Звездные мальчики

Пролог

1.

— Привет, Туз…

Юни прижался лицом к белой полипластовой сетке, чтобы получше разглядеть массивную фигуру льва, развалившегося на песке в глубине вольера.

Лев только что проснулся. Он потянулся — сладкая дрожь рябью сморщила его гладкую, ослепительно-желтую шкуру — вскочил и, совсем как кошка, несколькими мягкими прыжками приблизился к мальчику. Он потерся жесткой гривой о сетку и раскрыл пасть, чтобы рыкнуть, но Юни умоляюще поднес к губам палец:

— Тихо! Не шуми… Сейчас мы с тобой поиграем.

Он приложил к замку на двери вольера электронный ключ и выпустил льва.

В большом компьютерном зале было полно народа, но только изредка тишину прерывало попискивание сигнальных приборов — работники внимательно следили на экранах мониторов за мальчиком, играющим со львом.

— Вам нужны еще доказательства? — властным голосом произнес худощавый мужчина в дорогом костюме из льна и кивнул на экран.

Его спутник, невысокий полноватый человек, медлительный и робкий, поминутно поправлял сползающие с переносицы очки и страдальчески щурился, наблюдая, как мальчик катается на спине у льва, ухватившись за его косматую гриву, а грозное животное, как котенок, забавляется с ним.

— Лев ненастоящий, — недоверчиво сказал мужчина.

— Конечно, нам было бы дешевле завести льва-робота, но у нас… презрительно фыркнул худощавый, — все настоящее.

— Вы блефуете. — Мужчина выпрямился.

— Идите и погладьте этого льва — он откусит вам голову. Мальчик живет здесь четыре недели, и уже две из них он дружит со львом. Вчера он играл с Кипой, черной пантерой, но льва он любит больше. — Худощавый снова взглянул на экран. Мальчик зачерпывал рукой воду из бассейна, выложенного розовым камнем, и плескал ею в морду льва. Тот добродушно ворчал. Потом они затеяли беготню вокруг бассейна, лев быстро настигал мальчика и мягко тыкался ему в спину носом. Мальчик тихонько смеялся — ему было щекотно. Люди за мониторами ежились, словно от холода. — Полагаю, я убедил вас. Мальчик пробудет в этом доме только до вечера. Мы забираем его.

Лицо мужчины побледнело и вытянулось.

— Господин Виктор, я прошу вас… Я хочу в последний раз поговорить с ним… умоляю… — пробормотал он с нерешительностью, свойственной всем слабым людям.

— Зачем? — небрежно сказал худощавый. — В этом нет никакой необходимости. — Он скользнул взглядом по униженно склоненной голове, дрожащим рукам. Боже мой, какая тряпка… — Щадя ваши чувства, я все оттягивал этот момент, но так не может продолжаться бесконечно.

— Я хочу поговорить со своим сыном! — без особой надежды на успех потребовал мужчина.

— Это не ваш сын, — холодно произнес худощавый и, жестом приказав мужчине следовать за ним, вышел из зала.

Лев нехотя вернулся в вольер, и Юни закрыл за ним дверь.

"Тузик! — мысленно позвал он. Лев подошел вплотную к сетке и устремил на мальчика взор. — Прости меня. Я сегодня ухожу. Так надо. — Лев слушал это беззвучное обращение, и его желтые глаза становились все печальнее. — Я ухожу, но твоя жизнь продолжается, ты понял? — Лев молчал. Юни почувствовал горечь, которая поднялась со дна души его друга. — Я очень тебя люблю… " — Лев жалко мяукнул.

Он долго смотрел вслед мальчику, уходящему по сосновой аллее к большому белому дому, потом лег, вытянув вперед громадные лапы, положил на них свою гривастую голову и заскулил, как брошенный хозяином щенок.

— В тридцать втором произвели ремонт? — спросил Виктор, вызвав дежурного.

Появившееся на экране лицо было предельно сосредоточенным и потому располагающим к себе.

— Да, господин Виктор. Но только что вышел из строя квадрат номер пятьдесят шесть.

Виктор взглянул на план расположения комнат.

— Опять детская? Вы обыскивали ее сегодня?

— Только позавчера…

Виктор молчал, о чем-то размышляя. Выждав, дежурный заговорил снова:

— Так нам посылать техника в этот квадрат? Без вашего разрешения мы не можем этого делать.

— Не нужно. Не нужно тревожить его лишний раз. Сегодня и так предстоит очень хлопотный вечер. Удвоить охрану. Усилить наблюдение.

— Слушаюсь.

— И еще. Не выпускать в город. Впрочем… — Виктор заколебался. Пусть сегодня еще порезвится. Если захочет.

Чтобы поберечь силы, Юни нажал кнопку в стене, и пол бесшумно поехал у него под ногами.

— Это вредит вашему здоровью, — мягко, но настойчиво произнес приятный женский голос из скрытого динамика. — Ходить полезнее.

Юни поморщился. Огромный безлюдный дом, как заботливая няня сторожа каждый шаг мальчика, днем и ночью назойливо опекал его. Кто придумал эту пытку? Кто решил отсутствие родителей компенсировать раздражающими комментариями и советами? Он не нуждается в них — разве это не понятно?

Поместье, где жил Юни, было очень красивым, с собственным лесом, рекой, зоопарком, бассейнами, с великолепно обставленным особняком в пятьдесят комнат. Это было идеальное жизненное пространство, надежно отгороженное от внешнего мира огромной полусферой, по которой, имитируя настоящее, каждый день катилось искусственное солнце. Своя земля, своя вода, свое солнце, свой климат… Это место ужасало Юни.

