Звериная страсть

Дай сердцу волю — приведет в неволю

Я скользнула за тяжелую дубовую дверь библиотеки, скрип петель отозвался в тишине. На мне было лишь ночное платье и белая меховая накидка, что так нежно прикасалось к коже.

Прогуливаясь неспешным шагом, я накручивала на палец прядь волос. Библиотека была огромной, заставленной высокими стеллажами, которые жалобно скрипели под тяжестью бесчисленных томов. В косом свете, проникающем через заиндевелые витражи, плясали пылинки.

Я двинулся вглубь лабиринта, ища одну конкретную книгу — по слухам, в ней содержался ключ к снятию метки, омрачавшей мою новую жизнь.

Подойдя к ряду больших окон, выходящих на заснеженные пруды, я заметила Кирилла, бредущего по заснеженной тропинке к садам.

На моих губах возникла улыбка, и я слегка прикусила губу: его появление зажгло во мне искру заинтересованности. Еще за завтраком Агний посоветовал мне поучиться у Кирилла искусству медитации, которое он с недавних пор начал практиковать в надежде обрести внутренний покой. Как мило.

Мысли в голове коварно кружились, когда я наблюдала за его легкой поступью по снегу, каждый шаг оставлял за собой след, который вскоре будет поглощен дыханием зимы.

Я вернулась к своим поискам. Мои пальцы пробегали по корешкам, украшенным позолоченными буквами — названиями, обещающими дать мудрость или заблуждение, — но ни в одном из них не было того, что я искала.

Но стоило мне потянуться за толстой книгой с названием «Летописи Чернобога», как вокруг моего запястья мгновенно обвилась тонкая лента из черного шелка. В попытке вырваться из пут, меня обуяла тревога, и в этот же момент из теней выдвинулись другие ленты, обвиваясь вокруг моих рук и туловища.

Они неумолимо затягивались, отрывая меня от пола и делая беспомощной. Мой рот был опутан, глуша мои крики, а очередная лента заслонила мои глаза, погружая меня в кромешную тьму.

Я погружалась все глубже, пока в окружающей черноте не зажглось мерцающее пламя — вспыхнули красные свечи.

И я обнаружила, что стою по колено в омуте мутной воды.

Свечи зловеще затрепетали, окружая меня со всех сторон, и вода пошла рябью. В ней стали появляться какие-то видения.

Снова… Я оказалась в чьих-то воспоминаниях.

Перед глазами возник образ мальчика с черными вороными волосами и темно-синими очами — Казимир, лицо которого было измазано грязью и отчаянием.

Мальчишка скитался по пустынным улицам в одиночестве, его маленькая фигурка содрогалась от ночной прохлады. Рок судьбы распорядился жестоко — его продали в публичный дом, где набитые деньгами престарелые господа забавлялись с малолетними юнцами.

Действие перенеслось на театральные подмостки, где под лучами красных светильников выступал угрюмый Казимир. Он двигался с изяществом, порожденным презрением ко всему, и сладко пел, невзирая на свою горькую участь. Он выступал перед глазами, которые видели лишь поверхностное и мимолетное зрелище — объект для их извращенного досуга. Смех и аплодисменты были пустым эхом на фоне происходящего, Казимир был в плену этого существования.

И однажды… Мальчик очень приглянулся одному из влиятельных чиновников в этом уезде, человеку, чье влияние определяло судьбы многих людей.

После этой встречи юноша так и остался лежать обнаженным на полу помоста. Он был сломлен — как телесно, так и душевно.

Следующее видение, которое я наблюдала, — это Казимир, висящий в петле на затемненной сцене. Он решил, что это и будет его спасением.

Однако волею судьбы, в театральный зал случайно заглянула пожилая зажиточная барыня. Проворным движением она опустила рычаг веревки и тем самым избавила юношу от гибели.

