Звенит, поет

8

Корелли грыз мундштук трубки,

— Тем лучше… — заметил он неопределенно. — Мы, кажется, влипли, но тем лучше. Я человек порядочный. Да, Неэм, я дважды был женат, и это дает мне право судить о женщинах. Ты, Неэм, конечно, можешь думать иначе. Но до чего же тебе повезло, что ты не был женат и смотришь на все это идеалистически. Ну и ладно, ищи свой идеал, выбирай среди бесчисленных вариантов! А я человек озлобленный, и я возьму на себя смелость заявить громким хриплым голосом, что если наша многострадальная планета когда-нибудь взлетит на воздух, то в этом будут виноваты исключительно женщины, только женщины, и никто больше. Женщины так ожесточают мужчин и отравляют им существование, что все мы в один прекрасный день спятим, все сразу, и будем неспособны отвечать за свои поступки! Гайки закручены до отказа, дальше уже некуда, скажу я тебе! Ну, раньше что было, то было, а теперь всеобщая коммуникабельность дошла до того, что в принципе прекрасные, в свое время полезные идеи о равноправии мужчин и женщин превратились в некий бесплодный психоз, который от своего правильного и честного истока так далек; ах, я сейчас вне себя, и ни одно сравнение в голову не приходит! Сколько бедняжек, от рождения предназначенных стать возлюбленными, женами, матерями, заняты теперь доказыванием не своей равноценности, а превосходства над никчемными мужчинами. Эмансипация!.. Дорогие товарищи, да нам же грозит новый матриархат! Женщины захватывают вожжи и власть, если уже не захватили, — я третий день в поездке и не знаю, что за это время случилось на свете. Друзья, товарищи — Кааро, Оскар, Сассияан, Мак! — оглянитесь вокруг, что вы видите? Повсюду вы видите стаи торжествующих, свирепых амазонок, которые, все поголовно, взамен фиговых листков и набедренных повязок нацепили на себя цивилизованный реквизит и уже управляют государствами, министерствами, судебными заседаниями, учреждениями и автомобилями! Закат цивилизации, по-моему, начался с того момента, когда какой-то подонок обучил женщину играть в шахматы. Старинная забава индийских и славянских правителей — что с нею стало! Теперь устраивают международные шахматные женские турниры, и поглядите, именно в них проявляется вся сила и вся слабость женщин! Они логичны, — я не утверждаю, что они нелогичны, — но логичны они как раз настолько, чтобы предусмотреть один ход, а именно следующий! А еще один ход — для них такое же далекое и неясное будущее, как старость для школьника! Знаете, существует простая и симпатичная логика, она ведет нас вверх по лестнице — одна ступенька, потом другая ступенька, потом третья ступенька; но приходилось ли вам видеть женщину, которая поднималась бы по лестнице, шагая сразу через три ступеньки? Во-первых, это не позволяет ей физиология, а во-вторых, — ее логика: разве можно пропустить хоть одну ступеньку? Кстати, ведь не женщина изобрела лифт, пардон! Вот голос, голос у меня скоро совсем пропадет, и поэтому мне надо торопиться. Товарищи, шаткая и примитивная логика женщины полезна, даже необходима, на кухне, в хлеву, на птицеферме, в детском саду — это мило и приятно, когда улыбающаяся девица в белом халате впрыскивает длинной иглой глюкозу в наши истомленные