Змей подколодный

"…хренов рыцарь. Безупречная формулировочка! Язык бы рыжему поганцу оторвать, а не хвост! Мог бы смолчать — и без того кисло. Благо, мне таки не пятнадцать, ведь нажил бы комплекс на веки вечные. А всё повидавшим мужикам себя утешить — как два пальца об асфальт. Стечение обстоятельств, да условия не те, да правительство дурное, да поколение потерянное…

Чего ж не занесло меня в герои-любовники?! Ублажал бы вдовушку-герцогиню, фаворитствовал, вина экзотические потягивая, генералам ценные указания бы давал — лепота! А то — мечи, мля, джедаи…

Господин Демуров, доведённый, видно, моими приключениями до соответствующей кондиции, обошёлся со мной ночью весьма круто — за что я ему, иезуиту и волку позорному, даже и благодарен. Так мне, рыцарю хренову, и надо! Пепел на голову, вериги под рубашку и башкой об стенку — вот чем надлежит вам заняться незамедлительно, сударь мой Андрей Евгеньевич, герой одинокий, недоделанный… Самобичевание опускаем — тут уже всё схвачено.

Барышне в глаза смотреть тяжко — уж барышня моя в герои первый кандидат! В натуре, коня на скаку остановит. А я так, пописать вышел.

Против ветра, да-с…

Но, господа хорошие!!! Разъясните ж мне любимому, какой такой белкой мы Лёхиному сучьему колдуну поперёк глотки стоим?! Я уж все рукава проглядел — не завалялось ли в каком козырей? Или я в шкафу бесценный артефакт храню, сам того не подозревая?!

А ведь без козырей и артефактов вся эта история здорово смахивает на банальную игру кота с мышами. Сытого, ленивого, скучающего котяры.

Ну, положим, от съедения мышей этого котяру наш гимназийский статус удерживает. Я уж не говорю о ЕГО статусе! Я бы на месте директора такой кадр незамедлительно уволил — то есть, ежели это не сам директор. Хотя, признаться, чем дольше тут живу, тем меньше верю, что сей колдун из числа местных преподов. Разве что бывших — вроде дяди Вовы. По слухам-то он из гимназии по собственному желанию ушёл, а там кто знает! Может, и на службе заклинашки от порки раздавал, благодетель наш…

Такие, словом, дела… и с бутылкой никуда.

Внимание, господа! На волне радио "Джедай-Плюс" — лидер хит-парада Эндрю Скайуокер-Карцев и группа "Шайтан тебя нюхал"! По многочисленным заявкам восторженных фанов прозвучит песня "Геройская доля"! Слушаем и ПОДПЕВАЕМ!!!

И доля — злодейка, и участь горька, базара нет. При первой возможности сложил бы с себя полномочия героя и в ножки бы за это поклонился. Но попытайся кто отобрать у меня гимназийский статус, драгоценную мою мисочку с сахарными костями… Порву же суку!!!

НО — есть ли в рукаве козыря?

НО — при делах ли мой статус?

НО — паззл, господа, но паззл…

Я складываю паззл — и мне не хватает фрагментов.

Козыри?! Артефакты?! Какие и где, шайтан всё раздери?! Ежели только кровь девственницы — очень, говорят, ценная жидкость… Твою ж дивизию. Вот бы моя барышня попала! Этого только и не хватает.

Но уж сию проблему решить можно легко и приятно. Так что барышня точно попала.

Дуришь, Андрюха, ох, дуришь!

Ох, дурю. Передёргиваю. Но лучше перестраховаться.

Кобель я хренов, а не рыцарь, это уж к гадалке не ходи. Гормоны суки злобные враги. Позорище, Андрей Евгеньевич, на четвёртом десятке эдакие страсти! Но так уж складывается паззл — а если и не так, хоть удовольствие получу. Свой скирдык и свой кумар. "Пить — так пить!" — сказал котёнок, когда его несли топить.

Вопрос, где бедолаге-гимназисту то удовольствие поиметь. Надо вечерком по городу прогуляться — тусовки глянуть, знакомства завести. Неужто не найду я себе хату на ночь — вот будет позорище! Вот почва для комплексов! Чего там монстры с паззлами…

Может, есть-таки у местных магов печатный орган? Статейку бы тиснуть — о бесчинствах и происках непотребных, затребовать справедливости, на ошибки указать, да пропиарить между делом кого из преподов — на случай грядущих выборов в Белый Совет. Что умеем, то умеем…

Кстати, ежели учесть, что первый сексуальный опыт у меня был в десятом классе — почти уже в семнадцать, выходит, что и я тут девственник — физически, то бишь. Ни хрена себе финт!!!"

Интуиция вообще штука полезная. Всякому известно: ежели есть у тебя нехорошие предчувствия, сиди дома и никуда не рыпайся. Хуже будет.

Нехороших предчувствий у Андрея Карцева скопилось к субботе два вагона и большая тележка, и касались они исключительно предстоящего визита к местной колдунье. Чего только не отдал бы наш герой и рыцарь за возможность сидеть сегодня дома! Связываться с незнакомой ведьмой ему не хотелось смертельно — тем паче после высказываний Флюка.

В истории со статуей тигр показал себя бойцом и соратником. Битых два часа вчерашним вечером Андрей пытался уломать соратника на ночной поход. Поторчать под дверями с передатчиком в зубах — не более! Но Флюк упёрся; было совершенно ясно, что тигр расстался с прежнею хозяйкой без слёз и сожалений. Вряд ли имели место и добрые напутствия вкупе с сердечными просьбами захаживать на чаёк. Конечно, рыжий оторва и сам был не сахар, но за его отказом легко просматривался неподдельный страх, и это Андрея напрягало несказанно. А вот мнение барышни, очарованной открывшимися перспективами, в расчёт брать никак не стоило. Права она была в одном: иных путей и на горизонте не виднелось. Так что берите, господа, что дают, и уповайте на свой гимназийский статус. Два десятка магов за спиной — не шутка! Авось спасут, ежели что. Им, ангелам нашим хранителям, не впервой. Пальцами щёлкнут — и капут злобным монстрам…

Мысль об ангелах-хранителях посетила Андрея на пороге кабинета лингвистики и тут же обрела плоть: на задней парте, вольготно раскинувшись с книгою в руке, восседал любимый куратор. Другого места для чтения во всей гимназии не нашёл! Позволявшие себе на уроках мадам Окстри кое-какие вольности, школяры выпрямили спины, расправили плечи и окаменели лицами в ожидании безжалостного инспекционного опроса. Андрей же, напротив, расслабился и размечтался.

Приятно было воображать, что куратор решился не спускать глаз именно с него, Андрея Карцева, источника проблем и, как следствие, объекта неусыпного внимания. И давно пора! Андрей на месте куратора запер бы себя в бронированную камеру, да ещё и охрану бы приставил. Хорошую охрану, серьёзную — парочку натасканных драконов или взвод ОМОНа, и сам бы встал у дверей с автоматом наперевес. Да, бронированная камера была бы недурным выходом из положения, думал Андрей, умилённо косясь на невозмутимого Демурова.

Занятые мечтами и страхами, гимназисты далеко не сразу обратили внимание на странные звуки и заметавшиеся по кабинету тени. Первым на творившийся за окнами беспредел среагировал Демуров — сорвался с места и выскочил за дверь. Вслед ему понеслись вздохи облегчения и мадам Окстри, на бегу приказавшая оставаться на местах. Приказ пропал втуне: обомлевший было народ огласил кабинет восторженными воплями и ринулся распахивать оконные створки.

И в самом деле — что может быть приятнее для глаза, чем легкокрылые птицы, парящие в небе над роскошным пейзажем? Какой художник не возмечтал бы запечатлеть на холсте подобную картину? Какой поэт не схватил бы перо и не сгрыз бы его до заострённого кончика в поисках достойных метафор?

Невиннейшее зрелище, господа! Но наблюдать его в гимназии? Обычным субботним утром? Когда и недели не прошло после безумного Хэллоуина?! Уж какие тут метафоры! Право, нет резона обвинять преподавателей, кинувшихся вон из кабинетов, в излишней нервозности, а школяров, облепивших окна, в неуместном любопытстве! Тем более что кружившие над садом птицы на изящных фламинго или там альбатросов и отдалённо не походили. Страусы как есть. Синие такие, симпатичные страусы.

Андрей, прижатый к подоконнику улюлюкающим Максом, яростно боролся с треклятой интуицией. Интуиция вопила в голос, клялась в искренности и била себя в грудь: "Вот оно! Во-от! Дождался!.." Нагло врала: судя по поведению преподавателей, пернатые гости никакой опасности не представляли.

Хранители гимназийского покоя стояли на крыльце корпуса, неспешно переговариваясь. Ни молний тебе испепеляющих, ни защитных полей. Биолог и вовсе имел вид глубоко задумчивый — не иначе прикидывал, к какому семейству и виду залётные относятся.

Залётные складывали крылья на уровне третьего этажа и камешками падали вниз: не менее сотни уже бродило вокруг цепей, огораживающих памятник. За цепи не лезли — не то из пиетета к великому сказочнику, не то из уважения к магам. Воздух полнился многоголосым курлыканьем.

Со ступеней спустился директор, присел на корточки перед одной из птиц и попытался завести разговор, но страус, оглядевши директора прищуренным глазом, невежливо отвернулся. И правильно — к чему обращать внимание на докучливых посторонних, когда прямо к тебе несётся, посторонних этих расталкивая, тот, к кому летели, кого ждали! Великий орнитолог и лучший друг! Услада очей и предмет почти бескорыстной любви! Мог бы, кстати, и печенье захватить, гости никуда не торопятся.

Сгрудившись вокруг великого орнитолога Саньки Горленко, птицы оживлённо защебетали, вытягивая длинные шеи. Санька (доставлявший, кстати, немало хлопот великолепной лингвистке) общался, как заправский полиглот: кивал, смеялся и сам курлыкал не хуже страусов. Опешившие преподаватели внимали беседе, до поры не вмешиваясь. Но совсем скоро в руках у Саньки появилась широкая досочка с верёвками, и Крессир, Санькин куратор, стрелою метнулся с крыльца, за ним — на подхвате — господин Айзенштайн и Олег Витальевич.

Гимназисты, наблюдавшие сверху за ходом событий, кайфовали вовсю, глядя, как преподы объясняются с недоумевающими птичками. Химик прижимал для убедительности руки к груди, директор с поклонами впихивал конфискованную доску ближайшему страусу, а Крессир, ухвативши Саньку за локоть, мелкими шажками пятился к ступеням. Со стороны столовой к крылатым визитёрам торопливо плыл великанских размеров поднос с горою печенья — метра три в высоту, ей-ей! Словом, услада птичьих очей не имела ни единого шанса улететь с лучшими друзьями!

Инцидент завершился полным удовлетворением большинства заинтересованных лиц. Страусы, явно растроганные учтивым отношением и галантными манерами гимназийских магов, вняли уговорам, набили печеньем зобы и взмыли в небо. Поднос с остатками угощения рванул за ними. Преподаватели вернулись в корпус — все, кроме Крессира. Латинист, усевшись рядом с Санькой на мраморной ступеньке, занимался утешением расстроенного воспитанника.

Весь день Андрей орнитологу завидовал — белой и пушистой завистью. Повезло же парню! Птицы — это вам не монстры чешуйчатые и не столешницы с зубами! Он был почти уверен, что Саньке и наказание не грозит — вряд ли страусы явились в гимназию по приглашению. Более всего их визит смахивал на проверку информации: убедиться самолично, что там-то и там-то действительно живёт всеобщая птичья радость. Сам Санька воспринимал свои отношения с пернатыми данным и должным, а в ответ на расспросы пожимал плечами с плохо скрываемым недоумением. Непонятно было парню, что такого удивительного народ здесь находит.

"Эх! — печалился Андрей. — Спустился бы мой Лёха с неба в окружении синих страусов, любителей песочного печенья, а не свежей человечинки! И не пришлось бы бегать по подозрительным ведьмам, в сетках висеть и с барышнями собачиться — да ещё и получать за это по полной программе! Уж меня за ночную прогулку никто по головке гладить не станет! Да и Саньку бы не погладили, сбредись в гимназию злобные гоблины…"

Вечерний визит Демурова лишил Андрея последних сил — и надежд тоже. Правда, исполнив грязное своё иезуитское предназначение, куратор ушёл не сразу, а после обсуждения творчества Бенаквисты, книга которого лежала у Андрея на столе. "Охота на зайца"? Вы позволите, сударь? Я как-то пропустил…" Книгу Демуров прихватил с собой, а про бронированную камеру и не заикнулся.

Андрей охотно поддержал литературную беседу и очень огорчился скорому её завершению. Он бы и до утра дискутировал, поди ты отыщи лучший повод остаться дома! Вылезая в полночь из окошка, он проклинал всё на свете — и куратора, и интуицию, и разнесчастную джедаевскую жизнь. Не хотелось ничего — разве что запереться с барышней в уютной квартирке и, не сдерживаясь, не контролируя, запивая любовь холодным шампанским… Как это там — убей, не вспомнить, откуда! — "сладкие игры Аннабель-Ли в свете безумной, безумной луны"…

Зелёной луны гимназийского мира.

Никто, никто не собирался проводить ночь на пороге комнаты Андрея Карцева с автоматом в руках и драконом на поводке! Однозначное проявление безответственности со стороны его куратора! Но господин Демуров тем субботним вечером был озабочен, казалось, исключительно трудностями первокурсников с алгеброй. Особое внимание он уделил Никите Делику — почти сразу после ужина великий сыщик был усажен в холле интерната и с головою засунут в графики тригонометрических функций.

Самого сыщика алгебра нисколько не волновала. Всю пятницу занимавшийся плодотворным подслушиванием, он превосходно знал о намеченном клиентами визите и поделился информацией с куратором. Делёжка была строго дозирована: о целях и направлении ночной прогулки сыщик не обмолвился и словом. В силу сложившихся обстоятельств.

Знаменательный разговор, имевший начало на зелёном лужке и завершившийся на квартире Демурова, вёлся в очень лестном для сыщика ключе — абсолютно на-равных. Взрослый, крутой и умудрённый опытом маг отнёсся к партнёру со всем доверием и не делал скидок на его лета. "Я рассчитываю на ваше благоразумие, Никита… В интересах гимназии… Если меры примет попечительская коллегия… Интересы гимназии… Поймите меня правильно, сударь…"

Никита понимал. Понимал он и невысказанное: его учителя находились в очень щекотливом положении. Помимо интересов гимназии, крутых и умудрённых магов вязал по рукам и ногам долг дружбы по отношению к коллеге. Сей факт не требовал уточнений, но молил о сочувствии. Оставив сочувствие при себе, сыщик согласился на предложенный план действий.

План попахивал плесенью и был покрыт замшелостью веков: ловля на живца. Одно дело — подозрения, пусть даже обоснованные, и совсем другое — поймать на горячем. Великий сыщик явился для крутых магов именинным тортом на роскошном блюде. Выставив сыщика в качестве приманки, можно было на совершенно законных основаниях схватить коллегу за руку, прижать к стенке и от души дать в морду! Никитин куратор блестел глазами и едва не облизывался в предвкушении. Даже жалко было его разочаровывать, внося в план собственные коррективы, но долги дружбы имелись и у Никиты. Он был готов работать приманкой — только чуточку попозже. Не сегодня.

Оставшись в двенадцатом часу с куратором тет-а-тет, сыщик приступил к делу — на его взгляд, крайне аккуратно:

— Господин учитель. Я, наверное, прогуляюсь пока один. В пределах гимназии вряд ли что-то произойдёт, а если что — я воспользуюсь передатчиком. Хорошо? Вы меня подождёте?

Вот он, едва ли не главный плюс обретённого партнёрства: необходимость путешествий через окошко отпадала напрочь!

— Если вы уверены, что вам предстоит обыденный ночной моцион…

— В любом случае вам положительно не о чем волноваться. Я буду осторожен, Фёдор Аркадьевич, обещаю.

— Отлично, — сказал Демуров. — Стало быть, я могу спать спокойно. Просто камень с плеч! — сказал он и, облокотившись на столик, доверительно продолжил: — Ваша наивность, сударь, прямо-таки изумительна! Ведь всё на поверхности, согласитесь. Я намеревался открыть своё истинное лицо именно на совместной нашей прогулке, но готов ответить любезностью на любезность. Вы правы: не будем утруждать друг друга. Я препровожу вас в укромное место немедленно. Скажем, в одинокий замок на краю мира… Поверьте, Никита, лично вы мне вполне симпатичны, но удел ненужных свидетелей всегда печален! — Он со вздохом развёл руками. — Впрочем, я не причиню вам вреда. Более того, после безрадостного завершения сей истории…

Тут господину Демурову пришлось удивиться второй раз за сутки — мальчишка, сверкнув на него глазами, пропал из-за стола как не был, и заметить его передвижения маг не успел. Рекомендация сэра Шелтона не несла в себе ни капли преувеличения! Перехватывая сыщика у дверей интерната, Демуров мысленно обругал себя за то, что не обратил на нюансы рекомендации должного внимания.

— Я пошутил, Никита, — сказал он, водворяя вырывающегося воспитанника в кресло и усаживаясь на подлокотник. — Что за нервы, право!

— Отпустите меня, — мрачно сказал сыщик, прекращая борьбу. — Это нечестно.

— А возлагать на меня обязанности швейцара честно, вы находите? Экие у вас, однако, амбиции, господин детектив!

— Извините, господин учитель! Вы мне тоже неприглядную роль определили.

— Возможно, — согласился Демуров. — Но, поверьте, без доли риска. Я не могу позволить вам подставляться под чужую гильотину. Ни как ваш партнёр, ни как ваш куратор. Поражаюсь, говоря откровенно, отчего вы до сих пор не в одиноком замке на краю мира, сударь! В следующий раз вам вряд ли удастся меня позвать.

— Почему бы и нет, — мрачно сказал сыщик. — Я талантливый.

— Не в меру даже. Хотелось бы сохранить ваши таланты в гимназии — вкупе с их носителем. Я предоставлю вам самостоятельность, Никита, — и даже поработаю швейцаром сегодняшней ночью. Но на определённых условиях.

Спустя некоторое время наш сыщик следовал за клиентами, предаваясь по дороге нелёгким раздумьям.

Было совершенно ясно, что куратор не хотел ни напугать его, ни обидеть. Зарвавшегося сыщика поставили на место — это было далеко не приятно, но, в общем, справедливо. Переживём. А вот навязанная защита чрезвычайно сковывала необходимую свободу действий, сводя всю детективную работу к банальной филёрской слежке.

Опускаться до филёрства? Не говоря уж об интересах клиентов!

И на этой мысли (правду сказать, никоим образом не имевшей отношения к действительности) Никитины сомнения благополучно улеглись. Дойдя до стадиона, он снял с рубашки прицепленный куратором талисманчик и бережно поместил его на веточку приметного кустика.

Excuse me[24], уважаемый партнёр, — за наши хитрости, за наши амбиции… За ваше швейцарство…

При свете дня салон госпожи Элис несомненно выглядел сказочной женскою мечтою и долженствовал вызывать у мужчин и героев оскомину пополам со смертной скукой. Шляпочки, креслица, канареечки и прочие рюшечки.

Но была ночь.

Временный хозяин салона включил свет привычным щелчком пальцев и некоторое время любовался представшей картиной. Знакомой до мелочей — но почему не позволить себе всплеск приятных эмоций? Не оценить в очередной раз своеобразный вкус и недюжинный талант одной из лучших своих женщин? Лизанька по праву заслуживала искреннего восхищения и бурных аплодисментов — и как ведьма, и как дизайнер.

"Элис, — поправил себя враг, усаживаясь в кресло и надевая между делом личину. — Элис, ирония в данном случае никак не уместна…"

Ночной вариант салона полностью соответствовал личным запросам и характеру хозяйки; никаких иных целей госпожа Элис не преследовала. Тем не менее, на поздних клиентов сей антураж производил впечатление странное — не сказать, кошмарное! — а бывало, и не на шутку шокировал. Виною этому была отнюдь не магия, но с умом устроенное освещение.

Свет выливался сиреневыми струйками из-под век гипсовых женских головок, висевших по углам комнаты. Свет растекался по комнате, заставляя вещи и мебель отбрасывать чужие и жутковатые тени. Тени скрюченных пальцев и загнутых когтей, тени надломленных крыльев и разрубленных тел, тени, казалось, выдавали истинную сущность вещей — монстров и демонов, прикинувшихся невинными безделушками.

В гипсовых головках скрывались уродливые маски, и нарочито дурною шуткой выглядели нахлобученные на них цилиндры. Подлокотники кресел щетинились изогнутыми ядовитыми шипами. За стёклами шкафов таились бездны, набитые адскими причиндалами. Тут и там спали канарейки, сквозь перья которых продиралась наружу чешуя колдунских сов — железных, безжалостных убийц.

Враг цокнул языком, склоняя голову перед глубинами женской души, и поклялся себе завтра же навестить хозяйку салона и выразить ей свои восторги: самым простым, самым извечным мужским способом. Да и соскучился, чего греха таить…

— Доброй ночи, мадам! — сказал с порога один из ожидаемых гостей. — Простите нам столь позднее вторжение, но меня уверили в существовании договорённости, и…

Тут гость замолчал, потрясённый и завороженный обстановкой салона. Гость готовился к рюшечкам — или уж к шандалам с черепами. Предполагал он и крючконосую старуху у закопченного котла — или уж черноволосую вамп с колодою Таро. Впрочем, ни ёжик волос, ни хрупкая фигура, ни свежее девичье личико не ввели гостя в заблуждение: эта женщина ни в коем случае не могла быть юной и беззащитной пленницей поселившихся в салоне чудовищ. Обалденная женщина! Гость цокнул языком (в точности как враг, только что мысленно) и низко поклонился.

— Доброй ночи, госпожа Элис! — сказала вторая гостья. По сторонам она едва взгляд кинула, ни на грош не удивившись переменам, и тут же потупилась в ожидании выговора. Вот нарушение конфиденциальности её чертовски волновало, а тени — ну что тени! Не в шахматный кружок пришла записываться. "Ах ты ведьма!" — подумал враг, обращая на гостью укоризненный взор.

— Что, мадемуазель, язычок не сумели прикусить? — спросил он. — Говорила мне бабушка, что добрые дела дурно кончаются!

— Мадемуазель не виновата! — сказал гость. — Ей не удалось от меня отделаться. Войдите в моё положение, мадам! Не мог же я отпустить её ночью, одну, бог весть куда!

— Госпожа Элис, простите меня! — сказала мадемуазель и пихнула товарища локтем в бок. — Я взяла на себя смелость привести своего друга. У нас общие проблемы, и если бы вы согласились дать несколько уроков нам обоим…

— Я из-за вас патента лишусь, барышня! — с чувством сказал враг. Образ Лизаньки трудов ему не доставлял: очень уж нравился. — Разъярённые учителя вам на пятки не наступают, часом?

— Ну что вы, мадам! — сказала девочка. — Уверяю вас, у меня хватило ума не хвастать нашим знакомством! Я никому больше и словечка не сказала!

— Наши учителя явятся сюда только в случае непосредственной опасности, — сказал мальчик.

— Это угроза, юноша? — осведомился враг.

— Ну что вы, мадам!

— Присаживайтесь, господа гимназисты, — сказал враг, указывая на плывущий тенями диванчик.

Гости глянули на диванчик с плохо скрытым ужасом и нехотя воспользовались приглашением. "Неужто испуганы? — удивился враг и вдруг понял: — Суббота! Ах, бедолаги!" Сдержав усмешку, он вскочил с кресла, уселся перед гостями на пол и, памятуя о Лизанькиных пристрастиях, скрутил ноги в немыслимый узел.

— Как шляпка, мадемуазель?

— Великолепно, благодарю вас! Мне подогнали ленты, и я просто в восторге!

— Оу, — сказал враг. — Не иначе моя бывшая подружка помогла?

— Кто-кто? Вы имеете в виду мадам Окстри?

— Кора Окстри, — покивал враг. — Когда-то мы работали в паре.

Утверждение сие, заметим, было чистой правдой — обалденная госпожа Элис (настоящая) и великолепная гимназийская лингвистка были подругами, что называется, со школьной скамьи. Развела подруг не судьба, а убеждения: дело житейское!

— Она тоже делает шляпы? — удивилась девочка.

— Шляпы!.. — сказал враг и захихикал, выйдя на минуточку из образа. Шляпы! Кора Окстри — и шляпный салончик! Ках ме!.. — Нет, милая барышня, я совершенно иную работу имела в виду!

— Госпожа имела в виду некие магические дела, — сказал мальчик. — Я правильно понял?

— Правильно, юноша. Ваша преподавательница — ведьма весьма высокой квалификации. Но каждому своё, мои дорогие! Нетрудно догадаться, что этот салон — не более чем прикрытие, — пояснил враг (и здесь не солгал). — Сосуществовать в одном городе с гимназийскими магами, не имея законного бизнеса, — дело затруднительное и неблагодарное.

— А вы, наверное, не только с нашими преподавателями знакомы? — немедленно спросил мальчик. — Может быть…

— Не может, — отрезал враг. — Полагаю, мадемуазель объяснила вам, что ни приватных бесед, ни магической помощи вы здесь не получите. Мне неприятности ни к чему. Не заставляйте меня сокрушаться о минуте слабости.

— То есть? — удивился мальчик.

— Я имела неосторожность посочувствовать вашей девушке, — пояснил враг. — Женское сердце так податливо! Я намерена выполнить обещание — на обусловленных кондициях, разумеется.

Мальчик приподнял бровь, явно усомнившись в податливости женского сердца.

— Вы говорите об оплате?

— В первую очередь. Мои уроки встанут вам дорого — точнее, не совсем вам! — мечтательно сказал враг. — Вы даже не представляете себе, сколь приятен мне будет ручеёк, текущий из гимназийского бюджета!..

— Госпожа подразумевает деньги? — уточнил мальчик.

— Деньги, деньги, — усмехнулся враг, — не напрягайся, дружок. К глубокому сожалению, иных способов оплаты не могу себе позволить. Ваши преподаватели смотрят сквозь пальцы на грешки своего бывшего коллеги, милейшего Вольдемара, но не на мои. Впрочем, оставим пустые разговоры! Для начала хотелось бы определиться: какие именно разделы магии вас интересуют? Вы, надеюсь, понимаете, что для настоящего обучения следует иметь хоть какую-то подготовку. Не с азов же мне начинать! Итак?

— Поиск, — сказала девочка. — Вы ведь можете найти человека по фотографии или вещи. Вот и я бы хотела.

— И защита, — сказал мальчик. — Я отдаю себе отчёт, что научиться боевым приёмам за короткое время немыслимо, но должны же существовать методы… защитные поля…

— Немыслимо, — подтвердил враг. — Да и поиск, надо сказать… Что же мне с вами делать, милые дети?

Милые дети смотрели на госпожу с бешеной надеждой — по крайней мере, девочка. Мальчик был собран и насторожен. Он ни на секунду не забывал о лазерном мече, запрятанном под рубашкой. Во взгляде мальчика на крутую ведьму проскальзывала странная неуверенность — или подозрение?.. "Ого", — сказал себе враг и быстренько приступил к делу.

— Открою вам маленькую тайну. Любой маг — даже необученный — вполне способен сделать себе… — Он помотал в воздухе рукой, подбирая слова на замену привычным терминам. — Скажем, амулет… талисман… Словом, личную вещицу, обладающую достаточным количеством магических возможностей. Это не столь сложно, если знать соответствующие… м-м…

— Заклинания? — помогла девочка.

— Назовём это так. Вот здесь я в силах оказать вам необходимую помощь. Дело невинное! Вы, кстати, подобные предметы прикупаете в известном месте. Но они сделаны чужими руками, и это не более чем игрушки. Мы же с вами попробуем сработать кое-что посерьёзнее. Ваших способностей на это хватит с лихвой, поверьте.

— Только на это? — разочаровалась девочка.

— Отнюдь, мадемуазель! — искренне сказал враг. — Но в настоящий момент… И столь спешно…

— Мы понимаем, — сказал мальчик. — Но какие именно возможности будет такой амулет иметь? Конкретно.

— Многие, — сказал враг. — Очень многие. По желанию. Это не вопрос.

— По принципу волшебной палочки?

— В пределах разумного, юноша! Снять и развернуть образ с фотографии — или что там у вас, барышня? письмо? — вы точно сможете. Телепортация — правда, в радиусе десятка метров, более вам не осилить, но увернуться от нападающего будет гораздо легче. И в этом роде.

— Что значит — снять образ? — спросил мальчик и снова совершил попытку разглядеть собеседницу сквозь прикрытые ресницы. Соблазнительное предложение ни в коей мере не уняло мальчиковых сомнений. "Неужто личину унюхал? — поразился враг. — Что ни говори, а работёнка в гимназии не сахар — поди удержи в узде эдаких сопляков!.."

— Мадам?..

— Снять образ? — спохватился враг. — Грубо говоря, увидеть нужное вам лицо. При определённой удаче у вас появится шанс образ развернуть и… м-м… проследить. Я научу. Что скажете, господа гимназисты?

Господа гимназисты переглянулись.

— Да, — сказал мальчик. — Нас это устроит. Благодарим вас, мадам.

— Вот и славно, — сказал враг и дотянулся до приготовленных на столике журналов. — Выбирайте.

— Но это же… — растерянно сказал мальчик.

— Проще всего сшить обычное кепи, — деловито пояснил враг. — Полагаю, вы, юноша, иголки в руках никогда не держали?

— Почему же, — сказал мальчик. — Держал. Дело не в этом. Нельзя ли что-нибудь другое? Ну я не знаю! Кисет какой-нибудь! Или просто палочку вырезать.

— Сшей бандану, — посоветовала девочка. — Красную, тебе пойдёт.

— Бандана — это кусок материи, мадемуазель, — сказал враг. — Да и палочка, знаете ли… Нет, милейшие. Выбирайте модель и приступим к раскрою. Ткань я вам найду.

— О боги, — вздохнул мальчик и листнул журнал. — Извините, мадам! У меня и в мыслях не было капризничать! Просто я… Извините. Вот это. Можно?

— Можно, — сказал враг, наслаждаясь. — И учтите, любезные мои, халява тут не прокатит. Считайте, что вы на уроке у своего куратора. Полмиллиметра лишней ткани, — он постучал пальцем по странице, — и всё насмарку. Семь раз, как говорится, отмерь… И швы должны быть отнюдь не простые, а главное — ровные, как при вышивке.

Тут на него косо глянула девочка — не иначе вспомнив ледяное озеро!

— Стежок к стежку, — сказал враг, нежно улыбаясь маленькой ведьме. — Магия — дело серьёзное. Кстати, о ткани. Я бы присоветовала бархат. Фактура тоже немалую роль играет.

— Бархатная кепка!.. — пробормотал мальчик. — А носить её обязательно, мадам?

— Можно в кармане, — утешил враг.

— Тогда, может быть, берет? Его хоть свернуть можно, без козырька же.

— Берет? — задумчиво переспросил враг. — Почему нет. Можно и берет. Шестиклиночку…

— Ну, нет! — сказала девочка. — Я хочу кепку!

Гости покинули шляпный салон в третьем часу утра — уставшие, злые и напичканные совершенно, на их взгляд, бесполезными сведениями. Урок магии обернулся уроком кройки и шитья, а крутая ведьма и патентованная магиня оказалась придирой и занудой. Это бы ещё полбеды — но чего ради, скажите на милость, учиться основам кроя, ежели кроме бархатного берета тебе в жизни больше ничего шить не придётся?!

— Вот уж никогда не мечтал о карьере портного! — сказал Андрей, устраивая в кармане тетрадочку с чертежами. — Что значит — женщина! Убей, не понимаю, почему нельзя портсигарчик какой выпилить! Я бы надпись на крышке выжег — или там руну… Вот учила бы она трубки делать! — оживился он. — Прикинь?

— Кому чего, — язвительно сказала барышня. Она и сама была порядком разочарована, а уж возню с шитьём отродясь терпеть не могла, но поддакивать не собиралась. — Мужикам, конечно, что попроще требуется!

— А ты, бесспорно, с детства себя швеёй представляла! — парировал Андрей, отлично запомнивший гримасы любимой во время пространного рассказа госпожи ведьмы о косых и долевых нитях. — Ладно!.. Если что, хоть в подмастерья к твоей ведьме подамся! Между кроем может чему дельному обучит. Хотя я бы дядю Вову предпочёл.

— "Милейший Вольдемар"! — передразнила Ольга. — А правда, чего наши преподы его лавочку не прикроют? Я смотрю, их тут все боятся!

— Да он им вроде как коллега. Хлопцы говорят, он химию раньше в гимназии преподавал. До Олега Витальевича.

— Олег Витальевич лучше! — ревниво сказала барышня, успевшая подзабыть вечернюю экзекуцию.

— Я и не говорю, что хуже. Вот любопытно, может, в городе и другие маги имеются?

— Вряд ли, — сказала Ольга. — Фокусы продают, порчу снимают — и чего им тут ещё делать? Так что до вторника всё выучи, понял, подмастерье?

— Слушаюсь, сударыня! — сказал Андрей. — Только знаешь… Что-то в ней не так, в твоей ведьме. Как будто она… Как будто это и не она вовсе! Помнишь, ты говорила про обман зрения? Что мы мышей едим на самом деле, а Олег Витальевич — карлик волосатый. Вот в этом роде.

— Мало ли что я говорила! Это давно было.

— Может, у меня в глазах от недосыпа двоится, — примирительно сказал Андрей.

— Лично мне до белки! — заявила барышня. — Если получится с этими кепками, так пусть она будет хоть Чебурашка трёхголовый!

— А если получится, да не то? Это ж кот в мешке, звезда моя!

— Есть другие предложения? — поинтересовалась звезда.

— Есть одно, — сказал Андрей. — Давай в тридцать четвёртый заглянем. Нам, считай, и по дороге. Давно я в тайник не лазил!

— Давай! — с энтузиазмом сказала Ольга. — Вполне может быть записка — по закону зебры! Ну, знаешь, если белая полоса началась, значит, должно быть сплошное везение! А у нас же белая, вот как я объявление увидела, так всё и складывается к лучшему!

Андрей кивал и соглашался. Всё действительно было не так уж плохо — в том числе, и с ведьмой. Может, тётке давно за тыщу перевалило и горб вырос, вот это он и заметил, велика беда! Тем более раз она гимназийских преподов так опасается, вряд ли надумает гадость сделать…

— И даже Никите повезло, — болтала Ольга. — Ведь мог бы жутко вляпаться, а он раз — и в гимназию обратно!

— Стой-стой! — сказал Андрей. — А что Никита? Что случилось?

— Он тебе не рассказал разве? Да ничего такого и не было.

Барышня изложила пятничную историю — про рисунок на стене, и про открывшееся окно, и как бестолковый Никитос туда провалился.

— Я, конечно, к Олегу Витальевичу! Пришлось колоться, что гуляла, да мне уже всё равно — две писульки в кондуите! А утром смотрю — в столовке твой дружок, живой-здоровый.

"Очень интересно, — подумал Андрей. — Следил он, что ли, за Ольгой? Шерлок Холмс ещё на мою голову!"

— Я же тебя просил не гулять одной! — сказал он, останавливаясь. — Вот ты бы провалилась! Может, этот рисунок для тебя специально делали!

— Да ладно тебе, — сказала барышня. — Буду я лазить по всяким рисункам! Это же нечаянно вышло.

Андрей притиснул её к себе, зарылся носом в волосы, и мысли — все, кроме одной, — улетучились напрочь.

— Посидим? — предложил он, отыскивая взглядом лавочку.

— Давай до тайника сначала дойдём, — разумно предложила барышня, и он неохотно разжал руки. "Нет, судари мои, надо что-то решать с квартирой! Сил моих больше нет…"

К тайнику, не сговариваясь, пошли в обход площади Свердлова и статуи школьника — дворами.

Дворами старых кварталов; и Андрей, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся гормоны, завёл с городом игру в прошлое. В ночную прогулку ради прогулки, ради тонких пальцев любимой девочки в руке, ради поцелуев, безумно долгих, безумно сладких, потому что большей сладости ещё не узнал…

Город охотно поддерживал игру.

Город прятал зелёное яблоко луны за верхушками деревьев и пушистыми облачками.

Город заманивал влюблённых под ветки и сбрасывал с листьев капли вечернего дождика — капли падали на затылки, стекали за шиворот.

Но, когда влюблённые подошли к пятиэтажкам тридцать четвёртого квартала, город опомнился, выпустил из-за облачка луну и нахальным ветерком взъерошил партнёру волосы. Игра стала иной.

Сладкие мороки детства окружили Андрея, наполняя пьянящей силой, сумасшедшей энергией, — уже привычные, уже не пугающие. Лёшкины мороки. "Как знать, — подумал он, — может быть сейчас, когда один из нас идёт по знакомым дорожкам, шалея от мороков и мифического всемогущества, второй видит эти дорожки во сне. И тогда получается, что мы вместе — на эти минуты. Мы рядом — здесь, в нашем детстве, одном на двоих…"

…Шервудский лес и обители троллей… И скачут бравые мушкетёры — по долинам и по взгорьям, на выручку славному Виннету… Сплетались сюжеты, менялись каноны — по хотенью и веленью, по твоему слову…

…Мы играли в книжных героев редко — когда ты уставал от миров, не описанных ни в одной книге… Странных и смутных, меняющихся и чётких. Ты был создатель, творец… Я был житель… Я всегда умел это — жить в придуманных тобою мирах…

…Мир гимназии не похож на твои миры — но здесь, в этом квартале… Не памятью о мифах переполнен квартал — но мифами, его дома и дворы — словно иллюзия, покров для тех, старых, сказок, я мог бы бродить здесь вечно…

…Моя ностальгия по детству, моя тоска по тебе — они исчезают здесь напрочь, сменяясь ожиданием и надеждой. Словно за минуту до меня здесь шёл ты, проверял посты гвардейцев, кормил с ладони волшебных стрекоз, беседовал с троллями… Я могу догнать тебя, если прибавлю шаг… я могу окликнуть! Окликнуть тебя, о великий змей, ваше величество, корона набекрень…

Не окликал ни разу — смертельно боясь утратить мороки и мифы, утерять навсегда. Не окликал…

Ольга шла чуть позади, молчала. Занятый мифами, он едва не забыл про неё и оглянулся, только пролезая в дырку школьного забора. Барышня что-то шептала одними губами — молилась, что ли? Или тоже чувствует странное? Андрей засмотрелся на неё, в тысячный раз задаваясь вопросом: "Кто же ты, звезда моя? Я был капитаном гвардейцев, я обращал в прах злых колдунов (о если бы!), а ты?.."

— Тайник, — напомнила барышня и перепрыгнула грядку с клубникой.

Кирпич в лестничном боку был выдвинут почти наполовину.

Белая полоса.

Закон зебры.

Бумажная трубочка застряла в чём-то холодном, звякнувшем под пальцами. Железки какие-то…

— Есть! — сказал Андрей, высвобождая записку и засовывая железки в карман. — Идём к свету куда-нибудь!

Они обежали школу, встали под лампочкой на парадном крыльце и уставились в развёрнутую тетрадную страничку.

— Что за фигня? Да не верти!

— План! Ольга, план! Где же это, погоди…

— Крестик, гляди! Дом отмечен! Он, значит, там? Он там, да?!

— Вроде в старой части, а? У парка, что ли, не соображу…

— Там написано что-то! Да с той стороны!

Вырывая записку друг у друга и едва не располовинив тонкий листок, они прочитали следующее:

"Дрейчик, это тебе.

Змей съел слона".

— Это ты, что ли, — Дрейчик?

— Чего мне-то? Ну, козлина!..

— Точно он там! Я же говорила, его в какой-нибудь башне заперли!

— Надеюсь, не в заколдованной! Ну, змеюк…

— А это он о чём? Про слона? Ты знаешь?

— Подавился, значит! — сказал Андрей. — Я так и думал, что он кому-то на мозоль наступил, пушистый наш! Ох, Ольга! — сказал он и схватил барышню в охапку. — Это ж теперь дело техники! Придумаем что-нибудь!

— Только кепки всё равно сошьём, — сказала барышня и, подпрыгнув, обхватила его руками и ногами. — Ладно?

— Я беретку шью, — сказал Андрей, сцепляя руки под тёплой попкой. Барышня заёрзала, устраиваясь поудобнее, и ему сразу стало не до береток.

— Спорим, не донесёшь меня до "Детского мира"!

— А вот и донесу, — сказал он, аккуратно перемещая барышню повыше опасного места. — Я тебя куда угодно донесу!

— А до гимназии? — вкрадчиво спросила барышня.

— На плечах — и до гимназии.

— Не хочу на плечах.

— Тогда до "Детского мира"! Поскакали! Скоро уж светать начнёт!

— Я спать завтра буду, — сказала Ольга и со вздохом уткнулась ему в шею. — Часов до трёх…

— Я тоже, — согласился Андрей. Ужасно хотелось кричать и прыгать, но, побоявшись уронить барышню, прыгать он не стал — задрал голову и просвистал короткий победный марш. Луна над головой вздрогнула и швырнула облачко в сторону гимназии — домой, дети, домой!

Про вытащенные из тайника железки он вспомнил, только убирая в шкаф куртку.

Железки висели на колечке — три штуки. Андрей подцепил колечко пальцем и некоторое время держал палец перед глазами, пытаясь увидеть истинную сущность железок: по методу Бельского, сквозь полуприкрытые ресницы. Железки вида не меняли. Ключи как ключи.

"Дрейчик, это тебе…"

Связка ключей. Два от квартиры, третий, хитро изогнутый, от почтового ящика, вечно в этом ящике ломался замок, и однажды отец не выдержал и прицепил навесной… И цепочка на кольце — от брелка-пистолетика, а пистолетик лежит теперь в кармане гимназийской жилетки — на счастье…

"Скирдык-кумар… — подумал Андрей, сжав ключи в кулаке. — Это же мои ключи. От родительской квартиры…"

Он покосился в окно, потому что шайтан его знает… Но за окном по-прежнему был гимназийский сад.

А по рассветному небу, легко касаясь копытцами верхушек деревьев, бежала зебра. Зебра была белая, без единой чёрной полосочки.

Или не зебра.

Лошадь, скорее.

Здоровенная такая белая кобыла.

Сидели кружком, на корточках, смотрели, как велено, в огонь, не сводя глаз. Огонь горел в жестяной банке из-под кофе. Синий внутри, жёлтый по краям, он походил на газовый. Но в банке лежал мелко изорванный листок из тетрадки да горсть истёртой в ладонях сухой травы — ничего больше.

В огне можно увидеть многое, это Андрей знал давно, но ничего видеть сегодня он не хотел. Потому он смотрел на Лёшку, но слушать его — не слушал, а вот остальные двое внимали, рты раскрывши. Лица их сделались одинаково невыразительными, да и Лёшкино лицо было отрешённым, словно, забалтывая других, он попался сам. Так оно иногда и случалось, и Лёшка потом дня два пребывал в прострации — или чёрт его знает, где он пребывал. Но сегодня было другое. Сегодня он делал дело, Лёшка.

— Уровень саламандры — чувствуете? — сказал Лёшка, и первым откликнулся Жора, густым баском:

— Я вижу…

Жора был человек местный, пришедший поглядеть очередной Гаранинский фокус. Хороший парень — глуповатый, правда, но зато большой. Андрей очень надеялся, что Жора занадобился Лёшке исключительно ради количества. Нутром чуя некую гадость, Андрей даже пытался отговорить Лёшку от вечернего развлечения, но тот глянул так, что Андрей заткнулся и о попытках пожалел. Бывали времена, когда ни слова поперёк Лёшка не выносил, мог потом неделю не разговаривать и смотреть волком. А уж сегодня — тем более, потому что сегодня Лёшка был в праве своём — от души развлечься с Пашкой Грибом, тоже глазеющим сейчас на кофейную банку.

Гриб этот поселился в их доме недавно. Был он года на два их, двенадцатилетних, постарше и был, кажется, изрядная сволочь. Нынешним утром что-то они с Лёшкой не поделили — Андрей при этом не присутствовал, но опухшую Лёшкину скулу вполне оценил. Не синяк, нет, но без разницы! Лёшка остановил его: "Не дёргайся, Дрейчик, я вечером разберусь. Потерпи; ладно?" Андрей немедленно заподозрил нехорошее. Так оно и вышло.

— Огонь уже холодный, — сказал Лёшка. — Я могу прикоснуться к нему и не обожгусь.

Его пальцы коснулись верхушки ровного пламени, окунулись в огонь, и Андрей напрягся, понимая, что предчувствия его оправдываются.

— Дотроньтесь… — предложил Лёшка. — Он похож на ягоды… Даже запах. Запах клубники…

Жора выпростал из подмышки руку и поднёс к банке. Пламя отчётливо хрустнуло, обхватывая его ладонь. Андрей сам едва удержался, с ужасом наблюдая, как пацаны, мешая друг другу, лезут в огонь. Искушение присоединиться было великим — почти невыносимым, но Лёшка предупредил его, сказал, чтобы не смел огня касаться.

Сам Лёшка улыбался, глядя на Гриба, который отталкивал Жору и бормотал — сначала тихо, а потом уже в голос стал выкрикивать:

— Клубника, хрен! Я люблю клубнику!

— Оставь Грибу! — скомандовал Лёшка, и Жора мгновенно отодвинулся. А Гриб принялся загребать огонь и тащить пальцы в рот, видно, ел клубнику горстями. Андрей отвернулся, а Лёшка встал и сказал нормальным уже голосом:

— Пошли, парни, чего мешаться. Эй, Гриб!

— Отвали! — сказал Гриб, продолжая своё занятие.

— Ты хоть ртом не хватай. Надо культурно.

— Катись ты! — сказал Гриб и нагнулся над банкой.

— Лёх, может не надо… — начал было Андрей.

— Ничего, — сказал Лёшка. — Пусть кушает. Идём. Жора! Аллес!

Жора дёрнулся — включился — и ойкнул, оглядывая пальцы, а Лёшка быстро взял его за руку:

— Покажи-ка… Да нет, нестрашно.

— Это чего было? — потрясённо спросил Жора.

— Больно? — спросил Лёшка.

— Немножко если, — сказал Жора. — Ну ты даёшь! Я ничё не чувствовал даже! Ну ты вообще! А этот чего? Чего это он делает?!

— Да дебил, — сказал Лёшка. — Я ж сказал — потрогайте, а он гляди чего делает! Сдурел!

Жора бросился оттаскивать Гриба от банки, Гриб вырывался, отмахивался и начал, наконец, драться. Тогда Лёшка носком ботинка опрокинул банку. Пламя потухло. Тут же утих и Гриб, и тут же его достало тоже, он зашипел, запрыгал и потрясённо на Лёшку уставился.

— Ты! Ты!.. Хрен! Ты чё сделал, хрен?!..

— Понравилось? — спросил Лёшка.

— Ты чё! — сказал Гриб. Было уже совсем темно, и что там у него с руками и губами, Андрей не видел. Жора, восхищённый "фокусом" и обжёгшийся, видно, несильно, попытался Лёшку загородить. Но Лёшка отстранил его и шагнул к Грибу.

— Может, ещё разок? Хочешь?

— Да я тебя разотру! — сказал Гриб, пятясь от него и держа руки перед собой — точный зайчик из мультфильма. — Разотру же…

— Да мой ты хороший, — сказал Лёшка. — Не вышло из тебя саламандры.

— Ёкнутый! Пацаны, он ёкнутый, что ли?..

Лёшка хлопнул его по плечу и сказал:

— Вали домой. Давай! Намазаться не забудь чем-нибудь.

И Гриб побежал — сначала задом, едва не упал, потом повернулся, наконец, и рванул со всей силы.

Когда они отделались, наконец, от Жоры, требовавшего продолжения банкета, Андрей всё же сказал:

— Зря ты так. Я бы ему хавчик начистил, да и всё…

— Не, Дрейчик… Это скучно.

— А Жорик не обжёгся?

— Чуть-чуть только.

Они подошли к подъезду, и в свете лампочки под козырьком Андрей увидел, что Лёшка бледный, такой бледный, будто мелом его измазали.

— Эй, ты чего?!

— Подожди, — сказал Лёшка и побежал в кусты. В кустах его стошнило, и Андрей кинулся следом, схватил за плечи:

— Тебе плохо, да?!

— Не видишь, что ли! — огрызнулся Лёшка, вытирая рот. — А не делай гадости… Да, Дрейчик? — Он сплюнул и присел на корточки. — Да?

— Почему, — сказал неловко Андрей. — Он же первый начал.

— Жорик теперь достанет, — сказал Лёшка. — Здорово вышло, да?

Андрей присел рядом и увидел, что Лёшка плачет.

— Ты чего?!

— Здорово, да? — сказал Лёшка. — Класс.

— Класс, — подтвердил Андрей.

— Вынеси водички, — сказал Лёшка. — Умыться надо.

Андрей побежал домой и в ванной, сунув под кран молочную бутылку, опёрся локтем на раковину, закрыл глаза, отгоняя подступивший внезапно страх — за Лёшку, наверное… Но раздумывать над этим он не стал, наполнил бутылку и понёсся вниз.

У подъезда уже никого не было. Андрей завертел головой, и тут его окликнули — сверху.

— Дрейчик, — сказал с балкона своей квартиры Лёшка. — Я тут.

— Ага, — сказал Андрей и поставил бутылку на лавочку.

— До завтра, ладно?

— Ага, давай.

И Лёшка ушёл с балкона, а Андрей ещё довольно долго сидел у подъезда, перебирая в памяти детали сегодняшнего "развлечения". Он чувствовал себя весьма неуютно: скучно там или нескучно, а всё-таки лучше было морду набить… И Лёхе бы плохо не стало…

Но ни тогда, ни раньше, ни позже он ни разу не задумался, как получались у Лёшки подобные штучки. Никто не задумывался. Привыкли, может. Наверное, просто привыкли…

Воскресная ночь, осыпавшая Андрея Карцева подарками и надеждами, с великим сыщиком повела себя в точности наоборот. Оно и понятно: сование носа в чужие дела, даже из высокогуманных соображений, — занятие скользкое и наказуемое. Особенно ежели пренебречь дельными советами и предложенной защитой.

Впрочем, советчик и защитник тоже оказался не на высоте.

Не стоит винить господина Демурова в непредусмотрительности: с его точки зрения ничего действительно дурного с великим сыщиком не могло произойти по определению. Тем более — с хитрою штучкой, прицепленной на карман рубашки. Её защитные функции были весьма специфичны: штучка служила капканом. Лучший способ защиты — нападение. Обидчик сыщика будет пойман на месте преступления в цепкие, безотказные сети. Обидчик сыщика локти себе искусает! И славно, ах, как же это славно!..

Никогда не торжествуйте победу загодя, господа, — дурная примета!

Господин Демуров, боевой маг запредельного уровня, бывший рейнджер, блестящий педагог, собаку съевший на воспитании эксклюзивных подростков, провёл воскресную ночь в интернатском холле, читая роман Бенаквисты. Попивал сухое вино, грыз сухарики и ведать не ведал, что совершенно напрасно уповает на благоразумие своего юного партнёра. И на старуху бывает проруха! Капкан господина Демурова ожидал жертву на кустике около городского стадиона.

Великий сыщик слегка завидовал кустику: кустик был как никогда раньше ограждён от неприятностей и обид — в отличие от самого сыщика. Что делать! Любой уважающий себя детектив должен ставить во главу угла не собственную безопасность, а интересы клиентов.

Но не скроем от благосклонного читателя правды: свобода действий занадобилась великому сыщику отнюдь не для расследования.

Великий сыщик полагал свою работу законченной.

Его клиенты не нуждались более в услугах детектива. Для того чтобы поставить в деле точку, требовались адвокат, прокурор и судья. А детектив, завершивший следствие, должен вызвать полицию и поставить в известность клиентов. Что же касается щекотливого положения гимназийских магов, так это, в конце концов, их личные трудности.

О полиции в данном случае и речи не шло, а вот оповестить клиентов труда не составляло. И сделать это следовало ещё два дня назад. Рассказать всё Андрею — и немедленно свернуть детективную деятельность! Не морочить голову куратору — раз! Не заниматься подслушиванием — два! Не подвергать друзей опасностям общения с незнакомой ведьмой — три!

Интересы клиентов! Честь профессии! Долг дружбы! Но, судари мои! Вспомните Шерлока Холмса, впадавшего в депрессию после раскрытия преступления. Скрипка и наркотики — что ещё остаётся гениальному мозгу, лишённому повода для игры ума? Грустно, судари мои, тяжко!..

"А не тяжко ли кусочку сыра гулять без мышеловки?" — ехидно вопрошало благоразумие. Никита не брался спорить с благоразумием, но сильно подозревал, что талисманчик — не только мышеловка, но и средство надзора. Стало быть, все разговоры будут отслежены, а по нужде — прерваны. В белкино подхвостье такую защиту! Сыщик намеревался изложить результаты своих трудов именно сегодняшней ночью. После эффектного появления, с известной долей небрежности, принять восторги, отклонить благодарности… Помимо эффекта смертельно хотелось присутствовать на частном уроке колдовства. Пусть даже в качестве наблюдателя. Когда-то ещё подвернётся!

И сыщик шагал по ночному городу, обдумывая эффекты и практически не прячась от клиентов. Клиенты не заметили бы сыщика и в двух шагах от себя — очень уж были заняты друг другом. Только миновав стадион, Андрей отвлёкся от поминутных поцелуев и озаботился дальнейшей дорогой. Заботы были вполне понятны: основного Ольгиного ориентира — вокзала — внизу не наблюдалось вовсе. Ни стеклянного купола, ни часов на нём — ничего и отдалённо подобного. Домики в окружении ухоженной южной зелени, ленивые флюгера на крышах — мирный, симпатичный городской пейзажик без следа поездов и рельсов.

Клубочек, вытащенный Ольгой из кармана, уверенно заскакал по вымощенным плиткой ступеням. Клиенты потопали за ним. Сыщик спускался следом, накапливая по дороге абсолютно не пригодную для дела информацию. Выяснилось, что:

1) отсутствие вокзала — всего лишь обман зрения;

2) было бы неплохо, окажись иллюзией все эти гнусные домишки, ведь ни пляжа, ни турбазы, как и не Волжский;

3) домишки милые — куда лучше дурацких дач;

4) колдунья непременно окажется вампиром с клыками;

5) бояться вампиров — чертовски глупо, а трусливые зануды могут отправляться домой.

На этом пункте клиенты надулись и замолчали, а сыщик облегчённо вздохнул.

Клубочек тем временем спрыгнул с лестницы и свернул в первый же проулочек. Не вызывало сомнений, что смотали его руки, смастерившие Ольгиного тигра. Клубок катился зигзагами, обнюхивая по дороге кусты и деревья, резво вилял светящимся сиреневым хвостиком, подскакивал на месте, поджидая отстававших хозяев: в точности молодой пёс на прогулке. Прогулка заняла около получаса. Выбравшись на небольшую площадь с кипарисом и лавочками, клубок вспыхнул и рассыпался горсточкой искр. Сделал дело — гуляй смело!

— Вот он, вокзал, — сказал Андрей. — Однако…

— Куда бы ему деться, — сказала Ольга. — Это он на ночь уменьшается.

— Из экономии места и электроэнергии, — сказал Андрей.

Крошечный домишко, обретавшийся на растресканной платформе, на вокзал совсем не тянул. Диспетчерская на последней остановке трамвая, не более. Но под козырьком горела тусклая лампочка и светилось окошко с распахнутыми ставенками — да, конечно, здесь продают билеты и ночью. Билеты на специальные рейсы ковров-самолётов, следующих до острова Масганапханабури, далёкого волшебного острова, на котором…

— А куда теперь? — спросил Андрей, и ковры-самолёты растаяли в темноте за платформой. — Проводник твой сгинул…

— Отсюда я и сама найду.

До салона госпожи ведьмы оказалось два шага. Одноэтажный коттеджик с дракончиком на высоком шпиле, витринные окна — очень, очень удобные для следственных нужд! Подождав, пока за клиентами закроется дверь, сыщик залез на низкий подоконник, соблюдая все возможные предосторожности. Он сильно опасался сигнализации — не обычной, а магической. К примеру, прилипнуть намертво к стеклу под издевательское уханье филина — экий выйдет конфуз!

Конфуз таки вышел — правда, несколько иного рода. Ах, господа, умереть от скуки детективу не светит! Вот быть стащенным за штаны с чужого окошка — это всегда пожалуйста! Так что испытать на себе прелести магической сигнализации (имевшей, к слову, место) Никита попросту не успел.

— Ой… — прошептал он, обнаружив себя прижатым к газончику тяжёлыми лапами. — Собака…

— В-вау, — согласился обладатель лап и улыбнулся сыщику во всю пасть. На собаку он походил мало. Огромадный серый волчина. Вот тебе — сигнализация…

— Собачка… Хорошая собачка, — льстиво сказал сыщик. — Красавец! Можно, я тебя поглажу?

— В-вау, — согласился волчина, и сыщик осторожно дотронулся до стоящей на груди мохнатой лапы.

— Хороший пёсик, хороший… А где твой хозяин? Ты один гуляешь?

— В-вау, — согласился волчина и лизнул сыщику пальцы.

— Славный пёсик, — сказал сыщик, приободрившись, и провёл ладонью по густой шерсти. — Какой ты славный…

— В-вау, — согласился волчина и подмигнул сыщику недобрым зелёным глазом.

— Славный пёсик, умница… Дай-ка я встану, мой хороший…

— Ещё чего! — внятно сказал волчина. Сыщик даже удивиться не успел: волчья морда, наклонившись, дыхнула горячим смрадом, закачалась и расплылась.

Некоторое время волчина присматривался к обмякшему мальчишке, а убедившись, что наркоз сработал, переступил на травку, закинул сыщика себе на спину и потрусил прочь от салона. Тащить мальчишку, пребывая в волчьем облике, было неудобно, но приказ есть приказ.

Волчине, который был волчиной первый раз в жизни, нисколько не улыбалось менять обличье под носом хозяина. Большое спасибо, до сих пор хвост как не родной. За углом перекинемся, ничего страшного.

Первой эмоцией очнувшегося сыщика был жгучий стыд: доигрался. Добыл себе повод для игры ума. Шерлок Холмс со своим кокаином просто отдыхает.

Но, попавши в плен, заниматься самобичеванием бессмысленно и несвоевременно. Поэтому сыщик приподнял ресницы и попытался оценить положение. Где он находится — это раз. Есть ли у него компания — это два. Сколько отсюда выходов — это три… На счёте "четыре" сыщик уразумел, что прикован цепями к стене, покрылся холодным потом и сбился со счёта.

Стена обреталась в некоем пространстве, и пространство это понятия не имело о привычных законах природы. Наличествовали в пространстве странные предметы, в других условиях, очевидно, имевшие быть заурядной кабинетной мебелью. Грани предметов мерцали ядовитою зеленью. Над предметами мерно и косо качался маятник, уходя стержнем в никуда. С оптикой дело обстояло ещё хуже: словно в негатив попал. Или на планету под лучами чёрного солнца — только самой планеты видно не было. Чёрный свет заливал пространство кромешной темнотой, и в темноте висела обстановка профессорского кабинета с единственной стеной неизвестных размеров.

По чёрной-чёрной дороге к чёрной-чёрной стене ехала чёрная-чёрная машина, в чёрной-чёрной машине сидели чёрные-чёрные люди, замышляя чёрные-чёрные дела… И у чёрной-чёрной стены вылез из чёрной-чёрной машины чёрный-чёрный человек и сожрал маленького глупенького сыщика чёрными-чёрными зубами.

"Вот теперь я попал, — подумал сыщик. — Вот это я попал! Вот вам, сопливым детективам, край мира — чем не он?.. Без паники, только без паники. Фёдор Аркадьевич, дорогой, любимый, вытащите меня отсюда, я с вашим талисманом спать буду, и есть, и в туалет ходить, и… Мама, мамочка моя!!!"

Не потеряв ни секунды на дальнейшую оценку ситуации, сыщик раскрыл рот и повторил эксперимент, проведённый в Блюде. Акустика на краю мира оказалась даже круче, чем в старикашкином доме: имя Никитиного куратора понеслось во все стороны, отдалось эхом от камней за спиною и ударило в диск маятника. Маятник замер, отчётливо скрипнул и закачался снова, а голос сыщика бесследно сгинул во тьме. Вместе с экспериментом.

— Очнулись, Никита Александрович?

Один из предметов обстановки сдвинулся с места, развернулся и замер перед сыщиком, принявши облик обычного мягкого кресла. В кресле, нога на ногу, сидел чёрный-чёрный человек.

Без маски — и совершенно незнакомый на лицо. Без перчаток — по локоть обнажённые руки сплошь покрыты татуировкой. Без плаща — на тёмной футболке увлечённо выкусывал себе между когтями милашка-дракон, кося на сыщика живым светящимся глазом. Без плаща, без перчаток, без маски перед Никитой сидел враг его клиентов — в личине, но, несомненно, собственною персоной.

Тот, с кем встречалась за Дворцом пионеров Ольга.

Начальник мерзкого старикашки из Блюда.

Потенциальная жертва капкана господина Демурова и объект охоты великого сыщика.

Коллега гимназийских магов, который по долгу службы не посмеет обидеть всерьёз.

Свой, родной и нестрашный, хоть и сволочь.

Свой, родной и нестрашный смотрел на сыщика в упор и крутил в пальцах тонкую оперённую палочку. Дротик для игры в "дартс".

— Слышу, что очнулись… Оп-с!

Он метнул дротик, и Никита зажмурился. Дротик без труда воткнулся в камень и завибрировал, щекоча пёрышком ухо.

— Страшно? — участливо спросил враг. — Как у вас с контролем мочевого пузыря? Вижу, вижу, что отлично… Вы просто чудо какое-то, дорогой мой! Хоть мы с вами и супротивники, не могу не отдать должное! Оп-с!

Второй дротик задрожал около шеи — и задел.

— Скотина, — сказал сыщик.

— Хвала богам! — весело сказал враг. — Я уж начал думать, что изловил какого-то зомби! Вот только дерзить не советую. Я, знаете ли, с большим трудом удерживаю естественное желание использовать ваше горло в качестве центра мишени. Да и кричать не стоит. Толку не будет, а с нервами у меня погано. Рука вот дрогнет… Оп-с!

Дротик подлетел к лицу — очень неторопливо — черканул по виску и завис в воздухе. По щеке поползло горячее и мокрое.

— Оу! — сказал враг. — В семёрочку!

"На испуг берёте, гражданин подследственный?! А я вот вам подыграю — и глянем, что будет…"

— Не надо, — сказал сыщик, шмыгая носом. — Вы меня, наверное, с кем-то спутали, — сказал он, всхлипывая. — Вы тот волк, да? Отпустите меня, пожалуйста, я же вам ничего не сделал!

И Никита разревелся — сказать честно, без труда. Раз плюнуть было разреветься в такой ситуации.

— Достаточно, — сказал враг спустя пару минут. — Хватит, говорю! Я удовлетворён вашим фарисейским раскаянием. Вы меня слышите, или стрелочку метнуть?

— Не надо… Отвяжите меня, пожалуйста.

— Даже не знаю, — с сомнением сказал враг. — Так вы хорошо висите, просто душа радуется. А что, руки затекли?

— Ужасно, — сказал сыщик сквозь слёзы. — Отвяжите, я же не убегу!

— Да я бы не удивился, — сказал враг. — С вашими-то способностями…

Неведомая сила крутанула сыщика в воздухе и шмякнула в кресло, а враг уселся на подлокотник — но не как Демуров минувшим вечером, а поставивши ногу на сидение и лишив тем сыщика возможности подняться.

— Вы меня украли, да? — спросил Никита, опомнившись. — Вам выкуп нужен? Я учусь в гимназии, и за меня обязательно заплатят, если вы меня не обидите. Понимаете, мои учителя…

— Это вы со страху чушь несёте или за дурака меня держите? — осведомился враг.

— Да что вы! Конечно, страшно…

— Ой ли, Никита Александрович? Оставьте уж роль дитяти неразумного. Я ведь с вами беседую единственно из искреннего уважения, можете себе представить? Вы за мной шпионите чуть не месяц, а на глаза попались благодаря случайному стечению обстоятельств. Даже зная, какие таланты пестуются в стенах вашей альма-матер, я готов рукоплескать! Браво, господин гимназист! Далеко пойдёте!

— Спасибо, — сказал сыщик. — Мне уже говорили.

— Я наблюдал за вами в доме моего старого сослуживца и по сию пору не могу придти в себя от восхищения. Немыслимое для вашего возраста самообладание! Конечно, следовало отправить вас домой в первый же час. Но мною владело любопытство.

— Сослуживец — это тот… дедушка? — спросил сыщик. — А где вы с ним служили? Мой куратор вот с ним тоже…

— Дела давно минувших дней, — сказал враг. — Преданья старины суровой. Твёрдость принципов, дружба на века, ясность пути… Что уж там теперь!..

Он махнул рукой и соскочил с подлокотника.

— Выпить хотите?

— Водички, — сказал сыщик, поджав под себя ноги и не отводя глаз от ботинок врага. Ботинки легко ступали по чёрной пустоте; далеко под ними мерцали зелёненькие точечки — а может, отражались в зеркальном полу подсвеченные абрисы мебели. В любом случае ходить по этому полу желания не возникало. Очень качественная иллюзия — если иллюзия! — бездны. А уж цепи с браслетами-наручниками иллюзией точно не были. Пыточная камера в средневековом подземелье…

"Его бы, гада, так подвесить! Интересно, коллеги-то про такие его замашки знают? А ведь вряд ли знают! И если я отсюда не выйду — то никогда не узнают, — понял Никита и покрылся холодным потом вторично. — Получается, что не выйду, — зачем ему так рисковать?! Да нет, не может быть! Память сотрёт мне — и всех делов…"

— Что-то вы в лице переменились, — сказал враг, не оборачиваясь. — Дурные мысли? Умоляю, дорогой мой, только не пытайтесь меня покинуть! До таких подвигов вы ещё не доросли. А последствия могут выйти самые неприятные. При всём моём к вам уважении.

Сыщик осторожно перегнулся через подлокотник, разглядывая бездну. Покинуть — ха! Однако его тут высоко ставят! Хоть убейте — ну нету же пола!

Зазвенело стекло и полилась, булькая, жидкость. Враг вернулся к креслу, подал пленнику узкий стакан и приподнял второй:

— Ваше здоровье, Никита Александрович.

Сыщик понюхал предложенное: кажется, вино.

— Спасибо, — сказал он. — Но лучше бы воды. Или кофе.

— Желание гостя — закон, — согласился враг, и Никитин стакан мгновенно стал горячим. — С сахаром?

— Если можно.

— Вам, кажется, мой дизайн не по вкусу? — спросил враг. Он стоял, опершись локтем на воздух, в расслабленной позе: неспешный разговор во время фуршета. Сыщик присмотрелся поверх стакана: ни фига не на воздух. Полка какая-то, что ли… Момент, кстати, прямо на заказ: ногой в пах, стаканом по башке — и, небрежно поигрывая непригодившимся пистолетом, покинуть завоёванную территорию, пренебрегая трофеями, но собравши улики… Ага.

— Почему же, — сказал сыщик, отгоняя сладкое видение. — Только не очень уютно.

— Вы, друг мой, по молодости лет ни черта в уюте не смыслите, — сказал враг. — Тени во тьме придают отдыху привкус вселенского одиночества, без которого по большому счёту мы пребываем в вечной суете сует. Вы не задумывались над этим? Порою хочется именно безмерной пустоты — на множество миль вокруг…

Сыщик представил себе множество миль чёрной бездны — и маятник над головой, угрожающий сорваться в любую минуту, причём именно на голову.

"Обалденный отдых. Вот тут меня и оставят — и благо, если на кресле!"

— Пол очень хорошо сделан, — похвалил он. — Зеркальный, да?

— Теоретически, — сказал враг и рассмеялся. — Что, действительно страшно? Вы, как будущий маг, оценить бы должны и проникнуться. Привыкайте, господин гимназист, к изыскам профессии! Это в гимназии вашей прямо-таки тепличные условия, а на деле… Впрочем, мы отвлеклись. Вернёмся, пожалуй, к нашим баранам.

— Чего вы от меня хотите?

— Для начала принести свои извинения. Сожалею, Никита Александрович, что так с вами обошёлся, но приглашение в гости вы вряд ли бы приняли, верно? Право, я хотел бы встретиться с вами по обоюдному согласию.

"Так это вы меня за дурачка держите, господин мой учитель! Нет уж. Сами сказали — роль неразумного дитяти мне ни к чему. Не будем терять ваше искреннее уважение — глядишь, и пригодится…"

— Я вообще-то в гимназии учиться сразу согласился, — сообщил сыщик. — По-моему, это и есть обоюдное согласие. Да и встречаемся мы с вами каждый день.

И над бездной повисла пауза.

— Оу, — сказал, наконец, враг. — Даже так! Вот где кроется причина столь потрясающего самообладания! Решили, что я ваш преподаватель?

— Я не собираюсь раскрывать ваше инкогнито, — поспешно сказал сыщик.

— Моё инкогнито!.. Недурно, очень недурно! Признаюсь честно — вы недалеки от истины! Я действительно работал в гимназии и не нахожу поводов эту деталь биографии скрывать. Длинная была деталь и немаловажная. Но вот в настоящем времени… — Враг развёл руками. — Увы, мой милый комиссар Мэгре! Ваши подозрения беспочвенны.

— Как скажете, — великодушно согласился сыщик. — Я вас даже здесь по имени не называю. У меня и в мыслях нет про вас рассказывать! Я бы давно мог обратиться в вашу попечительскую комиссию…

— Коллегию, — поправил враг.

— Да. Коллегию. Но я ведь этого не сделал и не собираюсь. Я прекрасно понимаю, что такие вещи не должны быть известны за пределами гимназии. Мне просто самому было интересно, смогу ли я вас вычислить. Ну, я и смог.

Враг вытащил из тьмы стул и уселся на него верхом, облокотившись на гнутую спинку.