Из признательности — или, пожалуй, из чувства обязанности — Казимир перебрался в ее роскошное имение по настоянию барыни. Однако то, что должно было стать для него приютом, превратилось в очередную темницу. Пожилая женщина с упоением наряжала его в роскошные женские платья и наносила на его лицо макияж, превращая его в того, кем он не был и кем становиться не желал. Но возразить ему было нечего — она была его спасительницей, а он — ее куклой.

Чувство ненависти к ней копилось до тех пор, пока не стало невыносимым. Казимир люто возненавидел ее не только за ее поступки, но и за то, что она лишила его выбора — барыня решила за него, что он должен жить.

Тогда Казимир разработал план. Когда его хозяйка готовилась ко сну, он поднес к ее постели два бокала — один с вином, другой с ядом. Сам он не помнил, в каком из них был яд.

Наблюдая за тем, как она отпивает, а красный браслет с гранатовым оттенком поблескивает на ее руке, он тоже поднес бокал к губам.

Минуты тянулись, а старушка все хихикала, рассказывая ему очередную историю из своей молодости. Она потянулась за гребнем, чтобы расчесать волосы Казимира, как делала это каждый вечер. Но как только он уселся к ней спиной, послышался глухой удар тела о пол.

После кончины барыни выяснилось, что старушка по какой-то причине завещала все свое немалое состояние Казимиру. Вскоре в Белоярске был возведен величественный собор — самый красивый дом Божий во всей губернии. Кто оплатил сию работу было неизвестно, но именно в этих освященных стенах Казимир встретил ее — Сияну.

Она появилась в соборе в рыданиях, ее печаль была осязаема, пока девушка искала спасения среди каменных колонн и витражей. Когда они беседовали наедине при свете свечей, он потянулся, чтобы вытереть слезу, скатившуюся по ее прекрасной щеке.

Наблюдая за ними с поверхности омута, я испытала непредвиденную волну эмоций: из моих глаз сами собой потекли слезы.

Я напряженно заморгала и отвернулась от видения, но повернувшись обратно, обнаружила, что меня заволокло тьмой.

Я резко пробудилась, растерянно озираясь по сторонам, и осознала, что задремала над книгой в библиотеке. В ноздри ударил запах состаренной бумаги, я поднялась на ноги и потерла глаза, чтобы разогнать остатки сна, упорно цеплявшиеся за мое сознание.

«Значит, больше всех ты ненавидишь себя…» — тихо произнесла я.

Я направилась к окну, рама которого поскрипывала под напором порывов ветра. Захлопнув его настежь, я перевела взгляд на раскинувшиеся вдали сады. В уголках моих губ скривилась недобрая улыбка.

Я развернулась и направилась в свои покои.

Платье, которое я выбрала, было из шелка глубокого малинового оттенка, который облегал мою фигуру, подобно второй коже, подчеркивая каждый изгиб. При движении ткань переливалась, ловя отблески света. На плечи я накинула накидку из черного меха.

Макияж я наносила с особой скрупулезностью — каждый штрих краски еще больше преображал меня, превращая в воплощение соблазна. Малиновый оттенок на губах завершил преображение. Я не сразу узнала собственное отражение в зеркале. Это был кто-то другой — наилучшая версия меня.

Я выпорхнула из покоев и направилась на улицу.

Сад представлял собой заповедник, окутанный белым покровом: снег устилал каждую поверхность, как тончайшая вуаль. Среди этого безмятежного пейзажа сидел Кирилл — бледный молодой художник с сизыми волосами, обрамлявшими его лицо, как клубы тумана. Сгорбившись над мольбертом, он погрузился в свой мир, где черный цвет свободно смешивался с белым холстом. В его арсенале больше не было никаких красных тонов.

Я приблизилась к нему, каждый мой шаг был рассчитан на то, чтобы привлечь его внимание.

Когда он наконец поднял глаза, на его лице промелькнуло удивление, сменившееся чем-то более настороженным — смесью восхищения и опаски.

— Могу я присоединиться к тебе? — ласково предложила я, проводя пальцем по краю мольберта.

Кирилл неспешно кивнул: я устроилась на стуле напротив него за небольшим чайным столиком, уставленным кистями и палитрами с тусклыми красками.