Ни на минуту он не мог остаться здесь наедине с собой. Поместье было просто напичкано следящей аппаратурой, и тысячи невидимых глаз жадно контролировали жизнь мальчика. Единственное, во что они не могли влезть это его мысли, но Юни радовался этому с тягостным чувством, что у него вот-вот отнимут и эту, последнюю, привилегию.

По просторным залам и коридорам он доехал до детской комнаты, достал из тайника рюкзачок, надел его и, небрежно насвистывая, чтобы подчеркнуть свое хорошее настроение и чистоту помыслов, отправился в гараж. Невидимая охрана безропотно пропустила его через мгновенно распахнувшиеся ворота, и автомобиль, управляемый компьютером, скользнул в ярко освещенный тоннель, ведущий в город.

Такие ежедневные поездки были единственным развлечением, разрешенным мальчику вне поместья. Ярко-зеленый сигарообразный автомобиль послушно мчал своего пассажира по постоянному, заданному маршруту, и не было случая, чтобы он хоть раз остановился, но Юни никогда не пропускал этих коротких путешествий.

Глядя на мелькающие за окнами автомобиля виды, он с жадной тоской пленника представлял себе, как внизу, под бесконечными зелеными проспектами, и вверху, над низким голубым небом, по которому плавает множество искусственных солнц, кипит жизнь огромного пятидесятимиллионного города.

Этот город, укрывшийся в недрах планеты с чудным названием Забава, снился Юни каждую ночь, и в своих ярких подробных снах он путешествовал по всем его восьми уровням-этажам. Он знал об этом городе все — как ни старались они оградить своего подопечного от внешнего мира. Он знал, что вровень с поверхностью — безжизненной пустыней, лишенной атмосферы находится самый последний, восьмой, этаж, а ближе к центру планеты, в первом и втором уровнях, бьется сердце города — энергостанции и очистительные сооружения. Что на третьем работают фабрики, вырабатывающие полипласт, продукт, на выпуске которого специализируется вся планета, ведь полипласт самый лучший и дешевый строительный материал, который пока придумали люди. Четвертый этаж занимает обслуживающий персонал первых трех уровней, трудяги, живущие в скромных однообразных многоэтажках с одним тусклым солнцем на целый район. Посещать пятый уровень для богатых, где живет Юни, разрешается всем, но только на автомобиле, отвечающем самым высоким требованиям, и большинство семей за всю жизнь не могут накопить на него денег. На этом же, пятом, уровне, живет научная и творческая элита города. На шестом — работники седьмого, отведенного под транспортно-грузовые магистрали и склады, уровня, и восьмого, осуществляющего связь с внешним миром — метрополией и остальными планетами Зеленого Кольца.

Юни очень любил этот недоступный для него город. Горькое одиночество пробуждало в нем странные, умиротворяющие фантазии. Все чаще ему снилось, что он держит этот дорогой ему город-дом на ладони и, прижав к груди, баюкает нежно, как мать, оберегающая от невзгод свое дитя. В этих снах Юни любил даже тех, кто запер его, кто с непонятным упорством не хотел отпускать его во внешний огромный мир, и каждую ночь он прощал их за это.

Сны были его спасительным убежищем, но всей душой он мечтал проснуться — окончательно, навсегда.

Лицо дежурного было встревоженным.

— Господин Виктор, у нас что-то происходит.

— Какой квадрат?!

— Квадрат сто восемь, автомобиль.

Виктор нажал кнопку. На экране появилось изображение салона мчащегося по городу автомобиля. Мальчик сидел на сиденье совершенно голый.

— Что он делает?

— Он разделся, господин Виктор…

— Я вижу! Зачем?

— Не знаю…

Тем временем пассажир достал из рюкзачка другую одежду и неторопливо оделся. Только теперь Виктор заметил, что половина светящихся точек на панели слева не горит.

— Где он взял эти тряпки? Почему они без датчиков?

Дежурный молчал, будто проглотил язык.

— Ладно, у нас все под контролем, — прошептал Виктор. — Скорость автомобиля средняя, сто два километра в час… — Он взглянул на замершего на экране дежурного. — Готовность номер один, оповестить всех.

Виктор включил еще несколько экранов, чтобы увидеть шестерых человек в желтой форме, отвечающих за самые важные участки работы.

— О малейшем отклонении от нормы докладывать немедленно, — сказал он им и взглянул, что происходит в салоне.

Мальчик, до того сидевший неподвижно, вдруг схватился рукой за горло.

— Отказала система кондиционирования, — донесся голос с пятого экрана. — И система управления двигателем.

— Как это могло случиться? Вы хоть соображаете, что это означает? рявкнул Виктор. — Второй, как там?

— Давление и пульс объекта падают.

Виктор вскочил на ноги. Мальчик в салоне остановившегося автомобиля сильно побледнел, глаза его закатились, и, откинувшись на спинку сиденья, он замер.

— Кома! — крикнули со второго экрана. Пронзительно запищала аварийная сирена.

— Группа — на вылет! Передать патрульным: охранять автомобиль! крикнул Виктор дежурному.

— До места двести километров, мальчик может погибнуть, — заметил с первого экрана человек в желтой форме. — Нужно вызвать ближайшую медицинскую бригаду.

Виктор колебался.

— Состояние критическое… Тоны сердца не прослушиваются… докладывал человек со второго экрана. — Клиническая смерть.