— Промашка вышла, дружок, — сочувственно сказал он. — Я не ваш куратор. А также не ваш директор и не сухарь Шелтон. И не очаровательная ведьма-лингвистка… экое сочетаньице, однако! Тьфу!.. Ну, и так далее. Так что можете начинать меня бояться.

— Спасибо.

— Расположен к услугам. А скажите-ка, господин Демуров не иначе как в курсе? Не разнос же он вам устраивал на пороге моего Блюдца! О статусе моём беседовали, признайтесь?

— Все в курсе, разве нет? У вас такой дружный коллектив! Вы, наверное, все вместе служили, да?

— Почти, — сказал враг. — И что же, Фарид подтвердил ваши домыслы? Вижу, что подтвердил… Любопытный поворот! Как же он вас выпустил, узнав, чем вы занимаетесь, в ум не возьму!

— Он мне талисман защитный дал, — сказал Никита. — Вы его просто не видите. Но если вы мне действительный вред причините…

— Да нет на вас талисманов. Сумел бы я в таком разе вас тронуть! Впрочем…

Враг протянул к сыщику раскрытую ладонь; минуту спустя его пальцы сжались в кулак и тут же расслабились.

— Забавно… Сняли цацку, господин гимназист? На таланты понадеялись? Да и чего меня опасаться, родного и близкого! Ох, молоды вы, друг мой, наивны… Мне будет весьма приятно развеять ваши иллюзии. Обидно, в самом-то деле, когда на тебя овечью шкурку без спросу навешивают! — пожаловался враг. — Что он вам сказал-то, драгоценный мой бывший коллега? На старую дружбу налегал?

— В том числе, — кивнул сыщик.

— Прелестно. И кто же, скажите на милость, позволил бы гимназийскому преподавателю такие делишки проворачивать? Голову бы откусили, невзирая на былые заслуги вкупе со старою дружбой! А уж уволили бы как минимум, будь эдакий кадр хоть самим директором гимназии. Что вы!.. Они, собственно, меня и уволили в своё время. Чудом цел остался после такого увольнения… Ваши разлюбезные учителя шуток не шутят, уж поверьте моему опыту. Ну да я не в обиде. Независимость дороже, я уж о прочем не говорю…

— Вы хотите сказать, что Демуров меня обманул? Зачем? Вы же сами сказали — он бы меня просто не выпустил тогда! Он же за меня отвечает!

Враг улыбался, и улыбка его была полна сожаления и сострадания.

— Я с удовольствием объясню, зачем Фариду понадобилось оставлять вас в заблуждении. А также, каким именно талисманом он вас снабдил.

— Я знаю, каким. Он должен был сработать по принципу мышеловки. Плюс маячок.

— Мышеловка! Ках цирсшмей!.. А вы, стало быть, при ней колбасным хвостиком? Отменная сказочка! Так вот, дорогой мой комиссар, это и впрямь был маячок — но в точности наоборот. Будь он при вас, нашего знакомства не случилось бы ни в каком случае. Ноги бы я сбил в поисках господина сыщика! Уж на такие штучки ваш куратор большой мастер. Он хотел вас из-под удара вывести, да вот оскандалился. Но рассчитано блестяще! Вы ему на руку сыграли своей ошибкой. Миленько вышло — коллега, мерзавец такой, развлекается, а мы ему по-тихому, по-домашнему крылышки пообломаем. Так?

— Разумеется, вы хотите изложить мне другую версию, — сказал сыщик, но снисходительный тон ему удался плохо. Что-то было не так. Что-то он пропустил. Сыграл на руку…

— Я хочу, чтобы вы мне пояснили, отчего господин Демуров не предложил защитного талисмана Андрею Карцеву. Своему подопечному — такому же, как вы. Не задумывались?

Вот оно.

— Вам не приходило в голову, что мы с вашим куратором просто-напросто договорились? М-м? По старой дружбе.

"Оградить лично вас от чужих неприятностей я вполне способен". — "А Карцева не можете?" — "Нет, Никита. Не могу. Только косвенно…"

— То есть как — договорились?..

— Дорого, — сказал враг. — Вы, Никита Александрович, и представить не можете, насколько дорого. У Фарида цены — антиквары в сторонке курят. А уж торговаться с ним — легче головою об стенку…

— Врёте вы всё, — сказал сыщик. — Не может такого быть!

Враг смотрел на него, склонив набок голову и убрав улыбку.

— Он же за нас отвечает! Он же… Чего вы вообще к нам привязались? К Карцеву? Что он вам сделал-то?!

— Что сделал? — переспросил враг, и спинка стула жалобно заскрипела, стиснутая татуированной рукой. Нарисованный дракон навис над сыщиком, оскалил пасть, а лицо его хозяина стало маской.

Маской монстра. Ледяным ликом демона. Трещина рта, провалы глаз, кривая тень носа — и чёрная бездна под креслом показалась Никите родной и тёплой.

— Ты просто не в курсе, дружок. С Андрюшей Карцевым у меня счёты. Большие счёты. И я намерен их свести. А ваш куратор не намерен в это вмешиваться. Duobus litigantibus, tertius gaudet, мой мальчик. У тебя с латынью как? Переведёшь, или помочь?

— Двое дерутся, третий радуется… — пролепетал Никита, вжимаясь в кресло.

— Умница, — сказал враг, и ледяная маска пропала бесследно. — А знаешь что, славный мой сыщик? Пожалуй, я тебя отпущу. Снизойду к проблемам старинного друга…

— Вы серьёзно?

— Вполне, — кивнул враг, усаживаясь снова. Дракон на его груди разочарованно клацнул сотней зубов и продолжил выкусываться.

— Но если я расскажу?..

— Хочешь, чтобы тебе Фарид рот заткнул? — ухмыльнулся враг. — Не советую, мой комиссар. Весьма не советую!

— А вы меня у него купите…

— Не выйдет, — с сожалением сказал враг. — Второй раз никак не выйдет. Если только шантажом тебя взять, без посредников… Пригрозить убийством лучшего друга, туда-сюда… Очень бы мне пригодилась своя овца в стаде юных магов. Не в обиду, господин гимназист.

— Да какие обиды, — вздохнул сыщик. — Я сам виноват.

— В точности так. Другой раз не полезешь в ощип без доспеха.

— Я постараюсь, — сказал сыщик. — Но раз я уже здесь, может быть, без шантажа обойдёмся?

— То есть?

— Я вообще-то с господином Демуровым партнёрство на днях заключил. Теперь думаю разорвать. Мы с ним вместе не служили, так что…

— И что же, Никита Александрович, — решили мне партнёрство предложить? — мягко спросил враг. — Я вас правильно услышал?

— Ну да, — сказал сыщик.

— И ведь не врёшь! — с недоумением возгласил враг. — Занятный же народ нынче в вашей гимназии!..

— Только вы меня тоже поймите правильно, — заторопился сыщик. — Я Андрею Карцеву ничего плохого делать не буду. Я не знаю, что у вас с ним вышло, но он мой друг, и я не могу. Я, наоборот, хотел вас попросить…

— С Андреем Карцевым я разберусь лично, и говорить об этом мы не станем. А вот скажи-ка мне, дружочек, что, если я тебя попрошу учителям твоим нагадить?

— Так Хэллоуин — это ваша работа?! — осенило сыщика. — Здорово! Вот здорово!

— Мелочёвка, — сказал враг. — Стал бы я!.. Нет, мы с тобой завернём иначе.

— Когда?

— Попозже. Недельку-другую следует выждать, — сказал враг и поднялся. — Так! А не выпить ли нам, господин мой партнёр? Спирта, я думаю!

И возник спирт в высоких фужерах. И загорелся пламенем. И обжёг нос, а враг вернул на место отдёрнувшуюся руку.

— Спокойно, мой комиссар. Фарид тебя этому не научит. Позволь-ка мне. Короткий вдох… Ты маг — и очень хороший. Длинный выдох на огонь… Поехали! Браво, дружок! Я знал, что не ошибаюсь.

— А если бы ошиблись? — спросил сыщик и спустил с кресла ноги. Огонь был сладким, был крепким — и даже не пах спиртом. Словно энергию какую-то выпил.

— Стало быть, туда и дорога. За встречу, мой засланный казачок, — сказал враг, салютуя фужером.

— Я не засланный! — запротестовал сыщик.

— Увидим. Твой куратор тоже не лыком шит…

— Да до белки мне его лыко! — фыркнул сыщик и встал. Пол был. Это всё-таки был пол — или он умеет ходить по безднам?!

— Эк повело мага… — сказал враг.

— Нормально, — уверил сыщик. — А скажите, зачем этот маятник? Там часы наверху? Давайте ещё по глоточку, и вы мне расскажете. Расскажете?

Теперь фужер не был полон — пламя начиналось с середины.

— Короткий вдох… — подсказал враг.

— Сам. — Сыщик поднёс огонь ко рту. Плёвое дело. — Я теперь сам умею.

"А чего я точно умею — так это договариваться с крутыми магами. Ведь ни слова не соврал! Видали?! А дружеская пирушка — это видали?! В белкино брюхо я ваше лыко клал, господа маги, — ясно?! Наливайте, дяденька!"

К четырём часам утра роман Бенаквисты подходил к концу. Роман был великолепен — великолепен настолько, что раскрывшаяся дверь не заставила господина Демурова оторваться от книги. Чтобы дойти до единственного зажжённого светильника, мальчику потребуется полторы минуты. Полторы минуты — полторы страницы… Но вместе с мальчиком в холл вплыл запах.

— Доброй ночи, господин учитель. Я вам, кажется, помешал?

Знакомый запах. Неуместный запах. Невозможный!

— Разумеется, нет, — сказал Демуров, захлопывая книгу и поднимаясь навстречу. — Доброй ночи, сударь.

Немыслимо! В-вашу хлябь! Рыжий спирт!..

— Но, признаться, я зачитался. Тонино Бенаквиста, рекомендую!

— А, Бенаквиста, — сказал мальчик. — Я только "Сагу" читал.

Блестящий педагог, съевший собаку на воспитании эксклюзивных подростков, смотрел на него с приветливым вниманием и мысленно обзывал себя последними словами. Увидел он всё и сразу: обыденный ночной моцион не прошёл великому детективу даром. И дело было даже не в характерном запахе. И не в запекшейся на щеке крови было дело, и не в отсутствии на рубашке капли-капкана. Великий детектив побывал в гостях. И в гостях этих с ним поговорили. "Коллега накрутил мне хвост в искусстве риторики. Хар-цеш!.. Намертво надо было каплю цеплять, сигналку на срыв ставить, а не о свободе личности печься, ид-диот!.."

— Я вас слушаю, Никита, — сказал он обычным тоном. — Но для начала давайте вашу рану обработаем, — предложил он в меру тревожно. — Позвольте-ка взглянуть…

— Царапина, — сказал мальчик. — Вовремя увернулся, на самом деле. Говорят, лучшее средство от гоблинского когтя — это подорожник с кладбища. У вас есть?

— Простите?..

— Ну которые все такие облезлые — это же гоблины? Так что у меня для вас новая информация, Фёдор Аркадьевич. Они тут стаями бегают — я еле ноги унёс!

— Я впечатлён, — мягко сказал куратор. — С удовольствием послушаю вашу историю. Но сейчас четыре утра, Никита. Давайте отыщем более подходящее время для фантазий, хорошо? Я вот вещицы своей на вас не вижу… Вы же не станете говорить, что её сорвали гоблины?

— Ничего не гоблины. Я сам снял.

— Вы меня разочаровываете, сударь. Мы, кажется, условились…

— Да, — сказал мальчик. — Было что-то такое. Но я передумал. Посоветовался кое с кем…

— Вот как… Значит, запах мне не мерещится, господин детектив? За бутылкой советовались? Не поделитесь, с кем именно?

— А должен? Пошаговый отчёт вы в условиях не упоминали.

— Отчёта я пока и не просил, — сказал Демуров. — И запрета на спиртное не снимал. Или отказаться возможности не было?

— Была, — кивнул мальчик. — Но очень хотелось! Вас партнёры никогда не кидали, господин учитель? Карты на стол не выкладывали? Без доли риска? Интересы гимназии, типа, ля-ля — фа-фа… Дурачка из меня сделать решили? Ну так вам не повезло!

"Конечно, малыш. Зато повезло моему коллеге…"

— Умерьте-ка пыл, сударь, — сказал Демуров вслух. — Я пока не слишком вас понимаю.

— Да я уже умерил, — сказал мальчик и припечатал ладонь к столешнице. — Возьмите вашу фенечку. Не пригодилась!

Крошечный шарик сверкнул белой искоркой и перелетел в руку хозяина.

— Вижу, — сказал Демуров, убирая каплю.

— И партнёры такие мне тоже на фиг не нужны!

Великий детектив искал ссоры. Обида выливалась у него из горла, клубилась над темечком, в глазах полыхала — куда там рыжему спирту! Но ссоры не будет, малыш. С тобой — не будет. Извини…

— Слова-то выбирайте, господин детектив, — попросил куратор. — Отчего вы так уверены, что доверия не заслуживаю именно я?

— Информация — королева мира, Фёдор Аркадьевич, — сообщил мальчик.

— Но не всегда красавица, — предположил Демуров.

— Что касается вас — просто уродина!

Вырвать дорогому коллеге язык — для начала!..

— Ох, Никита Александрович! Вам, однако, в прокуроры следует податься, а не в сыщики! Суть дела не хотите мне изъяснить? Я бы адвоката себе нанял… Что случилось-то? Что вам такого про меня сказали?

— Ветерок, господин учитель! Я уж как-нибудь сам разберусь.

— Никита…

— Без адвоката! — отрезал мальчик. — Ваши оправдания мне тоже на фиг не нужны!

Бесполезно.

— Как пожелаете, достопочтенный прокурор, — сказал Демуров, разводя руками. — Не смею настаивать.

— Могу помочь напоследок! — заявил великий детектив. — Вы, конечно, крутой, но вдруг пригодится!

Пирожок с барского стола. И кто же выпекал — дорогой коллега?

— Вы эту фенечку моим клиентам прицепите — чтобы их в другое место заворачивало! Вы хоть в курсе, что они к местной ведьме за наукой бегают?

Госпожа Элис?! Вот так пирожок!

— Вам, понятное дело, наплевать, — продолжал мальчик, — но, может, хоть Олег Витальевич меры примет? Ведьма всё-таки! Мало ли что! Или он тоже Заворскую продал? Жалко, я никому не понадобился! Или мне это льстить должно? Не подскажете?

С этой тирадой ушей господина Демурова достигла вся необходимая информация. Грязная, плешивая уродина. Цеш-ш-смей!.. Удерживая порыв отвесить великому детективу пощёчину, он сунул руки в карманы брюк и отвёл глаза.

— Не подскажу. И не намерен далее выслушивать подобную галиматью. Будьте любезны избавить меня от хамских инсинуаций. Вам следует проспаться — и вы займётесь этим незамедлительно!

— Правда глаза колет, господин учитель?

— Вы меня не расслышали? Вон отсюда!

— Спокойной ночи!

А вот дверей-то по дороге нет — нечем хлопнуть. Беда, господин детектив!

Впрочем, себе оскандалившийся педагог позволил хлопнуть дверью — правда, не интернатской. Учительский коттедж сотрясся от страшного грохота, а Фёдор Аркадьевич Демуров, поднявшись на второй этаж, постоял в развилке коридоров, махнул рукою на вырывание языка и отправился восстанавливать душевное равновесие в апартаменты мадам Окстри. Шкафик с зельями, третья полка сверху, керамический флакончик. Три капли на стакан молока.

Ох, тяжела ты, шапка Макаренко! Особенно в дружном коллективе — вот уж беда так беда, право слово…

Великий детектив был зол, был несчастен — но не был пьян. Дружеская пирушка с очередным крутым партнёром завершилась очень быстро: крутой партнёр телепортировал чудо чудное в город, аккурат к кустику с талисманом. Руку на прощание пожал, а в питии на посошок отказал. Взрослый, он и есть взрослый! Но всё к лучшему. Случись посошок в действительности, чудо чудное было бы способно только что до постели добраться. Огненный спирт оказался весьма качественным — но и магический алкоголь выводится из организма тем же путём, что и обычный.

От алкоголя наш сыщик посильно избавился у соседнего кустика. Стошнившись странною жидкостью (более всего напомнившей внешним видом и запахом персиковый сок), он бегом побежал в гимназию. В голове слегка шумело и безумно хотелось есть, но опьянение кануло, а энергия осталась, и это было прекрасно. Детективная деятельность отнюдь не завершена. Море работы, господа мои партнёры, — в том числе, на остаток ночи!.

Намеренное хамство куратору (хотелось скандала, но Демуров не повёлся) было не более чем прологом к работе. А уж как душу согрело!.. Проводив куратора взглядом из окошка, Никита выждал ещё минут пятнадцать и покинул интернат вторично.

Дальнейшие действия великого сыщика привели бы в недоумение обоих его партнёров. Надо заметить, что никогда ещё сыщик не работал настолько качественно. Причиной качеству было не вражеское угощение, но холодная злость на всех крутых магов, вместе взятых.

"Я вам ещё покажу засланного казачка и овец в стаде — всем покажу! Мы ещё посмотрим, кто тут дурачок! Мы ещё глянем, кто тут крутой! Мы ещё докажем, что не зря книжки читали!"

И пылающие буквы на визитке: Никита Делик, агентство "Демоны сыска", патронат богини Фемиды.

В окрестностях ледяного озера имела место погода, восхищавшая Александра Сергеевича Пушкина: мороз и солнце. Великий русский гений был, несомненно, прав: великолепный день! Особенно ежели любоваться им из окошка, попивая горячий кофеёк у пылающего камина.

Словом, холод был просто зверский. К одиннадцати часам утра маленькая ведьма замёрзла так, как не замерзала, кажется, никогда в жизни! И устала не меньше — потому что, пытаясь согреться, за верёвками на берег бегала галопом и вприпрыжку, а вышивку творила, совершая разнообразные ненужные телодвижения. Со стороны её действия сильно смахивали на зажигательный бразильский танец — только что без музыки.

Совершив очередную пробежку, ведьма присела на корточки у камня, прикурила, не снимая варежек (благо, хоть ветер отсутствовал!) и мрачно уставилась на плоды своих трудов.

Плоды не впечатляли: озеро было разукрашено цветными крестиками метра на два от берега, а дальше простиралось необъятное пространство голого льда. "Любопытно, какая выйдет картинка! — подумала ведьма. — Это ж ведь чего угодно можно ожидать — от порнографии до оленей с санками. А скорее всего никакой не будет картинки — ещё час повышиваю и замёрзну насмерть. Нет, надо было Флюка взять — Флюк меховой, тёплый…"

Тигриные попытки составить хозяйке компанию Ольга отмела с ходу, о чём теперь крайне сожалела.

К окончательно обельчившемуся морозу прилагались высокое небо, бескрайние снега и тишина — прямо-таки зловещая.

Полюс. Полюс чужой планеты, проткнутой осью, как эскимо палочкой (проржавевший конец оси прятался, конечно, подо льдом озера). И маленькая, но крутая ведьма — одна-одинёшенька в огромном обледеневшем мире.

Крутой ведьме было чертовски не по себе.

Единственно, лифт ситуацию спасает, кабиночка родная, изрисованная, что ж ты так далеко от берега?! Запрыгнуть бы в тебя и быстро нажать кнопочку!.. Но подобный поступок, совершённый раньше двух часов дня, однозначно расценивался бы нарушением договора.

Кабина лифта, торчащая на обрыве, казалась далёкой, нереальной и полупрозрачной. Предусмотрительная ведьма скатала из снега большой шар и подложила под дверь, опасаясь, что та захлопнется каким-нибудь случайным порывом ветра, а кабина сочтёт это сигналом и отбудет восвояси — весёленькая перспектива!

Ведьма глянула на часы, тяжко вздохнула и принялась набирать в охапку зелёные верёвки, бормоча под нос переиначенную песенку из мультика: "Раз верёвка, два верёвка, а я четвёртую беру… Пять верёвка, шесть верёвка…" Всё-таки лифт и вправду какой-то прозрачненький — словно в тумане стоит.

Она всмотрелась внимательнее и в ужасе ойкнула: кабина исчезала на глазах. Всё, абзац.

Прижимая охапку к животу, ведьма побежала к обрыву — и остановилась на полдороге, швырнув верёвки на снег. "Вот так и умирают от сердечных приступов!" — со злостью подумала она, глядя вверх.

Кабина растаяла — словно призрак в ужастике, но волноваться было, в общем, не о чем: вместо лифта на обрыве стоял враг. Вполне равнозначная замена.

Враг пнул ногой Ольгин снежный шар, и тот, скатившись с обрыва, развалился на четыре одинаковых комочка. Комочки перекинулись в зайчиков и прыснули прочь, а враг помахал ведьме и крикнул:

— Как успехи?

Ведьма, глубоко дыша и уговаривая себя расслабиться, выразительно указала на озеро. И раньше знала, что этот урод психический, чего же нервы портить? Уроды, они и на полюсе уроды.

Враг поманил её к себе, и Ольга полезла наверх, ничего хорошего не ожидая. Сейчас предъявит что-нибудь — или сделала мало, или кладёт косо. Зато она больше не одна, и это должно радовать, верно?

— Красиво, — сказал враг, протягивая ведьме руку и вытаскивая её на обрыв. — Хвалю. Можешь перекурить.

— Только что курила. Чаю бы горячего. Чертовски холодно.

— Да уж не юга, — согласился враг. — Костёр бы развела. Вон в рощице дров полно.

Деревья в рощице были словно каменные — ни веточки не отломать!

— Топор забыла, — язвительно сказала ведьма. — У вас нет с собой?

— Водка есть, — сказал враг. — Глотнёшь?

— Можно. А вы чего, проверять меня? — спросила ведьма, не решаясь поинтересоваться судьбой лифта.

— А то, — сказал враг. — Выдалась вот свободная минутка. Отойди-ка, я стол поставлю.

Уютненького кресла с подогревом он и не подумал сотворить. На снегу возникли два кованых стула с круглыми стеклянными сиденьями и такой же стол. Увидев стол, ведьма даже о морозе забыла: враг явно имел великолепный художественный вкус. Только весьма своеобразный.

Стол был настоящим произведением искусства. Музеи обрыдались бы по такому столу, а ценители отвалили кучу денег — но нипочём не использовали бы по прямому назначению. В центре толстой стеклянной столешницы возвышался железный макет замка несказанной красоты. Высотой он был не меньше метра. Шпиль срединной башни расходился шестью зубьями короны, и между ними стоял на тоненькой ножке хрустальный бутон тюльпана. Или стеклянный. Или бриллиантовый.

— Это вы сами делали?!

— Что ты, — польщённо сказал враг. — Стану я время тратить! Заказ, конечно. Дорогая штучка.

— И не жалко? — спросила Ольга, разглядывая столешницу. На столешнице там и сям красовались следы от чашек и проплавленные кружочки — словно сигареты тушили.

— Жалко, — признался враг. — Но привык. Деловые переговоры за ним особенно удаются.

— А у нас переговоры? — спросила Ольга, немедленно упав духом.

— Да нет пока, — сказал враг. — Водки попьём.

На столе возникли две рюмки без ножек, бутылка (самая обыкновенная, с этикеткой "Довгань"), вскрытая банка с зелёными оливками и пара вилок. Враг прибавил к угощению пачку сигарет — на сей раз "Lucke Strike" — и критически оглядел сервировку.

— Люблю контрасты, — сказал он с удовольствием. — Да ты садись, — сказал он, разливая водку. — Давай. За успешное завершение нашего дела.

Ведьма уселась, взяла в варежку рюмку и решительно чокнулась с врагом. "Точно! За успех нашего предприятия! Чтобы тебе, уроду, здесь вышивать, а нам с Белым Кроликом на свободе веселиться!" Она выпила не поморщившись, и враг немедленно налил ещё.

— Я больше не буду. Мне же работать, а потом уроки делать.

— Пей, — сказал враг и протянул ей вилку с оливкой. — Пей, рыбка моя, когда сызнова придётся…

— Вы о чём?

— Я тут подумал и кое-что решил. Да ты закусывай. Но учти — если мы с тобой договоримся, спиртного ни-ни. Это тебе не гимназия будет. Построже. Но и толку больше, вот увидишь.

— О чём договоримся? — пролепетала ведьма, едва не подавившись. — Слушайте, мы ведь уже договорились же…

Враг смотрел на неё, склонивши набок голову, и улыбался. Глаза в прорезях маски блестели.

— Послушайте, если вам ещё чего-нибудь нужно… Где будет не гимназия? Вы о чём?

— Нравишься ты мне. Чего такой девчонке четыре года терять в этой дыре! Я тебя сам буду учить. Контракт заключим на обучение, и всех делов. При контракте твои преподы мне никаких претензий не предъявят.

— Какой ещё контракт?!

— Стандартный. Подпишешь, что обязуешься… Словом, подпишешь мне одну бумажку, и начнём. В вашей гимназии-то магии не учат, база, мол, нужна, туда-сюда. Но можно и совместить, чтоб ты знала. Не вопрос.

— Вы с ума сошли, — сказала ведьма, не веря своим ушам. — Большое спасибо, конечно, но я как-то… В общем, не стоит, спасибо, конечно, но я лучше в гимназии.

— Нет, — сказал враг, наполняя рюмки. — Не лучше. Да собственно, чего я тебя уговариваю! — удивился он и достал из-под плаща большую кожаную папку. — Я вот и бумаги взял.

— Я ничего вам подписывать не буду.

— Не хочешь у меня учиться?

Ведьма замотала головой. Сон. Кошмарный сон. Сейчас тут появится хвостатый официант с пирожными на блюде, и она проснётся — голодная и счастливая…

— А придётся, — нежно сказал враг. — Чего бледнеешь-то, радость моя? Давай-ка ещё по стопочке.

— Послушайте, — убедительно сказала ведьма. — Ведь меня будут искать. Я на вашем месте не рисковала бы. Мои преподаватели…

— Детка, — сказал враг. — Забыла, с кем разговариваешь? Во-первых, выпей, а то сейчас в истерику впадёшь. Умница. А теперь смотри.

Он кивнул на озеро, и Ольга невольно перевела взгляд туда же. И прижала ко рту варежку, чтобы не закричать. "Спасибо, дядя Зорро, за водку. Без водки я бы просто в обморок хлопнулась…"

Из озера выходил на свободу железный замок — точная копия макета на столе.

Чёрная махина, разорвав башнями ледяную корку, росла с ужасающей быстротой, а оказавшись на поверхности целиком, выстрелила из стен цепями. Цепи, проткнув берега, дугами выгнулись вверх. На шпиле заблестел под солнцем тюльпан — невыносимо ярко, и зубья с отчётливым скрипом сомкнулись вокруг него, оставив между собою узкие просветы.

— Это… — прошептала ведьма. — Это ваш дом?..

— Иногда, — сказал враг. — Вообще-то я там сокровища храню.

— Какие? — прошептала ведьма, хотя ответа ей не требовалось. Вот она — заколдованная темница.

— Твоё в том числе, — охотно пояснил враг. — Как ты его называешь — Заяц Белый?

— Кролик…

— Без разницы. Нравится дом-то?

— Ага…

— Хочешь, испепелю?

— Не надо…

— Тогда подписывай, — сказал враг и раскрыл папку. — Чего боишься-то? Тебе не всё равно, где учиться? Кстати, сокровище своё повидаешь. Если будешь себя хорошо вести. Или думаешь, я злой и грубый?

Белый и пушистый… ага.

Враг протянул ей ручку — очень маленькую в его огромной перчатке. "Меня в гимназии-то ничего подписывать не заставляли, — подумала Ольга, глядя на перчатку. — Контракт на обучение… Я где-то об этом слышала — или читала?.. Какие-то там особые права и обуза на веки вечные! Мама, мамочка, кажется, я вляпалась по уши…"

Ведьма стянула варежку и взяла ручку. Обыкновенная, чернильная. "Договора, подписанные кровью", вспомнила она и потрогала перо. Перо было острое — палец проколоть вполне…

— Не будем, милая, ссориться, — покивал враг, расценив осмотр ручки как согласие. — Нам ещё вместе жить и жить, учёба-то дело долгое. Давай уж добровольно.

"А если не добровольно, значит, меня сейчас заколдуют, и подпишу всё равно как миленькая. Плавали, знаем! Вот и колдуй тогда, а то — замки испепелять! Так я тебе и поверила!"

— Не хочу я ничего подписывать, — сказала ведьма, вылезла из-за стола и зашвырнула ручку далеко в снег.

— Вы-то в уме, барышня? — спросил враг и поднялся тоже. — Я ведь не шучу. Сейчас развалю эту железяку, и сдохнет твой Кролик. Не жалко?

— Ничуточки, — сказала ведьма. Ещё бы она себе приговоров добровольно не подписывала. Колдуй, урод, работай!

— И себя не жалко? — спросил враг.

— Нет, не жалко! Зато вам потом ТАКОЕ будет! Всё равно узнают!

— Так может, тебя сначала? А, несговорчивая моя?

Он бросил папку на стол, опрокинув банку с оливками, и положил руку ведьме на плечо.

— Давайте его, — бесстрашно сказала ведьма и показала на замок. — Хоть гляну напоследок, как замки рушатся.

Перчатка стала неимоверно тяжёлой, а плечо обожгло холодом — через пуховик, через свитер… "Началось, — поняла Ольга и стиснула зубы. — Но уж рыдать я не стану! Нипочём не стану!" И она подняла глаза, готовая встретить гипноз лицом к лицу.

Враг вдруг отодвинул ведьму в сторону.

— Ничего себе, — озадаченно сказал он. — Ах, мать твою! — Он схватил свою папку и стянул перчатки. — Ках цешсмей-цирсш*!.. — прошипел он сквозь зубы, соединил пальцы — и пропал!

Знакомые красные сполохи заиграли около стола, ведьма ахнула, выдохнула и кинулась спасителю на шею — чуть с ног не сбила.

— Всё, всё уже, — сказал Олег Витальевич, усаживая её на стул. — Отпустите меня, сударыня. Вы мне голову оторвёте, право слово! Оля! Оленька, успокойтесь!..

За его спиной поспешно опускался в озеро железный замок. Корона на шпиле разомкнула зубья, сверкнул напоследок тюльпан, и надо льдом зависла на секунду очень чёткая тень.

Тень мальчика, сунувшего руки в карманы.

— Олег Витальевич… — шёпотом сказала ведьма.

— Да здесь я, — сказал куратор, опускаясь перед стулом на корточки.

— Давайте выпьем водки, — шёпотом сказала ведьма и разревелась.

В мире гимназии шёл дождь.

Дождь начался в полдень. Он не был холодным, не был сильным, но обещал идти вечно. Старый волжский знакомец, визитка ноября — исключительно нудный тип.

Ведьма была ему рада.

Дождь оказался вездесущ, он легко проходил сквозь густые сосновые ветки. Ведьма сидела под сосной, обхватив коленки, и джинсы на коленках дождь промочил насквозь. Дождь капал на голову, ведьма подставляла ему лицо, не закрывая глаз. Она так и не умылась, дождь размазывал следы слёз — неласково, буднично, ничуть не стараясь утешить. Тоскливый, мелкий и нескончаемый, дождь был утешением сам по себе — благодаря ему снега и льды убрались из головы напрочь. Но только они.

Вместе с дождём ведьму заливал ужас — ужас наступившей, наконец, определённости. Игры воображения более не требовалось: теперь ведьма точно знала, куда именно вляпался Алексей Николаевич Гаранин, маленький и пушистый Белый Кролик.

С Белым Кроликом отныне всё было ясно: он сидел в мрачных комнатах железного замка и учился магии. Не вызывала никаких сомнений и биография его маньяка-учителя. Враг и вправду был преподавателем гимназии — когда-то. Уволился не по-хорошему, но вкуса к профессии не потерял, на чём и свихнулся. И, разумеется, одного ученика ему было мало. Не те масштабы.

Конечно, ведьма могла никогда не покидать пределов гимназии — вряд ли враг осмелился бы вытащить её из-под носа гимназийских магов. Но маньяк есть маньяк — психанёт и сделает то, что обещал: свернёт Белому Кролику шею. И ничего при этом не потеряет — хитрое ли дело украсть кого-нибудь ещё? Да раз плюнуть! Не иначе и Лёшка к нему попал именно так — перехваченный на полдороге из какой-нибудь ванной…

Словом, положение было аховое: либо помирать вслед за Белым Кроликом, либо подаваться в ученицы.

Представлять себя живущей во вражеском замке оказалось просто невыносимо. Уж куда там вышивке по льду! Гимназийские розги мёдом покажутся… Не прельщало даже обещанное обучение магии: большое спасибо, лучше поступить в магический вуз через четыре года! После знакомства — даже шапочного — с выпускниками гимназии перспектива поступления и карьеры уже не казалась далёкой и несбыточной.

А вот помереть можно с песней: прямо сейчас пойти к преподам и ВСЁ рассказать. Моральное удовлетворение она получит точно! Месть гимназийских магов будет страшной — да за один Хэллоуин на куски разорвут!

Ах, посмотреть бы! Ведьма блаженно вздохнула и принялась перебирать возможные способы расправы. Выдумывать-то ничего не нужно — сценаристы триллеров уже всё понаписали! "Хотя некоторые модификации не помешают!" — решила ведьма и размечталась.

Надо полагать, что враг пожалел бы об утренней беседе, доведись ему хоть мельком коснуться этих сладких мечтаний. Мечтания вполне тянули на диплом палача — сколь угодно крутой и взрослый маг содрогнулся бы, заглянув в глаза сидевшей в гимназийском саду девочки. Продрогшей девочки, и промокшей, и очень маленькой среди необъятных сосен — но по лицу её бродила улыбка. Нежная улыбка ведьмы, роняющей в огонь пряные травы и лепестки роз. Пахло хорошим вином и вкусной едою, ведьма близилась к пику экстаза: в очаге корчился насаженный на вертел инквизитор…

А дождь всё шёл и шёл; в городе, на условленном месте, мок под ним ведьмин любимый — ждал, удивлялся… Дождь не был помехой свиданию, на то и существуют на свете кафешки и кинотеатры. Но Андрей заметил бы её состояние сразу — а врать ему ведьма совсем не хотела.

При мысли об Андрее грёзы о жестокой мести обернулись пшиком.

Ведьма ни в коем случае не желала тащить за собой в могилу ни Андрея Карцева, ни Лёшу Гаранина. И потом, вполне может статься, что, заполучив её в ученицы, враг оставит Андрея в покое! Значит, и думать тут не о чем. Ладно! Она этому уроду устроит райскую жизнь! Он ещё пожалеет!

Наверное.

Ведьма прикусила губу и полезла в карман за очередной сигаретой. Где же она читала про магические контракты? Не у Кинга точно… Может быть, Дяченки?.. Пойти в библиотеку в книжках порыться? Ведь должен быть какой-то способ избежать этого кошмара!

"Подпишешь мне одну бумажку, и начнём"…

Ведьма шмыгнула носом, закурила и поднесла сигарету к глазам, дабы глаза заслезились от дыма. Реветь она больше не могла, а чертовски хотелось.

— Хоть бы подстелили что-нибудь, Заворская, — сказали над головой. Ведьма вскинула глаза на своего куратора и не удержала досады:

— Вы как привидение!

— Сигареты ваши позвольте-ка, — сказал Олег Витальевич утомленным голосом. Прятаться он и не думал — подошёл, шурша травой и задевая зонтом сосновые ветки.

Ольга, не вставая, протянула ему полупустую пачку и выбросила бычок.

— Благодарю, — сказал куратор и подал ей объёмистый сверток. Сверток оказался плащом, и ведьма положила плащ на коленки.

— Наденьте.

— Мне не холодно.

— Долго ещё мокнуть собираетесь?

— Не знаю. Вам какая разница?

— Дерзить-то зачем, сударыня?

— Так я уже всё равно теперь в кондуите, — равнодушно сказала ведьма. — Хоть нервный стресс снять.

— И как — помогло? — осведомился куратор.

— Не очень, — сказала ведьма. — Олег Витальевич, я ещё немножко посижу, можно?

— Можно, — сказал куратор. — Если оденетесь.

Ведьма накинула плащ на плечи.

— Спасибо, — сказала она. — Но мне правда не холодно.

— Я непременно загляну к вам ближе к ночи, — сказал Олег Витальевич. — Дабы укрыть вас тёплым одеялом. Осень, знаете ли.

— Я как-нибудь сама, господин учитель, — сказала ведьма. — Не стоит затрудняться.

— Это радует, — сказал куратор и уселся на травку рядом с воспитанницей. — Что же мне с вами делать, Ольга Сергеевна?

— Наказывать, — сказала ведьма.

Олег Витальевич всучил ей зонтик и привалился спиной к сосне.

— Да вот повода не нахожу, — сказал он задумчиво.

— За курение, — помогла Ольга. — И ещё я по гимназии непереодетая хожу. И водку утром пила. И вообще за то, что утром было.

— То, что было утром, никак не годится, — с сожалением сказал куратор. — Если только убедите меня, что в тамошних снегах добровольно оказались!.. По собственному неодолимому желанию.

— А вот и добровольно, — мрачно сказала ведьма.

— Тинэйджерский экстрим? Недостаток адреналина?

— Туда лифт один ходит, господин учитель. Я и в гимназию почти так же попала, вы не в курсе разве? Мне, господин учитель, очень не хватает адреналина.

— Не станем, сударыня, пререкаться, — сказал Олег Витальевич. — Я не намеревался вам допрос устраивать. По определению бессмысленное занятие. Рассказали бы вы мне сами, Оля.

— А откуда мне знать, что это не вы со мной утром водку пили, — огрызнулась ведьма.

— То есть? — удивился куратор.

Язык мой — враг мой!

— Понимаете, — сказала Ольга. — Тот, с кем я пила водку, он был в маске. Извините, Олег Витальевич. Это я так… Я знаю, что это не вы.

— И откуда же вы знаете, что это не я? — с огромным интересом спросил куратор, отлепляясь от сосны. — Фигурой не похож?

— Не похож, — сказала ведьма.

— Вы не впервые его видели, верно?

— Я совершенно не обязана вам отчитываться, кого я сколько раз видела.

— Кто же спорит, сударыня. Но беда-то в том, что я обязан обеспечивать вашу безопасность. Может, не будете мне жизнь усложнять? Я и так сегодня против всех правил, знаете ли…

— Что против правил? — спросила ведьма, не дождавшись продолжения. — Это потому что я не звонила? Но за пределами города мобильник же не работает. А как вы меня нашли вообще? — с запоздалым любопытством спросила она. — Ну, там, в снегах?

— Повезло, — коротко ответил Олег Витальевич. — Но, боюсь, разрешить ваши проблемы мне не удалось.

— Нет никаких проблем, — сказала ведьма. — Я же вам говорю, я добровольно. Просто в лифт зашла, и вот… Понимаете?

— Понимаю, — сказал куратор. — И гораздо больше, чем вы думаете. А вот вы, сударыня, понимаете, что в следующий раз мне может и не повезти?

"Так и будет, — подумала Ольга. — Это мне отсрочка вышла. Отсрочка приговора…"

— Я забыла вам сказать "спасибо"! — сообразила она. — Подержите, пожалуйста!

Она сунула куратору ручку зонтика и завозилась, вставая и путаясь в плаще.

— Реверанс собрались делать? — усмехнулся Олег Витальевич, удерживая воспитанницу. — Сидите уж…

Ведьма плюхнулась обратно — вплотную к дорогому куратору. Олег Витальевич прикрыл её зонтом, подмигнул в ответ на косой взгляд, и она внезапно поняла, что куратор явился в сосны не ругаться и не наказывать — напротив! Утешать и греть. Вон и плащ притащил…

Куратор и в ледяном мире был заботлив, словно фея-крёстная. Водки, конечно, не налил, но спиртное из рук взрослого ведьма до сегодняшнего дня получала один раз в жизни — две недели назад, глоток коньяка из преподавательской фляжки в качестве противошокового средства. Нынешняя ситуация была в тысячу раз хуже, но Олег Витальевич, мгновенно унюхавший исходящий от воспитанницы свежий водочный запах, счёл, что лекарства принято даже и сверх меры.

Впрочем, в небрежении к Ольгиному здоровью его никак нельзя было упрекнуть. Пока ведьма ревела, куратор последовательно сотворил огромное кресло, толстое одеяло и пузатую кружку с горячим кофе. Лучше всего вышла кружка — её даже держать не пришлось. Кружка услужливо висела в воздухе прямо перед губами, наклонялась для удобства, да ещё и грела двумя струйками пара щёки. Старалась, словом, как могла.

Бояться в присутствии Олега Витальевича было абсолютно нечего (раз уж враг свалил, его почуяв!), и ведьма, по-младенчески спелёнутая одеялом, попивала кофе, наблюдая за кураторскими действиями. Ведьме было тепло и уютно — чего отнюдь нельзя было сказать об её спасителе. Спаситель, не наколдовав себе даже куртки, прохаживался вокруг стола с чертовски угрюмым видом. Руки подмышками, кончик носа красный.

Променад этот был далеко не прост: предметы сервировки — даже опрокинутая банка и высыпавшиеся из банки оливки — плыли в сантиметре от столешницы, не отставая от Олега Витальевича. Маг их движение игнорировал — а может, наоборот, руководил. Походивши так около получаса, он сунул что-то в карман — не то рюмку, не то оливку, подхватил ведьму на руки и наконец-то покинул проклятое место.

Никакого полёта в помине не было — раз, и дома. Куратор доставил Ольгу прямо в её комнату и сразу ушёл, пребывая, видно, в полной уверенности, что спасённая воспитанница будет откисать в горячей ванне и носа никуда не высунет. Ведьма же и минуты в комнате не провела — бегом побежала курить в сосенки. Только что пуховик с валенками сбросила.

"Наверное, зашёл меня проведать, увидел, что нету, и поскакал опять искать, — подумала Ольга. — Вот с таким бы учителем мне контракт подписать!.."

Контракт!

Она повернулась к куратору и заворожено на него уставилась. Вот он, выход!

— Олег Витальевич! Скажите, а что такое контракт на обучение? У магов?

Куратор вскинул брови.

— К чему вы это, сударыня?

— Секрет? — спросила Ольга.

— Отчего же секрет. Предположим, я желаю взять вас в ученицы, вы соглашаетесь, и мы с вами подписываем контракт. Не слишком распространенная процедура, но ничего особенного…

— Да! — со страстью сказала ведьма. — Я бы согласилась! А вы бы не хотели взять меня в ученицы?

— Вам ещё рано об этом думать, Оля. Вот окончите гимназию… На данный момент я и так ваш учитель, вы не находите?

— Олег Витальевич! — сказала ведьма. — Какая разница, сейчас или после? Вы, конечно, учитель, но ведь не мой же личный и без контракта! Нельзя сейчас? Так бы было здорово!

— Польщён вашим доверием, сударыня, но, боюсь, вы не представляете, о чём говорите! Контракт на ученичество накладывает весьма обременительные обязанности, а расторгнуть его может только учитель. Вряд ли вы будете в восторге, заключив подобное соглашение. Словом…

— Я буду в восторге, — заверила его ведьма. Она с трудом дышала. — Я всё-всё буду делать! Даже курить брошу!

— Это, конечно, большая жертва! — восхитился Олег Витальевич. — Я подумаю, Заворская. Вы позволите?

— Вы смеётесь… Но мне очень надо! Лучше прямо сейчас!

— Чем же обусловлена эдакая спешка?

— Я хочу обеспечить свою безопасность, — сказала ведьма. — Вы же говорите, что это ваш долг.

Тут её куратор улыбаться перестал.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… — сказала ведьма, опомнившись. — Просто я где-то читала про такие контракты. А вы очень хороший учитель, я бы с удовольствием контракт с вами заключила! Я хочу учиться магии, а ведь ещё четыре года ждать. Я вообще не понимаю, почему нельзя сразу и магию изучать!

— Секунду, сударыня, — попросил Олег Витальевич. — Да нет, не может этого быть, — сказал он. — Вам что, контракт предложили?

— Нет! Что вы, господин учитель! Ничего подобного!

"Всё, абзац, — подумала ведьма, снова скатываясь в трясину ужаса. — Но ведь если он сам догадался — я же не виновата?!"

— Нет, это немыслимо, — растерянно сказал куратор. — Кто?!

— Да никто мне ничего не предлагал! С чего вы взяли?!

Чистая правда — не предлагал! Поставил перед фактом — другое дело!

— Вот этот самый господин в маске?

— Да нет же, Олег Витальевич!

Куратор уже стоял на коленках, отшвырнув зонтик. Дождь равнодушно капал ему на голову.

— Мы с ним водку пили! — сказала ведьма, пытаясь отвлечь кураторское внимание от главного. — Я и выпила-то всего три рюмки. Или четыре. Очень было страшно и холодно. Господин учитель?

Господин учитель, выпятив нижнюю губу, смотрел в пространство. На лице у него были не злость, не страх, не удивление — досада и скука. Никак не ожидавшая столь странной реакции на кошмарное известие, Ольга захлопала ресницами.

— Вы промокнете, — сказала она.

— Ветерок.

Куратор смахнул со щёк капли, стёр с лица неуместное выражение и взял ведьму за руку.

— Слушайте меня внимательно, Заворская.

— Я слушаю…

— Как я понимаю, вы пребываете в депрессии именно из-за предложенного вам контракта.

— Но я же вам…

— Не нужно отвечать, — сказал Олег Витальевич. — Усвойте раз и навсегда: на данный момент — и до окончания гимназии — вашим учителем являюсь я. Не совсем в той мере, в какой потребовал бы означенный контракт, но в достаточной для того, чтобы никто не мог заключить его с вами без моего согласия.

— Но ведь я здесь ничего не подписывала.

— Не имеет значения. Довольно вашего статуса гимназистки.

— Но если я сама такой контракт подпишу?

— Из-под палки? Он будет недействителен.

— Вы уверены? — спросила Ольга, забывши о конспирации.

— Ках ме!.. Конечно, уверен!

— А если я уйду из гимназии?

— Пока вас не исключат официально, ваш статус останется при вас.

— Так ведь исключат!

— Вот это вряд ли, — сказал Олег Витальевич. — Даже не думайте так легко от меня избавиться. Вам ясно?

— Ясно, — сказала ведьма, чувствуя несказанное облегчение. — Но я никуда и не собираюсь. Просто для информации.

— Счастлив слышать, — сказал куратор, поднимая зонт. — Что-то я продрог. Пожалуй, стоит выпить горячего. Не составите мне компанию, сударыня? Мистер Хендридж утверждает, что в нашей столовой сегодня объявился новый сорт пирожных.

При упоминании пирожных желудок немедленно заурчал.

— Ладно, — согласилась ведьма.

— Вот и славно, — сказал Олег Витальевич, поднимаясь и протягивая воспитаннице руку. — Но учтите, Заворская, что за курение вы будете наказаны нынче же вечером. Совсем распустились!

— Господин учитель, — сказала ведьма. — А можно я плащ себе оставлю? Дождь такой противный…

Около семи часов вечера, заливая окна учительского коттеджа, противный дождь наблюдал за медленно катившейся в боковую лузу восьмеркой и без интереса прислушивался к разговору играющих. Партия, впрочем, тоже особого внимания не заслуживала.

— Воздержались бы вы, Олег, от подобных вещей. Четверочка от борта в боковую…

— Я что-то не припомню запретов по этому поводу, Фарид.

— Разве я упомянул запреты? По негласному умолчанию, если можно так выразиться…

— Ах, по негласному умолчанию!.. Ках шенцсмей! А вам не кажется, что некоторые из нас стали позволять себе слишком многое — причём именно по негласному умолчанию!

— Хотите уподобиться?

— Хочу прекратить произвол, — угрюмо сказал Олег Витальевич.

— Вот эдаким образом? — спросил Демуров. — Тринадцатый от двух бортов в боковую… Тогда уж обратитесь в попечительскую коллегию.

— Только и осталось, право слово… — вздохнул Олег Витальевич. — Фарид, я превосходно отдаю себе отчёт, что мои действия были неправомерны. Страшно помыслить, что я выслушал бы на коллегии о себе! Превышение полномочий, ущемление свободы личности моей подопечной…

— Трудно оспорить, — сказал Демуров. — И в правую дальнюю…

— А контракт на ученичество в данной ситуации, полагаете, иначе выглядит?! Я, по крайней мере, долг службы исполнял! Что же касается попечительской коллегии…

— Оставьте вы коллегию вместе с долгом службы, Олег! Я вам о другом речь веду! Хар шмейс! — ваш удар, сударь.

— Вот именно по долгу службы, Фарид, я и прошёл сквозь чужие барьеры, если вы об этом!

— Так-таки прошёл? — уточнил Демуров. — Не взломал?

— Да ладно вам… И не уверяйте меня…

— Потрясающая корректность!

— …что безразличны к происходящему!

— Увы. С нынешней ночи не безразличен, — сказал Демуров. — Но тем не менее вынужден учитывать — и к вам, сударь, это относится в полной мере! — что…

— Ах, в полной мере!..

— Повторяю — мы вынуждены учитывать…

— А я не желаю ничего учитывать!

— В дырявый карман деньги складываю, м-м? — подытожил Демуров, взирая на перекошенное лицо коллеги. — Вы играть сегодня будете или как?

— Свояк от борта в боковую… Ках-цеш-ш!..

Шар взвился в воздух, ударился об пол и со стуком поскакал в угол холла.

— Браво! — сказал Демуров.

— Идёмте к Шелтону, — сказал Олег Витальевич, бросая кий. — Там нынче пулечку расписать собирались…

— Там Кора, — заметил Демуров. — Проиграетесь в пух.

— Это вряд ли, — сказал Олег Витальевич. — Мне сегодня везёт.

— Пожалуй, — согласился Демуров. — Мог бы и сукно порвать… Но сдаётся мне, вы скромничаете. Уж везением, друг мой, ваши утренние расклады никак не объяснишь!

— Не стоит лести, сударь. Вы бы справились куда как лучше. Виски до сих пор ломит…

— А я вам не льщу, — сказал Демуров. — Отнюдь. Я вас предупреждаю.

— Благополучие моих подопечных меня волнует значительно более, чем собственное, — заявил Олег Витальевич.

— Хар ме, Олег! Что уж вы так-то! Не вижу, право, особых поводов для тревоги.

— А кто вам сказал, что я встревожен?

— Нет?

— Нет! Я взбешён, Фарид! Видели бы вы девочку!

Тут в холле зазвонил телефон. Трубка плавно снялась с рычага, подлетела и повисла над бильярдным столом.

— Городской!.. — сказал Олег Витальевич. — Что за воскресенье!

— Да, — сказал Демуров, приложивши трубку к уху, и некоторое время слушал. — Простите, чем?! Да… Да, разумеется. В течение получаса. — Он отшвырнул трубку и возвёл глаза к потолку. — Грехи мои тяжкие, хар цирсшмей!..

— Куда это вы?

— В милицию.

— Куда?!

— В милицию за моим Карцевым! Решительно ничего смешного, Олег!

— Я вас умоляю! — сказал Олег Витальевич, радостно хихикая. — Что натворил-то?

— Задержан за драку, представьте! Изъято холодное оружие. Вот я сейчас погляжу, что там у поганца за оружие… холодное…

— Если позволите, я прогуляюсь с вами. Развеюсь… Да погодите же, Фарид!

— Благодарю, — раздражённо сказал Демуров уже от дверей. — Зелены ещё. Это вам не по личным миркам прохлаждаться! Идите вон пульку расписывать, сударь!

Зализывание ран — дело болезненное и трудоёмкое.

Как правило, им занимаются, убравшись прочь от посторонних глаз — и тем более от свидетелей и виновников печального инцидента. Оптимальный вариант здесь — родная нора. Уж в ней-то можно позволить себе что угодно: хочешь — стены грызи, хочешь — локти, хочешь — вой утробно и жалобно; хозяин — барин.

Враг наших героев не был исключением из правила. Ноги несли его сами, не мешая метаться мыслями и скрежетать зубами, — домой! Домой! В норку. Тёмную, глубокую, любимую, вход в которую заказан без приглашения даже родным и близким.

Он привык зализывать раны самым тривиальнейшим образом. Горячая ванна с резким запахом хвои. Кофе пополам со спиртом, поданный в ванну заботливым слугой. А выбравшись из ванны, завернуться в халат и набить брюхо сладким — полный стол сладостей и никакого мяса. И наконец, свалившись на мягкую постель в тёмной комнате, оглушить себя жёстким роком — "Nazareth", "AC/DC", "Accept".

Зубы, правду сказать, скрежетали со страшной силой. Больших трудов стоило удержать за зубами проклятия и заклятия — благо, даже сквозь застилающую сознание пелену ярости он понимал, что насылать проклятия было бы весьма неосмотрительно. Ежели только выбрать адресатом себя!

Но именно этот аспект и раздражал более остальных: сам дурак.

Недооценил. Просчитался. Возомнил, м-мать! Детишки — ладно (но каковы детишки!), а вот коллеги!..

Не вызывало сомнений, что коллеги озаботятся происходящими событиями, но так быстро? Так качественно? Так откровенно?! Браво, господа! Браво, вашу в три колоды душу, через сорок ворон да на прелую водицу, в хляби болотные, в рыбьи кости!..

Представив себе господина Стрепетова, бредущего по колено в болоте под ливнем из рыбьих скелетов, он расхохотался, расслабился, растёр уши и огляделся.

Родная нора оказалась в двух шагах — ванна, кофе, и приказать обед… Тут он вспомнил, что подать кофе некому, и выругался снова, не колодами и не рыбами, а самыми что ни на есть грязными словами.

Дверь дома начала открываться, стоило хозяину ступить на крыльцо, но хозяин ждать не стал, распахнул пинком, не обративши внимания на жалобный скрип. Скинув прямо на пороге опостылевший плащ и содрав маску, он цапнул со столика в холле кувшинчик и сделал несколько жадных глотков. Нервы, нервы!

Но вряд ли нервы могли изменить вино — а вино имело некий непривычный привкус. Он отпил ещё, на сей раз смакуя. Гвоздика и кардамон. Что за чертовщина!

Он поставил кувшинчик и огляделся.

Дом был тих — по понятной причине: хозяин явился в него первый раз за неделю, слуга, по горло занятый хозяйскими делами, отсутствовал и того дольше, а иных жителей в доме сроду не бывало. Гости — да, но вряд ли кто-то решился на визит без предупреждения.

Тем не менее, вино, щедро сдобренное пряностями, говорило об обратном.

Следы пребывания неизвестного визитёра обнаружились повсюду: визитёр был бесцеремонен до наглости. Небрежно брошенные раскрытыми книги. Немытые чашки. Окурки в кадке со спатифиллумом — а один из цветков, варварски отломанный отыскался на столе в гостиной, плавающим в кофейнике. В ванной на втором этаже валялся на полу любимый халат с вытертою махровой спиной — мокрый и грязный. Гостевые спальни визитёра не привлекли, зато в своей хозяин нашёл беспредел, бедлам и содом с гоморрою. В особенное бешенство привёл его взломанный барчик секретера, любовно замаскированный под откидную столешницу. Добрая половина бутылок подверглась дегустации; кардамоном воняло невыносимо. "Убью. Убью, кто бы ни был!" — подумал хозяин, вылетая из спальни.

В память его привела коллекция старинных пистолетов на ковре в коридорной нише. Коллекция была потревожена, не хватало двух-трёх экспонатов. "Ках цирсшмей! Вышивки и алебарды! Подбейте мне подушечку!.. Женский уют — колючек мне в длинный язык!"

Гостья отыскалась там, где он меньше всего хотел бы её видеть: в кабинете. Качалась в кресле, уложив ноги на письменный стол, листала затрёпанный фолиант. Маленькие ступни тонули в хозяйских тапочках. Кресло, отродясь качалкой не бывшее, едва удерживало равновесие и жалобно поскрипывало от непривычных усилий.

— Ты, Лизанька, сказку о Синей Бороде никогда не слыхала?

Гостья вздрогнула, вскинула голову, и в глазах её полыхнула радость — на один миг, но хозяин хмыкнул и смягчился.

— Ках тебя побери! — сказала гостья, и кресло обрушилось на все четыре ножки. — Напугал!

— Не ждала?

— Отчего же, мой господин. Ночей не спала! Всё печалилась — не забыл ли ты обо мне. Извелась! Сигары в доме — ни одной, куришь всякую гадость…

— Бедняжка!..

— Прислуга-то твоя знаменитая куда испарилась? Чаю подать некому!

— Голодала…

— И не говори!

— Хозяйничала…

— Отрабатывала должок, — сказала гостья. — Ты ведь просил навести уют.

— Тебе удалось, — печально сказал хозяин.

— Я старалась, мой господин, — скромно сказала гостья.

— Не сомневаюсь, дорогая. А ведь трёх дней не прошло!.. Представляю, как мило здесь станет через недельку…

— А зачем ты меня запер?

— Я предусмотрителен, — напомнил хозяин, подходя к столу и проверяя ящики. Ящики были не вскрыты; на том спасибо. — Что, голубка, выйти пыталась? — спросил он без интереса.

"Ванна и кофе, — подумал он, не слушая ответа. — Отдых и покой…"

— Да ты и вправду про меня забыл, — с усмешкой сказала гостья. — Уж извини! Сам меня сюда отправил.

— Ох, Лизанька. Устал я что-то. Мне бы помыться да поесть… А там посмотрим.

Он улыбнулся — небрежной, на скорую руку сделанной улыбкой. Сквозь улыбку просвечивал оскал вернувшегося с неудачной охоты волка. Оскал хищника, у которого увели из-под носа добычу, оставив взамен неопрятного вида внутренности — гнилые вороньи потроха. Гостья видела это великолепно — но настроение её не слишком отличалось от хозяйского.

Узница на правах квартирантки, должница, исполнявшая приказ, она действительно попыталась убраться отсюда — первой же ночью. Не вышло: дом, угодливый и послушный, показал себя достойным тюремщиком.

Снимая с себя следы замков и ловушек, гостья испытывала к дому искреннюю благодарность. Сам того не подозревая, дом дал ей возможность ждать — ждать мужчину, который не был у неё ни единственным, ни лучшим, только это ничего не меняло.

Но явиться вот так! Забыв о её присутствии! Глядеть, как на помеху! Разговаривать, как с нашкодившей кошкой!

И стерва в госпоже Элис победила ведьму — себе на беду.

— Конечно, дорогой, — сказала она. — Конечно. Я сварю сейчас кофе, и ты расскажешь, кто тебя так обидел. И не думай мне возражать! Кофе, ванну и в постель. А уж я разберусь!

— Лизанька, — сказал хозяин, не убирая улыбки. — Аккуратнее.

— Это тебе следует быть аккуратнее, мой господин, — заботливо сказала гостья.

Воистину, ничто не ослепляет так, как исступление обиды!

— Ты, право, на побитого воробья похож!

— Угадала, душа моя, — нежно сказал хозяин. — И что, не нравлюсь? Кем же ты хотела бы меня лицезреть? Не иначе гордым орлом?

— Нет-нет! — сказала гостья и закатила глаза. — Могучим драконом!

— Оу, — сказал хозяин.

— Или быком! Бешеным быком, который изломает моё тело в сладостной битве! Потным и возбуждённым, проткнувшим рогом десяток тореро…

— Недурно… Мне прямо-таки сущность принять, или тебя человеческая устроит?

Он свёл перед лицом ладони, и гостья опомнилась.

— Ты о чём это?

— Буду чередовать, — промурлыкал хозяин, медленно разнимая руки. — Ты оценишь, любовь моя.

— Ты что?.. Эй, подожди! Я не всерьёз!

— А я всерьёз, голубка. Ко мне!

— Да ты рехнулся! Нет уж! Уволь!

— Откажись ещё раз, дорогая… Это так заводит!

— Ках-шайссе-цеш**!.. — выплюнула гостья, выставляя защиту. Поздно!..

Поздно!

Ах, милые дамы! Вы должны помнить это твёрже своих лунных дней: потерпевший поражение мужчина — неблагодарный объект для шуток! Одно неосторожное слово, и он обернётся порвавшим узду подростком, беспечным, безумным… Лютая метель запорошит снегом его глаза, первобытная тьма застит душу…

Мужчина отпустил тормоза. Он хохотал, меняя обличья, как шляпы. Любая женщина лишилась бы чувств, только увидев, — но не ведьма. Госпоже Элис не было страшно.

Было тошно — из-за отнятой возможности любить самой, а она любила этого мужчину во всех обличьях.

Было мерзко — ощущать себя куклой, а она ненавидела быть куклой — тем более для него.

Было больно — и боль не имела эпитетов.

Её насильник зализывал собственные раны. Он крайне редко делал это подобным образом, но, признаться честно, лучшего способа просто не существовало.

Дом ходил ходуном. Чёрный кофе заливал окрестности, рыбьи кости тонули в его болотных трясинах. На секунду оторвавшись от сладкого, хозяин приказал музыку, и дом исполнил приказ, не колеблясь в выборе.

Оззи Озборн: хорошая музыка. А главное, к месту.

***

Ближе к ночи дождь покинул окрестности гимназии и перебрался в Старые Сосны. Сцена, которую он застал, заглянув в окна, пристального внимания опять же не заслуживала. Взъерошенный мужчина, морщась от запаха кардамона, отпаивал вином тихо плачущую женщину.

Совершенно ничего интригующего.

_____________________________

* Перевод невозможен из цензурных соображений.

** Перевод невозможен из цензурных соображений.

"…забывать. Словно рухнул сюда прямиком из девятого класса — вслед за лучшим другом. Оно не то чтоб и удивительно — ведь второй месяц школяром бегаю!

А если взяться подбивать итоги — так и помнить-то о себе взрослом особо нечего. Под забором не валялся, высот рекордных не брал. Всё дожидался чего-то — как транзитчик в аэропорту… А уж друзей точно не нажил — так… Сослуживцы с посидельниками… Спиваться бы начал в скором времени, это уж к гадалке не ходи.

Да не дали.

Прибыл мой самолёт. На блюдечке с голубой каёмкой — но куда там миллиону долларов!

Душу бы заложил за это блюдечко — но и той никто не просит.

Я, кажется, счастлив, судари мои.

Проблем-то валом, конечно. Во взрослой — прошлой! нет — прошедшей! ну типа так! — в минувшей, короче, жизни у меня таких проблем не водилось. Не бегали за мною жуткие монстры, не пороли меня розгами, и так далее, по тому же месту. Но и кайфа такого не было, чего там говорить! Не кушали такого. Повезло рыцарю хренову! Кругом повезло — ага! Даже с бешеной учебной программой и злобными преподами. Да и не злобные они, если честно…

А Никитос? А барышня моя?! А?!.. О карьере я уж вовсе молчу — не сглазить бы!!!

Не проснуться бы.

И выпить бы не помешало. Эй, кто там? Тук-тук по картинке! А ну давай — Габриэль Гарсиа Маркес! Полковнику никто не пишет! Вы на каком языке у нас? Португалеза — бар? Эспанола — йок! У меня. Русский — белкой буду! Ну давай хотя бы чокнемся! Извини, выпить-то тоже йок. Но ты же понимаешь!!!

С ума я схожу от сопливой барышни, сударь мой Маркес! С чего бы?! Что ж не попалась она мне — там? Впрочем, и славно, что не попалась. Нет уж, многоуважаемый Габриэль Гарсиа, мы уж тут как-нибудь, мы отсюда никуда, хоть бейте меня, хоть режьте!

Проблемки вот порешаем…

А какие у нас — проблемки? Ежели с девственностью — так и не проблема вовсе, на самом-то деле. Ну, пятнадцать ей — так и мне вроде бы столько же, нет?

Вот вы, почтеннейший господин Маркес, как бы отнеслись к сексу с малолеткой? А в возвышенных целях? Дабы избежать возможных поползновений? А полковнику мы потом напишем — полный отчёт предоставим-с! Так, мол, и так, был вынужден пренебречь моральными принципами во имя спасения жизней.

А победителей не судят.

М-да.

И шайтан с ним. Победа и впрямь не за горами. Вот и план на руках, а там глянем. Фэнтезийные стандарты, опять же, — это вам закон или куда?! Против правил не попрёшь. Алёнушка за братцем ещё до Толкиена с Желязны удачно хаживала.

А меч — это вам куда?!

Витька меня обучил смотреть — получается! Стало быть, и прочее по силам. Через четыре года — ух, чего сможем! А то и пораньше. Надо бы к Клаусу пристать — оно, конечно, мелочь, пузыри его, но ведь — кайф! Или Никита — ведь тоже что-то может! Я уж не говорю о госпоже колдунье с её беретками! Вот с делами разберусь — и вперёд, магии навстречу. Ту же колдунью приболтать можно на большее!

Одно вот я для себя уяснил намертво — в преподаватели не пойду. Чтоб я так жил?! В боевые маги — это да…

Словом, досточтимый мой дон Габриэль, жизнь вашего поклонника и почитателя налаживается по всем статьям! Вот дела поделаем, отдохнём — и плотно возьмёмся за учёбу. А то как бы вашему почитателю не вылететь из теплого места. Впрочем, это я преувеличиваю. Не дадут мне, талантливому, вылететь — нипочём не дадут!

А не спеть ли нам, сударь?! Группа "Шайтан тебя нюхал" с ремиксом хита Игоря Иванова — подпевают ВСЕ!!!!

Э-эх, "на чужой планете предстоит учиться мне в университете!.. Если те профессора насмерть не замучат!.. Если не умру от своей латыни!.. ЕСЛИ ТОЛЬКО НЕ УПЬЮСЬ НА ХМЕЛЬНОЙ ПИРУШКЕ!!![25]"

Профессора-то наши тоже водку-матушку недурно хлещут, видали-с, как же…"

Город был замотан в ноябрьский ветер, как в шарф.

Город срывал с деревьев листья — зелёные и жёлтые, вперемешку. Город пускал листья в лужи, листья плыли, обгоняя друг друга: город играл с ними в кораблики.

Город промок насквозь, и ему это нравилось. Город обожал осень.

Город плевать хотел на прохожих (все они ругали непогоду) — но одному из своих жителей был рад безмерно.

Высокий мальчишка в длинном чёрном плаще с поднятым воротником шагал по городу без зонта, не разбирая дороги. Город задевал мальчишку концами шарфа и думал, что они похожи — о да! Если бы город вдруг стал человеком, то выглядел бы именно так — надменным, одиноким и влюблённым, отчаянно влюблённым! Он бродил бы по холодным лужам, курил в кулак и умирал от любви — от любви к этим домам и тротуарам, и к деревьям, и к небу, и к осени — и задыхался бы от счастья, подставляя лицо дождю…

Город был абсолютно прав.

Андрей Карцев шёл за едой и шампанским и ни о чём по дороге не думал — дышал ноябрьской свежестью и задыхался от любви, и хлюпающая в ботинках вода не мешала ему нисколько. Андрей Карцев души не чаял в родном городе.

Что же до плаща, то плащ был наконец-то исполненной мечтою отрочества. Двадцать лет назад плащ казался Андрею необходимым атрибутом для потрясения девичьих душ, и чёрная куртка — даже и с поднятым воротником — служила весьма приблизительной заменой. Так что, увидевши мечту в универмаге, наш герой приобрёл её, не раздумывая ни секунды. Аз грешен есмь, ухмылялся он, облачившись в мечту нынешним утром и разглядывая себя в зеркале. Впрочем, потрясать девушек он не собирался. Плащ был — как старая музыка, как школьный альбом фотографий, дань юности, дань городу, и Андрей твёрдо знал, что город будет от плаща в восторге.

Не хватало, правда, шляпы. Он примерил шляпу, но тут же и снял — с детства терпеть не мог головные уборы. Ежели красные от недосыпа глаза под широкими полями спрятать! Но городу, надо полагать, до его красивых глаз дела нет, верно?

Проснулся Андрей в восемь утра и безо всякого будильника. Джедаи — народ закалённый, тренированный, двух часов сна им даже после сумасшедшей воскресной ночи достаточно. Вот о замученных преподавательской деятельностью магах этого сказать было никак нельзя: на получение увольнительной в город Андрей потратил не менее получаса драгоценного времени. Разбудить куратора стоило больших трудов, а ещё больших — объяснить, что именно от него требуется. Спустившись в холл, Демуров стоял перед воспитанником, едва сдерживая зевоту, чиркал зажигалкой в тщетных попытках прикурить и в ответ на Андреевы речи неопределённо пожимал плечами.

— Господин учитель, вы фильтр поджигаете, — указал Андрей, потерявши терпение.

Демуров вытащил сигарету изо рта, осмотрел подпаленный фильтр, чертыхнулся и поблагодарил.

— Вы, сударь, собственно, чего от меня хотите? — вопросил он, исправляя ошибку. Андрей повторил и был, наконец, благословлён на прогулку.

До тридцать четвёртого квартала он доскакал за десять минут и столько же топтался перед дверью родной квартиры, нажимая кнопку звонка и терзаясь сомнениями, а доставши ключи, нервно оглядывался на соседские двери.

Ключи подошли.

Было совершенно непонятно, как они могли подойти к этой квартире. Андрей осматривался, испытывая одновременно разочарование и облегчение. Квартира не напоминала родительскую никак и ничем. Однокомнатная, со стандартным набором мебели, безликая, словно гостиничный номер. Было ясно, что жили здесь временно и недолго, а уходили неожиданно и второпях, не отключивши холодильник, не убравши постель…

На одеяле валялась комком футболка.

Несвежая футболка. Ярко-синяя. На груди надпись чёрным фломастером: "I am Black Driver".

Её сестричка — точно такая же, но красная — оказалась на Андрее, когда он свалился в этот мир. Футболкам было по двадцать с лишним лет. Лето перед девятым классом, гонки на великах по дачным улочкам: Лёшкин вариант "казаков-разбойников", со сложными правилами, теперь уж и не припомнить… Только названия команд остались — "Black Driver" и "White Driver". И две футболки. Обе — здесь. В городе Волжском, который выстроил на месте тридцать девятого квартала школу для будущих магов, который закрутил в парке старые карусели и бесследно потерял шлюзовские дачи… Две футболки, красная лежит в интернатском шкафу, синяя — в этой квартире…

В чьей квартире?

"Дрейчик, это тебе…"

Белый Кролик имел в мире гимназии личную норку.

