Зеркало перемен. 3. Приносящая надежду

* * *

Выздоровление Гарвина затягивалось. Ожог на груди почти прошел и особого беспокойства ему не причинял, а вот новые легкие никак не могли адаптироваться к организму. Или организм к ним. Лена проводила с ним много времени, даже больше, чем с шутом, и пользовалась каждой возможностью взять его за руку или просто прикоснуться. Он был слаб, и ее сила поддерживала его, он только головой качал, понимая, что она не из кокетства или нежности берет его за руку, а с чисто лечебными целями. Они много разговаривали. Очень много. Причем удивительно разговорчив был сам Гарвин. Он рассказывал о жене и детях, о детстве, о брате, которого любил явно больше, чем сестру. Рассказывал, как познакомился с женой: его обвинили в убийстве человека, что должно было кончиться косым крестом, но Вика видела действительного убийцу и описала его. Убийцу отыскали (Гарвин это время сидел в особо неуютной камере в глубоком подвале). Тот, узнав, что обвиняют другого эльфа, признался и кончил именно на кресте.

– Эльф?

– Эльф. Ты о том, что Вика сдала людям эльфа? Странный поступок, да?

– Для эльфа.

– Наверное. Только выбор у нее был невелик. Конечно, она того парня помнила всю жизнь. Но он хотя бы был виновен, а я нет. Если бы она не сдала его, распотрошили бы меня, и это она тоже помнила бы всю жизнь.

– А ты убивал людей? До войны?

– Пару раз, – неохотно признался он. – После казни Файна.

– А до того?

– Ну что ты! Я был сыном Владыки. Мы были воспитаны так: людей надо терпеть. Это уж потом… Собственно, я и потом терпел. Старался просто пореже встречаться. Хотя приходилось. Отец говорил: можно не любить людей, можно даже ненавидеть, но необходимо терпеть. А ненависть ни к чему не приводит.

– Говорят, ты сильно изменился после казни Файна. А сколько тебе было лет?

– Много уже… с твоей точки зрения. Полторы сотни. Файн был почти вдвое моложе, а Ариана и вовсе совсем девочка. Я ее еще всерьез даже не воспринимал. Загрустила?

– Не могу понять, почему его нельзя было в крепость посадить или еще как-то наказать… В голове не укладывается: казнить за то, что всего лишь сломал кому-то руку… Для тебя жестокость людей привычна, Гарвин, но я такого… такого даже в книжках не читала. А вы с Лиассом вообще причем?

– Я препятствовал страже… Не хотел, чтобы его задержали и казнили. Хотел дать ему время. А Владыка меня урезонивал.

– И за это его арестовали?

– Ну да… А Файн вернулся сам, когда узнал, что нас взяли, и это было просто огромной глупостью. Он понимал, что меня не отпустят: я там кулаками тоже помахал, хотя и немного. Он надеялся, что отпустят отца. Вот уж он точно ни в чем не был виноват. – Он надолго замолчал, потом поднял глаза. Не привычно холодные. Будь он человеком, Лена бы сказала, что они наполнены слезами. Но эльфы не плачут. У них нет слезных желез. – Знаешь, почему меня так изменила смерть Файна?

– Догадываюсь.

– Нет. Не сама казнь. В конце концов все эльфы Трехмирья в какой-то степени были к такому концу готовы, казни не были редкостью. Конечно, фокусники и жонглеры выступали на площадях чаще, но казни собирали больше народу. Люди ненавидели нас гораздо больше, чем мы их.

– Тогда почему?

– Потому что я умер вместе с ним. И остался жив. Старайся не проникать в сознание других, Светлая, можешь пережить то же самое… Только тебе этого не пережить, я думаю. Мы были связаны с Файном. Вот как ты с шутом. У нас были одинаковые таланты, и, упражняясь, мы открыли, что можем чувствовать друг друга. И там… когда Файн уже не мог закрываться от меня, я стал им. И умер вместе с ним. Вряд ли ты можешь себе это представить.

– Владыка знает?