— Черт! Черт! — заорал Виктор. — Где же они?!

— Группа будет на месте через две минуты, — ответили с шестого экрана. — Более быстрые перемещения на этом уровне запрещены.

— Что эти остолопы там топчутся без дела? — закричал Виктор, со злостью глядя на стоящих у автомобиля патрульных. Двое рослых парней равнодушно посматривали по сторонам, ничуть не озабоченные происходящим. Нет, нужно решиться… — Виктор нажал несколько кнопок, и двери машины плавно раздвинулись. — Вынесите его на воздух! Посмотрите, что…

Он не успел договорить — патрульные, бросившиеся исполнять приказание, вдруг стали оседать на землю и упали в проходе, заклинив двери сверкающего зелеными боками автомобиля. Камеры внешнего наблюдения на автомобиле показали, что в небе уже появился остроносый модуль спецслужб.

— Ну же, скорее… — шепотом подгонял его Виктор.

Мальчик, как ни в чем не бывало, поднялся и выскочил наружу. Он рывком натянул на голову какую-то черную шапочку, и индикаторы на панели перед Виктором погасли окончательно. Мальчик добежал до ближайшей вертушки, станции скоростной подземной дороги, и исчез в ее глубине. Виктор в ярости закричал, потом обратил свой гнев на дежурного:

— Где до сих пор шляются мои помощники?

— Они за вашей спиной, господин Виктор, — пролепетал тот.

Виктор обернулся. За ним стояли трое мужчин.

— Быстро присоединяйтесь! Обсуждаем…

2.

Мальчишка в мягком зеленом костюме, огромных выпуклых стерео-очках, с сумкой через плечо, неподвижно стоял среди снующих по платформе людей. Вся его тщедушная фигура выражала ту предельную степень лени, что порождается только чрезмерно сытой, беззаботной жизнью. Он знал, что к нему непременно подойдут.

Это что еще за птица, неприязненно подумал немолодой плотный патрульный и, поправив на выпирающем животе ремень, направился к мальчишке.

— Чем я могу вам помочь?

Мальчишка обернулся и что-то промямлил. Патрульный кисло улыбнулся. Так и есть. Рот набит жвачкой, уши залеплены наушниками, в башке пусто. Костюм, который только что сменил зеленый цвет на голубой, стоит целое состояние.

— Думаю, молодой человек, вы ошиблись станцией, — извиняющимся тоном произнес патрульный. — Эта Вертикаль западная и ведет наверх, на седьмой, а вам, скорее всего, нужно на пятый.

Мальчишка зевнул — жвачка во рту раздулась противным липким пузырем. Он сплюнул ее прямо на сияющий чистотой сиреневый пол. Патрульный сделал вид, что не заметил этого. Он глазел на очки, которые были надеты на мальчишке и делали его похожим на стрекозу. Если он хочет купить внуку такую игрушку, ему придется год стоять здесь, в широкой сводчатой галерее, заполненной кабинами пассажирских лифтов, и следить за порядком. Стоять и следить. Стоять и следить. И забыть на целый год, что нужно еще пить и есть. Длинный ряд цифр заплясал перед мысленным взором патрульного, и ему показалось, что глаза юного бездельника за непроницаемыми зелеными стеклами ехидно сверкнули.

Но когда он снял очки, его глаза были сонными. Он рассеянно оглядел платформу, залитую мягким белым светом, не дающим ни малейшей тени, торопливо входящих в лифты людей и человека, стоящего перед ним в неудобной склоненной позе. Вид у мальчишки был такой, словно он только что проснулся, и тонким голосом он раздраженно произнес:

— Мне нужно наверх. Отец хочет, чтобы я посмотрел на склады. Где тут? — Он сделал неопределенный жест рукой и пошел к пропускной стойке, дающей доступ к лифтам. Каждый проходящий через нее должен был опустить в щель удостоверение личности.

Патрульный двинулся следом.

— На какие склады? — машинально спросил он.

— А? На его склады, — с досадой отозвался мальчишка и что-то еще пробормотал, зло поморщившись.

У каждого свои проблемы, устало подумал патрульный. Этому вот лень взглянуть на свои собственные склады.

— Давайте ваш ИН, — сказал он, заметив, что мальчишка замер перед закрытой дверью.

— Что?

— Ваш идентификационный номер.

— А-а… Сейчас.

Мальчишка положил свои очки на стойку перед патрульным и принялся рыться в сумке, набитой неизвестно чем. Патрульный завороженно смотрел на зеленое стерео-чудо. Говорят, в них чувствуешь себя Господом Богом — видно все, что происходит и справа, и слева, и даже позади и вверху… Внуку бы они понравились, это точно.

В сумке у мальчишки запищал телефон, и патрульный с интересом прислушался.

— Да. Да, я знаю! Еду уже! — нахлобучивая до самых ушей свою съезжающую черную шапочку, капризным злобным тоном заговорил мальчишка, и у патрульного сразу заныли зубы. — Здесь торчу, на шестом… Да, не мог раньше! Встречай!

Он в сердцах швырнул крошечный пенал телефона в сумку, нетерпеливо взглянул на свои наручные часы и снова принялся рыться в сумке, кривясь и что-то бормоча себе под нос. Перехватив взгляд, которым патрульный смотрел на очки, мальчишка небрежно кивнул:

— Я вижу, они вам понравились. Возьмите себе.

Не моргнув глазом патрульный смахнул очки со стойки и нажал кнопку. Двери стойки мгновенно разошлись.