Уж как он себе норку рыл, оставалось только гадать, а вот как её покинул…

"Подайте мои перчатки, — кричал Белый Кролик, — я же опаздываю! Если вас вызывает сама Королева (Бармаглот, Премьер-Министр, Люк Скайуокер, нужное подчеркнуть), тут, право, не до порядка в доме! Кстати, вот ключи, передайте с оказией моему лучшему другу и немедленно, слышите, сей же час найдите мои перчатки!!!"

Или всё было иначе?

Белый Кролик вышел в магазин за приправками — ведь готовить пойманного слона следует по всем правилам! Большой гурман и знаменитый сказочник Лёша Гаранин, Белый Кролик и Великий Змей, властелин троллей и победитель злых колдунов вышел в магазин и не вернулся, потому что за углом его поджидал ещё более лихой и могучий преподаватель местной гимназии, задумавший отомстить за слона, украденного прямо из-под носа.

А ещё могло быть так: однажды тёплым сентябрьским утром Белый Кролик…

Но размышлять об этом смысла никакого нет — по крайней мере, сейчас. Сейчас надобно размышлять о другом, а именно: теперь джедаю есть куда барышень водить. И делать это надо в срочном порядке — сегодня же! Вот только выяснить, как тут с чистым постельным бельём… И непременно купить шампанского. Твою ж дивизию, таки он дожил до этой минуты!..

"Однако, изрядная свинья ты, джедай, — сказал себе Андрей. — Тебе бы, герою хренову, подкинутым планом озаботиться и судьбою лепшего друга! Но раз уж змеюк наш сумел ключи передать — стало быть, не в кандалах сидит. Оно, конечно, первым делом, первым делом — самолёты, ну а девушки, а девушки — потом, но обстоятельства, господа! Куда деваться?"

И, засучивши рукава, он развил бурную хозяйственную деятельность: вымыл гору грязной посуды, убрал в комнате, отдраил ванную и обшарил холодильник. В холодильнике мышь повесилась: останки яичницы-глазуньи на сковородке да кусок заплесневевшего сыра. Он сунул всё это в пакет с мусором и отправился в магазин. Шампанское — шампанским, но после сладостных трудов, судари мои, зверски кушать захочется, vous me comprenez[26]?

К этому времени, как уже известно благосклонному читателю, госпожа Заворская вовсю вышивала на ледяном озере, пара крутых магов претворяла в жизнь попытки ущемить свободу её личности, а в городе начался дождь.

Ни городу, ни Андрею Карцеву дождь не казался противным и нудным. Другое дело — мнение маленького рыжего тигра, следующего по пятам за нашим героем! Шерсть слиплась, лапы — в грязи, на хвост посмотреть страшно! А тут ещё будь любезен оставаться невидимым и бесшумным, из шкуры до времени не вылезать, не летать, магией в личных целях не пользоваться! Офигеть, как умно!

Поминая хозяйские причуды нехорошим словом, Флюк добрался до статуи школьника, влез на постамент и, не тратя время на отряхивание и вылизывание, принялся за работу. Город обиженно запустил в него охапкой жёлтых листьев, но Флюк только ощерился в ответ. Делу время, потехе час — работаем все!

Статуя ожила, поймала взглядом пересекавшего площадь Андрея, и тот, почуяв взгляд, обернулся. Статуя немедленно ему подмигнула, прикрывши один глаз. Из второго глаза полился синий электрический свет. Андрей вскинул к лицу ладонь, а город, быстренько вывернувшись, швырнул ему под ноги огромную лужу перед воротами в железной ограде.

Делу-то время, но какова потеха, господа!

В той же луже, почти рядом с джедаем, стояла девочка лет десяти и горько плакала.

Дождь кончился, и кончился ветер. Но воздух был холодным и влажным, воздух дрожал, размывая мир — самую малость, самую капельку… Капельки, крохотные пузырьки, лопались перед глазами, словно смотришь на стакан с газировкой.

Мир был знакомым: тринадцатый микрорайон. За железною оградой — больничный городок химкомплекса, слева — Ольгина девятиэтажка. За спиной выбивал барабанную дробь по рельсам трамвай: "Там-там-там! Где — там? Ты не там!"

Больничный городок, отродясь имевший только стационар и поликлинику, размножился на несколько корпусов — совсем не новостроек. Старые, двухэтажные, жёлтенькие, дома прятались в море зелени, но осень, что за странная осень! "Там-там, тебя ждут там…"

Его ждали там — совершенно точно, но плачущую в луже девчонку, рыженькую, в красных туфельках, в мокрых по колено колготках, там не ждали. Ей нужно было в аптеку, и она наревела целую лужу… Дождь кончился, но воздух дрожал, и только девчонкин бант был чётким, ярко-зелёным, там-там, в стакане газировки.

— Нам по дороге, рыженькая, я тебя провожу, давай быстрее, меня ждут там!

Два корпуса вдоль ограды, третий, буквой "т", — в отдалении, а перед ним небольшой домик с высокой крышей.

— Там твоя аптека, девочка? Но мне тоже туда — вот, смотри!

И выдернуть на ходу сложенный вчетверо листок из кармана рубашки, и развернуть его, ведь он не ошибся!

— Вот план! Треугольник на отмеченном доме — это крыша! Там, под треугольной крышей, — тот, кого я ищу. Он лежит в больнице, я нашёл его, но он лежит в больнице. И он ждёт меня!

Воздух был — как газировка, был сладким, был холодным, следовало пить его маленькими глотками, а не хватать раскрытым ртом. И лопались в стакане пузырьки, и маячила в стакане рыжая девчонка с зелёным бантом — махала ладошкой, говорила что-то. Свежая ранка на ладошке, словно гвоздём проколотая:

— Мне нужен специальный пластырь, но подождите, мальчик, не ходите туда!

— Отвяжись, маленькая, я куплю тебе пластырь…

Воздух вибрировал всё сильнее, крыша накренилась, превратившись в нарисованный треугольник — на секунду. Он сморгнул и пошёл быстрее, а рыженькая висела на локте:

— Вы ничего не купите, мальчик! Там охрана, и даже я не могу с ней справиться, а вы и вовсе ничего ещё не умеете, подождите же!

Лавочка на торце дома, на лавочке — мальчишки, одетые по-больничному: трико, тапочки. Подростковое отделение. О боги, он дошёл! Он нашёл, да простится ему, дураку, что искал так долго, ибо грешен есмь… Грешен и глуп как пробка…

— Они очень злые, — сказала рыженькая, забегая вперёд и упираясь ему в грудь обеими руками. — Да стойте же вы!

А с лавочки поднялся один из мальчишек и неторопливо пошёл навстречу.

"Опаньки, — сказала медуза в животе и пружиной развернула ледяные щупальца. — Хороша больница, джедай!"

— Сюда нельзя, — сказал мальчишка.

"Бежать!" — завопила медуза.

— Сюда нельзя, — сказал мальчишка, невысокий, тощий, давным-давно умерший. Укушенный ночным упырём, инициированный вампиром, нуждающийся в осиновом коле и серебряной пуле. У нечисти тоже есть свои болезни, джедай, и лечат их там, джедай, под треугольной крышей, отмеченной на твоём плане, там, там…

"БЕЖАТЬ!!!" — вопила медуза, истекая слизью и ужасом, и пришлось сглотнуть, заталкивая вниз трясущееся щупальце. Бежать!.. Но что же делают под треугольной крышей с живыми? Что делают там с живыми — пакуют в большие мешки и отгружают на кухню, на предмет прокорма настоящих пациентов? Там делают так, джедай?

"Бежа-ать, — в панике хрипела медуза, — это охрана, охрана!..

— Я никогда не куплю себе пластырь, — сказала рыженькая. — Подумать только, в черте города творится такое, и никого, кроме меня, это не волнует! Что за осень!..

— Сюда нельзя, — сказал мертвец.

Демон-сонник, но нет, сонники — они другие… Но зачем тебе это знать, джедай? Плюнь, что тебе за дело? Где твой меч, джедай?! Это охрана! Охрана тюремного госпиталя, да, конечно, где же ещё могут держать покалеченного при задержании Белого Кролика, похитителя слонов и обидчика злых волшебников. Белый Кролик бесспорно ждёт помощи бывшего капитана гвардейцев и новоявленного джедая, закалённого в боях с вампирами и колдунами. В виртуальных боях, смеем заметить…

"Передатчик, джедай, нажать кнопку, и там-там всё это кончится!" — с надеждой шепнула медуза в брюхе. Но себе ли он вызовет подмогу — большой вопрос. Нет никаких сомнений, на кого эта охрана работает. "Тогда бежать, бежать, — забилась медуза, — бежа-ать!.. Бежать, джедай, даже не думай, джедай!" Ага. Бежать и шить беретку, там-там.

"Ох, рано встаёт охрана"…

— Пустите меня в аптеку, дохляки! — крикнула рыженькая.

— Фея, — сказал мертвец, — исчезни.

— Вы девчонку-то не обижайте, — сказал джедай и задвинул рыженькую себе за спину.

— Это не девчонка, — сказал мертвец.

— Мальчик, — сказала шёпотом рыженькая и снова очутилась перед ним. — Мальчик, я фея, но я ничем не могу вам помочь. Давайте убежим, пока не поздно!

"Белка моя!" — сказала медуза.

— Вы можете мне помочь, милая фея, — сказал джедай. — Сообщите в гимназию — только сразу нескольким преподавателям. Ни в коем случае не одному.

— Куда сообщить? — удивилась фея.

— Фея, — сказал мертвец, — исчезни.

— Нечисть поганая! — крикнула фея. — Извините, мальчик, — сказала она с сожалением, — мне придётся уйти, но я постараюсь кого-нибудь позвать. Вы сказали — гимназия?..

И она исчезла, а его ждали там — семеро мёртвых подростков, но не сонников, спасибо и на этом, там-там не сонники. Ты в чистом поле, джедай, с мечом в руке, среди вампиров кровожадных. Свершилось.

— Мне бы больного навестить, господа хорошие, — сказал джедай. — Может, миром пропустите? У меня лазерник. Всех положу.

— Биться хочешь, — сказал вампир.

— Хочу, — сказал джедай, и меч показался ему лёгким.

Вибрация воздуха не была мечу помехой — но хозяин, его хозяин! Ах, боги, ни боевой стойки, ни верной постановки запястья — ни-че-го!.. Меч крутнулся, скользнул между пузырьков в газировке, наметив жертву, а хозяин едва удержал его и схватился за рукоять обеими руками! "Позор на мой клинок!" — огрызнулся меч, низведённый до уровня дубины, и плюнул на правила и приёмы. Биться выпало с боевыми топорами — не до гонора, господа!

Хозяин меча всегда был не дурак подраться, и медуза потеряла голос, скорчившись под желудком — там-там, в районе какой-то чакры. Но воздух в стакане дрожал, но воздух был сладок и холоден, но маячила в глубине стакана треугольная крыша — приближалась, и отпрыгивала, и обращалась карандашным рисунком… Там-там, джедай, тебя ждут, джедай, но сколько ты продержишься в таком темпе?..

Проскочить — обогнуть — сейчас!

Обманное движение в сторону — и прыжок в другую, вот теперь беги, вот теперь — давай!!!

Пройти сквозь стакан?! Обломайся, джедай!

Стенка стакана ударила, отшвырнула прочь — и охрана успела. Тяжёлые подошвы припечатали к асфальту оба запястья, хруст в переносице, хруст в рёбрах, и в медузу, и в чакру — лежачего бьют! Бьют ногами, о счастье, ногами! Но сверху возникло лицо, мальчишеское, бледное, вздёрнуло над клыком губу и пустило изо рта слюнку:

— Покажи шейку, дружок…

Покажи шейку, дружок… Там-там, джедай… Ты лучше зажмурься… И чуть-чуть потерпи…

Воздух задёргался, как в припадке.

Дождь.

Воздух замер.

Визг тормозов — матерная перебранка — и дождь, дождь! Ливень!

Некоторое время он наслаждался холодной водой и осторожно шевелил освободившимися руками, а потом приоткрыл глаз. Глаз открывался плохо. Это погано, но не смертельно.

Ты жив. Это был глюк. Спокойно, джедай.

— Вы ж его ногами …, вашу мать! Резал, да?! Лёжа, …?!

Андрей приоткрыл другой глаз и оглядел стоявшего над ним мужика. Мужик был в форме.

Милиция. Охренеть.

— Да он с ножом же, товарищ лейтенант! Мы же вас сами вызвали! — обиженно сказал мальчишеский голос. — Вы смотрите, он же его так и не выпустил! Нам чего делать-то было? Кидался же как бешеный!

— Грузи их всех в машину! … совсем, …! А ну вставай, боец! Живой?

Андрея подняли, ухватили за подбородок, шлёпнули по щеке, принялись обшаривать, а меч был в руке — был ножом, почти невесомый.

— Петрович, да он вроде трезвый!

— Ты нож у него забери!

— Не надо нож, — сказал Андрей. Стоять было очень трудно.

— Ах ты …! Дай сюда! Спасибо, не порезал никого!

Стоять было очень трудно — на площади Свердлова, в двух километрах от больницы в тринадцатом. Ну, дела… А где тут наша статуя? А вот она, з-зараза…

Чужая рука добралась до кармана брюк и вытащила передатчик.

— А это у тебя что?! Петрович, ты глянь!

— А ну… — сказал лейтенант и полез Андрею в рубашку. — Точно, и справка при нём. Гимназист, мать твою. Не было печали!..

Тут под дождём сверкнул зелёный луч, и Андрей обомлел. П…ц.

— Ух ты!!! — крикнул милиционер, отобравший нож. И ведь не бросил, шайтан!..

— Ни … себе!

— Да дай подержать! Вот это да! Петрович!..

— Вижу… Осторожней вы! Нашли, мля, игрушку! В багажник клади от греха! Откуда ж ты, гимназист, взялся на мою голову. Тащи его в машину, Михаил. Да аккуратней, не оберёшься потом! Ну, осень в этом году!..

Рыженькая фея, стаскивающая в сторонке бант с косички, только головой качала, глядя на завершение великой битвы. Поганая работа — не миновать теперь трёпки! Как же это получилось — милиция?.. Но что прикажете?! Проклятый бант требовал крайне осторожного обращения — не чета лазерникам! — а уж если имеешь с ним дело впервые в жизни!..

И напортачившая фея шипела ругательства, путаясь в узлах чужими, непослушными пальцами, а закончив наконец, обратилась маленьким тигром, испытав при этом почти физическое удовольствие. Гибкое тело крутануло хвостом, выгнуло спину и щёлкнуло зубами на безмятежно висящий в воздухе бант.

Бант тут же закачался, скрутивши спиралькой концы: сам мол, дурак, нечисть мелкая, бестолковая!

А ведь какое шоу могло бы выйти, не прикажи любимый хозяин пользоваться этой зелёной дрянью! С чужой-то магией результат известный — ни в дудочку, ни в сопелочку…

Такой мутабор.

О драгоценный статус гимназиста! Ненаглядная мисочка с сахарными костями! Впервые за время пребывания в этом мире Андрей Евгеньевич Карцев был не в состоянии вилять перед нею воображаемым хвостом.

Во втором отделе милиции его отвели в кабинет к дежурному оперу и усадили на диванчик. Опер писал бумажки, зыркая на Андрея смеющимся глазом, а когда кровь из носа потекла совсем уж сильно, подошёл и сунул носовой платок. Не первой свежести, но было уже наплевать. Всё — завтра. А сегодня бы — домой, в гимназию, в ванну и под одеяло. И чтобы меч отдали.

С мечом выходило совсем погано. Это вам не финкач-самоделка. Впрочем, проблем с милицией Андрей не боялся. Несовершеннолетний, интернатский — гимназист! — стало быть, сдадут на руки опекуну. А вот меч!.. Вряд ли подобную вещь оставят трофеем в милиции — тому же опекуну и вручат, перекрестившись. "Но уж мне-то джедаевский клиночек больше не видать, — думал Андрей. — Кстати, об опекуне — кто у нас опекун? Правильно, господин Демуров, добрейшей души человек… Нет, не хочу я домой. Лучше пусть в клетку закроют. Какая же сволочь ментов-то вызвала, вот что странно… Фея, что ли?.. Боги, боги мои, милые, родные, яду мне, яду!.."

Тут опер закончил со своими бумажками и приступил к делу.

Дело вышло долгое.

Несовершеннолетний интернатский гимназист смотрел на опера честными заплывшими глазами и косил на сотрясение мозга. Не помню ни черта, гражданин начальник, хоть убейте. "Где игрушку взял?" — "На улице нашёл". — "Не в гимназии?" — "Не в гимназии". — "Точно не в гимназии?" — "Точно". — "А чего с ребятами не поделил?" — "Не помню". — "Ну рассказывай, что помнишь. И больше ничего? Так где игрушку взял?"

Утомившись непрошибаемой амнезией обвиняемого, опер взялся за потерпевших. Мальчишки — абсолютно живые — утверждали, что обвиняемый сам и первый, и в показаниях были тверды настолько, что Андрей засомневался: а было ли? Может, у него и впрямь крышу снесло? Разглядеть мальчишек по методу Бельского не удалось — не то из-за разбитого лица, не то объекты попались не по силам. Эх, товарищи милиционеры, спасители разлюбезные, не сожрали бы вас нынче ночью…

Следствие продолжалось часов пять, если считать многочисленные перерывы. Беднягу опера дёргали беспрерывно — звонками, визитами, и сам он всё время он куда-то звонил и бегал. Андрея это только радовало — он готов был сидеть здесь вечно, невзирая на сломанный нос и адскую головную боль. Но всё хорошее кончается: в восьмом часу вечера опер принялся звонить в гимназию. Кратко изложив суть происшествия, он повесил трубку, поглядел на Андрея с некоторым сочувствием и добыл из сейфа пирожки. Андрей отказался от пирожков, но кофе — горячий, сладкий и неимоверно крепкий — смаковал долго. Встав за добавкой, он услышал в коридоре знакомый голос и, метнувшись обратно на диван, закрылся платком, как заправская мусульманка.

— Что тут наш боец? — спросил давешний лейтенант.

— Болеет, — сказал опер.

— Добрый вечер, — сказал Демуров.

Платок выдернули из рук, и Андрей увидел куратора над собой. Без комментариев…

— Ваш? — спросил опер.

— Мой, — сказал Демуров. — Очень сожалею, господа.

— Присаживайтесь, — сказал опер. — Вот Анатолий Петрович вам расскажет, как дело было.

Слушая, как оно было, Демуров не сводил с воспитанника глаз. "Вооружённое нападение… Оружие не поддаётся классификации, но от этого не легче… Записали как холодное оружие…" — "Разумеется, господа…" — "Вы же понимаете…" — "Я вас уверяю…" — "Вот здесь подпишите, пожалуйста…" — "Безмерно вам благодарен…" — "И здесь ещё подпишите…"

"Яду мне, яду!.."

— Поднимайтесь, Карцев. В состоянии?

— Ходит, ходит, — сказал опер. — Только красоту повредили.

— Ещё ребра, — сказал Андрей в надежде на жалость.

— Больше ничего? — спросил Демуров. — Какая досада!

— Так у вас весь вечер впереди, — сказал лейтенант.

— О да, — сказал Демуров, а опер захихикал. Волки позорные.

— Вас подвезти, может? — спросил лейтенант. — Только придётся подождать.

— Благодарю, — сказал Демуров. — Я на машине. Вам помочь, сударь? — спросил он Андрея.

— А можно идти? — спросил Андрей.

— Что, боец, в клетку, небось, хочешь? — спросил лейтенант.

— Ага, — сказал Андрей и был сдёрнут с дивана самым неаккуратным образом.

В коридоре он остановился и обернулся к куратору.

— Господин учитель.

— Не сейчас.

— Я только спросить!

— Не здесь.

— Вы видели тех, с кем я подрался?

— Не усугубляйте ситуацию, Карцев! Вперёд.

— Господин учитель! Вы должны посмотреть! Проверить.

— Мы — поговорим — позже!

Твою мать.

— Это не мальчишки! С которыми я дрался.

— Хар шмейс!.. А кто?

— Вампиры, я думаю. Их ведь нельзя тут оставлять. Никто ведь про них не знает.

Демуров посмотрел на него очень внимательно, развернулся и бросил:

— Стойте здесь.

Андрей присел на корточки у стены и запрокинул голову: нос опять кровоточил. Сломали — к гадалке не ходи… Ну, по крайней мере, за ментов теперь можно быть спокойным.

Тут ему в руку опять сунули платок — на сей раз чистый.

— Идёмте.

— Вы посмотрели?

— До чего ж вы, Карцев, утомительны, — сказал Демуров. — Нет здесь никаких вампиров, клянусь вам. Можете быть совершенно спокойны.

— Но…

Теперь его подняли за шиворот.

— Ещё одна заминка, — сказал Демуров, — и я протащу вас таким образом через весь отдел. Доступно?

Заминка тем не менее случилась — правда, не по вине Андрея. Оставив воспитанника на скамеечке в вестибюле, Демуров зашёл в дежурку и пробыл там довольно долго — видимо, забирал передатчик и гимназийскую справку. А также сигареты, ключи и что там ещё было в карманах. И, разумеется, меч. Усевшись в машину, Андрей закрыл глаза и начал было страдать по мечу — чтобы хоть чем-то отвлечься от предстоящего кошмара, но Демуров ехал, словно гонку выиграть хотел. Пять минут — и дома.

Машина остановилась на знакомом уже месте — неподалёку от калиточки в гимназийской ограде.

— Не спешите, сударь, — сказал Демуров и откинул сидение Андрея. — Спокойно! Голову опустите. Спокойно, я сказал!

Холодные пальцы прошлись по лицу, задержавшись на сломанном носе, надавили на рёбра, скользнули по ногам — и боль стихла.

— Выпрямляйтесь. И скажите спасибо, что вашим боевым ранениям и суток нет…

— Спасибо, — сказал Андрей и сел. "Водки, — подумал он. — Найду потом Клауса, а он мне найдёт водки, и я её заныкаю до ночи… Хотя уже темно — десятый час точно…"

— Коньяк будете? — спросил Демуров, и Андрей вздрогнул.

— Если можно.

Демуров протянул ему фляжку. Мысленно махнувши рукой, Андрей глотал до тех пор, пока фляжку не отобрали. Повело сразу же, он даже поблагодарить забыл. "О кайф! Теперь бейте меня, режьте меня сколько хотите, дорогой, дорогой мой Фёдор Аркадьевич!.." Но следующая фраза куратора мгновенно привела его в чувство.

— Рассказывайте.

— Что рассказывать?

— Начинается, — сказал Демуров. — Хоть что-нибудь, сударь! В милиции я прослушал страшную историю о том, как вы накинулись с ножом на группу подростков, за что и были биты. В это мне верится с трудом — особенно после вашего заявления о вампирах. Может быть, у вас найдутся иные объяснения? Или я должен примерно наказать вас за то, чего вы не совершали?

— Совершал.

— Что совершал?

— Накинулся на группу вампиров.

— Андрей, — сказал Демуров. — Боюсь разочаровать вас, но милиция задержала не вампиров. Оно и понятно — вампиров в нашем городе найти весьма проблематично.

— Ну, я нашёл, — пожал плечами Андрей. — Думаете, вру?

— Не думаю. Дальше.

Да легко, господин учитель! Внимайте, как в нашем городе мирно и покойно — порядочному гимназисту шагу без приключений не ступить! Одна милиция и бережёт — ей, родимой, что хулиганы, что вампиры… Зачем драться полез? А за фею заступился, рыженькую такую, в красных туфельках. Вот она, наверное, стражей порядка и вызвала. И поди ты обвини меня во лжи.

Господин учитель и не обвинял. Слушал не перебивая, в лице не менялся. Хладнокровие и невозмутимость — вот они, подобающие черты крутого мага и настоящего мужчины.

— Положим, — сказал Демуров, когда Андрей иссяк. — Вы мне, сударь, вот что поясните. При вас был передатчик.

— Был.

— Так отчего вы им не воспользовались? Что за нужда ввязываться в заведомо безнадёжную драку? Или вампиры вас меньше пугают, чем заколдованные дома и светящиеся постаменты?

— Тогда я был не один.

— Занятный аргумент. То есть — личная безопасность вас не заботит?

— Ещё как заботит, — сказал Андрей и разозлился.

"Достал, твою мать. Правды хочешь? Сейчас тебе будет правда!"

— Вы-то, господин учитель, тоже тогда были не один.

Пауза.

— Вот как… — сказал Демуров. — Стало быть, вы меня опасаетесь? Я правильно понимаю?

— Не совсем.

— Внятнее!

— Я не знаю, кого мне опасаться.

— А сейчас? Я ведь прямо сейчас могу с вами сделать всё, что заблагорассудится, как вы полагаете?

"Какая милая шутка, господин учитель. Хи-хи-хи!"

— Сейчас вряд ли, — сказал Андрей. — В гимназии-то знают, что вы за мной уехали.

— А вдруг не знают?

"А может, и не знают, — подумал Андрей и облизнул губы. — А может, и не шутка. Нервы, белка моя! Закурить бы…"

— Дайте сигаретку, Фёдор Аркадьевич. Пожалуйста.

— Перебьётесь, — ответил куратор и закурил сам. — Да не напрягайтесь вы. Не съем. И даже готов оказать вам содействие, если не станете очень уж сопротивляться.

— Спасибо, но я…

— Вы не изволите меня выслушать, сударь?

— Извините.

— Так вот по поводу содействия, Андрей Евгеньевич. Позвольте предложить вам следующее. Я собираю всех преподавателей гимназии во главе с директором, приглашаю представителя попечительской коллегии — одного или нескольких, если пожелаете, — и мы решаем ваши проблемы, так сказать, coram populi[27]. Такой вариант вас устраивает?

— Смысла не вижу, господин учитель, — сказал Андрей. — Вы видите?

— Гласность, сударь, — сказал Демуров и кинул воспитаннику на колени мятую пачку "Лучафэра". Андрей вытащил сигарету и, поколебавшись, сунул пачку в карман. Раз пошла такая пьянка…

"А ведь это не Демуров у нас в сучьих колдунах. А ведь не он. Белка моя, когда же я стану крутым магом!.."

Андрей отвёл от куратора глаза и полез по карманам, разыскивая спички. Спичек не было.

— Вашему предполагаемому врагу подобное пленарное заседание несколько связало бы руки, — сказал Демуров, протягивая ему зажигалку. — Вот, возьмите.

— А не наоборот, часом? — спросил Андрей. — Под шумок оно ещё проще…

"Стоп. Ни хрена себе…"

— Господин учитель. Так вы, выходит, знаете?

— Что именно, сударь?

— Врага моего! — заорал Андрей. — Предполагаемого! Интересные пироги получаются! Я вам не скажу за всю Одессу, но на нашей улице Костю-моряка любой опознает! Так, господин учитель?! Ни хрена себе!

— Что вы несёте? Какая улица?!

— А такая! Значит, я вас всех должен опасаться?! Раз уж вы того морячка на работе держите?! То-то по интернату монстры ночами бродят!

— Андрей!

Но молчать джедай уже не мог. Суки! Какие суки!!!

— Завидую дружному коллективу! Коллегу покрываете? Правильно мне сказали — суки-то в гимназии!

— Придержите язык, сударь!

— За своим следите! Твою мать! Ноги моей больше в вашем дурдоме не будет, ясно?! Он тут ещё о помощи рассуждает! Хорош бы я был, её принявши!..

Язык твой — враг твой! Стоит ли удивляться неадекватной реакции собеседника, господа?!

Невозмутимый и хладнокровный удав засветил жёлтым глаза, навис над охамевшей мартышкой и рявкнул на всю округу:

— А ты что, помощи у меня просил, идиот малолетний?! Шрасс-цирсшмей-цеш[28]! Ты её просил?!

Мартышка отшатнулась, врезавшись затылком в оконное стекло, а удав схватил фляжку и жадно забулькал.

— Довёл таки, — сказал он в воздух и завинтил пробку. — Помощь!..

— Извините, Фёдор Аркадьевич, — сказал Андрей, опомнившись.

— И вам того же. Славно побеседовали!..

— Ну, вы тоже…

Демуров резко нагнул Андрею голову и нажал на затылок.

— Ай!..

— Всё уже… Что — я? Я вам повода для подобных высказываний не давал! Воображение у вас, сударь, непомерное!

— Грешен, — сказал Андрей, и Демуров фыркнул.

— Так что — действительно собираетесь расстаться с гимназией прямо здесь и сейчас?

— Нет, господин учитель, — сказал Андрей. — Это я сгоряча…

— Радует. А ужасные тайны на мои плечи переложить не желаете после столь занимательной беседы?

— Пока нет.

— Не гимназия, а провинциальный театр, — подытожил Демуров. — Удалась же нынешняя осень!..

— Я не интригую, Фёдор Аркадьевич. Я должен сам разобраться, понимаете…

— Стараюсь, сударь! Оставим. У нас есть ещё пара тем для разговора. Надеюсь, менее бурных…

Он включил в машине свет и вытащил из-под сюртука меч. Меч невинно блестел стёклышками и сиял кинжальным лезвием.

— Вы представляете, что я выслушал в милиции по поводу этой вещи?

— Представляю, — вздохнул Андрей.

— Где вы его взяли?

— В саду нашёл. Я серьёзно, господин учитель! Там сарайчик такой… иногда.

— Ночью гуляли.

— Ну да.

— Не в вашем бы положении этим заниматься. Смотрите сюда. Здесь панель управления. Вот так выдвигается… видите? Да, правильно. Переключение режима активации… Да. Фиксация длины клинка… Так… Это вам пока ни к чему… Рукоять удобная? Отлично. Выбор клинка, смотрите внимательно. Лазер. Сталь. Белое дерево… тоже не пригодится…

— А дерево зачем?

— Говорю же, не пригодится. С активацией аккуратнее, лучше поставить на кнопку, пока опыта нет. Вы хоть фехтовать умеете?

Андрей помотал головой.

— И как же дрались?

— Как палкой.

Демуров вздёрнул брови и рассмеялся.

— Браво, сударь! Взглянуть бы!.. Хорошо, я позанимаюсь с вами. Где только время найти… По субботам после классов вам подойдёт?

— Конечно! Фёдор Аркадьевич. Вы что, мне его отдадите?

— А из каких бы соображений я его забирал? Полагаю, вы не станете резать мирное население? Невзирая на то, что суки в гимназии? Только постарайтесь уж не хвастаться направо и налево! К занятиям фехтованием сие тоже относится. От желающих отбоя не будет, а я, поверьте, и так загружен по горло. Заворская знает про меч?

— Так если он от взмаха активируется! Знает…

— Вот и достаточно.

И он протянул Андрею меч. Андрей принял и привычно сунул под рубашку (меч был умница — ни разу дурака-хозяина даже не поцарапал). Голова кругом шла, и ни сотрясение, ни коньяк тут были ни при чём. Вот дорогой куратор — это да… Может, он пьян в соплю? Не похоже…

— И последнее, — сказал Демуров. — Слушайте меня внимательно, сударь. И учтите — то, что я вам скажу, не более чем мои личные домыслы.

— Я слушаю, Фёдор Аркадьевич.

— Судя по происходящим вокруг вас событиям, предмет ваших опасений хорошо с вами знаком. Вампиры с монстрами, знаете ли, дело банальное, а вот фея в красных туфельках… Подумайте об этом. Возможно, вам удастся сузить круг подозреваемых. Вы меня поняли?

Фея, джедай.

Рыжая фея.

Красные туфельки она купила у гномов — вместо сапог-скороходов, но она сжимала ладонью стальную иглу волшебных часов, спасая своего друга, а ты, джедай, хотел спасти — ЕЁ, хотел, чтобы она осталась феей, рыжей феей с зелёным бантом…

"Рыжая фея с зелёным бантом" — сказка Александра Шарова в старом журнале, прочитанная зимой пятого класса, запавшая в душу, потому что волшебники НЕ ДОЛЖНЫ становиться простыми людьми. Это было ужасно — называть такой конец счастливым, и они с Лёшкой вызвали глупую фею к себе — тем самым талисманом, косточкой, руной, и уже не гадкий старикашка-колдун, а сам Чёрный Шевалье, владыка ледяных пустынь, пытался им помешать.

Отличная была игра! Но в самом её конце (у подножия Пионерской горки, на руинах железного замка, о да!) Лёшка вдруг сказал, что победа выйдет им боком.

"Мы ведь перед ним в долгу, Дрейчик. Он найдёт меня через руну. Он отомстит…"

Всего лишь игра — но месяцем раньше ты искал на горке талисман, джедай. Просто сказка — но ты его нашёл. В снежной, заколдованной вечности, разбивши нос о кромку щита. Тебе его отдали, джедай. Тебя вспомнили — и больше не забыли.

Джедай, ты покупаешь туфли вместо сапог-скороходов — ты глуп, джедай, или слеп?

Нет, господа, просто глаза заклеил — специальным, мля, пластырем…

"Мальчик, я фея"…

И паззл сложился.

"Этого не может быть, — подумал он, глядя на мерцающую перед глазами картинку. — Так не бывает. Мы просто играли…"

— Андрей?..

"И вот господина Демурова — тоже не бывает. Я уж о лазерном мече и не говорю… Спокойно, джедай. Не сейчас. Позже…"

— Да, Фёдор Аркадьевич. Я понял. Благодарю вас, я… Я подумаю.

— Вы мне зажигалку сломали.

— Извините. У меня был нервный день.

— Нервы сейчас подлечим, — сказал куратор и вылез из машины.

— Розгами, что ли? — мрачно спросил Андрей, присоединяясь к нему.

— Увы.

— За то, чего я не совершал?

— Отчего же не совершали? Хамите беспардонно, курите — причём в присутствии преподавателя…

— Вы же мне сами дали!

— Вашу же пачку, обратили внимание?

— Господин учитель!..

— Вы мне весь вечер испортили, Карцев. Как удержаться? — спросил Демуров и щёлкнул воспитанника по вылеченному носу. — Идёмте, что вы встали?

Ливень, хоровод сорванных листьев и завывания ветра-шарфа провожали их до самой калитки. Город был зол и надут: его мучили угрызения совести. Город заставили, принудили к нехорошему — но от этого не становилось легче! Истинные же виновники бед мальчика в чёрном плаще и в ус не дули: мирно спали себе в тёплых ведьминских объятьях.

Правда, о том, что паззл Андрея Карцева наконец сложился, город не знал — в машине господина Демурова можно было делиться любой информацией, ничуть не опасаясь посторонних ушей. Поэтому более всего город сожалел о плаще своего любимца. Плащ, мятый, грязный, порванный в нескольких местах, был, по мнению города, безнадёжно испорчен.

Да ещё и выпорют сейчас мальчишку.

"Осенние беды, — вздыхал город, — что за осень!"

Странная, странная осень выдалась в этом году!

И была ночь.

И звёзды. И Млечный путь — вуалью, сброшенной среди звёзд. И, задевая вуаль, покачивал рожками изумрудный месяц. Холодная, тихая, сказочная ноябрьская ночь.

О ведьма! Где твоя метла? Тебе ли ступать кроссовками по асфальту? Тебе ли кутаться в куртку, сунув подмышки замёрзшие руки?!

— Супплетивные степени, звезда моя.

— Образованные от супплетивных, то есть, дополняющих друг друга основ.

— Угу… "Хороший", положительная степень?

— Bonus, bona, bonum.

— Сравнительная?

— Melior, melius.

— Угу… Превосходная? Ольга!

Нагой и босой надлежит тебе, ведьма, лететь по чёрному небу, весело скаля зубы на коромысло луны, и звёзды будут заколками для твоих волос…

— А?.. Plurimi…

— Неправильно, это "многие". Optimus.

— Optimus, optima, optimum.

— Угу…

И должна ли ты, ведьма, повторять степени сравнения латинских прилагательных, шагая рядом с красавцем-мужчиной?! Если в глазах его, тёмных как шоколад, глубоких как ночь, отражаются звёзды, если его любовь к тебе — сладость и горечь тёмного шоколада, и…

— "Малый"?

— Malus, mala…

— Parvus! Malus — "плохой".

— Parva, parvum! Minor, minus! Minimus! Minima! Minimum! Давай теперь я тебя проверю!

— Я супплетивные выучил. А ты путаешься.

— Я не путаюсь! Это я замёрзла просто.

— Ещё разочек. "Многие"?

О сладость и горечь тёмного шоколада, о поцелуи в звёздной ноябрьской ночи! Они потонули в латинской грамматике, ведьма…

— Какой ты нудный!

— Эх, да не помру от своей латыни!.. Ну, не дуйся.

— Отстань.

— Вот слушай: от слова "отстань" я делаюсь miserior — несчастнее. А я должен быть самым счастливым — felicissimus, quod ты — pulcherrima, прекраснейшая. Mea sola amor[29], звезда моя…

— Щекотно же!.. Sola — это что?

— Единственная. Solacium — отрада… Так не щекотно?..

Ты таешь, ведьма, ты таешь — но как это будет по-латински?..

Латынь в голове не держалась. Латынь вылетала безо всякой метлы — в высокое ночное небо.

И не одна латынь. Дела с учёбой шли — хуже некуда. Три записи в кондуите за два дня — не шутка! "Ха, — сказал вчера Андрей, — у меня четыре!"

В понедельник наши герои попытались исправить положение, натащив в пиратский рокарий кучу учебников. Но занятия физикой, долженствующие смениться чтением вслух истории Римской Империи, плавно и незаметно перетекли в занятия иные — правда, тоже совместные. Целовались до сумерек. Дисциплинированно возвращаясь в девять вечера в общагу, ведьма утешалась тем, что впереди целая ночь. Но и ночь миновала впустую — то есть, в отношении уроков.

Ещё в воскресенье вечером ведьму осенила мысль, а осенивши, не покидала ни на минуту. Мысль эта была не слишком приятная, но единственно верная. Блестящая мысль, чего тут скромничать! Олег Витальевич совершил грубую ошибку, уверив воспитанницу в недействительности грозящего ей контракта: покончив с депрессией, ведьма усмотрела в предложении врага огромный жирный плюс.

Белый Кролик нашёлся!

Ведьма знала, где он — Алексей Николаевич Гаранин, гарантийный (гаран-тийный!) талон её драгоценной шкурки. Мальчик Лёша, пленник сумасшедшего мага, изучает физику в мрачных комнатах железного замка. После заключения контракта — действительного или нет — до мальчика Лёши ведьме будет рукой подать. И если она сядет с ним за одну парту, останется просто подождать разъярённых гимназийских преподов во главе с её куратором — или директором, неважно! Они примчатся за ведьмой по пятам — и останутся от треклятого психа рожки да ножки! Они доставят ведьму с Белым Кроликом в гимназию, и все кошмары закончатся — ВСЁ ЭТО КОНЧИТСЯ!!!

Словом, оставались чистейшие пустяки — найти врага и подписать ему бумажки, поломавшись для приличия и вставив какие-нибудь собственные пункты. А потом немножко потерпеть — и праздновать победу! И наконец-то посмотреть в глаза Белому Кролику, глупому мальчишке, посмотреть сверху вниз и небрежно отмахнуться от слов благодарности…

"Немножко потерпеть, — с ужасом повторял внутренний голос, — опомнись, ведьма!"

"Да ничего он мне не сделает, — возражала Ольга, — я же ему понравилась!"

"А как именно ты ему понравилась?" — спрашивал голос. Голос срывался на визг и очень напоминал мамин, когда мама в истерике.

Понравилась — как?! Ученица ли ему нужна?!

Чушь, конечно. Взрослый мужик, что он — бабу себе отыскать не может другими путями?

А если он маньяк? Если его интересуют только малолетние гимназистки?

Но у него уже была возможность сделать с ведьмой что угодно — а ведь пальцем не прикоснулся. Полная чушь!

"А если не чушь, то попадёшь ты, ведьма, по полной программе! — пообещал внутренний голос. — И будет этот дебил в зорровском прикиде твоим первым мужчиной — круто, ведьма?!"

Чертовски круто!..

— Ты что? — прошептал в ухо Андрей. — Ты что?..

"Грызите орешки, господин наш враг! — подумала ведьма. — Вот он — мой первый мужчина! Правда, этот мужчина, кажется, собрался ждать до нашей свадьбы! Но столько времени у меня нет. Мне надо успеть до воскресенья. Вот только где? В рокарии?! Да всё равно — лучше я с Андрюшкой в кустиках, чем…"

Ольга передёрнулась, и Андрей прижал её крепче.

— Совсем замёрзла?

— Ага…

— Пойдём тогда? Уже недалеко.

Уже, собственно, было рядом — переулок Шиварики, дом с двумя окнами-витринами, и дверь опять распахнута настежь. Месяц, спустившись ниже, завис над крышей с дракончиком-флюгером.

— Слушай, — сказала Ольга. — А я ведь ничего не сделала, что она велела.

— Я тоже, — безмятежно сказал пират. — Но тут-то нас в кондуит не запишут, надеюсь.

— Не знаю… Не хочется мне сегодня к ней идти…

— Вот так фокус! — усмехнулся Андрей. — Кто об уроках-то договорился, помнишь?

— Ну и что… Может, у меня предчувствие.

— У меня вот нет никакого предчувствия, — решительно сказал Андрей. — Наоборот. Пошли, пошли. Что-нибудь хорошее будет. Может, сегодня и дошьём. Оно ей надо — с нами возиться? Встряхнись давай!

— Блин, — сказала Ольга. — Я и так вся встряхнутая! Иди первый! Ругаться ведь будет.

— Будет. Девушка резкая.

Пират оказался абсолютно прав. Ночь, латынь, шоколад — взрослая ведьма (Ольге не чета!) плевать на всё это хотела! Взрослая ведьма пела в унисон с гимназийскими магами: личные неурядицы не должны быть помехой учёбе! И уж тем паче — оплачиваемой! Ках шмейс! Не суметь вызубрить основы кроя! Элементарные вещи! Простейшие! Азбучные! Госпожа Элис, сдуру взявшаяся за обучение нерадивых малолеток, напрочь не понимала, за какие заслуги их по сию пору держали в знаменитейшем учебном заведении. Предположения, высказываемые госпожой по этому поводу, отличались откровенной прямотой и полным отсутствием корректности.

Нерадивые малолетки старательно обмётывали выданные кусочки ткани (у Андрея получалось аккуратнее) и пристыжено слушали оскорбления, не возражая ни словом. Госпожа Элис явно была не в духе. Не лезть же с оправданиями под горячую руку?

— И позвольте, мадемуазель, без обиняков сообщить вам, откуда растут ваши пальчики! — бушевала госпожа.

В салоне мигнул свет, на секунду ставши из сиреневого багровым.

— Ках-цеш-ш!.. — сказала госпожа тоном ниже.

Хлопнула входная дверь.

Перестук каблуков, шорох юбок, шёпот на пороге, мужской смешок — и вот они, случайные гости, поздние пташки! Гости, позволившие себе войти без приглашения, походя отключившие сигнализацию. Милейшие люди, старые друзья, завернувшие по пути из ночного трактира — скоротать часы до рассвета за чашкой горячего кофе и лёгкой беседой…

Нехорошее предчувствие маленькой ведьмы оправдалось на всю катушку.

Её куратор пристроил на комод накрытую салфеточкой корзинку и принялся дышать в озябшие ладони, не обращая на воспитанников никакого внимания.

— В какой уютный, семейный дом мы попали, Кора! — мечтательно сказал он. — Огонёк, детишки с рукоделием… Моё почтение, госпожа Элис! Не позволите ли обогреться у вашего камелька? Ночь холодна, и моя спутница продрогла. Да и я, признаться…

— Привет, подружка, — сказала мадам Окстри, стягивая перчатки. — Мы тебе гостинчиков принесли. Чайком побалуешь?

— Ежели не откажешься, голубушка, — сказала госпожа Элис.

— Отчего же — чайком! — сказал Олег Витальевич. — Не сочтите за дерзость, госпожа, но я немало наслышан о вашем бесподобном коньяке. Рюмочка-другая в столь приятной компании — что может быть лучше! Заодно и потолкуем… Обсудим возникшие у вас проблемки…

— Оу! — сказала госпожа Элис. — Вы, право, меня пугаете!

— Сущие мелочи! — утешил Олег Витальевич. — К примеру, нарушение условий…

Пауза.

— Ках шенцсмей!..

— Что такое, сударь? — участливо осведомилась госпожа. — Уж не дурно ли вам? Присядьте же, присядьте! Вот я вам рюмочку сейчас… Гостинчики пока не распакуешь, душенька? Не церемоньтесь, гости дорогие! Мой камелёк всегда к вашим услугам! А уж где я его разжигаю, не столь и важно!

Её старая подружка, поздняя пташка и неслучайная гостья, одаривши уютный семейный дом чарующей улыбкой, развернулась на каблуках.

— Ведь я вам говорила, Олег! — сказала она. — Excuse me, господа! Пожалуй, я выпью чаю в менее экстремальных условиях.

— Ты всегда была умницей, дорогая, — сказала хозяйка спине гостьи и подмигнула её кавалеру. — И что вы так на меня уставились, господин Стрепетов? Дверь заприте, будьте любезны. Очень уж оживлённым местечком становится этот салончик! Благодарю. Коньячку-то изволите? Или передумали?

— С удовольствием, милая госпожа. Ничего, что я так обращаюсь? Ситуация, знаете ли, обязывает.

— Ветерок, Олег Витальевич! Ночь долгая, кошки в ней серы…

— Стало быть, в беседе мне не откажете?

— Да уж не откажу, мой нетактичный друг, — вздохнула хозяйка, сметая со столика журналы и выставляя квадратную бутылку. — Вот только детишек попросим отсюда…

— Но без эксцессов! — сказал Олег Витальевич.

Детишек препроводили в комнату за двустворчатым зеркалом (тёмную-претёмную) и зловещим шёпотом предупредили:

— Ничего не трогать! Руки вырву!

Щёлкнул замок, и Ольга немедленно присела на корточки перед дверью в поисках замочной скважины. Скважины никакой не обнаружилось, а голоса слышались в отдалении — ни слова не разобрать. Только и ясно, что ругаются…

— Там скандал, — сказала она пирату.

— Ещё бы, — сказал пират. Он чиркал спичками, и огоньки вырывали из темноты его лицо: довольное донельзя. — Ага, нашёл!

— Тебе же сказали — ничего не трогать!

Загорелась зелёным свечка, вторая, третья — и Андрей поднял обнаруженный канделябр высоко вверх.

— Уж конечно, — сказал он. — Так я и послушал. А то мне каждый день так везёт! Каждый день я в ведьминское логово попадаю… Ага, книги!

— Ты только не бери ничего! Правда же руки оторвёт!

— За чужое-то добро? — непонятно сказал пират. — Ух ты-ы!!!

— Вон ещё подсвечник, — показала ведьма. — Тут их полно!

Но углядевший алебарды и шпаги мужчина не нуждался в подсказках. Свечки вспыхивали одна за другой — все зелёные.

— Я сейчас кончу… — хрипло сказал мужчина, напрочь забывши про любимую. — Охренеть…

Пятиугольная комната и впрямь отличалась весьма незаурядным дизайном — только что мрачноватым. Оружейная вкупе с библиотекой и спальней — но не нами замечено, что книги и оружие недурно смотрятся вместе. Особенно когда оружие холодное, а книги старые и зачитанные. Что же касается огромного ложа, так и манящего застелить его чёрным шёлком и предаться сладчайшим утехам… Дело вкуса, господа! Далеко не каждый мужчина согласился бы на утехи с хозяйкою странной комнаты! Бес её знает, такую бабу, — не то зарежет на пике страсти, не то Платона цитировать начнёт…

Вот маленькая ведьма, усевшись на неведомый мех ложа, пребывала в несказанном восторге. Возлюбленный же её не озаботился даже книгами — прилип к смертоносным игрушкам, как дурень к писаной торбе.

— Это ж японское копьё… — бормотал он, водя канделябром вдоль подушечек и полок. — Это ж с ума сойти… Ну, это арабские штучки — как его там?.. Кончар! Белкой буду!.. Ну, даёт тётка… Чтоб я так жил!..

Взгляд ведьмы, следуя безошибочному женскому чутью, упал тем временем на человеческий череп. Череп покоился на трёхлапой подставке в углу. За черепом, в низкой железной чаше, стояла толстая свеча.

— Смотри! Это настоящий, да? — спросила ведьма, подойдя к подставке, и зажгла свечу. — Спиртом несёт…

Она сунула в чашу нос, потом поднесла спичку. Чаша полыхнула пламенем, и ведьма отпрянула.

— Точно спирт!

— Ты что там делаешь?

— Здорово горит, — сказала ведьма. — О, цветочек! Слушай, он живой!

— Кто живой?! — нервно спросил Андрей и мгновенно оказался рядом. — Ты вообще чего-нибудь боишься?!

— Жуков, — призналась ведьма и вознамерилась понюхать цветок, но была бесцеремонно оттащена прочь. — Ну чего ты?!

— Если яд? — спросил пират, оценивший череп чисто с мужской точки зрения. Цветочку, замеченному ведьмой, служила вазой глазница черепа. Из второй глазницы торчала рукоять стилета. — Эк она его, бедолагу!..

— Почему это она? — ревниво спросила ведьма. — Может, она его с поля боя вынесла!

— Мы об этом вряд ли узнаем, — сказал пират. — Кто тут кого куда вынес… Накрылись теперь наши уроки. И спереть-то нечего! — посетовал он. — Если меч какой! — сказал он со страстью. — Так ведь не спрячешь! Книжки, что ли, глянуть…

— На столе вон глянь, — рассеянно посоветовала ведьма, продолжая разглядывать череп. — Может, пятак неразменный найдёшь…

— И на кой бес мне, обеспеченному гимназисту, тот пятак? Вот шапку-невидимку — это бы да! — сказал Андрей, неохотно отправляясь к столу. — Кинжалами выкроенную…

— Слушай, по-моему, это мак…

— Ого, пентаграмма! — сказал пират. — А забавно наша шляпница досуг проводила!

Ведьма оглянулась и, удостоверившись, что любимый занят, осторожно понюхала цветок. Цветок пах пылью.

— По углам же ориентируют — или нет?.. — бормотал пират. — Пять углов в комнате… А если б четыре? Значит, не по углам…

…Сорванный на далеком сумрачном поле, цветок пах пылью и степью, сухой травой и восточным ветром…

— А это что у нас? — задумчиво вопросил пират. — Табак, что ли?

…Восточный ветер, колючий и терпкий, выл над сумрачным полем за пределом миров… Ветер гнул росшие на поле маки…

— Коробочки… Коробушечки… Нет, мы тут поживимся, однако! — оживлённо поведал пират. — Что у нас в коробушечке? Заперта наша коробушечка…

…И плачущая женщина упала на колени перед мёртвым любимым… Их было четверо, и он смеялся навстречу их магии — но нож, отравленный нож, подхваченный ветром!.. И маки проросли сквозь его тело…

— Экспроприация у экспроприаторов… Твою дивизию, где ж я столько карманов наберу!..

…Сквозь его тело проросли маки — она опоздала, ах, она опоздала!..

— Так, это лучше не трогать… А чётки приберём… В крестьянском хозяйстве и хомячок не помеха…

…И нежный атлас лепестков ласкал её щёки… И ветер глумился над нею: ты опоздала, ведьма, ты опоздала! Терпкий ветер бросал её слезы на поле: они взойдут новыми маками, ведьма, но ты опоздала!..

— Ай!

— Ольга?!

— Блин, щиплется!..

— Ты что сделала?! Твою мать! Ты что, укололась?! Чем ты?!

— Лепестком, — недоумённо сказала ведьма. — А яд на ноже…

— Ты нож брала?!

— Ветер брал, — сказала ведьма, опускаясь на пол. — А я опоздала. Я опоздала…

…Ветер! Восточный ветер! Ветер глумился, в кровь обветрив лицо, обратив ножом лепестки… "Это стилет, — сказал ветер, — это не нож! Его убили стилетом, о чём ты плачешь, женщина, это сделал не я — но я сделал бы это ещё и ещё раз…" И ветер ударил прозрачной ладонью по щеке — хлёстко, колюче… "Натворила, — сказал он, — что она натворила?! Ках-шмейс!.." — "Да отойдите вы, сударь!" — "Доигрались! Доигрались, цеш-смей!" — "Но откуда бы мне знать, Олег!" — "А чем вы думали — оставить здесь детей!" — "Держите-ка лучше! Вместе, теперь вместе…" — "Аккуратней вы!" — "Без нервов, Олег! Но что за дети!.."

И два лица над сумрачным полем — перекошенные страхом, и тёплые пальцы на щеке — не ветер, это не ветер!

— Это стилет, — сказала ведьма. — Он умер, да?

— Уволюсь я к псам, — сказал Олег Витальевич, поднимаясь с колен. — Никто, Заворская, не умер! Но если вы будете так себя вести…

— То уложите в могилу вашего куратора, — закончила госпожа Элис. — Как вы себя чувствуете, мадемуазель?

— Я нормально…

— Ведь сказано вам было — ничего не трогать!

— Извините… — сказала ведьма и села, очутившись нос к носу с госпожой. Госпожа смотрела насмешливо и несердито — словно и не она только что кричала на Олега Витальевича и с закушенными губами вытаскивала глупую девчонку с далёкого поля. Но что она кричала?..

— Я нечаянно, — сказала ей ведьма. — Я только понюхать хотела… А это какой цветок?

— Она ещё любопытствует! — раздражённо сказал куратор и подхватил ведьму на руки. — Вы-то целы, Андрей?

От куратора шёл свежий запах коньяка. Интересно, это у них профессиональное — алкоголизм? Как у сантехников…

— Я цел, господин учитель, — сказал пират. Он стоял, обхватив себя руками: карманов ему не хватило, и куртка топорщилась. Озабоченные происшествием взрослые этого не замечали, но ведьма заметила.

— Очень жаль! — сказал Олег Витальевич.

— Спасибо, — сказал пират.

— Будет вам сейчас и спасибо, и пожалуйста, и кости в трёх болотах!..

— Не горячитесь так, сударь, — примирительно сказала хозяйка, подталкивая Андрея к дверям. — Идите, юноша, не обращайте внимания… Ваш преподаватель шутит.

Она щёлкнула пальцами, и свечи в комнате погасли. Только чаша за черепом продолжала гореть — потому что затушить её пламя можно только слезами… Но маки, ведь тогда не вырастут маки — на запредельном сумрачном поле. Они вырастают из шариков слёз, ведьма…

— Вот спать вам сейчас не рекомендуется, милая барышня! — сказала госпожа Элис.

— Я не сплю, — сказала ведьма.

— И долго ещё не уснёт! — уверил госпожу Олег Витальевич и поставил воспитанницу на пол. — К этой милой барышне у меня накопилось за ночь множество неотложных дел!

— Да полно вам, Олег! — поморщилась госпожа. — Дети и без того напуганы. Они больше не будут.

— Как трогательно слышать это именно от вас! Они не будут!.. А вы?!

— Ках цирсшмей! Вы что, сударь, лишку хватили во время нашей беседы? Или вам моего слова уже недостаточно?

— Надеюсь! Надеюсь, что достаточно! Больше мне уповать, поверьте, не на что! И если вы дадите мне малейшую возможность усомниться, я за себя не ручаюсь!

— Хватит! — рявкнула госпожа и сунула под нос Олегу Витальевичу высокий стакан. — Выпейте вот!

— Что это?!

— Отрава, — сказала госпожа, и маг, смерив её бешеным взглядом, выпил.

— Благодарю, — буркнул он, возвращая стакан. — И позвольте нам откланяться, наконец! На выход, господа гимназисты!

— Доброй ночи, мадам, — сказал Андрей. — Было очень приятно познакомиться с вами.

— Мне тоже, юноша. Может, увидимся ещё, — сказала госпожа. — Смотрите получше за своей подружкой. А вы, мадемуазель, не суйте носик в чужие гербарии, договорились?

"Я всё равно приду, — подумала Ольга, глядя госпоже в глаза и изо всех сил желая быть услышанной. — Я прогуливать буду, если понадобится, но я приду! Я к вам приду, слышите, госпожа?!"

И взрослая ведьма усмехнулась ей:

— До свидания, дорогая.

— Спокойной вам ночи, любезнейшая госпожа Элис, — поклонился Олег Витальевич. — И про коньяк не забудьте.

— Слово ведьмы, — сказала госпожа Элис, закрывая за гостями дверь.

За дверью продолжалась ноябрьская ночь. Перипетии магов и ведьм не волновали её нисколечко — звёздную, прозрачную, безмятежную…

— Что-то я машины не вижу, — сказал Андрей.

— Мадам забрала, наверное.

— Интересно, мы пешком пойдём, или он Демурова вызвонил? Я бы лучше пешком… Тебе не холодно?

Ведьма, укутанная тяжёлым плащом дорогого куратора, помотала головой.

— Ох, будет нам сейчас… — с тоской сказала она.

Ночные происшествия отступили на задний план: таким она Олега Витальевича ещё никогда не видала. Выйдя из шляпного салона, куратор утеплил воспитанницу и зашагал по тёмному переулку молча и не оборачиваясь. Гимназисты же тащились медленней черепахи — догонять взбешённого препода желания не возникало.

— Зато я кучу всякого добра реквизировал, — сказал пират.

— Спёр, — уточнила ведьма.

— Да ладно, — отмахнулся пират. — Может, пригодится чего. Там порошочки всякие… Много интересного.

— Вот превратишься в полено какое-нибудь — будет тебе интересное… — посулила ведьма.

— Да у меня и в мыслях нет экспериментировать! К дяде Вове схожу. Глядишь, поменяюсь на что-нибудь ценное.

— Вот она как пропажу заметит, как нашлёт на тебя какую-нибудь порчу — будет тебе ценное…

— Не думаю, что заметит, — сказал пират. — По крайней мере, не так чтобы скоро… Эй! Куда это конвоир наш подевался?

— За угол свернул, — сказала ведьма. — Наверное, там машина всё-таки.

Машина, точно, была за углом. Маг, поджидая воспитанников, сидел на капоте.

— Что невеселы, дражайшие мои?

— Домой не хочется, Олег Витальевич, — пояснил пират. — Меня там ждут, наверное…

— Не ждут, сударь. Ваш куратор должен ведь спать когда-нибудь. До вечера можете жить спокойно.

— Спасибо, господин учитель.

— Поверьте, не о вас забочусь! А вот госпоже Заворской сегодня не повезло. И не вздыхайте, сударыня! Разжалобить меня вам не удастся. Я вашими интересными знакомствами сыт по горло! Если словесных убеждений вы не понимаете, придётся действовать иначе. Быстро в машину!

— Вы замёрзли, наверное, господин учитель? — печально спросила Ольга. — Хотите, плащ отдам?

— Нет, Заворская. Не замёрз. Тороплюсь остаться с вами тет-а-тет в более удобном месте. Просто поразительно! Уж должно бы, кажется, ума хватить не совать свой нос…

— В чужие гербарии, — подсказал Андрей.

— Сказал бы я вам, сударь, где я эти гербарии видел, — ответствовал куратор, усаживаясь за руль.

— Да это я виноват, Олег Витальевич, — сказал пират. — Серьёзно. Это я начал свечки зажигать… так бы ничего и не случилось. Залезай, — сказал он ведьме, распахивая заднюю дверку. — Плащ-то подбери…

— Напрасно заступаетесь, Карцев. Сильно подозреваю, что вы не в курсе, чем наша барышня занимается в свободное от уроков время. По воскресеньям, например.

— Вы о чём, господин учитель? Подожди, ты зацепилась…

— Олег Витальевич!

— Что, сударыня? Я вам обетов молчания не давал! Странная вы парочка, право слово! В вашем положении скрывать что-либо друг от друга по меньшей мере нелепо! Да в чём там дело, наконец?!

Закон зебры! Чёрная полоса, наступившая нынешней ночью! С силой рванувши зацепившийся плащ, ведьма заехала локтем Андрею в бок, и чёрная полоса не преминула направить локоть в нужное место. В пиратской куртке звякнуло, задымилось и взорвалось — а не воруй подозрительные коробочки! Ведьма рыбкой нырнула в салон, прячась не столько от взрыва, сколько от куратора, с проклятьями вылетевшего из машины.

Выдернутый из куртки и взятый за грудки, Андрей расстался с реквизированными предметами очень быстро. Расставание это сопровождалось великолепным набором ругательств и подробной информацией о ближайшем будущем незадачливого воришки. Выдохнувшись, Олег Витальевич опёрся на дверку и закурил.

— Вас, Заворская, обыскать или не надо? — устало спросил он.

— Не надо её обыскивать, — сказал Андрей и закурил тоже. — Она гербариями занималась… Олег Витальевич! А вы не знаете, как называется такое копьё с крюком… Японское, вот точно — японское!

— Японское — катакама яри, — сообщил маг. — Это вы там видели? Я вот толком и не успел… — сказал он со вздохом. — В гости напроситься, что ли!..

— Там славно! — поделился пират. — Экспонировать нужно такие коллекции! Натуральный музей! А такой меч вы знаете — кривой такой и вот тут заточен? — спросил он, показывая руками. — Это же ятаган?

— Заточка с внутренней стороны клинка? Считайте, что ятаган… Местная традиция относит его к саблям — как и европейская, впрочем, н-но…

— Олег Витальевич! А вот в углу, около двери, вы не заметили? Древко такое длинное, выше меня?

Андрей прочертил длину древка в воздухе, уронив на себя пепел, и маг опомнился.

— Осторожнее с сигаретой, сударь! Я понимаю, что вам уже всё равно, но вы себе рубашку облили. Загоритесь — тушить не стану.

— Я аккуратно, — пообещал пират. — А вы не могли бы меня с собой взять, господин учитель? Ну, в гости, — пояснил он. — Когда хозяйка вернётся. Мы ведь не у неё уроки брали, верно?

— Вы о чём, Карцев?

— Ну как о чём, — сказал Андрей. — Это же не госпожа Элис была? Личина? Мне ещё в прошлый раз показалось…

— Глазастый какой, — хмыкнул Олег Витальевич. — А есть ли разница, сударь? Как верно подметил нынче предмет вашего любопытства, ночью все кошки серы. Вы бы лучше о неизбежных последствиях своего поведения размышляли.

…Враг развёл руками и, сказавши "оп!", превратился во фрау Бэрр. "Хватит? — спросил он. — Или ещё кого-нибудь изобразить?" — "Всё ясно, вы из цирка. Почём билетики, дяденька?" — "В партер-то дорого…"

В горле встал комок, и Ольга прижалась лбом к оконному стеклу, сглатывая слёзы. Чертовски круто… чертовски…

— Съедят вас, господа гимназисты, помяните моё слово, — сказал куратор. — Доходитесь вы по частным урокам. А уж если и дальше воровать будете…

— Отчего же "воровать", — сказал пират. — Во время войны это называется "реквизировать".

— Что вы сочиняете, Андрей. Какая война?

— Самая обыкновенная. Можно сказать, гражданская. Знаете, как в России была — белые, красные, а в общем-то все свои, русские! Хотя вы где-то правы: сэр Шелтон назвал бы это локальным конфликтом… Что молчите-то, господин учитель?

— Нет у вас больше локального конфликта, Андрей, — сказал Олег Витальевич. — Вы ведь слышали.

— Слышал, — согласился пират. — Очень мило… Буду теперь знать, как войны кончаются, — за рюмочкой коньяка в высоких инстанциях…

— Много вы знаете… о высоких инстанциях. Не так всё просто, сударь.

— Да я понимаю, — сказал Андрей. — Только вы ошибаетесь, господин учитель. Хрен там она кончилась…

Мужчины! Мужчины, которым нет ничего слаще войны и звенящих клинков! Мужчины, для которых растут за пределом миров маки с острыми, словно стилет, лепестками! А женщины будут плакать над мёртвыми любимыми, будут плакать на опустевшем сумрачном поле… Но ты же не опоздаешь, ведьма? Ты же сумеешь?..

— А почему вы сами нас не учите? — спросила Ольга. — Мы бы тогда никуда не ходили, где нас съедят. Вы же и будете виноваты, если съедят! А мне вот наплевать! Я всё равно буду ходить! По всем частным урокам! Назло буду ходить! Можете меня запирать теперь!

— Да не ревите вы, сударыня, — сказал куратор. — Без вас тошно…

Ну, тут уж ведьма заревела! Даже очень маленькие и глупые ведьмы реветь умеют шикарно — мало никому не покажется! Тем более если терять им совершенно нечего.

А терять было нечего.

"До свидания, дорогая"…

"Я согласна, господин наш враг. Я подпишу. Слово ведьмы!"

Когда ноябрьская ночь, зевая и потягиваясь, принялась гасить звёзды, в дверь мадам Окстри постучались — очень осторожно, костяшками пальцев. Мадам открыла сразу же и некоторое время молча смотрела на прислонившегося к косяку визитёра.

— Привет, дорогая, — сказал, наконец, визитёр. — Чайком не побалуете? Я вот и гостинцы захватил…

Визитёр вытащил из-за спины прикрытую салфеткой корзиночку.

— Верите, даже не заглянул, — печально сказал он. — Не мне ведь презентовали…

— Я едва глаза завела, — сказала мадам. — Скушайте это у себя, я позволяю.

— Ну-у, Кора… Отказывать голодному мужчине…

— В пять-то часов утра?

— А потолковать за рюмочкой в два часа ночи? — напомнил визитёр.

— Стало быть, квиты! — подытожила мадам. — Доброго рассвета вам!

— Так я ведь не упрёка ради! Напрашиваюсь, взываю к милосердию…

— Что я слышу! В вашем лексиконе новое слово? Мне, как лингвисту, весьма любопытно!

— Да полно, Кора…

— Заходите уже, — сказала мадам. — Милая моя подруженька…

Визитёр расплылся в улыбке и, скользнув в прихожую, приложился к ручке.

— Ах, душа моя! Клянусь, ни в одном мире не встречал женщины великолепнее вас! Вы ослепительны, Кора, и поверьте, это не дежурный комплимент! Не устаю завидовать Фариду! Кстати…

— Я одна, — сказала мадам, и гость облегчённо вздохнул.

— Конечно, я сильно ему проигрываю, — посетовал он, следуя за хозяйкой. — Но если бы вы дали мне хотя бы крошечный шанс!..

— Оставьте уже, — попросила мадам. — Расшаркиваться будете перед моей бывшей подругой — у вас же, помнится, роман был?

— Отчего же — "был"? — удивился гость. — Мои чувства к госпоже Элис суть секрет полишинеля!

— Особенно после того, как вы добились для неё патента на работу в этом городе! — язвительно сказала мадам. — Вот только я полагала…

— Вы ошибались, — сказал гость.

— Возможно. Надеюсь, с ней всё в порядке?

Гость поставил на стол корзиночку и, приподняв салфетку, повёл носом.

— Божественно! — с чувством сказал он. — Оцените мою выдержку, дорогая, — ведь половину ночи мы с этими чудными гостинцами провели вместе…

— Вы не ответили, — напомнила мадам.

— Ках ме! Уж не по этому ли поводу вы нынче ночью глаз не сомкнули? Разумеется, я не сделал ничего плохого нашей всеобщей любимице! Признаюсь, как на духу: мы слегка разругались. Но вы же знаете, милые бранятся — только тешатся… Так что к концу недели можете её навестить.

— Всенепременно, — сказала мадам.

— Лизаньке меня опасаться не с чего. Другое дело — мои зловредные коллеги! Или вы с Олегом просто на огонёк в её салончик забежали? Пальчиком погрозить? Воображаю!.. — Гость извлёк из корзинки крошечный бутерброд и огляделся. — Почему вы всё время моё любимое кресло от стола убираете, Кора?

— Потому что ему там не место! Не таскайте же вы его, умоляю! Сколько можно говорить!

— Ну я отодвину потом…

— Верю птичкам и зверькам…

— Ох, как я устал! — сказал гость, усевшись и вытянув ноги. — Кора. Покормите меня. Олег довёл вашего покорного слугу до полного истощения!

— Как я его понимаю! — фыркнула мадам.

— В том числе, желудочного. Выпили чуть не литр, безо всякой закуски! — пожаловался гость. — Это в компании-то вашей корзиночки… Но господина Стрепетова и Лизанькин коньяк не взял!

— Что вы говорите!

— Чуть ли не сатисфакции требовал, представляете?! Грозил попечительской коллегией! Словом, ужас, ужас…

— Не нажить бы вам, сударь, больших и ужасных неприятностей…

— Уж вы скажете! Это он горячку порол… Мы, собственно, договорились, — сообщил гость, с вожделением следя за появляющимися блюдами.

— Неужто?

— Да-да, клянусь вам, мы пришли к мирному соглашению. А можно сразу чай?.. Наши дети больше не станут бегать по левым урокам. И ни-ка-ких приключений за пределами гимназии. Я пообещал.

— А в пределах? — осведомилась мадам.

— М-м… Бесподобно вы готовите, дорогая! Как вы сказали? Нет-нет, душа моя! Ежели по мелочам… Столковавшись с директором гимназии…

— Ваши отношения с господином директором давным-давно никого не удивляют, — заметила мадам, намазывая гостю тостик. — Но вы, любезный мой коллега…

— Оу! — ухмыльнулся гость. — Нас подозревают в нестандартной ориентации?!

— …на сей раз и по мелочам перебираете, — закончила мадам. — Олег ещё молод, с ним можно поладить. Но договоритесь ли вы с Фаридом?

— Полагаете, нет? — задумчиво спросил гость. — Мне вот казалось именно что наоборот… Я бываю так убедителен, Кора!

— Уверена, сударь! — сказала мадам. — И учтите, терпение господина Демурова имеет границы. Весьма чётко очерченные.

— Увы мне, — вздохнул гость. — Сидеть мне в мышеловке, битому и несытому… Между прочим, касаемо Олега вы заблуждаетесь, мадам. Эт-то нужно было видеть!.. Я просто в изумлении, поверьте. Но какую идею он мне подарил! То бишь, я о сатисфакции.

— О боги, — сказала мадам. — Видимо, ваша беседа удалась на славу!..

— К чему вы? — удивился гость. — А! Что за странная мысль, Кора! Стал бы я выяснять таким образом отношения с коллегой! Я вот ему даже коньяк принёс…

— А с кем же вы собрались их выяснять? — удивилась мадам. — Не хотите же вы…

— Хочу, — признался гость.

