Знакомьтесь — Юджин Уэллс, Капитан

Глава 3 Поди пойми этих женщин

Едва успеваю вымыться и переодеться, как в нашу каюту, словно в насмешку, именуемую адмиральской, вежливо стучат. Каюта отличается от бывшей моей наличием письменного стола и большущей неработающей тактической голограммой над ним. Ну, и еще тем, что в ней можно было не только на койке сидеть. А еще и на креслах вдоль одной стены. И трубы всякие по подволоку тут не тянутся. А в остальном — такая же конура, как у всех. В старину места на кораблях ВКС не хватало катастрофически. Даже для адмиралов. Все жили скромно.

— Войдите, — говорит Мишель, отодвигаясь от меня.

К нам заглядывает Милан.

— Простите за беспокойство, госпожа баронесса, — Милан отчего-то странно растягивает слова. Глаза его лихорадочно блестят. — Вы позволите поболтать с вашим другом?

— Сколько угодно, командир, — отвечает Мишель с вежливой улыбкой. Я-то вижу, какая она искусственная, ее улыбка. И тут же понимаю, почему. Милан уже изрядно навеселе. Видно, где-то приложился к бутылке на радостях. И довольно основательно. Это так непохоже на того, прежнего Милана, командира базы.

Он присаживается на одно из кресел у стены. Спохватывается. Подскакивает с места.

— Вы позволите, баронесса?

— Да, пожалуйста. Не желаете чего-нибудь выпить? — играет Мишель роль радушной хозяйки.

— Ром, если вам не трудно, — криво улыбается Милан. Он изо всех сил старается быть похожим на тех, давно забытых ныне офицеров, чья светская выучка ничуть не уступала военной.

— Прошу вас, командир, — снова натянуто улыбается Мишель, подавая ему стакан с коричневой жидкостью.

— Благодарю, баронесса.

Я таращусь на этот спектакль. Милан, тот самый упрямый Милан, которого я когда-то вытащил под огнем с галечного пляжа, снова напоминает мне обычного синюка, с которым мы летели сюда на «Либерти». Сразу вспомнилось его пьяное бахвальство своими заслугами. И то, что он, как это говорили, «не просыхал» все время, пока мы ожидали отправки с Йорка. И как его били за разлитое спиртное. Из сильного волевого человека, каким он стал по прибытии на авианосец, и каким он мне запомнился, вытащили стержень и он превратился в измятую тряпичную куклу с мешками под глазами.

— Как ты, Юджин? — интересуется мой командир, сделав изрядный глоток. Мишель вежливо делает вид, что разговор ей не интересен. Смотрит рассеянно в угол.

— Нормально. Снова чувствую себя человеком. Спасибо, что вытащил.

— Да брось. За мной должок, ты же помнишь.

— Как вы тут? Что нового?

— Все новое.

— То есть?

— Теперь делаем по одному короткому вылету в день. В верхних слоях сбрасываем контейнеры и — назад. Еще пару авианосцев в гроб загнали. Земляне стали ниже травы. Их авиазаводы мы раздербанили. Пару недель назад вычислили и закидали плазмой. Корпорация прикупила высокоточных бомб. Красота! В шлак все спекли. Времени на досуг теперь хватает. Все высыпаются. Даже техники. И настоящий бар работает.

— Ничего себе. А охрана зачем?

— Ну… это я распорядился. Дисциплина стала ни к черту. Пьяные драки. Один раз даже со стрельбой. А я вроде бы как командую тут. Пришлось меры принять. Осуждаешь?

— Да нет, что ты. Тебе видней.

— Это точно, — кивает Милан и снова прикладывается к стакану. Кубики льда позвякивают по донышку.

— Еще, командир? — спрашивает Мишель.

— Если вам не трудно… баронесса, — язык Милана шевелится уже с ощутимым трудом.

— Я это, зашел спросить, как ты теперь? Останешься? Контракт твой вроде как кончился. Если хочешь, поставлю тебя командиром звена. Ты неплохо летаешь. Станет скучно, слетаешь вниз, побомбишь этих обезьян. Весело будет, как встарь. Как на Флоте.

— Да нет, я набомбился уже, — бормочу я. Почему-то меня коробит от того, как Милан отзывается о тех, кто внизу. Юсы, конечно, вовсе не те люди, с кем я жил в одном доме. Но все равно, не по себе мне от его слов.

— Я среди этих, как ты говоришь, обезьян, жил все это время. Они меня спасли. И от заразы выходили.

— Да? Я не знал. Гадал, что с тобой приключилось. Мы пару дней искали тебя в районе катапультирования. Потом земляне подтянули туда большую авиагруппу, начались стычки, пришлось убираться. Маяка твоего не слышно. Решили: кранты тебе. А ты живой, оказывается. Везунчик. Никто до тебя там не выживал.