— Проходите, все в порядке, — деловито произнес он. — Желаю приятно провести время. Надеюсь, вас встретят.

Мальчишка что-то буркнул, быстро сгребся, и через мгновение дверь лифта уже закрывалась за ним. Перед патрульным загорелась кнопка срочного вызова, он шлепнул по ней рукой.

— Да, господин начальник. Слушаю… Никак нет. Не было. Да. Записываю приметы. Так точно. Слушаюсь!

Он поставил телеобзор своего участка на запись, поглубже натянул на голову синюю форменную фуражку и, удовлетворенно заложив руки за спину, застыл на посту — олицетворение надежности и порядка.

Пусть поищут другого дурака. Даже под пытками он не расстанется с зелеными очками для своего внука.

Словно сильный снегопад прошел ночью — в саду заневестились яблони. Белые хлопья цветков плотно облепили с вечера еще уныло-серые голые стволы, и теперь веяло вокруг непередаваемо нежным, сладковатым ароматом. Старик сидел в кресле под деревом и блаженно щурился, взглядывая на солнце сквозь мохнатые бело-розовые ветви. В кармане у него запищал видеофон. Он достал его.

— Здравствуй, отец…

Старик улыбнулся хмурому лицу на экране.

— Яблони зацвели, сынок.

— Да-да…

… Эти пять яблонь старик посадил когда-то давно вместе со своей покойной женой, и они стали частью его жизни. Он относился к ним, как к самым близким друзьям, нет, лучше, чем к друзьям, — как к детям.

— Отец…

— Все уже вижу по твоему лицу, сын. Птичка выпорхнула из клетки? Виктор кивнул. Старик несколько мгновений задумчиво смотрел на сына. Конец карьере, подумал он. — Где вы его потеряли?

— Здесь, на пятом.

— Направился, конечно, в ближайшую вертушку?

— Да.

— Он колебался?

— Ни секунды.

— Ага, значит, у него есть план. Это очень плохо, — пробормотал старик и погладил задевающую его нарядную ветку.

… Друзья иногда предают, дети уходят, а эти яблони всегда с ним. Они удивительно постоянны. Весной, когда сильнее начинает пригревать солнце, однажды на рассвете яблони вдруг вспыхивают неукротимым бело-розовым огнем. Очень скоро их хрупкая красота осыпается пахучим дождем подвядших лепестков, и среди зелени листьев колеблются на ветру сотни робких завязей…

— До какой Вертикали было ближе?

— До Восточной.

— Вниз ему ни к чему. Значит, он поехал до Западной…

— Зачем ему покидать свой уровень, отец? Здесь есть, где спрятаться, затаиться…

— Что ему тут делать? Думаешь, побежит на карусели кататься?

— У него была своя карусель!

— Неважно. Не мешай. Патрульных шестого опросили?

— И пятого, и шестого — настолько быстро, насколько смогли. Никто не видел. В Вертикали каждого уровня триста станций, в них по шестьдесят участков. Это минимум восемнадцать тысяч патрульных. Кто-то бы все равно его заметил — с пятого на шестой уровень доступ свободный, но на седьмой без ИНа не попасть.

Старик снова взглянул на яблони. Пройдет совсем немного времени, и тугие красные яблоки пригнут ветви к земле — словно для того, чтобы он мог легко достать их. Яблони отдадут свой урожай, и потом еще долго одинокими вечерами он будет в темной кладовой трогать, гладить, перебирать пальцами собранные в плетеные корзины, до красноты нагретые солнцем плоды, вдыхать запахи ушедших теплых дней и вспоминать, вспоминать…

— Уверен, что на шестом его уже нет. Я всегда считал, что мы слишком мало платим службе порядка. Все эти твои патрульные не прочь подзаработать.

— У него не было денег, отец…

— Хватит! Ищите его у складов, тех, куда перемещаются грузы для немедленной отправки, то есть… у северной Вертикали седьмого уровня. Задержать вылет грузовых модулей вы не в состоянии?

— Мы потом не расплатимся.

Старик кивнул.

… Желтый листопад укроет землю под яблонями, листья пошуршат, потемнеют и скрутятся, как от огня бумага. Ляжет снег, и яблони снова будут белыми — яркое украшение скромного поместья с небольшим домиком, с маленьким, но, слава Богу, своим солнцем, работающим в старомодном режиме "весна-лето-осень-зима"…

— Да, считаю, он попытается покинуть планету, — заключил старик. — На его месте я сделал бы именно это. Бросьте туда все свои силы.

С просветлевшим лицом, Виктор исчез с экрана.

Бедный мой мальчик, подумал старик, это тебе уже не поможет. Тебе с ним не тягаться…

Все это уже было у него — тщеславие, работа до изнеможения, бессонные ночи, погоня за деньгами, поиски счастья. Прошла жизнь, и теперь он знает, что самое пронзительное счастье — это просто смотреть на цветущие старые яблони и не думать, и не видеть ничего, кроме этих трогательных хрупких цветков, распустившихся под искусственным солнцем.

Однажды новый хозяин включит рукотворное светило, по последней моде, на режим "вечное лето", и старые деревья, сбитые с толку новой жизнью, не сумеют вписаться в нее, беспорядочную, оглушающую непроходящей жарой, и тихо угаснут, не оплаканные никем…

Старик вздохнул, щелкнул тумблером, и его инвалидное кресло медленно покатилось по дорожке мимо запорошенных белым душистым снегом деревьев.

