающие народы далеко, а он — здесь. Их много — он один! Всем мил не будешь. К тому же, у него начало что-то получаться с Ортой…

— Я не герой! Слышите, вы, я не герой! Не хочу быть героем!

Раньше, читая в книгах, сказках, он завидовал героям. Спас принцессу, или народ — и все тебя славят. Почет, уважение, да еще и приключения в придачу.

Хорошо читать о подвигах, сидя в кресле, у теплого камина. За окном мороз, поет ветер, а ты — здесь. Единственная неприятность — плед все время выбивается, холодя бок.

Хорошо. Читать. Мечтать.

И совсем другое, взять котомку, верный карабин (дубину, шпагу, бластер) и выйти в эту самую стужу, на мороз. Ехать неизвестно куда, спасать незнамо кого. Холод, голод, насморк, мозоль на левом мизинце…

Одно дело — Подвиг! — ты на верном Росинанте, весь в белом, взмах сабли, и враги — тысячами!

Совсем другое — выйти в поле — один на десять, даже один на один. Почувствовать тяжесть меча, скользкие поводья, липкий пот под кольчугой. Схватка, гордо именуемая — битвой, когда каждый удар может стать последним. Каждый свист, крик — звуком приближающейся смерти.

Жить, просто жить, сознавая, что мир не совершенен, не пытаясь изменить его. Зная лживость того, что окружает тебя, того, что говорят. И кто сказал, что это не героизм!

Разве герой — тот, кто в чистом поле? А тот, кто за столом, с восьми утра до шести вечера, каждый день, не считая праздников и выходных?..

Неожиданно для себя, Дункан понял — герой, этот тот, кто поступает не как все. Выпадает из общего строя. Горит дом, все стоят, слушают крики девочки из окна верхнего этажа, охают, переживают. Один — выскочил, полез, спас, не спас — Герой!

Зарыт дот, строчит пулемет. Все лежат, ждут — патроны-то кончатся. Один выскочил, закрыл собой — Герой!

Все сидят, виноваты, да, но вину брать на себя… Один вызвался — я совершил — меня накажите, я — больше никто…

Точно! Жизнь, позиция большинства — ожидание героя.

И герой в представлении большинства, пусть они и не признаются в этом — выродок, дурак, урод, идущий против коллектива, гребущий не с течением.

Да — герою песни, оды, восхваления! Память во веки вечные! Обычай такой. Они составляют, пишут, восхваляют, потому что они — не герои, потому что они — живы. И слушать песни, сказания, могут только живые. Не герои. Потому что герои — мертвые. Потому и мертвые, что герои.

А не все ли равно мертвым, что о них говорят живые?

Возможно не все, но это еще бабка на дворе сказала.

Он — Дункан Трегарт умирать не собирается.

Зачем ему все это?

Если нет таланта составлять, он будет слушать песни.

Жили народы сотни лет под гнетом Гильдии, обходились без путешествий между вселенными, и ничего. Существовали до сих пор, поживут еще. И вообще, так ли важна эта Карта? Подумаешь — кристалл с якобы судьбоносной информацией. Насколько судьбоносной, это еще бабка на дворе…

И Повстанцы — тоже хороши! Стратеги хреновы, могли бы получше организовать операцию!

Глаза, в поисках подтверждения, таки натолкнулись на проклятый шкаф.

Или ему показалось, или… внизу, там, где лежал Камень, свечение. Оно притягивало Трегарта. «Вот он я, возьми, воспользуйся…»

Перед глазами снова встали безногий калека на тележке, ребенок в язвах, окровавленная женщина…

— Спаси!

— Сохрани!

«… не ради Повстанцев, не против Гильдии, ради отцов, теряющих семьи, матерей хоронящих детей, детей разуверившихся в собственном будущем. Покажи им, что и оно — страшное будущее, может быть лучше, много, в сотни раз лучше, чем можно представить в самых смелых грезах!»

Светлое будущее не настанет, потому что он — Дункан Трегарт — трус.

Ноги, послушные ноги сами подняли одеревеневшее тело. Сами понесли его к выходу.

Хорошо, он ничего не обещает. Он… попробует.

Первая надежда была на то, что в столь ранний час Гмем Канна не окажется на месте.

Охрана у дверей приемной привычно козырнула.

Секретарша оторвала три из четырех глаз от бумаг.