Признание это заставило мадам выронить из рук ножик и уставиться на гостя во все глаза.

— Да вы с ума сошли, сударь, — сказала она, обретя дар речи. — Вы понимаете, что будет, если в попечительскую коллегию обратится Фарид?

— Не обратится, — уверил гость, подвигая к себе пепельницу. — Позволите закурить, мадам?

— Вы что же, всю гимназию вздумали под монастырь подвести?!

— Да что вы разнервничались? Папироску?

— Уж не решились ли вы сменить фронт? — холодно спросила мадам, принимая дымящуюся "беломорину".

— Ну-у, дорогая… Обижаете, право! Вам ли не знать, сколько сил я положил на нашу гимназию!

— Не вы один.

— Разумеется. Не паникуйте, Кора. Поймите…

— Понять вас стало крайне трудно!

— Поймите, — с нажимом повторил гость. — Здесь личное дело. Моё личное дело.

— Ках цирсшмей! — сказала мадам и расхохоталась. — Вы бы уж что-нибудь другое сочинили! Личное дело!..

— А вот представьте себе, — сказал гость, улыбаясь тоже. — К слову, дорогая, напомните-ка мне… Есть такое специальное письмо — с вызовом на дуэль…

— Картель, — подсказала мадам. — Вы и впрямь рехнулись, мой милый коллега.

— Отчего же. В этой истории отыскать повод для дуэли труда не составит.

— Повод! Какой же?

— А вот это, мадам, тоже моё личное дело, — сказал гость. — Но предупреждаю: сдадите меня Фариду — не видать вам больше шайской ванили.

— Ах! — сказала мадам, округливши глаза. — Это что же, шантаж?

— А то, — согласился гость. — И давайте, в самом деле, найдём другую тему для разговора. Нам что, кроме гимназийских проблем, и обсудить больше нечего?

— К примеру, вашу страсть к дешёвым папиросам, — предложила мадам. — Редкостная гадость!

— Я раб своих привычек. Почтительный и покорный.

— Что касается привычек, так я который день собираюсь вам показать…

— Покажите, — расслабленно сказал гость. — После такого завтрака я согласен рассматривать даже семейные альбомы… Кто вас учил готовить, Кора?

— Помните трактирчик на Семи Шкурах? — с удовольствием спросила мадам.

— Да уж не забыл… Постойте! Неужели старикан открыл вам свои секреты? Да бросьте, душа моя! У вас совершенно другая кухня!

Но не станем утомлять благосклонного читателя предрассветною беседой двоих коллег — да и ничьей другой не станем тоже. Лучше попросим его обратить взор в одну из комнат девичьего интерната, где рыдает в рыжую шёрстку наша измученная героиня.

Горько всхлипывая и шмыгая носом, маленькая ведьма излагала пушистому и ненаглядному события уходящей ночи. Пушистый и ненаглядный сочувственно подвывал, обнимал ведьму лапками и не обращал внимания на промокавшую от слёз шкурку.

На душе у Флюка было погано: он абсолютно искренне полагал себя мерзавцем. Подобное убеждение посетило его впервые в жизни, так что подвывал он на полном серьёзе и почти на нём же подумывал о предательстве. Пушистому и ненаглядному просто брюхо сводило от желания упасть девочке в ноги с чистосердечным признанием. Прекрасно понимая, что добра от признания не будет никакого, полосатый мерзавец стойко держал язык за зубами — себе дороже.

Sur la guerre comme sur la guerre[30], господа хорошие! Куда ж деваться…

"…четверть века — срок-то изрядный… Сижу вот с чекушкой водки, чокаюсь с портретом Маркеса (надо бы заменить, а то сопьётся дон Габриэль) и мыслю логически. В смысле размышляю. Одна беда: мы, джедаи, — алкоголики, и с логикой у нас скверно. То ли дело — мой мудрый наставник! Он-то нашего обидчика махом вычислил. Ткнул меня, героического, носом в очевидное. Утрись, джедай хренов: сам бы в жизни не допёр!

Ладно. В задницу уязвлённое самолюбие — и думаем дальше.

Ну что — колдунов знакомых у меня и до гимназии хватало, спасибо Алексею Николаевичу. Он их в своё время целый полк напридумывал. Стройсь! Ра-авняйсь! Который тут настоящий — два шага вперёд! Да-да, сударь, вы самый — это ж вы мне руну-косточку отдали? Не лично, но близко к тому. И это, мать вашу, аргумент! Факт, вашу мать!

А дальше так: был, значит, у нас знакомый дяденька-колдун, и мы его лихо киданули. Четверть века назад, в другой реальности и не по правде. Но дядя всё же осерчал и объявил вендетту. И ведь тоже факт! Это — факт!

Бред это, мля. Мля, это — БРЕД!

Сел я, хренов рыцарь, на белую лошадь и ноги в стременах запутал. Наступил мне, одинокому герою, скирдык-кумар по полненькой программе.

Но ведь сходится, шайтан меня задери! Как ни тасуй — всё в масть, хвостом мне по колоде! Нормальный расклад: если есть на свете гимназия, отчего не быть Чёрному Шевалье?

Ох-ха, был бы ещё толк от такого расклада! Шевалье, там, или Великий Мерлин — да хоть Кощей Бессмертный! — что делать-то прикажете, господа хорошие?!

Однозначно — принять предложение Демурова. Собрать всех преподов и нажаловаться — вот бы славно! Да нельзя. Совета спросить — и то нельзя. А ведь наверняка бы ещё нашлось, куда меня, придурка, носом потыкать…

Я — герой! Базара нет! Доспехи — целы, лошадь — не загнана, перо на шлеме — полным торчком…

Я — придурок. По уши в дерьме — и ни одной верёвочки. Так что зря драгоценный мой змеюк на меня рассчитывает, как ни погано это признавать.

А погано. Ох, как мне погано, братец ты мой кролик, величество твоё незабвенное! Ведь не к сахарной миске я сюда рванул! Я ж ведь на всё для тебя готов — ты-то знаешь! Морды бить, поле пахать, сортиры чистить… кстати о дерьме… Ну и где те сортиры?! Да и морд набитых покамест не видать — ежели только посчитать тех вампиров — ежели опять же они имелись в натуре! — а вообще-то, до их морд я, джедай недоделанный, так и не добрался. (Экий пассаж, а?!)

А САМОЕ ПОГАНОЕ, что рванул сюда НЕ Я ОДИН.

Я заплатил бы любую цену за информацию об отношениях господина Гаранина и мадемуазель Заворской.

За какие такие радости звезда моя икру здесь мечет?!

Из каких таких соображений Лёха её-то сюда вызвал?!

Душа не на месте, судари мои! И страшно, и грустно, и некому морду набить… И ревность кроет — чего уж там греха таить. Вроде бы и нет у меня повода в барышне сомневаться — но поди ты найди ей другую причину коней на скаку тормозить! А если так — для чего ж Лёха мне ключи от квартиры презентовал?! Что мне в ней делать-то — кроме как баб водить?! Разве что там и запереть… Ибо тридцать четвёртый квартал — век пива не видать! — есть для меня, любимого, самое безопасное в этом мире место.

Вот баб мы с Алексеем Николаичем ни разу не делили. Сопливы были — баб делить. А может — прецедента не случилось. Но что касается Ольги — тут ни дружба приснопамятная, ни сопливость в расчёт не идут. Делиться я не намерен — ни с другом милым, ни с чёртом лысым. Костями лягу, в клочки порву.

Ага. Если сумею.

Твою ж дивизию, если б ничего этого не было! Нет, гимназия пусть останется! Учился бы я спокойненько, нирванил, кумарил и в ус не дул… Или уж послали бы золотое руно добывать. Плыл бы сейчас за тридевять земель в тёплой компании с греческими амфорами — лепота!.. А предварительно лишил бы барышню невинности — во избежание сцеживания крови.

Ну да — трахнуть и запереть!

Злой я, судари мои. Лютый и озабоченный — влюблённый. (Ну, тоже ничего себе пассаж…)

Я, собственно, решился — то есть, насчёт невинности. Да и звезда моя, сколько вижу, не против. Темперамент у барышни — тот ещё! Ходим друг подле друга, как парочка мартовских котов, — при ноябре-то на дворе…

Но черноморский климат — что вы хотите! Мечта! Впрочем, не уверен, что правильно помню детали черноморского климата.

Кстати сказать, ноябрь на погоду всегда был месяц капризный и странный — а уж здесь и вовсе с цепи сорвался! Но я его люблю. Всегда любил.

В детстве я думал, что в ноябре заперт снег — где-то вот в небе, между средой и субботой, но где-то там…"

Ноябрь, последыш осени, странный месяц…

Дрожащий листвой под вечер, ты скован инеем в сумерках утра. Ты вешаешь серые гардины на день и срываешь их ночью. Твоё прошлое — град, бьющий по лету, твоё будущее — оттепель, которая топит зиму. Твоя грамматика безумна и вывернута — продолженное вчера, уходящее завтра… Тебе ненавистна частица "бы", ты лишён конъюнктива[31] — но не терпишь констант и догматов. Зачатый ведьмами за час до Хэллоуина, рождённый всеми святыми, ты не любим никем, кроме инквизиторов и лингвистов. Тайный советник тьмы, тайный тюремщик снега, ты равнодушен к мёрзнущим и неподвижным. Но те, кто подобен тебе… Задумавшие убийство проклятой частицы… О, как же ты нежен с ними, месяц ноябрь!

Ты добр к мужчине, которому тридцать пять лет, ты опекаешь мальчика, которому нет и шестнадцати. Ты помог им заблудиться в прошлом и в будущем, ты переплёл их сумасшедшей грамматикой — мужчину и мальчика, в одном теле, в одной голове, в одной душе. Измученной душе, уж это точно! Счастливой душе — точно и это! Душе, в дверь которой стучит копытом делирий[32] белой горячки. Или уже достучался, кто знает!..

Андрей Карцев не знает.

Андрей Карцев, бывший журналист и будущий маг, смирился с ноябрьской грамматикой. Андрей Карцев, пират с лёгкой руки лучшего друга и личный рыцарь маленькой ведьмы, не чувствует времени. Андрей Карцев, наследник джедаев, учит уроки. Он учит завтрашнюю математику — вчера. Он учит вчерашнюю физику — завтра. В сумерках утра он учит историю Римской империи, давно погибшей, живее всех живых. В задержавшейся полуночи он засыпает, но когорты легионеров шагают по его подушке и по упавшему на пол учебнику, они говорят на латыни — в продолженном вчера и в уходящем завтра. О ноябрь, безумный лингвист!..

Но и сам ноябрь отшатнётся, заглянув в глаза своему протеже. Чего только нет в этих тёмных испанских глазищах, исчерченных прожилками недосыпа! В них толпятся графики, формулы и морфемы (о магия, наука тебе имя?!). В них завис, обвивая рукоять меча, зелёный бантик (паззл, сложившийся паззл). В них тревожно вертится маленькая ведьма ("назло, всем назло!"). В них скачет белая лошадь ("делириум тременс, кобылка моя!"). В них качается маятником связка ключей (два от квартиры, один от почтового ящика).

Ключи достают особенно.

Ключи мешают каяться и клясться, когда Андрея вызывают на ковёр к директору гимназии. Ключи мешают сосредоточиться на параграфе, и Никита Делик читает параграф вслух — безрезультатно! Даже во время уроков ключи звенят в голове, даже мадам Окстри теряет терпение: "Вернитесь к нам, сударь!"

На свиданиях с барышней ключи орут в голос. "Придурок, — орут они, — почему в субботу?! Сегодня! Сейчас!" И Андрей, всё решивший, всё рассчитавший, не может, уже не может держать себя в руках, а барышне словно того и нужно. Барышня льнёт к его напряжённому телу и позволяет немыслимые вольности. Барышня нарушает установленные ей же временные ограничения.

— Ещё пять минут, — шепчет она, — пять минут не монетка!

"Не монетка, звезда моя, а тысяча монет! — думает Андрей. — Тысяча лишних мук и выматывающих снов — вот что такое твои пять минут, бесценный ты мой ребёнок, невинный ты мой искус!.."

— Вы себе яму роете, Андрей, — предупреждает директор.

— Ты будешь меня слушать или нет? — в отчаянии спрашивает Никита.

— Возможно ли, друг мой, чтобы вы не читали "Фаталиста"?! — изумляется словесник.

— Я, сударь, пожалуй, начну по утрам с розгами к вам ходить, — обещает Демуров. — Для лучшей усвояемости знаний во время классов.

— Ещё пять минут, — шепчет барышня, и тонкие пальцы бродят под его взмокшей рубашкой. — Андрюшка, я совершенно не могу от тебя оторваться!

А до субботы — вечность, которая наступит через миг. А он так и не придумал предлога для визита в тридцать четвёртый. "Скажу, что цветы просили полить", — решает он, сидя под холодным душем. О ноябрь, инквизитор ноябрь!..

В субботу (тринадцатого, но нам ли, магам, быть суеверными!) он начинает считать часы: завтрак, география, лингвистика… "Буду спать до вечера!" — думает он, падая после обеда на свою тахту.

— Wind of change, — распевает в наушниках Клаус Майне, — wind of change!

Андрей прибавляет громкость: wind of change, ветер перемен… "Всё переменится, — думает он, — я утеряю частицу "бы", я лишусь конъюнктива, о грамматика ноября!.."

— Подымайтесь, сударь! — говорит Демуров, сдёргивая с него наушники.

— Уже вечер?

— Третий час пополудни! — говорит Демуров и велит ему переодеться. В коттедже преподавателей, в квартире на втором этаже, Демуров запирает дверь, сдвигает мебель в гостиной и просит наследника джедаев активировать меч. Джедай подчиняется и смотрит на учителя, который стоит перед ним без нагрудника и кольчуги — в обычной футболке.

— А если я вас задену?

— Попытайтесь. Буду рад.

Джедай пытается. В шестом часу вечера у джедая отваливаются руки и ноги, джедай еле дышит, но учитель хвалит его:

— Вы отлично чувствуете партнёра, — говорит он. — Полагаю, дело пойдёт.

"Дело пошло", — думает джедай, возвращаясь домой. "Уже вечер!" — ликует он, надевая фрак: последний урок недели — хореография. Любимый урок: ведь джедай отлично чувствует партнёра, и он прекрасно танцует. В бальном зале, во фраке — вот она, настоящая сказка, что-то из Гофмана или Шарля Перро, не потерять бы хрустальную туфельку (ботинок, господа, хрустальный ботинок!)…

Но безжалостная тренировка сказывается быстро: джедай спотыкается, путает фигуры, он наступает на ногу белокурой очаровашке-второкурснице, и Демуров, распоряжающийся нынче балом, отправляет его вон из танцкласса, из бального зала, из сказки — "Ах, Ольга, я не станцевал для тебя менуэт!.."

Ах, Ольга, как долог субботний вечер, финал конъюнктива! Как медленно ползёт он к полуночи, как корчится в нём частица "бы"! Она предчувствует агонию, она огрызается — и гадит, гадит как может. "Ты хромаешь, джедай, — шепчет она, — тебе бы лежать, ты наказан, джедай, тебе бы хлюпать в подушку, ты так устал, джедай, отложил бы ты эту ночь!.."

"Убирайся!" — говорит частице "бы" ноябрь. "Убирайтесь!" — велит он усталости и боли. Ноябрь зажигает фонарик луны, он ведёт джедая к гимназийской ограде, где навстречу прыгает с парапета искус — прыгает прямо в руки, без корсета, без вороха юбок, бесценный ребёнок, барышня, девочка, звезда моя…

— Полить цветы, — говорит Андрей, прижимая к себе звезду. — Цветы просили полить, вот у меня ключи, зайдём на минутку?

"До утра, потому что я боюсь потерять тебя", — думает он. "Я должен сделать тебя своей", — думает он, и ему становится стыдно: как ни крути, а расчёта здесь больше, чем желания. Желание маячит на втором плане — неотступное, неотложное, безмерное, но он может с ним справиться. Он справлялся с ним до сих пор, он справился бы с ним и дальше, но он вынужден торопиться. "Прости меня, девочка, ты ещё очень маленькая, но я боюсь опоздать, прости…"

И ключи уходят, наконец-то уходят из его глаз, нахально раскидываются на ладони, ключи блестят в свете луны — два от квартиры, один от почтового ящика. Барышня трогает пальцем прицепленный к кольцу медный пистолетик и уточняет:

— Там никто не живёт?

— Нет, никто, — отвечает Андрей.

— Чертовски удачно! — восклицает барышня. — Холодно гулять!

Это ложь — прозрачная, виновная в умысле, шитая белыми нитками ложь: на улице тепло, потому что ноябрь, инквизитор ноябрь, нежен к влюблённым.

— Хочу чего-нибудь выпить, — говорит барышня.

— А там есть, — отвечает мальчик.

— Хочу шампанского! — говорит барышня.

— Найдём, — отвечает мужчина.

"Там постелены свежие простыни, — молчит он. — Там богемское стекло бокалов, и сыр на тонком фарфоре, и шоколад. Там ждёт нас долгая ночь. Ты станешь там моей, и — wind of change дунет нам в лица…"

"Да, — кивает ноябрь, — да, в свете безумной, безумной луны!" И когда в тёмной прихожей хлопает дверь, ноябрь, ненавистник догматов, прячет грамматику в карман.

В квартире с шампанским и свежими простынями нет времени.

Цветов, которые нужно полить, там нет тоже.

Что же до луны, то луна наличествует: донельзя зелёная и наверняка вполне безумная. Вписанная гадким соблазнителем в сценарий вместе с сыром и богемским стеклом, она висит у самых окон, предвкушая волшебную ночь.

Но и луна не видит отирающегося у порога квартиры незваного гостя.

Порождение тьмы не войдёт в квартиру, не будучи приглашённым трижды, — но к гостю это не относится никоим образом. Квартира, зачарованная, защищённая, и впрямь смахивает на норку — но гостю глубоко наплевать и на это.

Гость не торопится сам.

"Не в службу, а в дружбу", — шепчет он, трогая дверь лапкой, и лапка проваливается внутрь, не сминая шерсти. "Не в службу, а в дружбу…" — бормочет он, прикидывая траекторию прыжка. "Мелкие ещё — единорогов гонять", — утешается он, неохотно меняя личину. "Не в службу, а в дружбу, в дружбу!" — повторяет он, пружиня новый, роскошнее прежнего, хвост.

Прыжок его невидим, другое дело — последствия. Гость возникает из ничего аккурат на сервированном столике и с неимоверным шумом. Звенят вилки с ножами, подскакивают, роняя еду, тарелки, а один из бокалов валится на пол и бьётся вдребезги. Суетливо выбираясь из блюдца с сыром и таща за собой прилипшие к толстому задку ломтики, гость мысленно проклинает зооморфные обличья — все, вместе взятые.

— Белка, — говорит девочка, привычно выпутываясь из спасательных объятий рыцаря и телохранителя. — Да пусти, это просто белка… В форточку, наверное, запрыгнула.

Чёрная белка. Очень пушистая. Невзирая на колебания и проклятия, белка вышла очаровашкой. Она блестит бусинками глаз, трясёт задом, пытаясь избавиться от сыра, и ни в коем случае не выглядит опасной. Смешной — пожалуй, но не настолько, чтобы ржать в голос, сползая по стеночке на пол! Впрочем, у мальчишки переходный возраст и несомненные проблемы с нервами — а стало быть, смех его обид не стоит. К делу, господа гимназисты! К делу!

— Простите, пожалуйста! — говорит гость (белка, чёрная белка). — Я вам тут разбил что-то!

— Ах, какие мелочи! — говорит девочка. Прекрасно воспитанная умница с безупречными манерами.

— Да чувствуй себя как дома, мохнатый! — стонет мальчишка. Хренов рыцарь, козявка беспардонная.

Роскошный хвост вычерчивает в воздухе сложный знак, знак вспыхивает красным и медленно тухнет, а осколки взлетают на стол, оборачиваясь по дороге целым бокалом. Красиво, но зрители, к сожалению, не впечатляются. Не тот контингент. Ну и ладно.

— Мне так неудобно! — восклицает белка. — Тут у вас защитное поле стоит, я, понимаете, зацепился! — лжёт он, отдирая от шерсти последний кусочек сыра. — Вы не могли бы перестать смеяться, господин Андрей?

— А ты уверен, что ты не белая лошадь?

— Какая, к белкам, лошадь?! — одёргивает поганца девочка. — Ой! Извините! Это у меня дурная привычка!

Вот вам и все манеры.

— Господин Андрей, надо думать, имеет в виду белую горячку, — с явною обидой говорит белка. — Истинно гимназийское чувство юмора!

— Уж юмор!.. Уж белки говорящие мерещатся!..

— Говорящие — ладно… — замечает девочка. — А вот тебя-то она откуда знает?

— Это очень просто! — с готовностью объясняет белка. Раскрывайте ротики, милые детки, и ловите каждое слово. — Я к вам по рекомендации Алексея Гаранина! — сообщает он и в мёртвой тишине, ошарашенный отсутствием ожидаемых восторгов, добавляет: — Меня к вам…

Но мир уже рухнул.

Маленький и уютный мир кроличьей норки покрылся льдом и обваливается большими кусками, а меч в прихожей вздрагивает, готовый прыгнуть хозяину в руки. Но хозяин прыгает сам, да так быстро, что никакая магия за ним не успевает.

— Спокойно! — верещит схваченный белка, молотя по воздуху лапками. — Спа-акойно!.. Я свой!..

— Отпусти! — кричит девочка, и мальчишка разжимает пальцы.

— Ну вы даёте, господин Андрей! — укоряет белка, кое-как отдышавшись. В маленьком тельце бешено колотятся несчётные молоточки: отвратительное ощущение! — А если б я в натуральном облике явился, за меч бы схватились?

— А какой у вас натуральный? — немедленно спрашивает девочка. — Что, такой ужасный? Можно посмотреть?

— Человеческий у меня облик! Но я как-то теперь…

— Человеческий годится, — говорит мальчишка. — В "Гринписе" не числимся, а про гуманизм понятие имеем. Так что давай — воплощайся.

— Но вы уверены, что обойдётесь без резких движений?

— Обойдусь, обойдусь.

Нужная маска гостю привычна и удобна, как домашние тапочки, и он доставляет себе немножко удовольствия — взметнув опахалом хвост, рассыпает по кухне тысячи искр. Дети отмахиваются от фейерверка, а гость тем временем перекидывается — неспешно и сладко, добрых полторы минуты. Ставши, наконец, человеком (очень молодым и вполне симпатичным, в одежде под цвет исчезнувшей шкурки), гость отбрасывает капюшон накидки и напоминает прищурившемуся мальчишке:

— Вы обещали, господин Андрей.

— Пока помню. Ну что — присядем и побеседуем, как белые люди?

— Кофе? — вежливо предлагает девочка.

— Потом, звезда моя.

— А я хочу кофе! — осаживает его звезда. — Тут есть?

— В шкафу, — говорит мальчишка, продолжая пялиться на гостя. Взгляд у него нехороший. "Уж какой тут раскрытый рот и гуманизм…" — думает белка, усаживаясь на табуретку, так, чтобы его и мальчишку разделял стол. Разгромленный стол, и весь сыр в шерсти. Белка растопыривает над блюдцем ладонь: сыр жалко.

— Я вам не враг, господин Андрей, — говорит он, краем глаза следя за исчезновением шерстинок. — И меня действительно послал сюда ваш друг. Он считает, что вы способны справиться с чем угодно. Такая рекомендация.

— Передай ему, что я польщён. Дальше что?

— Я его товарищ по несчастью, и я пришёл к вам, чтобы…

— Оп-паньки! — восклицает мальчишка и расцветает улыбкой.

Не сказавший ровно ничего радостного, белка на всякий случай отодвигается вместе с табуреткой к подоконнику. Рыцарь-то у нас не нервный — психический у нас рыцарь! Разумеется, скрутить его труда не составит — но служба есть служба. А дружба тем более. Такой мутабор…

— Таки я дожил до этой минуты! — с чувством сообщает рыцарь. — Ну давай, дорогой товарищ! В чём же несчастье?

— Несчастье в нашем учителе, господин Андрей. Я пришёл к вам за…

Тут девочка роняет чайник, и кухня снова сотрясается от страшного грохота.

— Ты тоже?! — выпаливает девочка, когда грохот смолкает. — Так у него контракт, да?! Там школа у вас? Я так и знала! Так и знала!

На этот раз белка успевает первым.

— О, госпожа! — восклицает он, сложив руки в молитвенном жесте. — Мне известно, что вы отказали моему учителю! Но я пришёл умолять вас! — завывает он, падая перед девочкой на колени. — Вы — наш единственный шанс! Умоляю, согласитесь на его предложение! Ведь вас непременно спасут! Вот господин Андрей и спасёт, я уж не говорю о магах из гимназии! Милая госпожа! Ведь с вами спасут и нас! Спасут Алексея!..

— А ну встань! — рявкает мальчишка, и белка вскакивает. Движение выходит не совсем человеческое — слишком быстрое, смазанное, но мальчишке уже не до белки. Наглое перо неизвестного редактора правит мальчишке сценарий ночи. — Какое предложение?! Ольга! Кому это ты отказала?!

Девочка молчит — тонет, и белка, помогая тонуть, объясняется за неё:

— Хозяин предложил госпоже Ольге контракт. Но госпожа отказалась, и он… Он был так огорчён! — говорит белка и передёргивается. — В общем, кошмар, что там у нас было, — говорит он тоном ниже. — На всех оторвался…

Притопил с головой. Девочка строит ему страшные глаза, но белка таращится на мальчишку: реагировать на сигналы не с руки. Служба такая… "Гадкая служба, — думает он. — Ненавижу!.."

— Какой ещё контракт, вашу мать?! — орёт мальчишка, и белка с недоумением отвечает:

— Контракт на ученичество. Ох… — говорит он, переводя взгляд на девочку. — Простите, госпожа! Я как-то не подумал, что вы… Пожалуйста, простите!

Глаза его, округлившиеся, блестящие — беличьи! — моргают и едва не слезятся. Девочка, прекратив сигнализацию, моргает тоже: сама невинность, а на лице мальчишки меняются эмоции, читаемые, как титры с экрана.

— Я тебе потом всё объясню, — торопливо говорит девочка. — Это всё равно будет недействительно, такой контракт.

— Господин Андрей, позвольте мне, — торопливо говорит белка. — Алексей о вас очень высокого мнения, но даже если он ошибается, то уж репутация ваших учителей подтверждена многократно! Подобный шанс выпадает нам первый и, скорей всего, последний раз. Я умоляю вас войти в положение! Ведь вы всё равно намерены помочь вашему другу, правда? Это ведь правда?!

Белка почти заикается, и к концу его речи мальчишка справляется с собой. И впрямь — джедай!..

— Я намерен, — говорит мальчишка. — Я не то слово как намерен. Но мне ничего неизвестно о положении, в которое я должен войти. В отличие от вас и от вот этой вот барышни. Не будешь так любезен рассказать?

— Конечно, — говорит белка. — Просто я не… Ведь в прошлое воскресенье госпожа…

— О прошлом воскресенье мне тоже ничего неизвестно. Госпожа не считает нужным делиться со мной информацией.

— А ты делишься, можно подумать! — взрывается госпожа. — Кто мне про шрам наврал?! Порезался он! Это тебе отметину поставили — не так?! Вот его учитель и поставил! Хотел голову откусить, да передумал! Не так?! А меня тоже шантажируют — думаешь, ты один такой?!

— ТЕБЯ?!

Тут самообладание покидает джедая. Джедай срывается с места и сгребает любимую в охапку (белка, вспомнив джедаеву железную хватку, едва не кидается на помощь).

— Кто тебя?! К тебе монстр являлся?! Я с ума с тобой сойду — ты понимаешь?!

— Какой там монстр! — фыркает девочка, позволяя себя ощупывать. — Нормальный дядька. Да перестань, я вся целая! То есть, как раз ненормальный, но всё равно. Он просто учить меня хочет! А я отказалась — оно мне надо? И нечего орать! Пусти меня!

— УЧИТЬ?! С чего это ему тебя учить?! Где это ты успела!..

— Мы встречались… — осведомляет его девочка.

— Вы — что?.. Ты что — совсем?! Он же убить тебя мог, дура!!!

Тихонечко перебравшись на подоконник и поджав под себя ноги, белка пережидает скандал, слушая вываливаемую информацию в пол-уха. С информацией он знаком почти во всех подробностях — а вот господа гимназисты всё это время играли втёмную. Намолчались, видно, вдосталь, но тузы из рукавов не вытаскивают и теперь. Белка готов подбавить тузов. Всех, что барин повелел, — и ещё чуточку. Самую-пресамую капелюшечку, sapiente sat[33]… Ежели, конечно, господин Андрей останется сапиенсом. Хренов рыцарь, похоже, на пределе — не пришлось бы оттаскивать!

Тут белка сильно ошибается.

Ставить нужно на даму.

— Ты ничего подписывать НЕ БУДЕШЬ! ТЫ — НИКУДА — НЕ — ПОЙДЁШЬ!!! Твою же мать, совсем идиотка! На всю голову! Не-ет, хватит с меня! Мне Демуров предлагал всех собрать — и я соберу! Прямо сейчас! А, ч-чёрт, куда я ещё ночью с тобой… Значит — утром. Поняла? Утром пойдём к преподам, и плевать мне!

— Сдурел ты, что ли?!

— Не хочешь? Я и один пойду — без разницы!

— Ты не посмеешь!

— А то, мля! Ещё как посмею, милая барышня!

— Ты НЕ ПОСМЕЕШЬ!

Какое там — барышня! Фурия!

— Ты НЕ РАССКАЖЕШЬ!!!

Мегера! Ведьма! И гость вдруг вспоминает: "Я, наверное, буду ведьмой. Злой такой, знаешь. Настоящей…" — "У тебя не получится. Ты у меня хорошая!" — "Получится, Флюк. Вот посмотришь…"

"Смотрю", — думает гость, спуская с подоконника ноги.

— Если ты расскажешь — он его убьёт! Обещай! Обещай мне, что ты НЕ СКАЖЕШЬ!!!

Ведьма, готовая вызвать бурю! Волчица, закрывшая собой логово с больным самцом!.. Вот только времени восторгаться больше нет — ревность, бешеная, мужская, закипает у мальчишки в глазах, но ставить нужно на даму, и белка чёрным призраком скользит между джедаем и ведьмой, ловит сжатые девчоночьи кулаки, а джедай лупит раскрытой ладонью в стенку и утыкается в ладонь лбом.

— Госпожа! Госпожа моя! Позвольте мне! Позвольте, я ему объясню! Не надо плакать, госпожа!..

— Он вас всех убьёт!.. — выплёвывает госпожа сквозь слёзы.

— Нет, госпожа, он никого не убьёт, не надо так…

— Воды налей… — говорит джедай, подхватывая рыдающую ведьму и волчицу на руки.

Поднося чашку, белка скорбно заглядывает мальчишке в глаза:

— Я не знал, что вы не в курсе. Я, в самом деле…

— Ты за каким сюда явился вообще? Тебе чего вообще надо? Какая там школа, к чертям собачьим?!

— Скажи ему, — всхлипывает ведьма. — В железном замке, да?..

Ведьма удобно устроилась у джедая на коленках, и никакой воды ей, в общем-то, не нужно.

— Да, госпожа.

— Лихо! — говорит мальчишка. — Отстроился, значит, шайтаново семя… Ну полный бред…

— Простите?..

Но мальчишка криво улыбается и мотает головой.

— Господин Андрей, — говорит белка. — Я готов вам рассказать, где ваш друг и что с ним. Вам ведь именно эта информация нужна?

— Сказал бы я тебе, чего мне нужно… — бормочет мальчишка. — Звезда моя, хватит уже. Не скажу я никому, это я сгоряча!

— Дурак… — откликается девочка.

"А вот мириться, милые детки, будете без меня", — думает белка и говорит вслух:

— Мой хозяин, господа гимназисты, бывший коллега ваших преподавателей.

— Даже так!

— Да, господин Андрей. Он давно не работает в гимназии, но имеет учеников.

— Я так и думала, — говорит девочка, забывая плакать. — Вкуса к профессии, блин, не потерял!

— Нет, госпожа, — уверяет её белка. — Не потерял…

И он приступает к истории.

История очень стильная. Вкусная история — пальчики оближешь, и при других обстоятельствах белка смаковал бы её долго и виртуозно. Сейчас же ему здорово мешает совесть: белка великолепно понимает, что наносит детям удар ниже пояса. Хренов рыцарь волнует его мало — но девочка!.. И белка прячет глаза, говорит сдержанно, монотонно, опуская подробности, — однако именно поэтому роль рассказчика удаётся ему на славу. В таком исполнении история выходит не то слово как эффектна.

Из скупых белкиных слов выползает сказка: тёмная, странная и жуткая. Сказка, раскрывающая тайны. Сказка о договоре, подписанном если и не кровью — то на века. Сказка об учителе, которому гимназийские иезуиты и в подмётки не годятся. Сказка о школе, воспитанники которой получают блестящее магическое образование — за непомерную, немыслимую плату.

Ученики бывшего преподавателя гимназии ходили человеками до первой провинности.

Подносить драгоценному учителю чай, развлекать его в часы депрессий (тут белка был особенно невнятен), натирать щёточками паркет и ботинки — уже не сахар, но в облике хомячка или морской свинки?.. Воображение услужливо рисовало слушателям образы школьников, загримированных под грызунов для малобюджетного детского фильма, — и, судя по личине рассказчика, сильно приукрашивало действительность. Грызуны были натуральные: с шерстью, хвостами и жизнью в безупречно и собственнолапно вычищенных клетках. Послать же учителя куда подальше и хлопнуть дверью железного замка мешал пресловутый контракт на ученичество.

Контракт этот был в среде магов вполне ординарным явлением и связывал ученика намертво, давая учителю не только колоссальную ответственность, но и права, не снившиеся старорежимным родителям. При разумном подходе это приносило богатые плоды. Тем не менее, контракты заключались не столь уж часто и хорошенько подумавши. Оно и понятно — использовать права можно по-разному и не обязательно на благо подопечного. А уж в данном конкретном случае о благе и речи не шло.

— Ваш друг продержался дольше всех, — говорит белка, завершая историю. — Он очень талантлив, Алексей. Хозяин долго с ним носился…

— Дай-ка, угадаю, — говорит мальчишка. — Кролик? Белый кролик.

— Да, господин Андрей. Только вы не угадали, — вздыхает белка. — Вы подсказали. Поначалу он…

— И что — никто обо всём этом не знает? — не выдерживает, наконец, девочка. — Вы, блин, в каком мире живёте? Тут что — всем всё по фигу?! Он там ещё ни с кого шкурку не содрал, учитель ваш шизанутый? Он, может, из вас завтра чучела набивать начнёт, а вы не чешетесь?

— Госпожа, я пришёл к вам именно…

— А больше что — не к кому пойти? Какой-нибудь — я не знаю! — Белый Совет у вас тут есть? Что за маразм, в самом-то деле!

— Вы не понимаете, госпожа. Мне действительно больше некуда идти. В наших контрактах оговорен запрет на обращение к другим магам. А любой пункт контракта есть закон, госпожа. Кроме того…

— Это не закон, а шантаж!

— Я с вами согласен, но кого же винить? Поймите, контракт подписывается добровольно.

— Добровольно!.. Знаю я это "добровольно"!

— Боюсь, что не знаете, — говорит белка. — Вы представьте, что встретились бы в степи не с вашим директором, а с моим хозяином. И он предложил бы вам учиться магии. Отказались бы?

— Любопытно… — говорит девочка. — Очень миленько… Андрюш, нас тут не набельчивают опять? Как в салоне?

— Вряд ли, — говорит мальчишка, прищурившись на белку. — По-моему, настоящий. Я, по крайней мере, ничего такого…

— Господа! — взывает белка, разводя руками. — Да что вы!..

— А про степь ты откуда знаешь?!

— Это я вам в той степи письмо подбросил, — нехотя говорит белка. — И в тайник под лестницей тоже… Я, в общем-то, пользуюсь почти неограниченной свободой. Но вы не представляете, чего мне это стоило! А уж сейчас…

— На заслуженном доверии работаешь? — интересуется мальчишка и прищуривается снова.

— А откуда бы, господин Андрей, недоверию взяться? — вздыхает белка. — Вы просто специфики контракта не понимаете. Я вот, пока не закончил основное обучение, был белой белкой, а теперь меня повысили и цвет вот сменили… Я уже подмастерье. Но идти против воли хозяина — всё равно, что хвост себе обгрызать. Контракт, господа гимназисты, вещь страшная. Он меняет сознание. Иллюзии поначалу… Потом клетка… А после повышения клетка стоит открытой, но к этому времени начинаешь находить удовольствие… Вы не поймёте.

— Как-то и желания нет понимать, — говорит мальчишка. — Мне другое интересно. Ты тут всё о помощи вворачиваешь. Какой именно?

— Я же объяснил. Если госпожа заключит контракт, её вне всяких сомнений явятся спасать.

— Я и говорю: бред, — кивает мальчишка. — Какое там "спасать", если контракт нельзя расторгнуть?

— Да недействительный будет контракт, — говорит девочка. — Я же гимназистка. Они ему голову оторвут, преподы наши!

— А он, стало быть, этого и не знает?

— Он знает, — говорит белка. — Но видите ли, в чём тут дело. Хозяин уверен, что уговорит госпожу Ольгу остаться у него. Ведь пребывание в гимназии — тоже дело добровольное, и никаких контрактов вы не подписывали, так что если госпожа действительно захочет… И тогда ваши преподаватели останутся с носом, а ему только того и надо.

— Как это он меня уговорит?!

— После того, что я вам рассказал, может быть, и никак, — с надеждой говорит белка.

— Подожди-ка, — говорит мальчишка. — Это её контракт будет недействителен. А все остальные? Если расторгнуть контракт может только сам учитель, какой тут понт от наших преподов?

Закономерный вопрос — и ответ на него готов и заучен. Ответ должен звучать так: "Связи и возможности ваших преподавателей несомненно позволят им изменить ситуацию". Ответ колет белке язык, но вслух он говорит совершенно иное:

— Если госпожа будет иметь свидетелей, она сможет подать иск. Иск по поводу условий контракта, заключённого Алексеем. А так как контракты у нас всех одинаковые…

"Сейчас, — думает он, замирая, — вот сейчас…" Но секунды идут, а ожидаемой кары нет. "Я работаю на доверии, — думает пушистый предатель, переглатывая. — На заслуженном доверии…"

Мальчишка таращит глаза и вдруг усмехается.

— А-а… — говорит он, глядя на белку в упор. — Ну, если иск!..

Sapiente sat, хренов рыцарь. Мог бы и сам догадаться.

— Значит, так, — говорит мальчишка. — Я, конечно, очень сочувствую и всё такое. Но никаких контрактов госпожа Ольга заключать не будет.

— Значит, пусть Лёшка и дальше там сидит?!

— Ты можешь меня туда провести? — спрашивает мальчишка. — В этот ваш замок?

— Господин Андрей, — говорит белка. — Во-первых, не могу. А во-вторых, при всём моём к вам уважении… Вы, извините, что там делать станете? Протрубите в рог и бросите перчатку?

— Why not. Протрублю и брошу.

— Обалденно, — кивает белка. — Хотите красиво умереть? Так красиво не выйдет. Стоит могучий рыцарь в доспехах, валятся эти доспехи наземь… Сверкают, аж глазам больно. А в доспехах мышка мечется. Подымают мышку за хвостик, папироску покуривая, — и в клетку. Устроит вас такой исход поединка? Извините…

— Вот уж в этом случае наши преподы как штык явятся, — резонно замечает мальчишка. — А скажи-ка, сударь мой белка, он точно в гимназии сейчас не работает, хозяин твой? Ты в этом уверен?

— Я уверена, — говорит девочка. — Выгнали его от нас, сто пудов. Он же реально на всю голову свёрнутый!

— Ах, госпожа! — говорит белка с горечью. — Вы думаете, я буду с вами спорить? Но этот его недостаток, поверьте, никак не сказывается ни на мастерстве, ни на остроте ума. Сказывается он в других местах…

— Печально сказывается!

— Именно поэтому я здесь, — говорит белка. — Но если вы отказываетесь нам помочь…

— Я не отказываюсь! — говорит девочка.

— Если вы решитесь, госпожа, я ваш слуга навеки! — И белка отвешивает девочке поясной поклон (ничуточки не похожий на гимназийский). — Но мне пора уходить… Давно пора. Вы знаете — в то же время и в том же месте.

— В каком? — спрашивает мальчишка. — В каком месте? Это в лифте, что ли? Или у шляпницы?

— Я тебе потом скажу, — обещает девочка.

— А я тебя и не спрашиваю!

Но спрашивать уже некого — белка, вскочивши на табуретку, оборачивается чёрным зверьком, скручивается мохнатой спиралью и пропадает, оставив в воздухе пару шерстинок.

Шерстинки, покружившись над столом, опускаются на злосчастный сыр. Белка же, пребывающий в крайне растрёпанных чувствах, материализуется за дверью квартиры — совсем не там, куда ему было нужно. Пнув лапой косяк, он беззвучно ругается, перемещается на балкон и, отринув муки совести, начинает работать.

Морок — дело серьёзное.

— Я свет выключу? Тут свечка есть.

— Как хочешь… — говорит Ольга.

Отражение свечки зависает за окном: крошечная жёлтая луна уселась, свесив ножки, на ветку двуствольного тополя.

— Я, рыцарь-джедай, обращаюсь к Силе моих предшественников… — шепчет одними губами Андрей. — Нет, не так…

Настоящая луна, зелёное надкусанное яблоко, прячется за ветвями. Ей, спутнице мира магов, смертельно надоели колдовские штучки. Особенно неумелые.

— Я, рыцарь-джедай, призываю Силу моих предшественников… — шепчет Андрей. — Точно!..

Точно. А дальше так: и услышала его Сила. И удивилась безмерно. "Гой еси, дорогуша, — сказала она, присвистнув, — ко многим я хаживала и многих я видывала, но с тобою мне ловить нечего!" И ушла она прочь, вставляя по дороге выпавшую челюсть. А джедай почесал затылок и тяжко вздохнул. Он был согласен с Силой на все сто, ведь в голове его были опилки, тра-та-та. И ещё у него в голове были кричалки и вопилки. А иголки и булавки, продираясь сквозь опилки, убегали из парилки. Потому что джедай был Винни-Пух. Винни-Пух и Страшила Очень Мудрый — в одном лице. Что солома, что опилки — всё равно ему, дурилке.

— Я, рыцарь-джедай, призываю Силу на клинок моего меча! — беззвучно произносит Андрей. — Не то, не то…

"Ты совсем двинулся, джедай", — изрёк Очень Мудрый Страшила. "Вот и славно!" — огрызнулся Винни-Пух. "Тра-та-та", — подтвердили иголки-булавки.

— Я, рыцарь-джедай, призываю к себе Силу и клянусь использовать её против всякого зла… — шепчет Андрей. — Нет, перебор… Я, рыцарь…

Иголки-булавки тычут в треклятый паззл: смотри, джедай, здесь проступают буквы! У-ч-е-н-и-к: большой гурман и прославленный сказочник Лёша Гаранин — ученик! Дяденька Шевалье никого не похищал — всё было добровольно! Всё было отлично — пока наш Великий Змей не сожрал слона прямо под учительским носом! И за это он стал кроликом, джедай! Белым Кроликом В Крепкой Клетке — где вы, агенты "Гринписа"?!..

— Что ты там шепчешь? — спрашивает Ольга.

— Тебе показалось.

— Что ты там делаешь вообще?

— Стою…

"Я, рыцарь Света… — продолжает Андрей уже молча. — Нет, это уж совсем другая опера. Я, рыцарь-джедай…"

Но за окном твой двор, джедай. Жёлтая луна зависла между ветвей, и если забыть, что это отражение свечки, если распахнуть оконные створки, то ты наверняка окажешься дома! Рыжая фея станет обычной девочкой, но зато твой лучший друг никогда не попадёт в чужую страшную сказку… О да, джедай. Он попадёт в другую. Он будет требовать, чтобы избушка повернулась к нему передом, он будет жрать всех слонов, подвернувшихся под руку… Так что давай, джедай. У тебя получится. Ты сможешь. Сейчас!

"Я, рыцарь-джедай, призываю к себе Силу!"

Мышка. Мышка в доспехах призывает к себе Силу…

"И да ляжет на мой клинок отсвет клинков великих джедаев!"

О да, джедай, — бесспорно! Мышка знает целых три боевых стойки и как правильно держать рукоять…

"Негатив. Не думать так. Я смогу! — отчаянно убеждает себя Андрей. — Ведь если не мешать мечу… Ведь Демуров добивался от меня именно этого — не мешать мечу, быть ему партнёром, как в танце! И если на клинок ляжет отсвет Силы… Я! Рыцарь-джедай! ПРИЗЫВАЮ СИЛУ!!!"

На мгновение он действительно чувствует то, чего ждёт: горячий комок в груди и тяжесть меча в руке, но мгновение проходит. Оно и понятно. Ни кричалки, ни вопилки не спасут тебя, дурилку.

Андрей отходит от окна и садится за стол напротив барышни. Барышня, нахохлившаяся, насупленная, строит домик на фарфоровом блюдечке, из ломтиков сыра, скрепляя их спичками. На лбу барышни огромными светящимися буквами написано: "Место встречи изменить нельзя". Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. Ту самую, которая передом…

— Если ты вздумаешь туда идти, я пойду к преподам. Поняла?

— В самом деле пойдёшь? — спрашивает барышня, не поднимая глаз.

— В самом деле.

— А знаешь, — говорит она, — а я думала, ты за Лёшку горы свернёшь. А раз ты так, значит, я тебе всё-таки дороже.

О женщины!..

— Дурочка. Конечно, дороже.

— Сам дурак…

Ты дурак, джедай, а твой лучший друг — белый кролик. Настоящий кролик, и в перерывах между уроками магии он вылизывает учителю лакированные ботинки — хороша картинка, джедай? А ты живёшь в комфорте и уюте, обиженный на своих преподов за вполне заслуженные розги, — ведь так, джедай?!

"Я, рыцарь-джедай, окончательное и бесповоротное беспомощное дерьмо…"

Андрей трёт виски, пытаясь отбросить прочь ботинки и клетки. Терзания не помогут — ничему не помогут. Нужно решать то, что можно решить сейчас. Ольга. Здесь и сейчас. А потом — потом он раскинет иголками и булавками, разложит по полочкам и сообразит, что делать. Он сумеет. Обязательно! "Я сумею, — думает он, — слышишь, ваше величество?! Джедаи мы или куда?! Вздремнуть бы только нам, джедаям, — часов пятнадцать…"

— Горы сворачивать всё равно придётся, — говорит он вслух. — Но давай уж вместе, звезда моя.

— Только завтра, — просит звезда. — Ну, утром…

— Завтра, завтра, не сегодня?

— Я устала… Слушай, давай кофе попьём. А сыра больше нет? Этот я лучше выкину…

"Именно за этим мы и заперлись в уютной квартирке с шампанским", — думает Андрей, ставя чайник. "Кофе, безумная луна и кофе! Волшебная ночь!.. Но это цена. Цена информации об отношениях Лёши Гаранина и Ольги Заворской… Однако, будь мы женаты, иск смог бы подать и я, верно? А недурная мысль — сбежать и обвенчаться в местном Лас-Вегасе! Адресок вот только добыть…" — думает он, наполняя чашки. "Но кое-что я могу сейчас — здесь и сейчас! Ведь до утра ещё долго…" — думает он, искоса глядя на барышню.

Барышня дует в исходящую паром чашку, на лице её полоски от слёз. И капля-кораблик в маленьком ухе, и профиль, безупречный даже в обманчивой полутьме… Треск свечки, жёлтые блики на тонком фарфоре, и шоколад, и свежие простыни, и до утра ещё вечность, о ноябрь, тайный соратник!.. "Только бы не напугать её", — думает мужчина, а барышня выхватывает из-под ножа почти прозрачный ломтик сыра. "Я так хочу её, но надо выпить, сначала ей нужно выпить…" — думает мужчина.

Он не знает, что барышня тоже пришла сюда по расчёту. Она сделала всё, что могла, за эту неделю — и ничего не добилась. Она вознеслась на седьмое небо, увидев ключи от пустой квартиры. Она влюблена — влюблена всерьёз, а драгоценное время уходит. Глупый пират, мальчишка, малявка, режет сыр и не пытается даже поцеловать её! "Но я успею, — думает она. — Не знаю как, но всё равно успею, только сначала мне нужно выпить…"

Во рту очень горько от кофе. Ольга отодвигает чашку и шуршит фольгой шоколадки.

— Не растаял? — спрашивает Андрей. — Давай в морозилку кину. Шампанское-то будем?

— Будем, — говорит Ольга и протягивает ему чёрный квадратик. — Растаянный вкуснее, попробуй.

— На брудершафт? — предлагает Андрей, отламывая ещё кусочек.

"Не спешить", — думает он, пробуя на вкус испачканные шоколадом пальцы. "Я сейчас с ума сойду…" — думает он, пробуя испачканные шоколадом губы. "Не торопиться, — думает он, — я её испугаю…" Но она не пугается, но она не пугается даже вот так, и шампанское они открывают уже в комнате, полураздетыми.

Пробка бьёт в потолок, холодная струйка, пролитая на грудь, скомканное в ногах одеяло — и чернила наглого редактора исчезают со сценария бесследно. Сценарий продуман, безупречен, отточен до движения, до слова… Но в какой-то момент желание наступает расчёту на пятки. Желание обгоняет — легко, играючи, одним рывком.

"Да! — смеётся ноябрь. — В свете безумной, безумной луны расчёт неуместен, расчёт не нужен!"

Инквизитор, искуситель, ненавистник догматов, он смеётся впустую. Его не слышат — ни девочка, которая боится только жуков, ни мужчина, едва не забывший, что с ним — девочка.

Время спустя Андрей распахивает настежь балконную дверь, и тень белого единорога выскакивает прочь из квартиры. "А ведь я не выпил ни капли, — думает Андрей, провожая тень блаженным взглядом. — Если не считать собранное губами с её груди… С её ключиц, с той ложбинки — в свете луны, мой ноябрь!.. Я пьян моей девочкой… Я вижу единорога, потому что она теперь моя! — понимает Андрей, смахивая с себя серебристые волоски единорожьей гривы. — Я сделал это! Мы… Мы сделали ночь даже лучше, чем я хотел, и теперь я могу выпить — в память единорога! Победа за нами! Но на месте единорога я наподдал бы победителю на прощанье! Копытом по голому заду — и рогом, рогом!.."

— Глоточек вина, сударыня? — спрашивает он, возвращаясь к постели. — На брудершафт?

— Не соблазняйте, сударь…

— Вы разбиваете мне сердце, сударыня!

"Ты разбиваешь мне сердце, сударыня, ты разбиваешь мне сердце, и я умираю от счастья, я так люблю тебя, wind of change дует нам в лица из балконной двери, но ты засыпаешь в моих руках, я буду хранить твой сон, звезда моя, я не сомкну глаз…"

Бокал шампанского действует на него, как стакан водки. Натянув на затихшую звезду одеяло, мужчина не смыкает глаз от силы минуту. Мужчина проваливается в долгожданную сладкую тьму, но ноябрь, его тайный соратник, остаётся на страже. Продолженное вчера, уходящее завтра — в одном теле, в одной голове, в одной душе, и в сонный морок, сработанный чёрной белкой, падает мальчик.

Убийство частицы "бы": контрольный выстрел.

Андрею снится всё тот же двор тридцать четвёртого квартала, неизменного во всех ипостасях, во всех мирах, во всех снах.

Андрей спускается по ступенькам подъездного крыльца. Чёрный Шевалье ждёт его, прислонившись к двуствольному тополю, и салютует шпагой. Шпага, чёрный плащ, широкополая шляпа — сомнений нет, это он. И Андрей идёт за ним к склону Пионерской Горки. Во сне Горка начинается там, где кончается двор, — сразу после кустов смородины. На Горке лежит снег, и внизу — не глухая стена теплицы, не крыши дач и не дорога к пляжу. Пригорода из мира гимназии там тоже нет. Снег и пустошь: Норвегия, а может, ледяные пустыни далёкой звезды.

Взмах шпаги — и у подножия Горки вырастает замок, железный, мрачный, великолепный. Он ощетинен башнями. Шпиль центральной расходится шестью зубьями — словно корона. Светлячок, зелёный и яркий, вылетает из короны, садится на протянутую ладонь Шевалье, свешивается между пальцев концами банта.

— Вы забыли забрать это, — говорит Шевалье.

Ленточки трепещут — в морозном, безветреном воздухе, и Андрей делает шаг вперёд.

— Не так просто, рыцарь, — говорит Шевалье, — ты мне должен.

Щит. Нужно отдать ему щит. Андрей оглядывается по сторонам, но щит — серебряный, выпуклый, круглый — остался дома, крышкой для стиральной машинки. И под ним нет абрикосовой косточки, руны, руны в золотой оплётке на порванном шнурке-сухожилии.

— Теперь это мой талисман, — говорит Шевалье, сжимая бант в кулаке.

Чёрная белка, невидимая Андрею, отчаянно пытается выцарапать его слова из пределов морока.

— Ты должен мне, рыцарь, — говорит Шевалье. — И тебе придётся служить мне!

На снегу встают парты, а за партами сидят белки, зайцы и морские свинки, большие, в человеческий рост. Вместо учебников перед ними — ботинки. Блестящие лакированные ботинки, и щётки, и баночки с кремом. Белочки, зайцы и свинки чистят прилежно ботинки… Самая прилежная из них — беленькая свинка с чёрной мордашкой, она полирует учительскую обувку лапкой, собственной шерстью. Шерсть, густо вымазанная, лоснящаяся, слиплась комками.

— "И увидел Якоб удивительный сон, — нараспев цитирует Шевалье. — Будто старуха сняла с него одежду и завернула его в беличью шкурку. Он научился прыгать и скакать, как белка, и подружился с другими белками и свинками. Все они были очень хорошие…"[34]

— Мы все очень хорошие, — шепчет беленькая свинка Андрею.

— Я убегу! — говорит ей Андрей, узнавший цитату.

— Мы научим тебя чистить ему ботинки, — шепчет свинка.

— Я не хочу! — говорит ей Андрей. — Я убегу отсюда!

— Хомячок наш, хомячок, — шепчет свинка, — ты попался на крючок!

— Я с вами не буду! — говорит Андрей и чувствует, что на щеках прорастает мягкая шёрстка.

— Придёт серенький волчок, схватит хомку за бочок! — шепчет свинка. — Раз-два-три-четыре-пять, хомка не пойдёт гулять! Мы его научим!

— Я не буду! — говорит ей Андрей.

Парта прорастает прутьями клетки, но внизу прутьев ещё нет, и Андрей ныряет под парту, вылезает, бежит по снегу в свой двор, неизменный во всех мороках, во всех мирах. Он бежит долго-долго, но перед кустами смородины Чёрный Шевалье догоняет его и заступает дорогу.

— Ты должен мне, рыцарь, — говорит Шевалье, — и ты останешься здесь.

— Не здесь, — говорит ему Андрей. — Не здесь!

— У тебя нет талисмана, — говорит Шевалье. — Ты потерял талисман.

Чёрная белка верещит, ломая когти об извернувшийся морок.

— Он лежит под щитом, — объясняет Андрей.

Чёрная белка вгрызается в морок зубами.

— Это не твой талисман! — говорит Шевалье.

Чёрная белка, шипя от боли, рвёт морок в клочья, наспех сплетая взамен крепкий сон.

Долгий сон, слепой и тихий, но слова Шевалье остаются с Андреем — в ушах и в кустах смородины, во рту, в ноябре.

— Талисман, — бормочет он, просыпаясь, — талисман…

"Снег", — думает он, глядя на узор, выбитый белым на прозрачном тюле. Снег в ледяных пустынях, до самого горизонта, там, где живёт Шевалье…

"Не снег", — понимает он, просыпаясь окончательно, и клочья морока о долгах и ботинках падают на пол. Они катятся под диван, словно сухие листья, выцветшие, скрученные, никчёмные… И одежда, разбросанная по комнате, и одеяло, сбитое в ноги… И смятые простыни, о ноябрь, мой ноябрь!..

Протеже ноября садится, с силой протирая глаза. Адепт безумной грамматики потягивается, сцепив на затылке затёкшие руки.

В квартире совсем светло: утро. Утро, лишённое коньюнктива.

Волшебная ночь удрала, но следы её здесь и воочию.

Ветер скрипит незакрытой балконной дверью, гоняет по полу две пробки от шампанского. Wing of change, он дует в лицо, он сдувает со скомканных джинсов развёрнутую сигаретную пачку…

Записку.

"Я люблю тебя!" — читает Андрей, улыбаясь.

"Я должна уйти", — читает он и жмурится, не веря глазам.

— "Если ты расскажешь хоть кому-нибудь — меня убьют", — читает он вслух и судорожно начинает одеваться.

"Дура. Коза упёртая! Упёртая дура в горящей избе. Но если я никому не скажу, то тебя не убьют. Тебе просто покажут удивительный сон. Тебя завернут в беличью шкурку, и ты подружишься с другими белками, ты научишься чистить ботинки и клетку… Тебя не убьют, потому что я убью его сам!"

Клочья снежного морока выползают из-под дивана.

"Белки со свинками очень хорошие, они научат меня чистить ботинки, я попался на крючок… Но это всего лишь сон. Белки-белочки, белые кобылки, мне приснился дурной кошмар. Но твоя записка — она наяву, как подмастерье сучьего колдуна, как смятые простыни, как наш брудершафт… Брудершафт, звезда моя, это был брудершафт! Мы сделали ночь, я научил тебя делать ночь…"

Клочья морока сцепляются рваными краями.

"Тебя научат чистить ботинки, звезда моя, тебя не убьют, я убью его, но я потерял талисман…"

Талисман.

Клочья морока взмывают в воздух и мельтешат перед носом

"Но это не мой талисман, у меня нет талисмана! Я потерял талисман, и Шевалье заступил мне дорогу…"

Клочья морока лезут в уши, лезут в глаза, и отмахнуться от них невозможно.

"Я научусь скакать и прыгать, раз-два-три, я попался на крючок… Шевалье вспомнил меня!"

Чёрный Шевалье, владыка снежных пустынь, хозяин серебряного щита, детский миф, придуманный Лёшкой Гараниным, получил статус и под здешней зелёной луной.

"Я вспомнил тебя, Шевалье. Тебя и мой талисман".

В год, когда Андрею исполнилось четырнадцать, июньские ночи выдались ужасно холодными. Он выносил на балкон светильник, почти до утра, укутавшись одеялом, читал Достоевского.

Из чёрных, шершавых обложек выламывался чужой, неведомый мир. В грязи петербургских дворов-колодцев валялись бриллианты, в прекраснодушных героях копошились черви. Андрей был очарован. Поражён — в сердце, ум и душу, а потому к Лёшкиной большой любви отнёсся без малейшего интереса.

Одноклассница Светка поражала разве что офигительными жёлтыми кроссовками. На очень стройных ногах — это да, но дарить ей серьги, рискуя наследством и жизнью, Андрей бы нипочём не стал. Напрочь потонувший в "Идиоте", он представлял себя попеременно купцом Рогожиным и князем Мышкиным (Рогожиным — чаще) и был бы рад отдать роль князя лучшему другу, но Лёшка читать роман не желал. Погряз в скучной реальности: целовался на лавочках, писал сопливые стихи и всерьёз обозлился, когда Андрей преподнёс ему оду в честь жёлтых кроссовок.

Они не разговаривали почти две недели — но случилась трагедия, и обида канула.

Лучший друг явился ближе к полуночи, шмыгая распухшим носом. Мёртво молчал, мелко дрожал и смотрел мимо: траур по великой любви, к гадалке не ходи. Сунув чёрный томик под подушку, Андрей затащил страдальца на балкон, завернул в одеяло и приступил к лечению по привычному рецепту — чай с мятой и двадцать капель валерьянки. Дуру Светку убьём попозже.

Довольно быстро выяснилось, что убивать никого не нужно. Дура Светка просто уехала — на все выходные, и к вечеру второго дня разлука стала невыносима. Легче умереть, и Лёшка бы умер, но его смерть огорчит любимую, и любимая умрёт тоже. Такой расклад. Куда там Достоевскому! Да и Шекспир бы к чернильнице не прикоснулся. Вот Андрюша Карцев проникся — не смертельной любовью, конечно, а состоянием драгоценного змея. Правда, змею это слабо помогало. Утешаться змей не желал.

— Она сейчас спит, — шептал он, продолжая шмыгать. — Я обещал ей, что она будет спать, а я буду ей сниться… И она будет во сне карточной дамой, а я буду держать её в руках… А она сказала, что лучше наоборот, как в стихе, но наоборот у меня только в стихе получается…

Ещё бы не хватало. Карточный король — позор на все миры!..

Лёшка закопошился в пушистом коконе и посмотрел на часы.

— Ещё девять часов ждать… Я всё думаю — вдруг авария… Они на машине на своей, выедут ночью…

— Исключено, — твёрдо сказал Андрей. — У неё же отец шофёр, — сказал он в качестве аргумента, и аргумент подействовал. О да — ещё как!

— Знаешь, — сказал Лёшка, мгновенно оживившись. — Знаешь, я так хочу, чтобы он был не шофёр! Я больше чай не буду, возьми… Дрейчик, прикинь, как бы классно было, если он всё-таки вампир!

— Кто?..

"Великая вещь — мята!" — подумал Андрей, глядя, как Лёшка выворачивается из одеяла. Только дело, конечно, было не в мяте.

— Да дядя Юра, кто! Представляешь, если он и вправду вампир — и не хочет, чтобы Светка была со мной! А я знаю, что он не хочет… Вот он так вечером нас поджидает у квартиры. "Света, — говорит, — иди домой!" И она уходит. И оборачивается, а я понимаю, что это в последний раз. Это всегда понимаешь, когда последний… Дверь закрывается, он прислоняется к ней спиной и говорит: "Ну что ж, мой мальчик…" А потом — фр-р! Летучая мышь! И так медленно — взмывает к потолку… Я прямо это вижу… Классно. И с потолка — одним движением — фр-р! И мне в горло — клыками…

Андрей сглотнул и закашлялся.

— И я умираю… — прошептал Лёшка.

Скучная реальность съёжилась, засуетилась и, нырнув под подушку, зашуршала страницами чёрного томика, а Лёшка приставил пальцы к шее и закатил глаза.

— Я прямо там умираю… — сказал он мечтательно. — От укуса её отца. У её дверей… Это высшее, Дрейчик… Самое высшее в любви может придти только от такого конца. А ты мне — оду эту дурацкую, — сказал он обиженно. — "Шнурком упав на огненную замшу"!..

— Я же не знал, — пробормотал Андрей.

— Да ладно, — сказал Лёшка. — Про шнурки у тебя здорово вообще-то вышло. Но ты просто не понимаешь. Я с зимы за ним наблюдаю — ну, за дядей Юрой. Помнишь, мы в подъезде у них столкнулись, там ещё лампочки на первом этаже не было? У него глаза красным — раз! И потухли. Ты не заметил, что ли? Об этом же нельзя вслух было говорить — вампир обязательно услышит, что его распознали, и тогда всё. Я думал, ты заметил.

— А теперь можно, что ли? Вслух?

— Теперь? — переспросил Лёшка и зажмурился. — Теперь можно… Он меня всё равно убьёт. Сегодня ночью. Он же не просто так её увёз… Луна, смотри, какая… — сказал он, не открывая глаз. — В свете безумной, безумной луны… Я сейчас пойду.

— Куда ты пойдёшь?

— К её дверям.

"По моему хотенью, по моему веленью", — вспомнил Андрей. Ну уж нет! "Я этого вампира сам укушу — пусть только попробует!.." Чушь, конечно. Конечно, чушь. Но рисковать не стоит.

— Так её там нет, — сказал он вслух. — Это же будет не то.

— Без разницы. Я тебя подставлять не собираюсь.

— Не надо тебе никуда ходить. Он с двоими не справится, — сказал Андрей, и это было правдой. — Ещё никто с нами не справился.

— Это правда, — сказал Лёшка. — Я не подумал… Только я что-то устал… Дрейчик, я усну сейчас…

— Ну и спи. Я разбужу, если что. Я весь день спал, так что не волнуйся.

— Я немножко. Ты услышишь — когда подлетит… Крылья слышно…

Не подлетел.

А жалко — о сне и не думалось. Хотелось читать, но Андрей не стал, боясь отвлечься и прослушать. Сидел тихо, шарил глазами по небу. В небе бежали тучки, то и дело открывая луну — действительно, совершенно безумную. Лёшка, свернувшись клубком, лежал рядом и вскидывал голову на каждый шорох. Долгая была ночь. Стоило позавидовать Светке, которая спала беспробудно — и сны обещанные видела, никаких сомнений. Была карточной дамой, ага. Только расклад с утра поменялся.

Утро Светке выпало поганое.

Выстраданная встреча состоялась около её подъезда. Лёшка встречал: сидел на лавочке вместе с Андреем, кивнул с холодком, не вставая. Светка, девчонка понятливая, гордо фыркнула в ответ, а дядя Юра, тащивший впереди какие-то авоськи, подмигнул, обернувшись, — почему-то Андрею.

— Не вампир, — констатировал Лёшка. — Был бы вампир — явился бы часа в четыре. Вот облом, да? — сказал он, вздыхая, и вздох тут же превратился в зевок. — Знал бы — спал спокойно…

— Светка тут точно не виновата, — сказал Андрей, несколько ошалевший от столь внезапных перемен.

— Понятно! Просто не повезло.

— Погоди… Ты её что теперь — бросишь? Бросил?

— Я же говорю: не повезло, — сказал Лёшка. — Дрейчик… Ну ты чего? Мне самому гнусно.

— Ты как Мышкин с Аглаей делаешь… Вот ты зря не читал. Понимаешь, ты…

— Да читал я, — сказал Лёшка. — Мне тоже твой Мышкин не нравится… Но тут совсем другое. Мне с ней скучно вообще-то… Мне, Дрейчик, только с тобой не скучно.

— А-а… — сказал Андрей. — Как заскучаешь — так и меня бросишь, да?

— Сравнил!.. — удивился Лёшка. — Тебя я никогда не брошу. Даже если заскучаю.

— Спасибо. А то я уж думал — может, шнурки жёлтые купить…

Лёшка сощурился, и Андрей сощурился тоже, и они опять разругались.

Недели на две, не дольше — а виделись каждый день.

Разлука была для них совершенно невыносима.

Скажи правду, благосклонный читатель: ты и впрямь считаешь, что крутые маги не нуждаются в отдыхе?! Да разверзнутся под нами болотные хляби, да обрушится на нас ливень из рыбьих костей, да унесёт нас бурный поток из четырёх гнилых колод, если ты не ошибся — ровно наполовину.

Хозяин пушистого предателя был маг очень крутой и по горло занятый. Он горел на основной службе — и на нескольких других он горел тоже. Хватало и дел частного характера (перечислять которые авторам не велит банальный инстинкт самосохранения). Света белого злодей наш не видел, чего там говорить. Так что воскресною ночью он положил себе выспаться и потому понятия не имел о вывернувшихся мороках и обманутом доверии. Всё проспал, но — хляби, кости и гнилая вода тому свидетель! — его вынужденной гостье не пришлось бороться со сном ни секунды.

Свернувшись клубочком около любимого мужчины, крутая и взрослая ведьма боролась с собой.

Любимый мужчина обидел её до самых глубин женской души. Паршивый волк, он напрочь изгадил её лучшие чувства. Он повёл себя как бездушный тюремщик. Он был и остался записным мерзавцем. Мало того! Ему хватило наглости каяться в упомянутых грехах, ни на грош не теряя при этом своего совершенно бессовестного обаяния! Словом, госпожа Элис ничуть не жалела о навязанных ей каникулах.

Волк, тюремщик и мерзавец заглаживал вину всю неделю — и заглаживал с умом и тщанием: обычная женщина обрела бы приятную уверенность, что она обожаема и единственна. Госпожа Элис ни в коем случае не была женщиной обычной и не имела привычки тешить себя иллюзиями — но и дурного осадка на душу не легло.

Никаких иллюзий… Но был кардамон в вине — большая жертва с его стороны, уж в этом она могла ручаться! И были ночи, прошедшие так, как хотелось ей, и были слова, которым она не слишком верила, но то, что волк соскучился, сомнению не подлежало. Соскучился по ней, о да! — в этом госпожа, знавшая волка и мерзавца не первый год, тоже могла ручаться.

Ей безумно хотелось позволить себе ещё одно утро. Проснуться в его постели, пить кофе из его чашки, видеть его сонным и собственным — ах, обычная или нет, женщина остаётся женщиной! Но замки были отперты, а ловушки сняты, но каникулы, не имеющие конца, грозят обернуться рутиной…

На грани рассвета взрослая ведьма покинула дом в Старых Соснах.

Она гордилась тем, что ушла незаметно (вот это было иллюзией: заметил, конечно, заметил, но не подал виду). Она бродила по своему салону, расставшись с сожалениями, но утопая в воспоминаниях. Она роняла на пол шляпы, и оглаживала перья железных сов, и в упор не видела беспорядка (оставленного ей исключительно из мелкой мести). Шляпы тихо взлетали на привычные места, совиные перья превращались под пальцами в канареечный пух, пустые бутылки на столике стыдливо жались друг к другу — а сон не шёл…

По всему по этому, услышав звон дверного колокольчика, госпожа Элис дрогнула сердцем — но тут же опомнилась. Нет. Конечно же, нет! Всего лишь клиент. "Не открою!" — решила она, но спустя несколько минут решение растаяло, как ложечка мёда в котле кипящего змеиного яда: клиент не унимался. Оборвав шнурок колокольчика, он забарабанил в дверь кулаками, а не добившись желаемого, принялся швырять в окно камушки.