Лифт бесшумно понесся вверх, его нарастающая скорость заставила Юни ухватиться за поручень в гладкой зеленоватой стене — лифт напоминал ракету на старте. Ряд кресел был пуст, и мальчик вздохнул с облегчением. У него есть шестьдесят секунд. Нет, уже пятьдесят пять.

Он добрался до кресла, рухнул в него, скинул на пол сумку и, выхватив из нее пару тяжелых магнитных браслетов, быстро защелкнул вокруг коленей. Осталось сорок пять секунд. Теперь браслеты на запястья. Сорок секунд. Сумку на плечо. Тридцать девять. Скорее!

Легко, как кошка по дереву, он преодолел по стене лифта три метра, отделяющие пол от потолка. Мощные магниты цепко держались за скользкую металлическую поверхность. Тридцать четыре секунды.

Зависнув под потолком, в углу, Юни ковырнул отверткой, вытащил из ячейки квадрат светильника, липкой лентой приклеил его за край к стене, ухватился руками за прочную, похожую на соты, металлическую решетку в потолке, к которой крепились светильники, подтянулся и влез на нее. Между решеткой и крышей лифта было пространство в метр высотой. Двадцать пять секунд. Лифт уже замедлял свой бег.

Юни нащупал в крыше свободное от проводов место, выхватил из сумки небольшой вакуумный резак и легко, словно ножом в куске масла, вырезал в непробиваемой стальной плите круглое отверстие. Круг он вытолкнул вверх, тот звякнул и, проскрежетав по металлу, сдвинулся в сторону. Из отверстия в лицо Юни, едва не скинув его на пол, ударила струя воздуха. Пятнадцать секунд.

Свесившись, Юни втянул светильник, вставил его в гнездо, вылез через вырезанное отверстие в кромешную тьму, пробиваемую столбом света у него под ногами. Ухватив магнитом на запястье стальной круг, он вернул его на место и легко припаял. Ну, вот, осталось еще три секунды, чтобы перевести дух на крыше мчащегося в непроглядную черноту лифта.

Время вышло. Лифт остановился. Юни достал из сумки фонарь, включил его и начал свой путь через бесконечные вентиляционные тоннели и ремонтные шахты.

3.

Густые вечерние тени легли на дорожки сада, потянуло прохладой, и старик вернулся в дом. Сын не звонит третью неделю, а такого еще никогда не было. Тебе сейчас несладко, сынок, подумал старик и набрал номер.

Виктор оказался дома, в своей большой квартире на двадцатом этаже. В разноцветных окнах гасли солнца, развешанные по небу, словно обычные светильники.

— Здравствуй, отец… — Виктор потянулся к пепельнице и загасил сигарету. Старик отвел глаза, чтобы не видеть, как дрожат его руки.

— Здравствуй, сын.

Виктор встал и отошел к окну. Старик посмотрел в его сгорбленную спину. Сколько ему уже лет? Сорок пять или сорок шесть… Семьи нет. Сам не захотел, слишком много работы… будь она проклята…

Старик не выдержал:

— Ну?! Ты не нашел его.

Виктор повернулся, пожал плечами и сел в кресло.

— Я не нашел его.

— И что? Чем ты теперь занимаешься? — Увидев глаза сына, старик осекся.

— Я теперь буду патрульным. На седьмом, на улице…

— На улице? — У старика задергалась щека. — Я перезвоню тебе…

Он отключил видеофон и несколько минут сидел неподвижно, раздавленный унижением. На улице… Они заплатят за это, сынок. Он щелкнул кнопкой. Виктор снова курил.

— Поставь защиту на наш разговор, такую, чтобы за час была израсходована годовая энергия.

— Отец… У меня теперь не очень большая зарплата…

— Ерунда!

Виктор пробежал пальцами по клавишам.

— Готово…

— Рассказывай!

— Не надо, отец. Это полный провал.

— Ты уже сдал дела?

— Завтра.

— Вот и отлично. Ты дашь мне всю необходимую информацию, а сейчас отвечай на вопросы. Что нового по этому делу?

Виктор подумал и нажал несколько кнопок. В углу большого экрана видеофона возникло изображение мальчика, играющего со львом. Старик подался вперед. На лице его появилось восхищенно-мечтательное выражение, а на глаза навернулись слезы.

— Боже мой… Да, так и должно быть, — пробормотал он. Встретив хмурый взгляд сына, старик очнулся и кивнул. — Что еще?

— Перегорали приборы то в одной комнате, то в другой, несмотря на их высокую степень защиты. Они просто ломались все одновременно, когда он находился там. Что он в это время делал, мы не знаем…

Старик хмыкнул.

— Зачем тогда нужна была вся эта ваша слежка? Я говорил тебе…

— Это было не мое решение! — перебил Виктор. — Проект "Росток" не мое изобретение и не моя собственность!

— Хорошо, хорошо… — примирительно произнес старик. — Теперь скажи самое важное — как он сумел уйти от вас?

Виктор устало прикрыл глаза рукой.

— Я не знаю, отец. Ты не представляешь, насколько возросло его биополе. У нас зашкаливали приборы. Мы были уверены, что засечем его в любом случае.

— В этом деле нельзя быть уверенным ни в чем. Продолжай.

— Он научился управлять своим полем. Он вошел в состояние комы, потом клинической смерти, потом просто встал и побежал…

— Подожди, обо всем этом ты судишь по показаниям приборов?

— Да.