— Я бы хотел… к главному…

Синие — по последней моде — губы были поджаты, что обнадеживало.

— Советник просил не беспокоить! — она еще заканчивала фразу, а индиговые лепестки уже расползались в цветке улыбки. — Но для вас, господин Трегарт!

«Не приемная, а проходной двор!»

Глава службы безопасности, словно паук, восседал за огромным пластиковым столом посреди кабинета, все стены которого были усеяны папками, коробками с фильмокнигами, кристаллами, одним словом тем, что призвано запечатлевать и хранить информацию. Ни показной роскоши, ни парящих лож — только самое необходимое.

Дункан впервые посетил этот кабинет. Накатило ощущение, словно он муха, песчинка перед лицом грозной, всезнающей и, главное, всекарающей силы.

Сейчас эта сила, эта волна накатит, и от него — Дункана Трегарта не останется и следа. Она даже не заметит, что поглотила одну из жизней, одну из тысяч.

— Чем могу? — не слишком вежливо поинтересовался глава Службы Безопасности.

Решительность, силы, даже желание помочь, совершить, разом пропали, ушли, растворились во всесокрушающем знании стен этого кабинета.

— Я бы хотел… пропуск… посмотреть… Карту.

Гмем Канн молчал, глядя на песчинку, внезапно обрядшую голос, желания своим обычным взглядом.

«Неужели я когда-то мог принять этот взгляд за доброжелательный?»

Надежда, тлеющая лучина разгоралась, превращаясь, еще не в свечу, но уже в спичку.

«Сейчас он откажет, выставит меня вон, или чего похуже. Что ж, простите страждущие, придется вам страдать и дальше. Что мог — я сделал. Кто ж виноват, что у нас такой подозрительный начальник безопасности. Настолько подозрительный, что даже человеку, добывшему Карту…»

Морщины на высоком лбу разгладились, а глаза, из подозрительных сделались — Дункан вздрогнул — по отечески добрыми.

Даже губы, губы — нет, этого не может быть! Растянулись в слабом подобии улыбки.

Морщинистые руки уже заполняли какой-то формуляр.

— Конечно. Герой имеет право лицезреть то, ради чего едва не отдал жизнь.

Поставив точку, рука подсунула бланк на край стола.

Пропуск!

— Спасибо, — идущий на казнь благодарит палача, старательно мылящего веревку.

Проклятая бумажка зажата в потной руке.

У дверей сокровищницы бдительные стражи — пара детин при здоровье и оружии.

Уж эти не дадут. Не допустят…

Коленки предательски подгибаются. Дрожь от них передается рукам, телу, ненавистной бумаге.

— Вот… у меня разрешение…

Даже не взглянув на пропуск, призванные оберегать, берут под козырек.

— Дункан, конечно, проходите.

Воздух с шумом вырывается из легких, вместе со страхом выпуская остатки надежды. Трегарт понял, что чувствовали поднимающиеся на эшафот. Вроде шагаешь сам, в иллюзии некоторой свободы, но от тебя уже ничего не зависит. Разве только отсрочить казнь… на минуту… две… не больше. Казнь, которая все равно состоится, состоится потому что собрались зеваки, палач надел лучший, почти новый капюшон, да и бургомистр не любит зря подниматься в такую рань…

Он не видел разложенных по полкам драгоценностей, не замечал слитков, поблескивающих полированными гранями, не обратил внимания на ювелирные изделия, способные свести с ума и закостенелого праведника. Сокровищница — одна из многих.

Справа, возле входа, отдельно от других, на небольшом каменном постаменте, лежала она — Карта Пути.

Обычный грязно-желтый кристалл, каким он запомнил ее в доме Эона.

Тело трясла лихорадка, зубы отбивали дробь, рука со второй попытки накрыла проклятый минерал.

Сейчас, вот сейчас — сработает сигнализация, завоет сирена, набегут стражи, и… освободят его от обязанностей героя!

Он скажет — хотел рассмотреть, случайно зацепил…

Ничего не произошло.

Дункан выругался. «Кто так охраняет!» Да любой мальчишка, шпион-самоучка способен выпотрошить сокровищницу!

Уже не надеясь услышать спасительный вой, одеревеневшая рука сгребла Карту и опустила ее в карман.

Не удивительно, что Гильдия до сих пор не совладала с Повстанцами!

Тело развернулось к двери.