Госпожа не выносила хамства ни при каких обстоятельствах. Подобное поведение знакомцев граничило с самоубийством, посетители, явившиеся впервые, платили за работу втрое и вчетверо против обычной цены — если, конечно, госпожа давала себе труд принять заказ.

В данный конкретный момент о работе и говорить было нечего. Беспардонный наглец мог рассчитывать только на изъятие у него пары унций крови. Незаменимый ингредиент для зелий определённого рода! Вскипевшая не хуже змеиного яда, госпожа распахнула входную дверь настежь и одарила потенциального донора сияющей улыбкой.

— Наконец-то! — объявил клиент.

Клиентка.

Девчонка.

Совсем соплячка.

— Вы позволите?

Соплячка изобразила глубокий реверанс, а выпрямившись, уставилась на госпожу в упор — и тут госпожа её узнала.

Не существовало ни единого шанса, что гимназисточка вздумала продолжить приятное знакомство (или там пару шляпок прикупить). Визит был бесспорно оговорен — разумеется, в отсутствие госпожи. Следовало погнать девчонку вон, ни в коем случае не вступая в беседу. Себе дороже!

— Прошу, — сказала госпожа, отступая на шаг, и девчонка, задравши нос, уверенно потопала мимо неё в салон.

Уверенная поступь стоила гимназисточке дорогого, но узду она держала крепко. Браво-браво, оценила госпожа, наблюдая, как нахалка падает в кресло и небрежно сплетает на коленке пальцы. Страхом от неё несло — за полмили. Нешуточным, глубоким страхом; но не только им. Госпожа присела на столик перед креслом и всмотрелась внимательнее.

Так и есть: из утех да по делам. Нынче ночью барышня лишилась невинности — и, отдадим должное, с достойным партнёром! Сердцем и помыслами барышня пребывала в покинутой постели, в точности как одна крутая и взрослая ведьма. Забавно! Но какие же заботы вытащили из этой постели её тело?

— С чем пожаловали, мадемуазель?

— Будем считать, что вы меня уговорили, — сообщила девчонка. — Хотелось бы, конечно, в присутствии куратора, но, так и быть, обойдусь! Давайте ваши бумажки. Я почитаю и, если меня всё устроит, подпишу.

Однако!..

— Куратор нам тут ни к чему, — согласилась госпожа с очевидным. — Сами всё обсудим. Коньячку вот выпьем… — сказала она, заметив, наконец, пустые бутылки. — Если остался…

— Вы меня в ученицы берёте или в собутыльники? — осведомилась девчонка. — Давайте уже свалим отсюда побыстрее! Там и выпьем. Меня, если что, искать скоро начнут. Я сегодня в гимназии не ночевала. Мой куратор на уши встанет! Вам что, одного скандала мало? Хорошо посидели прошлый раз?

— Посидели?.. Секунду, барышня. Не части. Ты о каких бумажках речь-то ведёшь?

Барышня закатила глаза.

— Вы бы личину сняли, — посоветовала она. — Может, проснётесь быстрей!

"Так она знает, с кем имеет дело! — опешила госпожа. — И за каким же бесом тогда ему занадобились мои каникулы? Ах да — куратор! Скандал! Волчару застукали с цыпочкой в зубах?! Да он и впрямь рехнулся!.."

— Контракт — помните? — спросила цыпочка. — Передумали, что ли? Или слабо теперь? А я вот согласна! Хочу быть ведьмой!

— Контра-акт? — протянула госпожа. — Ведьмой?.. У-у…

Вот она — девичья забота. За такой конфеткой и от монаха-туи побежишь! Ках шмейс!..

— Смех без причины — признак низкого интеллекта! — отчеканила девчонка, сверля собеседницу бешеным взглядом. Взгляд был вполне недурён — впору прикрыться! Славная выйдет ведьма! Вот только волчара наш пальцем для этого не шевельнёт, куда там…

— Уж прости, дорогая! — сказала госпожа, разводя руками. — Санкций на подпись мне, увы, не давали! А сама я с вашей гимназией связываться не стану — помнишь? Такая беда, мадемуазель.

— Вы… — начала маленькая ведьма и осеклась. — Это не вы?..

— Это я, — покивала ей взрослая. — Госпожа Элис во плоти и без личины. Извини, подружка.

— Нет-нет… — сказала девчонка. — Я сама виновата… Я думала… Это вы меня извините…

Ни следа разочарования! Напротив, наоборот! Барышня опустила плечи, прикрыла глаза и задышала полной грудью. Не фантик вместо конфетки получила — отмену приговора! Что за чертовщина!

— Может быть, всё же выпьешь? — предложила госпожа, проникаясь женской солидарностью. От одного подлеца, мол, страдаем, как быть?

— Глоточек, — попросила барышня. — Скажите, а все маги — алкоголики, да? Я уже скоро тоже…

— Профессия нервная, — сказала взрослая ведьма, открывая нужный шкафик. — Иди лучше ко мне моделью работать. Жалованье надёжное… С Кельмейером тебя сведу, карьеру сделаешь — с твоим-то профилем! А ведьмой, знаешь ли… Сколько ж они посидели?! — вопросила она, потрясённо взирая на поредевшие запасы.

— Да недолго, — откликнулась девчонка. — Они вроде трезвые были. Пахло только здорово.

— Умеют, — печально сказала госпожа, пересчитывая бутылки. — Это он мне за кардамон отплатил, волчина… С твоим куратором, говоришь, сидели? И кто у нас куратор?

— Олег Витальевич Стрепетов…

— Халявщик! — припечатала госпожа. — Держи.

— Спасибо. А я ночью шампанское пила… — сказала девчонка, заглядывая в рюмку. — Я вас не очень напрягаю?

— Ежели господин Стрепетов за тобой явится, радости мало. Но ты сиди. Я-то с тобой контрактов заключать не собираюсь — благодарю покорно! Вот если что попроще…

"Эликсир для продления удовольствий", — вертелось на языке, но госпожа придержала язык. Она действительно была готова сделать для барышни какую-нибудь приятную мелочь. Барышня несомненно являлась виновницей сладких каникул — так сказать, де-юре…

— Госпожа Элис, — сказала виновница сладких каникул. — А вы не могли бы… Мне он срочно нужен — ну, тот, с кем мой куратор ваш коньяк пил. Вы не могли бы с ним связаться?

— Оно тебе надо? — спросила госпожа, влекомая солидарностью и благодарностью.

— Мне очень надо. Мне только ему сообщить, что я согласна.

В семь-то часов воскресного утра — о да! Отменная мысль!

— Отчего бы нет, — сказала госпожа, мгновенно забывши о сантиментах. — Отчего бы не сообщить…

Она достала телефончик и защёлкала кнопками, краем глаза наблюдая за барышней. Барышня, выцедив коньяк до донышка, щурилась на пустую рюмку, быстро и неуклонно возвращаясь к прежнему состоянию. Цыплёнок готовился прыгнуть в кипящую кастрюлю — но бульон-то выйдет с желчью!

Гудки в телефоне смолкли, и госпожа набрала номер вторично.

— Не берёт? — спросила девчонка, топорща пёрышки.

— Не берёт, — сказала госпожа, следуя её примеру. Пёрышки госпожи были, впрочем, отнюдь не цыплячьи. — Но ты духа не теряй. Мы его высвистим. Идём-ка.

Зажёгши свет в комнате за зеркалом, госпожа издала невнятный звук и бросилась к ненаглядному черепу.

— Рехнулся! — прошипела она, воюя с негасимым пламенем (жидкость в чаше походила на спирт только что запахом). — Ках-х! — сказала она, повернувшись к столу. — Что он тут…

— А это не он, — сказала за спиной девчонка. — Это мы… Это я тут нахозяйничала. Извините… Он меня тут запер, когда Олег Витальевич… Я свечки зажгла и чашу и со стола немножко…

— Чашу?! Ты?!

— Я нечаянно! — сказала девчонка. — То есть…

— Ясно. Быть тебе, подруга, ведьмой, даже не сомневайся. Ну, я ему припомню…

— А всё, что я со стола взяла, у меня куратор забрал, вы не сердитесь, пожалуйста, — торопливо продолжала девчонка. — Я вам заплачу, как скажете!

— Себе что-нибудь купи, — рассеянно сказала госпожа, созерцая порушенную пентаграмму. Постоянный, в четыре руки налаженный канал!..

Столбики в углу стола разгорелись красным и замерцали — четыре столбика на пять углов, замерцаешь, пожалуй… Между столбиками взвихрился песок — укладываясь в конус, не в пирамиду… "Не пройдёт", — подумала госпожа, но тут в конусе наметились грани, и она шепнула имя, беззвучно, одними губами. Есть!

— Ближе! — велела она девчонке. — Здесь вот стой.

Песок заискрился, оброс язычками пламени и обрёл голос — искажённый и потому неузнаваемый. Изображения не было вовсе. "Подфартило!" — запоздало поняла госпожа. Раскрывать несомненное инкогнито любимого у неё и в мыслях не мелькало.

— Какого беса, Элис? — холодно осведомился песок. — Какого беса тебе нужно?

— Не мне, — сказала госпожа с наслаждением. — Тут тебя клиенты требуют. Побеседуешь, нет?

— В уме ты, Лизанька? Какие, к рыбам, клиенты?

— Доброе утро! — раздувши ноздри, заявил цыплёнок. — Это я! Мне нужно с вами встретиться! Я согласна подписать ваш контракт.

— Оу! — сказал песок. — Славные вести, детка! Рад. Встретимся.

— Где и когда?

— Я сам тебя найду.

— Да, но…

— Никуда не лезь, радость моя. Тебе ясно? Надо пораскинуть, как тебя вытащить.

— И долго раскидывать будете?

— Сколько получится. Может, и на днях станцуем. Ты топай в гимназию и жди меня верно. Элис! Отправь её немедленно домой и на порог не пускай больше!

— С тебя должок, мой господин!

— Не премину, — отозвался песок. — Пока, девочки!

Ростки пламени стянулись в стрелку, стрелка прицельно прыгнула вверх, и госпожа не успела.

— Благодарю вас за помощь, — сказала девчонка, делая вид, что ничего не заметила. — Я пойду теперь…

— Не спеши, дорогая, — попросила госпожа, ощупывая скулу.

"Так и быть, дам барышне флакончик — розовый, без пыльцы. Хвала воришкам, хула мазилам! Было б изображение — неделю бы синяк сводила…"

И вот обратите внимание, господа хорошие! Когда утомлённые маги изволят отдыхать, а нервические ведьмы пренебрегают сном по собственному почину, что делают бедные подмастерья? Правильно — вкалывают как проклятые, о покое даже не помышляя!

Наш пушистый предатель не был собственно магом, да и подмастерьем не был тоже, но это ни на грош не улучшало его самочувствия. Замучен насмерть — и не столько душевными терзаниями, сколько взбесившимся мороком, но кому до этого, спрашивается, есть забота?! Утешало одно: не всякий крутой маг сумел бы с таким безобразием справиться. Глотку мороку перекусывали, господа? А собственного изготовления — глотку?! Тяжелейшая, скажем прямо, работа! Отвратительная! Болезненная!

Впрочем, ни сил, ни времени для самолюбования Флюк не имел.

В седьмом часу утра он догнал маленькую ведьму около городского стадиона (летел вихрем безо всяких личин), невидимой рукой одёрнул ей куртку и понёсся по хозяйским делам дальше.

Дел, по счастью, оставалось с птичкин клювик, бабочкин усик: повесить на дверь шляпного салона письмецо, адресованное будущей ученице. Если же фортуна покажет зад и шляпница будет дома, письмецо придётся цеплять в лифте тринадцатиэтажки. Далее следовало проследить за получением и вот за этим уж отдыхать — до следующего задания.

Фортуна, разумеется, нагадила, причём дважды. Шляпница была тут как тут — и Ольгу впустила, хотя Флюк был уверен, что беседа состоится в дверях и выйдет краткой. Не задаваясь вопросом, какие бесы вынесли госпожу Элис из постели хозяина, Флюк устроился на дереве напротив салона и принялся дожидаться.

Визит затянулся. Затянулся сверх всякой меры! Пытаясь избавиться от нехороших мыслей, Флюк проделал дюжину восстановительных упражнений, потом влез в полосатую тигриную шкурку, потом тщательно вылизался, но ничего не помогало. Передумав тьмущую кучу думок, он забеспокоился всерьёз, и тут девочка вышла.

Аккуратно прикрыв за собою дверь, она закурила и пару минут стояла статуэткой, взирая на неведомые Флюку дали. Ах, если бы девочкин куратор (легковерный, легкомысленный, недальновидный тип, как и прочие хвалёные гимназийские маги) догадался встретить свою воспитанницу на пороге салона!.. Флюк был знаком с господином Стрепетовым довольно коротко и полагал, что шляпнице крупно повезло. Заглянув девочке в глаза, господин Стрепетов незамедлительно сжёг бы салон буйным пламенем, наплевав с высокой горки на последствия. Посетило такое желание и Флюка, но тут случилось два события сразу: девочка, одним прыжком перемахнув ступеньки, кинулась бежать — очень быстро, а Флюка ущипнул хозяйский вызов.

Хозяин был явно в духе: кратко, но сердечно изъяснил, что доверенный слуга свободен как минимум до вечера. Отбой, покой и благодать. Преисполнившись благодатью, доверенный слуга вдохнул всей пастью свежий утренний воздух, выпустил его сквозь ноздри и со всех лап рванул за девочкой, не потеряв более ни минуты. Не в службу, а в дружбу…

По дороге он убеждал себя, что девочке пока не нужен. Девочка, конечно же, спешила к своему хренову рыцарю, и уж как-нибудь они сумеют друг друга утешить без его, Флюковой, помощи. Он тысячекратно обвинил себя в глупости, но не отстал ни на шаг: что, если мальчишка очнулся раньше времени и уже ушёл? Что, если она усядется возле подъезда и примется плакать? Торчать рядом, подставить шёрстку под пальцы, послужить носовым платком — согласитесь, не так уж мало!

Но очень скоро он понял, что путь маленькой ведьмы лежит совсем не к мальчишке.

Маленькая ведьма бежала зигзагами. Она обогнула тридцать четвёртый квартал. Сделав огромный крюк, она миновала гимназию и оставила в стороне тринадцатиэтажку с аннулированным порталом на ледяное озеро. Она бежала без устали — и город бежал ей навстречу. Флюк не верил глазам: действительность вокруг ведьмы менялась с каждой минутой, и ни Флюк, ни его хозяин, ни сам город были в этом не повинны.

Маленькая ведьма не замечала перемен: не зрение вело её — отчаяние! И отчаяние это твёрдо знало, что делает. Ведьме нужно было попасть в школу свинок и кроликов. К Лёше Гаранину, к чёрной белке, к их злому учителю, в железный замок с тюльпаном на шпиле — сегодня! Сейчас! Что ж — отчаяние вполне могло справиться с такой нуждой.

Город расплывался, город таял, пропуская сквозь себя силуэты цепей и башен. Тротуары сливались под кроссовками ведьмы в покрытую настом тропу, невидимый ластик стирал прохожих, машины, деревья. Стеклянная столешница отрастила резные ножки, озеро вспучилось обломками льда — и когда рыжие лапки, поскользнувшись, разъехались в стороны, преследователь ведьмы опомнился.

Не заботясь более невозможностью происходящего, он взвился в воздух и всем весом обрушился ведьме на плечи.

Бам-с!

Падение вышло исключительно неудачным!

Коленки — в кровь! Ладони — в кровь! Щекой об асфальт (о смёрзшуюся землю на самом-то деле) — в кровь! Ну и джинсы, понятно, порвались. Но если, поднявши после падения голову, видишь перед собой знакомую морду, это же здорово? Верно?

Городские пейзажи стремительно возвращались на место.

— Флюк, — сказала Ольга.

— Мряф, — сказал тигр и лизнул ободранную щёку.

— Ой! — отдёрнулась Ольга. — Это ты? — спросила она и села. — Ты на меня прыгнул?

— Я тебе кричал, кричал! — возмущённо сказал тигр. — Летишь как сумасшедшая, ничего не слышишь! Еле догнал! Я ж не думал, что ты свалишься, мряф… Только не реви.

— Штаны порвала… — сказала Ольга, оглядывая коленки.

— Штаны!.. Починятся твои штаны! А если бы под машину?! Ты куда бежишь вообще?

— Просто бегу… Где ты тут машины видишь? — спросила Ольга, оглядывая окрестности. — Это же квартал какой-то. Сорок первый, что ли… — сказала она и лизнула ладонь.

— С вечера смылась, и нету, и нету! — возмущённо сказал тигр. — Давай я вылижу… Я что — куратора твоего должен на ноги подымать?! Вот как заметят, что тебя нету! Ты где вообще была?! Я уже искать пошёл — а ты тут бежишь… Аж пятки свистят!

— Сверкают… Мы в тридцать четвёртом ночевали. Не надо меня вылизывать!

— Проспали! — догадался Флюк.

— Ага, — сказала Ольга и, поднявшись, похромала на ближайшую лавочку. — Ты как Тигра в "Винни-Пухе"! — сказала она, морщась. — Он тоже наскакивал…

— Я такой, — гордо сказал Флюк. — Ты не усаживайся! Пошли домой, пока никто не хватился!

— А ещё никто не хватился? — рассеянно спросила Ольга. — Андрей, наверное, ищет… Да перестань ты, больно! У тебя язык шершавый…

— А где Андрей? Вы поругались, что ли? — догадался тигр. — Тоже мне мутабор! Помиритесь, мряф! Пошли!

— Мы не ругались, — сказала ведьма.

— Ольга, — сказал тигр, подлезая ближе. — Что случилось-то? Ольга!

— Ничего не случилось, — сказала она и прижала тигра к себе. — Всё наоборот хорошо.

— Не реви, — сказал Флюк. — Не реви, говорю!

— Я не реву, — сказала Ольга. — Щёку саднит…

— Я с тобой точно с ума сойду! Быстро всё рассказывай!

— Потом, — сказала Ольга. — Ты иди, ладно? Я пока тут посижу. Подожду…

— Андрея? — спросил тигр. — Он придёт?

— Нет, не он.

— А кто?

— Зорро в кожаном пальто! Что ты как маленький…

— Я, конечно, маленький, — сказал Флюк. — Я вот, мряф, сейчас пойду и позову твоего большого…

— Нет! — сказала ведьма и схватила его за холку. — Никого не надо звать! Я буду здесь сидеть и ждать — не Андрея, понимаешь? Но Андрея ты найди. Пожалуйста, Флюк, найди! Скажи ему, что со мной всё в порядке, только сюда его не приводи. Я буду урода этого ждать, пока он меня не заберёт, понимаешь?

— А он заберёт? — тихо спросил Флюк. — Когда?

— Не знаю, когда! Но я буду здесь сидеть, а ты никому не скажешь. Я не хочу в гимназию, потому что… Никуда я отсюда не пойду. Я второй раз не решусь, понимаешь?

— Я понимаю, — сказал Флюк, судорожно соображая. Не оставлять ни в коем случае — это точно… — Но ты же не можешь здесь сидеть всё время.

— Да, — согласилась ведьма. — Вечером точно искать начнут. Надо за город, что ли, выйти… Да! Там безопаснее.

— Это за городом безопаснее? — спросил Флюк. — Ты что — вообще?! — спросил он и решился окончательно.

— Я вообще, — согласилась ведьма. — Но тут меня быстро найдут. Олег Витальевич и за городом найдёт, но может, не сразу…

— Значит, так сделаем, — сказал Флюк, начиная работать. Семи смертям не бывать. — У меня есть одно место тайное. Там тебя никто не найдёт. Умоешься там и отдохнёшь хоть немножко. А потом придумаем, как быть. Вставай.

— Хорошее место? — спросила Ольга, послушно поднимаясь.

— Хорошее, — сказал Флюк. — На ограде гимназии видела домики? Там живут фонарщики…

Фонарщики зажигают фонари, а фонари охраняют гимназию. Но домики — это территория фонарщиков, и даже гимназийские маги не могут туда попасть. Зато маленький рыжий тигр может. Он давно подружился с фонарщиками, и потому они приютят его хозяйку — хоть на сколько.

Отвести глаза уставшей девочке было совсем нетрудно. Куда труднее оказалось незаметно дойти с ней до гимназии. И, только обустраивая на ходу домик, Флюк понял, насколько вымотался сам.

Фонарщики, которых на самом деле не было, спустили тигру и девочке удобную лесенку, которая была на самом деле. Тигр и девочка сильно уменьшились — тоже совершенно всерьёз — и забрались в маленький домик на ограде гимназии.

Внутри домика было очень уютно.

Флюк стал — фонарщик, надел красный колпачок и зажёг в домике мягкий розовый свет. Милый, славный фонарщик помог девочке умыться, а потом они пили чай с мёдом и пирожками. На стенках домика висели картинки, а на картинках были нарисованы фонари всех-всех городов. Потому что во всех городах есть фонари, так рассказывал девочке фонарщик. Их тёплый свет никогда не гаснет, он бережёт города от тёмного и злого, от зимнего холода и серых крыс. Рассказывая, фонарщик косился на картинки, которых он не придумывал, и покачивал головой от удивления. Девочка, конечно, этого не замечала.

— Я жил раньше в городе Антверпене, — сказал фонарщик и удивился ещё больше.

— Как славно, — сказала девочка, — я всегда хотела там побывать!

— Понятно, — сказал фонарщик.

— А можно пройти в эту картинку с Антверпеном? — спросила девочка.

— Можно, — сказал фонарщик, — только сначала тебе нужно выспаться, я вижу, что ты давно не спала.

— Только недолго, — сказала девочка, — ведь у меня есть любимый, мой пират, я хотела бы жить с ним в таком домике. В таком же славном домике с камином, и креслом-качалкой, и картинкой с Антверпеном…

— Я уже постелил тебе, — сказал фонарщик. — И, если хочешь, я повешу эту картинку над кроватью.

— Спасибо тебе, — сказала девочка, — а вечером ты проводишь меня в Антверпен, правда?

— До вечера ещё долго, — сказал фонарщик. — Пока ты будешь спать, я приведу твоего любимого, чтобы вы могли погулять там вместе. В Антверпене будет вечером тёплый дождик, я дам вам зонтик, сквозь который вы сможете видеть звёзды.

— Как славно, — сказала девочка, — я знаю, кто ты — Оле Лукойе, правда?

— О да, — сказал фонарщик, — ты догадалась!.. А теперь спи, я раскрою над тобой зонтик, ведь в Антверпене дождь, новорожденный дождь Норвегии…

— Антверпен в Голландии, — поправила девочка, — а в Норвегию хочет мой пират. Он станет там славным фонарщиком, а я буду разжигать для него камин и печь пирожки.

— Я сейчас разрыдаюсь, — сказал фонарщик, но девочка, по счастью, уже уснула.

Фонарщик же наколдовал себе телефон и дрожащими от страха пальцами набрал номер. В ответ на его сбивчивые слова телефонная трубка страшно разоралась, и грозилась, и едва не плевалась, а когда она закончила орать, фонарщик присел за столик, стащил колпачок и уткнулся в него, повторяя самому себе то, что сказал телефонной трубке. Что он не мог оставить девочку одну, потому что она абсолютно точно ушла бы к железному замку, потому что он видел стеклянную столешницу собственными глазами и не виноват, не виноват, не виноват!

Увести в сон наяву (не в морок, конечно, нет!), обставить фонарный домик — а что ещё он мог сделать на скорую руку и в пределах гимназии?! Увести, отвлечь, усыпить — и вызвать кого положено, и уйти самому.

Но уходить славный фонарщик боялся — всё равно боялся оставить её одну, и это было глупо. Он получше подоткнул девочкин плед и посмотрел на придуманную девочкой картинку. Никогда он про город Антверпен даже не слышал, но теперь хотел погулять там. И это тоже было чертовски, мряф, глупо…

Где-то неподалёку пекли пирожки. Пирожки были с яблоками и пахли вовсю; такие пирожки умела делать только мама.

"Я ела их за ужином", — вспомнила девочка и сладко вздохнула сквозь сон. Спать было очень уютно, только немножко мешали шаги в комнате и работающий телевизор. "Я уснула перед телевизором", — поняла девочка, но просыпаться было незачем. Мама подошла совсем близко и подняла её вместе с пледом, чтобы отнести в кроватку. Там, в кроватке, она разденет девочку, осторожно-осторожно, и сменит плед тёплым одеялом, быстро-быстро, и поцелует, бережно-бережно. А пирожками будет пахнуть всю ночь, пирожками и яблоками…

Только мама почему-то стояла на месте. И телевизор не выключила, поняла девочка сквозь сон. Наверное, хотела досмотреть какое-то кино…

Но кино было неинтересное: в телевизоре разговаривали раздражённым шёпотом двое взрослых дядек. Шипели друг на друга как змеи — ругались, наверное.

— …ваше слово? Вот я на руках его держу — ваше слово! И когда я перестану его держать — я возьму в руки то, что вам, поверьте, совсем не понравится!

— Оу! Шпагу — конечно! Вы мне что инкриминируете, Олег, — местонахождение госпожи Заворской? А кто вас сюда привёл, драгоценный вы мой злопыхатель? Поверьте и мне — имей я нынче к барышне планы, уж вашей ноги здесь и у окошка бы не стояло! Это в голову не приходит?!

— Не шпагу. К чему бы мне шпага! Бумагу — с письменным обоснованием вашего служебного несоответствия! И нога моя отправится в попечительскую коллегию — без задержек!

— Прекратите истерику, Олег! Это ваша, в конце концов, подопечная, а не моя! Вот хотел же обойтись, хотел ведь!.. И не узнали бы даже, это вы понимаете?! Я вас сюда позвал, чтобы лояльность свою доказать, понимаете вы или нет?! Бес меня дёрнул!..

— Лояльность?! Ках цирсшнейшрасс!.. Я нахожу госпожу Заворскую на ограде гимназии в обморочном состоянии…

— Какой обморок, что вы несёте?! Она спит!

— Нахожу в состоянии наведённого сна! Вместо фонаря — нахожу! Под заклинанием — нахожу!

— Кто находит-то? Кто находит? Вы находите? Придите же вы в себя, умоляю!

— Не надо. Не надо меня умолять. Ничего не надо — понимаете? С меня достаточно — по горло!

— Олег, да будьте же вы справедливы! Вы ведь из мухи грифона раздуваете! Скандал раздуваете! У вас что — труп кронпринца[35] на руках?

— Хар меня упаси! Какой там скандал! К чему скандал? Не будет никакого Сараева. Ничего не будет, кроме одного вакантного места. Или вашего — или моего.

— Вот так вот, да?

— Да, вот так вот.

— Тогда вот так. Соблаговолите, господин Стрепетов, поведать мне, из каких соображений я — я лично! — обнаруживаю вашу — лично вашу! — воспитанницу на ограде гимназии в состоянии наведённого сна и под серьёзным заклинанием. М-м? Что она здесь делает? Фонариком служит, как вы изволили заметить? Как вы, её куратор, допустили подобное? Вы меня вынуждаете поставить вопрос о вашем служебном соответствии на попечительской коллегии. И я даже бумаг писать не стану! У меня доказательство имеется. И благо ещё, что живое-здоровое! Давайте его сюда. Девочку дайте мне, любезнейший! Это я её нашёл. Сейчас факт воздействия зафиксируем, к такой-то матери, и — на коллегию!

— Рехнулись вы, что ли?!

— Это уж попечителям решать, кто из нас рехнулся!

— Вот что, сударь, давайте спокойно поговорим. Я погорячился — хватит вам?

— Ни в коем случае. Шпагу мне! Шпагу!..

— Разбудите…

— А вы у нас тихий-тихий!

Тут телевизор умолк. В комнате было слышно только дыхание — тяжёлое и громкое, а мама принялась покачивать девочку, но никуда не шла. Девочка пошевелилась и вздохнула опять, но всё-таки не проснулась. Не совсем.

— Я ведь просил вас, — сказал один из шептунов, убавив в голосе раздражение. — Ведь вы обещали.

— Олег! — сказал второй, тоже понизив тон. — Я вам клянусь — это не моих рук дело. Грешен, конечно, я же не спорю, но не теперь. Я вас, напротив, просить хотел… Хотел вас просить, чтобы вы особенное внимание на Заворскую обратили. Я уже тут ничего поделать не могу. Войдите вы в положение, вы же ей куратор, в конце-то концов.

— Так. Видимо, это я рехнулся. Я ей куратор, да. Продолжайте, прошу вас.

— Барышню сюда привели, потому что выхода другого не подвернулось. Она, чтоб вы знали…

— Кто? Кто привёл?

— Да это неважно… Она едва барьеры не взяла поутру — мои, Олег, барьеры. Мои! По вертикали рванула — можете вообразить? Это вот куда вы ходили тогда… так вы ж ломали! По порталу! — а портала уже и следа нет… И поле я свернул. Его дня четыре как нет, поля… Представляете, куда бы она вышла?

Дядьки замолчали опять — даже не дышали.

— Я, сударь, в это верить отказываюсь, — сказал, наконец, первый. Голос у него был какой-то знакомый.

— Я сам отказываюсь, — буркнул второй, и его голос девочка тоже где-то слышала.

— Доигрались, вашу хлябь. Цеш-ш-смей!..

— Последите за ней — я не знаю! Хоть сигналку нацепите, что ли!

— Тут меня и уволят…

— Да бросьте! Принципы на то и принципы, чтобы их обходить. Дайте мне неделю — ситуацию развести.

— И я вам должен верить… После всего вот этого — я вам должен верить? Луну с неба, лягушку в аспиранты — не желаете?

— Олег, Олег!.. Н-ну что вы, право… Видал я и жабунов на кафедрах… Ну, виноват. Ну, хотите — пеплом орошусь?.. Там у вас движение под пледом… Маленькие ушки не навострились, часом?

— Говорил, разбудите…

— Уносите уже её отсюда. Я тут сам приберу… А про сигналку я вам всерьёз советую.

— И думать не стану!

— Как знаете. Только не пришлось бы нам барышню извлекать из куда более неприятных мест.

— Отменная перспектива! Я за чужими псами совочком выносить не нанимался, благодарю покорно!

— Вот и поговорили. Ох, и язык у вас, дружище! Нарвётесь вы когда-нибудь, ох, и нарвётесь…

— Фонарь разжечь не забудьте!

Мама повернулась, слишком резко, слишком быстро, и девочка проснулась, но узнать голоса всё-таки опоздала: телевизор выключился. Мама положила девочку в кроватку, содрала с неё плед, вытряхнула из куртки, стащила обувь — совсем не ласково и не бережно! Девочка насторожилась и приоткрыла один глаз.

Ничего себе — мама!..

Нет, комната, конечно, знакомая. Тахта вместо кроватки. Ковёр над тахтой, а к ковру прикноплен плакат, на изготовление которого ушла куча времени и акварели: "Per aspera ad astra"[36]. И кресло, изодранное на спинке тигриными когтями, и заваленный учебниками стол… Ну? Ну?! Ай, браво, сударыня! Вы угадали! Возьмите с полки пирожок! Только на мамину кулинарию рассчитывать никак не приходится.

Все пути ведут в гимназию.

В последней надежде Ольга зажмурилась и распахнула сразу оба глаза, но ничего не изменилось. "Оно и понятно, — подумала ведьма. — От дорогого куратора не спрятаться, не скрыться. Озеро там ледяное или фонарный домик — без разницы, белкой буду! А уж если буду белкой — так тем более… И это должно радовать, верно? Реально — не куратор, а фея-крёстная. Фей, точнее…"

Крёстный фей был тут как тут: стоял у тахты, держа в руках Ольгины запыленные кроссовки.

— Доброе утро, господин учитель!

— День! — сообщил Олег Витальевич и швырнул кроссовки на пол. — Испортить мне утро вам на сей раз не удалось.

— Извините, господин учитель!

— Ветерок, Заворская! Я безмерно счастлив, что вы уже проснулись. Снимайте джинсы.

— Я ещё не проснулась, — поспешно сказала Ольга. — Может быть, отложим до вечера? Я переоденусь, и вообще…

— Не прекословьте мне, сударыня! Хотите, отвернусь?

— Я не об этом!

— А о чём?! Тьфу ты!.. Я не собираюсь вас наказывать! Посмотрите на себя — вы в кровь ободраны! Падали, что ли?

— Споткнулась… — с облегчением пояснила Ольга. — Олег Витальевич, а как вы меня нашли?

— Работа у меня такая! — злобно ответствовал куратор. — Вы бы лучше спросили — где!

— А где?

— Я вам что велел делать?

— Отвернитесь, пожалуйста! Врача надо иметь в гимназии!

— Можете считать, что я и есть — по совместительству!

"Ну да, такой многофункциональный фей… Только вот обратите внимание — я ничегошеньки сегодня не просила! Ни лечить, ни спасать! Сидел бы он и вправду в телевизоре — так бы славно!.. А с кем, кстати, он в том телевизоре ругался? И о чём? Нет, не вспомнить…"

Ольга показала спине фея язык, стянула штаны и прикрылась пледом.

— Всё!

— Душевно же вы споткнулись, сударыня!

Запахло полынью, и ведьма откинулась на подушку. "Всё-таки здорово, что у меня не Демуров в кураторах! — подумала она. — С Демуровым не покапризничаешь — куда там! Стал бы он отворачиваться и советы про врачей выслушивать, ждите…"

— Ой, холодно же! — сказала она, капризничая, и дёрнула ногой. — Я ещё ладони ободрала и на щеке…

— Вижу…

— Ой-ёй-ёй!..

— Это ещё не "ой"… "Ой" будет вечером…

— За что — вечером?!

— Конечно же, не за что! — рявкнул куратор. — Вы примерная, прилежная гимназистка, впору ставить вас в пример сокурсникам! Одевайтесь!

— Ну отвернитесь…

— Я ухожу, Заворская. Оставляю вас наедине с вашими проблемами — сказать, какими?

— Скажите, пожалуйста, — насторожилась Ольга и изобразила на лице почтительное внимание.

— Учебными, госпожа моя двоечница! На вашем месте я посвятил бы сегодняшний день урокам, а не бегал по городу, никому не сказавшись, и не разыскивал бы камней на свою голову!

"Не знает, — поняла ведьма и возликовала. — Не знает, что я дома не ночевала!"

— Я очень рано побежала по городу, жалко было вас будить, — смиренно сказала она. — Я прямо сейчас буду заниматься, Олег Витальевич, переоденусь только…

— Безумно любопытно, сударыня, чем вы руководствуетесь, заботясь о моём благополучии? Я вам попозже постараюсь доступно объяснить, что будить меня нужно — даже если и очень рано!

Была бы в комнате дверь — хлопнул бы дверью, но двери не было. Ведьма скорчила куратору вслед рожицу и с тоскою обратила взор на письменный стол. Как ни крути, злобный фей кругом прав: особенно насчёт уроков. Вылетать из гимназии за неуспеваемость не с руки — а уж теперь, когда весь расчёт на преподов!.. Конечно, враг мог объявиться сегодня. А мог и завтра — или через неделю. Так, быстро переодеться, убрать на столе, разложить учебники и грызть гранит науки. Алгебру прежде всего, потом историю, потом… Только вот сидеть не на чем — стул-то в кустиках!

Чертыхаясь, Ольга придвинула к столу кресло. Кресло было низкое, пришлось укладывать на кресло подушку. По истории два параграфа висит… Нет, уже три… И геометрия ещё, провались она пропадом! Как всё запущено! Но до ночи надо сделать. Ночью она будет занята совсем другим, если Андрей…

"Андрей", — написала ведьма на листочке.

"Мы сделали ночь, так он сказал, мы сделали ночь, а я ушла, я ушла — я сбежала… Парадокс, мой хороший: я ушла, чтобы быть с тобой."

"Парадокс", — написала ведьма и обвела написанное рамкой.

Рамка — тире — определение понятия: "парадокс — противоречие, которое возникает в формальной логике при сохранении логической правильности хода рассуждений"…

"Я ушла, ты остался: чтобы проснуться без меня. Строить ход моих рассуждений. Каменеть от ужаса. Допивать шампанское. Бить кулаком в стенку — а может, в окно. Комкать записку. Вспоминать шоколад — шоколад в моих пальцах…"

"Я ломал стекло, как шоколад в руке, я резал эти пальцы за то, что они не могут прикоснуться к тебе…"[37]

"Шоколад в руке", — написала ведьма, но это было неправдой.

"Шоколад мы съели — на брудершафт… Мы сделали ночь — на брудершафт. Я успела! Я летела… я так летела!.."

Внутри вспыхнуло — горячее, сладкое, невыносимое… Без чернил и усилий листок обратился постелью, день обратился ночью, и она зажмурилась, взлетая снова, влетая в свой брудершафт — навстречу урагану, полоумному урагану, творившему несусветное, шептавшему несвязное, ещё не обретшее смысла: "Девочка моя, солнце моё, ты разрываешь мне сердце, сударыня…"

–..сударыня!

Шёпот… Голос… Другой голос, и он разрывает крылья…

–..прервать ваши размышления! Идёмте-ка со мной.

Крылья съёжились и опали. С огромным усилием вернувшись на грешную землю, ведьма опомнилась, обернулась… Обомлела!..

Лицо разорвавшего крылья было поистине ужасно! Именно с таким лицом топчут ромашки на высоких холмах, накалывают на булавки бабочек и тычут ржавыми иглами в воздушные шары. А также пьют кровь из невинных жертв — здесь и сейчас.

— Вы меня слышите или нет, Заворская?!

— А что случилось, Олег Витальевич? — робко спросила ведьма, вылезая из кресла. — Я в домашнем, вообще-то…

— Ветерок!

Стул, точно, стоял в кустиках. Никуда не делся, никому не пригодился. Мягкий, крутящийся, с широкими подлокотниками, стул прямо-таки вопил, что ему, прекрасному, здесь не место. Место ему было — в комнате школьника, примерного и прилежного, использующего стул только и единственно по назначению.

— Ваш? — спросил Олег Витальевич.

— Может быть… — неопределённо сказала Ольга. — Мой куда-то делся…

— Прекратите лгать! Что он здесь делает?

— Ну… Я его… — Ведьма вздохнула. — Я, в общем, спускаюсь на нём иногда…

— Каким же это манером, позвольте осведомиться?

"Всё, абзац. Как я у мадам окно разбила, помните, господин учитель? Уж наверное не забыли!"

— Я просто заклинание читаю… Ничего особенного…

— Прошу, — сказал куратор, указывая на стул. — Хотелось бы убедиться.

"Если у меня заберут Флюка — я просто умру, — подумала ведьма. — Без посторонней помощи, умру — и всё. Шарик лопнул…"

— Я при вас не могу, — сказала она. — У меня не получится. Вы же ругаться будете! Я сама его сочинила, заклинание, а оно почему-то работает. Но при вас у меня не выйдет! Олег Витальевич, я же потому и здесь, что у меня способности!

— Конечно-конечно, — согласился куратор. — Вот и продемонстрируйте. Если взлетите самостоятельно, слова больше по этому поводу не скажу, обещаю вам. Если же нет, не обессудьте. Тогда мы будем разговаривать совершенно иначе. Прошу.

Ведьма уселась на стул и с отчаянием уставилась на кусты. "Пушистый мой, полосатый, где ты?! Случиться бы тебе неподалёку!"

— Стульчик, стульчик! Не робей! Вниз… Вверх неси меня скорей!

Стул, понятно, и шевельнуться не подумал. Наверное, оно и к лучшему, сообразила ведьма, ведь появись пушистый-полосатый поблизости, Олег Витальевич его учует! Она покосилась на куратора и громко продекламировала:

— Ты помчись как лепесток через запад на восток! Через север, через юг! Никакой не сделав круг!

У Олега Витальевича дрогнули губы, и он отвёл от воспитанницы взгляд. Подумаешь! Стишок как стишок, ничего смешного…

— Через семь морей и гор! Я хозяйка, а не вор! Словно Сивка, словно Бурка, словно Вещая Каурка, поднимайся и лети! Я считаю до пяти!

На этих словах лицо куратора окончательно утратило сходство с вампирским и приобрело на редкость глупое выражение. Удивлённая такой переменой, ведьма даже не сразу сообразила, что происходит. Впрочем, Олег Витальевич справился с собой в мгновение ока и поймал взлетевший стул за подлокотник.

— Поздравляю, Заворская, — утомлённо сказал он. — Способности ваши выше всех похвал.

— Да, — неуверенно согласилась ведьма. — Можно, я теперь спрыгну?

Куратор снял её со стула и поставил перед собой. Стул повисел-повисел и плавно двинулся дальше — вверх и вбок, огибая общагу. "Устал, бедняжка, от экспериментов, домой захотел… — подумала Ольга. — А уж господин учитель до чего устал, наверное, — от меня гениальной…"

Господин учитель, задрав голову, провожал стул печальным взглядом.

— Решётку, что ли, на окно поставить… — пробормотал он задумчиво.

— Я больше не буду, — сказала ведьма. — Олег Витальевич…

— Что, сударыня?

— А почему их нет? Решёток?

— Принцип свободы личности, Оля, ограничений не приемлет, — сказал куратор. — Такая вот беда…

— Зато вам бы легче было, — великодушно указала ведьма.

— Это вряд ли, — усмехнулся Олег Витальевич. — Сидели бы вы, к примеру, за той решёткой, развивали свои таланты не по дням, а по часам, пытаясь прутья выломать… А я, вместо того, чтобы химией с вами заниматься, нейтрализовывал бы последствия ваших неумелых попыток. Неописуемые, поверьте, бывают последствия!

— Но вы же и так…

— Вот и мне сдаётся, что я и так… — сказал Олег Витальевич. — Вы идите, сударыня. Идите заниматься. Стул у вас есть теперь…

Ведьма сделала маленький шажок и остановилась. Было ясно, что ни ругаться, ни морали читать куратор сейчас не в силах: удобнейший момент для беседы! Отвлечь любимого учителя от печалей, задать между делом важный вопрос…

— Олег Витальевич… А вы были в Антверпене?

— Нет. В Антверпене не был.

— А в Норвегии?

— Проездом…

— Говорят, там очень много гномов — и в Антверпене тоже, правда?

— Полным-полно, сударыня, и все — в красных колпачках.

— Вы всегда смеётесь, а я ведь не просто так спрашиваю! Олег Витальевич, а скажите, здесь есть гномы? Вот фонарщики — они же гномы? Те, что у нас на ограде живут?

— Кто живёт?!

— Фонарщики! Ну, в домиках с фонарями…

— Ах, в домиках! — сказал куратор, округлив глаза. — Видите ли, Ольга Сергеевна, ваш покорный слуга — всего лишь скромный преподаватель, а мир так велик!.. Может быть, и живут — в домиках… Отчего бы и нет… Но мне об этом ничего не известно.

— Они очень славные, — поделилась ведьма. — И тоже в красных колпачках. Жалко, что вы не знаете.

— Я с вами с ума сойду, Заворская, — сказал куратор. — Вот это мне известно в точности.

— Все так говорят, — вздохнула Ольга. — Я уже загоржусь скоро…

Шутки шутками, но для гордости имелся и настоящий повод — ещё какой! Вернувшись к себе и обнаружив стул на законном месте, ведьма немедленно занялась экспериментами. Стул почти не артачился: поднимался и опускался где-то на половине заклинашки. С креслом оказалось труднее — подлетело всего-то на полметра, а опускаться не пожелало вовсе. Тяжелое, наверное, решила ведьма, но если практиковаться… Она влезла в зависшее кресло с учебником истории и принялась пересматривать свои планы. Если уж она такое умеет, можно, если что, и без преподов обойтись! В железном замке, надо думать, и окна есть, и стулья найдутся. Подхватим кролика за белы ушки — и good bye, my love, good bye! Нам не страшен серый волк!

А кто-то тем временем повторял утренние ведьмины манёвры, кидая в окно камешки. Створки были распахнуты настежь, и камешки беззвучно тонули в ковровом ворсе. Только шестой или седьмой попал, наконец, ведьме в плечо.

Андрей!

Но нет — Андрея под окном не было.

У фонтана стоял Никита Делик.

Страшно сказать, в какие места приводит нас порою нужда в информации! А уж совать свой нос в замочную скважину этой спальни — немалый риск! Самоубийственный! Потише, господа, что ж вы как слоны… Ещё тише!..

— Да подожди же, право! Я серьёзно спрашиваю!

— Да-а, дорогая…

— Фарид!

— Да, дорогая.

— Я спросила.

— Да-да. Ты спросила о шайской ванили, и мы должны обсудить твой вопрос всерьёз и сию секунду… Сдаюсь, Кора, сдаюсь! Но что за дикие мысли посещают тебя среди ночи!

— Ничего обсуждать мы не станем. Скажи мне — да или нет?

— Отчего же — "нет"? Что может быть приятнее для потерявшего голову мужчины, чем исполнить каприз любимой! Особенно в данный конкретный момент… Я говорю "да". Сколько тебе нужно? Фунт? Десять? И, может быть, всё-таки утром? Безусловно, если эта экзотика требуется немедленно, я готов! Ты довольна?

— М-м… Я не настолько жестока… Меня устроит вечер. Уже понедельник… Скажем, каждый вечер понедельника. Три четверти фунта. Обещаешь? Нет-нет — сначала обещай!

— Хар-шмейс — вот сумасшедшая ведьма!.. Я обещаю! Я клянусь! Три четверти фунта шайской ванили вечером понедельника — сегодняшнего и во веки веков!

— Благодарю, любовь моя. Теперь слушай дальше.

— Кора…

— Помолчи. Praemonitus praemunitus[38], Фарид. Дело в том, что после нашей беседы я потеряю своего поставщика.

— И вооружаешься… Понимаю…

— Стало быть, в пятницу я получила последнюю партию ванили…

— Мизерную, надо полагать…

— Убери руки и не перебивай меня!

Мужчина повиновался, а когда женщина закончила говорить, прижал её к подушкам и задумчиво спросил:

— Позволь полюбопытствовать, дорогая… Если бы я не имел возможности добыть тебе шайской ванили, ты что же — оставила бы меня в неведении?

— Разумеется, — уверила его женщина. — Какие дикие мысли приходят тебе среди ночи!

"…что пушистый Лёхин посланец на ученика, увы, не тянет. Слуга — он и в Африке слуга: почтительный и вышколенный аж на уровне рефлексов. А учителя через слово хозяином называть — это вам как?.. Редкостная сука, однако, наш старый знакомец — куда там гимназийским иезуитам!

Впрочем, если учесть, что он им коллега — пусть и бывший…

Ну, мы, джедаи, тоже не пальцем деланы.

"Есть ли у вас план, мистер Фикс?"

Имеется, судари мои! Ещё как имеется!.. Вот ведь вышла таки польза от наших частных уроков! Ну, и химику спасибо — за паршивый шмон!.. Осталась у меня одна штучка — и весьма полезная. А уж в родном-то квартале ей вообще цены не будет!

Кстати, в родной квартал мне следует просто бегом бежать. Дела у меня там накопились… И не поминайте, господа, про ковбоя Джона! Ковбой джедаю не чета. Внутренним голосом джедая глаголет Сила!

Сон этот, опять же. Ценный сон, знаковый. Сказал бы — вещий, да сглазить боюсь. Вот сбегаю к родным пенатам — и глянем…

Но побегу я во вторник. Сегодня праправнук Оби Ван Кеноби никуда не побежит. Будет он учиться до ночи и трахаться до утра, а прочие… действующие лица… как-нибудь обождут.

Завтра, завтра, не сегодня, так лентяи говорят… Свинство, конечно, но ведь и не я один тут свинья. Хорош и змей мой: вызвать сюда маленькую девчонку для спасения собственной шкуры — куда как благородно! И господа маги хороши: уж им-то бывшего коллегу отследить и меры принять — как два пальца об асфальт! А может, и не два. Может, и все четыре. Но, сдаётся мне, они просто происходящего всерьёз не принимают — что странно. Что возвращает нас к гнусным подозрениям об откорме овец — и тогда уж впору в петлю лезть. Дяденька Шевалье, по крайней мере, со своими хомячками честен…

Да провались оно всё — не хочу я об этом думать! Могу я хоть день об этом не думать?!

Вот день — могу. Если верить Флюку (а я верю Флюку) — господ магов беспредел уже достал: перекрыли они все каналы, порталы и чего там у них ещё… Стало быть, барышне моей в ближайшем будущем уйти к шайтану в зубы попросту не удастся. По крайней мере, самостоятельно — и на том спасибо!

Законы жанра гласят, что с принцессами в конечном итоге всё должно быть в полном порядке… в полном порядке.

Какое-никакое, а утешение. Без утешений мне сейчас никуда. До зарезу нужны. Как вода в пустыне. И пиво с бодуна. Неплохо бы и змеюка моего незабвенного утешить: флаги, мол, подняты, доспехи надраены, курки взведены… слово за слово, белкой по столу…

Милейший анекдот, господа, — не английский, но по поводу:

"Едет ковбой Джон мимо дерева, а внутренний голос ему и говорит:

— Стой! Под этим деревом клад! Копай, лопух! Богатым станешь…

Ковбой копает — в натуре, клад!

Внутренний голос:

— Ни хрена себе!!!"

Вот любопытно: друг мой лепший тоже к внутреннему голосу прислушивался, когда в ученики определялся?.. Не дослушаться бы и мне до пушистой шкурки…

И ещё любопытно: отчего это сказочка наша под завязку набита всяческой фауной? Кролики, белки, тигры… слоны! А также лошади — белого цвета и женского рода. Зоопарк, быть мне белкой! Белкой, белочкой, хомячком, а лучше бы — крокодильчиком, хотя крокодилы в том железном замке навряд ли водятся. Из соображений безопасности. Опять же не смешно. То ли дело — кролик! Глазки пуговками, хвостик шариком, обхохочешься…

ДЕ-Е-ЕРЬМО-О-О!!!!!!!!!

Ничего, ваше величество. Уж в гимназии тебя от хвостика быстро избавят. Мы ещё будем вместе физику зубрить. Я, ты и звезда наша — каков анекдотец, а?.."

Сон, сплетённый на замену мороку, оказался столь глубок, что записку любимой джедай прочитал только в полдень — а значит, поиски барышни были бессмысленны по определению. В отличие от джедая, барышня знала, куда и когда ей нужно явиться. В то же время и в то же место, по слову пушистого подмастерья. О времени можно было только гадать, и Андрей был уверен, что уже опоздал, — но вот место… Попытка не пытка! И он отправился в шляпный салон

С кем джедай имеет дело на сей раз, стало ясно уже на пороге. Впрочем, дальше порога его и не пустили. Тот, кто скрывался под личиной госпожи ведьмы во время частных уроков колдовства, сделал бы честь любому театру: сыгранный им образ совпадал с прототипом до мелочей. Но в мелочах же и отличался — настоящая госпожа Элис послала Андрея гораздо дальше Серой Зоны и в самых непарламентских выражениях. Уповая, что она послала по тому же адресу и барышню, Андрей кинулся на площадь Ленина — к упомянутой Ольгой тринадцатиэтажке.

Лифт работал безотказно: послушно возил джедая по этажам и никакой магической сущности проявлять не желал. Джедай не сдавался около получаса. Давил на кнопки, простукивал стенки, отчаянно матерился и даже нарисовал острием неактивированного меча вторую дверь, следуя примеру принца Корвина и Эдди Дина. Бесполезно!

Потеряв надежду, Андрей покинул лифт и уселся на лавочку у подъезда. Больше идти было некуда; подкуривая одну сигарету от другой, он обдумал плюсы и минусы обращения к преподам. Плюсы были жирными и чрезвычайно утешительными, но первый же положенный на чашу весов минус спровоцировал жесточайший приступ депрессии. "Предположим, что барышня изложила в записке правду — чистую правду и ничего, кроме правды, — рассуждал он. — Тогда у нас выходит так: я, значит, — к преподам, преподы — к бывшему коллеге, а тот, сволочь, — бегом следы заметать. Нет тела — нет дела. Двух тел, точнее…"

Оценив минус, Андрей подошёл к грани истерики, но тут около лавочки появился Флюк.

Флюку джедай был теперь обязан по гроб жизни. Лапки мыть и воду пить — ныне и во веки веков. Флюк был добрый вестник, рыжий в полоску ангел и благодать во плоти, а впридачу к этому — обладатель недюжинного ума и глубоких познаний в области психологии, сумевший вернуть джедая к жизни одной короткой фразой — сообщив, что Ольга в гимназии. Всё, сказанное тигром далее, значения уже не имело. Андрей откинулся на спинку лавочки и по лавочке растёкся, издавая нечленораздельные благодарные возгласы. Достучаться до него тигру удалось с большим трудом.

— Ольга в гимназии, — втолковывал рыжий. — Она была в одном тайном месте, безопасном, как кабинет вашего директора, но там её нашёл куратор. Нашёл и отнёс в гимназию, прямо на руках. Я, мряф, лично за этим наблюдал! И постели ваши прибрал, так что никто не в курсе, где вы ночевали! Но опять свалить из гимназии она может в любой момент. Не проблема.

— Если б я был её куратором!.. — простонал Андрей. — Бронированная камера — и ключ утопить!..

— Не станут ваши преподы этого делать, — сказал Флюк. — Поди ты запри дурака необученного — он тебе такого натворит! Не оберёшься! Да на вас оскалиться не по делу себе дороже — сработает как катализатор, врубаешься?

— Чушь собачья, — огрызнулся Андрей, лелеявший мечту о камере бережней, чем последний заныканный сухарик.

— Нет, — сказал Флюк, — это не чушь. Это принцип свободы личности. Вы же тут все — латентные маги, и все — козявки сопливые! Сила есть, ума — с фонарями не отыщешь! Не игрушки! А пока вы думаете, что сами себе хозяева, ваши способности мирно дрыхнут себе… Тонкий такой мутабор, понял?

— Хрен с ним, с мутабором! — сказал Андрей. — Лучше скажи, с чего ты взял, что Ольга уйдёт опять? Она ведь сегодня не сумела…

— Не сумела, — согласился Флюк, — зато договорилась. Это теперь вопрос времени, и зависит он отнюдь не от Ольги. Так что, рыцарь ты хренов, надо дежурства поделить. И глаз с неё не спускать!

Андрей был согласен глаз не спускать. Он был вообще на всё согласен. Даже самочувствие Белого Кролика на тот момент не волновало его ни капельки, хотя Флюк попытался утешить и тут, предположив, что кроличье дело образуется как-нибудь само собой.

— По законам жанра, — подтвердил джедай, и они принялись составлять график охраны барышни на текущий день.

Время до ночи досталось Андрею, потому что Флюк должен был бежать по делам и уже опаздывал. Андрей, вздыхая, покивал. Рыжий выглядел измотанным донельзя — видно, устройство безопасного места для хозяйки встало ему недёшево. Спать завалится, к гадалке не ходи. Говорить это вслух джедай не стал, но рассыпался перед тигром в благодарностях. И на предельной скорости рванул в гимназию.

Барышню он нашёл в своём рокарии.

Барышня учила геометрию в компании Никиты Делика. Зрелище трогало до слёз: прилежные школьники, не желая упускать последние тёплые денёчки, сидели на травке, уткнувшись носами в учебник. Ольга догрызала карандаш и выглядела очень довольной, Никита, вооружённый циркулем, оформлял на листочке решение задачи. На камне были разложены бутерброды, и стоял графин с соком. "Мне снилась осень в полусвете стёкол, друзья и ты в их шутовской гурьбе, и, как с небес добывший крови сокол, спускалось сердце на руку к тебе…"[39]

Андрей налил себе сока, выбрал самый большой бутерброд и поинтересовался успехами. Такое поведение стоило ему немалых трудов. Отчаянно хотелось вышвырнуть Никитоса из рокария, схватить прилежную школьницу в охапку, осыпать ругательствами и поцелуями, а потом завалить на травку, даже и не тратя времени на раздевание… Хотя — корсет уж точно лишний, да и количество юбок… Он одёрнул себя и вслушался в глас народа. Народ оказался прав, решив, что одна голова — хорошо, а две просто прекрасно, и взял новую теорему на абордаж в течение часа. Вглядевшись в листочек, Андрей потребовал объяснений. Ему объяснили, в два голоса и с великим энтузиазмом. В голосах отчётливо слышалась уместная гордость.

— Ай, молодцы! — похвалил Андрей — Кто бы мне ещё предыдущий параграф растолковал!

— Я могу, — скромно предложил Никита.

— А я не могу, — сказала барышня, — у меня история висит.

— Историю тоже не помешало бы, — сказал Андрей.

— Я тогда за учебником сбегаю, — сказал Никитос.

— И за пирожными, если не трудно, — сказала барышня, и Никитос убежал, а барышня захлопнула книжку и твёрдо посмотрела Андрею в глаза. — Прости меня, пожалуйста, — сказала она.

— Ночью, — сказал Андрей, напрочь забыв о дежурстве и Флюке. — Я прощу тебя ночью, ладно?

— Ладно, — сказала барышня и разулыбалась так, что он всё-таки схватил её, а потом, позже, они услышали треск кустов, и в рокарий пролез Никита, нагруженный здоровущим свёртком и стопкой учебников. Барышня вырвалась, а Никита залился краской.

— Ребята, — жалобно сказал он, — я вам, конечно, мешаю, но, может, позанимаемся хоть немного? Ведь вас исключат! Ну нельзя же так!

— Историю принёс? — спросила барышня.

— Я и физику с алгеброй принёс, — буркнул Никита.

— Отлично, — вздохнул Андрей, — только можно я поем сначала?

— Тут мясо в горшочках, — сказал Никита, распаковывая свёрток.

— А пирожные? — с негодованием спросила барышня. — Пирожные там есть?!

Никитос был прав: тянуть с учёбой возможным не представлялось. Исключить, может, и не исключат — пока! — но вот быть персонажем картины "Опять двойка" Андрею порядком надоело. Тем более что маму, сестричку и собачку с картины успешно заменял господин Демуров. Особенно собачку — бойцовскую такую, оскалившую большие ядовитые зубы…

Они учились до самого вечера и разошлись с чувством выполненного долга.

— Ложись-ка ты спать сейчас, — сказал Андрей, проводив барышню до интерната.

— Да уж придётся. Что-то я совсем…

— Я подойду ровно в час. Проснёшься?

— Флюк разбудит, — сказала Ольга, и они расстались, так ни о чём и не поговорив.

В половине первого ночи к Андрею прилетел на сосновой ветке рыжий тигр. Излучая самодовольство, тигр сообщил, что дежурство принял. Барышня спит и будет спать до самого утра, даже если поливать её холодной водичкой.

— Вот и славно, — вздохнул Андрей, — только знаешь что, давай завтра ночью я буду дежурить — часов до пяти. А потом уж ты — договорились, рыжий?

— А ты похотливый, — заметил Флюк.

— Грешен, — сказал Андрей, — но твоя хозяйка не возражает.

— Утром будет снег, — сказал Флюк, — пойду, одеяло ей подоткну.

— Какой там снег, — возразил Андрей, страшно завидуя тигру.

— Белый и холодный, — съязвил Флюк

И ведь не обманул, синоптик хвостатый!

Снег, запертый в ноябре (где-то между средой и субботой) решился на побег в понедельник, ещё до начала занятий.

Он падал крупными хлопьями, неспешно и со вкусом. Он укутал белыми шубами роскошную флору гимназийского сада. Он запорошил мраморный цилиндр великого сказочника, он вился вокруг его чернильницы, но проникнуть в неё не мог — на чернильнице прочно и недвижимо сидел здоровенный ворон.

Ворон, видно, работал у чернильницы зонтиком. Обязанности его были несложны, и ворон, склонивши голову набок, неодобрительно посматривал вниз. Там, внизу, прятались за деревьями у входа в столовую гадкие и невоспитанные, но очень прилично одетые мальчишки. Мальчишки кидались снежками в спешащих на завтрак юных барышень. Барышни, имевшие понятие о хороших манерах, делали вид, что не замечают обстрела. Затянутыми в перчатки ручками они небрежно стряхивали следы безобразия, кутались в меховые воротники и тонко улыбались: в точности как сделала бы это на их месте великолепная мадам Окстри. Сама мадам, сопровождаемая в столовую грозным математиком, избежала снежных ранений, а вот с фрау Бэрр пущенный меткою рукой снежок сбил шляпку.

— Кр-риминал! — каркнул с чернильницы ворон. — Др-рать кр-рамольника!

Водрузив шляпку на место, фрау покосилась на советчика, и ворон, переступив с лапы на лапу, сдал позиции.

— Ак-кур-ратно др-рать! — предложил он тоном ниже. — Кр-рапивой…

Фрау фыркнула, осмотрелась и, безошибочно определив дерево, за которым стоял "кр-рамольник", едва заметно повела бровью. Дерево послушно встряхнулось, в секунду обрушив на крамольника снежную лавину.

— Сугр-роб! — оценил ворон. — Кр-расота!

— Доброе утро, Виктор, — величественно сказала фрау, минуя сугроб.

— С первым снегом, фрау Бэрр! — ответствовал сугроб, изображая низкий поклон.

Шедшие сзади барышни, утерявши от восторга сходство с идеалом, радостно хихикали.

Ах, как хороши они были! Как изящны! Стремительны в движеньях! А эти губки, эти носики, прячущиеся в мехах! Эти ножки в узких ботиках, мелькающие под юбками! Но чудесней всех та, откинувшая капюшон зелёной накидки, та, что лепит снежок, оглядываясь по сторонам в поисках цели! Кого удостоит она вниманьем, кого отметит — но, несомненно, лучшего…

Андрей, уже успевший позавтракать, наблюдал снежную идиллию из окна учебного корпуса. Идиллия навевала мысли исключительно приятные и поэтичные: "Милая девочка, звезда моих ночей, я любуюсь тобою сверху, сквозь прозрачное оконное стекло, я знаю — ты ищешь меня, и, переполненный счастьем…"

Милая девочка размахнулась от всей души, и Андрей едва не свернул шею, пытаясь разглядеть избранного. Не удалось: поганый обзор из этого окна! Расплющив нос об стекло и сам того не замечая, он проводил любимую взглядом, сколь смог, и расстроился: "Чего я, спрашивается, на улице её не ждал? Так ведь страшно подумать, судари мои, — а ежели не сдержусь?! А ежели подхвачу на руки при всём честном гимназийском народе? А ежели целовать начну прилюдно?! Нам, школярам, невместно…"

Мимо каменного Андерсена проплыл последний девчоночий портфельчик, самостоятельно догоняющий владелицу, и Андрей, подхвативши свой кейс, торопливо покинул пост наблюдения. Кейс был тяжёленький, и Андрей расстроился вторично: вот за что барышням такое счастье — сумок не таскать? С нарядами не сочетаются? Натуральная дискриминация по половому признаку!

Ущемлённый в правах, он лёг животом на перила лестницы и поехал вниз вместе с кейсом. Кайф оказался потрясающий: тот же самый, что в школе, а значит, действительно стоящий! Перила, правда, широковаты, и жаль, что мраморные. На деревянных скольжение лучше — на деревянных, узких, изрезанных перочинными ножиками…

На середине пролёта кайф был безжалостно прерван — твёрдою мужскою рукой.

— Дозволено ли мне будет полюбопытствовать, господин Карцев, сколько вам лет от роду? — спросил сэр Шелтон, продолжая удерживать его за плечо.

— В мае пятнадцать исполнилось, господин учитель, — печально ответил Андрей, не солгав ни на грош. Мало ли — в каком мае! Может, и в этом, поди теперь разбери…

— Невероятно, — сухо сообщил историк и отправился дальше.

Дальше по лестнице Андрей спускался ножками, несколько поумерив эмоции. Он полностью разделял сомнения историка и был бы не прочь с кем-нибудь проконсультироваться по поводу своего возраста. Желательно с врачом-психиатром. Может, это подсознание к подростковому телу адаптируется? Недурная мысль, но обсудить её, увы, не с кем. Как и остальные насущные проблемы. "Вот змея моего выдерну, — подумал Андрей, — тогда уж всё обсудим. И возраст, и магию, и чувства мои неземные, и день завтрашний, и день вчерашний…"

К обеду от снега и следа не осталось — растаял. Только вяз, живущий перед окном кабинета математики, не пожелал расстаться со снежною шубой. Вяз был — словно из новогодней сказки, и ворон перебрался с каменной чернильницы на его ветки, а сразу после уроков к ворону присоединился Санька Горленко. Сидя рядышком на уровне четвёртого этажа, ворон с орнитологом клевали печенье и вели неспешную беседу, игнорируя скопившихся под вязом преподавателей.

— Сил моих нет, — пожаловался латинист господину директору.

— Но ведь уже не стая, сударь, — утешил директор, пыхая трубкой. — По мне, так прогресс налицо…

— Александр! — воззвал господин Крессир. — Слезайте немедленно, горе моё!

— Одну минуточку, господин учитель! — откликнулся Санька.

— С другой стороны, коллеги, — рассудительно сказал мистер Хендридж, — нужно радоваться, что мальчик ещё не умеет летать. Вы только представьте!..

— О да, — нервно сказал латинист. — Представляю! Александр!!!

— Полагаете, не умеет? — задумчиво спросил директор. — И каким же, по-вашему, образом он туда забрался?

Господин Крессир, приподнявшись на носках ботинок, попытался дотянуться до нижней ветки, потом окинул взглядом мощный ствол и опечалился совершенно.

— Ах, как же нам повезло с нынешним первым курсом, господа! — воскликнула мадам Окстри. — Изумительные таланты!

— Преувеличиваете, мадам, — заметил мистер Хендридж. — Это счастье улыбается нам из года в год.

— Великолепно работаем! — подтвердил директор.

— Кр-расота! — каркнул ворон, покидая вяз. — До встр-речи!

О дальнейших визитах ворона наша история умалчивает, но след его в гимназии сохранился — в кондуите, не к субботе будь помянуто. Та ещё вышла запись!

Перевал понедельника во вторник застал джедая в рокарии за устройством любовного гнёздышка.

Холодно не было — даже в лёгкой куртке, а только ноябрь есть ноябрь. Инквизитор или соратник — без разницы! Памятуя о ноябрьском непостоянстве, джедай хлопотал как хомяк: два одеяла, подушка, постельное бельё, полотенце и фляжка с сухим вином. Меч за поясом, презервативы в кармане. Полный джентльменский набор.

В гимназийском саду имелась и ещё пара-тройка местечек, в коих счастливая парочка могла бы провести часок другой, не слишком опасаясь быть застуканными с поличным. Но от добра добра не ищут. "По крайней мере, в рокарии меня ни разу не ловили", — подумал Андрей, оглядывая плоды своей деятельности. Гнёздышко вышло славное — то есть, для отдыха на природе.

Ключи от квартиры он спрятал в ящике стола — вместе с мечтою об удобном диване. Квартира имела один, но очень серьёзный недостаток: находилась за пределами гимназии. До квартиры нужно было ДОЙТИ. Дойти и вернуться. "Безумству храбрых поём мы песню!"

Боялся джедай, конечно, не за себя. Вчерашний морок изменил для него многое; визит в тридцать четвёртый квартал был обдуман в подробностях и долженствовал состояться в самом скором времени. Но барышня в эти планы не входила ни при каком раскладе. Исключено! Вот настругаем сучьих колдунов на щепочки для растопки — тогда и займёмся любовью в нормальных условиях. Ну а ежели топить камин будут наследником джедаев — и вовсе волноваться не о чем…

Джедай потянулся к фляжке, но тут же её и отставил. Сладкое — женщинам и детям. "Схожу-ка я водки глотну!" — подумал он и двинулся на террасу элитного клуба алкоголиков. Не пьянки ради, а тонуса для. До свидания оставалось ещё целых полтора часа.

Никого из членов клуба на террасе не обнаружилось — зато имелись следы начатого и в самом начале прерванного заседания. Андрей плеснул в чашечку водки и зажевал дозу тонуса сосиской. "Куда ж это народ унесло, интересно, — и когда они вернутся? Может, тревога была? Или, боги упаси, облава?! И народ шатается по саду, решившись сменить дислокацию — не комильфо! А ну как им мой рокарий приглянется?! С другой стороны — водку бы с собой забрали…"

Полный опасений, он отправился на поиски народа и вскоре, неподалёку от учебного корпуса, услышал подозрительный шум и голоса. Громкие голоса, ни от кого не скрывающиеся, — вон там, за эвкалиптовым кустарником… "Точно поймали!" — подумал Андрей, подбираясь поближе.

Встав на четвереньки, дабы пролезть в заросли, он зацепился за ветку. Ветка держала крепко. Пару раз дрыгнув ногой, джедай обернулся и с изумлением уставился на почётного председателя элитного клуба "А" господина Кларренберга.

Почётный председатель выпустил его штанину и прижал к губам палец.

— Приколоться хочешь? — спросил он шёпотом. — Лезь сюда. Только тихо!

Члены клуба почти в полном составе рядком лежали меж эвкалиптов, раздвинув перед собою листики. Зрелище, отвлёкшее членов от заседания, несомненно, стоило дорогого, и Андрей, снедаемый любопытством, шлёпнулся животом на землю рядом с Витькой Бельским.

— Ух ты!

— Тише! — шикнул Витька.

На газоне, в трех десятках метров от зарослей, в ярком свете луны играли в футбол.

Четыре на четыре: семеро взрослых дядек и один хлопец. Хлопец был в бриджах, кедах и кепке с длиннющим козырьком — лица не разглядеть. На спине футболки — огромной, размера на четыре больше, чем нужно! — цифра "9", и цифра эта была на поле единственным намёком на форму. Дядьки щеголяли закатанными до колен штанами и выбившимися из штанов рубашками. Один из дядек рубашку скинул вовсе, за плечами другого вился по ветру галстук. Сваленные кучками сюртуки служили воротами. Впрочем, играли дядьки совсем недурно — и с великим азартом! Но голоса, голоса!..

— Мазила! — Пасуй! Пасуй, я открыт! — Куда ведёшь?! — Офсайд! — Офсайд, офсайд!! — Где вам офсайд?! — Был офсайд! — Не было! — Да вышел!! — Не было!! — Ках шмейс!! — Время! Играем!

"Глюки, — понял Андрей. — Не может этого быть, потому что никогда этого быть не может. Глюки — к психиатру не ходи…"

— О дают! — восхитился Клаус. — Ага, пошли, пошли!.. А ведь был офсайд!