Неожиданно Милан громко икает. Осоловело смотрит на свой вновь опустевший стакан. Запоздало прикрывает рот ладонью.

— Эта… э-э-э… извините, мэм, — выдавливает он и краснеет.

Мишель только холодно кивает в ответ. Мне стыдно перед ней за Милана. За весь этот окружающий меня бардак. Словно это я его сотворил.

— Ну, так что, чувак? Остаешься? Оклад… прибавлю.

— Говоришь, притихли земляне? — спрашиваю я, чтобы не отвечать сейчас. Разговор все равно не имеет смысла. Я не знаю, хочу ли я остаться. И что собираюсь делать дальше. Отчего-то мне кажется, что после пережитого мне не будет летаться так же легко, как раньше. Устал я убивать до чертиков. Кто бы это ни был. Крокодил или немытый заносчивый юс. Неважно, каким образом. Ножом или из арбалета. Или нажатием кнопки сброса. Что-то надломилось внутри. Будто кончилось детство и прежние игры больше не в кайф.

— Земляне? Конечно. Мы их… эта… в каменный век… А ты — блюз, блюз… Когда сбрасываешь подарок, от которого земля кипит — вот это я понимаю… блюз…

— Не похоже на них, — сомневаюсь я. — Но спасибо, что предложил. Я подумаю, ладно?

— Конечно… дружище… ик… Будь, как дома. Осмотрись. И вы, баронесса… Если кто против… сразу… й-и-ик… ко мне. Я мерзавца в бараний рог… у меня строго…

— Договорились, Милан, — отвечаю. Лишь бы не молчать. Уши мои наливаются жаром. Я чувствую брезгливое презрение, что волнами растекается от закаменевшей улыбки Мишель.

— Спасибо, командир. Юджин обязательно примет решение, и мы сразу известим вас. Сейчас, если вы не против, ему нужно отдохнуть. Надеюсь, вы понимаете меня. И спасибо за сотрудничество, командир.

— Милан… сударыня… ик… просто… ик… Милан.

— Конечно, Милан. Я упомяну в региональном отделении о ваших заслугах, — маска вежливости на ее лице, словно ледяная корка.

— Вот. Твое. Парни все как было сделали. У меня строго, — на стол ложится моя старая таинственная знакомая. Коробочка, которая не горит и не тонет. Посылка на планету Кришнагири.

— Спасибо, — камень падает с души. Я и представить не мог, что буду говорить Анупаму, объясняя, как потерял вещь, которую он мне доверил.

Милан тяжело поднимается. С сожалением смотрит на пустой стакан. Его пошатывает. Держась за переборку, тяжело вываливается в коридор. Мишель тут же переключает климатизатор в режим максимального проветривания.

— Ты простудишься, — пытаюсь я ее образумить. Ежусь от пронизывающих струй.

— Ничего, потерплю, — отвечает она, вставая. — Лишь бы запах этого навоза выветрить поскорее.

— Он не навоз. Он офицер, хоть и бывший.

— Офицер, чтоб ты знал, это не название. Не этикетка, — глядя на меня, неожиданно жестко заявляет Мишель. — Это состояние души. Только наличие погон не делает человека офицером. Можно носить их, и все равно оставаться просто человеком в форме. Ты можешь испытывать к Милану какие-то дружеские чувства. Я — нет. Он не офицер. И никогда не был им. Все, что присуще военной касте, у него наносное. И слетает с него в момент. Извини уж. Вовсе не об этом хотела с тобой говорить.

— Да ладно тебе. Когда ты извиняешься, хочется спрятаться. Чувствую себя, как бревном получил.

— Извини, — уже более мягко повторяет Мишель. Льдинки в ее глазах исчезают. Она кладет мне руку на плечо. Тепло ее ладони, кажется, прожигает ткань комбинезона.

— Ты ведь не знаешь, что тут творилось, когда я прилетела, — говорит она.

— Откуда бы? Может, расскажешь?

— Как письма от тебя перестали приходить, так я и собралась. Сначала навестила кое-кого на Йорке. Потом получила необходимые полномочия от «Криэйшн корп», дождалась это ваше корыто, «Либерти», и сюда. Больше сюда не летает ничего. А тут про тебя уже забыли. Такой вертеп меня встретил… Пока куче полутрезвых похотливых мужланов по очереди объясняла, кто я и зачем, пока нашла твоего Милана, пьяного как всегда, пока не втолковала ему, чего хочу — едва с ума не сошла. Он на меня как на дурочку смотрел. Даже за девку принял. У меня несколько своих людей в местной охране. Пришлось запереть его, пока не протрезвеет. А потом я долго доказывала ему, что не исчезну из этого летучего бардака, пока все, что надо для твоего поиска не сделаю. Грозила увольнением и судом от имени руководства компании. А он, сволочь такая, убеждал меня, что ты мертв давно. Вещи твои искать заставила.

