Зона 54

Расщепление 5

Второй вышел в партер, аккуратно вытирая окровавленные руки платком. Оправился, толкнул слегка покосившиеся очки выше по переносице. Порезы от стекла жглись и болели, но это было не проблема — через полчаса они затянутся.

Подумал о том, что у Марты были шансы выжить, но Захару нужны были все свои силы, если бы он не среагировал быстро и летально, она бы успела его пырнуть.

— Стой! — приказал он Илье, пока тот не успел снять перчатку. — Помоги с андроидом!

Второй разбежался, прыгнул — и обеими ногами врезался в твердое тело синта. Тот устоял на ногах, но отвлекся. Пророк повернулся к Скаю и кивком головы указал на боковой проход. Сообразительный сибиряк сразу понял о чем речь.

— Справитесь? — успел спросить он, прежде чем синт снова бросился в атаку. Второй только пожал плечами, мол, это неважно.

Суперсолдат кинулся ко входу в бункер со всей своей невероятной прытью.

Второй встал в боевую стойку. Он был так себе бойцом. Жаль на тебя не действует психическая атака, жестянка, подумал он, когда композитный кулак со свистом полетел прямо в лицо.

Юрий сделал, как Пророк — встал спиной и раскинул руки. Щупальца вокруг тут же зашевелились, как будто эта поза разблокировала в них какой-то рефлекс. Сейчас будет больно, предупредил суперсолдат себя мысленно и сжал зубы.

Тентакли с силой впивались в тело, зарывались в глубь и там сразу начинало что-то происходить — они будто сливались с телом, переплетали нервные окончания, сращивали сосуды… Пришедший врывался в тело Ская будто огромный паразит, опухоль.

Когда ноги оторвались от земли, Юрий все же не выдержал и закричал — он будто снова оказался там, в подвале, где его спину полосовали кнутами, чтобы приучить его усиленное тело к боли.

Но есть такая боль, к которой не привыкаешь.

Одновременно с ней в голову ворвались мысли — целая куча, огромный поток, который сразу захлестнул его, Ская, собственный голос. Это было еще ужаснее, чем физическая боль.

“Чужак!”

“Кто ты?!”

“Сейчас ты умрешь!”

Сознание захлестнуло уже привычной психической атакой, но она будто разбилась о внутренний барьер.

— Нам придется поговорить, — простонал Скай, по привычке, вслух, хотя это и было необязательно.

Он напрягся и отправил мысленный приказ щупальцам — перестать дергаться. И они послушались — сразу стало легче, тело неподвижно зависло в воздухе.

“Нет!”

— Это только начало, — прорычал Скай.

Он чувствовал как Пришедший переходит в оборонительную позицию, как он пытается вырвать свои органоиды из спины Ская — и не может.

Юрий пошел глубже и почти сразу провалился в чужие воспоминания. Он увидел себя в зеркале — лысеющий крупный мужчина в солидном возрасте, поправляет галстук перед зеркалом. Ему некомфортно: пиджак жмет, ремень трет пузо, рубашка норовить вылезти. Стук и в комнату заглядывает женщина моложе его лет на двадцать.

— Идешь, милый? — спрашивает она, улыбается и исчезает. Он смотрит вниз на тумбочку под зеркалом. Там лежит значок с государственным флагом. Рука тянется к нему, но потом останавливается, и мужчина выходит из гардеробной без него.

Воспоминание рассыпается — накатывает следующее. Река в граните, мост, на другом берегу красно-кирпичные стены крепости, на вершинах зеленых шатров — звезды. Рядом черная машина с мигалками. Холодный осенний воздух вызывает мурашки на руках.

— Пора, Олег Эдуардович, — говорит кто-то из темного нутра внедорожника. — Еще час-полтора и этот самолет улетит без вас.

— Все на месте? — его голос дрожит, волнуется. Боится, понимает Юрий. Но голос безошибочно узнает — именно он вещает галиматью про Новый Храм.

— Лукьянова в Новосибирске, Петров за границей. Хейденберг ждет вас, вы летите вместе.

— И все?

— Будут еще, — голос в машине звучит убедительно, будто что-то обещает. Но Юрий чувствует сомнения Олега Эдуардовича, привычные, набившее оскомину — он привык никому не верить.

— За границей — это где? — спрашивает он.

— Какая разница? Да садитесь вы!

И он лезет внутрь машины.