вены. Женщина незаменима при кормлении ребенка грудью, при встрече гостей, при приготовлении холодных закусок на ужин — да здравствует единократная логика в священных женских предназначениях! Господи, ну как же это не поймут, исходя из той же шахматной логики, что женщин просто нельзя допускать к управлению государствами, судебными заседаниями и автомобилями, и женщины сами — им бы следовало быть выше этой явной сверхзадачи и не следовало бы ввязываться в эти неженские дела!.. Ведь не случайно же несколько лет назад в одном из наших шахматных чемпионатов, уровень которых, кстати говоря, не так уж высок, участвовала шахматистка — чемпион Союза того же года среди женщин — и уверенно заняла последнее место! Этот эксперимент чрезвычайно убедителен, не знаю, чего с ними еще чикаются, — я от ярости перешел на жаргон! Женщины-психиатры, женщины-судьи, женщины — капитаны дальнего плавания, женщины-футболисты — меня, во всяком случае, эти сочетания изумляют и возмущают. Я считаю, — ваше право со мной не соглашаться, ведь мы живем в демократической стране и едем в демократическом автобусе, — так вот, я считаю, что во всем этом есть нечто противоречащее законам природы, а нарушение законов природы не проходит безнаказанно. Ох… Хм-м… Минуты на две мне еще хватит голоса, я продолжаю. Потом дамы могут меня гильотинировать или просто сожрать. А пока я продолжаю. Мужчина, который в силу исторического развития самой природой предназначен, чтобы мыслить, творить, фантазировать, действовать или же сочинять, хитрить, комбинировать, придумывать, — еще косноязычным кроманьонцем он рыл коварные западни на мамонтовых тропах, чтобы накормить женщин и детей, чтобы самому налопаться мамонтовой колбасы, — этот мужчина прозябает и феминизируется со скоростью сто километров в час, да, сто километров в час. Куда делись мужественные мужчины, скажите вы мне? Мужчины носят рубашки с рюшками, вот. Разве ты, Оскар, мужественный мужчина? Молчишь? Молчи, молчи. Друзья, товарищи! Как человек, связанный с журналистикой, знаю я, например, редакцию одного технического журнала, где имеется восемь ядреных дамочек: главный редактор, его заместитель, ответственный секретарь и заведующие отделами. Среди них работает один мужчина, один-единственный мужчина! Представьте себе, как это бедное, заслуживающее всяческого сочувствия существо — в прошлом инженер-конструктор, кстати, по фамилии Петерсон — на общередакционном кофепитии и кексоедении, оттопырив мизинчик, пытается вставить хоть слово, когда восемь ядреных технических дамочек начинают тараторить о своих болячках, о покупке белья, о трагедии спустившейся петли на чулке! Потом Петерсон отправляется домой, где дожидается матрона, встречающая его упреком, почему муж так мало помогает ей в домашних делах, — а муж, между прочим, обстирывает всю семью! Эта матрона скучает о своем муже только лишь потому, что у нее имеется непреодолимая потребность беспрерывно утверждать свое превосходство и исполнять капризы своего крошечного ограниченного умишки. Имейте в виду — этот Петерсон или повесится в течение ближайших двух лет или… пойдет в женскую консультацию либо в косметический кабинет, чтобы уладить последнюю формальность — изменить свой пол.