— Пока не произошел Прорыв, думаю, рано говорить о том, что он управляет биополем. Скорее всего, просто воздействует на приборы.

Виктор покачал головой.

— Не знаю. Сразу после моего разговора с тобой мы получили сигнал с северной Вертикали седьмого уровня. Приборы показали, что он там. Группа же обнаружила дорожного рабочего с рюкзаком в руках. В рюкзаке была его одежда, и датчики работали, словно одежда все еще на нем.

— Интересно…

— Этот рюкзак попросил передать своему отцу мальчик, которого рабочий встретил на шестом уровне, у западной Вертикали, — наш мальчик… Но датчики заработали только тогда, когда рабочий прибыл на место.

Старик побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— Хитер… Теперь скажи, вы, конечно, проверяли все грузы у северной Вертикали? Как?

— Открывали каждый контейнер, сканировали его, проводили герметизацию и тут же отправляли с грузовым модулем на орбиту к ожидающему его кораблю. Все — на пределе сил… чтобы уложиться в график… За две недели мои люди вконец вымотались.

— Да… — протянул старик, — я тоже попался на его удочку. Это ведь я послал тебя к северной Вертикали седьмого… Но ты-то должен был сообразить, что раз он отправил туда свой рюкзак, его самого там не будет! И вероятнее всего, он в противоположной стороне, у южной Вертикали, у пассажирских модулей! Вы так допекли его, что он мечтает как можно скорее расстаться с вами.

— Думаешь, мы там не дежурили? Да там мышь не проскользнет, не то что мальчишка!

— Не называй его мальчишкой, — переменившись в лице, сказал старик. Виктор взглянул на него и отвел глаза. — Так. Мне нужна вся информация о людях, грузах и кораблях, покидающих Забаву с того самого дня, когда он исчез.

— Это правительственный доступ, отец…

— Ты продолжаешь блюсти их интересы? После того, что они с тобой сделали? Это наш единственный шанс, сын, — то, что я, может быть, его вычислю. Так почему бы нам не попробовать?

4.

Огромный кабинет соответствовал той власти, какой был облачен диктор. Здесь все дышало роскошью и основательностью: пол и стены из модного розового камня с Вансеи, бассейн с живыми рыбками и фонтаном, диковенные черные цветы из пещер Даррада, буйство голографических занавесей на окнах и под прозрачным потолком, дорогие картины на стенах.

Центром кабинета был необъятный рабочий стол и кресло, в котором восседал сам диктор, глава некоего ведомства, грузный холеный мужчина средних лет с проницательными карими глазами. Он только отдал очередное распоряжение, как секретарь вновь обратился к нему:

— Господин диктор, запрашивает канал по связям с общественностью. Сейчас у вас по расписанию час ветеранского доступа. Заявки сделали четырнадцать человек.

— И что этим ветеранам неймется? Вечно клянчат… — раздраженно буркнул диктор. — До них мне сейчас, что ли?

— Общественный департамент будет недоволен, — терпеливо напомнил с экрана секретарь.

— Ну, хорошо… Только один. Первый по списку. Пять минут.

Диктор включил большой боковой экран на стене, встал и подошел к бассейну. В кипящей от струй фонтана воде резвилась стайка изумительных изумрудно-зеленых рыбешек. Чтобы вывести породу с такими рельефными золотистыми султанами и длинными кружевными хвостами геометрических форм, понадобилось немало времени — рыбки стоили баснословно дорого. Диктор выбрал на пульте программу и запустил в бассейн голографического хищника серую безжалостную тень с усеянной острыми зубами пастью. Он жадно смотрел, как рыбки в панике заметались по бассейну. Одна их них, не выдержав напряжения погони, вдруг забилась в воде, дернулась в последний раз и всплыла на поверхность, показав нежное серебристое брюшко.

— Естественный отбор! — назидательно сказал диктор рыбам, убрал программу и повернулся.

Удовольствие от зрелища было испорчено: возникшее на экране лицо не предвещало приятной беседы.

— Никита… — с напускным добродушием приветствовал диктор. — Давно тебя не видел.

— Как говорится, и еще бы столько?

— Ну, зачем ты так?

— Два дня не могу пробиться к тебе, помогли старые связи, — мрачно сказал старик.

— Дела-дела, — развел руками диктор.

— Не догадываешься, о чем я собираюсь говорить с тобой?

Лицо у диктора поскучнело.

— Пять минут. У тебя есть пять минут, чтобы высказаться.

Старик почувствовал, что закипает от гнева, но сдержался.

— Думаешь, я буду сейчас ныть, почему вы так поступили с Виктором? Нет, у нас будет разговор повеселее. — Старик сделал паузу и презрительно произнес, глядя в пустые, холодные глаза: — У меня есть то, что вам нужно.

Он проследил на лице своего собеседника целую гамму чувств, вызванных этими словами: удивление, потом слабую догадку, вспыхнувшую вдруг надежду, недоверие, жгучий интерес и снова недоверие. Когда наконец на этом лице появилось выражение страха, что пообещавший невозможное человек сейчас возьмет и исчезнет, старик усмехнулся и отключил связь.

Он сидел и с удовольствием представлял, как диктор лихорадочно нажимает кнопки, пытаясь выяснить его номер. Через десять секунд запищал зуммер. Старик подождал еще двадцать секунд и включил видеофон. Диктор нервно моргал.

— Что-то ты разволновался, — сказал старик.

— Разволнуешься тут… Я не ослышался, дядя? У тебя есть то, что нам нужно?