Последняя надежда — задержат на выходе, обыщут…

Бдительные стражи берут под блестящие козырьки.

— Счастливо!

Да, счастливо.

Одеревеневшие ноги, вновь обрядшие гибкость колени несли его по коридору. Прочь. Прочь. К комнате, к шкафу, в котором заждался Камень.

Путь не близкий. Может, опомнятся, хлопнут по лбу. «Как же мы допустили!». «Догнать!», «Задержать!», «Обыскать!» Но Дункан уже знал, внутренним чутьем чувствовал — не скажут, не догонят, не задержат.

Что ж — Рубикон перейден, жребий брошен. Радуйтесь, трепещите в предвкушении. Дункан — спаситель — украл — совершил свой подвиг, идет к вам.

Светлые стены, памятное окно, забранное привратником свободы — решеткой, роскошное кожаное кресло.

Все, как он помнил, как оставил. Впрочем, не все — кровать, его кровать исчезла. Ее просто убрали, как вещь, отслужившую свое, выполнившую возложенную миссию.

Из кресла, навстречу ему, поднялся высокий юноша, худой, словно раздвоенная палка, к которой зачем-то прилепили руки.

— Если не ошибаюсь, мистер Трегарт?

Улыбка, проявившая белоснежные зубы, оказалась на редкость обаятельной.

— Д-да, — кивнул Дункан.

— Прошу за мной, мистер Канн ждет вас.

Он перенесся в палату, ту самую в которой провел полторы недели, круто изменившие его взгляды на жизнь, да и саму жизнь тоже. Единственное место в лагере Повстанцев, которое знал.

Если честно, Дункан ожидал иной встречи. Нет, не фанфар, хотя, почему бы и не фанфары, и не криков «герой», «добытчик» — все это уже было. Он ожидал… сам не знал, чего ожидал, но не будничного «мистер Канн ждет вас».

Разочарование, даже… обида…

Он-то дурак метался, мучился коликами совести и схватками долга, а они, оказалось, ждали его. Знали — рано или поздно, Дункан Трегарт явится, принесет им Карту Пути на тарелочке с праздничной желтой — символом измены — каемочкой.

Вооруженные люди за дверью, коридор, лестница, снова коридор, опять вооруженные люди, снова дверь.

Рашид Канн встретил их за ней, в просторной приемной сиротливо смотрящейся без секретаря. Место служащего пустовало — он (она) то ли вышел (ла) на минуту, то ли его (ее) удалили ради встречи дорогого гостя.

— Мистер Канн, к вам…

— Вижу, вижу! — обычно спокойного Канна было не узнать: глаза горят, язык то и дело пробегает по сухим губам, руки в тщетных поисках работы теребят края одежды. — Дункан! Рад, очень рад! — подбежав, он обнял Трегарта.

— Вот! — Дункан вытащил Камень и Карту, хотелось избавиться от всего побыстрее.

Повстанец важно кивнул, принимая гостинцы.

— Ты молодец, ты сделал правильный выбор!

Да, он — молодец, отчего же так муторно на душе, почему он чувствует себя, словно вывалялся в грязи.

— Я… устал. Хочу отдохнуть и… помыться. Где тут у вас…

— Конечно, конечно, тебя проводят.

Комната — памятник минимализму — сестра-близнец кельи агентов.

Сменял шило на мыло, хотя, не в комнате, конечно, дело.

Он совершил свой подвиг, поступок, еще один, едва ли не самый мощный удар по бездушной Гильдии. Теперь все будет, должно быть хорошо, просто замечательно… отчего же в душу, словно запустили каленые щипцы и медленно выворачивают, отчего хочется завыть, или забиться, в самый дальний, самый темный угол, чтобы никто не нашел…

Себябичевание прервал осторожный стук в дверь.

Не дожидаясь приглашения, она открылась.

— Можно? — в проеме нарисовалась физиономия певца свободы — Рашид Канна.

Похоже, правила приличия, Повстанец полагал пустым звуком, или у них, у Повстанцев так принято.

— Ну, как наш герой?

И этот туда же. Для Гильдии был героем, теперь — для Повстанцев. Нелегко быть героем.

Рашид бодро прошелся до дальнего угла, на что потребовалось аж пять шагов. Подумал. Присел на кровать.

