Звериная страсть

Тихие воды глубоки

Я вбежала в просторную гостевую комнату на первом этаже. Мой взгляд сразу же упал на Рати, который сидел на полу у камина и что-то прижимал к себе, завернутое в бурое покрывало. Рядом с ним скрестив руки, стоял Юргис, а Кирилл переминался с ноги на ногу, что-то обеспокоенно шепча. Его раны исчезли, а щеки вновь приобрели здоровый оттенок. Я была этому очень рада.

Когда же я подошла ближе, внимание всех мужчин в помещении переключилось на меня. Но их взгляды тут же сместились, когда за мной бесшумно проследовал Казимир и остановился подле меня с присущим ему чувством превосходства.

Взгляд Кирилла печально упал, затянувшиеся царапины на его лице были отражением тягостных событий. Губы Рати поджались, что придало ему почти детское очарование. Юргис, будучи неизменным шутом, издал негромкий свист и отступил в сторону, демонстрируя беззаботность.

У меня перехватило дыхание, когда Рати осторожно раскрыл покрывало, открывая взору истерзанное и обезображенное следами укусов мужское тело.

— Что произошло? — Казимир первым озвучил вопрос, который хотелось задать мне.

— Я нашел его в нашем саду. Он пересек багровую реку, спасаясь от упырей, — промолвил Рати, его черты омрачились неподдельным переживанием.

Юргис, никогда не упускающий случая навлечь смуту, указал на меня пальцем.

— Ага, прямо как эта человечиха! Но по какой-то причине она все еще жива, в отличие от этого бедолаги. — он жестом указал на бессознательного мужчину. — Он не выживет, — бессердечно прибавил Юргис и зашагал прочь.

Рати выругался под нос, глядя вслед удаляющемуся Юргису.

Когда в гостиную стремительно впорхнул Агний с подносом снадобий, его взгляд на мгновение задержался на мне и Казимире, а затем переместился на раненого незнакомца.

— Я сделаю все возможное, чтобы облегчить его страдания, — произнес Агний, и его голос подействовал как бальзам на напряженную обстановку.

Между тем от речи Казимира по залу будто пробежал ледяной ветер.

— Я займусь подготовкой к погребальной церемонии.

Агний окинул взглядом распростертого на полу мужчину, черты лица которого были очерчены мучительной гримасой. Изодранная верхняя одежда безвольно висела на его хилом теле, а дыхание было прерывистым.

Агний опустился на колени подле него и стянул с рук белые перчатки, которые он, вероятно, использовал за работой. Протянув руку, он прикоснулся ко лбу мужчины.

— …Пожалуйста, — вдруг жалобно прошептал мужчина. — Похороните меня в моих землях за горами. Моя деревня там недалеко. Моя жена… она должна найти мою могилу.

Агний, взгляд которого был таким же безотрадным, сколь и вьюга за окнами, лишь молча кивнул.

— Даю слово. Ваша просьба будет исполнена.

Я испытала неодолимое желание броситься к этому мужчине, пообещать ему, что он не встретит свой конец так скоро и здесь, что впереди у него еще долгие лета. Но я оставалась неподвижной, наблюдая за тем, как Агний, аккуратно дает ему какое-то снадобье и заводит с ним разговор, интересуясь его именем, детьми и их именами, его супругой и тем, как они познакомились. Каждый вопрос, каждое воспоминание, казалось, облегчали страдания мужчины, вызывая у него слабую улыбку при рассказах о прожитых радостях.

Рати все это время гладил мужчину по голове с нежностью, которая не соответствовала мрачному антуражу. Агний крепко сжимал руку пострадавшего, безмолвно наблюдая за тем, как некогда живой дух мужчины постепенно стал угасать.

А затем, с последним вздохом, бренная фигурка старика обмякла, его веки прикрылись в мирном покое, пока его тело дряхлело с каждой секундой из-за действия багровой реки. Агний склонил голову в молчаливом почтении, в тусклом полумраке блеснула одинокая слеза.