— Ты даже вспомнил, что я твой дядя… Жаль, ты не помнил этого, когда увольнял своего брата. — Диктор пытался возразить. — Помолчи! Принцип семейственности доминирует в нашей организации уже шесть поколений, время подтвердило его полезность, и не тебе его отменять! — Старик закашлялся.

— Виктор допустил серьезный промах, очень серьезный, — быстро вклинился в разговор диктор. — Комиссия рассмотрела все обстоятельства этого дела и пришла к выводу, что наказание должно быть суровым…

— Ты вышвырнул моего сына на улицу! После двадцати лет его беспорочной службы!

— Твой сын бездарь! — вскипел диктор.

Старик взял себя в руки.

— Ладно… Знаешь, племянничек, достаточно того, что у моего сына есть отец, который может о нем позаботиться.

Диктор был рад сменить тему.

— Что именно ты нам предлагаешь?

— Главное действующее лицо проекта "Росток".

— Подожди, ты воспользовался информацией, полученной от Виктора? Я не понимаю… Виктор должен был сообщить нам, если знал, где он находится…

— Ага, знал, — подтвердил старик. — Он прятал его под своей кроватью. Может, ты дашь мне сказать? После того, как вы разжаловали Виктора в патрульные, я посчитал справедливым помочь ему. Я взял у него все материалы по этому делу…

— Это незаконно!

— Да плевать мне, что ты об этом думаешь, — спокойно сказал старик. Он намеренно был груб. Пусть вспомнит, каково это, когда тебя унижают. — Я вычислил его. Я знаю, где он находится.

— И ты хочешь сообщить нам это?

— Мечтаю, — с горечью произнес старик.

— Что ты просишь взамен?

Старик написал на листке немыслимую цифру и показал ее диктору.

— Согласен, — быстро сказал тот.

Старик внутренне ахнул.

— Это аванс, — сказал он, улыбнувшись. У диктора вытянулось лицо. Треть всего вознаграждения, — все больше веселясь, добавил старик.

Диктор подскочил в кресле.

— Ты спятил! Ты что, хочешь купить эту планету?!

— Почему бы и нет? Соглашайся, пока я не удвоил сумму. Кроме того, эти сведения интересны не только вам одним.

Диктор откинулся на спинку кресла и сморщился, как от зубной боли. Лицо его пошло красными пятнами.

— Он… еще на Забаве?..

— Так я тебе и сказал.

— Но послушай, дядя, ты продаешь нам кота в мешке! Где гарантия, что мы получим его?

— Я не даю вам гарантии, что вы его получите. Вы платите мне аванс — я сообщаю, где он. Вы находите его, и по контракту я получаю остальные деньги.

— А если его там нет?

— Он там.

— А если нет?

— А если нет, — взорвался старик, — значит, он уже в другом месте! И вини за это себя самого — нечего было два дня от меня прятаться!

— Как я могу платить тебе такие деньги ни за что? Просто за догадки!

— Это мои догадки, — выпрямившись, гордо произнес старик. — Или ты забыл мой послужной список?

Диктор не забыл. Он хорошо его помнил. Сорок лет службы, четыре голубых треугольника и один красный. Острый ум, способность мыслить парадоксально. Неоднократно представлялся к наградам. При этом — никакого интереса к карьере. В результате более чем скромная пенсия. Прозвище старика было Кот — за умение выслеживать цель, хваткость и осторожность. О нем ходили легенды…

Диктор взял ручку и начал выписывать чек.

— Очень хочешь выслужиться, да? — брезгливо сказал старик, наблюдая.

— Ага. И у меня это получится.

Ты обломаешь себе зубы на этом деле, подумал старик, здесь не может быть победителей.

— Номер твоего счета? Подпиши здесь и здесь. Все, вымогатель, аванс у тебя.

Не доверяя компьютеру, старик позвонил в банк. Трубку взял сам управляющий, голос его был почтительно тих.

— Еще одно, — переговорив, обратился старик к диктору. — Это касается Виктора…

— Хочешь, чтобы мы стерли из его памяти все неприятные воспоминания?

— Не дождетесь! — со злостью сказал старик. — Я не собираюсь делать из сына придурка, тупо довольного всем в жизни. Сейчас ты позвонишь ему, извинишься и предложишь вернуться в отдел. И не вздумай сказать, что этим он обязан мне.

— Как будто он сам не догадается, — огрызнулся диктор.

Через пять минут диктор внимательно слушал старика.

— Не буду говорить лишних слов. Дело сложное, но я полагаюсь на свои опыт, интуицию и факты. Главное, в своих предположениях я исходил из того, что его цель — как можно скорее покинуть Забаву. Это диктуется не только его желанием, но и необходимостью. Надеюсь, ты помнишь, что его можно засечь в радиусе ста двадцати тысяч километров? Он может нейтрализовать свое биоизлучение, но не надолго. Он очень спешил. Он должен был найти такое место в отправляющемся с планеты модуле — пассажирском или грузовом которое бы экранировало его сверхмощное биополе. — Лицо у старика раскраснелось, глаза блестели. — Он не может лететь как пассажир, следовательно, он должен был спрятаться в грузах…

Диктор нервно рассмеялся:

— Интересная мысль, а главное, свежая… Да мы не вылазим из доков! Мы шаримся в каждом контейнере, перетряхиваем каждый чемодан, каждую кошелку… Нет, исключено, он не может покинуть Забаву.

— Он уже сделал это. — Старик взглянул на часы. — Полчаса назад. Диктор недоверчиво фыркнул. — Ты лукавишь, говоря мне, что вы проверяете все грузы.

— Все.

— Я изучил характер грузов, отправляемых с Забавы, потратил на это неделю. И убедился, что он не может там спрятаться: ни один из них не экранирует его биополе. Сначала я подумал, что мой расчет неверен, но потом понял, что получил ценный результат. Потому что он заставил меня пойти дальше. Я навел справки и, хотя это было нелегко, выяснил, что Забаву посетил один из членов Галактического Совета.

— Эти сведения относятся к разряду секретных, но человек, о котором ты говоришь, пошел нам навстречу. Мы просканировали его багаж, — пожал плечами диктор. — К чему ты клонишь?

— Я когда-то имел дело с представителями Совета и знаю, что у каждого из них имеется особый сейф, который они везде таскают с собой — ввиду важности хранящихся в нем документов. Небольшой такой ящик, но размеры подходящие. Чудный ящик, удивительный. Сплав тинтала с рудитом непробиваемый, неуничтожимый… Даже если взорвется эта планета, ящик не пострадает. Лучшего места не найти. Он там. Вот, собственно, и все.

Диктор остолбенело смотрел на старика.

— Это все? Вот эта чушь и есть твоя информация?

— Это не чушь.

— Я сам лично осматривал багаж. Я видел этот сейф.

— Но внутрь не заглядывал.

— Это запрещено…

— Мне очень жаль. Он фактически был у тебя в руках.

— Глупость какая-то! Как он вообще мог туда попасть?

— Весь багаж наверняка проходил обычную карантинную обработку в изолированном блоке. В это время он мог проникнуть в сейф.

— Ты знаешь, сколько цифр нужно набрать, чтобы открыть молекулярный замок? Семьсот. Откуда он мог узнать код?

— Ты меня спрашиваешь? Спроси лучше у него.

— Без воздуха… — бормотал диктор. — Как же он может там находиться?..

— А что мы вообще о нем знаем?

Диктор покачал головой. Разочарование оказалось слишком большим. Он сразу стал меньше ростом и рангом.

— Он там, — спокойно сказал старик. — Больше ему некуда спрятаться на этой планете. Пока ты здесь страдаешь и с трудом ворочаешь мозгами, он все больше удаляется от Забавы. Через два часа "Роса" войдет в орбиту Большого Перекрестка и скакнет в гиперпереход. Тогда вы точно его потеряете.

— Интересно, кто тебе дал сведения о "Росе"? — Диктор поднялся из кресла. — Никита, ты хочешь втянуть меня в скандал? Ты намекаешь, что человек, о котором мы с тобой не должны говорить, вступил в сговор с предметом наших поисков?

— Это маловероятно. Даже невозможно. Я намекаю, что тебе нужно поторопиться.

— Если его там не окажется, меня ждут большие неприятности…

— Я понимаю. И все же я буду ждать остальные две трети моего вознаграждения. Когда я получу их?

Диктор сделал слабую попытку улыбнуться.

— Все выяснится через час…

Я сделаю тебя счастливым, сынок. Всю жизнь я мечтал об этом. Ты станешь свободным, независимым. Для тебя начнется совсем другая жизнь, а у меня наконец появятся внуки. Ты оставишь эту работу и займешься тем, что тебе по-настоящему интересно. В детстве ты хорошо рисовал и даже писал стихи. Теперь мы много времени будем проводить вместе…

Минуты текли слишком медленно. Старик прислушивался к шелесту ветвей за темным окном и старался не думать о мальчике, для которого люди страшнее, чем дикие звери.

Грудь у старика сдавило так, что стало трудно дышать. Он положил под язык таблетку. Они схватили меня за горло, сказал он, — словно маленький мальчик, против которого ополчилась вся планета, мог услышать его. Разбив жизнь Виктору, они перечеркнули и мою. Я не мог оставить его в беде, пойми это…

Он тоскливо посмотрел в темноту. На яблонях уже появились завязи, крошечные и зеленые. Они растут даже сейчас, ночью, и каждая из них маленькое чудо…

Это невыносимо, подумал старик, нет ничего хуже неизвестности. Зачем он попросил еще денег? Чтобы досадить им. Нет, ему не нужно столько, и не в этом дело… Только об одном он сейчас просит: пусть они не найдут в непробиваемом сейфе, без воздуха, скорчившегося, как в чреве у матери, мальчика, пусть уйдет с души эта щемящая тоска — тяжкий и ненужный груз… пожалуйста…

Он вздрогнул от негромкого писка зуммера. Из щели в компьютере голубой прозрачной лентой выползла копия чека с невообразимой, немыслимой суммой. Старик смотрел, и у него не было ни сил, ни желания протянуть руку и взять чек.

Резкий звонок телефона вывел его из оцепенения. Он снял трубку. Ничего не понимая, выслушал взволнованный сбивчивый монолог. Ошибка лаборанта… нарушен баланс… химическое равновесие… О чем он говорит? Водоснабжение? Убытки возместят… Какие убытки? Старик бросил трубку, включил освещение в саду и подкатил свое кресло к окну.

Нет, это не ошибка лаборанта, это расплата… Только он не знал, что она наступит так скоро…

Ни с одним из своих воспоминаний он не расстанется добровольно, но это, последнее, будет жечь его до последнего вздоха — вид почерневших, словно обугленных, деревьев, печально шелестящих на ветру засохшими ветвями.

Не может быть победителей…

Старик опустил голову и заплакал.