— Вижу, вижу, мысли, сомнения терзают. Знаешь, я не умею цветисто говорить, однако то, что ты сегодня совершил… одним словом, это был правильный и по настоящему геройский, да, да, нечего кривиться, словно кислоты обпился, поступок.

— Надеюсь.

Руки Канна, пробыв непродолжительное время без дела, принялись теребить край покрывала.

— А ты… кто-то видел, как ты похищаешь Карту?

Дункан присел рядом, опустил голову.

— Самое невыносимое, самое противное — никто меня даже не заподозрил. Наоборот. Это, как… отобрать игрушку у несмышленыша. Наверняка, они до сих пор считают меня героем, прямо, как вы. Ничего — сейчас там ранее утро, скоро день — хватятся.

— Вот, об этом я хотел с тобой поговорить. Из наших ни один не сможет, даже смертник, но ты — Герой Гильдии, добытчик Карты — другое дело. Жаль, раньше в голову не пришло.

— Вы о чем?

— Вот, — на раскрытой ладони Канна лежала небольшая коробочка. — Пронеси это в штаб Гильдии, оставь в Зале Совета и сразу назад, только сделать надо непременно сегодня, сейчас, пока ты вне подозрений.

Дункан аккуратно принял коробку.

— Что это?

— Передатчик, работающий на… впрочем, неважно. Проще говоря — жучок, шпион, подслушивающее устройство. Сегодня — великий день, подумай, мы подорвем могущество Гильдии изнутри, их планы, операции перестанут быть тайной. Пройдет совсем немного времени, и Гильдия потеряет свое влияние, власть…

— Ничего не выйдет. Перед каждым Советом комнату проверяют.

— Но не перед сегодняшним, в этот раз, им будет не до проволочек — это наша забота. Ты, главное, оставь передатчик!

— Все равно, я не очень понимаю. Каким образом можно подорвать могущество Гильдии, прослушав всего одно заседание, не думаете же вы, что они допустят ошибку дважды… или… можно! — догадка неожиданно пришла к Дункану. — Никакой это не передатчик. Это — бомба!

Откровение не произвело на Канна должного впечатления.

— Ну да, бомба, и что?

— В каком смысле что.

— Подумай, когда еще представится такая возможность. Да, Карта, возможно, указывает Проход к Эталонному Миру, но это еще вилами по воде… а тут — всех — весь Совет, верхушку, руководство Гильдии, одним махом. Маленькая коробочка — и с Гильдией покончено, навсегда! Конечно, хоть и трудно, можно было бы убрать членов Совета по отдельности. Однако это ничего не даст, функции выбывшего Советника, даже Председателя, принимает другой — все расписано. Единственная и до сих пор невероятная возможность — уничтожить весь Совет, единовременно. Хаос, растерянность. После такого, Гильдия не оправится, а даже если оправится, будет уже не той Гильдией. Шанс — одним махом покончить с поработителями. Тысячи, миллионы угнетенных народов взывают к тебе!

Дункан не верил собственным ушам.

— Какие угнетенные народы? Вы сами-то слышите, что говорите? Нельзя построить всеобщее счастье на костях! Нельзя сначала сделать гадость, совершить подлость, а потом, как ни в чем ни бывало, возводить царство всеобщей гармонии. Нельзя начинать новое, пусть лучшее общество с массового убийства. Зло не бывает большим, или меньшим. Зло — есть зло!

Рашид слушал речь Дункана с откровенно скучающим видом.

— Постойте, — и снова догадка, пусть поздно, посетила Трегарта. — Вы… какой же я дурак! Вы такие же, как Гильдия, вам наплевать на других, на угнетаемые расы, вас интересует только власть, только вы сами!

— Разве кого-то заботит иное?

— Я совершил кражу ради других!

— Молодец, мы благодарны тебе за это.

— Я… глупец, наивный глупец! Но ничего, ничего, я справлюсь, исправлю ошибку.

— Интересно, каким образом.

Рашид Канн громко щелкнул пальцами. В следующую секунду, в комнату ворвались вооруженные люди. Миг — и Дункан был скручен, наручники захлопнулись на запястьях.

Рашид Канн поднялся, скучающе отряхнул одежду.

— Извини, Трегарт, ты не оставил мне выбора. Идеалистами легко управлять, но с ними трудно работать.

Рашид Канн двигался по коридору. Думы, мысли — умные и не очень, важные и не слишком, злободневные и далекие от дня сегодняшнего гудели в голове главы службы безопасности Повстанцев.