У меня подкосились ноги: я была подавлена хрупкостью человеческой жизни. Смерть была для меня еще не таким близким явлением.

Внезапная хватка за мой локоть вернула меня из состояния оцепенения, и, моргнув сквозь слезы, я обнаружила, что рядом со мной возвышается Моран. Не говоря ни слова, он в грубой манере усадил меня на диван, выражение его лица при этом оставалось непроницаемым.

Остановившись возле Агния, Моран заговорил с ним приглушенным тоном. Я не расслышала, что он говорил.

Лицо Агния ожесточилось, в глазах разного цвета блеснул вызов.

— Мы не бесчеловечны. Я не буду этого делать. — заявил он непреклонно.

Моран вскинул бровь, и по его губам расползлась кривая усмешка.

— Если не ты, то кто-нибудь другой, — бросил он, задерживая взгляд на Рати.

Агний поднялся на ноги, сохраняя твердую решимость.

— Нет. Мы не отдадим его упырям. Я лично позабочусь о том, чтобы он был упокоен вблизи своей деревни. Я дал обещание.

Агний с несгибаемой стойкостью поднял на руки безжизненное тело и понес его к своему кабинету в подвальных палатах.

Кирилл привстал, чуть пошатнувшись. Хочу поспешить поддержать его, но он отворачивается и упирается ладонями о камин, уставившись на языки пламени. Словно в гипнозе, художник начинает разматывать бинты на руках. Одна за другой белые ленты спадали с его запястий.

Кирилл некоторое время стоял так, отрешенно глядя на пламя. Но затем одним резким движением он метнул все повязки в огонь.

Пламя взметнулось вверх, поглощая полотно оранжево-красным жаром. Художник отшатнулся назад, его глаза расширились от ужаса, как будто внутри него бились незримые силы. Не говоря ни слова, он круто развернулся и бросился к парадной лестнице, его шаги эхом отозвались в глубине дома.

Я захотела последовать за ним, предложить утешение в столь тяжелое время, но Рати остановил меня, мягко прикоснувшись к моему плечу.

— Не стоит. Эти смерти, порожденные багровой рекой, всегда больше всего сказываются на Кирилле, — шепнул он. — Возможно, мы не увидим его еще несколько дней. Ему нужно побыть какое-то время с самим собой, залечить душевные раны, которые вновь открыли эти трагические события.

Зимнее солнышко мирно заглядывало за горизонт, порождая полутени в столовой, где я сидела вместе с Рати. Его присутствие всегда привносило искру тепла даже среди этих холодных каменных стен. Мы засиделись за поздним обедом, дрожащий огонек подсвечников акцентировал юные черты его лица, когда тот увлеченно рассказывал мне о дальних землях и ярких вещих снах, которые ему снились.

Но мои мысли были поглощены не столько приятной беседой, сколько нетерпением поскорее уединиться в своей спальне. Моран преследовал мои думы, словно жуткая тень. Решив оставить позади удушливую атмосферу общих пространств, я собралась было подняться к себе, но в узком коридорчике, который вел в мое крыло, меня неожиданно перехватил Рати.

Прежде чем я успела возразить, мальчик поймал подол моего платья, оттягивая на себя.

— Сирин, — шепнул он с неизреченной мольбой. — Не ходи к нему.

Застигнутая врасплох таким внезапным вмешательством, я развернулась к нему. Взгляд Рати был прикован к моему лицу со смесью тревоги и негодования. Он посчитал, что я направляюсь к нему… Значит, его покои должны быть расположены недалеко от моих.

— Метка, которую наложил на тебя Моран… не только связывает тебя с ним. Она наделяет его силой. Поэтому он не станет добровольно освобождать тебя от ее влияния. Прошу, доверься мне, Сирин. — тихо проговаривает парнишка, дергая меня за юбку.

Я неуклюже оступаюсь и оказываюсь в его руках, упираясь ладонями в его плечи. Пряди темно-каштановых волос скрывают его глаза, маскируя всю глубину его душевных терзаний.