— Судью на мыло! — подтвердил Бельский. — Смотри, смотри!

— А кто судья-то? — спросил Андрей.

— Мелкий рулит — нечестно…

Неправедному судье мстили — и мстили жёстко! Роняли хлопчика как хотели! Но хлопчик и сам был не промах — разбежавшись, полетел ногами вперёд, выбивая мяч, нападающий рухнул, взвыл и схватился обеими руками за голень.

— Подсечка! — Не было! Сам запнулся! — Подсечка была! — Шрасс-цеш, театр! — Штрафной! Штрафной! — Не было! — Да подсечка! — Он сам! Сам! — В ноги била! Штрафной! — Не было! Играем!

Пострадавший вскочил и рванул за мячом, развернувшись лицом к кустам, и был он — директор гимназии, а следом — волосы дыбом, галстук за спиной! — господин Демуров, а вон тот… Тараном прёт, тараном!!

— Да куда ж ты лезешь! — простонал Бельский. — Ты ж утюг! Тебе ж массой брать! Эх, борода!..

Бородатый "утюг" — это Хендридж, а на дальних воротах, без рубашки, — ого, какой прыжок! — Олег Витальевич…

— Пасуй! Мне пасуй!!

"Но хлопец-то, хлопец чей будет, позвольте осведомиться?! — подумал Андрей и тут же отвлёкся. — Ай, в коробочку, в коробочку его взяли! Ого! Ого! Подсечка опять! — нет, не было! У-ух ты! Пасуй! Демурову пасуй, не пацану! Эх!.. А хорошо ведёт, собака! Давай, парень! Давай! Дава-ай!"

— Хааршенцирсшмей! — Дырка! — Ццеш-шенцсмей! — Третья штанга!

Хлопчик прыгал посреди поля как на пружинах, размахивал руками и орал, надрывая голос:

— Гол! Го-о-ол! Дырка! Олежек, ты дырка, дырища! Время! Го-о-ол! Время вышло!

Стащив с головы кепку, он швырнул её вверх, и болельщики в кустах разинули рты, глядя, как на спину хлопчика, закрывая жирную девятку, падают длинные светлые волосы. Мадам!!!

— Го-о-ол! — заливалась великолепная лингвистка. — Всухую вас сделали! Суслики норные, невылитые! Тряпочный мячик погоняйте! Дилетанты!

— Мать твою ж в белку… — пробормотал Витька. — А вроде полнолуние прошло…

— Как забила-то! — млел Клаус. — Как забила!..

Футболисты тем временем принялись разбирать ворота и заправлять рубашки. Директор, согнувшись, растирал ушибленную ногу и морщился. Мадам пыталась нахлобучить свою кепку на неудачливого вратаря, химик уворачивался, огрызался и никак не мог попасть рукою в рукав. А вот Демуров, возившийся с галстуком, уже посматривал на кусты, и болельщики, опомнившись, быстро покинули трибуну.

Обсуждение игры продолжилось на бегу; бежали, разумеется, в зал заседаний.

— Всухую!.. Так я не понял — они на время играли, что ли?

— Они ж и орали — время, время…

— За мадам следует выпить!

— Зря они её — судьёй! Как она — директора — в ноги!

— Но как забила!

— "Дырка" — ха! Да никто бы такой мяч не взял! Бартез бы не взял!..

На середине пути Андрей догадался глянуть на часы и, торопливо распрощавшись, свернул к девичьему интернату — очень сожалея, что не назначил свидание получасом позже. Впечатления бурлили, плескали через край и требовали мужской компании. "Бабе разве объяснишь?! — возбужденно думал он. — Но Бартез бы взял! Ведь взял бы!.. Но каковы лорды-то! Часто они так развлекаются, вот что любопытно! Иезуиты! Волки манерные! Демуров-то — галстук на спине! — а я на днях узел ослабил в столовке, так криминалом счёл! Эх, жизнь наша школярская!.."

Барышня сидела на подоконнике: руки на затылке, нос в небо. Звезда считает звёзды. Джедай умерил шаг и залюбовался. "А и зачем ей объяснять, спрашивается? Шайтан с ним, с футболом…" — подумал он, лицемеря самую чуточку.

— А я на футболе был, — сказал он, подойдя под окошко.

— Тише! — шикнула Ольга и пропала с глаз, а потом в окне завис стул, покачался неуверенно и быстро двинулся вниз. Слишком быстро. Падал!

Андрей подхватил любимую на руки (стул покатился по клумбе) и в недоумении огляделся.

— А где Флюк?

— Дрыхнет, — сказала барышня. — Просил разбудить, когда вернусь.

— А как же ты без него?.. — спросил Андрей, поставив её на землю.

— Сама, — сказала барышня.

Футбол вылетел из головы окончательно.

— Научишь меня?

— Не знаю, — с сомнением сказала Ольга. — Я ещё не очень умею…

— Ты очень! — уверил Андрей и потащил её прочь от общаги. — Я тут подумал… — сказал он, заворачивая в аллейку. — Если ты не против… Давай в рокарий пойдём, а? В тридцать четвёртый пока доберёмся, сколько времени потеряем, туда, назад…

— Боишься? — спросила барышня.

— Боюсь, — сказал он. — И времени жалко. А в рокарий я вино притащил… и одеяла. Рыжий точно спит?

— Тепло-то как! — сказала барышня.

Оценить устройство гнёздышка барышня не успела. Да и про фляжку Андрей вспомнил только через час. Укутавшись одним одеялом, они стали поить друг друга, и курить вдвоём одну сигарету, и опять целоваться, а потом, выяснив, что одеяло давно тлеет, потушили пожар остатками вина, а потом — наверное, ещё через час — просто лежали, обнявшись.

— Я как подумаю, что утром на уроки идти… — со смешком сказал Андрей.

— Не хочу учиться, — сказала Ольга.

— Я тоже. Хочу жениться… Нельзя тут где-нибудь расписаться по-быстрому? Буду законный муж, подам в розыск, если что… Тебя же на днях похитить должны?

Ольга потянулась через его плечо и сорвала жёлтенький цветочек. "Любит, не любит, — подумал Андрей, глядя, как она раскладывает лепестки у него на груди. — Плюнет-поцелует… Замуж пойдёт, к чёрту пошлёт…"

— Сдал, предатель полосатый, — задумчиво сказала Ольга. — Надо же…

— Он тебя очень любит, твой полосатый.

— Я понимаю, — сказала Ольга. — А вышло — плюнул…

Она дунула, и лепестки полетели джедаю в лицо, облепив шею и щёки.

— Просто цветочек неудачный, — сказал Андрей, отряхиваясь. — У меня вышло: к чёрту пошлёшь.

— Нет, — сказала Ольга. — К чёрту сама пойду. А потом — замуж. По-другому никак не получается. Понимаешь?

— Американское кино у нас получается, — сказал Андрей. — Чур, я — Брюс Уиллис. А ты будешь пятый элемент. В наших условиях — чистой воды самоубийство. Хочешь поговорить об этом?

Ольга села, стащив с него половину одеяла.

— Мы же не в кино, — сказала она. — Я сама хотела тебе рассказать, правда. Флюк, он не догоняет просто. А я уже всё продумала!

— Ты мне только не ври, пожалуйста, — сказал Андрей. — Я что-то тоже не догоняю.

— Видел — я на стуле теперь могу летать?

— Причём тут это?

— Вот смотри! — сказала барышня. — Вот я туда попадаю, в этот железный замок, и веду себя очень мило… Да ты послушай! Сразу он мне ничего не сделает, если я буду милая, а я в первую же ночь — ну, может, во вторую! — забираю Лёшку…

И Андрей стал слушать и не стал перебивать: она объясняла очень убедительно. Это и впрямь был отличный план: вот так и вот так, и если она будет милой, и если… Он прикрыл глаза и явственно увидел: будет ночь…

Ночь, глухая, чёрная ночь (если не будет луны). Чёрные окна железного замка сливаются со стеною, но в одном мелькает луч фонарика, вырывается во тьму, и следом за ним вылетает школьная парта (если на окне нет решётки и заклятий). За партой, вцепившись друг в друга, сидят Лёшка и Ольга (если парта поднимет двоих). Они визжат от восторга и болтают ногами, счастливые и свободные (если не будет погони). А на краю парты (если согласится на побег) свернулся мохнатым клубком белка, который знает дорогу. Они летят, они опускаются в гимназийском саду — прямо перед учебным корпусом! — и враг, смирившись с обстоятельствами, пишет Бывшему Кролику рекомендацию на поступление в гимназию.

"И попросить директора, чтобы мы были в одной группе… Кому же я обязан своей рекомендацией? — подумал Андрей. — Уж не Чёрному ли Шевалье — вот бы посмеялись!.."

— Нормальный план, видишь? — сказала барышня, ободрённая его улыбкой.

— Вполне, — согласился он. — А ты уверена, что там решёток нет на окнах?

— Да хоть и есть! Там же белка — и остальные. Что они — решётку не уберут? Они-то там не только физику учат!

— Логично, — согласился Андрей.

— И вообще, это же всё на крайний случай, — сказала Ольга. — Если преподы очень уж задержатся. Но я не думаю, что очень. Олег Витальевич…

— Хороший план, — сказал Андрей. — Мне нравится. Только придётся внести одну коррективу.

— Какую?

— Да небольшую, солнце моё. Так, на крайний случай. Меня всё-таки сроки смущают. Расплывчато очень — в первую ночь, во вторую… Перестраховаться надо. Поэтому я вот что придумал: как только ты пропадаешь из гимназии, я сразу же сообщаю Олегу Витальевичу, где тебя искать. То есть, у кого. Словом, всё, что знаю.

Ольга вскочила, отшвырнув одеяло, и одеяло слетело с Андрея тоже, но накрываться он не стал. Заложил руки за голову, любуясь своей женщиной — голой, прекрасной и оскаленной. Ведьма, твою дивизию мать! Как есть — ведьма!..

— Ты опять! — сказала она очень тихо. — Ты же знаешь — он сразу узнает, если ты скажешь. Он Лёшку убьёт. Сразу убьёт!

— Побоится, — сказал Андрей.

— Он сумасшедший на всю голову, я же тебе говорила!

— Наши преподы — не сумасшедшие. Успеют.

— А если не успеют?!

— Всё это домыслы, звезда моя.

— Это не домыслы!

— Не будем торговаться, — сказал Андрей. — Пусть не домыслы. Но я сделаю так, как решил. Я хлопец не рисковый.

— Ты всё врёшь, — сказала Ольга. — Ты меня просто шантажируешь. Чтобы я испугалась и сидела в гимназии как пришитая. Вы меня достали все! Как вы достали!

— А ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? В натуре — кино и немцы!.. Проводить не нужно? Платочком помахать, а?

— Можешь не провожать, — сказала Ольга. — Я всё равно уйду, ясно тебе? А ты будешь молчать в свой платочек — иначе Лёшка умрёт, и ты это знаешь.

— Пусть умрёт, — сказал Андрей, и барышня уставилась на него как на привидение, но он не отвёл глаз.

— Классно, — сказала она, наконец. — Я рада, что ты меня так любишь. Спасибо тебе большое.

— Всегда пожалуйста. И нечего так на меня смотреть! Двоих мне не спасти — силёнок не хватит. Так что я тебя выбираю. Как папа дяди Фёдора.

— Кто-кто?.. — опешила Ольга.

— В мультике про Простоквашино, — объяснил Андрей. — Ему там мама ультиматум выставила: я или кот, помнишь?

— А-а, — сказала Ольга. — Так он же маму и выбрал, потому что с котом был мало знаком. Ты тогда неправильно выбираешь.

— Да по фигу мне.

— Угу… Только ты, Андрюш, обломаешься. Мне очень жаль, но это факт.

— Ты о чём?

Барышня неожиданно улыбнулась и села, и джедай улыбнулся тоже. "Нам бы обоим в разведчики податься, — подумал он. — Цены бы ведь не было. Немыслимое хладнокровие и безупречное самообладание. Настоящие шпионы. Высокий класс!"

— Я о Лёшке. Об Алексее Николаевиче Гаранине, — сказала барышня.

— И что же о нём? — спросил Андрей, продолжая улыбаться.

— Он мой отец, — сказала барышня и наклонилась за свитером, давая джедаю возможность удержать лицо.

— Я знаю, — сказал джедай, и она выронила свитер.

— Откуда ты знаешь?!

"Пушистый визитёр надоумил, ваше высочество! Впечатать иск по поводу условий контракта (а также подать заявление на розыск, а также настрочить жалобу о незаконном аресте — и так далее по тому же месту) могут только ближайшие родственники. Для жены и матери ты у нас мелковата, а сестёр у змея не было. Значит — дочь. Наследница мифических королевств. Виват тебе, принцесса! Капитан гвардейцев готов подтвердить присягу верности… И ведь похожа, шайтан меня, слеподыра, задери! Ноздри эти…"

— Белке понятно, — сказал он вслух.

— А белке не понятно, что из этого следует? — спросила барышня, и Андрей пожал плечами.

— Что он тебе очень дорог.

— Ага, — сказала барышня. — Это уж точно. Не то слово как дорог.

Она принялась одеваться, а джедай по-прежнему лежал, закинув руки за голову, и следил за процессом. Ночь шла к рассвету, рассвет обещал быть холодным, но на коже барышни блестел пот.

— Так вот, — сказала она, одевшись, и встала над джедаем, обхватив себя за плечи. — Твой друг и мой папашка — он мальчик, врубаешься? Мальчик Лёша. Ему нужно вырасти и встретить мою маму, а моя мама от него забеременеет и родит меня. А если мальчик Лёша умрёт, то она меня не родит. И даже если он не умрёт, а просто тут останется — то она меня всё равно не родит. И меня не будет. Я реально исчезну. Оп! — и нету. Две вероятности развития событий — слышал такое? Этот козёл его из прошлого выхватил — где-то там, где ты его потерял. А вообще-то я даже не знаю, как мой папочка выглядит. Даже взрослый — я его ни разу не видала. У меня даже отчество другое, не заметил? Я отчима папой зову. Врубился, умный бельчонок?

Холодно. Очень холодно. Кажется, никогда в жизни так холодно не было.

Ольга опустилась на коленки и заревела, уткнувшись джедаю в живот, а джедай продолжал лежать, не в силах пошевелиться. На лицо ему упала снежинка, скатилась каплей по щеке, и вторая упала, и третья, и это было правильно и уместно, потому что пришла зима.

Тюремщик ноябрь рвал на себе листья, ужасаясь бежавшему арестанту. Вчерашний скромник изменился в считанные секунды: метель, метель налетела на гимназийский сад! Метель-каторжанка, обезумевшая от свободы, танцевала брейк-данс на скатах крыш и мраморных скамейках, тормошила мальчишку, застывшего, оцепеневшего, как фонтанные статуи. "Ночью засыпало снегом твою печаль…" — прошептала она, желая утешить. "Это наше гаданье на коленках в снегу, — вспомнил мальчишка. — Мне — меха, а там я её сберегу…"

Но мехов, чтобы сберечь девочку, у него не было. Одеяло — да меч в изголовье…

Когда джедай добрался до интерната, ночь канула, сменившись рассветными сумерками: шесть часов. О сне и мечтать нечего — как, впрочем, и о тёплой постели.

Тёплую постель он скатал аккуратным валиком и оставил в рокарии: метели на радость. Метель радовалась, подвывала и мела вовсю. Снегу было уже по щиколотку, в кедах хлюпало. Зима. "Я замёрз, потому что зима, — думал по дороге джедай, стуча зубами и стараясь не думать ни о чём другом. — Это просто зима. Мне нужно в горячую ванну — согреться и доучить химию. А что до постельного скарба — перетаскаю тихонечко в обед и суну в шкаф. До вечера просохнет, а то и на чистое поменяется, очень удобно. Очень удобно здесь жить… Девчонка три месяца здесь прожила как на лезвии — и дальше будет на нём жить. Если будет жить… Но она будет жить! Это просто зима. Я убью его. Я не знаю, как, но я это сделаю! И тогда здесь будет очень удобно жить. Даже зимой…"

Смертельно хотелось водки. Завернуть на клубную терраску, отыскать в кустах запасы и напиться в хлам — до беспамятства, до жестокого похмелья. И в школу не ходить. Заняться поисками киллера для сучьего колдуна — только чтобы убить самолично, а киллер пусть подержит. Кинуться в ноги Демурову? Демурову нельзя. Никому нельзя…

Скользя подошвами по мокрому камню, он долез до своего этажа, толкнул прикрытую створку и встал коленом на подоконник. Какая ж, интересно, зараза озаботилась окном?! Спасибо, не на шпингалет!.. Тут он опомнился, поскользнулся снова и выпал бы, но зараза, закрывшая окно, оказалась начеку.

В комнате было темно и тепло, снег немедленно потёк ручейком за шиворот. Вырвавшись из рук спасителя, джедай встряхнулся как кошка. Снег обрушился на палас, а спаситель, издавши невнятный возглас, отскочил в сторону.

Загорелся торшер.

Демуров оглядел воспитанника и коротко скомандовал:

— Сию секунду переоденьтесь!

— Может, раздеться просто? — буркнул Андрей, скидывая куртку прямо на пол. Он был даже рад присутствию куратора: хоть отвлечься.

— Может быть, — сказал Демуров. Вид джедая явно вызывал у него глубокое и неодолимое отвращение. Лорд столкнулся с беспризорником. Андрей вспомнил лорда мчащимся по газону за мячиком и хмыкнул.

— Так вы определитесь, господин учитель, — сказал он. — А то холодно! Там, знаете, опять зима.

— Я вас на прогулку не отправлял, — парировал Демуров. — Порядочные люди зимними ночами спят под тёплым одеялом и не вынуждают своих преподавателей…

Он замолчал и посмотрел на тахту, и Андрей тоже посмотрел на тахту. Одеяла там, понятное дело, не было — зато был прикрытый пледом ворох одежды, при свете даже отдалённо не напоминающий спящего человека.

— Я закаляюсь, — сказал Андрей. — Сплю на свежем воздухе. Что — нельзя?

Тахта манила: тёплый плед, сухие штаны! Он прошёл к тахте, далеко обогнув куратора, и присел на самый краешек.

— Отлично знаете, что нельзя, — сказал Демуров. — И лжёте вдобавок.

— Конечно, — сказал Андрей, стаскивая кеды и носки. — А всё потому, что некоторые люди не спят зимними ночами и вынуждают бедных гимназистов врать и выкручиваться.

После этих слов лорд потерял дар речи, а беспризорник, пользуясь паузой, разделся до трусов, добыл из-под пледа футболку, а остальное запихал в шкаф — вместе с мокрыми шмотками и мечом.

— К вашим услугам, — сказал он, надев футболку. — Правда, я бы ещё ванну принял.

— Отложим пока услуги, — сказал Демуров. — И ванна подождёт. У меня к вам разговор, сударь.

— А разговор не подождёт?

— Боюсь, что нет. Извольте взглянуть на стол.

— А что с моим столом? — осведомился Андрей, выполняя указание. — Стол как стол…

— Вам письмо, — сказал Демуров. — Видите?

Письмо, отчего же — письмо?.. Просто лист белой бумаги, со следами сгибов, исписанный меньше, чем наполовину. Почерк… Уже знакомый почерк, кажется, взрослый, наверняка — мужской. Витиеватая неразборчивая подпись под стандартным набором фраз, сотни раз читанным в книжках. Время — семнадцатого ноября, это следующей ночью. В час ночи. Место…

И привиделось: протрубил рог, и к ногам упала перчатка, отделанная металлом. "Меня услышали, — подумал джедай, — мышку услышали…" Он поднял перчатку и ощутил слабый удар тока: по металлу бежали, потрескивая, голубенькие молнии. Мышку услышали; шёл снег, серая мышка была на снегу отличной мишенью. Деревья тянули к ней ветки, чёрные, безлистные ветки-дула… "О ноябрь, мой палач, мой соратник…"

Киллер не нужен.

Дуэль.

Андрей тряхнул головой, отгоняя видение, и положил вызов на стол. На конверт. Так вот откуда сгибы.

— Стыдно читать чужие письма, господин учитель.

— Покорнейше прошу извинить меня, сударь, — сказал Демуров. — Разумеется, я несколько превысил свои полномочия. Но когда заходишь в комнату подопечного и видишь на столе вспышку… А уж учитывая, что с подопечным то и дело происходят неприятные истории… Право, я не имел возможности поступить иначе.

— А была вспышка? — без интереса спросил джедай.

— Была, — подтвердил Демуров.

— А что же ваш защитный блок? Не сработал?

— Защита срабатывает при непосредственной опасности, Андрей. Вот если бы письмо содержало яд или имело функцию капкана… — Демуров развёл руками.

— А зачем вы ко мне зашли?

— Проверить, не угасла ли ваша любовь к ночным прогулкам, — сказал Демуров. — Вы ставите меня перед необходимостью назначить вам ежедневное наказание. Сил моих нет, Андрей Евгеньевич.

— Начните со среды, — попросил Андрей. — Завтра у меня дуэль всё-таки…

"Пропади пропадом мои мечты о бронированных камерах! Сейчас-то я всё и поимею по полной программе. Сейчас он рявкнет: никаких дуэлей! Он запретит мне участие в столь сомнительном предприятии, превратит вызов в перчатку и вышвырнет в окно. К вечеру железо на перчатке покроется ржавчиной, а я, накрепко привязанный к стулу, буду грызть верёвку и биться головой о столешницу… Впрочем, если заглянет Флюк — а он непременно заглянет…"

— Вы бы оделись, Андрей, — сказал Демуров. — Действительно ведь — зима.

— Благодарю вас, мне не холодно.

Демуров вздохнул, взял с тахты плед и набросил джедаю на плечи.

— Я окно закрою, с вашего позволения?

— Закройте…

— Так вот о дуэли, сударь, — сказал Демуров, закончив возню со створками. — Я прошу вас оказать мне честь, назначив своим секундантом.

"Твою ж дивизию в бога душу мать! Ну спасибочки, господин учитель! Лучше уж наёмным убийцей напроситесь! Заляжете в кустиках со снайперской винтовочкой… Я оплачу!"

— Фёдор Аркадьевич…

— Выбор оружия оставлен за вами. Полагаю, вы предпочтёте меч?

— Фёдор Аркадьевич, мне не нужен секундант.

— Отчего же? — мягко спросил Демуров.

— Боюсь, что в вашем присутствии дуэль не состоится.

— А вы не боитесь, что в случае моего отсутствия вас убьют?

— Я не могу отказаться от дуэли. Если существуют какие-то запреты, то я готов уйти из гимназии!

— Тш-ш… — сказал Демуров, выставляя перед собой ладонь. — Давайте-ка, Андрей, без лишних эмоций. Я же вас не отговариваю. Я мог бы просто изъять вызов, вам не кажется?

— Странно, что не изъяли, — сказал джедай, мгновенно вспомнив все свои подозрения.

— Это руководство к действию, сударь? — осведомился Демуров. — Желаете призвать меня к исполнению служебного долга?

— И в мыслях не было, — отрёкся Андрей, с опаской глядя на сощурившегося удава.

— Уверены? — спросил удав, и в глазах его метнулись жёлтые огоньки. — Ибо служебный долг велит мне применить короткий поводок и строгий ошейник — и без задержки отконвоировать вас на внеурочное заседание попечительской коллегии. Спешу заверить: в этом случае отмолчаться вам не удастся. А памятуя, что отказаться от дуэли не в ваших возможностях… Впрочем, и здесь вы абсолютно вольны в выборе.

"Принцип свободы личности, — вспомнил джедай. — Шайтан её нюхал, такую свободу!"

— Не надо поводок, — сказал он, стараясь быть убедительным. — И коллегию не надо. И секундантом — вы же читали! Там про секундантов ни слова нет. Фёдор Аркадьевич…

— Да, сударь?

— Я вас очень прошу — ничего не надо. Пожалуйста!

Удав глубоко вдохнул и сложил руки на груди.

— Хар шмейс!.. — сообщил он в потолок. — Бесы бы вас взяли, Андрей Евгеньевич! Не о том просите! Нервов не хватает с вами дело иметь, право слово!

— Ну так и не имейте…

— И рад бы — да служебный долг препятствует, — язвительно сказал куратор.

— Господин учитель, я всё понимаю, но я, в самом деле, не могу! Хоть милицию вызывайте — или что там у вас, ночной дозор?.. Вы только хуже сделаете, потому что если вы… Вы меня очень обяжете, если просто не будете вмешиваться. Я должен сам… Фёдор Аркадьевич, я, в самом деле, никак не могу объяснить! Вы поймите, я должен там быть, потому что… Я бы хотел вам объяснить, но…

— А уж как вы меня обяжете, избавив от невнятных речей… — протянул Демуров. — Пожалуй, риторику следует с первого курса в программу вводить.

— Извините, — сказал бывший журналист, заливаясь краской.

— Ветерок, сударь. Соблаговолите теперь выслушать меня.

— Конечно, господин учитель…

— Премного благодарен. Так вот, Андрей, вы можете быть совершенно спокойны. Никто не вправе вмешаться в дуэль, объявленную и проводимую по всем правилам. Другое дело, если правила будут нарушены. Я нисколько не сомневаюсь, что означенный поединок будет проходить на грани фола. Очень тонкой грани, можете мне поверить.

— Вы хотите сказать…

— Я уже сказал. Вернёмся к моему предложению, сударь: вы окажете мне честь, назначив своим секундантом?

— Буду польщён, господин учитель, — сказал джедай, шаркая ножкой. Абсолютно вольный в выборе, о да!

— Приложу все силы, чтобы оправдать оказанное доверие, — сказал Демуров, возвращая поклон. — А теперь ступайте в ванную — или чем там вы собирались заняться.

— Химию учить…

Куратор посмотрел на часы и покачал головой.

— Ну, если вы мне разрешите…

— Нет, Андрей. Не разрешу. Нынешнюю ночь вы провели отнюдь не в боях с монстрами — я не ошибаюсь? Позвольте мне вас покинуть и готовьтесь к классам. Да, насчёт оружия… Надеюсь, вы помните наш урок?

— Я призову Силу… — пробормотал джедай.

— Простите?..

— Я не должен мешать мечу. И держать ритм на три четверти. Я помню, Фёдор Аркадьевич. Только…

— Да?

— Вы что, всерьёз думаете, что он станет при вас со мной драться?

— А вы всерьёз думаете, что я намерен афишировать своё присутствие? — усмехнулся Демуров. — Не стоит беспокойства, Андрей Евгеньевич… Но Силу вы всё-таки призовите. Кого-то же вы должны призвать, верно?

— А?..

— Ежедневное наказание я назначаю вам с четверга, — сказал Демуров. — Сроком на моё усмотрение и вне зависимости от исхода дуэли.

После этих слов иезуит позволил себе улыбку и вышел вон, а джедай отправился в ванную и залёг в горячую воду, где покорно отдался на волю воображения. Воображение, потрясённое последней иезуитской фразой, показало джедаю фильм ужасов, превзойдя Альфреда Хичкока и Стивена Кинга. Короли хоррора отдыхают.

Смотрите же, господа! Вот оно, перед вами, последнее пристанище наследника великих джедаев: печальный холмик со скромным памятником в тени раскидистых тополей. Высокий мужчина в долгополом пальто со вздохом снимает перед последним пристанищем шляпу и кладёт в подножье букет гладиолусов. Утирая скупую слезу, он декламирует вслух выбитую на мраморе эпитафию: "Отважному герою от безутешных друзей и преподавателей. Покойся с миром!" Что-нибудь в этом роде — коротко, но со вкусом. Дочитавши скорбные строки, мужчина аккуратно вешает на оградку пальто, поддёргивает манжеты и бьёт в могилку струями огня вкупе с заклятьями. Некромант поганый! Земля, как положено, пучится дёрном и комьями, разверзается чёрною пастью, и вылезает из неё, содрогнувшейся, наследник джедаев. Облепленный червями и грязью, он спускает полусгнившие штаны и укладывается поперёк холмика задницей к равнодушным небесам. Некромант же достаёт из воздуха розгу и, разразившись громовым хохотом, приступает к выполнению служебных обязанностей…

Каково?! А?! Эт-то вам не зомбей по экрану гонять!..

"Завещание надо составить, вот что, — подумал Андрей, вылезая из ванны. — Пусть меч со мной закопают. Глянем тогда, кто кого выпорет. Мертвякам, им до белки — маги, демоны… А ведь не даст он меня убить! Да ещё и бывшего коллегу с поличным поймает — на какой-нибудь мелочёвке… Припрёт суку к стенке… Однако, это шанс! Жирный шанс выиграть кроличье дело!"

Он замер на середине комнаты, ошеломлённый возникшими перспективами, и в этот момент письмо на столе вспыхнуло.

Никаких видений: письмо вспыхнуло наяву — пронзительным синим пламенем, и Андрей отшатнулся, закрывая ладонью глаза, но перед глазами запрыгали, извиваясь червями, синие молнии, стянулись в одну, шаровую. "Шарик, мой шарик! Синий свет! Это мне! Для меня!.."

Он медленно сжал кулак и опустил руку, тяжёлую, как пудовая гиря.

На столе лежала перчатка. Здоровенная мужская перчатка чёрной кожи, с полосками металла — по костяшкам пальцев, по запястью, накрест по тыльной стороне ладони… Ни света, ни молний.

Джедай взял перчатку и зажмурился, ожидая новой вспышки, удара током, мгновенного перехода к железному замку, ожидая кошмара и боли, ожидая звона клинков и почему-то — поля, усеянного цветами… Маки, там растут маки с острыми как стилет лепестками…

Но ничего не случилось. Просто перчатка, просто метель за окном, просто зима.

"Голова пустая, как горшочек из-под меда.

Но лидер хит-парада на волне "Джедай-Плюс" сегодня однозначный: "Этот День Побе-еды…"

У меня тут дуэль на носу, господа, так меч, ежели сохранится, отдайте, пожалуйста, Никите Делику. То есть, в случае дурного исхода.

Считайте меня коммунистом, что ли.

"Этот День Побе-еды порохом пропа-ах…"

Вот же привязалось!.."

Собираться на дуэль — занятие само по себе не слишком приятное, а уж под надзором секунданта, навязавшего свои услуги… Перспективы, знаете, перспективами, а мандраж никуда не денешь. Джедай очень старался не суетиться. Одевался уверенно, но без спешки, надеясь, что выглядит спокойным и невозмутимым: дело-то житейское. Большой взрослый дядька собирается на стрелку. "Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам".

Он надел спортивные штаны и тонкий свитер, зашнуровал ботинки и потянулся за курткой. Конечно, плащ смотрелся бы солиднее. А фрак ещё лучше. Фрак на дуэли просто незаменим. Вот представьте, господа: негромкий хлопок, дым, выползающий из чёрной дырки дула, юный корнет медленно оседает на снег, а фрак красиво разлетается двумя крылами, демонстрируя небу кровавое пятно на белой рубашке. Ноябрьскому серому небу…

— Пальто наденьте, — сказал секундант. — Зима на дворе.

"Начинается!" — подумал Андрей и сдёрнул куртку с вешалки.

— Я кому говорю? — осведомился секундант, не повышая голоса.

Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу: сама невозмутимость. Видения чёрных дырок и окровавленных рубашек его явно не преследовали. Уж господин маг за свою жизнь надуэлился вволю — к гадалке не ходи. И во фраке под ноябрьским небом, и в кольчуге под апрельским, и в скафандре под марсианским. Среди березок средней полосы.

— Неудобно, — возразил Андрей.

— Скинете.

Андрей повесил куртку на место, надел пальто, вытащил из ящика меч и привычно сунул за пояс.

— Активацию сменили?

— Сменил, — сказал Андрей. За минувший вечер он выдвигал панельку управления раз пять: сомнения глодали. Так вот обернется ножичком в самый ответственный момент — вот уж будет финт ушами! Значит, на кнопку. Но и кнопку можно нажать случайно…

— Кнопка? — уточнил секундант.

— Да, — сказал Андрей и напрягся, но комментариев не последовало. А мог бы и похвалить.

— Готовы, сударь?

— Готов.

— Присядьте-ка на минуту, — сказал Демуров.

Андрей примостился на краешке стула, ожидая последних наставлений, но секундант молчал. Примету, что ли, соблюдает, удивился джедай, но тут Демуров поднялся, а на комнату рухнула тьма.

В игре теней, рождённых заоконными фонарями, господин маг выглядел именно и только магом: пробуждающим ужас и повергающим ниц. Куда как легко было вообразить господина мага по ту сторону барьера. Чёрное дуло в упор смотрело на мышонка в доспехах, дымок пополз в небо, и мышонок, издавши писк, осел на снег…

Джедай вскочил, пинком отодвинув стул, а господин маг ухмыльнулся.

— Экий у вас вид зловещий, Андрей Евгеньевич. Славно, что зайти некому, — перепугались бы насмерть…

— Вы тоже лихо смотритесь, господин учитель.

— Просто свет выключил. Обуздайте свои фантазии, Карцев, и подойдите ко мне. Время уже.

— Мне на Пионерскую горку, — сказал джедай, не трогаясь с места.

— Я помню, — сказал Демуров и шагнул к нему сам. Стоило трудов не отшатнуться, но джедай сдержался, только зацепился большими пальцами за пояс штанов. — Я вас подкину ко входу во Дворец пионеров. Выше нос, сударь.

Комната опустела в один миг, и более ничего таинственного в ней не происходило. Как и во всём интернате мальчиков: обычная ночь.

Фёдор Аркадьевич Демуров, дежуривший на третьем этаже интерната, перелистнул страницу толстой книги и сладко зевнул. Выглядел он совершенно как настоящий — конечно, для неопытного глаза.

Впрочем, случись в этот час желающий проследить путь Андрея Карцева к назначенному месту дуэли, ему бы и опыт никакой не помог. След-то взять было легче лёгкого — как в любой из предшествующих дней. Он лежал на подоконнике, тянулся по винограду и камню стены, вёл через ограду гимназии в город, петлял дворами кварталов до Дворца пионеров. У Дворца же фальшивка сливалась с подлинником — под огромною елью, справа от парадного входа.

Фальшивка была проложена секундантом джедая; проложена мастерски, безупречно; что же до мастера — мастер, выполняя обещанное, своих следов не оставил нигде.

Невидим, неслышим и замкнут, он наблюдал за встречей дуэлянтов и даже не пытался обуздать собственные фантазии — признаться, совсем немудрёные. В фантазиях этих драгоценный его коллега валялся, скорчившись, на снегу, а сам господин Демуров, отодвинув подопечного, охаживал коллегу сапогами. Сапоги представлялись с особенным наслаждением: грязные до непристойности, скрупулезно выпачканные болотною тиной и кошачьим дерьмом.

Драгоценный коллега оправдал все ожидания: бурно общался, ничуть не торопясь приступать к поединку. Бред сивой кобылы, суесловие и показуха. Не выпуская мерзавца из виду, секундант прошёлся по границам выставленного поля, просчитал затраты и составил в уме списочек нарушений. Раздражение росло как на дрожжах и норовило вылезти из горшка. Сапогами, грязными сапогами!..

Мерзавец тем временем начал поглядывать влево и вверх — отнюдь не в сторону секунданта, и секундант насторожился. Что там у нас слева? Клин у нас слева, славный клин, законченный мазохист за версту обойдёт… Он пожал плечами, окинул взглядом окрестности и вдруг почуял сам.

Не почуял! Увидел!

Боевому магу запредельного уровня, бывшему рейнджеру и блестящему педагогу захотелось протереть глаза и проснуться; вне всяких сомнений, это желание посетило его не менее блестящего и запредельного коллегу. Пару мгновений крутые маги, разинув рты, смотрели в одну и ту же точку, а потом дуэлянт отвёл глаза и продолжил беседу, а секундант, выматерившись на всю округу, взвился в воздух, не заботясь более о следах и скинув защиту.

Голенький и вкусный — но очень уж быстрый.

Свистнул навстречу арапник со свинцом в хвостах — но остался сзади, едва задев. Лязгнула крысиными зубами решетка — но лопнула, ожегши лицо, и в подставленные руки свалилась добыча. Свалилась мешком, недвижным грузом; секундант облился холодным потом, пробкой вырвался из поля, потеряв равновесие, покатился по снегу, а добыча ойкнула и затрепыхалась. Живой, чертёнок! Живой!

Не выпуская добычу, секундант сел, вытащил из-под себя еловую шишку и огляделся в поисках шляпы. Снесло шляпу, вот незадача… Он утёр лоб и покосился на затихшего малыша. Малыш-то глаз с него не сводил. В глазах читалось благоговение вперемешку с ужасом.

— Дырку во мне просверлите, Никита Александрович…

— У вас кровь… — сказал малыш. — Вы в порядке?!

Понятное дело, кровь. Всё лицо теперь в клеточку. Легко отделался, однако…

— Калека на всю жизнь, — вздохнул Демуров. Невозможно было удержаться. — Всё по вашей милости, сударь. И шляпа вот пропала…

— Какая шляпа?..

— Любимая. Что, господин детектив, подвели таланты?

Господин детектив шмыгнул носом и отвернулся.

— Немножко… — сказал он. — Можно, я встану, Фёдор Аркадьевич? Меня тошнит…

— От мук совести, надеюсь? — спросил Демуров, ставя его на ноги.

— Ага, — сказал господин детектив и повалился обратно, окончательно лишив секунданта возможности вернуться на место дуэли.

Несколькими минутами позже наследник великих джедаев активировал меч и мысленно обратился к Силе своих предшественников. "Лучше не мешай, — огрызнулся меч, выворачивая хозяину запястье. — Сейчас мы ему покажем финт ушами среди березок средней полосы! Выше нос, хлопчик! Смерть неразумным хазарам!"

Ландшафт выставленного поля был прост и безыскусен: слияние двух миров. Пионерская Горка оставалась прежней вплоть до подножья, далее простиралась необозримая снежная пустошь.

Ноябрьское небо было по-прежнему ночным и беззвёздным, безлистные ветви-стволы, чёрные фраки и прочая дуэльная атрибутика во тьме не проглядывались и не мерещились. Источников света имелось всего лишь два: тусклый фонарь у лестницы и макет замка на столе, водружённом у самого спуска. Фонарь выхватывал из тьмы круг снега под столбом, макет сверкал многочисленными окошками, позволяя в подробностях рассмотреть свой постамент.

Сей предмет мебели был знаком джедаю по рассказу любимой. Действительно — шедевр! Только что сервировка подкачала: графинчик, пара стопок и вазочка с конфетами на закуску. Но кому что нравится. Приятного вам аппетита, господин наш сучий колдун. Позволите присоединиться? Пять капель в честь возобновления знакомства — и к барьеру…

Сучий колдун, дерьмовый любитель зверушек и владелец железного замка сидел, поставив локти на стеклянную столешницу и уложив подбородок на сплетённые пальцы. Полы обширного плаща были раскинуты вокруг стула, рядышком торчал в снегу активированный лазерный меч — рукоятью вниз. Внушительное зрелище, чего там говорить, но испытать глубокое боязливое почтение было затруднительно. Секундант джедая полчаса назад в точности так же выглядел. Уж извините.

— Вот мы и встретились, юноша, — сказал враг.

— Доброй ночи, — сказал Андрей, останавливаясь перед столом. — Вижу, вы не в личине сегодня.

— Старым знакомым нет нужды прятать лица, — пояснил враг. — Теперь нет.

— Это хорошо, — сказал Андрей. — А то я всё сомневался. Я ж вам благодарность задолжал.

— За что?

— Я здесь когда-то потерянную вещь отыскал. Думаю, с вашей подачи.

Враг ухмыльнулся и откинулся на спинку стула.

— Рыженькая фея память освежила?

— Она.

— Ты присядь, не стесняйся. Думаю, мы можем слегка отклониться от общепринятого регламента. Как, рыцарь? Выпьешь с Чёрным Шевалье?

Лицо у него было абсолютно незнакомое. Может, настоящее. Может, нет. Не спрашивать же. Чёрный Шевалье. Хозяин серебряного щита. Детский миф. Обалдеть…

— Воздержусь, если позволите, — сказал Андрей.

— Обидеть хочешь, рыцарь? Я не собираюсь тебя отравить. Сегодня, по крайней мере…

— Да что вы, господин маг. Я просто не спал давно. Развезёт.

"Чистая правда, дяденька: на одном кураже держусь…"

— Учёба замучила? — осведомился враг.

— Есть такое, — согласился джедай. — А как успехи моего друга?

— Смешной он мальчик, твой друг, — сказал Шевалье. — И очень способный…

Андрей уселся и вытащил из вазочки конфетку. О яде он подумал, честно сказать, только после слов врага, но мысль ему понравилась. Вот уж где однозначное нарушение правил! Поможем секунданту…

— Мы драться просто так будем — или победителю приз полагается? — спросил он, шурша обёрткой.

— Своим призом ты полагаешь моего мальчика?

— Всех, — сказал Андрей. — Всех ваших мальчиков. Не будем мелочиться, сударь.

— Да, — сказал Шевалье. — Мелочиться ты не привык, рыцарь… И отдавать долги тоже не в твоих правилах, верно?

— Я же сказал, что задолжал вам благодарность. Но возможности сказать "спасибо" у меня до сегодняшнего дня не было, вам не кажется? Чем я могу с вами расплатиться? Я готов. И за Лёшку тоже. Ему благодарить не с руки, наверное. Он в плену…

— Оу! — сказал Шевалье. — Что значит — в плену? Я предложил ему кров и книги, и он, заметь, не отказался.

— А по-моему, вы предложили ему клетку и должность лакея. В погашение долга, что ли? Несоразмерно, господин маг.

— Так и должок немалый, — сказал Шевалье. — Благодарностью не отделаться. Двое милых детишек целую зиму творят немыслимое на моей территории… Не купивши входного билета, не подумавши о возможных последствиях, м-м… Это было так глупо с их стороны!

"Да и брать конфетки у чужих дядек мама тоже не велела, — подумал Андрей, разглядывая шоколадный брусочек. — От цианистого калия, к примеру, противоядие имеется? Демуров меня убьёт — если успеет…"

— Это даже не смешно, сударь, — сказал он. — Мы, знаете ли, просто играли. Нам и в голову не могло придти, что вы… настоящий. Извините, конечно…

— Я тронут… — протянул Шевалье. — Просто играли… Но как взглянешь, что вышло в действительности! По-настоящему, если угодно. Двое щенят… ну, скажем, юных, но необученных магов… катаются с горки и ничтоже сумняшеся пробивают выход в мои личные владения. Браво! Правда, при этом один из них теряет самодельный амулет — весьма недурной работы! Что ж! — я проникаюсь уважением к эдаким самородкам и возвращаю потерю. Но чувство благодарности самородкам, увы, несвойственно. Более того! Они не дают себе труда сопоставить имеющиеся факты! Полагая себя пупками вселенной, они продолжают раз за разом вторгаться в мои пределы! И вот в один далеко не прекрасный день я обнаруживаю свой замок лежащим в руинах. Отличная игра! Достойное времяпровождение! Я был очень впечатлён.

— Сожалею, господин маг! — сказал Андрей и положил конфетку на фантик. — Свинство, в самом деле. Но мы действительно не нарочно.

— Незнание законов не освобождает от ответственности, — любезно пояснил Шевалье. — Можешь у своих учителей удостоверить. Они тебе беспристрастно подсчитают, сколько те щенки мне задолжали. Но в подробности не вдавайся, мой тебе совет. Подведёшь дорогого друга под монастырь — нехорошо…

— А вы их здорово боитесь, моих учителей, верно?

Шевалье пожал плечами и возвёл глаза к ночному небу.

— Я один. Их много. К чему лишние неприятности?

— Понятно, — сказал Андрей. — Значит, мой дорогой друг вам долги отрабатывает. А остальные ваши хомячки — тоже в долгах по самые ушки?

Шевалье налил себе стопочку, выпил залпом и сощурился, глядя на джедая сквозь прозрачное стекло.

— Хотел бы я знать, кто из моих хомячков тебе информацию поставляет… — пробормотал он и снова посмотрел вверх. Уж не секунданта ли моего учуял, подумал джедай и поспешно спросил:

— Так вы меня на дуэль из-за долга вызвали?

— Да как тебе сказать… В ученики ты ведь ко мне не пойдёшь? Я бы взял, пожалуй. Ради моего мальчика. Капризничает, знаешь… Тоскует немного. Ты бы его развеял… Подумай, рыцарь.

— Увольте, — сказал Андрей. — Всю жизнь ботинки чистить — это не по мне. Да и вы, помнится, месяц назад требовали, чтобы я отсюда ушёл.

— Ну да, — подтвердил Шевалье и рассмеялся. — Ох, трудно с тобой, рыцарь! Конечно, требовал! Брось вы гимназию — и мои с потрохами! Контракт подписать — раз плюнуть бы было! Белого Кролика подмышку — и хоть солдатиков из вас лепи! А с гимназистами проблем не оберёшься. Просто беда… Впрочем, барышню нашу я уже уговорил. Дело за малым.

— И что — меня теперь будете уговаривать? Зря я меч тащил? Не тратьте слов, господин маг. Согласия не будет.

— Меч — это славно, — сказал Шевалье. — Это ты правильно. Довольно, пожалуй, лирики. Ты, дружочек, честно сказать, мне изрядно планы смешал. Бесы с ним, с твоим детством, но вот девочку портить было ни к чему.

Едва сдержав торжествующую улыбку, Андрей перевёл взгляд на настольный замок. Замок был мрачный, и светящиеся окошки ничуть не портили этого впечатления. За окошками бурлили в котлах зелья, не имевшие шанса обрести необходимый ингредиент. В подвале рыдал дракон, лишившийся вкусной и питательной еды. В конюшне пустовали стойла для единорогов. Да, господин маг, с девственницей вам не повезло. Опять вас кинули ничтоже сумняшеся. Щенки, они такие, господин маг. Грызите орешки, уважаемый.

— Это и есть повод к сатисфакции? — осведомился он с высоты своего положения.

— Это есть способ решить проблему, — усмехнулся в ответ сучий колдун. — Ты с ней сколько раз был? Два-три, не больше. Вполне поправимо.

Медуза в животе напряглась, выпрастывая щупальца, наливаясь холодною слизью, а Шевалье помогал ей, продолжая говорить:

— Сейчас мы с тобой пофехтуем, рыцарь, — пока мне не надоест. А потом я тебя убью — на законных основаниях честного поединка. А милая маленькая ведьмочка будет моим призом.

— А толку вам в этом? При вашей-то любви с гимназийскими преподавателями? Они вас на куски порвут.

— За честный поединок — ни в коем случае, — сообщил Шевалье. — А барышня даст мне добровольное согласие. Пара пустяков, ты не поверишь. Ну, что уставился, щенок? Обидно? Убей меня — и оба приза твои.

"Интересно, Демуров нас слышит — или только видит? Если слышит — а наверняка так! — конец моим секретам! И сволочи этой конец!" — "Да, — согласилась медуза, сворачиваясь в клубочек, — никакой лазерник не чета владычице мира госпоже Информации. Но кое-что вы тут упустили, джедай. Озвучь!"

— Конечно, пара пустяков, — согласился джедай. — Всю жизнь будете папенькиным здоровьем её шантажировать?

— Неужто рассказала? — хмыкнул Шевалье. — Или тоже… хомячки подсобили?

— Сам догадался.

— Ну-ну… Подымайся, рыцарь. Пора к барьеру. Что — страшно?

— Не очень.

— Зря, — сказал Шевалье, разглядывая небо. — Мне и то страшно. Маленького мальчика — мечом напополам… Перчатку мою, кстати, верни.

— Не захватил.

— Неправда, — сказал Шевалье, и стеклянный стол бесшумно обрушился в разверзнувшуюся под ним пропасть. — Вот она, я же вижу…

Крутой склон горки, и Дворец пионеров, и снег, и ночь втянулись вслед; пропасть, поглотив мир, вышвырнула ему на замену комья земли, и некоторое время они были единственной видимой реальностью — а потом обернулись безумно странным и безумно знакомым местом.

Место находилось на территории гимназии.

Туман клубился над лабиринтом частоколов, и на досках сидели взъерошенные вороны. Обваленные колодезные срубы, кирпичные коробки с квадратными проёмами окон, фонарные столбы по периметру отсутствующего коттеджа преподов. Чёрная полоса рвала белёсое небо под полупрозрачным светилом, дрожала и шевелилась, едва удерживая в себе тьму, а тьма тащила канистры, полные вязкой болотной жижи из ям междумирья…

— Приключение состоится в пределах гимназии, — сказал Шевалье и поддел мечом перчатку, лежавшую около кострища с полусгнившими брёвнами. Перчатка полетела Андрею в лицо, он поймал её и швырнул Шевалье под ноги. — Мы будем драться здесь — в твоей гимназии! К барьеру, щенок!

Теперь Шевалье был страшен — всё-таки он был страшен, сейчас, по пояс в тумане, сожравшем роскошный сад и фонтаны. Гимназия умерла, она осталась в прошлом, далёком прошлом, одни остовы торчали из искалеченной почвы, и коттедж магов был напрочь снесён с лица земли, а в двух шагах от единственного уцелевшего гимназиста хохотал сумасшедший, скалясь, как каменные грифоны на крышах.

— К БАРЬЕРУ!!!

Андрей сбросил за спину пальто, рывком выдернул из-за пояса меч и принял стойку, чудом не задев колодезное бревно. "Кнопка. Вот! Сила! Я призываю СИЛУ!! Я! РЫЦАРЬ-ДЖЕДАЙ!.." Но когда он попытался схватить рукоять второй рукой, меч дёрнулся и ушёл в сторону. "Не мешать ему, я помню, не мешать…"

Меч отбил выпад, отбил второй, нырнул вниз, и это действительно было похоже на танец: следовать за партнёром, что может быть легче! Угадывать движение за полмига, плыть по паркету… Да — это паркет, не земля… Это серпантин на паркете — не камни… "Раз-два-три, мой меч, мой партнёр, это вальс!" — "Раз-два-три, — откликнулся меч, — "о, возьми этот вальс, закусивший губы"[40] …

— Совсем неплохо! — похвалил Шевалье. — На три четверти, рыцарь?

Красный луч скользнул вдоль зелёного и отпрыгнул в сторону: совсем неплохо, мышонок! Раз-два-три, это вальс! Ты фехтуешь с большим сытым котом, даже не потрудившимся снять плащ. А второй кот, притаившись, ждёт момента, чтобы схватить первого за лапу… Танцуй, мышонок, пляши!

Оступившись, Андрей сбился с ритма, и меч толкнул его к частоколу, уводя от удара: "Не мешай! Не думай… слушай: "плачет смерть на груди гуляки"… Раз-два-три, мой мальчик, "есть там лес голубиных чучел и заря в антикварном мраке"… Не в тумане — во мраке…"

Туман вокруг задрожал мелкой дрожью.

— Цеш-ш-смей!.. — прошипел Шевалье, а туман задрожал, опадая, хватаясь белыми пальцами за доски, и над частоколом проявились вдруг обшарпанные ступени. "И над ними деревьев купы"…

Да — деревья, деревья внутри ограды Дворца, и заснеженные ступени… Снег, здесь должен быть снег…

— Ты что творишь, щенок?!

Снег… Снежный склон — за спиной Шевалье… Слева, за кострищем, стены Дворца — и ночь… Должна быть ночь! Я хочу ночь! Я хочу вернуться! Я! Рыцарь-джедай! Возвращаюсь на Горку! СЕЙЧАС!!!

— БРЭК!!! — загремел Шевалье, выставляя перед собой руку.

Туман, и колодезный сруб, и грифоны на крышах, и тусклое светило в белёсом небе, вовсе не ночь. Щенок, это точно…

— Перекурим, рыцарь?

— Зачем? — спросил Андрей, пытаясь унять колотившееся сердце. "Не высыпаюсь, мля…"

— Отдышись, — сказал Шевалье и воткнул свой клинок рукоятью в землю. — А я тебе пока правила расскажу. Куда тебя несёт, колдунёнок ты недоделанный? Сбежать решил? Значит, проиграл.

— Да ладно, — сказал Андрей, нажимая кнопку. — Я, кажется, и вас с собой тащу, разве нет?

— Без предупреждения? Не пойдёт. Я же тебе сказал: здесь будем драться. Ясно?

— Да ладно…

Шевалье покачал головой и достал мятую папиросную пачку. "Беломор", это же надо…

— А скажи, мой талантливый, тебя кто так фехтовать учил? Хорошо двигаешься!

— Это не я, — сказал Андрей. — Это меч.

Меч, скромно втянувшийся в кинжал, едва заметно пульсировал в опущенной руке. Под ним сидела на корточках Андреева тень.

— А если я темп сменю? — спросил Шевалье. — Ламбаду вытянешь?

— Я больше бальные люблю, — сказал Андрей, разглядывая тень. "Стоп. Почему — на корточках, я же стою?.. Вот странное место!"

— Тогда давай мазурку, — сказал Шевалье. — Но сначала покурим.

— Я без сигарет…

Шевалье шагнул к нему, резко сократив дистанцию, и посторонние мысли исчезли.

— У меня папиросы. Будешь?

Между ними осталось от силы полметра, но дёргаться, кажется, не стоило. Кажется, нет.

— Так кто тебя учил? Демуров? Повадка уж очень знакомая…

Полметра, не больше… Андрей наклонился к предложенной зажигалке и прикинул расстояние ещё раз. "Вот любопытно: а что именно светит дуэлянту за нарушение правил?"

— Сколько он народу своими танцами завалил — тебе, щенку, и в кошмарах не снилось! — поведал Шевалье.

"А если дуэлянт — несовершеннолетний и гимназист впридачу? Впрочем, наплевать. Как аукнется, так и срикошетит, господин маг. Довели вы меня до полной атрофии совести. Девочку вам? Мазурку? Да извольте. Вечно рад услужить!"

Шевалье смотрел на него, улыбаясь, пыхал папиросой и насвистывал свою ламбаду. Большой сытый кот развлекался с глупым мышонком. Докурит и подцепит на коготь: цап-цап, ой-ёй-ёй, дотанцуем, мышик мой… Маленький, серенький и даже без фрака. Обидно же.

Мышонок переступил с ноги на ногу, стряхнул пальцем пепел — вместе с огоньком — и тихо чертыхнулся, а кот любезно поднёс ему огоньку второй раз. И взгляд на огонёк перевёл. Чего и требовалось. Лёгкая добыча, на самом-то деле.

Меч был умница: активировался без щелчка. А хоть бы и со щелчком — для финта требовалась одна секунда.

Удар пришёлся в бок.

Зелёный луч выскочил из плеча, и поганый котяра осел наземь.

Владыка снежных пустынь, оживший миф, безумный кошмар маленькой ведьмы, он осел наземь, разваливаясь на две неравные части. "О, возьми этот вальс, на руках умирающий танец!" — пропел меч, победно взлетая над головой джедая, и позволил себе обернуть луч стальным лезвием. Не иначе хотел сделать хозяину приятное: лезвие истекало кровью.

"Пиф-паф, ой-ёй-ёй, кредитор и помер мой".

Борясь с тошнотой, победитель отвёл от тела глаза и уставился на свою тень, продолжавшую сидеть на корточках. А потом увидел ещё одну.

Меч пел, капая кровью хозяину на ботинки.

— Заткнись, — хрипло сказал ему хозяин. — Заткнись ты…

Вторая тень подняла голову и помахала ему рукой.

Лезвие истекало кровью, и его следовало вытереть о снег.

Снега было полно, снег был до самого горизонта, и вместе со снегом вернулась ночь, беззвёздная, тёмная напрочь. Мороз, правда, канул, но дуэлянт, которого минуту назад вынесло из летнего дня, озяб сразу же и всерьёз.

Он огляделся в поисках пальто, но пальто кануло тоже. Ну и ладно.

Дойдя до фонаря у лестницы, он уселся на снег, достал платок и оттирал лезвие, пока сталь не заблестела. Добившись блеска, затолкал платок в карман, вымыл снегом руки и нажал кнопку. Меч уснул; поднявшись на ноги, дуэлянт сунул его за пояс.

Секунданта по-прежнему не было.

Не было денщика, спешившего накинуть на плечи гусарский ментик. Не было друзей, разливавших по бокалам припасённое шампанское. Никто не хлопал победителя по спине, издавая восхищённые возгласы, никто не совал бутылку замёрзшему кучеру, а кучер не крутил заиндевевшие усы, с одобрением глядя на барина, потому что кучера не было тоже. Ни кучера, ни кареты, ни лошадей, готовых с торжествующим ржанием унести дуэлянта к огню и теплу, к шороху платьев и горящим девичьим глазам. И старик-камердинер, не спавший всю ночь, не стянет с него сапоги и не будет ворчать, подкидывая в камин дрова.

Хоть бы коня какого задрипанного привели! Настоящему джедаю, зарубившему противника, топать ножками по ночному городу — не комильфо…

Подумав об этом, дуэлянт засмеялся и смеялся довольно долго, не в силах остановиться. Продолжая хихикать, он повернулся к аллейке Дворца пионеров, прищурился и щёлкнул пальцами.

— Коня мне! — сказал он. — Домой хочу! Водки мне — с перцем! — и замолчал, вглядываясь в темноту, а в темноте загорелись фары.

Машина остановилась почти вплотную к нему, водитель вылез, окинул дуэлянта быстрым взглядом и прислонился к дверке.

— Арестовывать меня будете? — спросил дуэлянт, предвосхищая ожидаемый монолог, но монолога не последовало.

— За что? — осведомился секундант после паузы.

— Скажите ещё, что не заметили!

Дуэлянт обхватил себя за плечи и опять хихикнул. Его колотило мелкой дрожью — от холода, но секундант, похоже, усмотрел в ознобе истерику. В мгновение ока на капоте возник подносик: рюмка с тёмной жидкостью, высокий стакан с прозрачной. Коньяк и спирт?!

Пока дуэлянт раздумывал, чему отдать предпочтение, его засунули в пальто — бесцеремонно, как дошкольника, а перед носом, попирая свободу личности, замаячила рюмка.

Коньяк оказался совсем не коньяк — не алкоголь вообще! Дуэлянт поперхнулся, закашлялся, схватил было стакан, но отхлебнуть не решился.

— Это вода, — сказал секудант. — Запейте… Легче?

— Да всё нормально, — сказал дуэлянт и без перехода спросил: — Я же его не убил? Правда же?

Тут секундант сотворил вторую рюмку, опрокинул в себя содержимое и отобрал запивку.

— Легче… — сказал он задумчиво. — Что вы спросили?

— Как-то он упал неестественно, — сказал дуэлянт. — Я не специалист, но всё-таки… Правда же? И крови как-то мало — а ведь я его напополам… Только неровно.

— Неровно… — задумчиво повторил секундант. — Так что вы там — об аресте?

— А? А что? Я разве правила не нарушил? Это в дуэльном каноне такое значится? Хи-хи-хи! Такая боевая хитрость, да? Хи-хи-хи!

Секундант хлопнул его по щеке — несильно, но впечатляюще.

— Я, правда, в порядке, Фёдор Аркадьевич.

— Угу… Продолжайте.

— Что? Я активировал меч без предупреждения, вы же видели. В момент перекура… Мне за это что — ничего не будет?

Хлопнуть по щеке секунданта было совершенно некому. "А жаль", — подумал секундант.

— Нетленная слава вам будет. Гарантирую, — сказал он и полез во внутренний карман пальто, но его пальто было на дуэлянте. — Вина хотите? Вы такого и не нюхали, можете мне поверить…

— Хочу, — сказал дуэлянт и развёл полы пальто, помогая обыскивать карманы. — Нет, серьёзно? — спросил он, принимая маленькую бутылочку. — Я думал время потянуть, ну, пока вы бы нарушение вычислили… Фёдор Аркадьевич!

— Да? — откликнулся секундант. — Погодите-ка, тут где-то ещё одна… Ага!..

— А вышло, что я сам нарушил, — сказал дуэлянт. — Но он меня вывел, понимаете?

— Да, — сказал секундант. Он сосредоточенно откупоривал вторую бутылочку. — Что ж такое…

Пробка сопротивлялась, а дуэлянт не отставал.

— Фёдор Аркадьевич, я вот понимаю, что не убил, но хоть поранил? Ну, честно?

Пробка, наконец, вылетела — прямо в лоб дуэлянту. Дуэлянт рассеянно отмахнулся.

— Это вообще как теперь — не считается? Дуэль не состоялась?

— Вполне состоялась, — сказал секундант. — Давайте-ка — за победу из горлышка! — сказал он, чокаясь. — Поздравляю, Андрей!

— Спасибо, — сказал дуэлянт. — Но вряд ли насмерть, верно же? Как-то он упал так… А вы даже вмешаться не успели, верно?

— Я же вам обещал, — сказал секундант. — Пейте, что же вы…

Вино, терпкое и густое, смыло изо рта остатки предыдущей гадости и уютно улеглось в желудке, изгнав последние следы озноба. Изгнало бы заодно истерику, но никакой истерики и в помине не было. Насмерть — крутого мага? Не дождётесь! Дуэлянт вспомнил оседающее тело — две половины, можно сказать, — и гулко сглотнул.

— Да жив он, жив, — сказал секундант. — Не дождётесь…

— Утешаете?

— Не имею обыкновения…

— Славно, — сказал дуэлянт и, запрокинув голову, принялся допивать.

— А о правилах и думать забудьте. Вы несовершеннолетний. А он…

— А он сволочь, — сказал дуэлянт.

— Именно, — подтвердил секундант. — Вот и не берите в голову. Бегом в машину!

Усевшись, дуэлянт завозился, нащупывая в кармане давешний платок, а нащупав, закрыл на секунду глаза.

Где-то неподалёку радостно ржали застоявшиеся кони. Кучер с заиндевевшими усами помог денщику вынести дуэлянта из кареты, а старик-камердинер, уложив барина в постель, стянул с него ботинки и промокшие штаны, кутал тёплым одеялом, ворчал, торопился куда-то. Трещал камин, и чокались шампанским друзья-гусары, и камердинер ворошил кочергою дрова, и шуршал в кулаке вымазанный кровью платок. "Что это у вас, сударь?" — спросил денщик, пытаясь разжать барину пальцы. "Не трогай, это мой талисман!" — сказал барин, но с усов кучера, обжигая руку, посыпался снег. "Отойди, не трогай!" — сказал барин. "Успокойтесь, Андрей, — сказал камердинер, — я не трогаю, спите, спите…"

Дуэлянт отмахнулся от камердинера и сунул кулак под подушку. "Выпейте вина, — сказал он денщику, — вы такого и не нюхали, а барин спит, не мешайте. У вас иней на усах!" — сказал он кучеру, натягивая на голову одеяло, а кровь на платке высохла и царапалась, но вытирать её о снег было нельзя.

В снегу стоял волчий капкан. Накрытый платком, он медленно разгорался синим электрическим светом.

Давненько, ох как давненько не выпадало дому в Старых Соснах столько хлопот! Израненный в драке хозяин — это вам не банкет на сотню персон и не козни разобиженной ведьмы! Уже через полчаса после его возвращения дом сбился с половиц, слуга сбился с ног, и оба всерьёз подумывали о хорошей дозе снотворного. Особенно слуга, находящийся при теле неотлучно; дому досталось чуточку меньше. Запихнув хозяина в горячую ванну, дом принялся отмывать кровь, укапавшую ковры, и готовить четвёртый завтрак вместо трёх отвергнутых. Но неприятности на этом отнюдь не закончились. Скорей уж наоборот.

В восьмом часу утра на крыльцо дома обрушился гость.

Ни хозяин, по уши занятый собственной персоной, ни слуга, по уши занятый хозяином, его не заметили, а обратиться за указанием дом не решился. Гость был — знакомец, но исходящий от него запах напрочь отвергал мысль о дружеском визите. Отчётливый, однозначный запах опасности! Дом напрягся и выдал упреждающую защиту.

Отшатнувшись от выскочивших клинков и зависнув в метре над замерцавшим крыльцом, гость махом обломал лезвия и двинул в дверь ногой, постаравшись, чтобы его услышали в любой точке дома. "Вот и славно", — подумал дом, усиливая звук до предела и выключая воду в ванной.

— М-мать твою! — простонал хозяин, а слуга, пристраивавший на широком бортике поднос с молоком и таблетками, дёрнулся и расширил ноздри.

— Это свои, — нервно сообщил он.

— Скажи, меня нет!

— Да, но…

Хозяин оскалился, и слуга, впихнув ему в руку стакан, кинулся исполнять приказ.

Почти успел: подбежал к порогу, когда растерявшийся дом распахнул дверь настежь.

— С дороги! — скомандовал гость, но слуга встал стеною.

— Моё почтение, господин Фарид! — проворковал он, кланяясь. — Как приятно вас видеть!

— Пропусти.

— А хозяина нет дома. Мне очень жаль, но я жду его только к вечеру.

— Пропусти!

— Войдите в моё положение, господин… — взмолился слуга, и гость вошёл в положение, даже не дослушав. Слуга покатился по холлу, потеряв от боли и неожиданности человеческий облик, но тут же метнулся за гостем, уже грохотавшим каблуками по лестнице. Гость дал себя догнать, обернулся и поймал в горсть серое облачко — словно за шею.

— Где он?!

Облачко рвалось из цепких пальцев и вырвалось таки, упало на ступеньку, обратившись скорчившимся и подвывавшим юнцом. Гость занёс было над поганцем ботинок, но удержался и повторил сквозь зубы:

— Где он, спрашиваю?

— Час назад ушёл! — плаксиво доложил слуга. — Час назад, вот век мне кактусом в горшке…

— Кактусом? В горшке? В болоте будешь — кактусом, нечисть мелкая! Ну?!

— В ванной! — выкрикнул слуга, скатываясь подальше от кошмара. — В ванной! Но, господин Фарид!..

— Кофе — мне. В малый кабинет. И без фокусов, понял?

— Он ранен, господин Фарид! Ему в бок! У него рука!..

— Снежком посекло? — процедил гость, разворачиваясь к слуге задом. "Укусить", — злобно подумал слуга, но не осмелился. Правда, и кофе варить не стал: тихою тенью покрался следом, готовясь к худшему. Худшее себя ждать, разумеется, не заставило.

Увидев гостя, хозяин надул щёки и окутался клубами пара, но это ему ничем и никак не помогло. Гость скачком преодолел немалое расстояние до овальной чаши, выдернул купальщика из воды — обеими руками за горло — и прижал к зелёненькому кафелю на стенке. Купальщик, ударившись затылком, вскрикнул, а слуга, ворвавшись в ванную, вцепился гостю в предплечья. Гость одним движением скинул помеху и приложил купальщика к кафелю ещё раз — уже целенаправленно.

— Фарид!..

— А? — спросил гость. — Что такое?

— Задушишь… — прохрипел хозяин, не делая попыток освободиться.

— Утоплю, — пообещал гость, макая хозяина в воду. Хозяин вынырнул, хватая ртом воздух, и тут же был душевно притоплен снова. Вода, поднявшись дыбом над бортиком, хлынула на гостя, гость, разжавши руки, отскочил, а слуга вцепился гостю в штанину. Гость дрыгнул ногой, поскользнулся на мокром полу и рухнул навзничь, изрыгая ругательства. Хозяин же, пользуясь моментом, исчез из ванны, как не был. Гость вскочил, развернулся и был встречен растянутым перед глазами полотенцем.

— Или тебе переодеться? — спросил хозяин, выглядывая из-за края. — А, Фарид? Ты весь вымок! Переоденешься и убьёшь…

Гость выдернул полотенце, без замаха ударил, метя в нос, и принялся вытирать руки.

— Битва магов… — простонал хозяин, кое-как воздвигаясь на четвереньки.

— Облезешь, — сказал гость, ища взглядом слугу. Слуга, стоя на коленях около хозяина, вытаскивал из ничего салфетку. — Эй, мелкий… Кофе сварил?

— Попозже, — огрызнулся слуга, прикладывая салфетку к пострадавшему носу. Хозяин перехватил салфетку и вдруг повалился опять, коротко охнул, скрючился и замер.

— Ну что там у него? — брюзгливо спросил гость, отшвыривая полотенце.

— Я же вам сказал! Бок! И рука! А вы!..

— Утихни.

— Вы ему нос разбили! И затылок! Вы же думайте сначала!

— Утихни, сказал! — Гость отодвинул слугу в сторонку, сел на корточки и присвистнул. — Хар-р-цеш! Это ж — мечом! Но как?.. Ай да сопляк! — растерянно сказал он.

— Господин Фарид?..

— Ты вот что, мелкий… Тащи-ка его, где посуше.

— Я в кабинет… На жёсткое, да?

— Да уж не в постель…

— Вы сделаете, господин Фарид? Я бы сам, но он сказал — в горячую воду, а я что же… Мне-то как с ним… Сделаете, да?

— Утихни…

Час спустя дом, несколько удивлённый безмолвием в маленьком кабинете, решился тихонько завести музыку. Выбрал самую нейтральную, опасливо учитывая предпочтения обоих магов: один из первых альбомов "Rolling Stones". Маги не возражали. Гость, развалившийся в хозяйском кресле, попивал кофе, разбавленный чистым спиртом, и на "Роллингов" среагировал благосклонным кивком. Хозяин лежал на ковре, опираясь на здоровую руку, тянул через соломинку тот же напиток; музыки он, кажется, не заметил вовсе. Слуга сидел в уголку за книжным шкафом, подтянув коленки к подбородку, и пил фруктовый чай. Слуга относился к року без восторга, но его мнение интересовало дом в последнюю очередь. Кто бы сомневался…

— Полегчало? — спросил гость, отставляя чашку. — Эй, мелкий! Освежи…

— Фарид, — сказал хозяин. — Это ты ему кнопку активации показал?

— Я, — сказал гость.

— Он ведь убить меня мог, Фарид.

— Рассказывай…

— Я ведь едва увернулся.

— И "куклу" оставить не позабыл, верно? Реакция у тебя на зависть, — сказал гость. — А жаль. Мне бы не трудиться.

— Биться сейчас будем? — уточнил хозяин. — Я пока не в состоянии…

— Перчатки вот натяну. Чтобы руки не марать.

— Одолжить?

— Не сейчас, — сказал гость. — Сейчас я с тобой другое сделаю. Я тебя сейчас выпорю. Пока ты не в состоянии.