— Моя госпожа, я тут подумал, — нерешительно начал Кирилл после минутного молчания, — а не обучить ли тебя медитации… Это могло бы помочь тебе контролировать твою… тьму внутри.

Он устроился напротив меня и аккуратно взял мою руку в свою, его пальцы приятно коснулись моей кожи.

— Медитация — это не столько концентрация, — начал он. — Это и умение дышать.

Я кивнула, наблюдая за тем, как он с сомнением подносит руку к моей груди.

— Не дышите так, — наставил он, в его речи промелькнул намек на разочарование. — Ты дышишь так, будто воруешь воздух. Дыши полной грудью.

Я шлепнула его по руке, так как она начала съезжать вниз.

Реакция Кирилла была незамедлительной — его глаза заблестели от накативших слез, грозящих вот-вот пролиться.

— Да что же ты за мужчина такой, если постоянно норовишь разреветься? — огрызнулась я, поднимаясь с места. Его ранимость ужасно бесила меня.

— …Мужчина? Как же я могу быть мужчиной, если я даже никогда… Никогда… — его голос сорвался на шепот, и он вытер глаза, размазывая черную краску, которая была на кончиках его пальцев — разительный контраст на фоне его бледной кожи.

Я на мгновение замешкалась, приподняв брови.

— …У тебя что, никогда в жизни не было… женщины?

Я смотрела, как он отворачивает голову, и стыд разливается по его щекам.

— Посмотри на меня, Кирилл! — твердо велела я, взяв его за подбородок. Он неохотно подчинился, открыв безупречные черты лица, омраченные выступившей из одной ноздри струйкой крови.

— О, — пробормотал он с невинной улыбкой, — похоже, я сильно разнервничался от твоего вопроса. Ты вынуждаешь меня изрядно тревожиться, моя милая госпожа.

Было что-то обескураживающе чарующее в том, с какой легкостью он принимал свою душевную боль, изображая из нее некий аксессуар.

Я опустилась на колени рядом с Кириллом, коснувшись его коленей.

— Знаешь, — начала я, мой голос был низким и знойным, — трудно сосредоточиться на медитации, когда в голову лезут всякие непристойные мысли о моем мастере.

Слова соскользнули с моих губ, как мед, сладкие, но с оттенком порочности.

Его глаза расширились, в их глубине зажглось удивление.

— …Какие мысли? — тихо спросил он.

— Грязные… Мерзкие, прелестные мысли, Кирилл. — улыбнулась я, поставив локти на его колени и наклонившись ближе. — Мысли о том, как его гениальные руки исследуют каждый кусочек меня. О том, как ощущаются его губы, ласкающие мою чувствительную кожу… о том, как он упирается в меня своим… телом.

Дыхание юноши прервалось, и я увидела, как по его щекам пробежал румянец — восхитительный цвет.

— Расскажи мне подробнее, прошу, — мягко попросил он, с особым трепетом пропуская мои волосы сквозь пальцы.

Я наклонилась ближе, позволяя себе полностью насладиться моментом.

— Я думала о том, каково это — почувствовать тебя внутри, — прошептала я, придавая каждому слову искушающую нотку. — Чувствовать вкус твоей кожи… полностью погрузиться в тебя.

Я протянула руку и коснулась кровавой дорожки на его лице, запечатленной ранее, и медленно накрасила свои губы этим пунцовым цветом, словно помадой, созданной из самого греха.

Кирилл наблюдал за мной с благоговейным восхищением, не осмеливаясь и сдвинуться с места.

— Моя муза… Ты уподобляешься Богу. — вздохнул он, завороженный увиденным. — Смилуйся надо мной… Прошу.

Внезапно что-то кольнуло в груди — жгучее ощущение. Оно словно вгрызалось в меня, оттаскивая от Кирилла.

Не раздумывая, я вскочила на ноги и побежала без оглядки — сердце рвалось наружу, не понимая, что со мной происходит.