— Но должен же быть хоть какой-то способ освободиться от этого проклятия!

По его лицу пробежала гримаса горечи. Рати опустил взгляд.

— Рати?.. Ты что-то знаешь? — спрашиваю я, обхватывая ладошкой его пылающую щеку.

— …Есть способ, — бормочет он. — Но я не могу тебе его рассказать, Сирин… Просто не могу.

Сжав мою ладонь, Рати притянул ее к своим губам и украсил мое запястье легким поцелуем.

— Поверь мне, Сирин, этот путь не для тебя. К тому же… Может быть, это не так уж и скверно… Пожить здесь, с нами, в этом доме? Во всяком случае, на какое-то время.

Я попятилась назад, прижимаясь спиной к грубому дереву стен, чувство безнадежности ползло по коже, как виноградный плющ.

— Если ты действительно знаешь способ, ты обязан открыть его мне, Ратиша.

Мальчик потупил взгляд в пол, его пальцы с волнением сжимали края поношенного свитера. Он колебался: в его напряженном поведении читалась грузность дальнейших слов.

— Через эту метку… Твое тело привязано к Морану. Но… — он запнулся, его взор метнулся ко мне со скрытым извинением.

Сердце гулко стукнуло в груди. Его откровение придавило меня, точно свинцовый саван.

— Если ты предпочтешь отдать свое тело любому другому, его клеймо распадется…

Во мне поднялся настоящий ураган эмоций: потрясение, неверие — неистовая симфония.

Пренебрегая присутствием Рати, я молча развернулась и пустилась бежать — эхо его речей еще долго раздавалось в моей голове.

Оказавшись у себя, я свалилась на кровать, слезы струились по щекам, как шелковые ручьи.

Я пробудилась с ощущением тревоги, покалывающим кожу. Сегодня Агний должен был отправиться в дорогу, чтобы доставить тело покойного в его деревню.

Наспех одевшись, я поспешила вниз по парадной лестнице, сердце бешено колотилось от боязни опоздать к его уходу.

Достигнув подвальных помещений, где находились апартаменты Агния, я обнаружила, что дверь уже заперта, и мой пульс участился от досады.

Я с сожалением направилась в гостиную. Но стоило мне бросить взгляд в сторону окна, как в глаза бросилось явление, от которого у меня участилось сердце.

Сквозь мутное узорчатое стекло на лестничной площадке я разглядела Агния, занятого последними приготовлениями. Он закреплял кожаные ремни на огромных санях, где лежало завернутое в брезент тело несчастного.

Не раздумывая ни секунды, я бросилась на улицу: ледяная земля под моими подошвами заставила соскочить мои туфли. Впрочем, холод был незначителен по сравнению с моей решимостью добраться до него до того, как он покинет дом.

Агний, застигнутый врасплох моим внезапным появлением во дворе, приостановился, едва завидев меня.

Все бросив, он быстрым шагом сократил разделявшее нас расстояние и без труда подхватил меня на руки. Его глаза излучали одновременно беспокойство и умиление, пока он нес меня к арочному проходу, ведущему в зимнюю оранжерею.

Ловким жестом Агний сбросил с себя шубу и бережно опустил меня прямо на нее.

Как только наши глаза встретились, молчаливое понимание установилось между нами, а в моей груди разлилось тепло, будто я находилась вблизи очага.

— Агний… — неуверенно начала я. — Как долго ты будешь отсутствовать?

Взгляд Агния смягчился, он легонько взъерошил мои волосы, и по его губам скользнула тоскливая улыбка.

— Всего неделя, дитя мое, — обнадежил он меня, его большая ладонь легла на мою.

— Пообещай мне, что вернешься как можно скорее. Без тебя я не знаю… Я не смогу, — запинаясь, пролепетала я в порыве эмоций.

Понимание промелькнуло во взгляде Агния, и он притянул меня к себе, окутывая своими надежными объятиями.