– Не думаю. Я ему не говорил… это, в общем-то, не поощрялось. Я знаю, что он взял на себя часть боли Файна, но смерть оставил ему. А я хотел, чтобы ему было чуть легче именно умирать. Все равно я должен был последовать за ним. Но я не знаю, помогло это ему хоть немного или нет. А я вот до сих пор опомниться не могу. Я даже не заметил, как мне отрезали ухо, честное слово… А тут Ариана, от которой я уж точно такого не ждал. Она подняла за эти неполные два дня несколько тысяч эльфов. Ты знаешь, что такое разъяренные эльфы в городе людей? После этого люди пошли на заключение мирного договора… Во многом благодаря ужасу, который на них навела Ариана. И ведь знаешь, ни она, ни остальные не использовали магии. Только обычное оружие: стрелы, мечи, копья… Я был ранен, свалился с лошади – и представляешь, меня исцелил человек. Закрыл рану, остановил кровь. Не знаю, кто это был, но лицо помню. Я же говорил, что ненавижу людей как расу, но разве могу ненавидеть этого? Кругом носятся эльфы, не оставляя живых, не беря пленных, а он… Может быть, там и его убили.

– Но он сделал то, что хотел. То, что считал нужным.

– Если хотя бы пятая часть людей Трехмирья была такой, как он, не было бы этой войны. Знаешь… Владыка тебе, наверное, не говорил, а уж Милит и подавно. Даже если бы твоя сестр… ладно, не обижайся, ты уж точно не такая. Если бы одна Странница не прокляла Трехмирья, а вторая Странница не устроила бы нас в Сайбии, мы все равно уничтожили бы тот мир. Это была война магов. Я, Милит, Кавен, Ариана – поверь, это страшная сила. Были и другие, ничуть не слабее нас, они погибли или выжгли себя, но тебе лучше и не знать, какой ценой для людей. А уж Владыка… Ты вряд ли себе представляешь, что он может. Он ведь уничтожил второй по величине город людей. Вместе с населением.

– Пугаешь?

– Нет. Это ты можешь принять. Понять – вряд ли, но принять можешь. Что очень странно.

– Помнишь, я рассказывала о наших войнах? Бомба уничтожила за один раз триста тысяч человек. Больше Сайбы.

Гарвин кивнул. Очень хотелось обнять его и утешить, но Гарвин не позволял себя жалеть. Однако она все-таки рискнула. Он неприятно усмехнулся.

– Пожалела? Не надо. Что, Владыке не сказали, каким образом я протянул до появления дракона?

– Он и сам может догадаться, я думаю.

– Дура ты все-таки, хоть и Светлая.

– Ты сто раз это говорил. Или Владыка не знает, что ты некромант?

– Он был эльф. Что, доходить начало?

Эльфы не убивают себе подобных. Это аксиома. Об этом говорили все эльфы во всех мирах, хотя Лиасс и обронил как-то, что потратил много времени, чтобы добиться этого. Эльфы могут подраться, устроить дуэль, но никогда дуэль не кончается смертью, потому что победителя ждет изгнание – а это самое страшное, что они могут вообразить. Даже Гарвин.

– А разве он не пытался убить эльфа? Разве полукровка не считается эльфом? Разве Лиасс не эльф?

– Ты это сможешь объяснить Владыке? – хмыкнул Гарвин. – Он ведь уверен, что надо быть выше противника. Не уподобляться ему. А я даже не уподобился…

– Никто ему не скажет.

– Милит может. Если Владыка потребует, Милит не сумеет промолчать. Да и… какая разница, Лена? Я-то знаю, что взял искру у эльфа.

– Тебя это гнетет?

Он кивнул.

– Когда что-то делаешь первый раз… открываешь себе дорогу дальше. И в добре, и в зле.

– Не старайся, Гарвин. Я тебя все равно люблю.

Эльф засмеялся и обнял ее.

– Знаешь, я ужасно рад, что ты не вызываешь у меня никакого вожделения. Это бы мешало.

– Спасибо.

– Не за что. Но ведь и я у тебя не вызываю.

– А у меня вообще…

– А Милит?

– Пока шута не было. А я ведь тебе собиралась глаза повыцарапывать…

– За то, что я посмотрел на тебя и шута? Ну, выцарапай. А что тут такого уж страшного?