Товарищи! Мне обычно возражают — эту речь, свою Нагорную проповедь, я произношу не в первый раз, — мне возражают: Софья Ковалевская, Мария Кюри, Жорж Санд, Валентина Терешкова, Индира Ганди, Сиримаво Бандаранаике, Эльмина Отсман, Нона Гаприндашвили! Пардон — а еще? Это почти все. И я пожимаю плечами» Значит, имеются исключения из правила, а почему бы им не быть, — я не демагог.

Корелли раскурил потухшую трубку. Он совсем охрип. Ему было не до шуток. Он продолжал:

— Поэтому я, озлобленный человек, умоляю: люди добрые, будьте любезны, прекратите этот эксперимент. Хватит задуривать женщинам мозги. Как ни один мужчина не в состоянии родить ребенка, так ни одна женщина не в состоянии стать абсолютным чемпионом мира по шахматам. Здесь нет никакой несправедливости или дискриминации, потому что, может быть, я и хотел бы родить ребенка, да не выходит! Пожалуйста, люди добрые, сделайте как-нибудь так, чтобы из научных учреждений, судебных залов, университетов, художественных студий, редакций технических журналов вежливо, но твердо выставили несколько миллионов дам с мутными взорами, с достойными восхищения прелестными пустыми головками, с важными минами и индивидуальной манерой ставить подпись; пусть им дадут хорошие квартиры с большими кухнями и потребуют, чтобы они исполняли свои женские обязанности. Пусть рожают детей! Тогда кончились бы слезливые стенания о катастрофически низком приросте населения в цивилизованных странах! А теперь, ну что теперь? Захочет некая девица, к примеру, пловчиха в стиле брасс, выйти замуж, а тренер не дает — это, мол, будет невосполнимая утрата для спорта, тысячи болельщиков будут расстроены, — и эта брассистка верит ему, продолжает в течение нескольких лет занимать восемнадцатые места на всесоюзных, соревнованиях и, в конце концов, так и не может родить младенца, потому что пупок себе надорвала, надорвала в жестокой борьбе за это дерьмовое восемнадцатое место! Дайте женщинам снова стать женщинами, пока не поздно! Ведь завтра может быть уже поздно! А те женщины, которые действительно явились на свет с искрой божьей, будь то художественный талант или красивая внешность, — да исполнят они свою миссию! Пусть красивые женщины поют красивые трогательные песни, поют арии страстной Кармен или песню Валгре «Я женщина, которая так просто не влюбляется», пусть одаренные женщины сочиняют сонеты или лирические описания природы, но только не романы — я знаю всего лишь двух женщин, чьи романы хоть чего-то стоят… Ну, потом — прелестные балерины! Балет на льду, звезды экрана — я имею в виду подлинных звезд экрана! Эх, о-о, фу ты, черт, ну разве недостаточно этого? И пусть все же женщины интересуются своими мужчинами, пусть интересуются ими немного больше, чем туманными статьями о равноправии! Увидите, тогда наверняка и мужчины изменятся; вернувшись из кино, они станут мирно беседовать со своими женами об искусстве и об исполнительском мастерстве какого-нибудь артиста, даже если у них окажутся различные понятия об этих предметах! Наверняка мужчины будут тогда помогать женщинам в тяжелом домашнем труде — работа домашней хозяйки, как сообщают некоторые ретивые ученые, одна из самых тяжелых и опасных на свете, — прямо удивительно, ведь раньше не было ни холодильников, ни пылесосов, ни посудомоек, ни миксеров — и как это женщины не вымерли?.. В помощь женственным женщинам я готов натереть два гектара паркета без передышки! И именно потому, что вы пока что женщины с надлежащими женскими качествами, мои милые девушки, я вас всех люблю — тебя, Вики, тебя, Айме, и тебя, маленькая Айме, и тебя, Эне, и тебя, Хелла, и тебя тоже, Реэт! Фатьму я не люблю, потому что, впрочем, это… сейчас не к месту. Но я…

В горле у Корелли что-то тоненько пискнуло. Голос у него окончательно пропал. Он махнул рукой и утер со лба пот.

— Я, — сказал Корелли немного погодя, — в некотором роде Дон-Кихот. На мой взгляд, я являюсь представителем здравомыслящей части человечества и по мере сил воюю против эмансипации. Это у меня в крови, вот и все. Может, я и в самом деле кое в чем заблуждаюсь, почем я знаю. Если хочешь, оставим эту тему.

— Наоборот, — сказал я, — в общем разрезе эта тема интересует меня, и даже очень.

— Я не могу точно установить, когда началось это мое озлобление, Неэм. Но один случай помню хорошо. Я тогда только что женился второй раз, первое время ужасно был счастлив; и вот однажды в ненастную октябрьскую ночь является ко мне Петерсон…

— Опять Петерсон?

— Ну да, только на сей раз литератор Петерсон, он живет на улице Харью, в доме писателей. Петерсон — маленький добрый лысый человечек, чрезвычайно гуманный романист, в жизни он и мухи не обидит. Однажды Петерсон потерял не то ключи от квартиры, не то расположение супруги. Только в дом к себе он войти не мог. Всю ночь бродил он под осенним дождем, к утру замерз до предела и, терзаемый жестокими душевными муками, приплелся к моей двери. Мы тихо, как мыши, устроились на кухне, попивали горячий кофе и шепотом обсуждали это печальное происшествие, как вдруг отворилась дверь, вошла моя дражайшая половина, облаченная в халатик, обвела нас взглядом, подбородок у нее задрожал, и она заявила, что этого она, право же, от меня не ожидала. Я спросил, чего именно. Этот невинный вопрос привел мою супругу в крайнее раздражение; она тихо, но твердо заявила, что сейчас совершенно не время распивать кофе, а Петерсону следовало бы подумать, прежде чем являться среди ночи и беспокоить порядочных людей. Тут чаша моего терпения переполнилась. Мы вышли из дому, взяли такси и поехали в аэропорт.

— И улетели в другой город? — спросил я с интересом.

— Нет, — ответил Куно Корелли. — В аэропорту ведь буфет в половине седьмого утра открывается.