— Я видел, как накануне поздно вечером ты выходила из библиотеки. — его тихий тембр ласкал мое ухо. — Догадываюсь, что Казимир наговорил и наобещал тебе….. Но знай, что ничто и никогда не будет иметь такого значения, как твоя человечность. Отчаяние, страх и протест — любые эмоции приходят и уходят. Но если осквернить грязью страшного греха свою непорочную душу. Это останется с тобой навсегда.

Я прикрыла глаза, почему-то испытывая стыд. Я не хотела, чтобы он узнал об этой встрече.

— Что между ними произошло?.. Почему Казимир так глубоко ненавидит Морана?

— Это целая история о любви и предательстве, о трагичном прошлом, положившем начало неумолимому стремлению к мести. Когда-то сердце Казимира было отдано на милость одной женщины, которая проделала долгий путь, чтобы оказаться рядом с ним, но встретила печальный конец от лап Морана, — с горечью поведал Агний. — Она пала жертвой обольщения Морана, пока Казимир был на вылазке. Моран закатил бал и опоил невесту Казимира вином да сладкими речами. — его голос смолк, уйдя в давние воспоминания. — Ее дух был сломлен позором ее измены. Она тяжко захворала и угасла буквально за неделю. Вернувшись в поместье, Казимир обо всем узнал лишь тогда, когда ее уже не было с нами. С того рокового дня в душе Казимира живёт негасимая алчущая воздаяния ненависть к Морану.

Когда Агний окончил свой рассказ, он склонился и мягко поцеловал меня в макушку.

— Я не позволю им втянуть тебя в их мерзкие разборки, дитя.

Пока мы стоим в оранжерейном коридоре, я только сейчас замечаю, что весь потолок покрыт замечательными росписями ангелов, обнимающих простых смертных. Каждый штрих — история запретной любви и божественной связи.

Увлекшись красотой живописи, я вдруг ощутила приближение Агния.

Его теплое дыхание задевает мое ухо: — Знаешь, это чистое вожделение, когда ты желаешь кого-то и можешь дать этому рациональное объяснение. Но при отсутствии всякой логики и оснований… — он выдержал паузу с оттенком грусти.

Обернувшись к нему, я поняла, что его взгляд все это время был сосредоточен на мне.

— Это — любовь, — заключает мужчина, поднимая глаза к искусным росписям на потолке.

Залитое морозным дыханием утра, лицо Агния становится для меня самым прекрасным произведением искусства из всех возможных видов.

— Когда я вернусь, заставлю его снять с тебя метку. Клянусь, — слабая улыбка проступает на устах Агния.

Этот точеный изгиб губ и изящная родинка над ними в уголке…

Пока Агний собирается уходить, я поспешно подбираю с пола его шубу и выскакиваю за ним.

Под ногами хрустит мерзлая земля, я накидываю на его широкие плечи меховую накидку. Затем воздеваю руки к небесам, отчего кружащиеся вокруг снежинки становятся похожими на вихрь из белого пуха.

Закрываю глаза и начинаю зачитывать молитву нашей Богине-Матери Ладе — мои слова вплетаются в леденящий ветер, неся в себе надежды и пожелания ему безопасного пути. Моя мама всегда читала эту молитву, когда отец уходил на дальние охоты. И всегда он возвращался домой целым и невредимым.

Открыв глаза, вижу помрачневшее лицо Агния и отпечаток сожаления в его глазах — темно-синем и остро-черном.

Он порывисто шагает ко мне, его ладонь осторожно приникает к моей щеке.

Склонившись, волколак прикасается прохладными губами к моей коже, оставляя легкий осадок тепла на щеке, и слегка задевая краешек губ.

— Благодарю, дитя, — шепчет он, прикрыв глаза. — Но если бы ты только знала, какой путь я избрал, дабы находиться сейчас здесь и быть живым по истечении двух столетий… Ты бы не пожелала молиться за такого, — с печальной улыбкой Агний отступает на шаг. — Когда возвращусь, хочу показать тебе кое-что. Дождись.

И пока я смотрю, как он удаляется в метель, во мне уже зарождается тоска, отдаваясь в стылом предутреннем дуновении.