— А потом?

— А потом заставила его ежедневно выделять по одному пилоту для патрулирования района, где ты шлепнулся. И запускать этот, как его, модуль для поиска.

— Поисковый модуль, — поправляю я машинально.

— Да какая разница? В общем, через неделю твой сигнал засекли. Отправили пилота, но он ничего не нашел. И еще через несколько дней, наконец, обнаружили тебя. Этот алкоголик сам лететь за тобой вызвался. Остальное ты знаешь.

— Он считал себя обязанным, — тихо говорю я. — Я его однажды вытащил.

— Так-то оно так. Только лучше бы тебя забрал более подготовленный пилот. А не человек, который за час до полета прошел процедуру удаления алкоголя из крови. Ты в курсе, что его самолет отказывался ему подчиняться? Реакция отторжения или что-то такое. Я в ваших терминах не очень. Пока он не вернулся, места себе не находила.

— Выходит, это ты меня вытащила?

— Выходит, что так, — улыбается она.

— Ты бросила все свои дела и начала заниматься каким-то отставным пилотом?

— Ты мой друг, — просто отвечает она. — Однажды ты доказал мне, что готов ради меня на все. Кем же я буду, если не помогу тебе выбраться?

— Ты всех друзей так выручаешь? — спрашиваю я, краснея.

— У меня еще были причины. Веские. Давай закончим об этом, хорошо? Ты здесь и ты жив. Это главное.

Вот черт! Слова все куда-то подевались. Как ей передать, что я чувствую? Триста двадцатый силится подсказать что-то.

— Мишель… — я зачем-то сглатываю. — Мишель, я не знаю, что тебе сказать…

— Т-с-с, — она легонько прижимает пальчик к моим губам. Улыбается. — Лучше помолчим. Пока ты лишнего не наговорил.

— Конечно, — говорю я.

Чувство, которое толкнуло нас в объятия друг другу у трапа, куда-то испарилось. Не хватает какого-то толчка, чтобы встать и обняться по-настоящему. Да и она в себя пришла. Старательно держит дистанцию.

— Скоро прилетает «Либерти», — тихо говорит она.

— Здорово, — отвечаю.

— Ты улетишь со мной?

— Наверное.

— Почему не «да»?

Откуда мне знать? Она как привидение. Появляется и сразу исчезает. А я остаюсь. И не могу себе простить, что она не рядом. Это здорово неприятно, чувствовать, что нельзя к ней прикоснуться. Что у нее есть какие-то свои дела. Муж, наконец. Поэтому я просто пожимаю плечами.

— А если я скажу, что мне нужна помощь?

— Помощь? От меня? — удивляюсь я. — Тогда — без вопросов. Полечу. Расскажешь мне, в чем проблема?

— Позже. Когда прилетим. Это имперская планета. Зеленый Шар. Очень комфортная, тебе понравится.

— Почему не Рур? Ты же вроде бы там живешь?

— Есть причины, — неохотно говорит она. — А ты куда собирался?

— Вообще-то на Кришнагири.

— Если ты о своей посылке, то есть тысяча способов ее передать.

— Да нет. Просто, я собирался туда, чтобы…

— А, ты об этом… — Она скучнеет. И как-то неуловимо твердеет внутри. И я понимаю, что только что обидел ее. Только не знаю, чем именно. Я только хотел сказать, что обещал своему другу искать вместе с ним «черные слезы». И что стану богатым. И тогда мне будет нетрудно видеться с ней.

Мишель закусывает губу. Кивает.

— Ах да, я и забыла, — говорит преувеличенно ровным голосом.

— О чем ты забыла? Я только хотел тебе сказать…

— Юджин, — прерывает она. — Я все помню. Ты мне рассказывал. Я не думала, что это так важно для тебя.

— Достаточно важно.

Мой желудок начинает громко протестовать от голода. Так громко, что она слышит.

— Прости меня. Ты же голоден. Пойдем в бар, съедим чего-нибудь?

— Хорошо, — убито соглашаюсь я. И плетусь рядом, не решаясь взять ее за руку. И гадаю, что я не так сказал? Все же я действительно идиот. Вечно ляпну что-то этакое, от чего нормальные люди или смеются или бегут от меня, как ошпаренные.

— Кажется, ты прав, — задумчиво соглашается Триста двадцатый. И еще добавляет: — Еще мне кажется, что я становлюсь идиотом вместе с тобой, чувак.

— Нахватался словечек.

— Мне нравится. Емкое определение. Означает приязнь к человеку, к которому обращаешься.

— Ты изменился, дружище.

— Я знаю. Мне нравится меняться.