Захлопнув за собой дверь, я прижалась к ней спиной, с трудом переводя дыхание. Сбросив с плеч меха, я увидела, как на груди проявляются следы от когтей.

Метка Морана… Теперь она будет портить все мои сладостные утехи с другими? Да чтоб его!!

Когда я прогуливалась по лабиринтообразным залам поместья, тени следовали за мной, как мои слуги. Я кусала ногти, пребывая в расстроенных чувствах. Эта метка не только не позволит мне развлекаться со щенками теперь, но и не даст подпитываться от них энергией. Я непременно должна что-то сделать со своей связью с Мораном. И чем скорее, тем лучше.

«Да. Мы должны убить его. Он этого заслуживает». - произнес сладкий голосок в моей голове.

Ноги сами понесли меня все глубже в недра поместья, пока я не набрела на мраморные купальни, поблескивающие при свете многочисленных ламп. Воздух был густым от влажности и земляного запаха, смешивающегося с чем-то цветочным, — разительный контраст. Вид был завораживающим: стены украшали искусные мозаики, на которых были представлены сюжеты о блаженстве и ублажении.

Я уже хотела было уйти, но возникший неприятный зуд в области груди остановил меня — сильное побуждение потянуло меня дальше внутрь, в отделанные мрамором бани.

Словно влекомая невидимой силой, я устремилась вглубь полумрака и насыщенного парами воздуха.

Как вдруг передо мной возникло богоподобное мужское тело — белые волосы, ниспадающие до плеч, черные глаза, которые, казалось, поглощали весь свет вокруг. Моран вышел из дымки пара одной из купелей без малейшего намека на одеяние: вода поблескивала на его гладкой коже, как жидкое серебро при приглушенном свете.

Я с трудом оторвала взгляд от места ниже его пояса. Как он может быть таким… здоровым.

— Он что, издевается?! — пробормотала я под нос, пытаясь сосредоточиться на чем угодно, кроме него — воплощения порока, стоящего передо мной в таком непринужденном виде.

— Что ты здесь забыла? — прорычал Моран, глядя на меня с откровенной неприязнью, которая ощущалась на ощупь.

Я ответила на его взгляд насмешливой улыбкой.

— О, в самом деле? Ты совсем не догадываешься? — притворно безобидно ответила я, подходя ближе.

— Секс предложить хочешь? — проворчал он после короткой паузы, и в уголках его губ дрогнула хладнокровная усмешка. Но, прежде чем я успела ответить, он отстраненно добавил: — Ты не в моем вкусе.

Как только он отошел, чтобы обернуть полотенце вокруг бедер, я без стыда и колебаний проводила его взглядом. Каждое его движение было выверенным и уверенным — в нем чувствовался неоспоримый магнетизм, который будил что-то глубоко внутри меня — необузданное желание, которое невозможно было игнорировать даже упырю, таившемуся внутри.

— …Ты тоже не в моем вкусе, — жестко возразила я.

Моран снова хмыкнул, звук был низким и издевательским.

— Тогда почему при виде моего члена у тебя во рту все пересохло? — беспечно вопросил он, повернувшись ко мне лицом.

Даже упырь внутри меня затих от такого дерзкого высказывания.

С нарочитой медлительностью я потянулась к шелковому платью, которое прилегало к моему телу. Пальцы скользнули по тонкой ткани, и я начала развязывать его завязки на груди.

Стоять перед ним без верха оказалось волнующе приятно.

— Последнее мое предупреждение, волчок, — шепнула я, указывая на метку между моих грудей. — Сними с меня это. Иначе… Сильно пожалеешь.

— Определенно не в моем вкусе, — неодобрительно заключил Моран, окинув меня острым взглядом.

Я дотянулась до кувшина с красным вином, стоявшего на маленьком столике неподалеку. Не сводя с него глаз, сделала глоток.

И без малейшего промедления выплеснула жидкость ему в лицо. Круто повернувшись на каблуках, я с чувством удовлетворения бросилась прочь от него.