Мы с Рати провели утро за приготовлением вкуснейшего завтрака — запеченного цыпленка с розмарином, картофельного пюре с толченым чесноком и спаржей в сливочном соусе. Аромат разносился по всему дому, растворяясь в дымке от свечей.

Когда все было приготовлено, Рати расположился рядом со мной за столом, его глаза сверкнули восхищением.

— Ты просто чудесно выглядишь сегодня, красотка Сирин! — подметил он своим напевным, как у певчей птички, тембром.

Неподалеку от нас Юргис откинулся в кресле, смакуя бокал красного вина. Тем временем Казимир, угрюмая фигура во главе обеденного стола, так и не притронулся к поданной еде. Погруженный в книгу с самого начала наших кулинарных изысканий, он так и оставался безмолвной скульптурой.

Пока мы ужинали, за столом царила гробовая тишина, нарушаемая лишь легким звоном столового серебра. В конечном итоге тишину нарушил Рати, завязав уютную беседу со мной о моей деревне.

Захлопнув книгу, Казимир поднялся, чтобы покинуть стол, но случайно обронил что-то на пол. Это был маленький серебряный крестик. Наклонившись, Казимир подобрал его. При этом губы его скривились, а желваки заострились: он судорожно сжал крест, так, словно ему было мучительно больно держать его в руке.

Тут Юргис разразился зычным хохотом. Это заставило Казимира застыть на месте: их взгляды столкнулись с незримой враждебностью.

И только их безмолвный поединок стал утихать, как в столовую вплыла новая фигура — Кирилл с побледневшим ликом и хрупкой, как стеклышко, поступью. Он остановился в центре зала, являя собой отражение призрачной природы — в развевающемся белоснежном шелковом палантине.

Наступила полнейшая тишина, ибо появление Кирилла приковало всеобщее внимание. Звяканье падающей ложки из рук Рати отозвалось эхом, составив контраст мягкому шелесту одеяния самого художника, когда тот подался вперед с каким-то полотном в обнимку.

— …Я написал шедевр, — сухим, как пергамент, голосом прошептал Кирилл. Пунцовая смесь покрывала всю его грудь и руки, представляя собой гротескную картину, в которой уживалось мастерство и безумие.

Я ахнула. Это была не краска…

Коллективный вздох прокатился по комнате, когда ладонь Кирилла провела по его лицу, оставляя кровавые следы на щеках и носу. И стоило ему взглянуть на свою запачканную кровью руку, как глаза парня вмиг закатились.

Художник повалился на пол, лишившись сознания.

— Без Агния и его леденцов для шизиков этот явно с катушек съедет. — томно отшутился Юргис.

Поднимаюсь, руки слегка подрагивают, пока Рати спешит его осмотреть.

Однако не успеваю и шагу ступить, как на пути из темных дверей возникает Моран.

— …И к кому ты так спешишь?

Он входит в обеденный зал, его взгляд приковывается ко мне с обескураживающей силой. Властно положив руки мне на плечи, он насильно усаживает меня обратно.

Наклонившись к самому уху, Моран обжигает меня дыханием и выдвигает леденящий душу ультиматум: — Или ты сейчас уйдешь со мной по своей воле, или я сделаю так, что ты пожалеешь об этом.

Я встречаюсь с испуганным взглядом Рати, безмолвно моля его о наставлении, но в его глазах запечатлен тот же ужас, что сковывает и меня. Тем временем черные как смоль глаза Морана, неотрывно следящие за мной, опускаются на мою грудь, будто бы проверяя наличие незримой метки.

С замиранием сердца и подавленным видом я покоряюсь требованиям Морана. Моя ладонь невольно вздрагивает, когда я обхватываю его протянутую руку.

В голове звучит тихий протест Рати, но мысль о том, что кто-то из них может снова пострадать из-за меня — невыносима.