А мальчишка-то почти согласился, будь у него побольше времени — подготовить речь, разработать план, стратегию… с идеалистами тяжело работать — мысль прочно засела в голове — хоть и дешевле, нежели с наемниками и даже, да, да, надежнее. Главное — вовремя сказать, вообще сказать то, что они жаждут услышать. Всеобщее счастье, равенство — и он твой. Самое интересное, самое невероятное, во всяком случае, для него, для Рашида, было то, что они верят в это. Более того — готовы возложить на алтарь веры собственное счастье, благополучие, спокойствие, близких… Века эволюции, тысячи народов доказывают, доказали — всеобщего счастья нет, никогда не было и не будет. Всегда найдутся угнетаемые и угнетатели, возвысившиеся и основная масса, более и менее счастливые. Так нет же — вынь им золотой век, да полож.

Хотя и без них — идеалистов, нельзя. Кому лелеять великие замыслы, кому совершать судьбоносные поступки. Движение Повстанцев, Гильдию основали именно идеалисты — великие люди. И не последняя составляющая величия в том, чтобы вовремя уйти. Тогда на смену великим приходят маленькие, неприметные винтики-прагматики, твердо знающие, куда идти, что делать, дабы детище идеальных основателей не развалилось под бременем собственной назапятнаности. Не страшащиеся немного, или много испачкаться. В итоге идеальное детище превращается в то, что есть — жизнеспособный организм, заботящийся, борющийся за собственное место под солнцем. Гильдия такая, и Повстанцы — тоже.

А ведь какой был план, какой план! Дистанционный взрыватель, затем — небольшой, или большой кризис, желательно, затрагивающий несколько планет — внеочередное заседание, смертник, посланный в штаб — благо, фанатиков хватает. Конечно, его почти сразу уничтожат, однако бомбу он активирует. И все! Во время кризиса, Гильдия останется без руководства — двойной, тройной, десятерной кризис. Бери почти голыми руками. Если еще приплести сказочку про братьев-Повстанцев, как они спят и видят, дабы объединиться с братьями-гильдийцами, однако, погрязшее в кознях руководство последних… Рашид Канн вздохнул — мечты, мечты, не всем вам суждено познать реальность…

Все-таки, идеалисты незаменимы. Порою, им доступны такие места, куда трезво мыслящему путь заказан. И здесь же, отказываются от совсем простенького, плевого дельца, видите ли, оно идет вразрез с их идеалами.

Идеалисты хороши, но не всегда.

Особенно хороши те идеалисты, у которых идеалы — деньги, власть, обязательно — не идеальная.

Серые пластиковые стены, кровать, умывальник, туалет, вентиляционное окно под потолком. Он в тюрьме.

— Дурак, дурак, дурак, какой же я дурак!

Руки баюкают свесившуюся голову.

— Идеалист хренов! Борец за справедливость! Апостол Павел нашелся! Вселенский защитник! Герой.

Слова, обычно восхваляющие, горчили.

Да, он дурак, и кого винить — сам выбрал, сам ступил на этот путь. Некому жаловаться — сам предал друзей, девушку. Не от кого ждать помощи…

Интересно, как Повстанцы поступают с пленниками?

Любое наказание, даже соты не казалось достаточным.

— Прощай Орта!

Нашел, когда вспоминать! Раньше надо было думать, когда предавал Гильдию.

Себя было жалко ужасно.

Даже шум за дверью не отвлек Дункана от самобичевания.

Шум прекратился, послышалось шипение, в районе замка появилась алая точка. Созревающим фурункулом, точка вспухла, чтобы прорваться желтым лучом.

Интересно, для чего охранникам выжигать замок?

Дверь распахнулась от удара.

В сиянии льющегося из коридора света, в обтягивающем комбинезоне, с бластером наперевес, на пороге возникла Орта.

Дункан тяжело вздохнул.

— Уйди видение, не мучь меня!

Он-то точно знал — ничем иным, кроме галлюцинации, девушка быть не могла.

— Скорее, сейчас здесь будет вся охрана комплекса! — над изящным плечиком возникла бородатая физиономия Д'арно.

— И ты видение…

Орта кинулась к Дункану, губы девушки прижались к его губам.

— Нашла, нашла!

Это было, словно поцелуй прекрасного принца, только принцем была Орта, а спящей красавицей — Дункан.