– Ну знаешь! Вот уж это настолько личное…

– Не волнуйся. Я же не просто… зрелищем наслаждался, хотя это не самое худшее из зрелищ. Подожди. Дай хоть сказать, что я увидел. И перестань краснеть, не маленькая девочка. Я сравнил ауру – ты и Милит, ты и полукровка. У тебя щеки сейчас лопнут от избытка крови. Неужели никогда не говорила об этом… ну, вот хоть с Арианой?

– Сказать, чем ты отличаешься от Арианы?

– Ну и чем? Я для тебя не мужчина. Так, подружка. Хватит стесняться. Можешь в отместку посмотреть, когда я буду в постели с женщиной. Если найдется в Тауларме такая дура. В общем… Ты и Милит – это мужчина и женщина в любви. Ты и полукровка – я не знаю что. Я никогда не видел такой ауры. Такой бури. Конечно, у вас она одна. С Милитом – две, как и положено, сливающиеся, но две. С полукровкой – одна. Не единая, если ты понимаешь, о чем я говорю. И таких цветов я никогда не видел. Это такое сияние… Аиллена, это настолько необычно… Видал я влюбленные пары, но тут что-то другое. Если не перестанешь краснеть, я тебя поцелую. Как мужчина. Шут меня побьет, а ты будешь меня жалеть, тебе станет стыдно…

– Почему у вас глаза иногда становятся серебристыми?

– У вас – это у кого?

– У эльфов. У тебя, у Владыки, у Милита… даже у шута.

Гарвин был потрясен.

– У шута? Ты уверена? Не может… Нет, мне надо подумать. И никому больше не говори. Даже ему, хорошо? Это может оказаться сущей ерундой, а может… Кстати, как, вы уже… создаете свою особенную ауру? Ну драться-то зачем? Слабая женщина, а туда же, с кулаками, да еще на больного… Если бы ты действительно хотела меня поколотить, стукнула бы пару раз, но в грудь. Так что не прикидывайся.

Он сгреб ее в охапку и действительно поцеловал, но вовсе не как мужчина. Как брат, которого у нее никогда не было. Как целовал Владыка. И расхрабрившись, Лена спросила:

– Ты знаешь удивительно много… или просто считаешь нужным, чтобы я знала что-то, в отличие от Владыки. Шут иногда начинает думать, что его отношение ко мне вроде наркотика, связано с моей силой. Что он не без меня не может обходиться, а без моей силы.

– Что за чушь? – удивился Гарвин, отпуская ее и садясь на траву. Лена устроилась рядом. Через реку тянулась нитка паромной переправы, противоположный берег «окультурили» – там что-то росло, Лена не разбиралась в сельскохозяйственных культурах.

– А что там?

Гарвин посмотрел.

– Лен. Будет тебе новое красивое платье. Твой шут – мнительный дурак. Невооруженным глазом видно, что он тебя любит. Как он смотрит на тебя, когда никто этого не видит. Как он мается, когда у тебя плохое настроение. Как он страдает, когда у тебя что-то болит. В конце концов, Милит тоже…

– С Милитом как раз иначе. На Милита я произвела неизгладимое впечатление своим эффектным появлением в Трехмирье. И потом поцелуем, чтоб силу ему дать.

– Ну и что? Милит тебя любит и, уж прости, тебя хочет. Вполне по-мужски без всякой магии. И не надо про твою силу. Владыка тоже ее пробовал – и что? Рвется уложить тебя в постель? Маркуса ты разве никогда не целовала, чтобы дать ему силу? Хотя… Маркус бы и не прочь, что не мешает ему проводить ночи у Арианы. Нет, ваша связь с шутом – это нечто большее, чем даже просто любовь, но в основе ее – именно любовь. Рассуждай логически. Кого он увидел в тысячной толпе? Красотку какую-то или все-таки тебя? Поверь, когда стоишь на эшафоте, все лица сливаются в одно.

– Его бы не убили там…

– Там должны были убить его гордость. Его должны были унизить, он сам должен был унизиться, причем на всю оставшуюся жизнь. Для него это немало. Не исключаю, что он предпочел бы умереть, если б судьба не явилась в твоем лице. Он увидел тебя через всю площадь, не только увидел – обратил внимание.

– Он…

– Лена! Ты что, тоже думаешь, что ему не ты нужна, а твоя сила?

– Да ну, – удивилась Лена, – я же знаю, что он чувствует. Я-то как раз… Я думаю, что сила тут ни при чем. Третий месяц… мы не создаем ауру.