Моран небрежно уводит меня из-за стола и ведет в какую-то из комнат в крыле, где расположены мои покои. Этой комнаты я прежде не замечала. Он выводит меня в центр помещения. Здесь кромешная тьма, и я ничего не могу разглядеть. Паника захватывает, когда осознаю, что теперь я с ним наедине.

— Твое платье уродливо. Кто дал тебе эту тряпку? Оно отвлекает меня от дел. Снимай его, — неожиданно жестко командует он из тьмы.

Ощутив его руки на своих бедрах, я пытаюсь их оттолкнуть, но он с силой заставляет меня прижаться спиной к нему. Я задыхаюсь, когда его ладонь ложится на мое горло, слегка сдавливая его.

— Это тело — принадлежит мне. Уверен, другие уже не раз сообщали тебе об этом. Прелестно, не правда ли? Однако я не потерплю ничего подобного этому платью. Тебе будет приятно узнать, что я не так ужасен, как ты думаешь. Если что-то принадлежит мне, я об этом должным образом забочусь, — шепчет мне на ухо волколак.

Его губы задевают мою шею, и мурашки разбегаются по всему телу. В одно мгновение он распарывает заднюю часть моего платья, и я со вскриком падаю на колени.

Свечи резко вспыхивают, и взору предстает просторная уютная комната, заполненная несметным разнообразием великолепных нарядов, туфель, косметических принадлежностей и даже париков. Сердце громко ухает в груди, когда я разглядываю окружающее меня великолепие.

Я не стала притрагиваться к предложенным Мораном нарядам. Ни к одному из них. Вместо этого я решила обойтись теми несколькими, которые Рати выдал мне в первый день пребывания.

Полчаса назад я стояла перед кабинетом Агния, ключ, спрятанный под ковриком, так и манил меня его отпереть. Он предоставил мне право воспользоваться им, если вдруг мне понадобится что-то из лекарств.

Сейчас я припрятала лиловый пузырек в кармашке юбки. В нем еще оставалось немного раствора; Агний сказал, что использует его, когда душевное состояние Кирилла дает сбои.

В покоях художника, обычно погруженных в холодное оцепенение, теперь ощущалось непривычное тепло — черные свечи озаряли небольшую гостиную.

Я направилась дальше, влекомая как мотылек на свет, пока не добралась до его мастерской. Там, спиной ко мне, стоял Кирилл, вновь полностью поглощенный творчеством.

Приблизившись, я различила алые оттенки на его полотне. Холодок пробежал по спине. Опять…

Когда моя рука осторожно коснулась его плеча, его пробрала судорога, и кисть выпала из пальцев.

— Зачем ты это сделал? — в отчаянии воскликнула я, увидев, что он рисовал. Точнее, не что, а с помощью чего.

Красный пигмент, который он использовал, не был обычной краской; это была его собственная кровь, смешанная с чернотой взятого из камина угля.

Передо мной на холсте разворачивалась жуткая сцена — протекавшая во мраке кровавая река, по берегам которой цвели дюжины алых цветов. Каждый лепесток, казалось, нашептывал о чьей-то трагической судьбе, о жизни, прерванной по воле багровой реки.

Сухой, лишенный всяких чувств голос Кирилла пронзил тишину: — Помнишь, ты как-то спросила меня про повязки на моих руках, — проговорил он, не отрывая взгляда от картины. — Я сказал, что ношу их по привычке, хоть они и не нужны мне больше… Но теперь я вернул им прежнюю ценность.

Как только он привстал, стало видно, как по бледной коже его рук расползаются свежие царапины — шрамы, нанесенные когтями.

От осознания глубины его помешательства у меня пополз мороз по коже.

Со слезами на глазах я попятилась от него назад, преследуемая мыслью о том, что сама того не ведая подтолкнула его к краю.

— Кирилл, я не это имела в виду, — шепнула я, едва дыша.

Но в глазах художника, некогда полных вековой грусти, застыл ныне безучастный и пустой взгляд.

— Это же единственно логичное развитие сюжета, госпожа, — с угрожающим хладнокровием прошептал он, надвигаясь на меня.