— Флюк! — позвал хозяин. — Розги сотвори, дружочек!

— Вот всё брошу сейчас, — сказал слуга, снимая с жаровенки турку. — Всё вот брошу…

— Или в гимназию слетай — там есть…

— А я, между прочим, семейный слуга, — с достоинством сказал слуга, громко гремя посудой. — Я вам, между прочим, не демон на побегушках! Я, чтоб вам знать…

— Не хами, — посоветовал гость. — Кактусы — они точно никуда не побегут. Велено тебе — розги, вот и неси…

Хозяин засмеялся и тут же зашипел, поглаживая ребра.

— А если не шучу? — осведомился гость, глядя на больного в упор. — Тебя нынче заломать — что кузнечика за крылышко…

— Ты меня и здорового заломаешь, — буркнул хозяин. — Крылышки только не оборви, а то сам в гимназии защиту будешь держать. И ставить заодно.

— Да, — сказал гость. — Тут ты прав. Без тебя нам солоно придётся. Подвёл ты нас.

— Ты о чём это?

— Да всё о том же. Одно мне недоступно: из каких соображений ты столько сложностей нагромоздил. Меняешь профиль — скажи коллегам, не стесняйся… Место работы подыскал уже? А то могу совет дать по старой дружбе. У Клода в лицее по тебе давно обрыдались. Ноги будут мыть — всем преподавательским составом. Очень там уважают катализ потенции. Обратись…

— Фурункул тебе в нёбо, Фарид! — поморщился хозяин. — Превосходно знаешь, как я отношусь к подобным заведениям!

— Уже не знаю, — сказал гость. — В последние недели я поимел удовольствие наблюдать столь недвусмысленный процесс…

— Ках ме! Какой там процесс, в самом деле! Ну грешен, увлёкся…

— Колом в горле стоят твои забавы.

— Ну славно, что в горле…

— Укороти язык, — ровно сказал гость, и тон его заставил слугу забиться подальше в угол. — Никто и никогда не мешал тебе развлекаться. Но забава забаве рознь — и сегодняшняя тебе с рук не сойдёт.

— Фарид…

— Я подхватил мальчишку над клином. В семи дюймах.

— Оу… — сказал хозяин. — Ты за кого меня держишь, Фарид? Я бы успел. Признаться, твоё присутствие оказалось весьма ко времени. Роль спасителя мне бы весь расклад загубила… Однако, ловок сопляк! Я ж его не учуял — и ты не учуял… Так в голову не пришло! Уступил бы ты мне его, а?

Гость тяжело вздохнул, заглянул в чашку и рявкнул на весь кабинет:

— Хар шмейс! Сахар где?!

— Простите, господин Фарид! — пискнул слуга и бросился исправлять ошибку.

— Фарид, — торопливо сказал хозяин. — Ты меня извини за Делика. Я, право, не хотел… Я и в мыслях не имел с малышом узелки вязать! Но он же мне на хвост просто сел — ну что было делать?! Я уж и так… А насчёт клина ты, право, зря. Не будь там тебя, я бы, конечно, сам. Но ты же там торчал, а мне, право, нужно было сегодня закончить.

— Закончил?

— Да уж по-любому… Я, чтоб тебе знать, за лаврами не гнался! Я их своему бесчестному сопернику предназначал! Удар хотел пропустить, подписать мировую… Ну, того и добился, как видишь! Эких мерзавцев растим, коллега! — пожаловался он. — Ведь как купил! За понюшку купил — меня-то!.. Опустил ниже цоколя… Ты уж его не разочаровывай, Фарид, сделай мне одолжение. Умер я. Хэппи-энд.

— Я от тебя в попечительскую коллегию еду, — буднично сказал гость. — У меня и заявление с собой — о твоём служебном несоответствии. Хочешь, поехали вместе. Сегодня среда, аккурат на заседание попадём.

Хозяин осторожно перевернулся на спину, вытянул руки по швам и уставился в потолок.

— Где-то я уже это слышал… — пробормотал он. — Ты не сгоряча, Фарид, нет? Всех ведь подставишь.

— Утрёмся.

— Понятно-понятно… Я, собственно, не против. Поедем, отчего нет. Только должен тебя предупредить — попечители будут вынуждены учесть один маленький моментик. Сугубо личный. Ни о каких забавах на сей раз и речи не шло, что бы ты там ни думал.

Гость тоже возвёл глаза к потолку и со скукой сообщил:

— Зубы от тебя уже сводит. Может, изложишь — моментик-то? Или вторжение в приватность состоится при большом скоплении незаинтересованных лиц? Кишки ведь со смеху надорвут…

— Пожалуй, изложу, — задумчиво сказал хозяин. — Ках с ней, с коллегией нашей и её кишками… хотя мы там оба будем выглядеть… э-э… неадекватно. Но это всё ветер в поле, Фарид. А вот чтобы между мной и тобой монашки с пустыми вёдрами бегали, я допустить никак не могу. Мы уж и так… далеко заехали. Частные угодья штурмуем… мышеловки вострим… М-м?

Гость хмыкнул и зазвенел ложечкой в чашке.

— Вот и я говорю: моветон… — вздохнул хозяин. — Я уж извинений не жду! Ты, по крайней мере, в помешательстве меня не заподозрил. В отличие от прочих наших бестактных коллег… Но давай так столкуемся: раз твой нос застрянет в моём сундучке, ты хоть руки оттуда вытащи, будь добренький. А сыр я тебе сам достану — в приватном порядке… Флюк! — позвал он. — Сливок в кофе! А господину Демурову — спирту! И сахару побольше, не то уши оборву!

— Не надо спирту, — сказал гость. — Чаю мне сделай, мелкий. Сказки лучше на трезвую голову слушать.

Позаботившись о чае, слуга поставил гостю под руку и кувшин со спиртом — на всякий случай. Слуге очень хотелось отсоветовать господину Фариду совать нос в сундучок с хозяйскими тайнами. Тем более что добрая треть тайн была захватана рыжими лапками. Господина Фарида слуга побаивался — да и кто его не побаивался?

Спирт, разумеется, пригодился. Когда у сундучка заголилось дно (конечно, только в одном отделении и то не целиком), кувшин опустел наполовину, а гость имел вид озадаченный и бледный. Слуга, не упомянутый в рассказе ни словом, напротив, ожил и повеселел. На гостя он старался не смотреть. Очень уж непривычное было зрелище.

— И теперь он, надо полагать, обратится к тебе, — сказал хозяин. — По поводу, так сказать… доставки приза.

— Надеюсь, — сказал гость.

— Я могу на тебя рассчитывать, Фарид?

— Можешь.

— И не кривись ты, будь любезен! Хорёк сыт, курятник цел — и оставь уже! Я-то к тебе на подтанцовки по первому слову выхожу! Без протоколов!

— Дотанцуешься…

— Я вас умоляю!.. Думаешь, мне не отвратно? Я, знаешь ли, привык без свидетелей кости закапывать! Что ты на меня уставился, в самом деле! Резюме готовишь? Изволь — мне даже любопытно…

— Я уж лучше отвернусь, — сказал гость. — Резюме, скажите на милость! Утешения не требуются? Овации?

— Утешил уже, благодарю покорно! Овации — куда ни шло…

— Мало! — рявкнул гость, вскакивая. — Мало утешил! Сдержался, мать твою! По старой дружбе! Придурок ты невменяемый! Шрасс-цирсшмей-цеш! Хорёк недоделанный! Идиот!!!

— Ках цешсмей-цирсш! — взревел в ответ хозяин. — Я вот сейчас сам — на коллегию! За оскорбления словом и действием! Пусть меры примут! Я в таком коллективе работать отказываюсь! Флюк! — заорал он. — Спирту мне! В ванну меня! К лысым бесам меня!..

Дом вздрогнул, сосредоточился и ахнул по ушам хитом "Агаты Кристи" — с середины песни. Слуга вздрогнул тоже, облил хозяина спиртом и серым вихрем унёсся прочь, в мансарду, а там угнездился на откинутой фрамуге, нисколько не желая попадать под горячую руку. Вот пусть сами друг друга таскают — хоть за уши, хоть в ванну, хоть на коллегию! Вот, вот: успокойся и рот закрой! Бес, мряф, неадекватный…

Судя по доносящейся из кабинета ругани, хозяин был категорически не согласен ни со слугой, ни с Глебом Самойловым. "Драть будет, — печально подумал слуга. — Эх, хвостик мой, хвостушечка, виртуальный мой, полосатенький, и при тебе как на войне, и без тебя как на войне… э-эх!.."

Войны… скандалы… танцы-манцы!.. В курятник бы заглянули, господа маги! Вы-то танцуете, но и курочки не в зрителях сидят.

Балет у них.

Финальные сцены.

Allegro presto да allegro agitato — живенько, то бишь, и не без волнений.

Товарный поезд летел через степь.

Маленькая ведьма слышала его, ещё засыпая, и потому размеренный перестук колёс казался во сне совершенно уместным. Ведьма рассматривала мольберт: на мольберте был холст, зародыш гобелена. "Мой любимый гобелен", — уточнил враг. "Ты должна вышить на нём качели", — сказал он, тыча в холст пальцем. С перчатки, отделанной железом, потекла кровь, ведьма задохнулась от ужаса и подскочила на постели.

Товарный поезд грохотал по далёким рельсам.

"Я вышью крестиком, — пробормотала Ольга, падая на подушку. — Только обозначьте мне цвета…" "Тук-тук", — согласился поезд, тук-тук, это была песня, старая-престарая. Слаженный хор мужских голосов распевал её протяжно и горестно: "Шёл отряд по бе-ре-гу, шёл из-да-ле-ка… Шёл под красным зна-ме-нем командир полка… Голова обвязана, кровь на ру-каве… След кровавый сте-лет-ся… ПО СЫ-РОЙ ТРА-ВЕ"!

Ведьма распахнула глаза, и голоса поднялись к потолку, затихая во тьме. Ведьма перевернула подушку, прижалась щекой к прохладной ткани, к траве, осенней траве, дочиста вымытой снегом… За окном, на пределе слышимости, стучали колёса.

Поезд шёл по трамвайным путям мимо девятиэтажки в тринадцатом микрорайоне. Девятиэтажка стояла в траве, полупрозрачная, просвеченная солнцем насквозь, а на восьмом этаже, в проёме балконной двери, скрипели качели. Простые детские качели, собранные из жёлтых палочек, они взлетали неспешно и высоко — из комнаты в небо, из неба в комнату… Ольга запрокинула голову, глядя на них, а враг положил ей на плечо руку, и с перчатки потекла кровь.

Она прыжком сорвалась с тахты и глубоко задышала, стоя посреди комнаты. Кровь на ру-ка-ве. "Под красным зна-ме-нем, — простучал поезд, — по сы-рой тра-ве!" "По тра-ве", — согласилась ведьма и поплелась в ванную. Подставив рот под струю воды, она долго пила, переминаясь с ноги на ногу, потому что поезд сотрясал паркет. "Командир полка умирает", — прошептала она своему отражению. У отражения были абсолютно круглые глаза, но спать хотелось безумно, а подушка оставалась прохладной.

Прохладной, как трава в степи, а из травы росли два железных столба, и к столбам были подвешены качели. На жёлтые палочки кто-то выплеснул с размаху целое ведро багровой краски, краска ещё не успела засохнуть. На сидении лежала в луже мальчишечья кроссовка с порванным задником. "Это всё, что осталось от командира полка, — сказал за спиной враг, — накрой это знаменем". "Тук-тук-тук", — простучал в степи поезд. "Кап, кап, кап", — отозвалась кровь, стекая с качелей на траву, и Ольга закричала, заорала в голос и села, прижав ко рту одеяло.

За окном грохотал товарный поезд, на подоконнике разрывался будильник, а в изножье тахты стоял прибежавший с поста мистер Хендридж: рука в бороде, брови домиком.

— Сон, — хрипло пояснила ведьма. — Приснилось…

— С рассветом вас, сударыня. Воды?

Ведьма замотала головой и попыталась улыбнуться.

— Я уже встаю, — сказала она. — Будильник уже… Доброе утро.

Словесник сощурился на неё, кивнул и вышел; поезда он однозначно не слышал, но поезд от этого никуда не делся.

Поезд продолжал форсировать далёкую степь.

"Всё из-за Флюка, — думала ведьма по дороге в столовую, — виноват Флюк, подло пропавший среди ночи…" Пушистый мастер сновидений знал своё дело: кошмары разлетались в клочья, не успевая приблизиться к спящей ведьме. Привыкшая к защите, она оказалась сегодня беспомощна и безоружна — и поезд выехал из кошмара в явь. Он стучал колёсами, он мелькал в сторонке, он сотрясал паркет и ковры, ступени и аллеи, и кофейник на столе, и учебник латинского, прислоненный к кофейнику…

Учебник норовил сползти вниз и до невозможности был похож на мольберт. Ольга захлопнула учебник, подпёрла кулаками щёки и наткнулась взглядом на Никиту Делика. Как в зеркало посмотрелась: Никитос, бледный, взъерошенный и несчастный, сидел точь в такой же позе за столиком напротив. Только вместо завтрака перед ним стояла одинокая чашка — кофе, конечно.

"Может быть, ему тоже снился поезд, — с надеждой подумала Ольга, — может быть, поезд снился всей гимназии? Такой всеобщий кошмар, причиной которому — резкая перемена погоды… Зима-то опять закончилась! Закончилась в одночасье — ведь кровавый след должен стелиться именно по траве (по сы-рой тра-ве), и потому поезд привёз солнышко, а солнышко принялось топить снег…"

— Доброе утро, Заворская, — сказали над ухом, и ведьма подскочила.

— Доброе утро, господин учитель!

— Сидите, — махнул математик, пролетая мимо, и навис над Деликом — с таким видом, словно поймал беднягу со стаканом водки.

— Не спится, сударь? Завтракали? Что у вас тут — кофе?

— Угу… — буркнул Никитос, вцепляясь в чашку, но Демуров чашку отобрал и придвинул к себе меню. Первая же возникшая тарелка поехала к голодающему ребёнку, и ребёнок встретил её тяжким вздохом.

— Овсянка с зеленью, — прокомментировал математик. — Приступайте.

— Я не люблю овсянку, Фёдор Аркадьевич.

— Не повезло. М-м… И сыр, пожалуй.

"Что ж это нынче приснилось Демурову, — подумала ведьма. — Или у нас новый пункт в гимназийском кодексе? Обязательная магическая диета?"

— Да не хочу я…

— Верю. И сок…

Сумасшедший дом!..

— Можно только не яблочный?

— Нельзя. Ешьте немедленно!

— Я не могу, честное слово…

— А придётся, сударь.

"С ложечки, с ложечки его покормите, господин учитель!"

— Фёдор Аркадьевич, да меня тошнит!

— Вы меня нянькой подрядили, Делик? Быстро, быстро — за маму, за папу, что там ещё…

"Что там ещё, что-то ещё", — барабанил за окном поезд, а Никита вдруг уставился на ведьму, сморгнул и принялся есть. "Я вызываю аппетит, — подумала ведьма, — это всё, что осталось от командира полка. Сегодня, — подумала она, — всё случится сегодня, кошмары просто так не снятся. Или уже случилось. С Андреем…"

Делик всё смотрел на неё, отправляя в рот ложку за ложкой, и ведьма спросила его — одними губами, но Никитос понял и прикрыл на секунду глаза. "Спит, — с облегчением поняла ведьма, — мой пират спит! Оно и понятно — ведь семи ещё нет!" "Тук-тук, — подтвердил поезд, — тук-тук-тук!"

Тук-тук, тук-тук-тук: ночь напролёт, день напролёт… Тяжёлый вышел день! Кое-как дотянув до конца уроков, истерзанная ведьма отказала в свидании пирату (пропустив мимо ушей слишком быстрое согласие) и отправилась на поиски куратора: жаловаться на последствия ночных ужастиков.

Не успела: по дороге к коттеджу преподов её перехватил великий сыщик.

— Мне велено отвести тебя к твоему врагу, прямо сейчас, — заявил Никитос, не утруждаясь предисловиями. — Ты пойдёшь?

Поезд немедленно умолк; не зная, чему удивляться больше, Ольга решила вовсе этого не делать и согласно кивнула.

— Под красным знаменем, — пробормотала она. — На поезде поедем?

— Ну да, — сказал Делик, тоже ничуть не удивившись, — только давай быстрее, я по дороге всё объясню.

Вот так, в шесть часов пополудни, ведьма оказалась в вагоне собственной галлюцинации: согласитесь, это было вполне достойным завершением кошмара.

Поезд — самый настоящий — летел через степь.

Вон из пределов гимназии.

Вагон, деревянный, древний, со щелями в палец шириной, продувался насквозь. Ветер шнырял по нему, как дитя, пробравшееся в кладовку: не пропуская в вожделенном хранилище тайн ни единого экспоната.

Маленькую ведьму содержимое вагона не интересовало нисколечко. Мешки с каким-то зерном, припорошенный соломой ржавый металлолом и гора старой обуви: грязь невероятная! Но остальные вагоны (в количестве трёх штук) оказались наглухо заперты, а вот в этом дверей не было вовсе. Великолепный обзор. Усевшись в тамбуре на верхней ступеньке, ведьма курила одну сигарету за другой и мрачно разглядывала окрестности. Тоже, в общем-то, глянуть не на что.

Степь да степь кругом.

Круг замкнулся.

Мадам Окстри, помнится, объясняла, что слова "начало" и "конец" исходят из одного корня, и сей лингвистический факт был, несомненно, исполнен глубоким философским смыслом. Семнадцатого августа Ольга сюда прибыла — степью, семнадцатого ноября уезжает — по степи. Большое sorry, мадемуазель Заворская, но пора и честь знать.

Радовало одно: поезд, похоже, никуда не спешил.

Круглый циферблат над высоченным заводским зданием всё ещё оставался в зоне видимости: последнее "прости" от любимой гимназии. Ведьма отвела взгляд от часов и тяжко вздохнула. Торопиться-то на самом деле было куда. Если её ушлый крёстный фей снимет их с поезда, страшно даже представить, чем это кончится. Нервы и у магов не железные — плюнет на принципы и запрёт на бо-ольшой амбарный замок. Вот уж, в натуре, good by, my love!

Следовало будить проводника.

Проводника капризы поезда не волновали: проводник лежал, свернувшись клубочком, на куче мешков в углу вагона. Ольга скинула с плеч накидку, постелила на мешки и плюхнулась сверху, но проводник даже не шевельнулся. Сладко дрых, как будто на родной кроватке. "А может, и не сладко…" — подумала ведьма, присматриваясь. Вид у проводника был ещё хуже, чем утром. Волосы на лбу слиплись от пота, под глазами чёрные круги, челюсти стиснуты. И когда бежали к остановке (той самой, трамвайной, у проходной завода), он отставал и задыхался. Он повалился на мешки, едва забравшись в поезд. "Разбудишь, если что", — сказал он и вырубился, глупый мальчишка, влетевший вместо неё в ожившее граффити, дурачок, которого шантажировали жизнью сокурсников. Жизнью тех, кого он и знал-то едва-едва. Дружба двух месяцев от роду — причём только с Андреем…

— Эй! — окликнула ведьма и потрясла проводника за плечо. Конвоира. Товарища по несчастью, Андрюшкин шайтан его нюхал!.. — Просыпайся давай! Никита!

Мальчишка, не открывая глаз, сел и поёжился.

— Что-то холодно…

— Это ты болеешь, наверное. Там прямо лето.

— Уже приехали?

— Если ты чего-нибудь не сделаешь, то мы вечно будем ехать. Время-то идёт!

— Время, по-моему, не идёт, — сказал Никита, высунув нос в тамбур. — Солнце где было, там и висит… Погано!

— Я тебе и говорю, что мы никуда не едем! Часы на месте — видишь? И город — вон он.

— Вижу… — сказал Никита. — Сейчас поедем… Поможешь?

— Блин! — сказала Ольга, выходя за ним. — Что делать-то?

— Ты же там была? Сосредоточься и представляй, что мы уже подъезжаем. Ориентиры какие-нибудь… Тебе же туда надо?

— Мне не надо! Мне…

— У тебя там отец, я знаю, — сказал чёртов мальчишка. — Я могу сам, но одному труднее. Надо бы до девяти выехать отсюда.

— Это он тебе сказал?! Что у меня там отец?!

— Белка на хвосте принесла, — буркнул Никита. — Давай, помоги мне…

Он уселся по-турецки, выставил перед собой ладони и зажмурился. Ведьма постояла, глядя на него, и устроилась рядом, тоже растопырив пальцы.

— Угу… — сказал Никита. — Я тебя чувствую… Поток энергии просто сумасшедший…

Часы сдвинулись с места.

Сдвинулись и поползли назад, город побежал прочь… Поезд въезжал на мост, а мост упирался в озеро, и в озере, дрожа цепями, торчал замок… нет! Нет! Никакого озера, никакого замка! "Мы поедем с пересадкой, за мостом — другой город, и там нам нужно пересесть на другой поезд, пожалуйста!.."

Ольга сжала кулаки.

— Я не могу! — сказала она раздражённо. — Тебе велели, ты и представляй! Тоже мне — конвоир!

Она открыла глаза и разозлилась ещё больше: конвоир стоял у ступенек, держась за поручень, и разворачивал шоколадку, помогая себе зубами.

— Заработало! — сказал он, не оборачиваясь. — Шоколад будешь?

Поезд подъезжал к мосту. Небо темнело — неимоверно быстро и вполне закономерно: за пределами гимназии ноябрьская ночь не была обязана ждать твёрдо установленного времени.

— Круто, — сказала Ольга, разламывая шоколадку. — Как ты это делаешь?

— Как научили… Слушай, там же Волгоград, да? На той стороне? Андрей говорил…

— Вот ещё, — сказала Ольга, высовываясь. — Почему это Волгоград? Волгоград — это ещё серая зона… Другой город какой-нибудь! — сказала она с надеждой. — Мне тут на днях в Антверпен обещали, так Олег Витальевич всё обломал… Мы же с пересадкой едем?

— Наверное, — со вздохом сказал мальчишка.

— Вот и прекрасно! Хоть погулять перед клеткой…

— Ты же вроде сама торопишься.

— Ног под собой не чую! — огрызнулась Ольга. — У меня выхода другого нет, а вот ты, между прочим, попал! Или думаешь, он тебя отпустит? Ты хоть знаешь, что у него там?

— Примерно, — сказал Никита. — Слушай… я пойду лягу, ладно?

— Да что с тобой такое? — удивилась Ольга. — Похмелье, что ли?

— Наверное…

— Ветерок! — хмыкнула ведьма. — Доедем, он тебе даст зелье какое-нибудь. Ты не переживай, — сказала она примирительно, идя за мальчишкой в вагон. — Он вообще-то прикольный!

— Точно, — согласился Никита. — Обхохочешься просто…

— Всё обойдётся, — сказала ведьма, сама не зная, кого утешает. — Да подожди ты, ложись на накидку. Грязно же… Смотри, нас там будет уже трое — ты, я и Лёшка. Ну, мой…

— Ага…

— Ну вот! И белка ещё — он тоже с нами. Да они там все не чают, как свалить! Не пропадём! И потом, преподы же искать будут. Олег Витальевич меня везде отыщет, вот посмотришь! И Демуров, думаю, тоже. Может, завтра уже вернёмся! Даже весело, прикинь! Ты только прикинь, они же этого урода по частям разберут…

Мальчишка опять свернулся в клубочек и, кажется, не слушал. "Если будет пересадка, надо в кафешку какую-нибудь забежать, — подумала Ольга, продолжая излагать перспективы пребывания в железном замке. — Хоть минералки ему купить…"

— Водички надо было взять, — сказал Никита. — Это я не подумал…

— Скоро уже доедем, — заверила ведьма. — Полчаса максимум — и вокзал! Будет тебе водичка. Интересно, чем их там кормят, — сказала она задумчиво. — Не сеном, надеюсь… Надо будет забежать поесть. Пойду, посмотрю, где мы.

Она побежала к дверям вагона, перескочив по пути через какую-то железяку, а Никита, проводив её взглядом, достал из кармана флакончик с лекарством. Лекарства должно было хватить до полуночи, а вот где его взять потом — это теперь большой вопрос! Вернуться к ночи в гимназию явно не светит. Поездов-то на свете — хоть завались…

Великий сыщик не имел ни малейшего представления о маршруте путешествия.

Он нисколько не сомневался в способности Ольги привести их в нужное место, но вот на пересадки совсем не рассчитывал! Тем более в незнакомом городе, а если уж она сказала, что это не Волгоград, — так оно и будет, полная гарантия… Но ничего поделать с Ольгиными желаниями сыщик не мог. Утешало одно: искать их начнут только после отбоя. Если вообще начнут.

Сыщик был почти уверен, что заморачиваться поисками никто не станет — в силу сложившихся обстоятельств. Белке понятно: победителем из поединка вышел Андрей, на чём операция "Чёрный Дракон" ("Дело Белого Кролика", вообще-то) благополучно завершилась. Пара заключительных штрихов — и добро торжествует. Флаги реют, ордена розданы, действующие и заинтересованные лица перемазаны сгущёнкой. Хэппи-энд!

"Нет уж, господа мои партнёры. Не выйдет! Справедливость — прежде всего!"

О здоровье бы ещё позаботиться… Напугать Ольгу — напугать сильно, чтобы не тянула, а бегом бежала, но придумывать что-то сию секунду сыщик был просто не в состоянии. "Два дня на восстановление, — сказал Демуров, — и это ещё в лучшем случае". Даже не ругался, сочтя, видимо, бестолкового детектива и без того наказанным. Сыщик был с ним полностью согласен. Врать во имя справедливости — это одно, а вот в поле лезть никакой нужды не было. Отлично всё и снаружи просматривалось…

Сыщик подтянул к груди коленки и уткнулся носом в мягкую ткань накидки. Любопытной Варваре нос оторвали… "Расчленение, — подумал он, — Демуров расчленит меня на мелкие части — после раздачи орденов…"

— Просыпайся! — крикнула из тамбура Ольга. — Вокзал на носу! Я так и думала, что с пересадкой!

Пожалуйста вам. "Голубой вагон бежит, качается, скорый поезд замедляет ход, ах, как жаль, что этот день кончается, лучше б он тянулся целый год". Вот же, блин, ведьма!..

Расхожая сентенция "мечтать не вредно", столь излюбленная прагматиками и реалистами, неверна в корне, ибо мечты имеют обыкновение воплощаться в действительность.

Причём совершенно иначе, чем мнил себе беспечный мечтатель, — а потому, господа хорошие, формировать в мыслях собственное будущее следует оч-чень аккуратно! Ежели, к примеру, вы станете изо дня в день сокрушаться о дальних странах и чужих городах, то рано или поздно непременно там и окажетесь. В незнакомой местности, до краёв набитой недружелюбными туземцами и пренеприятнейшими событиями, да без средств связи, да без гроша валюты… Просто беда!

Великий сыщик, волею случая уже вкусивший прелести пребывания в неведомых краях, почуял беду, едва ступив на перрон.

Судите сами: на перроне — ни души. В здании вокзала — ни души. Плюс ночь. Плюс отъехавшее на фиг средство передвижения. Представлять путешествие как быстрый переход из точки "А" в точку "В" и вместо этого сойти с товарного поезда на неизвестной станции — отменный повод для истерики! Никита удержался от истерики, но дурное предчувствие вцепилось в него разъярённою кошкой, и с ним он ничего поделать не мог. Протащив Ольгу через практически не освещённое помещение (ни касс, ни лавочек, ни буфета, ни расписаний!), он остановился, огляделся и, не питая особых надежд, спросил:

— Разве это не Волгоград?

— Какой там Волгоград! — радостно откликнулась Ольга и запрыгала по ступенькам вниз. — Это прямо Рим какой-то!

— Рим?!

— Или Прага! Класс!!

Сделав несколько шагов по тёмным булыжникам, ведьма застыла, раскинула руки и зажмурилась, давая окружающей действительности шанс исчезнуть.

— Париж, — сказала она одними губами. — Вена. Антверпен!.. Пожалуйста! — попросила она и распахнула глаза

Город был.

Город был чужой — абсолютно, немыслимо чужой! — и был он куда как круче чёрных песков далёкой планеты! Он был круче снежного величия вершин. Он был круче замков со шпилями и книжной Хоббитании. Он был здесь и сейчас — настоящий! всамделишный! Именно так выглядели старые столицы Европы — знакомые ведьме исключительно по фотографиям, но что с того! Сразу же ясно: площадь, мощёная древним камнем, фонари на фигурных железных столбах и эти дома — эти колонны меж узких арочных окон!..

— Пилястры! — сказала она вслух. — Кажется, так!

— Что? — спросил спустившийся к ней Никита.

— Видишь, на домах — как колонны встроенные? Называется — пилястры, я читала… И магазины утопленные — ну, вглубь дома, видишь? Так в Европе строили…

У сыщика дома с пилястрами никакой эйфории не вызывали. Огромные и мрачные, они окружали вокзальную площадь, словно крепостная стена. Два узких прохода вели в кромешную тьму и безусловно предназначались для вывоза павших — если, конечно, не служили вратами в совсем уж плохие места. В скверике посередине площади торчала в фонтане квадратная башенка подозрительного вида. В башенке вполне мог обнаружиться пулемёт — или алтарь для человеческих жертв, или…

Обругав себя за дурацкие фантазии, сыщик отвернулся от башенки и всмотрелся в ближайший подъезд. Над подъездом неярко светилась вывеска: "Caaffeen raumrant". Чёрт знает, на каком языке, но — "caafeen"…

Тут он, наконец, понял, что за запах стоит на площади — просто сказочный запах! Шоколад, ваниль и корица!

— Это кофейни, наверное, — сказал он, показывая на вывеску.

— Давай зайдём, — немедленно предложила Ольга. — Ты же пить хотел.

Предложение показалось заманчивым — и почти утешительным. Там, где так пахнет, не должно быть очень уж опасно… Наверное. Но лучше перестраховаться. Да и кофе сегодня категорически противопоказан. К белкам, к белкам!..

— А деньги? — спросил сыщик. — Тут какие-нибудь талеры… И вообще, нам надо торопиться. Пошли уже! Нам вон туда! — сказал он, неопределённо мотнув головой, и с замершим сердцем уставился на своего проводника.

— А надо идти или ехать?

— Ехать. На трамвае, — сказал он наобум и твёрдо добавил: — Прямо до места.

— Если до места, то можно и не торопиться, — отозвалась ведьма. — Вот кофе попьём… Талеры, подумаешь! Я бармену справку предъявлю, и нормально будет. Примет наши деньги по курсу.

— С ума сошла?! А если там маги какие-нибудь сидят? Нас же в момент в гимназию сдадут!

На самом деле мысль о справке тоже согрела душу — и впрямь! Себе дороже — гимназистов обижать!

— Какие вы все нудные, — сказала Ольга. — Чего ж он тебе мётлы не выдал, а? Сейчас бы — с ветерком, без остановок! Раз — и в окошко! Два — и Кролика за уши! И — привет!

Сыщик представил себе полёт на метле, и его замутило.

— Там решётки на окнах! — мстительно сказал он. — За уши… ага… Ты идёшь или нет?!

— Никита, — сказала ведьма и просительно заглянула в глаза. — Ну, полчасика-то — какая разница? А, Никита? Я же три месяца чего-нибудь такого ждала! Я же и тут в родной провинции живу, обалдеть! Никитос, ну, заинька, солнышко, ну, пожалуйста! По чашечке выпьем — и вперёд! Я скажу, что это я тебя задержала, хочешь? Нету тут никаких магов, вот посмотришь! Тут вообще никого, ночь же.

"Вот именно, — подумал сыщик. — Торчим как мишени в тире… Большие, хорошие мишени, никакого оптического прицела не требуется. Старенькой пристрелянной винтовки вполне хватит…" Сыщик обвёл глазами окна: почти все тёмные, за каждым сидит стрелок. И пулемёт в башенке… Чушь, конечно, но, в любом случае, с площади надо сваливать!

— Ладно, — сказал он. — Только недолго!

Мишени кивнули друг дружке и направились к вывеске. Одна из мишеней закурила на ходу, вторая, некурящая, полезла за деньгами, не желая светиться кошельком, и тут дверь кофейни скрипнула.

Предчувствие, терзавшее сыщика, успокоенно отцепило коготки, сочтя себя полностью сбывшимся: дверь кофейни скрипнула и распахнулась, выпуская на площадь звон посуды, громкую джазовую музыку и толпу очень шумных и несомненно пьяных стрелков.

Тир открылся.

Сыщик выронил кошелёк и схватил Ольгу за руку, но бежать было уже поздно.

— Ну всё, — шёпотом сказала ведьма. — Накаркал!.. Реально — маги… Чуешь? Всё, попали…

Не толпа.

Шестеро.

Да.

Маги.

"Вот так они и выглядят — по-настоящему, не скрывая, не завешивая… Реально. Вот так выглядят наши преподы — вне уроков и вне студентов… Вот так буду выглядеть я — или я уже?.." Сыщик потряс головой, но ничего не изменилось: обычные мужики, даже одеты вполне ординарно. "Так это я не вижу — я чую! Блин, я же чую своих! Но они же пьяные — блин, они же в ноль пьяные! Или потому и чую? Бе-елка моя!.."

"Свои" тем временем приблизились вплотную и неторопливо окружили. Разглядывали.

— Здравствуйте, — сказала ведьма, изображая невинность и легкомыслие. Остановился, мол, поезд, как не прокатиться? Домой не подкинете, дяденьки? Огромное вам спасибо! Все пути ведут в гимназию.

— Добрый вечер! — сказал сыщик, изображая надежду и радость. — Господа, вы позволите обратиться к вам за помощью? Мы, кажется, заблудились.

Обидно было до слёз: так обломаться! Быть притащенным за шкирку под нос Демурову! "Но это не более чем случайность, — мысленно оправдался сыщик. — Роковая случайность — а не прореха в плане, и я что-нибудь придумаю… Значит, так: заблудились, но если указать направление, то дальше мы сами…"

— На ловца зверёныши выбрели, — протянул один из магов. — Добрая охота!..

— Эт-то не зве-ерь! — возразил другой. — Это птенчики… Желторотые м-милашки…

— Почто гуляете, птенчики? Папа-мама плакать станут!

— Ой, далеко теперь папа с мамой!

— На круг сообразим, господа? Или делить станем?

Ольгу подцепили за подбородок, дёрнули голову вверх и, совершив беглый осмотр, прокомментировали:

— О как! Поездом прилетели! Эх, не садись, красна девица, в чужую карету!

Красна девица стряхнула бесцеремонную руку — и маг, не раздумывая, ударил её.

Ударил по лицу, наотмашь — да так, что ведьма молча повалилась на булыжник. Никита рванулся к ней, но его тут же схватили.

Сгребли в охапку, притиснули к чужому горячему телу — почти как ночью, у Дворца пионеров, только это был не Демуров. Шоколад и корица сменились водкой и горькой травой, сыщик закашлялся, забился — бесполезно! Он откинул голову и встретился с насмешливым взглядом.

— Что, сладкий? — шепнул обладатель стальной хватки. — Аллергия терзает?

На шею легли жёсткие пальцы, пробежались по горлу, нажали, и мир наполнился разноцветными пятнами. Сыщик задохнулся и обмяк.

— Дёрнешься — за ноги поволоку, — посулил обидчик, перекидывая добычу через плечо.

Перед глазами плавно поплыли булыжники, потом чёрная вода за каменным бортиком, а потом сыщика швырнули вниз — на скамейку.

Он сел прямо, ощупал шею, повернулся и увидел рядом Ольгу: кровоподтёк во всю щёку.

— Ты как?! Ты…

Говорить оказалось трудно, а дышать — больно. Суки…

Суки, все шестеро, бурно беседовали у фонтана — не по-русски, но понятно, о чём. Хабар делят. А стоят метрах в трёх — вполне бы можно исчезнуть… "Был бы один — ушёл бы, — подумал Никита. — Легко…"

— Я нормально, — прошептала ведьма. — У него кольцо на пальце… Кольцом рассадил, фигня…

"К Демурову. Немедленно. Можно за шкирку!"

— Надо им сказать, что мы из гимназии, — прошептал Никита. — Сразу надо было… Где твоя справка?

— Не надо, — прошептала ведьма. — Я сейчас кое-что сделаю… и сразу бежим, понял?

Она сидела, сунув ладони в задние карманы джинсов: в правом лежала крохотная коробочка с одноразовым оружием. Берегла до последнего, а что делать? Крышка, поддетая ногтем, открылась легко, и ещё несколько секунд ушло, чтобы достать завибрировавшую от прикосновения капсулку. Ведьма вытащила руку и покосилась на Никиту.

— На счёт три бежим.

— Что будет?

— Плохо им будет… Раз… два…

"Приболеет твой монстр", — вспомнил сыщик. Пулька! Дяди Вовина пулька, красненькая, заряженная на полпальца, так вот она где! Он сел прямо, перенося тяжесть тела на ноги.

— Три! — крикнула Ольга и выбросила кулак вперёд.

Пулька сработала безотказно: марево, багровое, прозрачное, рванулось на волю, стеной встало перед скамейкой — а потом повалилось на магов, накрывая, сметая, швыряя в фонтан… Только любоваться зрелищем не было времени.

Сыщик схватил Ольгу за локоть и вскочил, но скамейка притянула обоих назад — как магнитом. Двойное ругательство, выданное единым духом, ни черта не изменило, а спустя минут десять к дуэту птенцов присоединился хор охотников, выбирающихся из фонтана.

Поблекшее марево драными клочьями всплывало к небу.

Маги — мокрые, зато наверняка отрезвевшие! — шли к пленникам, глядя нехорошо, и Никита выставил перед собой ладони.

— Господа, секунду! Мы учимся в гимназии! Извините за инцидент, давайте разойдёмся мирно! Вот у моей спутницы есть справка… — и запнулся, чувствуя себя клоуном, выдавшим удачную шутку.

Всё. Вот теперь — всё…

— Сладкий, — продолжая улыбаться, сказал маг, притащивший сыщика на скамейку. — Нет ли у тебя новостей посвежее? Кого из вас за пулечку наказать, к примеру?

— Мой куратор — Фёдор Аркадьевич Демуров! — выкрикнул сыщик, и маг нагнулся к нему, опёрся руками о низкую спинку. — Фёдор Аркадьевич Демуров!..

Голос сорвался, а маг усмехнулся и склонился ещё ниже.

— Вот ты от него и избавился, м-м?

— Это моя пулечка, — сказал Никита и закусил губу.

— Врёшь. Значит, будет больно. Очень больно, сахарный мой…

Совсем молодое лицо; с длинных волос на сыщика капала вода — и это, кажется, было самой мелкой неприятностью из всех предстоящих.

— А ты ведь богач, сладкий… — сказал маг, опять пробегая пальцами по Никитиному горлу. — Ках-шмейс, да ты просто мешок с подарками!.. Будь я не настолько пьян, подумал бы о выкупе. Но хочется развлечься. Бесы с ним, с выкупом этим…

Пальцы надавили сильнее. "Шприц — или укус, — подумал сыщик, зажмурившись и вздрагивая от прикосновений. — Укус — или шприц…"

— Пулечка моя, — сказала Ольга. — И на вашем месте, дяденьки, я бы быстро-быстро отсюда бежала. Полный п…ц вам будет, вы что, не понимаете? А вам особенно, — сказала она Никитиному обидчику. — Я вас узнала, устроит такая новость?

— Я польщён, детка, — откликнулся маг, не прекращая своего занятия.

— Вы Борис Чернецкий, — сказала ведьма.

— И что?

— Да ничего, — сказала ведьма. — Не думала, что из гимназии такое дерьмо выпускают. Вы же чёрный маг, правильно?

— Что, детка, мир рухнул? — ухмыльнулся маг. — Окрасом ваших милейших преподов не желаешь полюбопытствовать? Могу просветить — в процессе…

Великий сыщик разглядывал Бориса Чернецкого сквозь прикрытые ресницы и судорожно соображал. "Беда не приходит одна — а удача? Лужа, в которой сидят мои клиенты, возникла не вчера — бывший гимназист вполне может быть в курсе, и тогда это фарт. Мне выпал фарт…"

Фарт находился с сыщиком в опасной близости: ронял на лицо холодные капли, аккуратно разминал жёсткими пальцами горло.

Фарт был выпускник первой классической гимназии — и чёрный маг, но об этом Никита собирался подумать позже.

Он открыл глаза и осторожно, почти бережно отвёл от шеи чужую руку.

— Господин Чернецкий, буквально несколько слов. У нас проблемы в гимназии, связанные… вы наверняка знаете, с кем. Я намеревался их решить сегодня. Не можем мы всё-таки поговорить о выкупе? Только конфиденциально.

Господин Чернецкий перехватил его за запястье и выпрямился.

— В самом деле, сладкий?

Это был первый сеанс телепатии в жизни великого сыщика — и весьма бесцеремонный. В голову, и без того больную, словно гвоздь воткнули, но имя он услышал и закивал, не сводя с мага глаз. Чернецкий хмыкнул и легко сдёрнул его со скамейки.

— Пару минут, господа, — попросил он, обернувшись.

— Мне фартит, — выдохнул сыщик, не в силах спрятать эмоции.

— Посмотрим, — сказал его фарт и перенёсся вместе с сыщиком в фонтанную башенку.

Никакого пулемёта там не было. А хоть бы и был?

Улочка, ведущая прочь с привокзальной площади, оказалась настолько узкой, что машина, сворачивая, чиркнула об стену — и вылетела в белый день, на ровное асфальтовое шоссе.

Зажмурившись от неожиданного света, Ольга не стала открывать глаза и устроилась поудобнее. "Было бы славно поставить время на перемотку, — подумала она. — Машина въедет задним ходом на площадь; маги, пятясь, зайдут в кофейню; поезд… Поезд уберется в сторонку, будет грохотать по степи, стучать колёсами — вдали, на пределе слышимости, а командир полка (голова обвязана, кровь на ру-ка-ве), усядется в тамбуре, положив на колени винтовку, уезжая прочь, по сырой траве, дочиста вымытой растаявшим снегом. Под боком, недовольно заворочается Флюк, вытаскивая из-под моего локтя хвост, и я уткнусь в рыжую шёрстку, засыпая снова…"

Это было необходимо — заснуть, заспать, чтобы рухнувший мир принял форму, собрался из странных фрагментов в единое целое, устоялся… стал реальным.

Налившуюся спелым яблочком щёку обдувал сквознячок, машина баюкала тихим урчанием, и разговор на переднем сидении баюкал тоже, вполне отвечая ведьминым нуждам. Мальчишечий голос пересказывал гимназийские бытовые дела и шкоды, мужской одобрительно посмеивался… гимназия… безмятежность… покой… Но заснуть всё равно не удалось: мальчишка вдруг оборвал на полуслове фразу, и машина, затормозив, съехала на обочину.

Пришлось посмотреть — но ничего особенно страшного не случилось. Мальчишка вывалился наружу, присел на корточки, обхватив голову, а мужчина, усевшись вполоборота, вытянул руку и коснулся ведьминой щеки. Этим же жестом он клал пальцы на Никитосово горло — и лицо у него при этом было… Не отшатнуться стоило трудов, но ведьма только вскинула голову. Пальцы, впрочем, никуда не убрались.

— Покажись-ка, детка. Болит?

— Ветерок, — сказала ведьма.

— Позволишь?

Пальцы стали почти ледяными, но она терпела и косилась, чтобы поймать момент, когда чужие глаза, зелёные, с коричневым ободком, сузят в точку зрачок и заблестят предвкушением.

Борис Чернецкий улыбнулся, нажал ведьме на кончик носа и повернулся к распахнутой дверке.

— Сладкий мой! Ты там закончил?

Борис Чернецкий однозначно страдал шизофренией. А чем ещё прикажете объяснить превращение беспардонной сволочи с вампирскими замашками в любящего и заботливого родственника? Чудесное превращение — и очень уместное, но доверия как-то не вызывало. Никто не знает, сколь долго господин чёрный маг будет пребывать в данной ипостаси — и не перекинется ли через минуту-другую оскаленным волком. Да сто процентов — что перекинется! Серия третья: "Гимназисты и безумный вервольф: без помощи и поддержки".

— У вас попить чего-нибудь не найдётся? — спросил Никита, залезая в машину. — Кофе, например…

— Кофе тебе точно ни к чему, — заявил безумный вервольф. — Подлечить могу… на скорую руку.

— Да мне чтобы хоть не тошнило…

— Дарю, — сказал Чернецкий, протягивая ему маленькую коробочку. — Две таблетки — три часа полного здравия. А вот потом — не обессудь. Откат пойдёт.

— Потом неважно… Их жевать надо?

— Считать-то умеешь, сладкий?! Пять таблеток — яд…

Машина тронулась с места. Острые серые скалы по одну сторону шоссе, сосновый лес, едва ли не выше скал, по другую. И ни души вокруг.

Никитос тщательно хрустел таблетками, взятыми из рук чужого дяди, который часом раньше едва не перегрыз ему глотку. Чужой дядя, выставив локоть в раскрытое окошко, насвистывал песенку, явно ничего не опасаясь. Плевал он с высокой горки на возможное появление разъярённых гимназийских магов, которые уже должны были начать поиски. Которые были просто обязаны поднять на уши всю округу! Которым следовало явиться ещё на площадь, извергая проклятия и потрясая молниями!

Не явились.

Олег Витальевич Стрепетов, преподаватель первой классической гимназии, куратор девичьей группы первого курса и крёстный фей маленькой ведьмы, не пришёл, оставив драгоценную воспитанницу в руках чёрного мага. И кто сказал, что он придёт в железный замок? В логово врага — вне сомнений, скрытое кучей барьеров и ограждённое мощнейшими заклинаниями… Но ведь он отыскал ведьму на озере? Ведь отыскал?

— А мы куда сейчас — в гимназию? — спросила ведьма.

— Ну что ты, детка, — откликнулся маг. — И в мыслях не имею вас обламывать.

— А куда?

— Провожу до места. Удостоверюсь заодно, что никто на вас не позарился…

— Ого, — сказал Никитос. — Спасибо.

— Да не за что, сахарный мой, — хмыкнул Чернецкий. — Мне ещё выкуп с вас получать. Лет через семь…

— Почему не сейчас? — спросил Никитос.

— Ощипанные птенцы не выживают, — любезно пояснил маг. — Учись пока. Вот соколом станешь — посчитаемся…

— Наверное, стану, — сказал Никитос. — Все говорят.

— Он тоже? — спросил Чернецкий.

— Ага.

Они засмеялись — взрослый маг и маленький, и Ольга мысленно скорчила им рожицу. Борис Чернецкий явно проникся к её проводнику — и очень бы хотелось знать тому причину. А вообще-то не суть важно. Соколом — как же! Берите выше! Хомячком! — и лет пятьдесят вот такому же ублюдку ботинки чистить. Так что фигу вам, господин маг, а не выплату долга! Если только с кураторов потребовать… Их-то можно как угодно ощипывать, вряд ли убудет.

"А ведь это мысль, — подумала Ольга. — Это же возможность сообщить в гимназию — и сделаю это не я и не Никита!"

Видимо, та же мысль посетила будущего сокола, потому что сокол прекратил хихикать и очень серьёзно сказал:

— Семь лет — это долго. Нечестно выходит. Может, вам стоит взять выкуп с наших преподавателей? Думаю, они возражать не будут.

— Уволь-уволь, — отмахнулся Чернецкий, разбивая надежду вдребезги. — Что-то нет у меня охоты наше приятное знакомство в гимназии афишировать!

— Да! — с чувством сказал Никита.

— Я уж как-нибудь потерплю. А вы, ребятки, сделаете мне одолжение в счёт долга: не станете больше из гнезда клювики высовывать. Мир велик, а фарт в нём — явление раритетное…

— Мы постараемся, — сказал Никитос.

— Вот и славно, — сказал маг и круто вывернул руль. — Приехали, птенчики.

Скалы и лес поменялись местами и замерли.

Над соснами неспешно всходила зелёная луна.

Ни снега, ни озера.

— Вам недалеко, — пояснил маг, заметив ведьмины сомнения. — Во-он по той тропинке.

— Спасибо, — сказал Никитос, вылез из машины и открыл ведьме дверку. — Вы нам очень помогли.

— Удачи тебе, сладкий, — сказал Чернецкий. — И аккуратнее там…

Кивнул — и уехал, оставив их одних в мире, который, кажется, и вправду был очень велик.

Ведьма огляделась ещё раз, уселась прямо на обочине и закурила.

— Слушай, — сказала она. — А ты что ему наговорил? Ну, там, в городе?

— Правду, — сказал Никита, не раздумывая. — Он же чёрный маг, я подумал — вдруг они знакомы? И потом, он ведь тоже гимназист. Вошёл в положение. Ну и выкуп, конечно.

— Выкуп… — повторила ведьма. — Врёшь ты всё, Никитос. Какой ему смысл? Раз не сожрали — значит, он за нас расплатился. Да ещё и отпустил. Значит, ни фига не поимел. С чего бы ему такой зайкой делаться?

— Да он хороший парень, — сказал Никита. — Мне кажется, они просто нас пугали.

— Просто пугали… — повторила ведьма. — Ага… А ты уверен, что он нас не высадил в какой-нибудь… зоне? Тут вообще-то замок должен быть. Высокий такой.

— Ну и что? — сказал Никита. — Может, за соснами не видно. Вон какие здоровенные… А может, вовсе и не замок, мало ли! Только знаешь что… Там, наверное, сейчас дома никого нет.

— Замечательно, — сказала ведьма. — Так нас ещё и не ждут?

— Может, и не ждут… Да это без разницы.

— Наверное, — согласилась ведьма, разглядывая своего проводника. Проводник давил ботинком подвернувшуюся шишку и прятал глаза.

— Ты же хотела сюда попасть, правильно?

Личина. Это же личина. Это никакой не Делик. Ещё на площади, ещё в поезде следовало догадаться — всё подстроено, это опять личина… Настоящий Никита зубрит сейчас латынь в гимназийском интернате… Но разницы и вправду нет.

— Хотела, — согласилась ведьма и встала. — Мне знаешь как адреналина не хватает? Тут волков нету в лесу? — спросила она, выходя на указанную тропинку. — Лучше оборотней. Реальный бы вышел экстрим! Или ты с любым волком договоришься?

— Договорюсь, — пообещал проводник, догоняя её. — Слушай, всё будет хорошо! Вот увидишь! Ты сама увидишь!

Тропинка быстро вывела их на опушку леса, но железного замка не было и там.

Был сад за решётчатой оградой, а в саду стоял дом.

Двухэтажный особнячок; не слишком большой, с двумя круглыми мансардами, он не выглядел ни волшебным, ни мрачным. В одном из нижних окон мерцал свет — уютный огонь в камине.

— Кажется, всё-таки дома… — сказал проводник. — Постой здесь, я проверю…

Он шагнул вперёд — и мгновенно растворился в сгущающихся сумерках. Её однокурсник, милый ребёнок с веснушками, вполне способный договориться с безумным вервольфом. "Я попала. Я попала, куда хотела, но Олег Витальевич не придёт".

— Офигеть, — сказал мальчишка, возникая рядом так же неожиданно, как исчез. — Офигеть, — повторил он со смешком. — Ну вот этого я никак не предвидел.

— Что такое?

— Ты всё равно не поверишь. Да иди в окошко посмотри. Не бойся…

Он стоял, сунув руки в карманы, качал на лице странную улыбку, почти не похожий на самого себя, почти похожий на давешних магов. Реальный экстрим.

"А ведь я и не боюсь, — поняла ведьма. — Волков бояться — в лес не ходить. А я уже в лесу — и серый волк мне совершенно по фигу. Мне уже всё равно. Крёстный фей не придёт. И не надо. Мне наплевать".

За садовой калиткой под ноги легла дорожка, выложенная мозаичной плиткой, но ведьма свернула на траву, обогнула кусты шиповника и остановилась в нескольких метрах перед окном.

В комнате беседовали двое.

У камелька, за обильным столом.

В мире и согласии.

Не поверив собственным глазам, ведьма обернулась к шедшему сзади мальчишке.

— Ольга, — тихо сказал мальчишка. — Это твой отец. Я хотел, чтобы ты сама увидела, ну вот ты и увидела. Давай отойдём отсюда, я тебе расскажу, а потом уже с ними поговорим… Ольга, ну ты чего?

Рухнувший мир завертелся как карусель, а остановившись, стал реальностью.

Прозрачной, обыденной реальностью: никаких личин в мире больше не было.

— Сейчас, Никитос, — сказала ведьма и наклонилась, присматриваясь. — Сейчас поговорим…

Она подняла с земли камешек и подкинула его на ладони.

— Ольга?!

Стекло покрылось сетью трещин, задрожало и выпало — всё целиком. В комнате ничего подобного, конечно, не ждали. Удивились, ага. А потом один опомнился, подбежал к подоконнику и прыжком перемахнул в сад, но раскрыть рот ведьма ему не дала.

— Привет, папочка, — сказала она.

Стекло под ногами выпрыгнувшего хрустнуло ещё раз и замолчало.

Выпускник первой классической гимназии Борис Чернецкий ехал с ветерком, наслаждаясь свежим воздухом и ментоловой сигареткой. Впереди была целая ночь; он намеревался потратить её на действительно добрую охоту — охоту, а не собирание в ягтдаш выпавших из гнезда птенцов.

Впрочем, птенцы подвернулись славные. Море разливанное даровой, чистейшей энергии, непорченая кровь… И плотный, почти осязаемый страх беззащитной жертвы, и пульс на тонкой шее, бьющийся под пальцами… да что там говорить!..

Борис Чернецкий ни в коем случае не сожалел о своём порыве. Более того! Отлично знакомый с гимназийским забавником, он был готов рукоплескать предприимчивому мальчишке. Обставить такую фигуру!.. Малыш несомненно имел право довести партию до конца. Перебить ему дорогу казалось попросту неспортивным!

Но, может быть, и стоило.

Малыш сыграл блестяще — только вряд ли понимал сполна, с кем имеет дело. А шейка у него и впрямь тоненькая. Во всех отношениях…

Чернецкий достал телефон и посмотрел на него с досадой. Звонить не хотелось. Он безмерно уважал своих бывших преподавателей — всех, без исключений, — и обязан им был не меньше, и потому звонить не хотелось очень. С другой стороны, репутация уже на слуху. Карман деньгами не порвёшь… А если учесть, что свобода птенцов встала ему отнюдь не дёшево, вполне можно совместить приятное с полезным.

Не находя в предстоящем разговоре ни приятного, ни полезного, он вздохнул и набрал номер.

— Моё почтение, Фёдор Аркадьевич. Не отвлёк?

— Доброй ночи, Борис. Чем обязан?

— Боюсь, у вас она доброй не выйдет. Я тут ваших детишек… гм-м… выкупил. Спешу уведомить.

Пауза.

— Премного вам благодарен, сударь, — сказал Демуров. — Озвучьте долг.

Вот она — репутация-матушка.

— Насчёт долга, господин учитель, нам бы попозже обговорить. Видите ли, детишки не со мной.

— Конкретней, Борис. Место, имя?

И отсчёт пошёл на минуты.

"Вот что у нас в гимназии славно: какую одёжку из шкафа ни достанешь, обязательно в кармане носовой платочек. Чтобы было чем щенку молоко утереть. Или лезвие отчистить — по обстоятельствам.

Но платочек-то не в молоке. В крови платочек. Ну что — проверим голос крови.

Щенки, они такие любопытные, господин маг.

Глядишь — и получится чего.

И ПЕРВОЕ МЕСТО в пятёрке лидеров на радио "Джедай-Плюс" — Андрей Карцев!!! Слушаем и ПОДПЕВАЕМ!!!

Выбери меня — на этот, мать его, вальс, закусивший губы, да простит меня Федерико Гарсиа…"

Как уже догадался проницательный читатель, на семнадцатый день ноября история Белого Кролика подошла к развязке.

А денёк-то, право же, выдался славный! Отлично подходил для поднятия флагов, раздачи орденов и прочих составляющих хэппи-энда — то есть, в отношении погоды. В учебном корпусе гимназии все окна распахнули настежь. За окнами радостно распевали птички, зеленела и золотилась листва, плыли по небу пушистые облачка… лепота!

Но, признаться честно, героям нашим погодные прелести были совершенно до фонаря. Да и мадам Окстри, обожавшая золотую осень, на последней паре лишнего шага к окошку не сделала. Урок она вела в группе Фарида — и все полтора часа пребывала в крайнем недоумении.

Гнилой апельсин на ветке не удержать: о дуэли мадам, разумеется, знала. В общих чертах. Излагать ей перипетии минувшей ночи господин Демуров и в мыслях не имел!

Не рассказал бы под пытками — хотя Коре Окстри доверял всецело. Доверял безоговорочно, закрывая глаза на маленькие женские слабости. Слабости имелись, о да! Одна другой краше! Склонность к экзальтации, выверенная до мелких нюансов. Откровенно показательное пристрастие к азартным играм. До отвращения непредсказуемые капризы — и ладно бы в постели!.. А хуже прочего — тщательно рассчитанное потворство пустым забавам… но именно что пустым.

Без пикантных подробностей история Карцева и чашки кофе не стоила — но если допустить Кору до деталей, начнётся форменный кошмар. Тут уж фунтиком шайской ванили не утешить! До попечительской коллегии не дойдёт, но и мало никому не покажется. Ведьма есть ведьма — насколько бы она ни была великолепна.

Впрочем, причиной недоумения мадам Окстри служил отнюдь не удачливый дуэлянт.

Поведение дуэлянта заслуживало длинной записи в кондуите. Дуэлянт выводил в тетради бессмысленные каракульки, шуршал под столом посторонней книжкой, беспрестанно книжку захлопывал и тут же начинал читать снова. Мадам терпела. Нынешняя ночь не прошла дуэлянту даром; любая неожиданная эмоция грозила бесконтрольной вспышкой магии. Пусть лучше читает.

Никита Делик — вот кто занимал львиную часть внимания мадам! Уж этот старался как мог — а мог очень мало. Виски в бисерных каплях, озноб, в лице ни кровинки: явно болен и болен нешуточно. Состояние для гимназиста попросту невозможное! Присмотревшись, мадам уяснила и суть болезни, ещё более немыслимую, чем сам факт. К концу пары стало совсем занятно: улучивши момент, страдалец извлёк солидный флакончик и торопливо совершил глоток. Вот и умничка. Обеспечил своему куратору допрос с пристрастием…

Во флакончике содержалось лекарство — достаточно редкое, и уж конечно не гимназист-первокурсник забрал флакончик с законного места на тёмной полочке! Забрал в спешке, не удосужившись перелить в иную ёмкость! Забрал, не обмолвившись и словом хозяйке! "Тать в ночи, вы только взгляните!.. Замок повешу!"

Мысленно занося коллегу и любовника в долговой реестр, великолепнейшая нахмурила брови; поймав её взгляд, Никита испуганно сунул флакончик в карман — и промахнулся. Локоть его с размаху ударил в стол сзади, стол сотрясся, и с колен Андрея Карцева полетела книжка. С оглушительным стуком покатилась по полу закладка — будто нарочно! — а обнаглевший дуэлянт кинулся следом.

И у самой великолепной ведьмы, господа хорошие, тоже имеются нервы.

— Вы все границы перешли, Карцев!

Предмет раздора, увернувшись от мальчишки, влетел к ней в руку. Костяной цилиндрик величиной со стандартную свечу, покрытый вручную мельчайшим узором. Узор состоял из фигурок, человеческих и не только: изображённые в самых разнообразных позах, фигурки занимались любовью. Без лупы не рассмотреть, но Коре Окстри лупа не требовалась. Собственную работу ни с чем не спутаешь. Даже безделушку, сделанную тысячу лет назад в подарок любимой подруге.

— Простите, мадам! Я…

Мальчик, надо заметить, владел собою прекрасно. В отличие от его преподавательницы…

— Вернитесь на место, Андрюша. И будьте любезны задержаться после урока. Записываем домашнее задание, господа!

Дождавшись звонка и отпустив класс, мадам присела за стол Делика и мягко спросила:

— Откуда у вас эта вещица?

"Глупый вопрос, — подумала она. — Из салона Элис — вот откуда. Ещё один тать в ночи. Ученик, достойный своего учителя. Но у Фарида хоть нужда была — а здесь?.."

— Это… из салона госпожи Элис, — сообщил воришка, не поднимая глаз. — Я… Я только хотел рисунок скопировать…

— Скопировали?

— Какое там… Мне, правда, ужасно неудобно, мадам…

— Я понимаю. А вот вы, Андрюша, понимаете, насколько опрометчив ваш поступок? Я уж не о морали говорю…

— О морали мне Олег Витальевич сказал, — вздохнул мальчик. — И не о морали тоже…

— Но вы не усвоили. Андрей, вам дивно повезло! Сей предмет — безделица, но вы даже не представляете, насколько опасная утварь имеется в обиходе госпожи Элис. В обиходе любого мага!

— Я представляю, мадам… Я это с её рабочего стола вообще-то взял.

"Экие сантименты, однако! Могла бы и выкинуть давно — а ведь где-то пользует!.."

— Из пентаграммы, — уточнил мальчик. — Она была… неактивирована. Я решил, что не страшно. Мадам, а разве в пентаграмме бывают… безделицы?

"Ах, вот что. Ках шмейс! Довели ребёнка!"

— Демонов вызывать собирались? — вкрадчиво осведомилась мадам.

— Почти, — мрачно сказал мальчик.

"Взглянуть бы на результат! Впрочем, теперь он не станет — повидался уже… Но напугать на будущее точно не повредит…"

— А зачем же было воровством утруждаться? — спросила великолепная ведьма, подкидывая цилиндрик на ладони. — Напрасный риск, mon ami! Вас могли поймать за руку ещё до попытки суицида.

— Попытки чего?!

— Способ оригинальный, но слишком сложный, — доверительно сказала мадам. — Впрочем, дело ваше! Вещичку придётся вернуть хозяйке, но не печальтесь. Для пентаграммы подходят любые пять предметов — одинаковых или из одного набора. Факелы, шахматы… кофейный сервиз… неважно! Ограждение облегчает концентрацию внимания, не более того. Ещё можно петлю на углы накинуть… Словом, сущие пустяки. Так как демон — или маг — которого вы вызываете, на данный момент вашего развития однозначно вас сильнее, вы получаете обратный эффект со всеми вытекающими — и умираете экзотической смертью.

— Какой-какой эффект?..

— Обратный. Вас утянет к объекту вызова. Скажем, в огнедышащую пасть…

Повисла многозначительная пауза, во время которой оба собеседника ярко представили обрисованную пасть и были вынуждены сдержать возникшие чувства.

— В самом деле, любопытный выбор! — сказала мадам, опомнившись. — Я непременно поделюсь вашим способом с одним знакомым. У него, знаете, что-то вроде коллекции, и такой технологии, кажется, нет. Что с вами, сударь?

Мальчик яростно мотал головой.

— Мадам! Я вас уверяю! У меня и мысли не было! Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством, честное слово! Ох… — сказал он, смешавшись. — Вы же шутите, мадам…

— А что ещё мне остаётся? Простите, Андрюша. Я должна была сделать скидку на вашу… необразованность. Обратный эффект имеет место в действительности. Вы меня просто потрясли. И потом — ваше поведение на уроке было настолько нестандартным…

— Извините меня, пожалуйста! Я просто… Я хотел прочитать кое-что… Это не про самоубийц! Это "Искусство сновидений".

Мальчик выложил на стол пухлый зелёный том, и мадам в ужасе округлила глаза. Кастанеда!..

— Я пытался сон истолковать, мадам! Ну и вот… тут, правда, совершенно о другом оказалось! — с сожалением сказал мальчишка. — А мне так было нужно…

"Горячий ужин с копчёностями в компании куратора — вот что тебе нужно, малыш. И беседа о боевой магии за ужином — с красочными примерами из биографии Фарида. А потом — сильное снотворное на ночь. Но ни слова — ни слова из Кастанеды!.."

–.. не соответствует названию! — сетовал тем временем мальчик. — Я, конечно, в основном пролистывал, но… Как-то слишком… элементарно, что ли.

"Я, признаться, не в силах дочитать сей опус, — высказался прошлою весной Витя Бельский. — Так тяжело летать, и ладно бы — наяву! Но в галлюцинациях? Кастанеда мне безмерно скучен. Точка сборки? Но, мадам, ведь это элементарно…"

Усмехнувшись воспоминанию, мадам позволила себе быть снисходительной:

— Ваше суждение крайне поверхностно, Андрюша. Может быть, стоило начать с первой книги. У дона Карлоса есть некоторые положения, заслуживающие вдумчивого прочтения.

— Наверное, — согласился собеседник, подхвативший книжку в библиотеке исключительно за неимением времени искать что-то другое. На глаза попалась. Кастанеду он, собственно, читал — будучи в армии. Очень способствовало… — А вы полагаете, что в первой книге я найду толкование?

— Вот это вряд ли. Хотите — я вам истолкую?

Мальчик вдруг отвёл глаза и хмыкнул.

— Андрей?..

— Простите… Я, знаете, в этом сне ужасно нескромно выгляжу. Мне там приз вручают…

— Прекрасно! — оценила мадам, получившая от исхода дуэли огромное наслаждение.

— Ну, не знаю… В таком вот ключе вся сцена. Но если вы будете так любезны… Мне кажется, мадам, что это не совсем сон. Вы, правда, послушаете?

Сон, предложенный вниманию толковательницы, и впрямь был специфический, а изложение взывало к чувству юмора, но мадам не смеялась даже в первые минуты рассказа. А зря. Рассказчик и сам бы повеселился над увиденным — при иных обстоятельствах…

И как не веселиться, господа, наблюдая торжественную линейку у порога учебного корпуса первой классической гимназии? Кадетов и барышень в пионерских галстуках? Болотный кримпленовый костюм фрау Бэрр и красную повязку дежурного на рукаве щёголя-химика? А маленькая девочка с колокольцем — на плече Кольки-Клауса, нарезающего круги перед строем гимназистов? А бессмертный хит "Учат в школе", исполненный дружным хором преподавателей? А плакаты, изображающие хоббита Фродо в обнимку с очкастым хлопчиком? Что уж говорить о лучащемся от восторга директоре, который выносит поднос с отрезанной головой Чёрного Шевалье! О бурных аплодисментах, адресованных виновнику торжества! "Вычитал и умножал!" — "Малышей не обижал!" — "Наш Гарри Поттер!" — "Ур-ра!!! Вечная слава!" — "Мазурочку, щенок? И р-раз! И-и два!.."

После предложения мазурочки виновник торжества утерял контроль над собою, вырвал у директора поднос со злобствующей головой и грохнул его оземь. Понятное, естественное движение души и тела! Но что, если следовало поступить как-то иначе? С благодарностью принять признание и почёт — или схватить голову за волосы и, раскрутивши, вышвырнуть за ограду гимназии? Ведь сон мог быть мороком, а разница между ними по слухам огромна! Именно этот вопрос виновник торжества и пытался выяснить у Карлоса Кастанеды. Именно с этим вопросом решился обратиться теперь к своей преподавательнице — взрослому и опытному магу. Глаза обладателя вечной славы были озабочены и чисты.

Взрослая и опытная ведьма смотрела на него, склонив голову к плечу, и ощущала под юбками целое семейство ежей.

— Разница действительно огромна, мой мальчик, — сказала она наконец. — Не думаю, что это был морок, но тем не менее… Я советую вам поставить в известность своего куратора. У такого сновидения могут обнаружиться далеко не шуточные причины.

— Фёдор Аркадьевич их уже обнаружил, — безмятежно сказал мальчик. — Он вам не рассказывал разве?

Даже так. И чего же ты хочешь от меня, малыш?

— Я говорю о вашем здоровье, сударь. На мой взгляд, вам следует принимать успокоительное — и не менее недели. Что же до причин… Эти причины могли бы попросту отсутствовать, согласитесь. Вам следовало обратиться к Фёдору Аркадьевичу ещё месяц назад. Глупейшая фанаберия, Андрей!

— Конечно, мадам… Спесь, гордыня и подростковый максимализм. Со стороны, конечно, так. Но вы не учитываете один нюанс. Я, мадам, обычная жертва шантажа.

— Вы меня не услышали. Разве я сказала: изложить проблему? Попросить о помощи — всего лишь. Не сомневаюсь, что вам её неоднократно предлагали. Нет?

— Всего лишь… — пробормотал мальчик. — Скажите, мадам, а помочь мне без моего согласия было никак нельзя? Запереть дурачка покрепче и разобраться… с ситуацией. Нет?

— Андрюша, вы знакомы с понятием "свобода личности"? Видите ли, служебный долг преподавателей гимназии не ограничивается обеспечением вашей безопасности.

— Я знаю, мадам. Но это такой нелёгкий долг… Вот Фёдор Аркадьевич сегодня ночью меня отпустил… в одно опасное место. Конечно, он был поблизости, а всё-таки… Принцип свободы личности — штука хорошая, но ведь и убить могут. Я даже не о себе…

Семейство ежей под юбками засуетилось, и великолепная ведьма безмолвно помянула пару своих коллег недобрым словом.

— Зачем уж так-то, сударь! — сказала она вслух. — Не вижу повода для подобных сентенций! В случае действительной опасности ваши кураторы…

— В случае действительной опасности? — подхватил негодный мальчишка. — А её, что же, ещё не было?

— В вашем случае была, — немедленно подтвердила мадам. — И без защиты вас не оставляли — или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Но вот Фёдор Аркадьевич сегодня ночью оказался в таком двусмысленном положении… Вы не находите?

"Нахожу, — подумала мадам. — Ещё как нахожу!"

— Я нахожу, что это не ваша забота, — сообщила она, но негодник и не подумал смутиться. — Андрей, послушайте… Вы вправе мне не поверить, но до вашего появления столь возмутительных ситуаций в гимназии не возникало. И будем считать, что я вам этого не говорила.

— Я такой эксклюзивный? — улыбнулся мальчик. — Я верю, мадам. И знаете, вы кругом правы. Я действительно сопляк и фанаберщик. Я сожалею, честное слово. Excuse me.