Снова воспоминание. Места уже знакомые — площадь прямо перед Оперным театром, только город живой, вокруг цветут клумбы, деревья шелестят маленькими, еще весенними листьями. Очень молоденькая девушка со светлыми волосами сидит на лавочке и смотрит на него, Олега Эдуардовича, снизу-вверх. На ее лице — презрение, смешанное с болью.

— Доча… — бормочет он, но слова застревают в горле. — Ты же понимаешь, какие у меня связи. Это вопрос двух-трех дней.

— И что? Я лучше сгорю заживо, чем перешагну порог твоих пыточных.

— Это клиники… — он замолчал. Это было бесполезно. Все бесполезно.

Выход из воспоминаний — будто ведро ледяной воды в лицо. Он снова Юрий Скай, но что-то изменилось. Он уже не ощущает, что висит на щупальцах, нет, это он, Юрий и у него есть щупальца, они растут из спины и расходятся далеко вокруг по всему зданию — он ощущает его, весь театр, каждый его уголок. И где-то там, в центре, высоко под куполом исходится в истерике сознание Олега Эдуардовича, некогда дважды министра, четырежды семьянина и лишь единожды отца.

Юрий приказывает ему сидеть тихо и не дергаться, а затем ищет трансляцию — и находит ее. Там снова Олег Эдуардович, но уже другой — никаких пиджаков, никакого лоска. Он стоит в дешевом спортивном костюме посреди длинной палаты с бесконечными рядами одинаковых коек и в руках у него — папка с надписью “Полный список” на титульном листе.

Он открывает ее и ведет пальцем по фамилиям. Останавливается на какой-то строке, переходит в столбец “Место рождения” и с неудовольствием качает головой.

— С каких пор Екатеринбург у нас Сибирью считается? — спрашивает он кого-то невидимого, вне поля зрения. Не глядя выставляет руку ладонью вверх и туда сразу послушно ложится ручка. Он вычеркивает имя из Екатеринбурга.

Все исчезает, затем — кабинет, экран компьютера, а в нем — лицо усталой женщины в очках.

— Вы серьезно? — говорит ее голос прямо в уши, Юрий не сразу понимает, что на голове у Олега Эдуардовича наушники. — Так вы хотите прикрыть факт, что у вас толпа подопытных в подвалах?

Губы женщины на экране немного отстают от голоса и это странным образом раздражает.

— Что ты хочешь? — раздраженно говорит голос Олега Эдуардовича.

— Перестать в этом участвовать. Я понимаю, мы спешим, потому что у нас нет времени проводить все стадии испытаний, хорошо, хоть на крысах что-то успели увидеть… Но лить в уши общественности пропаганду, что вы отобрали лучших из лучших со всей Сибири и создаете нового человека… я отказываюсь в таком участвовать. Это какая-то гребаная секта, а не наука.

— Это уже давно не наука, если ты сразу не поняла, — рявкает Олег Эдуардович. — Это выживание!

Юрий снова выныривает в реальность. Мысленно дергает рубильник — и слышит как Пришедший орет, что он уничтожает дело всей его жизни. Трансляцию Скай не слышит, но чувствует — она затихает, сходит на нет и в конце концов превращается в ровный белый шум.

Сибиряк, собрав все силы, начинает говорить прям в это шипение:

— Бегите! Бегите из Сибири и не возвращайтесь! Любой, кто понимает это сообщение прямо сейчас должен остановиться и двигаться прочь от источника этой трансляции.

Его слова встраиваются, вплетаются в шум, а затем и вовсе заменяют его. Постепенно Юрий начинает чувствовать, что может говорить это просто на фоне, неосознанно.

Он чувствует, как в главном зале происходит движение — это выжившие гули и его друзья, его команда, с которой он уже никуда не вернется, пытаются удержать Илью, который всеми силами рвется прочь. Он надеется, что они все же найдут способ вернуть бедолаге его память, личность и свободу от трансляции.

Рассыпанное по гигантскому организму сознание Пришедшего будто вздыхает со всех сторон.

“Идиот, теперь ты заперт тут со мной навсегда”.

“Это не я заперт с вами, — возражает Юрий, — это вы заперты со мной!”

ОБНАРУЖЕНО РАСЩЕПЛЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА-ВРЕМЕНИ

ИДЕТ ОБРАБОТКА… ОЖИДАЙТЕ.