Поцелуй вырвал его из сомнамбулического состояния.

— Орта, Алекс, вы!.. но как вы меня?..

Девушка загадочно улыбнулась.

— У нас сильная эмоциональная связь, помнишь?

— Да, но… — от догадки сделалось страшно, и вместе с тем необъяснимо хорошо. — Ты… Телепату, позволила Телепату себя?..

— Не девушка, а клад! — Д'арно уселся рядом с Трегартом, на ладони Вольного Прыгуна лежал Камень Перемещения.

— Но Совет, как вам удалось расшевелить его? Спасательная операция, в такие сжатые сроки?

— Мы и не пытались, как ты сам знаешь, это практически невозможно. Наверное, они до сих пор заседают, заговаривая друг друга до полуобморока. Даже то, что пропала Карта, не заставило Советников…

— Карта, — Трегарт потупил взор.

— Милый, — Орта погладила его по спине. — Не переживай так, мы все знаем, все понимаем…

— Вы, знаете все! Откуда?

— Сопоставили два и два. Пропала Карта, пропал ты. Сейчас как раз выясняется, как Повстанцам, минуя защиту, удалось проникнуть в комплекс. Как это подло с их стороны — забрать добытчика Карты для низкой мести.

— Ты думаешь, меня выкрали…

— Пора!

Накатила знакомая волна холода, забило дыхание… они стояли у невысокой скалы, широкая расселина черной молнией делила ее на две половины. Рядом с трещиной, на уровне глаз, виднелась знакомая метка.

— Штаб Гильдии.

— Задерживаться нельзя, нас здесь могут вычислить!

— Постойте, вы не все… — на скале, на недалекой вершине, широко расставив темные колонны ног, казалось, попирая растрепанной шевелюрой низкое небо, стоял Призрак.

Глаза, капризом зрения, природы, игрой атмосферы отчетливо видимые даже с такого расстояния глаза, смотрели на него, только на него, на Дункана.

В следующую секунду, спасители потянули его в Проход.

— Не надо, я не…

Холод, невозможность сделать вдох…

Знакомый Зал Проходов, почти родной, вернее, бывший некогда родным.

Вооруженная охрана, ничуть не удивленная их появлением, шагнула к троице.

— Дункан Трегарт, вы арестованы, — головастый капитан с усиками-антеннами, росшими прямо из лысой макушки, цедил слова, словно отдавал команды, — за сговор с врагом, предательство, кражу имущества, принадлежащего…

— Что вы делаете, ведь это — Дункан Трегарт! — словно капитан минутой раньше не назвал его имени, возмутилась Орта.

— Мы в курсе.

— Он — герой, он только что из тюрьмы, его пленили Повстанцы!

— Не было никаких Повстанцев.

— Дункан, о чем он? Скажи этим…

Трегарт свесил голову. Не арест, не грядущее наказание, и даже не предательство — больнее всего было разочаровать Орту…

— Дункан, скажи им… — уверенности в голосе девушки убавилось.

— Я скажу, — капитан погладил антенны, словно усмирял непокорные вихры, — а лучше покажу — запись с камер наблюдения!

Серые пластиковые стены, кровать, умывальник, туалет, вентиляционное окошко под потолком.

Он снова в тюрьме.

— Дурак, дурак, какой же я дурак! — даже мысли похожи.

Маячивший в отдалении призрак сот, приблизился, обретя контуры, на глазах обрастая плотью.

Было страшно. До колик в животе, до катания по полу с истошным: «Не хочу!».

— Поделом! Сам виноват! — признание собственной вины успокаивало слабо.

Тянуло обвинить кого-то другого, того же Рашид Канна. Правда, участи это облегчить не могло, а, соответственно, мужества не прибавляло.

— Дурак! Дурак! Дурак!

— Борцам за справедливость наше почтение, — в камере, у двери, стоял Д'арно.

Погруженный в себя, Трегарт пропустил появление друга.

— Как чувствует себя кузнец всеобщего счастья?

— Хоть ты не язви!

— Неужели я не первый? — Вольный Прыгун аккуратно опустился на деревянный табурет, неизвестно зачем оставленный в камере — стол-то отсутствовал.

— Мне хватает и себя самого.