– А хочется, – поддел Гарвин. – Ты и правда ничего не помнишь после близости?

– Он тоже.

– Странно. А как по ощущениям после?

– Как надо.

– Поток силы большой, – подумав, заключил он. – Слишком мощный. Захлестывает вас обоих. Я другого объяснения не вижу. Мне поговорить с ним? Ой, не надо сразу в панику впадать! Не буду. Кстати, почему ты не возмущаешься, я ведь дважды назвал тебя Леной, а это имя – только для него?

– Потому что ты не назвал меня Леной.

– Правильно. Правильно, Приносящая надежду. В следующее Странствие возьмешь меня с собой?

– Обязательно. Куда я без тебя?

– Мне не место здесь, – тихо произнес Гарвин. Серебряная река отражалась в его глазах. – Мне кажется, ты действительно поняла, почему я хотел уйти. А теперь мне просто придется жить.

– Придется.

– Я могу присесть рядом с вами?

– О чем ты спрашиваешь, Владыка? – удивился Гарвин, тут же становясь самим собой. Надевая привычную маску. Лиасс сел с другой стороны от Лены.

– Он был эльфом, Гарвин?

– И что с того? – агрессивно спросила Лена. – Если бы эльфы не убивали своих, ты стрелу в спину бы не получил.

Лиасс молчал, молчал и Гарвин, и эта тишина становилась все тяжелее. Доносились издалека веселые голоса эльфов, кричали купающиеся дети, заливались птицы, шелестела трава, а они трое существовали как бы отдельно, в коконе пугающей тишины.

– Ты не имеешь права судить его, Владыка, – заявила Лена. – Даже в душе. Надо мной нет ни королей, ни магов, ни Владыки, а Гарвин – мой. Не ты ли уверен, что цель оправдывает средства? Так вот, мне нужен живой Гарвин, а не воспоминания о нем. Такой, какой есть. Язвительный, надменный, вредный, грубый и прямой. Некромант, черт возьми. Готовый взять жизнь и у эльфа. Когда ты поймешь, Лиасс, что кровь – это далеко не все? Разве братья Умо не предают ваши же принципы?

– Разве я сужу?

– А разве нет? Конечно, формально ты его не осудишь, хотя бы из-за меня. Но ты уже дал ему понять, что думаешь по этому поводу.

– Разве он этого не понимает? Аиллена, тебе нет нужды немедленно уходить отсюда и забирать его с собой. Гарвин всегда будет моим сыном. Любой. Кто помог тебе, Гарвин? Ты не смог бы нарисовать кольцо.

– Владыка! – рявкнула Лена. – Хватит!

– Милит не стал некромантом, Владыка, – устало сказал Гарвин. – И ни при каких обстоятельствах не станет. Да, кольцо начертил он, но правильное кольцо. Нет его вины в том, что я потом изменил рисунок.

– Ты не мог изменить рисунок. У тебя не было сил. Если не Милит, значит, Проводник. Гарвин, зачем ты приобщил человека?

– Он тоже не стал некромантом и ни при каких обстоятельствах не станет. Ты не понимаешь, Владыка, стать некромантом – это не просто нарисовать кольцо и наложить заклятие. Это быть готовым взять чужую искру. Никто из них на это не способен. И уж тем более Маркус. Он не маг. И он слишком честен…

– Маркус как раз способен. В таких обстоятельствах, как ты. И именно душевно способен, просто не сумел бы. Ты понимаешь, что хороший маг может увидеть на нем это пятно?

– Да ну? А чего ж хорошие маги не видят его на мне? Сколько раз маги людей меня видели? А Балинта я даже учил… Впрочем, ты прав, Владыка. Я готов принять любое твое решение.

– Разве я могу что-то решать? Ты принадлежишь не мне.

– Ты очень большая скотина, Владыка, – с чувством сказала Лена, – и временами я тебя ненавижу. Разве ты оставил мне выбор, кроме как немедленно уйти и увести их отсюда?

– Конечно, оставил. Более того, я не хочу, чтобы вы уходили отсюда еще какое-то время… Желательно подольше. Разве ты предпочитаешь недоговоренность? Разве сейчас не стало яснее? