Звездные мальчики

Глава четвертая. Александр

1.

Смотритель зоопарка по имени Сила, грузный, добродушный нид в возрасте, только что перевалившем за сотню, заступил на дежурство точно по графику. Он провел перекличку по участкам своей секции — это заняло тридцать минут — и убедился, что все системы работают безупречно, только почему-то фонят микрофоны, установленные в вольере со львами-трехлетками. Ну, без этого дежурство не было бы дежурством. Львы всегда доставляли какие-то хлопоты, но Сила ни за что не променял бы свою работу на более спокойное местечко где-нибудь в секции утконосов. Каждый раз он с удовольствием выезжал на место: то разнимать перегрызшихся самцов, не поделивших территорию, то принимать роды у неопытной львицы, а то вместе с техниками ликвидировать сбои в системе жизнеобеспечения доверенного ему вольера общей площадью в сорок квадратных километров. Чаще всего, из-за отрицательного воздействия силовых полей по периметру секторов, выходили из строя датчики слежения и мониторы, но с установлением полипластовых ограждений эта проблема была практически снята.

Дежурный техник высказал свою версию о причине шума и, облачившись в скафандр для безопасной работы с дикими животными, они вместе отправились на легкой мобильной танкетке в центр вольера, откуда шли радиопомехи. Ребро — так звали техника из-за полученной в схватке с авалом травмы — лихо рулил по извилистой дороге, проложенной по максимально щадящему среду обитания маршруту.

Сила озирал пылающие восходом дали, и это созерцание доставляло ему истинное наслаждение. Вскоре показались и первые питомцы. Расположившись в живописных позах под редкими деревьями — манго и кокосовыми пальмами четыре львиные семьи с ленивым любопытством встречали рассвет. Встающее искусственное солнце было не очень ярким и не очень горячим, но об этом, казалось, воинственные хвостатые обитатели вольера даже не подозревали. Сейчас они выглядели какими-то слишком уж спокойными, но Сила был знаком с коварством хищников и поэтому оставался начеку — прозрачный верх танкетки был поднят.

Только что закончился сезон дождей, саванна покрылась густыми высокими травами, в которых паслись стада антилоп и зебр. Жирафы объедали кроны высоких зонтичных акаций. От влажной земли парило, ароматы трав густым пряным облаком окутывали мчащийся по узкой дороге мини-автомобиль.

— Ну-ка… подожди… — вдруг заметив что-то странное, скомандовал Сила. — Подай назад.

В траве копошилось какое-то существо, похожее на полосатую собаку. Оно уверенно прокладывало себе путь на запад, как раз в ту сторону, куда ехали ниды. Следом за странной собакой, невысоко вспархивая над землей, пробиралась стайка больших тяжелых птиц, каких прежде Сила тоже не видел в своем секторе.

— Что такое? — озадаченно спросил он сам себя и встал в автомобиле во весь рост. — Как они здесь оказались?!

Он достал пульт-сканер и, направив на собаку и птиц, щелкнул. На панели сканера появились регистрационные номера каждой из особей, попавших в поле действия прибора, и их расшифровка. Сила удивленно прочитал: "Енот. Шалфейный тетерев. Секция широколиственных лесов."

— Ты что-нибудь понимаешь? Сектора ведь огорожены… — сказал он напарнику. Тот молча показал глазами за его спину. Сила быстро обернулся. Дорогу перебегал заяц с короткими ушами.

Сила резво откинул прозрачный верх, выскочил на дорогу и успел схватить зайца за жирный загривок. Тот вырывался и сучил в воздухе лапами с острыми когтями. "Древесный заяц, — бесстрастно констатировал сканер. Секция субтропиков." Едва не сбив Силу с ног, с громким блеянием вылетели на дорогу два козла, покрытых длинной золотистой шерстью. Сила выронил зайца, сразу удравшего в заросли, отскочил в сторону и щелкнул сканером. Гималайский козел. Секция субтропиков.

— Где субтропики и где саванна, козлы! — жестикулируя, ошарашенно заорал он вслед удаляющимся козлам.

В считанные секунды за спятившими козлами в самое сердце львиного вольера проследовали черный аист, голубая сорока и водяной олень из секции влажных смешанных лесов; припадая брюхом к земле, осторожно пробежал бархатный кот из зоны пустынь, за ним поскакал тонкопалый суслик. Когда из травы, озабоченно вертя головой на древней морщинистой шее, показалась слоновая черепаха, Сила не выдержал.

— А ты куда, старая корова?! — рявкнул он. Черепаха быстро втянула голову под панцирь и замерла. — Давай, Ребро, жми за ними! — скомандовал нид, заскакивая в автомобиль, — а то мы пропустим самое интересное! Куда они все несутся?!

— По бездорожью? — крикнул Ребро, давя на газ. — Мы что, нарушим среду обитания?..

— Нарушим! Я отвечаю!

Они помчались по травам. По бокам от них, сзади и впереди бежали, ползли, летели обитатели самых разных уголков зоопарка, объединенные непонятным для нидов общим порывом. Этот бег заканчивался на участке окультуренной саванны с плантациями сахарного тростника и стройными мачтами королевских пальм. Здесь автомобиль остановился, так как ниды боялись кого-нибудь раздавить в движущемся живом потоке. Сила встал в автомобиле в свой полный, почти трехметровый рост и, прищурясь, вгляделся в даль. Пальцы его рук медленно разжались, и сканер вывалился на колени водителю.

— Ну? Что там? — взволнованно спросил Ребро, выбираясь из-за руля.

В отдалении, в тени одинокой зонтичной акации, играл со львами черноволосый ребенок, детеныш человека. Львы добродушно резвились, подыгрывая мальчику, он тягал их за косматые жесткие гривы, ездил на них верхом. Птицы садились ему на плечи и порхали вокруг, задевая крыльями. Он ласково гладил их и смеялся тихим смехом, похожим на звон ручейка. Звери львы вперемежку с зайцами, оленями, обезьянами, вся пёстрая, разношерстная толпа — ластились к нему, он прикасался к ним своими тонкими руками, тихо и радостно смеялся…

— Что это, Ребро? — придя в себя, сказал Сила. Ребро не отвечал — он не сводил глаз с удивительного зрелища.

Монитор автомобиля загорелся, на нем появилось лицо незнакомого Силе нида.

— С тобой хочет поговорить вождь, смотритель, — сказал нид.

Сила мгновенно почувствовал слабость в коленях, но вид у вождя был такой спокойный и умиротворенный, что смотритель тут же успокоился. Вождь поднес к губам палец и негромко произнес:

— Тише… Он просил не мешать ему…

2.

В серых тучах над замком кружил какой-то странный предмет, не птица, не дракон — яйцо, сверкающее, как начищенный клинок. Это удлиненное яйцо, с тремя шпорами на носу, плясало в небе, будто солнечный зайчик, а на его верхушке, рассыпая по небу красноватые лучи, что-то очень быстро крутилось. Вот когда Властислав пожалел, что остался один в замке. Вместе с Александром все куда-то уехали, вернее, ушли пешком, отклонив его предложение оседлать коней. Наступила ночь, но замок по-прежнему оставался пуст. И вот, пожалуйста…

Серебристое пятно света, в центре которого находилось яйцо, переместилось и зависло над южной башней, едва не касаясь брюхом смотровой площадки. Король, высунувшись по пояс из окна своего кабинета в башне, расположенной напротив, следил за гостем настороженно, но без особого страха, подозревая, что вот-вот всё прояснится. И предчувствие его не обмануло.

Красноватые лучи, вырывающиеся из яйца, сложились в один пучок, и этот широкий луч медленными, увеличивающимися кругами обшарил всю башню, словно нащупывал в темноте дорогу или что-то искал. Потом красные лучи погасли, яйцо плавно и неуловимо для глаз взлетело повыше, из его брюха вырвался всего один тонкий лучик, бледно-желтый, хиленький. Лучик опустился точно в центр башни, и через секунду на ее месте дымились руины, открыв взору заснеженную равнину, погруженную в ночное безмолвие…

Властислав, едва не вывалившись из окна, застыл с открытым ртом. Пыль, поднявшаяся от разрушенной башни, набилась ему в горло, он закашлялся. Яйцо подвинулось к западной башне и снова неторопливо выпустило сноп красноватых лучей…

Король, хватив морозного воздуха и от ярости забыв все проклятия, с обнаженным мечом бросился на самый верх башни. Когда он взобрался на смотровую площадку, яйцо уже набирало высоту над западной башней, не иначе, готовилось выпустить свой разрушительный желтый луч. Вдруг обнаружив в своей руке меч, король коротко рассмеялся чужим смехом, отшвырнул меч и выхватил из-за пазухи черный камень, оставленный ему Александром. Прежде чем яйцо расправилось со второй башней, Властислав успел наставить на него камень и нажать на жирную белую метку. Яйцо с оглушительным треском лопнуло и разлетелось на две половинки. Одна из них упала прямо во двор замка, другая — в ров. Властислав поднял вверх обе руки и хрипло прокричал победный клич.

Несмотря на глубокую ночь, Тики работал в своем кабинете, где в высокие окна, разрисованные морозом, билась метель. Неожиданно почувствовав за своей спиной какое-то движение, он резко обернулся. В дверях стоял незнакомый светловолосый мужчина лет тридцати, одетый в теплый голубой комбинезон. Мужчина смотрел на Тики, а Тики молча смотрел на него.

— Кто вы такой? — устало и раздраженно спросил Тики.

— Господин…? — сказал незнакомец, будучи не вполне уверенным, того ли человека, который нужен ему, он видит в полутьме большой комнаты, и шагнул вперед. — Господин Александр?..

— Оставайтесь на месте, — приказал Тики и опустил руку в ящик стола.

Мужчина поднял вверх руки, показывая, что у него нет оружия.

— Меня зовут Скальд, — произнес он.

— Откуда вы?

— С Вансеи, — ответил мужчина. — Я всё объясню. Я могу войти?

— Не планета, а проходной двор… Входите, раз пришли… — недовольно сказал Тики.

Скальд прошел к столу и достал из-за пазухи свои верительные грамоты документы и рекомендательные письма. Кроме того, он безропотно разрешил провести идентификацию своей личности.

— Откуда вы знаете Иштвана Дронта? — спросил Тики, пригласив Скальда присесть, когда закончил проверку.

— Я оказал ему одну полезную услугу.

— Зачем вы прилетели сюда?

— Чтобы помочь вам.

— Я вас не звал.

— Я вижу по вашему лицу, как вам плохо.

— Мне не нужна ваша жалость, господин Икс.

— Просто Скальд. Разрешите, я всё вам расскажу. Иштван, в благодарность, сделал всё от него зависящее, чтобы я оказался здесь. Его отец умер…

— Лоренцо умер?.. Значит, мы с Иштваном теперь… оба… — Тики отвернулся.

— Может быть, мы отложим наш разговор на завтра, господин Александр? выждав некоторое время, деликатно спросил Скальд.

Тики повернулся к нему.

— Просто Александр. Не будем ничего откладывать. Никогда не знаешь, наступит ли завтра.

Они беседовали несколько часов — Тики просто необходимо было выговориться.

— Я не знаю, кто он такой. Он был не очень счастлив в своей прежней жизни. Он забыл ее. У него начала расти борода, видимо, это результат серьезного гормонального сдвига, связанного с перестройкой личности вообще.

— Вот это да. Как это понимать?

— Так считает Дизи. Личность Рики подверглась изменениям. Так бывает в результате какого-то сильного потрясения.

— В данном случае это потрясение связано с его появлением на вашем корабле?

— Наверное, да. Хотя — зачем ему был нужен именно наш корабль? Скорее всего, это произошло случайно. "Роса" прибыла на Забаву на несколько часов, и это совпало с его побегом. Вы знаете подробности?

— Нет, конечно. Нам с Иштваном просто сообщили, будто каким-то надоедливым репортерам, что он сбежал из-под наблюдения. Из-под тотального наблюдения, сказали они. "Надеемся, вы понимаете, что это значит?" передразнил Скальд. — Как происходил побег, для нас покрыто мраком. Но для спецслужб это был удар. Переполох был серьезный, головы полетели.

— Надеюсь, вы представляете себе, что корабль члена Галактического Совета — это не обычный корабль, а нечто особенное. Такое высокопоставленное лицо должно максимально обезопасить свою жизнь и быть в курсе абсолютно всех дел на корабле. — Тики испытующе взглянул на Скальда.

— Вы говорите о том, что был еще и негласный контроль за членами экипажа?

Тики кивнул.

— Бранд был секретным помощником отца, отвечающим за систему слежения внутри корабля, и отец, и я не имели права отказаться от этого контроля. Мы письменно выразили свое согласие с этим — таковы правила. Иногда мне даже казалось, что именно Бранд, а не мой отец, — главное лицо на корабле…

— Эта система наблюдения чем-то отличалась от обычной, официальной?

— Конечно. Это другие возможности. На порядок выше.

Скальд взволнованно постучал кулаком в свою растопыренную ладонь.

— Так… Предположим, Бранд увидел или узнал нечто такое, что и повлекло его скорую гибель… Что это могло быть? По логике, это связано с появившимся на корабле мальчиком.

— Необязательно.

— Но возможно. До этого всё было спокойно. Были двое чужаков, но появился третий, и это привело к почти мгновенной гибели корабля и членов экипажа.

— Да, если следовать фактам, наш корабль был расстрелян, как только выяснилось, что Рики у нас…

— А с другой стороны, он испытал сильное потрясение именно в результате пребывания на вашем корабле.

— Если учесть, что я совершенно не знал о его появлении на корабле, о том, что там случилось, то, согласен, ваше предположение имеет право на существование, — поколебавшись, сказал Тики.

— И что там произошло? У вас есть своя версия?

— Думаю, отец сообщил Центру о появлении мальчика и поставил об этом в известность Рики. Оттуда пришел приказ немедленно вернуть беглеца на Забаву. Возможно, это потрясло его, так как больше всего он хотел, чтобы его оставили в покое. Ну, и вмешался Даррад…

— Да-а… Схема подкупает своей излишней ясностью.

Тики пожал плечами:

— Чем богаты.

— Понятно, что мальчик непрост. Способность к телепортации, умение выживать в невыносимых для обычного человека условиях и защищаться от вмешательства в его психику… Но здесь, на Земле, случились еще более удивительные вещи. У безногого выросли ноги. Воскресли люди, умершие сотни лет назад. Из пепла, из ничего, к небу вознесся древний замок со всем его добром. Вам не кажутся эти чудеса… как бы это сказать… несколько преувеличенными?

— Что?..

— На мой взгляд, существует некая искусственность в самом факте появления этих чудес. Разве не так? Они просто непредставимы. Величественны. Сказочны.

— Ноги можно вырастить, тем более, что Федор оказался таоном в каком-то там поколении, — заметил Тики. — Голубая кровь. Замок можно выстроить, хотя черт его знает, как.

— А люди? Человек умер и вдруг проснулся — живым, молодым, здоровым… При ясной памяти и в здравом уме! Не чудо ли? Вы же не были знакомы с прежним королем, с королевой. Разве вы знали их лично, чтобы так прямо взять и поверить в идентичность их личности тем людям?

— Умоляю вас, Скальд, — простонал Тики, — не путайте меня! Я завыть готов от этих загадок. Я хочу ясности! Я просто болен от невозможности что-либо понять. Мне плохо.

— А мне хорошо, — заулыбался Скальд. — Я специалист по загадкам.

— Давайте, вы свои умозаключения будете вершить наедине с самим собой. А мне выдавать уже результат, а?

— Боже упаси. Вы владеете информацией, а я должен ее интерпретировать. Мои мысли чаще всего рождаются в процессе обсуждения. В случаях, подобных вашему, я использую метод ассоциативных связей. Я говорю, говорю, и дергаю за какие-то струны, нажимаю на какие-то точки, и мой собеседник вдруг выдаёт мне новые факты или идеи. И неизвестно, какие из них пригодятся. А сам я иногда вслух произношу вещи, которые потом оказываются верными.

— Я понял, это уловка, Скальд, — вздохнул Тики. — Просто вы хотите, чтобы я наслаждался игрой вашего ума. Вам в одиночестве скучно проделывать мыслительные операции. Веселее при этом мучить меня, подкидывая мне жуткие головоломки.

— Вы наш человек, Александр, — засмеялся Скальд.

— Властислав ни разу не обнаружил противоречий ни в своих рассказах о прошлой жизни, ни в расспросах о новом времени, в которое попал, и о его технических возможностях.

— Это тоже мог быть элемент игры. И ради достижения своих целей создатели этого плана могли использовать гипноз, внушение определенному человеку определенных идей. Разве это так трудно — внушить, что ты король и жил пятьсот лет назад? А может, так: сеанс массового гипноза. Или нет внезапное коллективное помешательство. У меня был такой случай, в прошлом году, на одной небольшой аграрной планете в шестом секторе.

— Да нет… Зачем всё это? Непонятно, — поморщился Тики.

Скальд хмыкнул.

— Всякие могут быть предположения. К примеру, это проделали таоны, чтобы продемонстрировать вам свои неслабые возможности. Неслучайно вокруг вашего отца, члена Галактического Совета, крутился этот Хеб.

— Это мог быть взаимный интерес…

Они замолчали.

— Я сначала тоже относил все эти чудеса на счет тайных знаний таонов. Я всегда подозревал Дизи в неискренности, — хотя и нехорошо так говорить. Признаюсь вам в этом с неохотой, — поделился Тики.

— Дизи давал повод усомниться в его преданности вам?

— Это смешно звучит, Скальд. Преданность… Когда вы застаете своего друга, с руками, обагренными кровью, рядом с ребенком, у которого страшная рана на горле, вы будете по-прежнему думать, что он вам "предан", хотя он всё время твердит вам об этом?

— Но, кажется, вы говорили, что не смогли объяснить это происшествие рационально? Вы не могли ни обвинить Дизи, ни опровергнуть его слова. Вы руководствовались при этом своим шестым чувством — это ваши собственные слова. А шестое чувство не всегда нас подводит. Вообще-то я понимаю… Видите, Александр, опять надо всем витает некая идея, тайна, которая приходит в противоречие с намерениями ее участников. И мне всё больше начинает казаться, что Дизи не знает своей роли в этом плане. Он пытается действовать искренне, но план довлеет… Вопрос в том, насколько он сам будет адекватен плану и будет ли он противодействовать ему — ведь его разногласия с матерью очень показательны.

— Так в чем, по-вашему, заключается план? — с тревогой спросил Тики.

— Мы можем только предполагать. Есть необычный ребенок, который всё время, чуть ли не от рождения, боится черного волка. Есть представители чужой расы, способные перевоплощаться в волка. И волк преследует мальчика.

— Дуй ничего не смог с ним сделать. А преследовал он нас из-за Арины, из-за ее петуха.

— Но волк снился ему. Мерещился. Вы знаете, описано множество случаев, когда религиозная вера людей была настолько сильна, что на их руках и ногах открывались раны, подобные ранам у их божества, стигматы. Конечно, волк для Юни никакое не божество, скорее, антипод божества, но мальчик настолько проникся значительностью роли волка в своей судьбе, его присутствием, что порой ощущал его угрозу физически. Так можно объяснить тот случай с его раной на горле.

— Вы назвали его Юни?

— Это его имя. Открытия продолжаются?

Тики кивнул.

— Еще есть член важной галактической организации. И есть его гибель вместе с кораблем. Есть чудеса. Есть тайные цели. Что связывает их все?

— Я думаю, мне стоит сказать вам об этом, Скальд. Когда вы увидите Рики, вы поймете, почему все, кто знакомится с ним, так привязываются к нему. Его нельзя не любить. Как пишут в романах, он сам свет… И когда-то мы с Дизи решили для себя, что не будем пытаться выяснить что-либо о Рики без его на то разрешения. Мы не брали его кровь на анализ, не расспрашивали о прошлой жизни. То, что мы знаем, он рассказал сам. Но когда на горле у него открылась рана, я попытался установить его личность. Я тайком, ночью, как презренный вор, приложил палец Рики к идентификатору. Нужно ли вам говорить, что выяснилось?

— Нужно.

— Такого человека в Галактике не существует.

— Он не человек? — Скальд не был особенно удивлен.

— Обычный нормальный человек. Хотя, конечно, это звучит странно. Но его характеристики полностью соответствуют параметрам человека.

— И кровь у него красная.

— Да.

— Спецслужбы имеют право утаивать факт существования человека?

— Это преступление номер один, вы же знаете…

— Вы еще очень молоды, извините. Чего только не бывает на свете… А какие вам известны подробности о его появлении на свет?

— Странная история. Мать свою он не помнил, жил с отцом, который был рядовым технарем. Отец был вечно занят, но всё равно иногда выбирался с ним на природу, побродить по лесам, порыбачить. Потом всё хорошее в его жизни закончилось. Когда ему было четыре года, его поместили в больницу. Он говорил, что ничем не болел, чувствовал себя нормально. Но эти два года помнит плохо, видимо, его интенсивно "лечили". Когда вернулся домой, обнаружил, что отец очень изменился, всё время пропадал на работе, избегал разговоров с сыном. Он даже внешне переменился: перестал следить за собой, ходил в мятой одежде, стал очень много курить. Потом в доме вдруг появились двое незнакомых мужчин. Они заперлись с отцом в кабинете. Рики слышал только то, что отвечал отец, так как он был очень раздражен и почти кричал.

— О чем шел разговор?

— Его отец говорил: "Вы обещали мне, что еще один год он будет жить со мной." Потом сказал, что свои обещания он выполняет, а они — нет и просил дать сыну прожить хотя бы еще год. Но они забрали мальчика и заперли на Забаве. Потом он сбежал.

— Значит, его необычность очень рано стала достоянием спецслужб. Они заставили отца отказаться от прав на ребенка. Надавили на него.

— Вы так уверенно говорите об этом…

— Это единственное логическое объяснение. Они собирались его использовать, поэтому изъяли из генофонда свидетельства его существования. Не удивлюсь, если узнаю, что его мать просто устранили.

Тики возмущенно посмотрел на Скальда.

— Да-да, Александр. Мать могла не согласиться отдать сына. Материнские чувства в принципе сильнее, вы не знали этого?

— Я больше любил отца.

— Это вы. А ваша мать?

Тики кивнул.

— Да, мама меня очень любит… — Тики прошелся по кабинету. — Почему он всё время страдает, Скальд? Почему он должен страдать? В его жизни и так всё было очень плохо… Зачем же чем дальше, тем хуже?

— Почему вы решили, что хуже?

— Потому что хуже, — упрямо повторил Тики. — Эта тревога в его глазах, обречённость. У него больной взгляд, а я не знаю, как помочь!

— Мы попробуем…

— Я отправил его в надежное место, потому что боюсь держать здесь. У нидов намечается война, вторжение четвертых, там опасно… И там опасно, и здесь опасно… И в космосе, и на Земле… Словно ему нигде нет места!

— Успокойтесь.

Тики сел и обхватил голову руками.

— У нас был случай, — снова заговорил он, — когда Дуй ничего не смог с ним сделать. Но Рики испытал сильное потрясение. Дизи был зол на Дуя, и Рики увидел в нем волка… А через пару дней, когда Дизи успокоился, он сказал, что Дизи похож на белочку…

— На белочку? Я видел таких белочек…

— Когда он увидел Павлушу уже после превращения, он сразу узнал в нем Петьку, петушка. Увидел помолодевшую Арину — узнал в ней древнюю бабку. Мне даже в голову это не пришло!

— Что ж, ему открыта сущность вещей. Мы установили это как факт.

— Ну вот! Почему тогда он не успокоит меня? Почему не скажет, что нужно делать?

— Наверное, потому что от судьбы не уйдешь. Может быть, он жалеет вас, Александр.

— Дизи прав: неизвестно, что страшнее, — страдать самому или видеть, как страдает тот, кого любишь, — горько сказал Тики.

— Давайте обсудим подробности последнего часа вашего пребывания на корабле, — предложил Скальд.

— На "Росе" всё было спокойно. Ничего необычного.

— Вы говорили с кем-нибудь, кроме отца, когда шли к отсеку?

— Нет, я никого не видел. Отец сказал, что все уже разместились в остальных модулях. Он сказал, что наш модуль стартует первым — так надо.

— Не было никакой суеты? Криков?

Тики отрицательно покачал головой.

— И вас это не удивило?

— Нисколько. Команду отец подбирал сам. Это были профессионалы, владеющие несколькими смежными профессиями. Каждый четко знал свои обязанности. И потом, мы столько раз отрабатывали все возможные варианты эвакуации из корабля, что суеты просто не могло быть.

— Кстати, отец сказал вам, что "Росе" угрожает Даррад? Вспомните точно, это важно.

— Да.

— Он получил угрозы по внешней связи?

— Не знаю… Не уточнял…

— Как тогда он мог узнать об этом?

Тики пожал плечами.

— Что-то не так, Александр. Что-то не вяжется. Мне не нравится эта мысль об угрозе со стороны Даррада. Они же не совсем сошли с ума, чтобы открытым текстом угрожать кораблю члена Галактического Совета? А тем более расстреливать его корабль!

— Я тоже над этим думал. Мне сообщили, что комиссия занялась рассмотрением этого случая, но окончательное заключение будет дано только после того, как я вернусь и дам показания.

— Уточним еще раз: "Роса" представляла собой какое-то особенное средство передвижения?

— Конечно. Самый передовой и прекрасно оснащенный тип космолетов, корабль седьмого класса с двадцатью двумя стволами.

— Тогда тем более непонятно, почему они не защищались. Ведь корабли такого класса ощупывают пространство вокруг себя намного дальше и тщательнее, чем обычные. Посылаемые зонды-разведчики просто не могли не заметить приближение чужого корабля. — Скальд помолчал. — А откуда вы знаете, что взрыв вообще был?

— Модуль, пока мы летели к Земле, зафиксировал сильную вспышку в той точке пространства, из которой модуль начал свое движение. Это показали приборы, я потом проверял, когда мы приземлились… перед самым расстрелом нашего модуля…

— Значит, даррадцы проследовали за вами?

— Конечно. Дизи умеет создавать вокруг себя и других, если нужно, защитное поле. Только благодаря этому мы ушли от преследования

— А вы не преувеличиваете способностей Дизи?

— Вы ведь знаете, кто такие таоны? — в свою очередь спросил Тики.

Скальд кивнул. Мальчик был таким бледным, уставшим, что Скальду стало его жалко.

— Закончим на сегодня? — предложил он.

— С ног валюсь… Завтра я лечу к нидам. Хотите со мной?

— Не откажусь. Кстати, а здесь-то что у вас за боевые действия происходили? Почему одна башня разрушена? — спросил Скальд уже в дверях.

— Прилетал один мерзкий тип. Сон опознал его — он торговал технологиями нидов. Порезвился. Искал Рики, конечно. Мы его изолировали, сидит в подземелье, правда, обогреваемом, хотя и не заслужил. Случайно никто не погиб. Это Властислав молодец, не растерялся, подстрелил его.

— Король?

— Он самый.

— Черт, как интересно было бы поговорить с настоящим… нет… не верю… А как зовут этого кровожадного господина?

— Септим Лок. Мы идентифицировали его личность.

Скальд остолбенел.

— Лок? Мир тесен…

— Вы знакомы?

— Да это же… Я лучше завтра всё расскажу. Спокойной ночи, Александр.

3.

Солнце нидов поблекло, свет от него стал таким тусклым, что в желтых сумерках на расстоянии даже в километр всё сливалось на каменистых обширных равнинах в сплошной туман. Половина энергии искусственной звезды нидов шла теперь на поддержание их боеспособности — вторжение четвертых казалось уже вопросом нескольких часов.

Равнины выглядели совершенно безжизненными: авалы вдруг стали вести себя очень странно. Прежде свирепые, неукротимые — притихли. Их стада передвигались без обычного шума, возникающего из-за дикого рева, столкновений и стычек. Группа нидов-специалистов по авалам, наблюдавшая за их перемещениями из вертолетов, отмечала их необычную сосредоточенность, словно животные прислушивались к тому, что происходило вокруг их узкого, погруженного почти во мрак мирка. Ниды согнали их к самой границе с параллельным миром четвертых. Она пылала багровым переливающимся пламенем казалось, что загорелось небо за горами и над головой.

— Когда ставится дополнительная защита на границу между мирами и в это время ее пытаются пробить, — самыми разными способами — ситуация может совершенно выйти из-под контроля, — объяснял Тики Скальду. Вместе с Соном они облетали на черном модуле нидов всю границу от начала и до конца. Трудно даже прогнозировать, настолько сложны законы, возникающие в такой нестабильной системе.

Скальд поглядывал на Сона, сидящего в кресле впереди них и находящегося на постоянной связи с всеми службами управления его миром.

— Почему по бокам небо обычного цвета? — спросил он Тики.

— Там тупик.

— Обрыв в космос?

— Нет. Параллельные миры, особенно если их несколько, существуют в пространстве послойно. Это зависит от степени жизненной энергии планеты чем ее больше, тем больше миров могут удерживаться рядом с ней.

— Они кормятся этой энергией?

— Да.

— А как определяется необходимое количество миров?

— Лишние миры просто погибают. Что вы так смотрите? Это космос. Наши возможности будут ограничены всегда — до какого уровня не доходил бы прогресс. Потому что космос неисчерпаем. Вы когда-нибудь были в параллельном мире раньше, Скальд?

— Нет, я впервые…

— Так вот. Висит вокруг планеты, перемещаясь в искривленном пространстве этакий многослойный пирог из параллельных миров. Но пространство это условно. Как и время. Его нельзя представить как обычную равнину, степь, по которой вы можете перемещаться взад-вперед, вправо-влево.

— Это другое измерение?

— Можно сказать и так, хотя и не вполне точно… Поэтому миры закольцованы. У них нет "правого" или "левого" бока.

— Всё равно не понимаю, — вздохнул Скальд. — Я не силен в физике.

— Главное для нас — и это сейчас важнее всего — что четвертые не смогут пробиться на Землю, минуя мир нидов.

Сон обернулся и тяжелым взглядом посмотрел на Тики. Мальчик покраснел.

— Ты понимаешь язык, на котором мы разговариваем? — раздраженно спросил он, глядя в огромную спину Сона, обтянутую синим комбинезоном. Мог бы предупредить… — Тики повысил голос. — И ничего криминального я не сказал! Вокруг Земли четырнадцать миров! Ваш находится в самом выигрышном положении по сравнению с остальными. Я должен думать не только о нидах!

— Что вы сказали ему? — спросил Скальд, немного выждав.

— Чтобы он внимательнее следил за приходящими сообщениями, — сердито ответил Тики.

Сон как раз получил новые сводки: авалы остановились и стоят на месте уже больше получаса, хотя сейчас у них период линьки и им нужно двигаться, тереться друг о друга боками и вопить от нестерпимого зуда. А они вялы и апатичны, будто предчувствуют скорый конец…

С Соном связалась самая важная для него группа нидов — старейшины из всех кланов, те, кто обладали даром предвидения, способностью чувствовать то, что не дано чувствовать другим. Они собрались в центре управления миром нидов, в Зеленом зале, чтобы, объединившись, попытаться спрогнозировать надвигающиеся события. Молодые ниды незаметно сновали вокруг сидящих в креслах на колесиках стариков, предлагая им питье и карты мира нидов, по которым те могли облечь свои ощущения в конкретные географические и физические адреса.

— Медлить нельзя, вождь, — сказал Сону один из них, покрытый выбеленной временем шерстью старик, появившийся на экране. — Мы посоветовались…мы чувствуем их концентрацию в…

— В сорок восьмом квадрате, — сверившись по карте, подсказал молодой нид.

Сон взглянул на карту границы на мониторе перед собой. Нигде граница не изменила цвет.

— Над авалами? — уточнил он.

Старик кивнул.

— Они будут высаживаться здесь. Правда, Задира настаивает, что нападут они в другом секторе, но мы не согласны… — помявшись, добавил нид и сердито раздул ноздри.

— Где он? — быстро спросил Сон.

— Я здесь! — Из-за кресла старца в другом кресле выкатился маленький и сухонький седой нид. — Они нападут на зоопарк, вождь!

— В каком месте? — мгновенно озлобляясь, рявкнул Сон.

— У правой границы! — выкрикнул старик, сжав кулачки.

— Ты точно знаешь?!

— Что б я сдох!

— Ты слишком самонадеян, юноша! — закричал белый старец, наезжая своим креслом на старичка. — Это ответственность! Вождь, никто из нас не чувствует, что нападение произойдет там! Сейчас мы отвлечём все свои силы на зоопарк, а они в это время высадятся в горах!

— В горах они, — свирепо запищал старичок, — будут производить отвлекающие манёвры! Они бросят там вакуумную бомбу! Нет… даже две! Точно две! Сейчас, сейчас… — Он сморщился, будто от боли. — С интервалом в шесть минут! В шестидесятом квадрате!

— Ой, как точно! — раздраженно подпрыгнул в своём кресле старец.

— Вы как дети, — сказал Сон и обернулся на Тики, напряженно слушавшего перепалку нидов.

— Спроси Задиру о способе проникновения в зоопарк, — быстро сказал Тики.

— Слышал? — обратился Сон к старичку.

— Перекос ди-поля, — задыхаясь, сообщил тот.

— Подожди! — Тики подсел прямо к экрану. — Что за перекос? Поточнее! потребовал он.

Нид быстро показал руками:

— Вот так растянут, как покрывало в разные стороны.

— За углы? Сразу?

Старичок закивал:

— А в середине пробьют!

— Ясно… Сон, в тот момент, когда они на этом участке перераспределят энергию ди-поля и соберут ее у полюсов, нужно мгновенно отключить защиту. Понял? Рванет остаточная энергия, возникнет эффект Орхуса, знаешь о нём?

— Нет…

— Да какая разница! — Тики показал рукой, чтобы Сон закончил разговор со старейшинами, и тот, кивком поблагодарив их, отключил экран. — Но учти, Сон, если твои старики ошиблись, не избежать больших жертв.

— Они не ошиблись, — мрачно произнес Сон. — Это у вас, людей, всё по-другому, а я привык доверять своему народу…

— Когда ты оставишь свои расистские настроения?

— Извини…

— Кто предупрежден, тот вооружен. Но будь готов к тому, что вся эта часть зоопарка, возможно, погибнет. Теперь о бомбах. Если у них уже есть образцы типа "мистерия", то придется тяжело, а если примитивные "зебры", нам это только на руку.

— Вытолкнем? — уточнил Сон.

Тики кивнул.

— Надеюсь, ты не продавал Локу ваши военные технологии?

— Я еще не совсем сошел с ума. Отходим! — сказал Сон в переговорное устройство. — Передать всем: очистить квадрат сорок восемь и близлежащие квадраты общим радиусом в тысячу километров. Начать эвакуацию животных от правой границы зоопарка.

— Сон… — Тики тронул его за руку. — Отмени последний приказ.

— Нет!

— Не успеть. Поздно.

Четвертые почему-то тянули и, сами не подозревая, дали нидам возможность сгруппировать свои силы и направить их на отражение атаки — они напали только через шестнадцать часов. Задира ошибся ненамного, сместив предполагаемое место вторжения в горах на один квадрат влево, первую свою бомбу четвертые бросили в квадрате номер шестьдесят один.

Тики со Скальдом следили за ходом событий по мониторам в Зеленом зале — отсюда Сон командовал операцией. Язык, Шепот и Волосатый, а также Охотник, которого Сон приблизил к себе из благодарности к клану Длинных, помогали ему, координируя усилия.

— Вождь, бомба прошла через границу, — доложили Сону с передового блокпоста, расположенного в горах.

— Размеры? Тип? — спросил Сон, весь напрягшийся, как струна.

— "Зебра-200".

— Пацаны! — презрительно сказал Сон. — Еще воевать не научились, а туда же…

Вакуумную бомбу нельзя увидеть невооруженным глазом. Скальд несколько минут напряженно смотрел на горное ущелье, заполоненное авалами, и вдруг увидел, что в самом его центре быки исчезают, тают в воздухе. Словно громадный пылесос, дыра в небе втягивала в себя животных, и они пропадали в этой невидимой бездонной бочке. Остальные авалы, до которых стремительно доходила очередь, принялись реветь. Ниды мрачно наблюдали за этой картиной — презираемые ими авалы были частью их мира, и сейчас он погибал у них на глазах. Диаметр дыры в небе рос, ширился, вовлекая в свой дьявольский водоворот всё новые стада.

— Четыре миллиона голов, Сон, — тихо сказал Шепот.

— Плюс два миллиона тонн земли, — добавил Язык.

— Рано, — ответил Сон. — Следите за остальными квадратами.

Через шесть минут четвертые бросили в соседний квадрат вторую бомбу и тут же принялись за ди-поле у правой границы зоопарка.

— Что говорят старики? — спросил Сон Волосатого. Старейшин перевели в соседний зал, чтобы не мешать им сосредоточиться на прогнозах.

— Обещают, что больше четвертые не нападут нигде — их возможности ограничены. Но у них готов десант численностью в пятнадцать миллионов…

Сон выругался.

— Задавят числом… Бомбы идут на сближение?

— Нет, — ответили Сону по внешней связи.

— Подгоните вторую!

— Есть!

— И дайте подсветку! Сами не можете сообразить? Почему там рядом с вертушкой болтается чей-то модуль?!

Вертушкой ниды называли вакуумную бомбу. Почему, Скальд понял совсем скоро. То место, где находилась дыра, вдруг стало видимым — ниды что-то сделали с полем. Огромная лиловая вращающаяся воронка плясала в небе нидов, как юла, и временами заслоняла солнце. К ней приближалась другая, гонимая яркими лучами из черных короткокрылых модулей нидов, стаями окружающих вторую бомбу. Едва бомбы соприкоснулись краями, модули брызнули в разные стороны, и в миг слияния двух воронок произошел короткий, но сильный взрыв.

Всасывание быков, земли и воздуха прекратилось, и как мухи на мед, к образовавшейся большой воронке устремились тучи модулей, бомбардирующие ее яркими лучами. Теперь их было примерно в пять раз больше. Воронка начала перемещаться вверх.

— Сон! Всё готово для отключения ди-поля над зоопарком. Четвертые уже перераспределили энергию!

— Тяните до последнего, — приказал Сон. — Отключите в тот момент, когда будет вытолкнута вертушка!

— Нельзя, Сон! — впервые вмешался Тики. — Очень опасно! Отключайте! Он выглядел очень встревоженным.

Словно не слыша его слов, Сон повернулся к Волосатому.

— Поторопитесь! Добавьте модулей! Быстрее гоните вертушку!

Волосатый тут же принялся отдавать приказы, а Сон начал следить за событиями над зоопарком.

— Четвертые видят, что происходит в мире нидов? — спросил Скальд у Тики.

— Нет. Даже ниды не могут этого, а уж четвертые совсем примитивны.

— Я тоже считал примитивной цивилизацию Даррада. Оказалось, зря.

— Сон, с тобой хочет поговорить Слепой, — тронул Сона за плечо Язык. Говорит, срочно.

— Давайте его!

Сон включил в воздухе экран. Слепой был самым старым в мире нидов. Он прожил долгую жизнь, восемьсот лет, приобретая с каждым ушедшим днем новую мудрость. Уже добрую сотню лет он был слеп, но отказывался от медицинского вмешательства, говоря, что видит сейчас гораздо лучше многих зрячих.

Лицо Слепого возникло на экране — у него почти не было морщин, редкие белёсые волосы на голове были совсем тонкими, прозрачными, а облик — очень одухотворенным.

— Говори, — сказал ему Сон.

…О чём они разговаривали, люди могли только гадать. Ниды могли бы услышать этот мысленный разговор, но не получили разрешения. Наконец Сон отключил экран и взглянул на мониторы.

Багровая стена вдоль горизонта, наполовину закрывшая небо над зоопарком, почернела у его правого края, прогнулась в мир нидов пульсирующей полусферой.

— Вождь, вертушки подогнаны к самой границе! Мы готовы! — сообщили с соседнего монитора.

Сон взглянул на оба экрана, сравнивая положение, и скомандовал:

— Вместе! На счет два! Раз! Два!

В то же мгновение полусфера выплеснулась, выгнулась в противоположную сторону и исчезла, как исчезла над горами и громадная лиловая воронка. В мире нидов установилась тишина. Все ждали несколько минут. Всё было спокойно. Только жалкие остатки некогда многомиллионных стад авалов метались по сглаженным горам, по которым словно прошелся гигантский каток. Зоопарк не пострадал совсем.

— Что там сейчас происходит у четвертых, Александр? — негромко спросил Скальд, но Сон услышал его и, повернувшись, отчетливо, но со слабым акцентом, произнес на языке Скальда:

— Они получили по заслугам.

— О чем с тобой говорил Слепой? — с подозрением глядя на Сона, спросил Тики. — Надеюсь, он не хотел оспорить мои советы?..

— Это был более важный разговор, — с достоинством ответил Сон. — Он хотел проститься со мной перед смертью.

4.

— Всё повторяется, Тиса. Твои дети живы, твой муж и ты сама. Но и Кавис жива.

Тиса съежилась. Она старалась не смотреть на изуродованное лицо Лотис, в ее сияющие прежним вдохновенным огнем синие глаза.

— Ты даже не пытаешься побороть свой страх, он стал обычным твоим состоянием, — продолжала Лотис. — Хочешь знать, что будет дальше? Кавис снова будет пытаться сделать из твоей дочери зверя, и Ана снова будет страдать. Ты хочешь этого? Потом Кавис возьмется за твоего сына. Потом Властислав убьет их обоих, чтобы предотвратить несчастья, которые могут последовать. А ты будешь снова наблюдать. И бояться. Бедная, несчастная мать, страдалица-королева! Вот что. Выбирай между презрением и любовью, уважением и проклятием — пока у тебя еще есть выбор. Вспомни хорошо, что ты чувствовала, когда ждала Кора после его кровавых ночей.

— Хватит, Ло, — тихо произнесла Тиса. — Ты поможешь мне? Дай мне сил… и время…

— Времени нет, а силы свои я все растратила. И рада бы помочь, но сейчас я слабее тебя. Думаешь, я уговаривала бы тебя вернуться, если бы могла сама?

За дверью послышались шаги, и в комнату вошла Ана. Увидев Лотис, она замерла, но та сделала ей знак рукой.

— Садись, Ана, — сказала она. — Вот сюда.

Она поставила посреди покоев королевы стул. Девушка присела. Тиса смотрела на дочь, и сердце ее наполнялось восторгом, гордостью… Ана улыбалась ей доверчивой, счастливой улыбкой.

— Послушай меня, Ана, — прервала это молчаливое общение Лотис. Закрой глаза и вспомни, что говорил тебе твой отец, когда прощался… твой настоящий отец… — Она смотрела Ане прямо в глаза и говорила тихо, но убежденно. В ее словах была такая сила, что девушка сразу подчинилась. Вспомни — тебе очень мало лет, ты крошечная девочка, он подошел к твоей колыбели, он улыбается тебе. Помнишь?

— Да… — удивленно прошептала Ана.

— Какой он, Ана?

— Красивый… У него голубые глаза… Он высокий… Он качает мою колыбель…

— Что он говорит тебе?

— Я ухожу… доченька… — Ана замолчала.

— Еще? — нетерпеливо спросила Лотис. — Говори!

— Передай Таотис…

Тиса прижала руки к груди и тихо заплакала:

— Нет, нет!

Но Ана, погруженная в транс и в далекие воспоминания, говорила всё с той же убежденностью и мудрой, светлой улыбкой, какая была на лице у отца:

— Ты вернёшься, дорогая…

Тиса плакала.

— Ты взойдёшь на этот зелёный холм…

— Они ждут тебя, — сказала Лотис.

— Я обниму тебя, и мы никогда не расстанемся…

— Подумай о них. Пятьсот лет! Они ждут тебя пятьсот лет! Что они чувствуют, как ты думаешь?

— Пусть даже солнце собьётся с пути и ночь прогонит день…

— Ты и их заставила страдать, прекрасная королева…

— Что ж, пусть тогда звезды приблизятся к нам и освещают нам дорогу…

— А те, кто попался в руки Кавис? Пожалей их, беспечная, лживая, трусливая королева!

— Ты вернёшься, дорогая…

…Далеко отсюда, от Земли, на расстоянии, размеры которого невозможно себе представить, там, где звезды кажутся на ночном небе серебряными пылинками, есть планета Тао, самая прекрасная из планет. Её греет своим животворным светом звезда со звонким, счастливым именем Талула. Откуда так повелось и почему, никто не знает, но только с сотворения мира Тао была поделена на две части. В одной властвовали таоны, в другой безраздельное зло, Кавис. Граница была священной. Но однажды Кавис проникла на землю таонов, разделилась на миллионы частей, и её кровь перемешалась с кровью таонов, добро — со злом. И трудно отделить одно от другого, но возможно если направить на это все свои силы. С тех пор у таонов всегда рождаются двойни, и ребенок, родившийся первым, должен быть убит, так как он принадлежит Кавис. Она зорко следит за рождением детей и старается выкрасть первенца, чтобы воспитать его в своей вере. С Кавис трудно бороться, она практически бессмертна, и тот, кто попадает ей в руки, испытывает ужасные муки. Лучше смерть! Но смерть не придет, пока жива хотя бы одна частичка-Кавис, муки будут вечными, и множится число несчастных, погубленных, пойманных в страшную ловушку… Зло рассеяно по Вселенной, и таоны блуждают по космосу в поисках старух с большой головой. Сила таонов всегда соперничает с силой Кавис. Эта борьба требует жертв, но для таонов нет ничего важнее. Только тот, кто смог преодолеть свой страх перед злом, может его победить. Договориться с Кавис нельзя, ибо зло — это способ ее существования и она никогда не откажется от него. В старых горах, где всегда есть трещины, разломы, пещеры, Кавис находит дорогу к разуму планеты, и тогда она видит всё, что происходит вокруг, и победить её еще труднее… Объединившись под знаком магического числа двенадцать, таоны тысячекратно множат свою силу, и тогда Кавис обречена… как и те, кто решился на борьбу с ней…

Тиса говорила, а Властислав, Ана и Ян слушали ее. Это повествование, похожее на сказку, вызывало у Властислава раздражение, у Аны — дрожь во всём теле, а у Яна — смутную тоску и пробуждение неясных воспоминаний, будто разговор шел о чем-то очень знакомом…

— У этой сказки хороший или плохой конец? — спросил Властислав, немного нервничая, когда Тиса замолчала.

Она улыбнулась.

— Очень хороший. В сказках всегда бывает только хороший конец. А теперь все спать, ночь уже. Ана, иди, я тебя поцелую, доченька… Сынок… Властислав, дорогой…

Чтобы развеять печаль, вызванную своим рассказом, Тиса обняла и поцеловала всех по очереди, потормошила заскулившего было Лиса, рыжего пса короля. Ее оживленный, веселый вид успокоил всех. Простившись, они ушли каждый к себе, не зная, что больше никогда не увидятся с ней…

Тиса смотрела им вслед и говорила себе, что не должна плакать. Она распахнула окно, постояла на подоконнике, в сильном волнении прижав к груди руки, и белой птицей бросилась в ночное небо.

Почти полностью погибший лес, убогость которого скрыла под снегом зима, ночь наделила видимостью былого могущества. Мрачные покореженные сосны, согбенные древние ели, редкие дубы, качаясь и скрипя под порывами ледяного ветра, отбрасывали длинные тени и напоминали грозных стражей, охраняющих тайны ушедших столетий. Белая птица, залетевшая сюда невесть откуда, трепетала между ними, словно попала в силки. Она металась по лесу, перелетала с дерева на дерево — жалкая пичужка, не вовремя вылетевшая из гнезда и рискующая замерзнуть.

Но птичке не было холодно. Она взлетала выше, легко и неутомимо мчалась над самыми верхушками деревьев, разыскивая что-то очень нужное, необходимое. Наконец она камнем упала на ветку орешника и соскочила на землю прекрасной женщиной в длинном платье цвета изумруда.

Луна вдруг скрылась за тучами. Женщина недовольно взглянула на небо оно тут же очистилось, лунный свет разлился по ровной поляне, утоптанной так, будто здесь каждый день маршировали воины. Следы на снегу были четкими — босые ноги с длинными костлявыми пальцами, напоминающими птичьи… Женщина вздрогнула и зорко огляделась по сторонам. Следы вели к углублению в горе, похожему на вход в пещеру. Его закрывала большая черная масса, круглая, как мяч, и твердая, как камень. Женщина быстро подошла к ней и обняла, раскинув руки.

— Я вернулась, — прошептала она. — Я здесь…

— Тиса? — вдруг раздался позади нее вкрадчивый и испуганный голос.

Не отнимая одну руку от камня, Тиса обернулась и едва не закричала на краю поляны стояла старуха с большой головой. Луна искажала ее и без того страшный облик.

— Ты что это удумала, дорогуша? — потихоньку придвигаясь к пещере, пробормотала она.

Тиса прижалась спиной к холодному, как лед, камню и начала громко произносить заклинания — старуха скрючилась, как от боли. Когда Тиса спиной почувствовала тепло, она с облегчением вздохнула.

— Я вернулась, Кавис, — сказала она старухе, — и я не одна.

— Тао больше нет! — крикнула старуха. — Разве эта негодяйка не сказала тебе? Зачем теперь стараться? Брось! Никто отныне не может помыкать тобой, распоряжаться твоей жизнью! Твоей второй жизнью!

Тиса заткнула уши, чтобы не слышать ее.

— Я не верю тебе… Но даже если это и случилось, если мой мир погиб, это ничего не меняет. Я сделаю то, что собираюсь сделать.

— Уйди отсюда, и я дам тебе всё, что ты захочешь: счастливую спокойную жизнь, возможность жить в семье… — Старуха почти умоляла. — Я уйду в другие края, обещаю! Кор доверял мне…

— Не нужно было тебе сейчас вспоминать Кора, — глухо сказала Тиса.

— Поняла, поняла, — залепетала старуха, — не буду…

— Мы прилетели сюда за тобой, нас было двенадцать, как ты понимаешь. Просто я сплоховала тогда… Но теперь я вернулась, чтобы искупить этот позор… Пятьсот лет они ждали меня здесь. Иди прикоснись к камню — он теплый. Они живы! — Старуху передернуло. — Стинс, Лаваль, Лула, Садья, Тано, Гайан… — перечисляла Тиса, и камень разогревался всё сильнее. Монагаль, Рума, Жейза, Салита, Амьен… И я, Таотис! Я Таотис! — громко крикнула она, чтобы все те, кто, воплотившись в каменную глыбу, столько лет ждал её, хранил и берег свою силу, услышали. — Я вернулась!

Тиса стояла, раскинув руки, и чувствовала, как плавится спина от нестерпимого жара. Это был жар благородных сердец, любящих ее, простивших. Горячие слезы покатились по ее щекам, и она прочитала свое последнее заклинание.

Кавис убежала в лес, чтобы не видеть, как растаяла Тиса в засиявшем ярким светом камне. Этот свет жег и терзал старуху, пока она не спряталась в глухой чаще, страшась и жалко ноя в предчувствии своего скорого конца.

5.

Властислав спустился в подземелье в северной башне, погремел замком и вошел в полутемную комнату, находящуюся под кладовыми. В комнате было тепло — грел какой-то странный круглый предмет, шар, который передал для пленника Александр. Огонь внутри шара горел, не угасая. Его не нужно было поддерживать, мало того, жар можно было сделать сильнее или меньше. Эта штука очень нравилась Властиславу, и про себя он считал, что Александр слишком уж благоволит к негодяю, разрушившему южную башню замка, который принадлежал лично ему, королю.

Пленник сидел в кресле. Выражение его какого-то желтоватого лица было брезгливым. На паука похож, решил Властислав, окинув взором костлявую фигуру в черном комбинезоне.

— Вставай, — коротко приказал он.

Неприятно улыбаясь, Лок поднялся. Властислав с его мощной, ладно скроенной фигурой казался рядом с пленником сказочным богатырем. Тогда Лок решил применить тактику психической атаки: глядя Властиславу прямо в глаза в попытке загипнотизировать, он вдруг встал перед изумленным королем в боевую стойку и принялся демонстрировать различные позы, разводить в стороны руки, сжатые в кулаки, страшно закатывать глаза, щуриться. Властиславу очень скоро наскучило наблюдать всё это.

— Чего пляшешь? — хмуро сказал он, шагнул вперед и ребром ладони дал противному типу по шее.

Тот без единого вскрика рухнул на пол, потеряв сознание. Властислав озадаченно постоял, взвалил его себе на спину и поволок по ступенькам наверх.

— Что с ним? — спросил Тики, когда Властислав ввел в кабинет слабо постанывающего Лока.

— Голова у него кружится, — пояснил Властислав. — Лестницы крутые.

Пришедший в себя Лок хотел что-то ответить, но встретившись с Властиславом взглядом, воздержался.

— Посади его в кресло, — сказал Тики. — Познакомьтесь, Скальд. Это Властислав. — Скальд крепко пожал протянутую ему королём руку и смотрел на него во все глаза. — А вот вам Септим Лок. Иди, Властислав, спасибо.

— Позовешь меня, если что, — выразительно сказал король и вышел.

Лок, увидев Скальда, просто позеленел. И без того неприятное лицо его скривилось от ненависти.

— Вижу, что узнали, — усмехнулся детектив. — Целоваться не будем.

— Ну, надумали что-нибудь рассказать еще? — спросил Тики. — Такой упрямый господин… Комиссия Совета ждет не дождется вашего появления.

— Я всё решил, — облизнув губы, низким голосом сказал Лок. — Мне нет резона встречаться с вашей комиссией. Но отвечать я буду, только если мне пообещают безопасность и скорое освобождение. Я ведь принесу неоспоримую пользу вашему расследованию…

— Обещаем, — незамедлительно отозвался Скальд.

Лок скривил губы.

— Я обращался к лицу официальному.

Тики был более сдержан в своих обещаниях.

— Я могу гарантировать вам только личную безопасность, и только пока вы здесь, — ответил он.

— Этого мало…

— В вашем положении я бы не стал так себя вести, — заметил Тики.

Лок подумал, видимо, просчитывая варианты, потом пробурчал:

— Спрашивайте.

— Как вы обнаружили местонахождение господина Александра? — спросил Скальд.

— По сигналу, идущему с модуля нидов. Это ведь я продал его Сону вместе с кораблём. И я не совсем дурак.

— Есть ли возможность нейтрализовать эти скрытые датчики?

— Договоримся.

— Немедленно, — сказал Тики. — И те, что на корабле нидов.

— Дайте бумагу, — потребовал Лок и начал быстро писать. — Вот их перечень.

— Как это вы все их помните? — усомнился Скальд. — Вы указали двести шестьдесят единиц!

— Да они типовые, то есть… мы всегда их ставим в этих местах, когда продаем…

Скальд покачал головой.

— Проверим. Итак, господин Лок, вы прилетели сюда…?

— Чтобы найти мальчишку, — хмуро закончил Лок.

— Давайте по порядку. Вы имели отношение к гибели "Росы"?

Тики стоял, отвернувшись к окну. Сквозь изморозь на стекле он видел Властислава, который во дворе подтягивал подпругу у оседланного Месяца. Ян с Аной сидели рядом на своих конях, Малыше и Ветре. Нетерпеливые кони перебирали тонкими ногами, пускали пар из ноздрей. Лис с радостным лаем носился вокруг.

— Да, я получил приказ расстрелять "Росу", но опоздал.

Тики обернулся.

— Что?!

— Нам достались осколки от корабля. Взрыв произошел на наших глазах.

— Это ложь! — возмущенно сказал Тики. — И ею вы только усугубляете своё незавидное положение!

— Я много чего сделал в своей жизни, но "Росу" не расстреливал, спокойно возразил Лок.

— Вы обнаружили какой-нибудь другой корабль в этом секторе? — спросил Скальд.

— Нет. Никто не нападал на "Росу". Корабль был взорван изнутри.

Тики широко раскрыл глаза.

— Это похоже на правду, Александр, — кивнув, тихо сказал Скальд. — Не противоречит моим выводам.

— Кто же мог его взорвать? — недоверчиво спросил Тики.

— На "Росе" было двое таонов, — усмехнулся Лок. — Вот и думайте.

— Откуда вам известно про таонов? — спросил Тики.

— Сами можете догадаться. Всё оттуда же…

— На "Росе" были черные цветы?.. — вступил в разговор Скальд.

— Ли уловил какие-то отголоски… почти ничего не понял…

— Или не захотел, чтобы кто-то понял. Какого черта вы охотились за мальчиком? — резко спросил Скальд.

Лок сидел с невозмутимым видом, развалясь в кресле.

— Чтобы убить его, — ответил он и захохотал.

Скальд остановился перед ним и ударил кулаком прямо в наглое, глумящееся лицо. Лок охнул и утер кровь.

— Ещё? — спросил Скальд. Лок молчал. — Ещё?

— Достаточно, — раздраженно процедил Лок, сплевывая на пол два зуба. Не кулак, а тинталитовая болванка…

— Я воспитывался в приюте, — сообщил Скальд.

— Я запомню…

— Ты хотел убить мальчика. Почему?

— Я весь в долгах…

— Таоны и мальчик — что ты знаешь про это?

— Им тоже нужно было убить мальчишку.

— Почему тогда они просто не взорвали его вместе с кораблем? Зачем отправили на Землю?

— Я должен был сделать это раньше, чем они. Мне нужно было раньше. А им позже.

— Что ты несешь? — раздраженно спросил Скальд. — Сам-то понимаешь что-нибудь?

Лок пожал плечами.

— Да, я и сам не понимаю. Но мне сказали, что мне и не нужно ничего понимать, нужно просто выполнить работу. На мне висит долг в пятнадцать миллионов галактических кредиток… Вы эту сумму представляете себе? За такие долги даже не убивают, придумают что-нибудь похуже. — Он подавленно помолчал. — Спросите сами про все эти тонкости — что там произошло на "Росе" — у вашего друга, — обратился он к Тики, который все это время стоял в стороне и молчал. — Как он себя называет? Дизи? Кстати, вам известно, что индекс интеллекта таонов — двенадцать?

— Не может быть. Индекс моего отца был пять, — сказал Тики.

— Я и говорю — мы для них умственно отсталые.

— С какой стати мы должны тебе верить? — спросил Скальд.

— А зачем мне врать?

— Не знаю. Так почему ты это сказал? Про индекс?

— Я жить хочу. Разве вы до сих пор не поняли? Мы все цыплята в когтях ястреба. В играх с таонами нам не победить никогда. Когда их ребенок достигает определенного возраста, он считается взрослым и действует наравне со стаей.

— Со стаей?

Лок вздохнул.

— Они зациклены на этом. Все делают ради общих интересов.

Скальд посмотрел на Тики.

— Ему уже тринадцать, — сказал тот. — Я сам поздравил его с этим днем.

Лок невесело хохотнул.

— Ну, и что? — с вызовом сказал Скальд. — Что дальше?

— Что дальше… Им нужно было оттянуть его смерть, вот они и отправили Дизи с ним, чтобы тот его охранял до поры до времени, а потом, в нужный момент…

— Заткнись, — с ненавистью сказал Скальд. Тики отвернулся и заплакал.

Лока передернуло.

— А я здесь при чем? — злобно закричал он. — При чем здесь я?!..

— Присутствие четвертого лица ощущается всё время, Александр. Если мы примем версию Лока в расчет — а ею не стоит пренебрегать! — многое становится понятным. — Скальд говорил очень уверенно, и его тон успокаивающе действовал на Тики. — Он сказал, они отправили Дизи с Юни. Они — это, конечно, не ваш отец. Стало быть, это Хеб. Я подозревал его. Слишком многое сходилось. Кто-то взорвал "Росу", проследовал за вами на Землю и взорвал ваш модуль, внушив перед этим мысль о вашем преследовании.

— Зачем?

— Лок уже ответил — чтобы охранять мальчика до поры до времени. Чтобы спрятать его на Земле. Потом Хеб наблюдал за вами издалека. Чтобы вы не улетели обратно на Вансею, взорвал корабль в Зеленой долине. Наверное, он даже не ожидал, что вас понесет к нидам — безоружных, но отважных… э-э… юношей… Не сомневаюсь, это была ваша идея, Александр.

— У нас не было выхода. Но если бы не способность Дизи создавать вокруг нас защитное поле, экранирующее наши мысли, ниды раскусили бы нас в два счета и прибили во избежание лишних неприятностей. Никогда не забуду, как Дизи превратился в мышонка.

— Зачем?

— Чтобы сконцентрировать их взгляды. Ниды все уставились на мышь, Дизи шарахнул по ним гипнозом, и они перестали нас видеть. Он им просто приказал: вы не видите нас.

Скальд покачал головой.

— Это всё было на грани такого риска.

— Но это сработало. Кстати, он научил меня, как защищаться от чужого вмешательства в свою психику. Правда, речь шла конкретно о таонах.

— Ну-ка…

— Если вы опасаетесь, что кто-то может прочесть ваши мысли, нужно представить себя накрытым прозрачным, но очень прочным материалом. Я лично, когда вижу Лотис, всё время "сижу" в полипластовой бутылке…

— И что она?

— Она всегда очень недовольна. Потом, если она особенно настойчиво смотрит мне в глаза, я вместо ее лица вижу размытое пятно. Ох, она злится на Дизи за это… — Тики помрачнел. — Вы верите Локу, Скальд? Неужели Дизи может причинить Рики какое-то зло?..

— Не нужно торопиться с выводами. Кстати, тот модуль на Луне тоже мог быть модулем Хеба, а значит, аппаратом с "Росы".

— Не исключено. Я всех модулей не видел, но маскировка — это обычное дело, обязательный элемент жизни экипажей Галактического совета. Мне плохо, Скальд… Я словно разваливаюсь на части…

— Я вас понимаю… Вы очень смелый, Александр, вы уже многое знаете о жизни… Надо перетерпеть… — Скальд уговаривал мальчика, понимая, как тому сейчас тяжело.

— Но это не мой отец… следит за нами?.. — вдруг спросил Тики с затаённой надеждой. На глаза у него навернулись слёзы.

— Это не ваш отец, Александр, — тихо сказал Скальд. — Примите это как судьбу. Я уверен, что однажды вы узнаете всё, что там случилось.

6.

Лотис сразу почувствовала присутствие в замке постороннего. Чужое сознание было агрессивным, наглым, а его мысли дурно пахли. Это, без сомнения, тот, кто разрушил южную башню. Кавис не посмела бы. Кто тогда?

Она пошла к Александру, у него находился незнакомый молодой мужчина. Александр, правда, с очень недовольным видом, но познакомил их и несколько раз спросил, знает ли она, где сейчас Дизи. Лотис, конечно, сказала, что нет. Александр всегда скрывал от нее свои мысли, а уж она от него — тем более.

Мужчина, назвавшийся Скальдом, смотрел на нее во все глаза. Она быстро проанализировала поток исходящих от него чувств. Самым сильным было восхищение, но не перед её внешним обликом — красота к Лотис возвращалась медленно — это был восторг перед тем внутренним, что составляло её естество. Он знал, кто она такая, и это его не пугало. Она расслабилась. Ей захотелось поговорить со Скальдом, но Александр дал понять, что очень занят и собирается вместе с гостем отбыть. Она простилась и пошла по замку.

Вернулся с прогулки Властислав со своими детьми. Она не хотела с ним встречаться. Не сейчас. Он узнает о Тисе позже, когда дело будет сделано, а то еще помешает…Чужое сознание стучало в висках, беспокоило.

Ли… вдруг услышала она. Потом сразу — Пула… Её обожгло. Пула была одной из них, а Ли был братом Пулы.

Лотис быстрым шагом пошла навстречу всё усиливающемуся злобствованию, распространяющему в пространстве свои мерзкие флюиды.

Незнакомец находился в комнате под кладовыми. Поток самых отвратительных мыслей, хлынувших из-за железной двери, ужаснул Лотис своей злобой. Она стояла и слушала — как он вспоминает, как прокручивает в памяти все последние события, приведшие его к такому провальному финалу, как мечется его мысль в поисках выхода.

Вансея… Ли… Пула… крысиные бега… Скальд, Скальд… Иштван… Лоренцо… Даррад… Скальд, мерзавец, дрянь… Ли, ублюдок… Один выход, только один — он должен найти — Лотис вздрогнула — Кавис… Только этим он поправит свои дела, да! Он найдёт Кавис, чтобы на блюдечке доставить это нечто своим хозяевам, и тогда ему простят все его долги и промахи. Что такое Кавис, он не знает сам, но эти мерзкие таоны боятся Кавис, как огня, что ж, чудесно, он добудет Кавис, и все таоны будут у него вот где…

Лотис оскалилась. Он хочет найти Кавис. Замечательно. Такой негодяй, как Септим Лок, не заслужил смерти. Он заслужил только Кавис, самую страшную из зол. Пула, надо было бросить Ли, это ничтожество, вычеркнуть его из своей жизни, он всё равно не состоялся бы — трусливый, как все мужчины. Что такое родство? Цепи, мешающие правильно мыслить и действовать. Милая, надо было бежать, бежать без оглядки, с горьким сожалением сказала Лотис. Не ждать, не бороться за него! Как жаль…

Она толкнулась в дверь, та была, конечно, заперта. Лотис взяла в руки огромный железный замок, подержала в ладонях, пошептала — замок сделался мягким, как воск. Она разломила дужку, открыла дверь и вошла. Длинный худой мужчина сидел в кресле. Ей хотелось поскорее закончить это неприятное дело.

— Ты хотел найти Кавис, — безо всяких объяснений сказала она. Пойдём.

Он вскочил, радуясь удаче, поверив сразу этой незнакомой женщине своей счастливой судьбе. Незаметно выйти из замка не составило труда. Она привыкла ходить очень быстро, Лок задыхался, но не отставал — так торопился навстречу своему счастью. Она оставила его в заснеженном лесу за рекой, на поляне, велев всё время громко повторять вслух: "Кавис!" И исчезла.

Его не нужно было упрашивать, он сделал всё, как нужно. Не прошло и двух минут, как зашевелились деревья у кромки поляны. Кто-то пробирался сквозь валежник. Секунда, и перед Локом возникла мерзкая скособоченная старуха, голова которой от тяжести свешивалась то на один, то на другой бок. Вся перекошенная, одетая в какие-то вонючие лохмотья, она вприпрыжку приблизилась к изумленному Локу и, приплясывая в непонятном воодушевлении, обошла его кругом. Босыми ногами она топтала снег и радостно бормотала себе под нос.

— Что за чёрт? — удивился Лок. — Что тебе нужно? Что такое? — Он не мог найти слов.

— Ты звал меня. Я пришла, — засмеялась старуха. — Ах ты, дурачок. Видала дурачков, но такого — впервые.

— Пошла вон, карга! Я тебя! — Он затрясся от разочарования и замахнулся на нее кулаком.

Старуха прищурилась, мгновенно выросла над ним, став выше в три раза, раскрыла рот с гнилыми черными зубами, наклонилась и откусила ему голову.

Сначала он подумал, что ослеп. Неужели старуха выгрызла ему глаза?! Но боли не было, и это немного успокоило его. Он хотел ощупать руками лицо оказалось, что у него нет рук. Он их не чувствовал, как и ноги… как голову… как всё тело… Но если он ощущает этот зверский холод, значит, тело должно быть? Должно, но его не было. Была ночь, ледяная стужа и его нелепые грустные мысли.

Он привык действовать и попробовал двигаться. Это вроде получилось. Ничего вокруг не переменилось, но возникло ощущение движения. Ровная чернота, возможно, пустота и жуткая тишина. Просто страсть, как тихо вокруг…

Он стал вспоминать и отчетливо вспомнил бабкино лицо. Что за уродина… Разинула пасть, бросилась на него, а он даже не успел ничего сообразить. Это ведь она, ужаснулся он вдруг, это она заперла его сюда, старая сволочь… Кто ей разрешил? Как она посмела?!

— Кавис! — крикнул он, и не услышал себя. — Я замерзаю! Мне холодно! Прекрати это!

Что-то случилось вокруг, ощутилось какое-то шевеление, слабые вздохи, томление, словно он кого-то потревожил своим криком. Он замер, боясь спугнуть этого неизвестного, невидимого, неслышного кого-то, но уже такого желанного. Но новое ощущение тут же ушло. Он снова был одиноким и заброшенным.

— Я здесь! — в панике закричал он, задвигался, переместился в пустоте.

Он шевелился медленно, хотя старался изо всех сил. Он пробовал соизмерить время, которое затратил на свои перемещения, но здесь, как в кошмарном сне, оно было так растянуто, что нельзя было понять, неделя прошла или год…

Ничего по-прежнему не было видно. Но откуда тогда пришло это чувство, что он находится на обрыве реки, сумрачной и печальной? Одинокий заброшенный сарай, заставленный кроватями. Душная, непроницаемая ночь. Он летает над кроватями, никого не видя и одновременно ощущая присутствие множества тех существ, частью и подобием которых сейчас являлся…Они были, были — тяжкие, но неслышные стоны и вздохи! И их горечь он понимал, как свои собственные, потому что испытывал тот же страх и ужас, что и они.

Мама, вдруг сказал он давно забытое слово и понял, кого он здесь искал, у кого просил защиты. Она спасёт его от старухи. Кому он ещё был когда-нибудь нужен? Кто любил его? Только она. Мама!

Ночь вокруг продолжала ворочаться, вздыхать, мучиться. Он летал над кроватями, пытаясь хоть что-то разглядеть, склоняясь над ними и отшатываясь в необъяснимом страхе. Как она выглядит, его мама? Он не помнил. Он словно давно растратил что-то невосполнимое, без чего сейчас не мог существовать…

Это безумие, понял он. Так люди сходят с ума. Но скоро этот кошмар кончится. Его вылечат, и он снова увидит свет. Надо подождать. Он перестал перемещаться, затаился и ждал очень долго, ждал, собрав все свои силы, скрепившись, уговаривая себя потерпеть. Но всё оставалось по-прежнему. Ему стало страшно так, как никогда в жизни. Он понял наконец, почему у него нет тела, почему ни у кого нет тела, почему он может только летать — потому что он сейчас — душа… просто душа… без тела…

Он закричал и заплакал. Другие души вокруг зашевелились — наверное, тоже плакали и кричали, но видеть других, разговаривать им было не дано. Старуха с большой головой отняла у них эту возможность, это право, потребность… Я люблю вас, сказал он — то, что раньше никогда, никому не говорил и не сказал бы, хоть режь, настолько он не подозревал о наличии подобных чувств. Я так вас люблю — как мать — своё дитя, как дитя — мать; я понимаю вас, знаю, как вам плохо, холодно… Я хочу видеть вас, говорить с вами, я выслушаю всё, что вы мне скажете, — с радостью, с огромным желанием, я так хочу сделать вам что-нибудь очень хорошее!

Души рядом шевелились — несчастные, глупые, родные, попавшиеся в жуткую ловушку, из которой не выбраться. И это будет длиться… — он напрягся, пытаясь уловить ответ, исходящий неизвестно от кого, впитать знание, разлитое вокруг и уже доступное всем, кроме него самого, и понял это будет длиться ВЕЧНО. Вечно…

Кавис, заплакал он, пожалей… сделай так, чтобы кончилась эта мука, эта тоска одиночества, беспросветность и бессмысленность скитаний в ледяной бездне, верни меня к людям, и я скажу им, как они мне дороги, как нужны! Ты видишь, я стал другим! Я снова — как ребенок, ещё не успевший обозлиться на жизнь, на людей…

…Любовь к ним, презираемым раньше, переполняла его, но именно сейчас он не мог ее выразить, явить, подарить. Тягостнее, мучительнее этого одиночества не было ничего. И эта беда душила его своей огромностью.

7.

— Не волнуйтесь так, — говорил Скальд. Тики не отвечал.

Молчаливая печаль царила над хмурым лесом, погруженным в вечерний сумрак и выбеленным ранней зимой. Просека, по которой они пробирались, вся была изрыта ухабами, засыпанными снегом. Жалобное бормотание какой-то ночной птицы усиливало ощущение тревоги, и Тики всё прибавлял шагу. Ослеплённая светом его фонарика, с ветки вдруг тяжело взлетела сова и пролетела низко, коснувшись его головы своими мягкими крыльями. Вскоре впереди зачернела между деревьями знакомая избушка, озарённая слабым сиянием догорающего костра.

Сергей сидел спиной к ним, как-то странно скорчившись, и не отрываясь смотрел на тлеющие угли. Тики приветственно похлопал его по плечу. Сергей обернулся.

— Наконец ты появился, — обрадовавшись, сказал он и встал. — Уже три дня жду. Обещал ведь раньше прилететь.

— Дела задержали, извини, — озабоченно морща лоб, сказал Тики. — Где Рики?

— События тут у меня произошли… Надо всё по порядку. Садитесь оба, чего стоять… — Охотник показал на кучу лапника у костра.

Скальд протянул ему руку:

— Скальд.

— Сергей, — сказал в свою очередь охотник и крепко пожал Скальду руку.

— Так что случилось? — нетерпеливо спросил Тики, когда они уселись.

— Три дня назад вдруг пришел ко мне твой дружок, Дизи. Поболтал с Рики, оба весёлые были. Малец-то грустил сильно всё это время… То вроде ничего настроение, а то задумается и смотрит на сосны. Что такое, спрашиваю — неопределенно как-то пожмет плечами и молчит. Ну вот. А как Дизи пришел, повеселел. У меня тоже камень с души. Больно жалко было парнишку…

— А что такое? — спросил Скальд.

— Да не место ему здесь! Что тут интересного для него? Вроде как повинность отбывал…

— Дальше, — прервал его Тики.

— Поговорили они, Дизи прощаться стал со мной, наклонился и говорит… — Сергей прикурил от горящей ветки. Он заметно волновался. — Говорит, волк по округе бродит, черный, здоровый, приготовь, Сергей, своё ружье и карауль мальчишку, глаз с него не спускай. Куда он, туда и ты, следом ходи, как ниточка за иголочкой. И ушёл. — Сергей нервно затянулся. — Встревожил он меня сильно. Взгляд у него был… не знаю… всё у меня в душе перевернулось от этого взгляда… Эх, хороший парнишка, этот твой Дизи…

— Что ты причитаешь? — хрипло сказал Тики. — Дальше рассказывай. Чего мучаешь?

— Вечер настал. Мы уже спать легли. А я не сплю — не идёт сон, тревожно. Вдруг Рики потихоньку встаёт и шасть к двери. Я следом, схватил его за полу: куда?! Сейчас, говорит, на луну посмотрю. — Сергей ругнулся. Ночь темная, хоть глаз выколи, говорю, какая луна? Спи! Нет, говорит, сейчас луна выйдет. Я в окно взглянул — точно, луна в тучах засияла. Я скорей полушубок накинул, ружье схватил, выскочил за ним. А он уже по краю поляны идет, еле ноги переставляет…

Тики прищурил глаза. Скальд внимательно слушал Сергея. — Я бегом к нему, на ходу передернул затвор. И всё так медленно происходит, прямо замедленное кино… А сам я будто бы делаю всё очень быстро. Так бывает?

— Бывает, — кивнул Тики. — Ты говори.

— Рики идет, навстречу ему из кустов громадный волк… Ёлки-моталки, в первый раз такого видел! Наперерез волку кинулся маленький волчонок, раза в четыре меньше. Тот на лету ему горло перекусил… Как былинку, отшвырнул и изготовился прыгнуть на Рики… — Тики тяжело задышал. Ему стало плохо. — Я ему влепил прямо в лоб, в его белую отметину. — Сергей вытер испарину на лбу. — Закопал уже.

— А Рики где? — спросил Скальд, подавшись всем телом к Сергею.

Сергей хлопнул себя по колену.

— Исчез! На моих глазах прямо. Видел, что к волчонку подбежал, склонился над ним, а потом я подходил к волку, проверял, дышит или нет, глаза поднял — нет его нигде! Волк лежит, чуть дальше волчонок лежит, а Рики нет… Два дня хожу по тайге, ищу, кричу — нет его. Но почему-то такое чувство у меня, что ничего плохого с ним не случилось. Сегодня я во сне его видел, Рики. Говорит, — Сергей смущенно улыбнулся, — спасибо тебе… всё нормально…

— Что ж тут нормального? — сказал Тики, еле сдерживая слезы. — Что тут нормального?! — Скальд обнял его за плечи. Тики не выдержал и заплакал.

— Ну, пореви немного, это можно, — сочувственно сказал Сергей. Только я точно знаю — с Рики всё хорошо, и ты меня не переубедишь. Я, брат, охотник, я в тайге живу, у меня интуиция развита — нельзя без неё. Я опасность чую за версту, а уж когда хорошо всё — то хорошо, и точка. А парнишка поправится.

— Какой парнишка? — поднял голову Тики.

— Дизи, какой ещё. Я сначала сильно испугался, а теперь думаю — мало ли чудес на свете… Дизи-то волчонком оборачивался.

Тики вскочил на ноги.

— Он жив?!

— Конечно. А я что, не сказал разве? У меня в избушке лежит, я его лечу, как могу. — Сергей еле поспевал за бросившимся к избушке Тики. — Вот как жизнь распорядилась… Спас он меня от смерти, а теперь я его выхаживаю, — говорил на ходу Сергей Скальду. — Только он всё ещё без сознания… Ещё бы. Волчара проклятый горло перекусил… Но я ему впечатал свинца в башку…

…На столе слабо теплилась свеча, в её отсветах заострились черты измученного, бледного лица мальчика с белой повязкой на шее, лежащего на полатях. Тики, всхлипывая, пощупал ему лоб, потрогал прозрачные руки, лежащие поверх одеяла из пёстрых лоскутков.

— Как ты его лечишь? — спросил он шепотом у Сергея.

— Анализатор нашел в снегу, рядом с телом. Тот, которым он меня пользовал, осенью.

— Молодец…

— Только, по-моему, все лекарства уже кончились. Тут не лекарства нужны, тут мамка нужна… — озабоченно пробормотал Сергей.

— Мамка? Будет вам мамка… — сказал Тики, почему-то хмурясь. — Мы эту мамку из-под земли достанем.

Лотис слушала Александра и всё больше мрачнела. Когда Тики снова взглянул на нее, в первый момент даже оторопел, таким злым стало её лицо.

— Ты нужна ему, срочно, — заключил Тики.

— Трус… Какой он трус…

Презрение в её голосе возмутило мальчика.

— Кто трус? — спросил он. — Твой сын? — Лотис смотрела на Тики и не видела его, мысли её витали далеко. — Он хотел защитить Рики. Он своей жизни не пожалел.

Лотис неожиданно выкрикнула что-то на незнакомом Тики языке, нервно, со злостью.

— Не кричи на меня! — возмутился он. — Ты мать или нет?! Твой сын умирает! А ты стоишь тут и шипишь!

— Он должен был выполнить свой долг! — закричала Лотис. — Скажи, состоялся Прорыв или нет?!

— Что такое Прорыв?! Почему ты в первую очередь думаешь о каком-то там Прорыве, и в последнюю — о Дизи?

— Его зовут Грайн, — отчеканила Лотис. — Он давно должен забыть эту нелепую кличку и вспомнить наконец своё настоящее имя!

Они смотрели друг на друга с перекошенными от раздражения лицами. Наконец Тики сказал:

— Что, будем продолжать орать друг на друга или поможем ему? Если не хочешь, можешь оставаться. Я лечу туда.

— Я с тобой… — поколебавшись, произнесла Лотис. — Но если ты будешь вмешиваться…

— Я сам знаю, что нужно делать. Мне вашу мораль не понять, поэтому буду следовать своей.

…Чем ближе модуль приближался к нужному району, тем сильнее нервничала Лотис. За несколько секунд до посадки она вдруг решила покинуть модуль, а когда вышла, то стояла некоторое время, к чему-то прислушиваясь и глядя в ночное небо. Она даже раскинула в стороны руки и закрыла глаза. Тики хмуро наблюдал за ней. Когда женщина наконец повернулась к нему, у неё было лицо счастливого человека.

— Он молодец, — сказала она. — Мой мальчик… Умница… Мой дорогой Грайн…

— Что за телячьи нежности? — расслабляясь под напором этой непонятной радости, сказал Тики. Никогда еще он не видел Лотис такой оживленной. — Ты летишь или нет?

Лотис снова вошла в модуль, уселась в кресло.

— Давай, Федя, — скомандовал Тики. — Быстрее.

Фёдор, сидящий за пультом управления, кивнул, и модуль плавно взлетел.

— Он всё сделал правильно, — восхищённо говорила Лотис. Тики никогда не видел её такой радостной и оживлённой. — Как он рассчитал? Нет, это всё-таки был риск…

— Какой же тут мог быть расчёт? Он видел волка в округе, опасался, что волк нападет, поэтому оберегал Рики… Что ты так смотришь?.. Это был Дуй? — Тики вдруг пришла в голову мысль, которой он испугался. И Лотис успела её прочитать.

— Вот видишь, какой ты умный, Александр, — со странным выражением на лице сказала она, глядя в растерянные глаза Тики.

Он не нашелся, что ей ответить. Это она послала Дуя… Но всё закончилось хорошо, сказал Сергей, да и Скальд далёк от грустных мыслей… Но для кого хорошо? И что всё это значит?

— Лотис!

— Не надо, Александр… Не хочу ни о чём говорить. Ты сам сказал — у нас своя мораль. Тебе её понять трудно. Если всё-таки решишься мне поверить — у него всё хорошо. — Она отвернулась.

Лотис велела всем выйти из избушки и долго оставалась с Дизи наедине. Мужчины, поджидали её, сидя у костра. Сергей рассказывал Скальду о приёмах и способах охоты. Скальд, слушая о ловле животных капканами, смотрел на охотника так, будто не верил собственным ушам. Вопросов он почти не задавал.

— Сергей, тебя нужно с Властиславом познакомить, — морщась, сказал Тики. — Тот тоже любитель поохотиться. Однажды он мне начал рассказывать, как охотятся на уток, — не предупредив, что речь пойдет именно об охоте. Представьте себе, — говорил Тики, обращаясь к Скальду, — чудесное раннее утро: заря только начала разливаться, вокруг совершенно тихо, покойно… Озеро, подернутое голубой дымкой… Легкие порывы ветерка… Красота вокруг неописуемая! Властислав словом владеет, и я понял, в каком приподнятом настроении находились те, кто созерцал эти красоты… расслабился… — Тики вздохнул. — Закончилось всё тем, что они настреляли два мешка уток и с триумфом возвратились домой.

Сергей тут же собрался возразить, но из избушки вышла Лотис. Они поднялись ей навстречу.

— Пусть полежит здесь еще несколько дней, — как само собой разумеющееся, сказала она, обращаясь ни к кому и одновременно ко всем. Сейчас это место особенное… лечит… Где могила? — обратилась она к Сергею.

Они пошли по тропинке в заснеженный лес. Солнце уже встало и играло алыми бликами на сверкающем снегу. Под кустом на краю поляны, на которую они вскоре вышли, высился холмик, закиданный ветками. Лотис раскидала хворост, наступила одной ногой на могилу и прислушалась. Вдруг она сделала нетерпеливый жест рукой, приказывая мужчинам отойти, и встала на холмик. Даже издалека было видно, что земля у неё под ногами заходила ходуном, зашевелилась. Тики показалось, что из могилы раздался слабый вой… Он взглянул на Сергея и Скальда — они тоже встревоженно прислушивались.

— Лежи спокойно, — сказала Лотис. — Ты нашел своё место. Ты умер, Дуй, сослужив тем, кого презирал, последнюю службу. Это было самое удачное твоё деяние.

Больше Лотис не сказала ни слова. Она постояла, сосредоточенно глядя себе под ноги, и легким быстрым шагом пошла к модулю, оставленному в лесу.

— Ты уверена, что Дуй мёртв? — осторожно спросил Тики, когда модуль взлетел.

— Теперь мёртв. Волка-оборотня может убить только женщина, — со значением сказала Лотис и тут же с каким-то сомнением добавила: — Место теперь здесь больно хорошее… Вы разве не чувствуете? Я будто заново рождаюсь… столько сил прибавилось…

— Тогда не будем рисковать, — сказал Тики.

Модуль завис над поляной и выпустил тонкий луч, который выжег могилу зверя дотла…

8.

Она стояла рядом с чёрным камнем и уговаривала его, поглаживала, шептала одной ей слышные слова. Камень постепенно нагревался — и чем больше, тем сильнее таял вокруг него снег, поднимаясь к небу тонкими струйками пара. Короткий зимний день подходил к концу, и Лотис торопилась, стараясь точно попасть в необходимое время — чтобы пробуждение камня пришлось на последний закатный час.

— Подойди, Ана, — вдруг позвала Лотис. Ана подбежала к ней. — Твой отец хочет увидеть тебя. И Тиса… Положи обе руки сюда…

Ана обняла камень, приложившись щекой к его неровной поверхности. Из глубины каменного шара исходили теплые токи. Некая тонкая духовная связь, подобная той, какая бывает только между очень близкими, родными людьми, установилась между ней и камнем, и слёзы навернулись у Аны на глаза чёрный камень любил её… Это было странно, непонятно, но сила этой любви была важнее сомнений, и Ана растворилась в этом греющем чувстве, восстанавливающем ее нарушенное душевное равновесие, возвращая спокойствие, радость жить… Камень прощался с ней, но это была светлая печаль…

Ана отошла в сторону, где стояли Властислав с Яном, Тики, Скальд и, чуть поодаль, Сон.

Лотис продолжила свой разговор с камнем. Неожиданно он дрогнул, закачался, плавно подвинулся, освобождая вход в скалу, из которого вырвался сноп яркого света. С горы посыпались камни, взметнулась в воздух пыль. Камень откатился в сторону и продолжал нагреваться. По земле, совсем как весной, побежали ручьи, и, освобождаясь от шапок снега, стекающих с них потоками, заскрипели деревья. Ошалевшие птицы оглушительно кричали и кругами носились над лесом.

Густой, плотный туман окутал вошедших в пещеру, но свет внутри оказался мягким и постепенно гас, словно кто-то, заботясь о комфорте гостей, уменьшал его яркость. Не сразу они вышли по длинному коридору в природное углубление в скале, похожее на небольшое помещение. Посреди него стоял только каменный стол, чёрная крышка которого была испещрена какими-то письменами.

— Кто смелый? — с неожиданной теплотой в голосе спросила Лотис. Улыбка её была странной, загадочной. — Скальд!

Он встал, как она велела, положил обе руки на черную гладкую столешницу — и будто сразу очутился в другом мире или даже измерении, видя развернувшуюся вокруг картину изнутри, понимая и улавливая тысячи оттенков и смыслов происходящего. Это состояние он не мог сравнить с чем-либо ещё, и приобретенный им с годами жизненный опыт здесь совсем не пригождался. Скальд словно стал частью некой силы — благотворной, созидающей — и понял, что это сама планета открыла ему свой разум… Он тут же подчинился, доверившись её желаниям, и она рассказала ему о том, что сочла нужным…

Корабль собирался войти в гиперпространство. Ждали только ее приказа. Нужно побыстрее принять душ и пройти в защитный отсек. Еле держась на ногах от усталости, Альма уселась за туалетный столик, чтобы удалить грим.

Она чувствовала себя разбитой. На душе было муторно, так же муторно, как в прошлом году, когда ей чуть не ампутировали руку. На одной из периферийных планет она пожала руку человеку из толпы, встречающей ее. Через день рука опухла и начала чернеть. Она сказала врачам, что лучше умрет, чем позволит ее отрезать. Ее убеждали, показывали протез. Уставясь в стену, она отрицательно мотала головой. Руку спасли.

Альма жирно мазнула кремом по щеке и ватным тампоном принялась снимать грим. Хороша бы она была с протезом и с этим красивым лицом… Носик изящный, брови, как и положено, блестящие и чуть темнее длинных ресниц, губы пухлые, овал лица идеальный. Альма всхлипнула. Лицо высокого светловолосого мужчины все время стояло у нее перед глазами. Вы очень красивы, прекрасная незнакомка. Вы необычайно умны, господин Икс. Еще я храбр и удачлив. Я найду вас…

— Цвета небесной лазури… — глотая слезы, прошептала она и отвернулась, чтобы не видеть в зеркале свое голубое лицо…

Лотис тронула за рукав Скальда, чтобы вывести его из задумчивости.

— По-моему, это даже красиво, — вдруг сказал он ей и улыбнулся.

— Ана, — позвала Лотис.

Свадебная процессия медленно пробиралась по горной дороге. Кони храпели на скользких поворотах, пугались пропастей, зияющих под ногами, и требовалось немало усилий, чтобы удерживать их под порывами ледяного ветра. Снежная крошка секла лица, люди были совершенно измучены.

Далибор ехал впереди, мрачный, как холодные скалы, громоздящиеся вокруг. Разум вернулся к нему — для того, чтобы вновь продолжились его мучения, и для того, чтобы он узнал: его невеста требует провести свадебный обряд в красивейшем из её замков, построенном на самой высокой горе страны. В этом была вся Дора — у неё всё должно было быть самое-самое…

Путь к месту бракосочетания занял у отряда Далибора целый месяц. Приближённые со страхом замечали, что день ото дня король становится всё оживлённее. К счастью, это не было похоже на возвращение безумия, но приступы его внезапной весёлости продолжали пугать окружающих.

Изматывающий путь в горах заканчивался. Петляющая дорога наконец привела к замку, вырубленному в скале, в самое поднебесье, и на последнем ее витке жениха встречала нарядно одетая, шумная пешая и конная толпа. О приближении отряда Далибора Доре донесли, конечно, заранее. Едва из-за поворота показались первые всадники, из встречающей толпы послышались приветственные крики. Дора, радостная, взволнованная, в шубе из горностая, на прекрасном белом коне, находилась в самом центре внимания и величественно отдавала приказы, упиваясь своей властью и своим счастьем… Её некрасивое смуглое личико раскраснелось, черные глаза лихорадочно сверкали.

Далибор увидел её и сразу помахал ей рукой. Она вспыхнула, затрепетала, пришпорила коня и полетела к нему. Подъехав, она всмотрелась в его осунувшееся лицо, но взгляд у короля был ясным, ничем не омрачённым, и Дора радостно засмеялась. Их кони заплясали рядом. Ей не терпелось прикоснуться к нему, и схватив Далибора за руки, она то прижималась к его груди, то поглаживала мех плаща, и всё время призывно смеялась, запрокидывая кудрявую голову.

Король спешился, взглядом приглашая её сделать то же самое. Он не сводил с неё глаз, и это пьянило её сильнее самого крепкого вина. Никого не замечая вокруг, они отошли к краю дороги, к самой кромке, обрывающейся в пропасть. Далибор окинул взором хмурые горы с шапками облаков, ставшими теперь такими близкими, с каким-то облегчением глубоко вздохнул всей грудью и повернулся к невесте.

— Где Ана? — вдруг спросил он.

Ничто не изменилось в его лице, оно по-прежнему оставалось безмятежным, как у ребёнка, но Дора сразу насторожилась.

— Аны нет, — с вызовом глядя на короля, дерзко ответила она. — Больше она нам не помешает.

Далибор кивнул. Она не знала, о чем он подумал, но он явно не расстроился от такого известия, напротив, ей даже показалось, что он повеселел. Или новость не оказалась для него новостью, хотя Дора и запретила всем говорить о том, что Ана умерла — до поры до времени. Пока королева не выйдет замуж за своего короля…

Далибор улыбнулся и протянул к Доре руки. Она резво прыгнула ему в объятия и принялась целовать в губы жадными, быстрыми, как укусы змеи, поцелуями. Он поднял ее на руки, покачнулся. Дора кокетливо засмеялась и погрозила ему пальчиком:

— Счастье твоей родины — в твоих руках… Держи его покрепче! Далибор тоже засмеялся, громко и легко — словно узник, который неожиданно обрел свободу.

Дора счастливо прижалась щекой к его щеке, потом отстранилась, чтобы посмотреть в его красивые голубые глаза, капризно сморщила носик и прошептала:

— Когда же мы отправимся в свадебное путешествие?

— Прямо сейчас, — улыбаясь, сказал король и прыгнул в пропасть.

Все случилось так быстро, что нарядной толпе оставалось только потрясённо слушать, как король, падая, заходился от безумного хохота, а его невеста в ужасе визжала. И эти леденящие душу звуки, многократно повторенные эхом, еще долго стояли у всех в ушах…

…Ана плакала, уткнувшись Яну в плечо. Он не видел того, что увидела она, но понимал, что не может помочь ничем — только этим молчаливым сочувствием… Властислав хмуро стоял рядом и тоже молчал. Его девочка, всегда такая смелая и сдержанная, начала плакать сразу, как только прикоснулась к чёрным письменам. Что же вызвало столь сильное горе? Не иначе, любовь, она, негодница, с тоской понял Властислав. Как защитить своих детей от страданий, когда дело касается чувств, с которыми в принципе невозможно бороться? Никак. Остается только уповать на всемогущую силу Времени…

Сон стоял особняком от людей и исподтишка наблюдал за ними. Он слышал некоторые их мысли и пытался разобраться в своих собственных. Больше всего его сейчас волновал последний разговор с Александром — тот требовал, чтобы ниды, покидая Землю, вернее, свой параллельный Земле мир, оставили людям две трети зоопарка. Сама мысль об этом отравляла Сону всё существование. Он мучился в поисках правильного ответа, призвал на помощь всех своих друзей и советников, но окончательное решение ещё не вызрело в нём, и он ни на секунду не забывал об этой большой беде, к которой подталкивал его Александр. Ниды — собиратели, а люди — разрушители, варвары… Они, не дрогнув, вмиг растащат, бездумно уничтожат, с бешеной энергией истребят то, что его народ собирал и берёг тысячелетиями… Сон сжал кулаки. Нет, никто не убедит его в обратном!

Почему это Лотис обернулась и посмотрела на него? Неужели слышит его мысли? А её собственное сознание наглухо закрыто для Сона… Опять обернулась, махнула рукой… Да она зовёт его! Это она настояла, чтобы Александр обязательно пригласил его с собой в это странное место.

Сон не ждал от встречи с чем-то непонятным особых открытий, так как давно понял, что люди могут потрясти его только степенью своей дикости. Он пришел сюда только потому, что перед женщиной, называющей себя Лотис, не желая признаваться себе самому, испытывал какой-то незнакомый прежде, странный трепет — как перед равной, древней и разумной силой…

Можно было спуститься позавтракать в столовую, но Ниви хотелось перед долгой вахтой еще немного поваляться в постели. Она протянула руку, сорвала лист салата, растущего в контейнере прямо в ее каюте, свернула его трубочкой и наполнила сырной массой из тюбика быстрых завтраков. Это было любимое лакомство Саны, и когда Ниви ела салат с сыром, задорное лицо дочери сразу вставало перед ней. Сана была такой же смешливой и добродушной, как и мать. Они были верными подругами — Ниви, офицер галактической патрульной службы, и десятилетняя Сана, учащаяся восьмой младшей школы для одаренных детей на Праде.

Ниви доела хрустящий лист салата и натянула на голое тело сине-зеленую форму из мягкой ткани. Сотрудники патруля называли ее второй кожей, без нее в аварийной ситуации было просто не выжить. Аптечку, датчики, сигнализирующие о состоянии здоровья патрульного, оружие, приборы слежения, записи и связи с базовым кораблем — все это вмещал в себя четырехкилограммовый облегающий комбинезон. Ниви поправила фотографию улыбающейся дочери в рамке на стене, нежно прикоснулась рукой к ее светлым волосам, подмигнула и, мурлыча песенку, отправилась на дежурство.

Через восемь минут она уже была на месте, в операторской, одном из семнадцати отсеков патрульного корабля третьего класса "Око", принадлежащего галактической службе надзора. Корабли этого ранга беспрепятственно бороздили галактику, сообразуясь только со своими собственными планами и подчиняясь исключительно Галактическому Совету. Обследование третьей планеты от звезды в этом секторе заканчивалось. По графику работ, предстояло провести еще несколько облетов. Карты были устаревшими, Ниви должна была составить новые, отражающие динамику колебаний границ сосуществующих миров в районе, охватывающем целых четыре сектора. Это была нелегкая работа, поэтому ее поручили ей как одному из самых опытных патрульных.

Ниви получила у оператора контрольное задание и отправилась к своему модулю, в четвертый отсек. Через несколько минут от огромной тени "Ока" отделилась маленькая серебристая пчела и устремилась к голубой планете, закрывающей собой половину черного неба. Вскоре пчела уже нырнула в верхние слои атмосферы и на автопилоте начала движение по условной линии, нанесенной на карту четыреста лет назад, во время последнего посещения планеты галактическим патрулем.

Согласно показаниям приборов, граница между основным и третьим параллельными мирами в первом секторе оказалась заметно искаженной. По запросу Ниви, компьютер указал причину: изменение геомагнитного поля планеты и техногенное воздействие неизвестного происхождения. Ниви насторожилась. Она быстро нашла в каталоге нужные сведения об исследуемом мире.

Он принадлежал нидам, расе, чьи научные возможности, без сомнения, позволяли расширить границы выхода на Землю, но в прогнозе развития событий, составленном последним патрулем, говорилось о технической беспомощности нидов и о том, что пока нет необходимости ставить дополнительную защиту вокруг их мира. Ниви захотелось взглянуть на этих хитрюг. Они оказались высокорослыми, волосатыми, с прекрасно развитыми конечностями… Тьфу ты, с развитыми конечностями, одернула она себя. Это же не обезьяны, хотя и похожи… Так-так, значит, манит назад, на широкие просторы… Не повезло с параллельным миром?

Она задала компьютеру психофизические параметры нидов и решила облететь границу первого сектора еще раз, чтобы составить карту их проникновений на территорию землян. Неожиданно модуль завис над заснеженными пиками гор — компьютер остановил работу автопилота и потребовал сообщить причину возникновения данного решения. Ниви подумала и ответила: потенциальная угроза для землян со стороны нидов. Решение данной задачи влечет за собой не предусмотренный контрольным заданием расход энергии, парировал компьютер и через несколько секунд выдал расчетную цифру, ужаснувшую Ниви.

— Каково возможное решение? — после минутного колебания спросила она машину.

— Предлагаю сузить задачу и ограничить ее изучением двух индивидуальных случаев проникновения в параллельный мир, — пришел мгновенный ответ.

Ниви подумала, что это, действительно, успокоит ее совесть, а с другой стороны, можно ведь рекомендовать немедленный контроль за деятельностью нидов… У аборигенов, как водится, полно проблем в собственном мире, и волнения из-за волосатых пришельцев, этих "снежных людей", им ни к чему. Она дала согласие, и через час загорелись две красные точки на карте облетаемого района.

Каждая точка обозначала особь, чьи параметры были введены в условия поиска. Пока приборы настраивались на увеличение объектов, Ниви пыталась представить себе этих непослушных инопланетных бродяг, так настойчиво, в обход решений Совета, проникавших в другой мир. Что они хотели там найти? Чем занимались?..

Пошла первая информация. Оба объекта неподвижны. Параметры первого объекта соответствуют размерам взрослой особи. Второй объект значительно меньше.

— Насколько меньше? — спросила Ниви. Ответ поставил ее в тупик.

— Это двухнедельный ребенок, — ответил компьютер.

Пришлось еще немного подождать, пока не появилась распечатка объектов. Ниви долго смотрела на изображение, пришедшее с подножия большого горного хребта, который отсюда, с ее модуля, выглядел грязно-коричневой изломанной линией, заляпанной белыми пятнами. На границе снегов, на камнях, прикрывая собой неподвижного детеныша, лежало рослое обезьяноподобное существо. Резкий ветер шевелил его окровавленную черную шерсть…

— Объект номер два жив, — вдруг сообщил компьютер. — Отмечено слабое биение сердца.

Ниви подалась вперед, к экрану. Детеныш шевельнулся, с трудом повернул головку и посмотрел прямо на Ниви. Взгляд его красноватых глаз был мутным и почти безжизненным. Он снова уткнулся в грудь мертвой матери, в его черных волосиках на голове тоже запеклась кровь. Ниви смотрела на этих существ и впервые в жизни не понимала, что чувствует. Инопланетные монстры… Вторжение не удалось…

База запросила результаты картографирования и потребовала срочно продолжить облет. Не глядя на нидов, Ниви выключила экран и повела модуль над вторым районом.

Весь следующий день она провела в архиве корабля, изучая достаточно скудную информацию о расе, называемой нидами. Теперь она знала о них и об их сумеречном мире все, что было известно Совету. Вечером она долго и бесцельно стояла под душем, а на ночь приняла снотворное.

… Модуль кружил над третьим районом. К ее удивлению, здесь граница между мирами сохранилась в неприкосновенности. Наверное, эти места не слишком удобны для проникновений, подумала Ниви, ведь граница проходит над самыми высокими пиками гор. Она закончила работу и развернулась для возвращения на базу. Над первым районом ее пальцы сами собой пробежались по клавиатуре компьютера, запрашивая снимок обнаруженных вчера существ.

…На том месте, где лежали тела, теперь высилась груда камней. Ниви смотрела, и в горле у нее стоял ком. Она отключила экран, потом включила снова и, не надеясь на удачу, ввела в машину условия поиска.

Оператор, контролирующий деятельность Ниви в полете, вызвал на срочную связь дежурного по операторскому отсеку. Тот незамедлительно появился, такой долговязый, что с трудом помещался на экране, и своими круглыми, как у филина, глазами воззрился на напарника Ниви. Тот помялся и сообщил:

— ЧП.

— Что такое?

— Посадка на грунт. Офицер Ниви Десс, табельный номер шесть два ноля.

— Сколько у нее треугольников? Я забыл.

— Два красных.

— И ты беспокоишься? Ниви — опытный патрульный. В чем дело?

— Машина дала запрет на посадку, так как цель посадки выходит за пределы компетенции патрульного…

— Слушай, Слава, — сердито сказал дежурный, — всем известна твоя медлительность, но сейчас это просто невыносимо. Ты можешь говорить быстрее? Цель!

Оператор щелкнул кнопкой.

…На дне глубокой ямы на окраине небольшого горного селения, скорчившись, лежал детеныш, покрытый чёрной шерстью. Заходящее солнце короткого осеннего дня бросало кровавые отсветы на сложенные из камней убогие жилища, полудиких собак, с лаем заглядывающих в яму, и людей со смуглыми лицами, одетых в подобие одежды из шкур животных, которые, насадив на копья куски сырого мяса, тыкали ими в лицо детеныша, громко разговаривали и смеялись.

— Детеныш нида? — приглядевшись, раздраженно спросил дежурный.

Оператор кивнул.

— Он умирает. Истощение, переохлаждение, потеря крови.

Дежурный чертыхнулся.

— Срочно вернуть.

— Это невозможно.

— Ты вроде сказал, машина не дала ей разрешения на посадку?..

— Ниви вмешалась в компьютерную сеть модуля и спровоцировала аварийную ситуацию. Через четыре минуты мы вообще потеряем ее из виду. Модуль уже садится. Мы там появимся только через час.

Дежурный раздул щеки. Вид у него был ошарашенный.

— Слава…

— Я сам в шоке, — мрачно сказал оператор. — Ниви не новичок. Она прекрасно знает, что последует за таким финтом. Самое мягкое наказание увольнение в штатские, работа на периферии… Помнишь Лесневского?

— Не понимаю, — забормотал дежурный. — Что же она делает? Что это такое?

— Материнский инстинкт, — сказал оператор. — Она поставила себе укол, чтобы вызвать лактацию.

— ?..

— Выработку молока в молочных железах.

Дежурный хрустнул пальцами.

— Послать два модуля, — сказал он после секундного раздумья. Подстраховать. Только бы она не применила оружие…

Солнце село за горами. Модуль, переведенный на ручное управление, безвольно опустился на неудобный и открытый постороннему взору склон и погасил огни.

Теперь Ниви не имела с ним никакой связи, но передвигалась уверенно благодаря приборам, вшитым в форму и выбиравшим самый короткий и удобный путь. Ей приходилось только смотреть себе под ноги, на светящийся пунктир, убегающий в темноту. Через десять минут быстрой ходьбы она оказалась у цели. Неподалеку, на краю поселения, горел костер. Возле него маячили две сгорбленные фигуры. Заслышав издали ее шаги, встревожились собаки, бродившие по округе. Ниви включила прибор, особыми частотами отпугивающий животных, и собаки, захлебнувшись лаем, тут же исчезли.

Яму Ниви нашла быстро. Встав на колени, она посветила в черную дыру. Ребенка там не было. Она поднялась и растерянно огляделась по сторонам. Без бортового компьютера, который она практически вывела из строя, ей не найти ребенка. Она не может ходить и заглядывать в жилища. Что же делать?

Она села на землю, чтобы ее случайно не заметили. Со стороны костра вдруг донесся взрыв хохота. Ниви включила прибор, усиливающий слышимость, и направила его на фигуры людей. Они явно чем-то забавлялись. Ниви до предела увеличила чувствительность прибора. Среди резких всхлипов полуживотного смеха, от которого содрогались люди, различался слабый задавленный стон. Ниви вскочила на ноги и, пригнувшись, побежала к костру. Теперь ей нужно быть осторожной. Ее задача — не убить.

На ходу она шлепнула рукой по левому предплечью, чтобы из гнезда выскочил "глазок", мини-камера, которая будет фиксировать все ее действия иначе изгнание из рядов патруля будет максимально быстрым и позорным. Крошечный шарик глазка завис прямо перед ней, словно набирая разбег, и полетел впереди.

…Ребенок лежал на земле у костра, спрятав лицо в руках, чтобы угли, которыми кидались в него люди, не попали ему в глаза. Иногда уголек застревал в шерсти и больно жёг кожу, ребенок плакал, всякий раз вызывая новый взрыв веселья у двоих мужчин, сидящих напротив него. Ниви бесшумно подошла и встала у них за спиной. Настроив акустический прибор на нужную частоту, она включила его, перешагнула через повалившихся на землю людей и склонилась над ребенком. В его затуманившихся глазах уже не было страха, только покорность и безразличие к собственной судьбе.

— Малыш… — позвала она, чтобы приободрить его, но он устало закрыл глаза.

Ниви подняла его на руки. Она была высокой и сильной, но уже через несколько шагов поняла, что не сможет его унести, он был не меньше двадцати килограммов, а местность — пересеченной.

Она включила гравипоплавок на своем комбинезоне. Рассчитанный только на ее вес, прибор запищал, предупреждая о перегрузке. Ниви опустила ребенка на землю и, помогая себе ножом, с большим трудом разогнула кольцо-поплавок на ремне, которым была опоясана. Примерив взглядом, она надела кольцо на бесчувственную мохнатую ручку и закрепила его около локтя. Держа под мышкой плывущего по воздуху ребенка, Ниви почти бегом добралась до полосы деревьев, темнеющей на краю селения, и устроилась под большим раскидистым деревом.

Первым делом анализатор из аптечки поставил малышу несколько уколов. Ребенок был слишком слаб, и Ниви боялась, что он не сможет принимать пищу. Но когда она приложила его к своей болезненно ноющей от любого прикосновения, совсем недавно наполнившейся молоком груди, он встрепенулся и принялся жадно сосать.

…Насытившись, Сана всегда долго лежала у нее на руках и серьезно смотрела на нее, словно пытаясь через мать оценить мир, в который пришла. Чего он стоит? Какой смысл в его существовании? Малыш, которого Ниви держала сейчас, уже знал, чего стоит этот мир. Ниви не испытывала гнева к людям из селения. Она не думала о своей нынешней роли посредника между мирами, о том, что будет с ней совсем скоро, когда их заберут и разлучат. Она улыбалась. Она кормила ребенка. Он доверчиво прильнул к ее груди маленький волосатый детеныш… грозный инопланетный монстр, проникший в мир людей, чтобы посмотреть на солнце…

Ребенок наелся и заснул, уткнувшись лицом в ее большую теплую грудь. Неожиданно со стороны поселения раздались громкие воинственные крики и лай собак. Среди деревьев замелькал свет горящих факелов. Ниви сорвала свой личный маяк с комбинезона и вдела его в гравипоплавок, потом включила и тот, и другой и вскочила на ноги.

Выследив, люди взяли ее в кольцо. Они наступали со всех сторон, потрясая копьями. Их было много. Ниви успела снизу подтолкнуть проснувшегося ребенка. Он, как воздушный шарик, подлетел высоко вверх и, влекомый ветром, поплыл над тёмными деревьями. Там он был в безопасности. Патруль подберет его.

Она выхватила БК, висящий у неё на поясе, и отшвырнула оружие в сторону. Одновременно несколько копий вонзились в неё. Уже умирая, она с силой сдавила пальцами мочку правого уха, куда был вживлен передающий элемент, и на базу устремился самый печальный из всех сигналов службы патруля — "Забрать тело"…

— Сон! — Александр несколько раз обратился к нему, пока тот наконец очнулся.

Вождь отошел в сторону, уступив место Александру, — по-прежнему словно оглушённый, погружённый в мир новых, потрясших его чувств.

— Грайн, — тихо сказал Хеб.

Дизи сразу проснулся. Он понял, что Хеб опять уйдет, и ему нужно снова помогать. Нельзя сказать, что это нравилось Дизи, но перечить старшим было не в традициях их народа. Хеб положил свою горячую руку мальчику на лоб, тот сосредоточился, пульс у него стал учащенным, а у Хеба совсем пропал.

Хеб вышел из каюты и тихо прикрыл дверь.

— Вы отвлекаете меня от работы, господин Тугерао, — раздраженно сказал Александр Рыжий. — Говорите побыстрее. Я слушаю вас.

Он встал и подошел к клетке со щеглом, стоящей на подставке посреди рубки управления кораблем, откуда Александр всегда вел важные переговоры.

Щегол капризничал, отказывался клевать просо, которое Александр щедро подсыпал ему в кормушку, и беспокойно вертел своей яркой красно-черной головкой. Казалось, даже ему действовал на нервы этот нахальный Тугерао, седовласый офицер в военизированной форме организации, с которой мало кто отваживался спорить

— Господин Александр, не забывайте, что разговор с вами санкционирован "Нотой", — со снисходительной улыбкой сказал Тугерао. — Вы не просто проверите содержимое вашего сейфа, вы проделаете это на наших глазах — не отключая обзорных экранов.

Александр покраснел от гнева. Его красно-рыжие волосы запламенели ещё ярче, а щегол принялся яростно долбить клювом семена репейника.

— Как член Галактического Совета я обладаю неприкосновенностью.

— Частичной неприкосновенностью. — Офицер закурил и пустил струю дыма в экран, прямо в лицо повернувшемуся к нему Александру. — Мне дано право лишить вас этой совершенно излишней, на мой взгляд, привилегии, и я исполню это незамедлительно. — Он смачно, перекатывая во рту каждое слово, будто пробовал его на вкус, произнес стандартную формулу, превращавшую высокопоставленного чиновника в рядового гражданина Галактики. Рыжие брови Александра медленно поползли вверх. Закончив, Тугерао несколько мгновений наслаждался произведённым эффектом. — А сейчас вы пройдете в свой кабинет и вскроете сейф.

— Я не позволю рыться в своих бумагах, — теперь уже побледнев от бешенства, так, что с его круглого лица исчезли веснушки, сказал Александр. — И если вы ошиблись в своих… — он искал подходящее слово.

— Можете свои бумаги употребить по их прямому назначению, — вкладывая в слова оскорбительный смысл, неожиданно злобно сказал Тугерао. — Свои важные секреты про параллельные миры, которые всем давно известны, оставьте себе! Нам нужен ребенок, который прячется в вашем личном сейфе.

Никак не меньше десяти секунд Александр смотрел, как Тугерао пыхтит сигаретой.

— Кажется, я понял, в чем дело, вы больны, — с облегчением сказал он наконец. — Немедленно обратитесь к своему врачу. Извиняю вас за…за несдержанность.

— К сейфу! — рявкнул Тугерао.

Внезапно его побагровевшее лицо исчезло с экрана, вместо него возникло другое, встревоженное, но доброжелательное. Оно показалось Александру знакомым.

— Господин Александр, — быстро произнес мужчина, — я приношу свои извинения за грубость моего подчиненного. Он получит дисциплинарное взыскание.

Александр вспомнил этого типа. На Забаве тот обратился к нему с просьбой осмотреть багаж. Это был диктор "Зимы", ведомства, подчиненного "Ноте".

— Пять лет тюрьмы за неуважение к члену Галактического совета, потребовал Александр, снова усаживаясь в кресло перед дисплеем.

— Вы были лишены своей неприкосновенности, — с мягкой настойчивостью, в которой скользило явное желание найти компромисс, произнес диктор. — Мы просим вас о содействии, только и всего. В случае положительного результата…

— Что это значит? — перебил Александр.

— В вашем сейфе находится ребенок. Как только вы обнаружите его, то сразу развернёте "Росу" и отправитесь в район шестого посадочного кольца Забавы.

— Час от часу не легче, — пробормотал Александр. Он даже уже не мог сердиться на эти чертовы "Ноту", "Зиму" и иже с ними. — Вам не кажется чрезмерным не только ваше предположение о нахождении в моем сейфе ребенка, но и требование нарушить график моего следования?

— Ничуть.

— Мы уже в районе Большого перекрестка. Следуя моему приказу, экипаж приготовился к гиперскачку, почти вся команда находится в анабиозе, вы знаете, что не все легко переносят пространственно-временные смещения…

— Немедленно отмените гиперпереход!

Александр усмехнулся.

— Только в случае "положительного результата".

— Я не намерен шутить. Если вы откажетесь выполнить наши требования, я объявлю вас вне закона. "Роса" будет немедленно арестована С-патрулем до выяснения всех обстоятельств.

— Так, давайте покончим с этим, — раздраженно сказал Александр и поднялся. — Мне надоели пустые споры. Надеюсь, мой проход по коридору не требует фиксации камерами наблюдения?

Диктор кивнул. Глаза у него были настороженными.

Оставшись один, щегол доклевал всех мучных червей и муравьиных куколок, закусил кусочком яблока, попил водички и начал свой бравурный послеобеденный концерт. Он пел от души, звучно и радостно, до тех пор, пока не погас глазок в стене напротив пульта связи. Это означало, что наблюдение за происходящим в рубке отключено из-за отсутствия в ней людей.

Щегол спрыгнул с жердочки, поднял лапку, ловко просунул её через прутья клетки и скинул крючок на дверце. Птица выпорхнула наружу, и через мгновение превратилась в Хеба. Хеб откуда-то из пустоты извлёк неподвижного щегла, потормошил его и положил медленно приходящую в себя птичку в клетку. Потом подсыпал в кормушку семян овса и мягким пружинящим шагом вышел.

Мальчик лежал в сейфе, свернувшись калачиком, и сладко спал. Александр стоял и не мог отвести от него глаз. Диктор что-то кричал у него за спиной — Александр загораживал ему обзор. Спохватившись, он отошел, и диктор сразу замолчал. Они встретились глазами. У диктора был торжествующий, даже счастливый, вид.

— По, гиперпереход отменяется, — сказал Александр, связавшись с центральной рубкой. — Отбой…

— Есть отбой, — ровным голосом отозвался штурман.

— Новый курс — район шестого посадочного кольца Забавы.

— Слушаюсь.

— Благодарю вас, господин Александр, — с облегчением сказал диктор. Я ни минуты не сомневался в вашей порядочности. Пожалуйста, как можно дольше не тревожьте мальчика. Предупреждаю: никаких расспросов! Не пытайтесь что-либо выведать у него. Последствия могут быть просто непредсказуемыми… До встречи через шесть часов. — Экран погас.

Александра внезапно и беспричинно затошнило. Он подошел к сейфу и посмотрел на ребенка. На вид тому было лет семь, он по-прежнему лежал очень спокойно, словно его не беспокоили ни разговоры, ни яркий свет. У таких темноволосых малышей и глаза должны быть темными — черными или темно-карими…

А если это голограмма?.. Диктор даже не попросил проверить — настолько не сомневался в том, что мальчик живой… Александр осторожно прикоснулся рукой к голубой ткани комбинезона, в который был одет ребенок. Она была мягкой, и через неё шло тепло от горячего детского тельца. Хотя Александра не покидало ощущение ирреальности происходящего, он почувствовал странную нежность к этому незнакомому мальчонке, удравшему от спецслужб. Знал бы ты, какой переполох вызвал на Забаве, малыш, подумал Александр. Голубой комбинезон мальчика вдруг стал зелёным. Александр хмыкнул — одет по моде…

Тошнота снова подкатила к горлу, да так сильно, что потемнело в глазах. Он пошел к креслу и чуть не упал, вовремя ухватившись за край стола. Экран вспыхнул без разрешения — это мог быть только Бранд.

— Уже знаешь? — спросил его Александр, борясь с тошнотой.

Конечно, Бранд уже знал. И, как всегда, больше, чем он сам.

— Мы в гиперпереходе, — сообщил он. — Поэтому тебя так корёжит. — Сам он выглядел, как огурчик.

— Я отменил гипер… гипер… — Лицо у Александра стало зелёным, как комбинезон на ребенке.

— Сейчас выйдем из петли, тебе полегчает, — пообещал Бранд.

— Дай мне что-нибудь… от тошноты…

— Ты не беременная женщина, — спокойно сказал Бранд. — Вполне можно потерпеть. Если я тебе сейчас что-нибудь назначу, ты надолго потеряешь ясность ума, а в данный момент она нам с тобой просто необходима.

Бранд озабоченно посмотрел на часы. Он был веселым парнем, душой экипажа, и от него неизменно исходила волна уверенности и оптимизма. Официально он числился врачом, свои обязанности исполнял легко и профессионально. Вряд ли кто из членов команды подозревал о его тайной жизни.

— Через сорок две секунды тебе станет легче, — сказал он. — Пока приходишь в себя, слушай. Не успел ты проститься с диктором, "Роса" совершила скачок. По уверяет, что получил от тебя новый приказ. Ты якобы велел ему следовать намеченному графику и войти в гиперпространство. Не возражай, я и так знаю, что ты этого не делал, я ведь следил за твоим разговором… Самое интересное, что По не помнит, как именно ты отдавал приказ, — с экрана или по радиосвязи. Сам бледный, не в себе, сильно волнуется. Но упёрся, как бык, был приказ и всё!

— Волнуется он… Я ему башку оторву, — прохрипел Александр. — Опять заступил на вахту не выспавшимся! Когда мы уже уберем с корабля эти чертовы игровые автоматы?!

— Всё не так просто, — возразил Бранд. — Штурман вчера лег спать по расписанию, я проследил, вернее, приказал. Сразу после твоего разговора с диктором, когда ты пошел в свой кабинет, мой канал отметил слабое биополе, возникшее из ничего в рубке управления… — Александру явно становилось лучше. Он поднял голову и внимательно слушал Бранда. — Это непонятной природы биополе пульсировало, то появлялось, то исчезало. Мои приборы не среагировали на такое непривычное колебание, поэтому камера обзора включилась поздно, — пока там что-то где-то щелкнуло в электронных мозгах…

— Кого подозреваешь? — спросил Александр.

— Кого я могу подозревать, если я даже не понимаю, что это такое? озабоченно сказал Бранд, но Александру показалось, что он недоговаривает. Начались какие-то странности — дети в тинталовых сейфах, пульсирующие биополя, искаженные приказы… Смотри, он открыл глаза.

Глаза у мальчика действительно оказались черными. Он взглянул на мужчин и вежливо сказал ломающимся голоском:

— Здравствуйте…

— Пожалуйте! — не сдержав улыбки, весело сказал Бранд с экрана.

— Не бойся… — Хеб осторожно присел на край кровати.

Мальчик зевнул и улыбнулся.

— Я не боюсь. — Голос у него действительно был спокойным.

— Как тебя зовут?

— Юни.

Мальчик смотрел на Хеба ласково, успокаивающе, словно подбадривал. Глаза у него были огромными, черными, с длинными ресницами, но поражала не их красота, а взгляд — так смотрят старцы, отжившие жизнь. В этом взгляде было что-то отеческое, поддерживающее, окрыляющее. Хеб не отрываясь смотрел на малыша, а тот спокойно ждал, и Хеб понял, что у него на всё готов ответ. Это было невозможно, невероятно.

— Как меня зовут? — прошептал Хеб.

— Хеб.

— Где мой дом?

Он ответил тут же, без запинки, без всякого усилия выудив ответ неизвестно откуда, интерпретировав космический адрес Талулы-Тао и переведя его в параметры общепринятой галактической лоции. Хеб сразу взмок. Тщательно оберегаемая тайна нахождения их мира легко и просто раскрылась, произнесенная устами семилетнего ребенка…

— Тише! — побледнев, пробормотал Хеб. Он знал, что нейтрализовал все приборы слежения, принадлежащие Бранду, но все равно сердце у него тревожно заныло. — Пожалуйста, не говори никому этот адрес…

— Хорошо, — сразу согласился мальчик и сладко потянулся. Потом улыбнулся.

Хеб не мог отвести от него глаз. В этом хрупком, худеньком теле таился огонь, который с каждым днем разгорался все сильнее, который уже обнаружил себя и стал известен другим — не понимающим, что это такое, и не умеющим обращаться с ним, с этим светом, греющим, но не слепящим, с этой любовью ко всему и всем, бьющей через край. Хеб не мог ошибиться — незнакомый мальчик любил его, так, как не любил никто. Это он хотел защитить Хеба, помочь, уберечь от бед, — сам попавший в беду…

Еще мгновение назад Хебу хотелось погладить мальчика по голове, прикоснуться к мягким черным волосам, сейчас — встать перед ним на колени и плакать от радости, как в детстве, когда редкая и нечаянная, чужая ласка вызывала в душе мальчика-таона, воспитанного суровой матерью, безудержную бурю чувств, неистовую благодарность. Только сейчас эти чувства были стократ сильнее.

— Не плачь, — сказал мальчик.

— Не буду… Тебя отправят обратно, на Забаву…

Мальчик молчал. Он думал. Хеб тоже думал. Какая-то догадка возникла у него в голове, томительная своей очевидностью. Разве он никогда не слышал, какие формы может принимать та сила, которая закручивает в спирали галактики и для которой нет ничего невозможного, — даже возвращение из небытия давно умерших людей?..

— Кто ты? — задал Хеб вопрос, с которого вообще-то надо было начать.

— Юни.

— Ты знаешь, скажи! — начиная волноваться, потребовал Хеб. Он должен был как-то дать понять, что знает. — Не имя! Ты уже называл мне его.

Мальчик пожал плечами. Это было плохо, так плохо, что хуже некуда. Он знал всё, кроме самого главного, — кто он такой, и ничьи разъяснения ему не помогут, всё равно не поймет… Значит, до Прорыва еще далеко… Но тогда ясно, как день, что они погубят его, эти идиоты из спецслужб, эти самонадеянные, тупые солдафоны, не привыкшие к рефлексии, к размышлениям. Они предпочтут загубить чудо, но не дадут ему состояться, осуществиться, потому что не смогут даже и помыслить оставить его в покое, — чтобы он шел своим путем. Будут преследовать, терзать, пытаясь заставить служить им, но никогда не поймут, не оценят этого черноглазого маленького мальчика, умеющего то, чего не умеет никто. Он как лебедь среди куриц, прекрасная птица в силках… Это сравнение натолкнуло Хеба на новую мысль — последний всплеск надежды.

— Ты когда-нибудь видел мертвую птицу? — спросил он. — Может быть, она взлетела из твоих рук? Вспомни!

Мальчик покачал головой. Расспросы Хеба гасили блеск его черных глаз.

Силы небесные, помогите мне, попросил Хеб. Почему я?! Зачем я, а не кто-то другой? Значит, так нужно, вдруг сказал он себе. Или его пугает этот мальчик, с которым судьба свела его на корабле, летящем на Землю? Если он, Хеб, совпал в пространстве и времени с этим чудом, значит, есть в этом великий смысл, который он обязан понять. Ведь это счастье — помочь осуществиться Прорыву, осознанию Им самим своей божественной сущности. Это важнее всего на свете, это тоже борьба, служение высокому, Хеб! Не медли, иначе Он может просто погибнуть из-за людской глупости и неведения, и искра, вложенная в него, не разгорится в пламя, погаснет. Значит, нужно выяснить, каким путем Он придет к Прорыву, — через любовь или через страдание… Скорее! Любовь или страдание?

— Я люблю тебя, малыш, — сказал Хеб, вкладывая в эти древние, как мир, слова всю ту искренность и нежность, что переполняли его. — Ты слышишь? Больше всего на свете!

Мальчик кивнул. Но в его глазах уже поселился страх. Кто может очень сильно любить этого мальчика? Родители?.. Мальчик отрицательно покачал головой. Хеба бросило в жар. Он прислушался к себе. Нет… он не хотел больше спрашивать… за что ему эта мука?! Но пришлось спросить:

— Ты боишься чего-нибудь?

— Почему ты так смотришь на меня?.. — сказал в ответ мальчик. Он тяжело дышал. Он страшился раздумий и вопросов Хеба.

— Прости меня… — Слезы снова побежали у Хеба по лицу. — Прости меня, Господи…

Хеб уже знал ответ. Никто не сможет согреть его своей любовью, потому что сила его собственной любви к людям гораздо значительнее, и чужая любовь не станет потрясением. Значит, страдание… Оно очистит, укажет ему путь, преобразит. Это его путь, и он должен пройти его. Как больно…

— Что я должен? — сказал Юни. — Я не понимаю…

Хеб протянул свою руку, и на его ладони вдруг появился щегол. Он сжал птичке горло, она забилась и затихла. Хеб протянул мальчику ее бездыханное тельце. Тот испуганно прижал птаху к груди.

— Скажи мне, чего ты боишься больше всего на свете? — одними губами спросил Хеб. Судьба должна дать Хебу какой-то знак!

Огромные глаза мальчика наполнились слезами.

— Волка… — обречённо сказал он.

Бранд метался по кораблю, всё ещё находящемуся в гиперпространстве, пытаясь выяснить причину, по которой отказали приборы слежения. Никто не мог помочь ему — по долгу своей службы он не имел права рассекречивать систему наблюдения; кроме того, почти вся команда находилась в анабиозе, а те, кто не спал, корчились, как сейчас Александр, в приступах тошноты. Путем немыслимого напряжения Бранд вычислил точку, которая являлась причиной сбоя в системе слежения, — это была каюта Дизи. Он ворвался в нее и застал только мальчика, лежащего на кровати в каком-то странном трансе. Пульс у него был сумасшедшим, неестественно частым, а температура тела такой высокой, что зашкалил градусник. Бранд попытался, но не смог вывести его из этого состояния, похожего на глубокую кому. Тогда он взял мальчика на руки и побежал с ним в медицинский отсек.

Прозрачный колпак накрыл Дизи, и за него принялись приборы. Его состояние квалифицировалось диагностическим аппаратом как несовместимое с жизнью. Однако реанимационные мероприятия вскоре возымели успех — пульс и температура мальчика постепенно нормализовались, лицо порозовело.

Бранд тут же уловил какие-то голоса в наушниках, которые не снимал с себя.

— Как меня зовут? — Помехи. — Где мой дом?

— …ао… шесть-четыре-двадцать-двадцать-четырнадцать-зет.

— Тише! — В голосе, искаженном сильными помехами, — страх. Пожалуйста, не говори никому этот адрес…

— Хорошо.

Короткая пауза. Бранд выскочил из медотсека и заметался по коридору Б. Голоса в наушниках раздавались то громче, то тише. Бранд свернул в коридор А.

— Не плачь…

— Не буду… Тебя отправят обратно, на Забаву… — Долгая пауза. — Кто ты? Ты знаешь, скажи! Не имя! Ты уже называл мне его. — Никто не отвечал очень долго, и вдруг Бранд отчетливо услышал и опознал голос говорящего это был Хеб: — Ты когда-нибудь видел мертвую птицу? Может быть, она взлетела из твоих рук? Вспомни! — Снова длинная пауза. — Я люблю тебя, малыш. Ты слышишь? Больше всего на свете!

С кем он разговаривает?!

— Ты боишься чего-нибудь? — Пауза. — Прости меня… Прости меня, Господи…

— Что я должен? — Это мальчик из сейфа! Бранд прыжками несся по коридору. Каюта ребенка находилась в другом конце корабля, в отсеке восемнадцать. — Я не понимаю…

— Скажи мне, чего ты боишься больше всего на свете?…

Бранду хотелось завыть от непонимания того, что происходит и почему они оба плачут, — взрослый мужчина и ребенок с Забавы, за которым охотилась "Нота".

— Волка… — Голос обреченно угасал.

Тяжелую дверь каюты, где они поселили мальчика, заклинило. Бранд пинал дверь ногами, нажимал на все кнопки, какие только мог найти, — те, что плакали и страдали за этой неприступной дверью, не слышали ничего.

Бранд вдруг остановился и обвел взглядом коридор. Прямо перед ним, немного наискосок от каюты, висел большой обзорный экран. Почти не надеясь на удачу, Бранд включил внутренний обзор — экран вспыхнул и показал страшную картину: Хеб упал на четвереньки и, начиная с головы, превратился в огромного черного волка. В наушники Бранду ударил пронзительный крик мальчика, а в коридоре по-прежнему было тихо… Волк наступал на ребенка, прыгал по каюте, страшно скаля клыки, разевая пасть, а мальчик кричал, закрываясь одной рукой, в другой он держал неподвижную птицу…

Снова превратившись из волка в человека, Хеб находился на грани обморока. Сильное волнение мешало ему говорить. Юни плакал, прислонившись к стене. Хеб опустился перед ним на колени и осторожно высвободил мертвую птичку из его рук.

— Ты еще не готов к Прорыву, малыш… — скорбно сказал он, взял ручку мальчика, поднес к губам и с благоговением поцеловал. — Нужно время… чтобы птица ожила…

Бранд, наблюдающий эту сцену на экране и слушающий разговор через наушники, застыл в мучительном непонимании. Он понял только одно — Хеб опасен, как никто другой. Он чужой, оборотень, и в принципе угрожает своими способностями их цивилизации…

Всего на несколько секунд Бранд потерял бдительность. Панель двери за его спиной бесшумно уползла в стену, на пороге появился Хеб. Пока Бранд поворачивал голову на звук тихого шороха у себя за спиной, Хеб успел прочесть все его мысли.

Александр потратил целый день на то, чтобы выяснить действительную причину смерти Бранда. Официально она была констатирована сложным диагностическим аппаратом как остановка сердца в результате перегрузок, связанных с вхождением в гиперпереход без соответствующих профилактических мероприятий. Утром тело Бранда техники обнаружили в самом дальнем отсеке корабля — лежащим на полу в коридоре.

Корабль продолжал мирно спать в анабиозе. Александр разбудил только сына, чтобы тот простился с Брандом перед тем, как его тело подвергнут замораживанию. Остальные члены экипажа, по очереди несущие обязательные вахты, проводили Бранда в последний путь как самого близкого, родного человека…

Александр-младший снова был погружен в глубокий спасительный сон, а старший продолжил поиски. Он навестил несколько раз мальчика с Забавы, тот спокойно спал в своей каюте и, похоже, не нуждался в анабиозе. Хеб с Дизи в полном одиночестве трижды в день вершили трапезу в общей столовой, поражая замученных гиперпереходом дежурных своим хорошим аппетитом. Хеб выглядел озабоченным, Александр тоже. За два дня они перекинулись только парой фраз — а прежде могли разговаривать часами. Тайна, какое-то неспокойствие витали в воздухе, и Александр пытался уловить причину этого неожиданно возникшего взаимного отчуждения

Согласно инструкции, предусматривавшей внезапную смерть человека, занимающего ту должность, какую занимал Бранд, контроль за командой теперь должен был осуществлять сам командир. Принимая дела, Александр решил внимательно просмотреть ежедневные отчеты Бранда за последнюю неделю, но все данные оказались уничтоженными. Не сохранилось ни единой записи наблюдений за членами экипажа с момента старта "Росы". Тогда Александр, как заправский сыщик, произвел тщательный обыск в каюте Бранда, где находился скрытый в стене большой обзорный экран и замаскированный пульт, а также масса аппаратуры, необходимой для секретного агента специального отдела Галактического Совета. Он искал какие-нибудь спрятанные записи, дневники, но обыск не дал никаких результатов.

Александр сидел в кресле за столом Бранда и яростно барабанил пальцами по столу, так, что подпрыгивал глиняный башмачок для канцелярских мелочей. Александр машинально взял его в руки, повертел, заглянул внутрь. На днище был приклеен бумажный кружок с черной цифрой семь. Александр уже где-то видел то же самое… Он тут же отчетливо вспомнил, где: на подошве ботинка, который самолично снял с мертвого Бранда, готовя его тело к замораживанию и пакуя его вещи в пластиковый мешок…

…Он принес ботинок в каюту Бранда, заперся и оторвал бумажный кружок с цифрой 7. В подошву была вогнана иголочка с крошечной красной головкой. Он осторожно извлек ее и отклеил кружок на глиняном башмачке. В керамику был впаян черный квадратик с отверстием посередине — микроскопическим, как укол булавкой… Александр вставил у него иголочку.

— Помехи в системе слежения возникают в основном во время сеансов связи Александра с Советом, — услышал он голос Бранда. — Кто-то усиленно интересуется его делами. Я предостерегал Александра от того, чтобы связываться с этим таоном, появившимся, как черт из табакерки, неизвестно откуда, просил проявить осторожность и не брать его на борт, да еще с мальчиком, которого он называет Дизи… — Голос Бранда был бесстрастным. Александру с его самолюбием было не слишком приятно выслушивать критику в свой адрес, но то, что говорил сейчас Бранд, было правдой, а личные мелкие обиды меркли перед лицом смерти Бранда. — Пульсирующее биополе — это нечто новое, прежде не знакомое мне явление…

Еще некоторое время Бранд говорил о своих подозрениях, догадках, и в его спокойном голосе появлялось всё больше тревожных нот. Это была запись самых сокровенных мыслей, предназначенных для чужого прослушивания только в самом крайнем случае…

Голос Бранда замолк. Внезапно в воздухе вспыхнул голографический экран: теперь Александр видел всё глазами Бранда. Вот он мечется в поисках причины, по которой отказала система слежения. Вот он нашел Дизи, бежит с ним в медицинский отсек. Дизи приходит в себя… звучат голоса… Бранд смотрит на экран, где Хеб, обернувшийся черным волком, скачет по каюте, пугая ребенка… Хеб выходит из каюты и камера Бранда, которая питается от его биотоков, гаснет…

Александр вынул иголочку, снова вставил ее в черный квадратик. Трудно было понять, что там происходит, на экране, не просто трудно — невозможно. Ясно было только одно — мир, из которого появился Хеб, превосходит их собственный своей силой. Этот мир входит в пределы пространства, уже освоенного цивилизацией, к которой принадлежал Александр, но они впервые столкнулись с этим миром, населенным такими странными и сильными существами, как Хеб и Дизи… А мальчик из сейфа? Есть ли связь между ними троими? Безусловно, какая-то есть… Они словно искали и нашли друг друга у него на корабле…

Тяжелые барабаны застучали в голове у Александра. Коварство его случайного знакомства, обернувшегося полной беспомощностью перед исходящей из космоса угрозой, опасность вторжения в их мир чужих, собственная глупость, по которой он почему-то так легко доверился Хебу и обсуждал с ним свои насущные проблемы, горечь потери близкого друга, досада, гнев, унижение, пережитое им во время разговора с Тугерао, — всё вдруг перемешалось, усугубилось тяжестью нездоровья из-за нового гиперскачка дальнего перехода, и вылилось в одно-единственное желание: исправить, успеть, предотвратить…

Он прошел в центральную рубку, задал кораблю команду, и из его огромного чрева стартовал боевой модуль, ориентированный на далекую, угрожающе опасную планету, вращающуюся вокруг звезды со счастливым, звонким именем. Точка шесть-четыре-двадцать-двадцать-четырнадцать-зет… Этот модуль сотрёт Талулу-Тао со звездной карты галактики через девятнадцать корабельных часов…

Все девятнадцать часов Александр провел в кресле перед пультом управления кораблем. Он почти не двигался. Когда пошел двадцатый час, он достал БК, положил его перед собой на колени и вызвал в рубку Хеба. Хеб появился сразу, возник на пороге. Александр ждал, пока закроется плавающая панель двери, — он не знал, что Хеб может прочесть все его мысли.

— Я понял, почему ты не смог реализовать себя… — Не смея называть мальчика по имени, Хеб не знал, как к нему обращаться. — Тебя слишком мало любили… У тебя не было детства. Ты сразу стал взрослым. Это плохо. Ты должен хоть немного почувствовать себя ребенком, которого любят и ждут, очень ждут дома… Это так важно — иметь свой дом… Тебе нельзя оставаться здесь и нельзя лететь на Забаву. Доверься мне и тоже помоги — сделай это ради всех нас. Я хочу спрятать тебя от них, сделать так, как нужно, как правильно. Садись в кресло, я буду говорить, а ты слушай и не противься. Хорошо? Спи, малыш… Ты теперь другой… Ты слабенький и беззащитный. Ты не знаешь обо всех сложностях и жестокостях мира, в котором скоро окажешься, очнувшись. Ты только открываешь его для себя, и тебя удивляет любой пустяк, не интересный взрослым, — вроде жука в траве. Ты еще растешь и, как каждый ребенок, мечтаешь вырасти поскорее, как можно скорее. И ты вырастешь. Повзрослеешь. Не сразу и не легко. Но с каждым новым днем ты обретешь новое знание и однажды, когда придет время, проснёшься. Ты поймешь, что ты есть на самом деле. Вся любовь, вся мощь и мудрость Вселенной, заключенная в тебе, усилится тысячекратно и согреет, преобразит этот мир. Ты часть силы, которая не приемлет разрушения. Она только творит добро — вопреки злу. Расти, малыш… Твои друзья будут рядом с тобой, они будут оберегать тебя, сколько нужно — год или всю жизнь — и надеяться, что чудо произойдет…

Хеб немного страшился того неизвестного, что может произойти с мальчиком в результате проведенного им внушения. Вмешательство в психику всегда чревато. Был большой риск, что детский организм отреагирует неадекватно, незапланированно. Возможен гормональный сдвиг, но лишь бы не мутация… Что ж, делать нечего, нельзя предвидеть всего.

Всё остальное Хеб проделал быстро, четко и без особых нравственных мучений. Скорбь, которую он испытал, узнав о гибели своего мира, развязала ему руки, разрешила многие проблемы: уже не стоял вопрос, как спрятать мальчика, как сохранить его тайну. За всё приходится платить. За гибель Талулы люди заплатят своей смертью. Он, Хеб, — чувством собственной вины, которой будет терзаться всю жизнь. Но если Прорыв осуществится, это искупит всё…

Хеб отнес спящего мальчика в модуль, разбудил и отвел туда же Тики. Погрузив его в глубокий гипноз, внушил всё, что было необходимо: Даррад угрожает, опасность близка, они должны срочно покинуть корабль. В сознание Грайна тоже была вложена программа, полуправда-полуложь, с установкой оберегать мальчика изо всех сил, заботиться о нем и ждать, ждать знака или сигнала, предчувствия или прямого приказа. Грайн узнал о нем не намного больше, чем Александр-младший, и он еще не был посвящен в самое главное намерение Хеба: когда обнаружатся все признаки Прорыва, Грайн должен помочь ему закончить свой жизненный путь — чтобы для него начался иной… светлый… животворящий… Грайн должен сам понять и решить, следовать ли ему своему долгу или подтвердить извечную горькую правду: мужчины-таоны слабы…

…Спящий корабль так и не проснулся. Он взорвался миллионами осколков, разнесших по космосу прах сорока членов экипажа и, в том числе, человека, так легко и торопливо уничтожившего целый мир.

Вспышка света от взрыва осветила два вертких модуля, удаляющихся с места трагедии. Через час после посадки модуля с мальчиками на Землю, Хеб расстреляет его. Грайн будет предупрежден и поведет своих друзей дальше — в неизвестность.

Тики пытался сосредоточиться только на одном: удержать вокруг себя воображаемый прозрачный кокон. Лотис стоит рядом и смотрит на него, чутко прислушиваясь, насторожившись, пытаясь пробиться через преграду на пути к его сознанию. Когда она заглянула ему в глаза, он увидел вместо ее лица размытое пятно. Так его учил Дизи.

— Ян, — сказала Лотис.

Корабль, полученный Тики от нидов, вполне устроил его своим оснащением и маневренностью. Они совершили пробный облет двух ближайших к Земле планет, оставили свой корабль в надежном месте, приняв все меры предосторожности и применив самую высокую степень маскировки, и на модуле вернулись на Землю.

Сели в долине, окруженной старыми разрушившимися горами. Дизи уверенно указал это место на карте. Район поисков был определен гораздо раньше и не им самим. Следы давнего десанта таонов когда-то затерялись именно здесь…

Холодна и печальна была эта поздняя осень с ее унылыми пронзительными ветрами, со взметенными в воздух тучами опавших листьев и летящими по низкому небу косяками птиц. От замка на горе, уничтоженного огнем и мечом, остались одни развалины — грустный памятник людскому безумию. Там даже нечего было рассматривать, но они походили по сохранившимся переходам между башнями, и, тревожа воронье, поднялись на единственную уцелевшую смотровую площадку. Открывшийся сверху вид на долину был еще более удручающим пересохшие русла рек, овраги и редкие, сухие, похожие на растопыренные пятерни, деревья…

Чтобы с чего-то начать, просканировали рельеф местности и решили разрыть курган в самом центре долины. Прибор показал здесь наличие каменной кладки — камнями была выложена могила. Древнее захоронение было необычно глубоким, и именно поэтому не пострадало от грабителей, перепахавших в округе все остальные возвышенности. Дизи на удивление ловко обращался с техникой, имеющейся на модуле и позволившей без проблем извлечь из подмерзшей земли человеческие останки. Когда-то это были двое мужчин и женщина… Полуистлевшие кусочки дорогих тканей, богатая утварь и оружие, захороненные вместе с умершими, указывали на их безусловно высокое социальное положение.

Рики почти не участвовал в раскопках. Нахохлившись, он сидел на отваленной земле в своем теплом комбинезоне или грелся в модуле. Какая-то печаль омрачала его всегда оживленное личико. Иногда он что-то шептал, рассматривая извлеченный из земли боевой меч или золотой кубок, покрытый непонятными письменами.

На второй день раскопок Дизи, изучая остатки одеяния женщины, вдруг взволнованно закричал — на серебряной пряжке платья, когда-то сшитого из зеленого бархата, он обнаружил рисунок из трех лепестков, выложенных по кругу… Дизи никак не мог успокоиться и всё время рассматривал эти лепестки, будто они могли ему что-то рассказать.

Ночью Рики вышел из модуля, потому что не мог заснуть. Луна глядела на него с черного небосклона, усыпанного звездами. Рики смотрел на небо и думал о том, что когда-то и эта луна, и эти звезды видели замок во всем его великолепии и могуществе, наблюдали сверху за людьми, от которых теперь остались только робкие тени и неясные следы, печальные, как крики птиц, гонимых осенью.

Рики вдруг показалось, что он слышит какие-то звуки. Среди них были различимы тихие людские голоса, ржанье лошадей, крики часовых на башнях, звон оружия…Шелестел сад во дворе замка, тявкали собаки, хлопали крыльями птицы, выпущенные из клеток…Звуки становились все отчетливее, ярче. Уже было слышно, как весело журчат по долине реки, на склонах гор шумят густые леса, мельницы стучат крыльями, гоняя воду… На глаза у Рики вдруг навернулись слезы — те, чьи останки сейчас лежали в каменной могиле, тоже жили когда-то в мире, полном этих светлых, радостных звуков. Они любили, возможно, страдали, но память о них стёрло время — самый могущественный и безжалостный властитель… Какими они были?.. О чем мечтали?..

Рики задумчиво смотрел на темные развалины, лежащие прямо перед ним, на сглаженном склоне горы, и у него почему-то кружилась голова. Словно невероятно сладостный сон вдруг охватил мальчика. Он вырос выше леса, гор, выше неба. Темная долина лежала перед ним, как на ладони. Рики осторожно присел и пальчиком дотронулся до крошечного модуля — сверкающей серебристой птички, стоящей у разрытого кургана. Потом он шагнул к развалинам.

Ставшими очень горячими ладонями он трогал камни, из которых когда-то был сложен замок, и чувствовал, что получается очень приятная и необычная игра: камешки ложились один к одному, легко склеивались. Скоро он уже просто ласково водил руками в воздухе, и замок воскресал у него на глазах: выросли башенки, наполнился водой ров, в саду затрепетали деревца и засверкало богатое убранство покоев… Теперь у них снова будет их прежний дом…Они уже жили, снова дышали, снова любили, а, может быть, страдали те, кого когда-то положили в глубокую холодную могилу…У него получилось! Рики тихонько смеялся.

Из модуля у него под ногами вышла маленькая фигурка.

— Рики! — кто-то встревоженно звал его.

Сон-игра тут же кончился, потому что Рики сам так решил. Он снова стал маленьким мальчиком, которому очень захотелось спать.

— Я здесь, — сказал он, выступая из-за модуля.

— Что ж ты не спишь, полуночник? — сказал Тики, обнимая его за плечи.

Я не полуночник, сонно подумал Рики, меня зовут Юни. Прежде чем войти в модуль вслед за другом, он обернулся и, счастливо улыбаясь, посмотрел на замок…

Властислав раньше редко смотрел на звезды, никогда не рассматривал их, зато теперь мерцающие точки на черном небе приближались к нему стремительно, как быстрые птицы. Еще мгновение назад он видел стоящих рядом с ним Ану, Яна, Александра, но Лотис взяла его за руку, повела к черному столу, и вот он уже провалился в бездну, освещенную пылающими солнцами, и летит им навстречу в не измеримом никакими мерками пространстве…

Он пронзал закрученные в спирали гигантские скопления звезд, называемые галактиками, легко огибал колодцы-ловушки черных дыр, облетал понравившиеся планеты, следовал за кометами, распушающими свои длинные хвосты вблизи солнц, и всюду видел следы человеческой жизни, разумной деятельности: странные сооружения самых причудливых форм, удивительные летательные аппараты, диковинные поселения, города… Он весь отдался самому сильному чувству, охватившему его, — восторгу перед этим бурлящим, взрывающимся, густонаселенным, обжитым, сверкающим миром, частью которого он тоже являлся и границы которого так внезапно и беспредельно расширились для него…

Полет закончился. Планета с разводами коричневых, белых и синих пятен, затерявшаяся было среди космических водоворотов, рождающих новые солнца, ждала его, и радостным и желанным было это возвращение домой. Властислав улыбался, когда вдруг очнулся в пещере с давящим низким сводом. Ему сразу захотелось выйти наружу, на свободу — чтобы взглянуть на звезды у себя над головой. Теперь они казались ему совсем близкими…

— Скорей! — закричала Лотис. — Время уходит!

Они все бросились бежать к выходу из пещеры. Ночной воздух стал необычайно свежим и каким-то прозрачным. Словно омытые дождем, шелестели деревья, на них копошились и щебетали птицы. В небо медленно поднимался, как без времени проснувшееся солнце, большой золотистый шар — бывший черный камень с Ненужной горы. Он вращался — с каждой секундой всё быстрее, и, вовлеченная в стремительный горячий поток воздушных завихрений, в небо вдруг со страшным визгом взметнулась из леса скрюченная фигура старухи с большой головой. Она прилипла к золотому шару, ее черный силуэт с растопыренными руками тут же утонул в самой его глубине. Шар поколыхался в ночном небе, и, испустив последнее сияние, растаял тихо, беззвучно, торжественно — как солнце, самодостаточное в своем величии…

Лотис счастливо кричала, воздев к небу руки. Светлая ночь и тысячи звезд, сияющих с небес, разделяли с ней радость этой победы…

Свет, льющийся из пещеры, тоже тихо угас. Тики пошел рядом с Лотис позади всех. Он искоса поглядывал на нее и наконец, решившись, дотронулся до ее локтя. Она взглянула на него — воображаемого кокона, который обычно заслонял от нее его мысли, теперь не было. Этот побледневший, хмурый мальчик с рыжими волосами отважился мысленно рассказать ей обо всем, что случилось на "Росе", и она наконец узнала, кто был виновником гибели ее мира…

Александр стоял и ждал, готовый принять любую кару. Лотис чувствовала, как перекашивается от гнева ее лицо, как корежит её тело, готовое превратиться в зверя, но не хотела этого. Она повернулась и бросилась в чащу — быстрее отсюда, пока не наделала бед…

Тики побежал вслед за ней.

— Я хочу помочь вам! — закричал он. — Я буду ждать тебя, Лотис! Всегда! Верь мне…

9.

Арина возилась с внуками. Как уже повелось у них в семье, она ушла вместе с ними подальше от деревни, и теперь никто не мешал им радоваться общению друг с другом, этому солнечному и ясному зимнему дню да легкому морозцу, кусающему щеки. Мальчишки, как медвежата, барахтались в снегу, кубарем скатывались с крутого берега Синей Речки. Зоинька съезжала на санках с важным, невозмутимым видом — маленькая королева в окружении обожающих ее подданных…Мальчики с радостью таскали на горку ее санки, а Арина поднимала наверх ее саму, закутанную в теплую шубку и пуховую шаль.

— Бабушка! — вдруг испуганно закричал Сережа.

Арина обернулась. Павлик стоял на самом краю высокого крутого обрыва, нависшего над синим льдом реки.

— Павлуша…Ты что это, а? — севшим голосом крикнула ему Арина и принялась взбираться по склону вверх, туда, где он стоял с таким решительным видом…

— Бабушка, стой внизу, я сейчас прыгну! Я стану птицей… — донеслось до нее.

Арина схватилась за сердце.

— Миленький мой… — заголосила она. — Подожди меня…

— Не бойся, бабушка! Помнишь, мы тогда прыгали с Дизи и Тики?.. Дизи превратился в большую птицу, мы опустились на землю на его крыльях… Он сказал, я тоже смогу… — Ветер относил слова Павлика в сторону, но каждое из них гремело у нее в ушах. Ей казалось, что она сама сейчас превратится… в птицу… так ей хотелось успеть и задержать его…

Сережа снова закричал, показывая рукой на небо. Огромный серебристый диск с яркой выпуклостью посередине опускался рядом с ними на берег реки. Арина, задыхаясь, взобралась наконец наверх, подхватила на руки Зоиньку и, как наседка цыплят, прижала к себе подбежавших мальчиков.

Погасли лучи, исходящие из странного аппарата, распахнулась дверь, выставился наружу длинный трап, и по нему съехал на заснеженную дорогу вдоль реки всадник на красно-рыжем коне. Сопровождал его звонко лающий рыжий лохматый пес. Всадник был одет в красивую, но слишком уж старинную одежду — плащ на меху, высокие сапоги, причудливую соболью шапку… Гнедой конь его взвился на дыбы и, взбрыкивая передними ногами, понесся по полю. Пес, как пуля, помчался следом.

— Властислав! — закричал Павлик.

Король обрадованно приветствовал его. Следом за ним, на белом коне, из диска вылетела прекрасная принцесса в синем плаще, с распущенными до пояса черными кудрями, а за ней — белокурый юноша, одетый под стать обоим всадникам, только конь у него был черный, как смоль.

Дети закричали от восторга. Зоинька захлопала в ладоши, наблюдая, как всадники кругами носятся по полю. Чудеса тем временем продолжались. В проёме двери показался улыбающийся… Федор. Арина узнала его только тогда, когда он обнялся с Павлушей и подошел к мокоши поздороваться. Арина во все глаза смотрела на его ноги, Федя смеялся и весело отвечал на все их вопросы.

В сопровождении высокого светловолосого молодого мужчины из диска появились Тики и Дизи. Всё бы ничего, но у незнакомца было голубое лицо. Арина оторопело смотрела на него, а тот только улыбался.

— Нравится? — вдруг вклинился он в оживленный разговор Арины с Тики.

— Почему… это?.. — Арина показала на свои щеки, спрашивая о причине столь странного цвета его лица. Он ответил охотно:

— Я ищу девушку, у которой голубое лицо… Она не появлялась здесь?..

Все смеялись весело, беззаботно… Федор ушел в диск и вывел оседланного, серого в яблоках коня, вскочил на него и присоединился к остальным всадникам.

— А где… маленький?.. — поискав глазами, спросила вдруг Арина. — Мы так скучаем по нему…

— С ним всё в порядке… — ответил Тики, но Арине показалось, что в его глазах промелькнула печаль.

Дизи улыбнулся и кивком головы подтвердил слова друга. Он был таким исхудавшим, совсем прозрачным от слабости, что у Арины защемило сердце. Она крепко прижала мальчика к себе и поцеловала в светлую непокрытую голову. Он смущенно принимал эту ласку.

Кто-то еще появился в проеме двери, но не вышел, продолжал стоять в тени, наблюдая за людьми, — огромный, черный, мохнатый… с красными глазами… Арина с тревогой смотрела в его сторону.

— Не бойся, — сказал Дизи. — Это друг.

…Они говорили с ней недолго, так как торопились, потом попрощались и ушли все в свой странный аппарат. Вернулись с прогулки всадники и, одарив Арину и ребятишек приветливыми улыбками, тоже исчезли в глубине диска. Но он не улетал, стоял на месте, дверь по-прежнему оставалась открытой, и Арина, как завороженная, смотрела на черный проем. Свидание получилось радостным, но мокошь охватило плохое предчувствие.

На пороге появилась женщина в голубом теплом комбинезоне.

Арина не сразу узнала ее. На лице у нее виднелись следы не то от ожогов, не то от страшных ран, но глаза оставались прежними — синими, яркими, как у Зоиньки…

Мокошь ахнула и, крикнув мальчиков, побежала по дороге прочь от женщины, спускающейся с трапа. Ей было тяжело бежать с внучкой на руках, но она неслась изо всех сил и, как ей показалось, долго. Мальчики, ничего не понимая, бежали рядом, пока Арина, выбившись из сил, не упала прямо в снег, уронив девочку… Цветастая шаль ее съехала набок, в рукава шубы набился снег. Когда Арина поднялась на ноги, Лотис стояла прямо перед ней и держала Зоиньку на руках. Та совсем не испугалась незнакомой женщины, напротив, прижималась к ней, обхватив ручонками, и улыбалась Арине.

— Отдай… — с тоской сказала Арина.

Лотис взяла за руку Сережу, тот — Павлика, и с девочкой на руках пошла к диску, стоящему далеко в поле…

Ноги у Арины словно примерзли к земле, она хотела шагнуть и не могла, хотела заплакать — горло будто сдавили, и из него вырывалось только судорожное дыхание…

На полпути Сережа принялся беспокойно оглядываться на Арину. Он дернул Лотис за руку и молча посмотрел ей в глаза. Она обернулась, взглянула на Арину, потом на мальчика и нехотя кивнула. Сережа обнялся с Павлушей, поцеловал девочку и побежал назад, к Арине, скорбно застывшей на дороге.

Лотис снова двинулась вперед, уводя с собой Павлушу и Зоиньку…Теперь уже Павлик что-то сказал ей, решительно, как он всегда умел. Лотис снова согласилась — наверное, потому, что Арина произнесла про себя все молитвы, какие вспомнила. Павлик поцеловал Зоиньку и тоже побежал назад. Сережа бросился ему навстречу, и они снова обнялись, теперь уже радуясь встрече, а не прощаясь… Арина не успела ахнуть, как оба они превратились в двух белых голубков и полетели к Лотис. Они покружили над Зоинькой, касаясь ее крыльями, садясь ей на ладошки, и вскоре вернулись к Арине. Секунда — и они снова дети. Она крепко взяла их за руки.

— Забыла, как прощаются? — хмуро сказала ей Лотис, повернулась и с Зоинькой на руках вошла в серебристый диск. Девочка, глядя через плечо Лотис, махала Арине ручкой.

Арина перевела дух, поправила сбившуюся шаль и сквозь слезы речитативом затянула древнюю ритуальную песню, что передавалась в их роду от мокоши к мокоши:

— Ты вернешься, дорогая… Ты взойдешь на этот зеленый холм…

Диск плавно взлетел, слегка накренился и через мгновение уже исчез, но Арина, протянув руки к опустевшему белому небу, продолжала:

— Я обниму тебя, и мы никогда не расстанемся, пусть даже солнце собьется с пути и ночь прогонит день…

— Что ж, пусть звезды приблизятся к нам и освещают нам дорогу… тихо проговорила Лотис, глядя на удаляющуюся Землю.

Вот она стала меньше, еще меньше… И совсем исчезла с экрана.

Эпилог

— Михалыч… Слышишь? Пойдем, а? — Вася, молодой геодезист, стоя на коленях, заглядывал в палатку и дергал начальника геологической партии за ногу.

— Полог закрой, гнус сожрет, — донеслось из палатки сонное бормотание.

— Уйдут ведь, — с тоской сказал Вася. — Эх, вы, люди-человеки…

— Ты опять за свое? Говорил вчера… тебе не наливать больше…

— Да не пил я! Вылазь, Михалыч, очень тебя прошу! — В голосе Васи зазвенело отчаяние. — В последний раз!

Из палатки высунулась голова.

— Опять лохматый и страшный пасёт мамонтов?

— Ага.

— Вась, это белая горячка, — предупредил Михалыч, выбравшись наружу и натягивая сапоги. — Исключительно для того, чтобы ты оставил нас в покое… Но предупреждаю… Ты уже всех замучил…

— Быстрее… — взмолился геодезист.

…Они почти бежали по тропинке, протоптанной в зарослях. Размякшая от дождей земля скользила под ногами. Ночной воздух был влажным, холодным, и в двух шагах деревья казались сплошной непроницаемой стеной. Но на востоке сквозь сырой туман уже поднимался робкий рассеянный свет.

— Здесь, — тихо сказал Вася, когда они вышли к большой поляне. Затаиться надо, а то учуют.

Впереди были различимы только неясные тени, но Михалыч вдруг почувствовал, что где-то рядом находятся крупные живые существа. Отдаленный хруст ломаемых ветвей, шевеление деревьев говорили о том, что, возможно, там, в темноте, таится опасность для человека.

Деревья на дальнем краю поляны с оглушительным треском повалились, и прямо перед сидящими в зарослях людьми выросла темная гора — огромный, покрытый рыжей шерстью слон с бивнями устрашающих размеров. Длинным волосатым хоботом он обвил низкорослое дерево, выдернул его из земли и принялся рыть бивнями влажную почву, добираясь до сочных корней растения.

Скоро на поляну вышел еще один мамонт, совсем маленький. Мамонтенок поднял хобот и негромко затрубил. Большой мамонт успокаивающе ответил и тяжелой поступью затопал к встревоженному детенышу.

— Солнце уже встает, значит, самое время… Сейчас засвистит… погонит их… — шепотом сказал Вася оцепеневшему Михалычу.

— Кто? Йети? — хриплым голосом спросил тот.

— Ну, да.

— Вася, ущипни меня!

— Я сам весь в синяках, целую неделю себя щипаю. Говорил ведь… Еще не верят!

— Вась, — жалобно сказал начальник партии, — а чё это делается-то, а? Конец света, что ли?

— Наоборот, — горячо зашептал геодезист. — Лишь бы только никто не пострелял их… Набегут, гады, как узнают… Пошли поближе подойдем, а то не увидим…

Они встали и, пригнувшись, осторожно пошли вперед. Через несколько мгновений оба уткнулись лбами в невидимое заграждение. Они ощупывали его руками, хлопали по нему, пинали — прозрачная, но на удивление прочная стена препятствовала их продвижению вперед, надежно защищая пасущихся на поляне существ от существ двуногих.

Вася с Михалычем пошли вдоль стены, время от времени хлопая по ней. Она уходила далеко в тайгу. Они кидали высоко вверх шишки — шишки отскакивали, как мячи. Вася радостно хохотал. Михалыч сокрушенно качал головой:

— Вот паразиты… что придумали…

— Да это же выход, Михалыч! Братья-инопланетяне, снежные человеки! кричал Вася, оглядывая просыпающуюся тайгу. — Уважаю! Привет вам всем от людей-человеков!

Нежно щебетали птицы и гудели пчелы, перелетая с цветка на цветок. В размытой дымке утра казались нарисованными акварелью длинная сосновая аллея, в конце нее белый дом, прозрачная речушка, дно которой было выложено разноцветными камешками, и лес по краю обширного поместья.

Лужайка перед домом была усажена тюльпанами. Они обогнули ее и вошли в дом. Внутри он был так же красив, как и снаружи, но необитаем и потому печален. Они прошлись по комнатам, в которых никто не жил, постояли в детской — дом был холодным и пустым.

— Не надо было сюда приходить, — сказал Грайн. — Тебе нужно уже успокоиться.

Александр кивнул. Потому он и пришел сюда — чтобы успокоиться, чтобы найти того, кого здесь быть не может…

— Тут неуютно, тебе не кажется? — сказал он.

— Пошли в зоопарк, — предложил Грайн. — Там Туз, его любимый лев. Он всё время с ним играл.

… Клетка была открытой и пустой. Они постояли перед ней и бесцельно пошли по одной из многочисленных тропинок, пересекающих парк.

Издалека донесся слабый рык и довольное фырканье — навстречу им по аллее шел большой желтый лев, а рядом с ним, положив на гриву льва свою тонкую руку, — маленький мальчик. Птицы порхали у него над головой, касаясь крыльями волос. Ослепительное сияние окружало его, самого сотканного из света, пронизанного им, и улыбался он так же лучисто и светло…

В нескольких шагах от мальчиков он остановился. Александр молча смотрел на чудесное видение, и от радости слезы навернулись у него на глаза. Грайн был взволнован не меньше, и им всем не нужны были слова.

Александр наклонился, поставил на дорожку деревянную машину, которую держал в руках, и подтолкнул ее к мальчику. Она покатилась прямо к его ногам. Он тихо засмеялся, поднял игрушку и прижал к груди.

…Они уходили по сосновой аллее — лев и мальчик, окруженный сиянием… Вот мальчик повернулся и в последний раз помахал ручкой. Александр с Грайном, замерев, смотрели им вслед — долго, пока они не исчезли за поворотом.

Травы колыхались в предрассветной мгле, и легкий свежий ветер, качающий их, доносил до нидов ароматы цветущего клевера. Обилие растительности — трав, цветов, кустарников — поражало, совсем редкими были каменные островки, устоявшие под ее натиском. Черные точки модулей, большой стаей падающие с неба, садились на эти крохотные безжизненные участки равнины, и вскоре густо облепили их.

Дрофы и куропатки копошились под ногами, не обращая внимания на высоких волосатых существ, выбирающихся из модулей; просыпаясь, шевелились птицы на кустах; вдалеке проскакал табун сайгаков, совсем рядом с Соном пробежали несколько козочек и прошел, чутко принюхиваясь, олень с ветвистыми рогами.

Это непуганое, счастливое царство дышало благополучием и спокойствием, и сердца нидов гулко стучали от счастья. Здесь не нужно будет, как на Земле, сооружать убежища и питомники для истребляемых и исчезающих животных, а уходя с планеты, — оставлять огромные полипластовые самообеспечивающиеся биосферы, в которых животные и птицы чувствовали бы себя комфортно и спокойно…Так нидам, покидающим Землю, пришлось сделать, чтобы защитить зоопарк, который они вернули людям.

Это был слишком драгоценный дар, но взамен народ Сона получил свой собственный дом, эту планету, которую тоже назвал Землей. По решению Александра, их прежний, параллельный, мир был отдан четвертым, чем на какое-то время была снята острота проблемы перенаселенности их жизненного пространства. Конечно, это потребовало от Галактического Совета дополнительных усилий — чтобы надежно защитить землян от возможной экспансии четвертых, приблизившихся теперь к Земле ровно на одну параллель. Сон много размышлял о резко изменившемся, ставшем таким лояльным, отношении Александра к ненавистным для нидов четвертым, но так и не узнал, что причина этого — горький опыт, приобретенный мальчиком. Александр не хотел повторять ошибок своего отца, с излишней поспешностью принявшего ответственное решение.

…Стоя у модулей, ниды принялись прямо из рук выпускать в саванну мелкую живность, привезенную с Земли, — мышей, кроликов, сусликов, великое множество пичужек — и в нетерпении посматривали на посветлевший горизонт.

Там вдруг задрожало небо, и из-за ровного края земли хлынули широкие золотистые потоки. Величественное, нестерпимо яркое светило вставало сейчас только для нидов, и, мгновенно рассеявшись по равнине, они пошли по высоким травам навстречу ему — чтобы впервые поприветствовать своё Солнце…

2000 г.

Ирина Скидневская закончила Томский государственный университет, по образованию филолог. Фантастику любит с детства, но способность создавать другие миры обнаружила у себя недавно. Высшим достижением цивилизации считает музыку, а своими главными, уже созданными, произведениями — двух своих сыновей, Романа и Виталика. Обожает Элтона Джона, Клиффорда Саймака, цветы и хорошую погоду.

Живет в г. Томске и искренне желает своим читателям счастья и благополучия.