— Извини, хотел поддержать, добавить оптимизма, ободрить…

— Поводов с этим самым оптимизмом смотреть в будущее, хоть отбавляй — грядущий суд, Повстанцы получили Карту, а с ней доступ к Камням, ко всем планетам, война неизбежна… и все это из-за… Дурак. Дурак!

— Я бы на твоем месте о себе думал. А Карта — Повстанцам от нее проку не больше, чем Гильдии.

— Как так?

— А вот так! Гильдия перехитрила саму себя, уничтожив Компьютер Основателя, возможно последний действующий Компьютер.

— Что с того?

— Без него отыскать планету, с которой открывается цепочка Проходов на Эталонный Мир, нет, не невозможно — весьма нелегко. Ты хоть представляешь, сколько вселенных? А сколько в каждой планет? Миллиарды, триллионы, здесь и счастливый случай вряд ли поможет. Эту секретную Карту кому только не показывали: агентам-пенсионерам, мессиям, шпионам, богам, даже мне — результат — ноль, то есть никакого.

— Получается, я выкрал пустышку! Никому не нужную вещь!

— Ты забрал вещь, принадлежащую Гильдии, ты, не забывай, предал ее. Не важно, руководствуясь какими мотивами — предательство всегда предательство!

— Да, конечно, — надежда, на мгновение блеснувшая сквозь реальность сот оказалась призраком, искрой в собственном глазу осужденного. — Как там Орта? — Дункан старался, очень старался, чтобы голос не дрожал, и ему почти удалось.

— А что Орта, закрылась в своей комнате, уже сутки, никому не открывает, на стук и звонки не реагирует. Чего ты ждал — она член Гильдии, винтик механизма, который ты пытался разрушить.

— Когда… когда суд?

— Этого не знает никто. Думаю, скоро, очень скоро. У меня имеются некоторые гм, рычаги воздействия, сделаю, что смогу.

— Спасибо.

Д'арно ударил кулаком по ладони.

— Нет, скажи, ты мне скажи, ты что, правда, верил в благородство Повстанцев? Что где-то, пусть в отдельно взятой вселенной возможно всеобщее счастье?

— Верил.

— Дурак!

— Знаю.

— Встать, суд идет!

— Подсудимый, лелея преступные замыслы, под личиной верного члена Гильдии, вернулся…

— Протестую, это не подтвержденные факты…

— Протест отклоняется…

— Обвинение вызывает свидетеля…

— Вы видели подсудимого?..

— У обвинения больше нет вопросов…

— У защиты тоже.

— Обвинение вызывает следующего свидетеля — сержанта Дугана, стоявшего в карауле…

— Вы видели?..

— Уверенны?..

— Подтверждаете?..

— У обвинения нет вопросов.

— У защиты тоже.

Все шло своим чередом — речь обвинителя, защитника, свидетели, присяжные — неизменно члены Гильдии, заинтересованные, или равнодушные глаза зрителей. Все, как должно быть, идти, по правилам, веками установленным правилам, местами, под грузом тех же веков, превратившихся в еще более незыблемые традиции.

— Улика номер один — диск видеонаблюдения…

— Протестую!

— Отклоняется.

— Номер два…

— Номер три…

— Четыре…

— Протестую!

— Поддерживаю — нестиранный носок обвиняемого не может служить доказательством его вины!

Дункан словно участвовал в неком фарсе, представлении. Люди и не люди разыгрывали его, кидая заученные реплики, тараторя поднадоевшие роли, даже присяжные, казалось, зевали строго дозволенное число раз с выверенными промежутками.

— А теперь, Ваша Честь…

— … обвинение пытается изложить свои домыслы, как факты…

— Хорошо, я перефразирую…

Фарс, разыгрываемый исключительно ради и для него — Дункана Трегарта. Упорно не верилось, не хотелось верить, что это он и есть — его процесс, судебное заседание призванное решить его судьбу, соты… нереальность, невозможность происходящего расслабляла, стирая страх, беспокойство, стыд содеянного…

Сделалось даже немного… скучно.

Еще в начале заседания, жадно обводя глазами зрителей, Дункан пытался отыскать Орту. Единственные знакомые и сочувствующие глаза принадлежали Д'арно. Вольный сидел в переднем ряду и подбадривающе кивал Трегарту. «Похож на китайского болванчика», — выскочила нелепая мысль. Выскочила и ушла. Дункан вздрагивал, оборачивался на каждый скрип, каждый стук двери, надеясь, ожидая, хоть как-нибудь, в любом качестве — свидетеля, обвинителя, но… в последний раз — увидеть, приласкать глазами, вымолить прощение…

— В свете вышесказанного, обвинение просит Высокий Суд…

«Повстанцам от Карты тоже никакого проку!» — неожиданная мысль, неожиданно для места и ситуации, в которой он находился, неожиданно приятная. Трегарт испытал острый приступ злорадства.