"Ветерок, мой мальчик. У самой весь рот в перьях. Но уж что-то, а похвалу ты заслужил — и почему она должна исходить от одного Фарида?!"

— Должна заметить вам, господин Карцев, что маг, страдающий комплексами неполноценности, слаб и смешон, — строго изрекла мадам. — Так что прекратите самобичевание. Этой ночью вы были поставлены на барьер — поставлены противником, превосходящим вас во множество раз! С честью выйти из такого положения сумеет не всякий. Браво, Андрей!

— Не с честью, мадам, — поморщился мальчик. — Далеко не с ней.

— Какой вздор! — фыркнула мадам, поднимаясь. — Идите-ка ужинать и не сочиняйте себе лишнего. Я искренне рада тому, что ваши неприятности завершились. Да и демонов вызывать вам теперь ни к чему, верно? Обещайте мне, сударь, непременно рассказать свой сон куратору. Думаю, он всерьёз озаботится вашими нервами.

— Обещаю, мадам! — сказал мальчик, отвешивая поклон, и беседа завершилась: к полному удовольствию обоих участников.

Томик в зелёной обложке остался лежать на столе в кабинете лингвистики. Никому не пригодился — но будем справедливы, о благосклонный читатель! Одно из положений Карлоса Кастанеды как нельзя лучше объясняло душевное состояние нашего героя.

Рыцарь-джедай, зарубивший противника в нечестном бою, бывший журналист и нынешний кандидат на вручение ордена, заслуживший почести и лавры со стороны гимназийских магов, сдвинул свою "точку сборки".

Но что правда, то правда: радости ему это не принесло.

Тюремщик ноябрь запер зиму на большой амбарный замок — и город, обожавший непогоду, на него дулся.

А тут ещё мальчишка, вышедший вечером из своей гимназии! Тот самый мальчишка!

Высокий, в длинном чёрном плаще с поднятым воротником, мальчишка шагал по городу, не обращая внимания на дома, тротуары, деревья и небо. Надменный, одинокий и ничуть не влюблённый — гадкий, противный мальчишка! Всего лишь один из жителей. Самый обыкновенный.

Город, не знавший о намеченном хэппи-энде, умирал от обиды.

Город швырялся в мальчишку охапками жёлтых листьев. Город подставлял ему под ноги редкие лужицы растаявшего снега. Город хлестал его по щекам колючим шарфиком ветра — всё напрасно! Мальчишка смахивал листья с плеч, забывая про волосы, ронял в лужицы едва прикуренные сигареты, одаривал город короткими улыбками и вообще был ужасно странный. "Пьян", — решил, наконец, возмущённый город, и оставил мальчишку в покое.

Маленький рыжий тигр, служивший мальчишке непрошеным эскортом, был возмущён ничуть не меньше — но совершенно по иному поводу.

Тигр плевать хотел на мальчишкины заморочки: свои бы куда засунуть! Отработайте-ка денёк в должности мальчика для битья, жилетки для соплей, няньки, медсестры, аптекаря и лакея — одновременно! Да чтобы ни слова благодарности и пожрать не успеть ни разу — каково?!

Он вернулся в гимназию спустя полчаса после того, как сыщик и ведьма уселись в товарный поезд. Он мечтал о мягком кресле и крепком сне: свернуться клубком, накрыть лапой нос… Обнаружив комнату пустой, он привычно просканировал сад и отследил перелезающего через ограду Андрея. Свидание в городе. Отдохнул на славу. Сопляки беспардонные, лягушек им в штаны и под юбки! Недоделанные джедаи! Возомнившие ведьмы! Безмозглые озабоченные козявки!

Ругался он, впрочем, только мысленно, не собираясь объявляться во плоти. Ступал мягко, едва ли не перебирая лапками по воздуху, дышал в такт ветру и сливался с шуршанием листьев под ногами. В магазин же, вовсе не интересуясь мальчишкиными нуждами, и заходить не стал, дождавшись у порога. Незаметный напрочь и уверенный в своей незаметности, он испытал настоящий шок, когда джедай, выйдя из магазина, крутнул головой и, не замедляя шага, окликнул:

— Рыжий! Брось уже шпионить! Ты по делу или гуляешь?

Секундочку подумав, Флюк перебрался на другую сторону тротуара. Мальчишка протянул руку в нужном направлении и щёлкнул пальцами:

— Явись уже! Рыжий!

"Вот это я устал", — подумал Флюк и тщательно всё проверил, а проверив, сильно опечалился.

— По делу, — сказал он, запрыгивая мальчишке на плечо и оставаясь невидимым для прохожих. — Сдурели вы, мряф, — свиданки в городе устраивать?! — сказал он, принюхиваясь.

— А что, звезда моя тоже гуляет?

Результаты принюхивания оказались просто немыслимые. Катализ потенции, как сказали бы очень умные гимназийские маги. Безответственные, недальновидные, легковерные идиоты, оставившие мальчишку без присмотра — после сегодняшней-то ночи!..

— Я в комнату, я в камни ваши, я в сад… — мрачно сказал Флюк, прикидывая, не рвануть ли за помощью. К едва оклемавшемуся хозяину, о да! Сами как-нибудь разберёмся… Стоп. — Чего ты сказал?!

— Ты что, барышню потерял, охранник? — легко спросил джедай.

— Так твоя очередь с утра!!! — рявкнул Флюк, ощущая, как сердце, отсутствовавшее в силу физиологических особенностей, упало в живот, которого тоже в помине не имелось. — Нету её в гимназии! Ты сдурел?!

— Вроде она учиться собиралась, — легко сказал джедай. — А ты хорошо искал?

Флюк зажмурился, лихорадочно соображая, но накрывшая паника соображать не позволяла. Бросить безмозглую козявку, от которой несёт неконтролируемой магией, и отправиться на поиски другой безмозглой козявки? Разорваться пополам? Удавиться собственным хвостом?

— Да всё в порядке, рыжий! Всё с ней в порядке, я тебе клянусь. Всё вообще в полном порядке… Ты лучше мне компанию составь, раз уж шпионишь. Ты в пентаграммах смыслишь? Вот у твоей бывшей хозяйки на столе была такая штука… пять столбиков по углам. Пентаграмма. Знаешь, как ей пользоваться?

— Это ты кого вызывать собрался? — спросил Флюк и тут же уразумел — кого. — Ты что — совсем?.. Ты, козявка, что думаешь себе! Ха! Да шляпница тебя на порог не пустит!

— Я не козявка, — мирно сказал мальчишка. — Я этот… как его… латентный маг. Тонкий такой мутабор, врубаешься? А в салон я и не собираюсь. Я там один столбик-то спёр… Хотел скопировать, да на нём такой узорчик — шайтану горевать!.. Я вот свечки купил — как считаешь, подойдёт?

"Значит, не к Элис он идёт. В родной квартал он идёт — вот куда…"

Флюк соскользнул к ногам латентного мага и с тоской посмотрел на приближающийся перекрёсток.

— Идиот, — сказал он вслух. — Ты бы ещё песку там набрал! Это же по фигу — чего по углам ставить…

— Я ж тебе и говорю — свечки купил, — хмыкнул мальчишка. — Столбик-то у меня нынче отобрали. Но зато умных вещей насоветовали… Про верёвочку вот… для облегчения концентрации…

— Верёвочку!.. Там целый ритуал! — назидательно сказал Флюк.

— Расскажешь?

"Ага. Всё вот брошу…"

— Я толком и не помню, — отказался тигр. — Оно мне надо — козлов всяких вызывать? Но могу книжки тебе достать. Давай завтра почитаем и сделаем, — предложил он. — Надо заклинания и всё такое… Не игрушки, мряф!

— Завтра, рыжий, уже не выйдет, — сказал мальчишка. — Я так думаю, завтра уже без меня всё разрулят. Выдадут мне приз всем педсоставом… Так что придётся без книжек.

— Дурак ты, — печально сказал тигр. — Когда такая козявка сильного мага вызывает, с ней знаешь что бывает?

— Знаю, — кивнул мальчишка. — Обратный эффект. Не он явится, а меня к нему вынесет. Это, рыжий, вообще-то без разницы. Вынесет, так вынесет… Главное, чтобы вызов прошёл. А я сегодня прямо в ударе, ты не поверишь… Так что, думаю, пройдёт. Особенно вон там, — сказал он, махнув вперёд. — У меня здесь историческая родина, рыжий. Я вот как в этот квартал захожу, так словно взлетаю… Мы тут столько всего напридумывали! Оно, по-моему, само теперь работает…

"Ещё бы ему не работать, — подумал Флюк. — Детские мифы — штука прибыльная. Как счёт, на который много лет деньги клали. С процентами просто бешеная сумма выходит — если сумеешь снять…"

Мальчишка шагал неторопливо, сунув руки в карманы и глазея по сторонам. "Кузен дракону, сват декану, — оценил Флюк. — Хозяин себе, кто бы мог подумать! Хвост даю — все деньги со счёта нынче наши. Вот только вкладчику ни ума, ни знаний с того не прибавится".

— Ты бы хоть ночью пошёл, — сказал Флюк в последней надежде. — Светло же! Смотри, народу сколько!

— А мы в кустиках, — откликнулся мальчишка. — Я тут знаю одни замечательные кустики…

Улица Космонавтов. Тридцать четвёртый квартал.

Латентный маг пересёк проезжую часть и вступил на свою территорию.

Город был почти прав — а пушистый эскорт джедая не ошибся вовсе.

Сто граммов водки "Пшеничная" в желудке действительно плавали: на войне святое дело. И делириум тременс, сиречь белая горячка, тоже присутствовал — после славной-то ночки и последующих сновидений! Имел место и катализ магической потенции — плохо управляемый, но весьма уместный.

А уж ярчайшим пятном в этом букете цвела ярко выраженная шизофрения.

Ну, знаете, господа: в одном теле, в одной голове, в одной душе…

Вот вам мальчик: единой страстью одержим. "Холодная ярость" называется. Подросток — существо бескомпромиссное и упёртое. Танк на линии фронта: перейти или сдохнуть.

Вот вам мужчина: который не хочет, не хочет, не хочет помнить минувшую ночь. Мужчине в родной квартал не надо. Он рвётся в гимназию: нирванить, кумарить и зубрить физику. Он твёрдо уверен, что каждой порядочной сказке положен счастливый конец. Но раздвоение личности не есть раздвоение тела, и хэппи-энд мужчине не светит. Мужчина скручен и брошен на задворки сознания с наказом поразмыслить о тщете сущего. Лгать себе — любимейшее занятие взрослых и полное некомильфо. Увольте.

Стоя нынче ночью над мнимым трупом противника, наш джедай наконец-то прозрел — волею случая, но это без разницы. Так что хэппи-энд по сценарию крутых магов не вызывал у него сомнений даже в деталях.

На данный момент мнимый труп зализывает раны (хотелось верить, что не только моральные), а потому хэппи-энд наступит утром. Ещё до занятий, дабы не мешать учебному процессу. Лепший друг ворвётся в комнату джедая (пинок Демурова для ускорения ему обеспечен, это уж к гадалке не ходи). Бывший Белый Кролик: приз, выигранный Андрюшей Карцевым на дуэли. Недельку-другую они проведут вместе, а потом его величество отправится зачинать прекрасную принцессу. И непременно вернётся назад — лет через пять. Проверять посты гвардейцев и кормить с руки волшебных стрекоз. Здесь. Наяву. И Андрюша Карцев никогда не утратит свои мифы и мороки. О нет. Он будет жить с ними вечно.

Андрей (в обеих своих ипостасях) действительно был готов что угодно отдать за такую концовку — имей она место в действительности. Теперь он великолепно понимал куратора, не ставшего излагать ему правду. Врагу не пожелаешь, а воспитаннику тем паче. Но куда ж деваться, господа маги. Шайтан вас нюхал…

Собранность и внешнее хладнокровие ни черта ему не стоили: бояться-то было уже нечего. Вот Флюк изводился очень заметно, и отослать его на поиски барышни не удалось. Рыжий нудил, ругался и взывал к здравому смыслу, но, нырнув в смородиновые кусты, Андрей перестал его слышать.

Мужчина, торчавший на задворках, высунул нос наружу, пригляделся и вместе с мальчиком шлёпнулся на коленки, испытывая безмерный восторг и сладкий детский ужас.

Камень был на месте.

По крайней мере, это был ужасно похожий камень: здоровенный серый булыжник, сколотый с одной стороны.

Под камнем росла трава. Высыхала к зиме, пробивалась в марте, скрывала тайник, вырытый в другом мире.

Даже жалко было её дёргать.

Мгновенно и остро вспомнилось: фонарик, земля под ногтями, Лёшкино дыхание, шевелящее волосы на затылке. Андрей дёрнул плечом и вырвал столько, сколько поместилось в руке, а потом ещё и ещё, а потом копнул землю — аккуратно, ребром ладони.

Вспыхнуло сразу и ярко.

"Капкан, — явственно прошептал в ухо Лёшкин голос, — это капкан! Волчий капкан на снегу, разгорающийся синим электрическим светом…"

"Ошибаетесь, ваше величество. На меня тут капканов нет. Ежели на вас…"

Осколок синей бутылки (протёртый начисто): больше не нужный, он хрустнул, ударившись об камень. Спички, воткнутые в стены ямки: три неровных круга (зубья, ржавые зубья капкана). Фантики: сиреневый, зелёный и розовый (но я хотел красный), фантики от конфет, съеденных четверть века назад.

На фантиках мерцало чудо. Это было круглое, прозрачное чудо со сквозной дыркой (прямо сердце замирало смотреть на него). Это было чужое чудо — не Лёшкино — личное, собственное чудо непроходимого идиота Андрея Евгеньевича Карцева.

Кому капкан, кому талисман.

Шарик доверчиво лёг в ладонь, и в синем его мерцании не было ничего электрического.

"Для меня. Мне. Мой".

На колено мягко встала рыжая лапка; тигр вытянул шею, рассматривая, и еле слышно спросил:

— Что это?

— Талисман, — сказал Андрей и полез в карман за цепочкой.

— Надо сухожилие дракона, — сказал Флюк по-прежнему шёпотом, и Андрей усмехнулся. — Я тебе достану…

— Достань, — согласился Андрей, надевая цепочку с шариком на шею.

Рыжая лапка осторожно коснулась талисмана и тут же отпрянула.

— Именной… — уважительно сказал тигр.

— Понятное дело, — согласился Андрей, вытаскивая из-за пояса меч и принимаясь чертить на земле пятиугольник.

— Утянет тебя, — вздохнул тигр. — Ты бы хоть плащ снял. Мешается ведь…

— Я же ритуал провожу, — сказал Андрей. — Должен быть в мантии.

Тигр хмыкнул и уселся подальше, чтобы держать в поле зрения всю картину.

Картина, что и говорить, выходила презабавная. Хренов рыцарь вообще был мальчик обстоятельный. Пентаграмму нарисовал ровную, как по линейке. Свечки по углам вкопал — молодец, может и снести… А вот верёвкой огораживать вовсе ни к чему. Белой, бельевой верёвкой — смех один! Неофиту, конечно, удобнее…

Тут мальчишка положил в центр пентаграммы носовой платок, сплошь покрытый бурыми пятнами, и забавляться Флюк забыл.

Кровь.

— Это чья?

— Ну чья… не моя же…

— Где взял?

— Лежала плохо…

"Лезвие обтёр, поганец. Лазерное, ага. Вскрытая вена, вот что! Фонтан должен был ударить тот ещё… Нет, и этого быть никак не может. А вот есть. Беда, однако. Канал откроет точно. Вот удержит вряд ли — но ведь откроет!.."

Мальчишка зажёг свечки и активировал меч. "Добить, что ли, хочет? — подумал Флюк. — Совсем беда. Может и задеть. А лечить — угадайте, кому?.."

— Ты драться, что ли, собрался?

— А? — рассеянно отозвался мальчишка. — Да на фиг надо… Я где-то читал, что вокруг поджигают. Хуже не будет, верно? Ну, клиночек, давай!

Луч прошёлся по верёвке, и верёвка, помедлив, вспыхнула — вся сразу, вместе с надеждой на лучшее. Флюк припал к земле и принялся судорожно считать. "Диаметр… Метра полтора… Вес… сколько этот поганец может весить? Ну пусть килограмм шестьдесят… Плюс поправка на кусты — замкнутого пространства нет, но и не нараспашку… Вектор… А это у нас что? А это у нас — талисман… Плохо. Хуже некуда. Откроет. Плёвое дело!"

Тут Флюк вспомнил главное — элементарное! — и даже зажмурился от облегчения. Не будет канала. Вот обожжётся — это да!

— Эх, маг ты хренов! — сказал он, бросив подсчёты и стараясь быть печальным. — А имя-то! Туши давай, тут и заводиться без толку! Ни заклинашки, ни имени не знаешь. Но ты всё хорошо сделал! — сказал он в утешение и уселся поудобнее, любуясь огненными языками. Языки были словно нарисованные — впрямь хорошо!

— Почему это не знаю? — осведомился мальчишка. — Очень даже знаю.

— Чёрный Шевалье — это не имя! — указал тигр. — А вообще попробуй, — сказал он снисходительно. — Давай!

"Ожоги-то я тебе залижу, мряф!"

— Даю, — сказал мальчишка и сунул выключенный меч за ремень. — Именем всех богов этого мира!

Флюк обернул вокруг себя хвост и склонил голову набок, наслаждаясь всем сразу.

— Именем всех великих магов этого мира!

"Вот начитаются дряни всякой…"

— Силой, данной мне от рождения!

"Ну это ещё куда ни шло…"

— Силой этого места!

Мальчишка был, безусловно, хорош. Вечерние тени легли на лицо, отчеркнув скулы, глаза сверкали, полы плаща развевались: хоть в кино снимай!

— Заклинаю явиться ко мне! Заклинаю моим велением и кровью мага, которого призываю!

Талисман, натянув цепочку, качался маятником — от плеча к плечу, разгораясь пронзительным синим светом.

— Здесь и сейчас! Я призываю АЛЕКСЕЯ ГАРАНИНА!!!

"Мать твою!!!"

— АЛЕКСЕЙ ГАРАНИН!!!

Пламя с рёвом взметнулось вверх.

— Явись ко мне ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!!! АЛЕКСЕЙ…

И канал открылся.

Открылся настежь, мальчишку оторвало от земли, по безупречно правильной дуге кинуло в пентаграмму, платок в центре рассыпался прахом — и Флюк прыгнул.

Пушистая личина полетела прочь. Серый вихрь метнулся сквозь огонь, подхватывая, выдёргивая, вырывая, — и, откинутый, грянулся в кусты. Зашипел, накрытый чёрным плащом, единственным своим трофеем. Пламя зашипело тоже, опало и кануло.

Исчерченная ножиком земля, бесформенные лужицы парафина. Словно дети играли. Серый вихрь выполз из кустов, поглядел на остатки пентаграммы и в бессильном бешенстве смёл со смородины листву — а потом завыл в голос, пугая прохожих на недалёком тротуаре.

Город, слушая его, с сожалением взирал на знакомый плащ. Прожжённый в тысяче мест, плащ был просто ужасен. Фатальное какое-то невезение…

"Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать, раз-два-три-четыре-пять, я иду…"

Считалочку следовало читать вслух: в качестве дополнительного заклинания, но вслух не получалось.

Его несло: словно в воронку гигантского смерча. Его крутило: словно на сошедших с ума каруселях-цепочках. Воздух обжигал лицо, трещали от электричества волосы, железная пыль забивала глаза и нос. Он закрылся локтями, отчаянно желая передышки, — и желания, услышанные смерчем с двух концов канала, совпали.

Приказы, если точнее; растерявшись, смерч откинул летящего в сторону.

Прочь из воронки.

На деревянный помост карусели.

На помосте медленно проявилась комната: крошечная, тихая, залитая светом. Свет был солнечный и тёк сквозь широкие щели в дощатых стенах. Лучи лежали решёткой на огромном письменном столе, пятнали зайчиками топчан, накрытый вытертым пледом.

Чердак.

Чердак, никогда не виденный, ни разу не снившийся. Не имеющий крыши над потолком и дома под половицами. Придуманный спонтанно, сиюминутно.

Одновременно.

Вдвоём.

Преграда, механически выставленная одним, обернулась для другого в пристанище-на-час. Отдышаться. Глотнуть чая. Бездумно пробежаться взглядом по фотографиям на стенах. Прочитать считалочку на дорожку — точно зная теперь, что дорожка выбрана верно.

Андрей взял со стола кружку (керамического уродца с цветочком на боку) и присел на заскрипевший топчан. Да, иллюзия, но весьма качественная. Вот только чай… Остывший, с запахом травы, он мог оказаться вполне настоящим. Прополоскав пересохший рот, Андрей с сожалением сплюнул опасную жидкость обратно и стал рассматривать фотографии.

Много, так много фотографий. Пожелтевшие, старые, детские снимки: Лёшка, снова Лёшка, сам Андрей, вместе и порознь… А над топчаном, в резной рамке — Ольга, совсем маленькая, лет пяти.

Насмотревшись на Ольгу, он аккуратно поставил кружку, расправил плед и прикрыл глаза, определяя направление.

"Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват!"

Доска легко прогнулась под плечом, прорвалась с картонным хрустом — и смерч послушно принял добычу. До дна воронки оставалось-то — минута…

Вскинутые локти врезались в какие-то полки: кладовка — или шкаф! Андрей рухнул, ударившись ещё сильнее, грудью, коленками, затылком, а сверху посыпалось градом — увесисто и много. Он рванулся вперёд, выпал из шкафа, вынося с собой содержимое, и покатился кубарем — прямо под ноги тому, кого так долго искал.

Великий сказочник, Белый Кролик, отец прекрасной принцессы и Чёрный Шевалье, зарубленный нынче ночью джедаевским мечом, был жив, здоров и перекошен от ярости.

Так вот вы какие, северные олени…

Андрей потряс головой, но ничего не изменилось, и он обернулся, чтобы воочию узреть разгромленный шкафик-горку. Статуэтки, битые и уцелевшие, валялись на полу. На полкабинета.

— Ты!.. — сказал Андрей и задохнулся.

— Какого беса, Карцев?! — проорал хозяин кабинета, вздёргивая бедокура за плечи. — Что вы себе позволяете!.. — и задохнулся тоже.

— Ну ты сука… — сказал Андрей, отцепляя его. — Так ты ещё и директор!.. Чёрный Шевалье — а? Мразь недорубленная! Господин Айзенштайн — а?!

И господин Айзенштайн, директор классической гимназии N 1, не успел закрыться от удара. Охнув, он свалился в кресло — через подлокотник, дрыгнув ногами, и тут же вскочил, уворачиваясь от прыгнувшего следом воспитанника.

— Тише! Дрейчик, тише… — прошептал он, выставляя ладони. Из носа, расквашенного, повисшего грушей, широкой струёй текла кровь. — Тише, Дрейчик…

Андрей кинулся — уже на пустое место, запнулся о подставленную ногу и растянулся на ковре, мгновенно придавленный всем весом опомнившегося мерзавца.

— Пусти!! Лёха, пусти! Пу-усти!!..

Локтевой захват перекрыл ему дыхание — а секунду спустя директорский кабинет лишился и хозяина, и нежданного гостя. Горка вернула себе стеклянные дверки и полки, останки коллекции, кучей влетевши в горку, принялись за неспешную реставрацию. От компромата, как известно, следует избавляться незамедлительно. Кому ж он нужен-то — компромат…

Перемещаясь, директор ослабил захват, чем талисман, болтающийся на шее Дрейчика, тут же воспользовался. Обжёг предплечье — и преизрядно! Синий шарик, выдернутый из другого мира. Синий огонь, давно забытый испуг, цеш-ш-смей!.. Но удивляться директор больше не мог.

В этот славный ноябрьский денёк ему было явно противопоказано общение с другом детства. Да и день не задался, чего там говорить.

А кончился ещё хуже — но знать бы заранее! Мизинца бы не сунул в Старые Сосны! Отношения отца и дочери — материя тончайшая! Не чета старой дружбе! А за неимением опыта да с услугами доброжелателей… Сокрушительные выходят последствия.

Не беда, судари мои, отнюдь не беда.

Катастрофа!

"…ни сил, ни охоты, и я не мешаю ему суетиться. Он стаскивает с меня ботинки, кутает в плед, он раскуривает мне сигару — и молчит, всё это время он молчит. Я принимаю сигару, опираюсь локтем на подушки, нюхаю парок, идущий из поданной чашки и молчу тоже. Молчу и думаю о том, что в доме сучьего колдуна мне уютно, как в собственном. Хороший у него дом, но дело не в доме. Сиди мы в неухоженной развалюхе, ни хрена бы не изменилось.

Сучий колдун перестаёт, наконец, метаться по комнате, падает в кресло, предоставив столу накрываться самостоятельно. Погано господину директору, ох как погано. Да я и сам в ужасе.

Мне следует это признать.

Следует признать, что когда-то, давным-давно, во дворе тридцать четвёртого квартала сучий колдун приобрёл себе индульгенцию. Такой специальный документ о том, что все грехи Лёши Гаранина перед Андреем Карцевым отпущены заранее и навсегда.

Я в ужасе — потому что никаких сомнений в авторстве индульгенции у меня нет. Я её и выдал. Добровольно, мля, и собственноручно.

Коньяк, ваше величество? И не абы какой? Да легко.

За встречу, мой подколодный змей, долбаный мой свет в окошке. За долгожданную встречу! За беззаветную дружбу, которую хоть в дерьме купай — ни хрена не изменится.

Полный, стало быть… хэппи-энд!"

В Старых Соснах сосны и были: вековые, выше гимназийских. Не посадка декоративная — лес!

На опушке леса стоял за невысокою оградкой особняк уютнейшего вида: садик, мансарды, все дела. Добро пожаловать, как говорится, дорогой Карлсон, ну, и ты, Малыш, заходи. Извиняйте за плагиат, господа хорошие, но великое сказано единожды.

Внутри особняка тоже не к чему было придраться, а уж сигары у хозяина нашлись просто несравненные. К великому горю гостя, железная пыль, осевшая в горле, дышать-то нормально мешала, но гость всё же курил. Смаковал дым во рту, запивал его крохотными глотками чего-то горячего, густого, сладкого. Шайтан знает, что намешали в напитке, но травой не пахло точно. А вот алкоголь имелся. Чуть-чуть. Чтобы согреть гостя. Не крепче.

Хозяин дома в Старых Соснах чувствовал состояние гостя как собственное. Знакомы они были с младенчества; сучьему колдуну хватило взгляда, чтобы понять — кураж гостя весь вышел. Издох с последней вспышкой. Колдун жалел гостя, но, конечно, и радовался: хоть что-то доброе за день! Смертельно вымотанный мальчишка куда как лучше взбешённого мужика!

По всему по этому и хозяин, и гость вели себя соответственно обстоятельствам: один суетился, другой принимал заботу. И были они наконец-то вместе, и было им хорошо.

То есть, это дом так думал. Увидев мальчика, дом растрогался до последнего подвального закоулка. Нет, в самом деле! Что ещё прикажете вообразить?! Ведь хозяин хранил фотографии друга детства так же бережно, как фотографии своей очаровательной дочки: тщательно разложенными в альбомах и зачарованными от постороннего глаза. Хранил как святыню, а значит, эти двое были хозяину по-настоящему дороги.

Дом мечтал о большой семье — мечтал втайне, отлично зная, что хозяин (старый холостяк, изрядный ловелас и маг великой силы) не имеет ни времени, ни желания обзаводиться семейством. Женщины оставались у него разве что на ночь — за исключением нахальной ведьмы, конечно. Эта бывала чаще и дольше прочих, но в жёны не годилась никоим образом! Дом не терял надежды только благодаря наличию у Алекса дочки. А уж разглядев наяву хозяйского друга, такого симпатичного, такого темноглазого мальчика! Могли родиться внуки — трое или даже четверо… О, это было бы просто великолепно!

Увязший в сладких грёзах, дом откровенно манкировал своими обязанностями; вокруг старых друзей хлопотал слуга — невидимый, неслышимый и трясущийся, как листик на ветру.

Слуга ввалился в дом получасом позже господ магов, и чувства его были весьма далеки от сантиментов.

Мальчишка больше не нуждался в присмотре. Не представлял никакой опасности ни для себя, ни для окружающих. Ботинки бы сам снять не сумел — а тем не менее возлежал удобненько на диване, разутый и укутанный пледом. Это говорило о многом, но ничего не обещало. Заметив присутствие слуги, хозяин свалился в кресло и предался созерцанию гостя. Созерцал очень задумчиво; в глазах его дрались в кровь белокрылые ангелочки и чернохвостые бесы — тот ещё мутабор! Предсказать развитие ситуации слуга не брался ни в коем случае.

Он отлично знал, как хозяин относится к мальчишке. Взять тот же меч! Заказать подобное оружие стоило непомерных затрат, но хозяин и торговаться не стал! Мало того — делая заказ, он не ошибся ни в едином параметре будущего владельца. Себе на горе, между прочим.

Да что там меч! Довольно было взглянуть на город, в котором стояла гимназия! Конечно, директор имел возможность и право обустроить окружающую действительность по собственному усмотрению — в радиусе двадцати километров и учитывая пожелания коллег. Конечно, коллеги — готовые ради директорства Алекса на многое — не возразили ни словом. Конечно, Алекс любил город своего детства — но воплощать в реальность мечты Андрюши Карцева? Воплощать выдумки, самим Андрюшей-то давно позабытые! Воплощать до тонкостей, до мелочей, до несомненных капризов!

Кроме, разумеется, общего детского кошмара, зарытого в кустах смородины. Синий шарик вытащил в мир гимназии хренов рыцарь — нынче вечером и самолично, но крайне удивился бы, узнав об этом. Не поверил бы — как не верил в детстве, что приходится Лёше Гаранину не только ближайшим другом, но и равноправным партнёром по колдовству. Мальчишка был дурачок и догматик — из тех, что голодают, в упор не видя на собственной кухне тарелку с котлетами.

Впрочем, этот дурачок отлично сумел натянуть Алексу нос. Слуга, изучивший своего хозяина до мельчайших душевных движений, именно потому и трясся. Дружба дружбой, ностальгия ностальгией, но проигрывать хозяин попросту не умел. Опыта, знаете ли, не хватало. Увы. Хвост на отсечение: матча-реванша нашему джедаю не избежать!

Закончив суету, слуга дотронулся до хозяйского плеча, и тот, прервав созерцание, покосился на накрытый стол. "Даже не сомневайся, мой драгоценный, меню на нужном уровне, — подумал слуга. — Вот только со спиртным уж сами разбирайтесь, а я бы на вашем месте воздержался. Стол к дивану? Да хоть с ложечки корми. Всё будет!"

Увидев передвижение стола, гость зашевелился и положил сигару в пепельницу. Ссигара была из коробки, позабытой госпожой Элис: и от неадекватных ведьм таки бывает польза!

— Экий сервис, — сказал гость и принял сидячее положение, а слуга не преминул заглянуть ему в глаза. Зрачки в норме; большего и желать не приходится. Дельная настойка, остывает только быстро…

— Стараюсь, — хмуро ответил хозяин. — Коньяк будешь?

— Опять коньяк, — сказал гость и закашлял, прочищая горло.

— Ну не абы какой, — сказал хозяин. — Собственноручного, между прочим, изготовления одной твоей знакомой ведьмы.

— Польщён, — откликнулся гость. — А уж в такой приятной компании… Шайтан вас задери! — сказал он, облокачиваясь на стол. — И тут горы вилок…

— Это… дом накрыл. Ешь как хочешь…

— Рыбой пахнет, — сказал гость. — Рыбу я без вилок, не обессудь… Да ты подсаживайся, господин директор, не стесняйся. Я разрешаю.

Хозяин, достававший из шкафика коньяк, едва удержал бутылку и не нашёлся с ответом, а слуга беззвучно хмыкнул и решился на неприличность.

Принюхаться оказалось — раз плюнуть. На текущий момент друзья детства пахли абсолютно одинаково, и компоненты запаха были несовместимы по определению: сладкий виноград и болотная ряска. Душевный комфорт с кромешным кошмаром — причём в равных долях. Так что растрогавшийся дом был не так уж далёк от истины.

Господин Айзенштайн, сиречь Лёша Гаранин, насильно избавленный от своих многочисленных масок, текущим моментом искренне наслаждался. Момент вышел не совсем тот и совсем не ко времени, но кайфа это ничуть не портило. Подколодный змей таял и плавился в обществе лучшего друга — безмерно сокрушаясь о запланированном финале. Проигрыш бесил его несказанно.

Андрей Карцев, отыскавший, наконец, незабвенную пропажу, был в шоке от самого себя. Пропажа крутилась рядышком — руку протянуть. Сучий колдун, поганый змей и двуличный мерзавец, но от его присутствия в душе наследника джедаев ровным пламенем горела свеча, двадцать лет кряду едва тлевшая. "Не потому что от неё светло, а потому что с ней не надо света"[41]. Сущий кошмар — но поделать с этим он ничего не мог.

"Офигеть, господа маги!" — подумал слуга, выбравшись из чужих эмоций, и успокоенно присел в уголок с чашкой чая. Беды не будет. А реванш — ну что реванш? Псина лает — ветер носит…

— Тост бы какой, — пробормотал хозяин. — Даже и не соображу…

— За встречу, — подсказал гость, принимая рюмку. — Рыбку-то тоже дом коптил? — спросил он, вплотную принимаясь за облюбованное кушанье. — Хороший, слушай, у тебя дом!

— Рад, что тебе нравится, — сказал хозяин. — Не последний раз сидим, надеюсь.

— На каникулы меня будешь забирать, господин директор? — осведомился гость.

— Могу, между прочим. Пользуясь служебным положением. Поедешь? Я бы с радостью. Я, знаешь ли, скучал…

— Заметно, — согласился гость. — Только что-то ты квалификацию за последние двадцать лет утерял. Бестолковей истории и не припомню…

— Да времени нет, — с досадой сказал хозяин. — Гимназии одной — по горло!..

— Понимаю, — сказал гость. — А говоришь — скучал… Это я тут в придурках гуляю…

— Взаимно, друг мой, — сказал хозяин. — Взаимно. Ты, кажется, и попытки не сделал меня отыскать.

— А ты, можно подумать, торопился. Или ждал, пока дочка подрастёт?

— Может, и ждал.

— Подружить нас хотел? Так мы подружились. Ты не поверишь, как. Её вон на каникулы забери… папаша хренов…

— Не хотелось бы, — сказал хозяин. — Вот к этому, Дрейчик, я уж совсем не готов.

— А-а… — протянул гость. — Понимаю… Хэппи-энда хочешь? Охотно верю. В железном замке, а, господин мой колдун? Сбросим цепи и хвосты! Тебе сколько лет-то, кролик мой белый?

— Затрудняюсь с ответом, — сказал хозяин, не раздумывая. — А тебе?

"Туше", — подумал слуга, а гость сделал неопределённый жест.

— А мне хватает, — мрачно сказал он. — И какие предложения?

— Сюжет-то сам по себе неплохой, — осторожно сказал хозяин.

— Стильный, — согласился гость.

— Я ведь, собственно, закончил…

— Пожалуй, — согласился гость, отодвигая блюдо с рыбой.

— Может быть, стоит оставить… мой вариант?

Гость изобразил на лице вопрос, и хозяин уточнил:

— Для Ольги. Или я прошу многого?

— Ну что вы, господин директор! — возразил гость, вытирая салфеточкой руки. — Как примерный гимназист, я полностью разделяю вашу точку зрения.

— Андрей…

— Я понимаю, вы не наигрались, — сказал гость, подпирая кулаком щёку. — Жалких два месяца… Но это — хрен бы с ним… А вот известно ли вам, господин директор, как славно мне было минувшей ночью? Вот когда я понял, кто вы такой есть на самом деле, уважаемый мой господин Айзенштайн, — тихо сказал гость и сощурился. — Я ведь думал, что я вас убил, — сказал он ещё тише и поднялся, опираясь на стол.

Слуга, отшвырнув чашку, вихрем вынесся из-за книжного шкафа, но сучий колдун успел первым. Гость обнаружил себя сидящим на диване, а лучшего друга — на полу рядышком, уткнувшимся в диван лбом. Локоть сучьего колдуна лежал у гостя на коленке.

— Ну прости меня, — глухо сказал окаянный змей. — Я… не хотел так.

Он поднял голову: похожий, и впрямь похожий на Лёшу Гаранина — насколько может походить взрослый мужчина на себя мальчика.

Маленького мальчика, который стоит, раскинув руки, у "Детского мира". Зима, и на мальчике яркие-яркие красные варежки. Мальчик смотрит вверх, на деревья, дома и небо, на свой город, самый лучший в мире, а мир мальчика очень большой. "Когда я вырасту, — говорит мальчик, — я куплю этот город! Я его весь куплю себе! Но ты не бойся, Дрейчик, я с тобой обязательно поделюсь", — обещает мальчик, мальчик в красных варежках, ещё не директор, ещё не маг, ещё…

"Не купил, — подумал гость. — Не купил — хотя мог бы, наверное. Сотворил заново, демиург местечковый… Но поделился. Уж как сумел…"

— Я виноват, — сказал демиург, глядя гостю в глаза. — Я идиот… ну, прости, пожалуйста…

Нос у него был уже реанимированный, вполне готовый к следующему перелому. Ноздри — в точности Ольгины… Гость втянул в себя воздух и спихнул змеев локоть с колена.

— Сонет номер сто семнадцать, — сказал он сквозь зубы. — "И вся моя вина покажет, как любовь твоя верна"[42]. Ты, господин директор, прямо как баба, которую в койке застали… Отвернись, а? Не искушай…

— Ты не поверишь, но морду мне нынче били дважды, — сказал господин директор. — Это зачтётся?

— Демуров, — сказал гость.

— Точно.

— Славно! — с чувством сказал гость. — А с ним как? Проблем не будет?

— Ни с кем не будет…

— Верю. Я бы на месте твоих коллег тоже молчал в тряпочку…

— А на своём? — спросил хозяин, и ответить тут было нечего.

— Да пошёл ты… — бессильно сказал гость. — Шантажист, мать т-твою… И учти — класть я хотел на твои просьбы! Девчонку жалко. Она и так — после твоих вывертов… Ты представляешь хоть, что она о тебе думает?! Ты себя на её место поставь. Когда знаешь, что в любую минуту подохнуть можешь! Это ж какой сукой надо быть — такое придумать! Сука ты, господин Айзенштайн…

— Зато девчонка у меня крутая, — вздохнул хозяин.

— Подымайся уже, крутой… Наливай вон! За свою девчонку…

Сучий колдун присел на краешек стола, и в руках у него образовалась бутылка водки: излюбленная гимназистами "Пшеничная". Налил всклень; выпили, не закусив, и выпили ещё раз.

— Дрейчик, — сказал хозяин. — Ты уж не сочти за праздное любопытство… А что, собственно, случилось ночью, не пояснишь? Не соображу я никак, откуда ты узнал. Не Фарид же тебе доложился…

Гость поставил рюмку и склонил набок голову.

— Экий вы у нас… невнимательный, господин колдун, — сказал он, и хозяин развёл руками. — На такой должности, серьёзный дядя, а поди ж ты…

Гость встал, внимательно осмотрелся, а осмотревшись, подтащил серьёзного дядю за рукав к камину. Слуга, спокойно допивавший чай, замер и уставился на гостя — в его случае любопытство и впрямь было праздным, но терзало ничуть не меньше, чем хозяина. Хозяин же, опешивший от странного поведения гостя, покорно встал на указанное место и вскинул брови.

— А теперь скажи мне, скотина ты беспардонная, — заявил гость и наставил на хозяина палец. — Как у тебя совести хватило всю эту хрень мне на голову вывалить?!

— Я извинился, — сказал хозяин, глядя на гостя с тревогой. — Я готов повторить… Ты что, Дрейчик?..

— Я — что? — переспросил гость, наставив палец на себя, и опять сощурился. — Ты к зеркалу давно ходил, сволочь? Нет, какая сволочь! Да тебе башку срубить мало — за одно шоу в салоне! — рявкнул он и цапнул себя за пояс. — Шляпница, мля! Ублюдок!!

На сей раз слуга с места не тронулся — только поперхнулся чаем, а сучий колдун, проследив за показательным извлечением меча, нырнул под взметнувшийся луч и аккуратно вывернул лучшему другу запястье.

— Замри, — мирно сказал гость, и хозяин замер, но держал крепко. — Спокойно, Лёш. Вниз посмотри.

— Куда?..

— На пол. Тени видишь?

— Ц-цеш-смей… — выдохнул крутой маг. — Ах ты…

Место для показательной драки было выбрано с умом: посторонние тени на полу отсутствовали. Только человеческие — и прелюбопытные!

Не обращая никакого внимания на верхнюю жизнь и забыв соответствовать оригиналам, на полу игрались двое мальчиков. Сидели на корточках, занятые общим делом — то ли ножички кидали, то ли расчерчивали паркет для морского боя… не понять.

— Чертовщина какая… — прошептал крутой маг, присаживаясь рядом с тенями, и один из мальчиков помахал ему рукой.

— Вот это я и увидел, — сказал гость. — На дуэли. Скумекал только не сразу…

— Вон что! — сказал хозяин с восхищением.

— Очень… символично, — сказал гость, устраивая меч за поясом. — Дерись, мля, не дерись…

— Меч убрал, да? — с восхищением спросил хозяин, не отрывая от теней взгляда. Тени неспешно принимали обычный вид. — Ках ц-цеш!.. Давай ещё разок, а? Я вот свой возьму! Фл… гм… Куда ж я его сунул-то?..

— Хорошенького понемножку, — сказал гость, возвращаясь на диван. Выступление изрядно его утомило. — Ты ж теперь драться не будешь. Эксперименты будешь проводить. Спорим, не появятся?

— Нет, погоди… Так я-то и на дуэли не то чтоб дрался!

— Я-то дрался, — указал гость и потянулся за коньяком. Коньяк был выше всяческих похвал: век бы пил! — Видимо, требуется серьёзное намерение. Врубаешься?

Хозяин отобрал у него бутылку и взмахнул ей.

— Ты сам-то врубаешься?! Ты же ни грана не смыслишь!.. — возгласил он, размахивая уже обеими руками, и гость порадовался, что не успел вытащить пробку.

— Угомонись уже! Что тут смыслить? Старая дружба не ржавеет… Дай-ка сюда.

— Тебе, недоучке, и объяснить-то никак! — посетовал крутой маг, наливая гостю коньяк. — А схема-то! Схема какова!.. Вот я Фариду расскажу! — заявил он и налил себе водки. — Показать бы!.. Ничего, я тебя тоже — врасплох! — пообещал он и выпил залпом. — Ты у меня пофехтуешь!..

В этот самый момент в незашторенное окно бросили камень.

Камень пролетел к столу и плюхнулся в вазочку с салатом, а оконное стекло со страшным грохотом выпало в сад. Гость вскочил и всмотрелся — но ни черта не увидел. Сумерки, после яркого каминного огня — почти ночь. А вот на лицо сучьего колдуна лучше было и не смотреть.

— У нас гости, — процедил сучий колдун. — С-сопляк… Убью.

Он сорвался с места и прыжком перемахнул подоконник. Хрустнуло под ботинками стекло.

— Привет, папочка, — сказал в саду девичий голос.

"Сбросим цепи и хвосты", — подумал гость в полном ужасе и побежал к окну.

На улице было не так уж темно. Отлично всё видно, и, оценив обстановку, гость просто челюсть отвесил. Чего там — крутые маги. У нас в гимназии и других профессионалов навалом. Долбаных Шерлоков Холмсов, к примеру…

Слуга, выметнувшийся в сад самым первым, висел на уровне второго этажа и проклинал сентиментальность старого дома.

Вот вам и реванш, господа маги.

Да только, прощеньица просим, не ваш.

— Мой комиссар.

— Господин директор.

А дальше по тексту: "Игра закончена, гражданин подследственный! Задержаны тёпленьким, без личины — расслабились? Извольте-ка — руки за голову, молнии в землю… и не дёргаться! Стоять смирно, я сказал! В наручники его, сержант! Господа клиенты, к вашим услугам: Никита Делик, агентство "Демоны сыска". Оплату будьте любезны произвести вот по этому счёту — да-да, благотворительный фонд… Советую отвернуться, подследственный! Из моих глаз вам улыбается само правосудие! И не надейтесь взять меня на испуг! Сыщики — народ стреляный. Что делать — издержки профессии! В цепях я уже повисел, если помните, Блюдце беспредельное пережил без потерь, а шайку чёрных магов покинул в большом плюсе. После эдакого экстрима оказаться нос к носу с преступником — что пальчик уколоть!"

Но сержант бы всё-таки не помешал.

Подумав о сержанте, стреляный сыщик осознал, что произнести обвинительную речь он не в силах.

Ночь задержалась, и луна недоумённо оглядывалась в её поисках. Сумерки сгущались — но медленно-медленно. До полной и беспросветной темноты театральную паузу не затянуть. Конечно, в темноте пропадёт даром снисходительная усмешка, ну и чёрт бы с ней, если честно.

Преступник, впрочем, никуда не торопился. И вёл себя, в общем, прилично. Молний не метал, проклятий не выкрикивал — стоял себе, сунув руки в карманы брюк, и взирал на сыщика вполне равнодушно. Словно на деревце какое.

Равнодушие это было неуместным настолько, что заслуженный пьедестал под сыщиком сгинул без следа. Луна, знаете, зелёная… сосны-монстры тянут сквозь ограду лапы-крючья… а в доме — уж будьте уверены! — печка с громадным котлом…

Сыщик переступил с ноги на ногу и растянул снисходительную усмешку пошире. Смертельно хотелось потупиться, затеребить пуговицу на куртке и промямлить что-нибудь вроде "Мы тут случайно проходили". Так что вы хотите — ведьма вон растерялась! Преступник на неё и внимания почти не обратил — учтиво поздоровался и быстренько обошёл.

Благодаря его манёвру Ольгу сыщик теперь не видел, а вот Андрея видел отлично. Боковым зрением, но это сыщикам без разницы.

Андрею следовало сидеть в гимназии и до утра никуда не двигаться — да и утром двинуться не дальше Демурова. Не самому же искать не пойми где пресловутый железный замок! Но Андрей был здесь. Сидел на подоконнике, натягивая ботинки, и в услугах полиции явно не нуждался. Белке в брюхо весь расклад!..

— Лёха! — позвал Андрей. — Пригласил бы уже гостей в дом. Там вон жаркое стынет…

— Спасибо, Андрюша, — высоким голосом сказала Ольга. — Я не голодна.

— Не заводись, — попросил Андрей и с заметным трудом слез с подоконника. — Ты сюда тоже не в моей компании явилась.

— Меня на машинке привезли, — пояснила Ольга. — Извините, если некстати! Папочка мне, кажется, не рад!

— Он, знаешь ли, никому тут не рад, — сказал Андрей. — А куда деваться! Хэппи-энд, мля!

И на сад пала тьма.

Полная тьма — и тьма беспросветная, хотя сумерки она и на квант не изменила.

— Мой комиссар, — повторил источник тьмы и шагнул к своему визави.

Благо ещё, что служебный долг призвал в сад опытных магов с отменной реакцией! Никита даже попятиться не успел. Между ним и неминуемым кошмаром обрушилось, проехавшись спиной по носу, препятствие, и сыщик, напрочь утративший профессиональную выдержку, вцепился в препятствие обеими руками.

— Доброй ночи, Алекс! — сказал Демуров. — Я помешал? Извини! Ухожу!

Он развернулся, сгрёб сыщика в охапку и исчез. Вместе с беспросветною тьмой; а сучий колдун, постояв ещё секундочку, сел в траву. Локти на коленки, пальцы на виски. Тайм-аут. Но рядом плюхнулись, схватили под руку и злобно прошипели в ухо:

— Сиди!

— Понял, — шёпотом ответил сучий колдун и громко позвал: — Олег!

— Здравствуйте, господин учитель! — гаркнул Андрей и расхохотался.

Господин учитель на сей раз обошёлся без спецэффектов. Один жалкий огонёк: правда, красненький.

— До чего ж мне опостылели ваши ночные прогулки, сударь, — сказал господин учитель, убирая зажигалку. — О Заворской я уж и не говорю… Вас, любезные мои, в кондуит записывать — или тоже спасать?

— У меня всё в порядке! — убедительно сказала барышня, прижимаясь к сучьему колдуну. — Правда, папочка?

Папочка помотал в воздухе ладонью.

— Это мой папа, — сказала барышня. — Мы его искали, искали, а говорить про это было нельзя. Но теперь он нашёлся!

— Примите мои соболезнования, сударыня, — сказал Олег Витальевич, внимательно разглядывая своего начальника. — Время вот позднее… Не пора господам гимназистам завершить визит?

— Это предложение или приказ? — спросил Андрей, предусмотрительно отступая в сторонку.

— Даже не знаю, — сказал Олег Витальевич. — Приказ, пожалуй.

— Да не трону я их, Олег, — сказал сучий колдун. — Что вы, в самом деле…

— Действительно, — сказал Олег Витальевич. — Что это я…

— А можно, мы здесь сегодня переночуем? — попросила барышня. — Господин директор за нами присмотрит! Правда, папочка?

Её куратор длинно и тяжко вздохнул.

— Можно, Заворская. В виде исключения, разумеется. И учтите на будущее: свидания с родителями в гимназии не поощряются. Господин Айзенштайн — позвольте пожелать вам приятного аппетита!

Упал на примятую траву окурок — красный светлячок, и сучий колдун затушил его коротким выдохом.

— Вечно так, — сказал он со смешком. — Насорят, нахамят… Уворуют главное блюдо… Глядь — а предъявить уже некому! Да и бесы с ними. Верно, Ольга?

Барышня отодвинулась от него и встала.

— Главное блюдо — это я, — сказала она и развела руки в стороны для демонстрации. — А ты на меня — ноль внимания! "Моя дорогая"! — с выражением сказала она, словно цитируя. — "Моя единственная дочь"!

— Моя дорогая дочь, — очень серьёзно сказал сучий колдун и поднялся тоже. — Моя единственная. Моя безмерно любимая. Я…

— А уж я-то тебя как! — ответила дорогая дочь. — Папочка!! Сволочи!

И заревела. А мужчины как водится, бросились утешать. Самые, можно сказать, ближайшие родственники.

Слуга, продолжавший висеть над садом, был с барышней полностью согласен: конечно, сволочи! Слуге безумно хотелось обернуться тигром, как следует искусать ближайших родственников и утирать маленькой хозяйке горючие слёзы. Но большой хозяин вряд ли оценит подобный поступок, а связываться с ним сейчас даже господин Фарид вон не стал.

Надо отдать должное, господин Фарид явился вовремя. Секундой позже слуга кинулся бы на защиту Делика сам. Не от доброты душевной, увольте! Ради любимого хозяина. Убийство воспитанника ещё никому на пользу не пошло. Ну, убить бы, может, и не убил — но искалечил бы точно. И ведь прав бы был!

Мерзавцев растите, господа маги! Хорьков беспардонных! Рыцарей, меры не ведающих!

А вот что посеял — тем и подавишься…

Под вывеской "Caaffeen raumrant" действительно оказалась кофейня. А корицей пах глинтвейн — классная штука! Великий сыщик, прежде глинтвейна не пивший, воспрял духом буквально после пары глотков.

Отчего господину Демурову вздумалось тащить спасённого воспитанника именно сюда, сыщик не знал. Может, действительно — едем с пересадкой. Перевалочный пункт, перекрёсток миров… Мало ли! Не на лавочке в вокзале сидим — и прекрасно!

Кофейня была славная. Стоял в ней полумрак (свечки на столиках да бликующий зеркальный шар над стойкой). Негромко выпевал блюз глуховатый мужской голос (ни певца, ни саксофониста не наблюдалось). И народу — трое дядек в дальнем углу (над дядьками стелился крышей зеленоватый парок из котла, занимавшего почти всю столешницу). Уютное местечко.

И ведь следовало же как-то отметить успешное завершение дела! Не банальную кражу расследовал, обратите внимание! И долг дружбы при этом исполнил. И интересы клиентов соблюл. И партнёров попутно научил уму-разуму. А также сумел остаться на высоте (благодаря куратору, но это уже детали). "Вот непревзойдённый Шерлок меня бы точно понял, — подумал Никита. — Сиживал и он за бокалом вина, излагая доктору Ватсону ход своих умозаключений… Кстати, о докторе Ватсоне. Не утруждайте себя наводящими вопросами, господин учитель! Скрывать мне больше нечего! Желаете узнать, как я дошёл до жизни такой? Ну, скажу я вам, дело-то было не простое…"

Доктор Ватсон в лице господина Демурова проявил недюжинный талант слушателя и несомненный интерес к ходу умозаключений. Никита даже пожалел, что не вёл записей. Копался бы сейчас в толстенной папке, демонстрируя фотографии улик и эксклюзивно добытые отпечатки пальцев… Впрочем, преувеличений сыщик себе не позволил.

Приятная беседа прерывалась лишь единожды: завидев в дверях кофейни знакомого, Демуров извинился и минут двадцать трепался у стойки. Ни подходить, ни вглядываться Никита не стал, боясь испортить впечатление о себе великолепном. А то, что куратор впечатлился, сомнению не подлежало. Даже в глинтвейне не ограничивал. А ещё — аплодировал удачам, смеялся в нужных местах и обходил острые углы. Пространство вокруг столика полнилось взаимным и неподдельным восторгом. И ведь не спьяну! То ли старший маг колдовал потихоньку, то ли сказывалось обилие сладостей — но здравомыслие собеседников не покидало.

Вопрос, спаливший куратору весь язык, был задан, когда беседа, наконец, иссякла.

— Как вы себя чувствуете, сударь?

— Хорошо, — грустно ответил сыщик. — Но боюсь, что депрессия неизбежна… Знаете, Фёдор Аркадьевич, ведь Шерлок Холмс не просто так кокаином баловался.

— Полно, Никита! Уж вы себе повод для игры ума непременно отыщете. Вот ваш цветущий вид мне и впрямь внушает некоторые опасения… Что принимали-то, позвольте взглянуть?

"Блин!"

— Две таблетки, — пояснил сыщик, протягивая коробочку. — Пять таблеток — яд, меня предупредили.

— Не яд, — сказал Демуров, убирая коробочку в карман сюртука. — Наркотик. Но если вспомнить, что за минувшие сутки вы трижды подвергались смертельной опасности, всё прочее, бесспорно, сущие пустяки.

— Господин учитель! — проникновенно сказал Никита, уходя от темы наркотиков. — Я даже и не знаю, как мне вас благодарить…

— Благодарить, сударь, как раз не нужно. Собственно, в сложившейся ситуации я вправе считать вас мёртвым.

"Ничего себе…"

— Вы понимаете, что это значит?

"Да уж ничего хорошего, господин учитель. Спасибо, что второй спаситель любезно согласился подождать с оплатой долга…"

— Вы можете распоряжаться моей жизнью, пока я с вами не расплачусь, — ответил он вслух. — Правильно? И не только вы…

— Ошибаетесь по обоим пунктам. Расплатиться по данному обязательству может кто угодно кроме самого должника. По счастью, господину Чернецкому вы уже ничего не должны.

— А-а… Так это он здесь был, да? Когда вы поговорить отходили? Вы за меня выкуп заплатили, да?

— Не совсем, — сказал Демуров. — Я выкупил недостающую мне треть.

— Круто, — сказал сыщик.

— Не то слово, сударь. А теперь представьте себе в роли покупателя господина Чернецкого. И учтите, что при подобном торге мой служебный долг никакой силы не имеет. Дело личное.

"Вам не приходило в голову, что мы с вашим куратором просто-напросто договорились?"

Вот он — один из острых углов следственного процесса.

"Дорого. Вы, Никита Александрович, и представить не можете, насколько дорого. У Фарида цены — антиквары в сторонке курят. А уж торговаться с ним — легче головою об стенку…"

Сыщик сморщил нос и вздёрнул подбородок. Презрение и превосходство.

— А-а… Вот почему вы сумели Карцева продать! С другом детства у них личных долгов по горло, конечно…

— Что?..

— Да ладно, Фёдор Аркадьевич! Чего уж там! Сами же говорили, что Карцева защитить можете только косвенно. А то — интересы гимназии! У вас, говорят, цены — антиквары курят!

— Хар шмейс! — сдавленно сказал Демуров. — Риторика!.. — и расхохотался на всю кофейню. Аж котёл у дядек подпрыгнул.

Смех этот мог означать только одно, и сыщик даже зажмурился от собственной глупости. Обе стороны надо было выслушать, прежде чем обвинительные речи толкать…

— Дурачок вы ещё, господин детектив, — сказал Демуров, отсмеявшись. — При всех ваших талантах, простите уж великодушно…

— Таланты тоже подводят, — буркнул Никита. — Извините, что я вас тогда слушать не стал…

— Отсутствие информации вас подводит. Я не имею права вмешиваться в частную — личную — историю без позволения её участников. Это закон, Никита, и нарушать его без особой нужды не стоит. Андрей Карцев меня о помощи не просил. Уж поверьте, я добивался его просьбы весьма настойчиво! А вот вы попросили.

— А в случае Андрея особой нужды, по-вашему, не было?

— Знаете же, что не было.

— Отвратительная история! — с чувством сказал сыщик. — Вот всё понимаю, но ужасно мерзко! Справедливость должна быть, Фёдор Аркадьевич! А ведь вы тоже хотели, чтобы всё шито-крыто вышло! И совсем не из-за интересов гимназии, признайтесь! Нечестно же!

— Признаюсь, — легко сказал куратор. — А вы, стало быть, ратуете за справедливость?

— Разумеется!

— Любой ценой?

— Цена тут причём? Вам не нравится, что я господина директора подставил? Ему теперь горько и обидно, да? Потому что его близкие люди знают, какой он… мерзавец! А я считаю, что он это заслужил!

— Не спорю, — кивнул Демуров. — Заслужил в полной мере. А о его близких людях вы что скажете? Их, надо полагать, ваша справедливость осчастливила до небес?

— Теперь они знают правду!

— Теперь, Никита, они уйдут из гимназии.

— Почему это?!

— А вы подумайте.

Глинтвейн и сладости, уютно лежавшие в желудке, вдруг обернулись камешком, и Никита явственно его увидел. Это был неприметный, серенький камешек — тот самый, который подкидывала на ладони Ольга. Никита отвёл взгляд от камешка и увидел Ольгино лицо, а камешек полетел в окно — не иначе чтобы объявить о наступившем Ольгином счастье. "О счастье, наступившем с моей подачи. А я стою рядом и торжествую. Вот оно — торжество справедливости: камешек, летящий в окно…"

— Вы бесспорно заслуживаете высочайшей оценки как детектив и достигнете на избранном поприще немыслимых успехов, — сказал Демуров. — Но у меня сложилось впечатление, что процесс расследования для вас схож с шахматной партией. При таком подходе у вас будет очень мало клиентов. А те, которые будут, вряд ли вам понравятся. Хотя… Ну-у, сударь… Что такое? Никита! Взгляните на меня! В чём дело?

Сыщик увернулся от кураторской руки и отстранил протянутый платок.

— У меня есть…

— Мой лучше, — мягко сказал Демуров. — Возьмите… Ну, довольно уже. Одни проблемы, право, с поборниками справедливости! Никита, я и в мыслях не имел будить в вас совесть! Это был профессиональный совет! Вы детектив или барышня, Делик?!

— Вы говорите, как чёрный маг!

— О боги, — сказал Демуров, закатывая глаза.

— И я не барышня!

— Тогда прекратите рыдать! — рявкнул куратор. — И выбросьте из головы возросшие на почве потрясения планы! Вы, сударь, из гимназии никуда не уйдёте!

— Вы мне запретите, что ли?! Я здесь учусь добровольно! И без контракта!

— М-м… — сказал Демуров. — Это мысль!.. С контрактом я получу полное право запереть вас на краю мира… и спокойно вздохну!.. Я обдумаю ваше предложение, Никита Александрович. Тем более три трети у меня уже имеется… Вот она, подоплёка доброй воли!..

— Вы издеваетесь? — тоскливо спросил сыщик, выныривая из-под платка.

— Как и положено чёрному магу, — охотно пояснил куратор. — Закипело, господа?

Перед носом Никиты грохнулся на столешницу котёл. Струйки пара, пронзительно зелёные, текли вертикально вверх и сильно искрили.

— Ты четвёртого нашёл, Фарид? — осведомился один из дядек. — Невероятное ведь амбре!

— Никита, вы закончили? — спросил Демуров. — Будьте-ка любезны пригласить сюда бармена.

Слёзы мгновенно высохли. "Котёл. Но не печка. Но котёл. Большой. Все мои три трети в нём точно уместятся…"

— Без информации, сударь, теперь никак? — ухмыльнулся Демуров. — Для ритуала требуется ещё один свидетель, что вам непонятно?

"Всё понятно. Ритуал. И котёл. И ритуал…"

Никита прикинул расстояние до входной двери и медленно принялся вылезать из-за стола.

— Юноша! — воззвали за спиной. — Вы от долга избавиться хотите или нет? Поторопились бы! Вам хорошо, у вас насморк…

По закону зебры действие таблеток господина Чернецкого закончилось, когда сыщик дошёл до стойки. Так что ритуала собственного освобождения он не видел. Счастье ещё, что ритуалу это было без разницы.

Тем временем дом в Старых Соснах искал песню, настойчиво крутившуюся в голове хозяйской дочки. Ему очень хотелось сделать для барышни что-нибудь приятное.

Господа маги про барышню не вспоминали вовсе. Настроенные поначалу вполне мирно, после сцены в саду они словно с цепи сорвались. Дом подумать не мог, что хозяин способен на такую нервозность. Теперь уж его роман со стриженой ведьмой не вызывал у дома удивления. Одного дуба жёлуди!.. Впрочем, мальчик был ничем не лучше. Надо заметить, что никому и никогда хозяин подобных манер и выражений не спускал, а потому совсем скоро дом понял, что скандалят господа маги с огромным упоением.

Основным камнем преткновения в скандале торчала некая статуя. Гость не помнил статую, а хозяин несказанно по этому поводу бесился. Статуя происходила из личного кошмара гостя: обычная малышовская бука! Но что господа маги вокруг той буки навертели — слушать было тошно!

Второе место в выяснении отношений заняла речка Ахтуба. Речка текла в одном городе и отсутствовала в другом; гость утверждал, что речку любил и никогда не желал с ней расставаться. Хозяин обвинял гостя во лжи, поминая почему-то мост и плотину. С моста и плотины господа маги перешли на топографию родного города. На полу перед камином возник макет, скандалисты принялись ползать на четвереньках, тыча в макет пальцами. Дом окончательно потерял интерес к скандалу и озаботился исключительно барышней.

Барышня сидела, обхватив коленки, на диване, в скандале не участвовала и думала печальные думы. За разъяснением дум пришлось обратиться к слуге, но слуга злобно рыкнул, потребовав вместо ответа новую порцию пирожных. Дом, изрядный кулинар, послушался. Тем более что песню он уже нашёл.

"Твой папа оторвёт мне башку!"[43]

— Ух ты! — сказала барышня, а господа маги вздрогнули и заткнулись.

— Это что ещё?! — вопросил мальчишка. — Выключи на хрен!

Хозяин покосился на барышню и скомандовал в воздух:

— Потише!

— Орите потише! — посоветовала барышня. — Классная песня.

Господа маги, переглянувшись, склонились над макетом, и дом завёл песню с начала.

"Твой папа оторвёт мне башку, а после и тебе оторвёт…"

Слуга, лежавший на каминной полочке, неслышно хмыкнул. Эмоции барышни он обнюхал безо всякого стеснения: виноград там не рос. Даже кислый.

Мальчик Лёша сыграл с барышней в увлекательную игру, и она сумела её оценить. Больше того — мальчик Лёша нравился барышне. Его стиль общения, оригинальность вкуса, злое, но несомненное чувство юмора… Он был чертовски классный, этот мальчик Лёша. Но выбирать объектом игры родную дочь?

"Не комильфо, папочка. Alea jacta est[44]. И надоели ужасно. Два часа как ноль внимания на родную дочь и любимую женщину. Хватит!"

— Я хочу спать! — громко объявила барышня. — Давайте обсудим, как нам дальше быть, и я пойду спать.

— Оу!.. — сказал Лёшка. — Что-то мы засиделись!

Макет Волжского, съёжившись, взлетел на каминную полочку (слуга еле успел отодвинуться).

— А прогул на завтра не покроешь? — поинтересовался Андрей. — Пользуясь служебным положением? Хоть выспаться…

Лёшка пожал плечами.

— Да покрою. Я, знаешь ли, с директором гимназии на короткой ноге… Но на учёбу директорская власть не распространяется, сам понимаешь.

— Наверстаем, — пообещал Андрей. — Ежели раньше вечера будить не станешь…

— И уж сразу о грустном. Правила поведения, господа гимназисты, я для вас отменить не в силах. Кондуит за ночные прогулки — это святое…

— Слу-ушай! — сказал Андрей. — А вот ночью — в гимназии! Ну, вот где мы дрались с тобой! Там что — мираж? Или на самом деле?..

— Извини, — отказался Лёшка. — Не в моей компетенции гимназисту такие тонкости излагать.

Он развёл руками и улыбнулся — господин директор гимназии.

"Но мы уже готовы к прыжку, и значит, твой старик подождёт…"

— Да ладно, папочка, — сказала Ольга. — Можешь изложить. По крайней мере, мне точно можешь. Я теперь тоже не в твоей компетенции.

— То есть? — спросил папочка, пригасив улыбку.

— Я под твоим началом учиться не намерена. Вернёшь меня в гимназию — учиться всё равно не буду. Так что тебе по-любому придётся меня исключать.

— Хочешь домой? — спросил Лёшка, и барышня помотала головой.

— Домой не хочу. Хочу в Антверпен. Свозишь меня в Антверпен?

— С удовольствием, — сказал Лёшка. — В июле — подойдёт?

— Подойдёт. А до июля я в другой школе поучусь. Переводом. Это, я думаю, твоё служебное положение как-нибудь осилит. Но если нет, то лучше домой, чем в гимназию.

— Нет, — задумчиво сказал Лёшка. — Не лучше…

— Звезда моя, — сказал Андрей. — Ты не сгоряча? Давайте завтра поговорим, а?

— Да поговорим, — согласилась барышня. — Чего ж не поговорить. Посплю вот — и поговорим, куда папочка меня переведёт. А про гимназию и говорить нечего. Или наш Белый Кролик там директор, или я там учусь.

— Не получится, — сказал Лёшка и присел перед барышней на корточки. — Уйти с должности, госпожа моя, никак у меня не получится.

— Шкурный интерес? — осведомилась барышня. — Ну извини!

"Не сгоряча, — понял Андрей. — Дохлый номер. Убедить дорогую дочь змею не светит — ни завтра, ни послезавтра. И мне не светит. Погано. Твою ж дивизию, погано-то как!.. Но домой я тоже не хочу. В Антверпен — так в Антверпен…"

Он налил себе коньяку и залпом выпил.

— Ты можешь жить здесь, — сказал Лёшка. — Это и твой дом, ты же понимаешь.

Дом вздрогнул, а слуга с грохотом уронил на пол макет. Барышня, не знавшая, чего стоила её отцу последняя фраза, криво усмехнулась.

— Сам меня учить будешь? Мне твой железный замок по ночам снится, если что. Нет уж, спасибо. Конечно, мы неплохо развлеклись, но пока я к тесному общению как-то не готова. А там видно будет.

— Неплохо… — повторил Лёшка и уселся на пол, привалившись к дивану.

— Ну да, — подтвердила барышня. — Местами было классно. Бисер твой — вообще сказка! Прикольно вышло!

— Дрейчик, — сказал Лёшка. — Ты не выйдешь на секундочку?

— Да я выйду, — сказал Андрей. — Но толку, Лёш, не будет.

— Я понял уже… Но ты выйди всё-таки. Там за соседней дверью библиотека. Налево…

И Андрей вышел, а Лёшка со вздохом сказал:

— Я не уговаривать. Я про Хэллоуин…

— А, — сказала барышня, усаживаясь с ним рядом.

— Не с руки мне тебя просить…

— Да не скажу я никому. Мне самой… Как представлю, что преподы узнают!.. Мне, конечно, теперь всё равно, но почему-то… не всё равно. А на фига ты это сделал?

— Ты не поверишь… — сказал Лёшка. — Я в том Хэллоуине и сам крутился. С полным кайфом… Это подарок был такой. Всеобщий. Незапланированные вакации, м-м… Могу я себе позволить?! Но как представлю, что коллеги узнают… Убьют же к чёртовой матери… Дочь моя. Прости меня, а?

— Я подумаю, — сказала Ольга. — Но школу ты подыскивай. На школу, папочка, наши с тобой отношения в любом случае не повлияют.

Часом позже дом в Старых Соснах сумел убаюкать всех, кроме хозяина. Спал даже слуга; приняв на пороге дрёмы обличье тигра, он свернулся клубочком в своей мансарде и тихонько порыкивал. Снилась ему маленькая хозяйка. Она качалась на подвешенных к яблоням качелях — ужасно высоко, а тигр сидел на клумбочке перед качелями и переживал. Конечно, верёвки тигр привязывал сам, но теперь думал, что они слишком тонкие.

Наяву под яблонями сидел, размышляя, директор гимназии, а около его уха висела прилетевшая из дома телефонная трубка.

— Не спишь?

— Угадай…

— Детей уложил?

— Съел. Фарид. Я тебя умоляю, давай уже завтра это всё… Малыш в порядке?

— С тебя подтанцовочка, Алекс. Как будем поступать?

— Как скажешь, так и будем…

— Говорю. Каждый понедельник доставляешь мне три четверти фунта шайской ванили. С утра. Уяснил?

— Чёртова ведьма, — задумчиво сказал директор. — Это же надо…

— Укороти язык, — посоветовали ему с довольным смешком. — У самого ведьма растёт.

Ах, дурная, дурная шутка! Шутка, сыгранная с самим собой, обретшая горький кофейный привкус… "Добавить сахару, — подумал директор. — Сахару — или травы. Сладкой травы, той, что растёт в окрестностях замка, ничуть не похожего на гимназию. Старого, очень старого замка…"