Правда, если отыщут очередной Компьютер, или был бы жив кто-либо из легендарных Прыгунов — разведчиков… догадка, озарение, невозможные при иных обстоятельствах, сейчас, перед лицом суда, решения судьбы, участи, неожиданно посетили его, впрочем, наверное, они так и приходят.

Он понял, вспомнил, кто…

— Я знаю, знаю, кто может помочь разобраться с Картой! — только произнеся это, Дункан осознал, что стоит и кричит на весь зал.

Судья посмотрел на него с высоты кафедры.

— Подсудимый, сядьте, вам предоставится время для последнего слова.

— Неужели вы не слышите, я знаю, кто может указать путь, путь к Эталонному Миру!

— Подсудимый, займите свое место…

— Да вы что, оглохли! При чем здесь суд, когда можно открыть…

— Еще слово, и вас удалят. Дальнейшее заседание будет проходить без участия подсудимого, — и, предвосхищая вопрос Дункана, — закон это разрешает.

— Я не верю своим ушам!

Только теперь, сейчас, озаренный светом открытия, возвращаясь на жесткую, отполированную тысячами прикосновений, тысячами осужденных скамью, Трегарт осознал реальность происходящего.

Из фарса, спектакля, судебное заседание в одночасье превратилось в карающую длань, неумолимую Фемиду, решающую его, его! Судьбу!

Разлука с Ортой, соты. Нет! Нет, этого не может… не происходит… не с ним…

Что-то говорил адвокат, с ним спорил обвинитель, призывал к порядку судья. Кажется, вызывали его, кажется, он что-то говорил, отвечал, кажется, снова говорили обвинитель и адвокат.

Скрежет отодвигаемых стульев, шорох одежд, шепот — чудом долетавшие до него сквозь пелену реальности. Все поднялись, поднялся и Дункан.

Серьезные, сосредоточенные, на редкость смешные лица.

Судья что-то спрашивал у присяжных, они кивали. По очереди, слева направо, китайскими болванчиками.

«Это хорошо, когда все соглашаются».

«Это очень хорошо».

Судья принялся произносить длинную речь, периодически сверяясь с белоснежным листком в пухлой руке.

«А рука-то дрожит, или это листок?..»

— … учитывая смягчающие обстоятельства и прошлые заслуги, Дункан Трегарт — бывший агент Гильдии, уроженец планеты Земля, вселенной Лоин, приговаривается… — голос, наконец, пробил завесу реальности. От голоса веяло холодом, холодом каменных шестигранников. Сделалось страшно. Отчаянно захотелось забиться под скамью, чтобы не слышать, не понимать. Я все равно узнаю, но пусть мне скажут позже, потом, когда все кончится… — к высылке в одиночную вселенную, откуда не сможет вернуться. Учитывая, что подсудимый родом из такой вселенной, суд проявил гуманность и возвращает его… во вселенную Лоин, домой!

Дункан видел, как облегченно выдохнул Д'арно.

Не соты, домой, впору радоваться, прыгать от счастья, оглашая священные своды полусумасшедшими криками… домой, в ссылку, ему — вкусившему сладость межмирья, познавшему ласки Проходов…

— Приговор окончателен, обжалованию не подлежит, и будет приведен в исполнение — немедленно!

Немедленно? Но как же прощание, Орта!

— Постойте, мне есть что сказать! Тайна Карты!

Удар молотка, как щелчок ножниц Парок.

В унисон — кинжальная боль в плече.

— Капсула Невидимости дезинтегрирована!

Немедленно!

— Хоть выслушайте меня!

Тяжелая длань легла на плечо. Дункан обернулся. Безразличные, холодные глаза палача. В мозолистой, привычной руке — орудие казни — Камень.

— Уже! Я не…

Холод Прыжка навалился могильной плитой, плитой под которой билось живое сердце — ошибка природы, ненаучный факт, феномен, недостойный упоминания в сколько-нибудь серьезных монографиях.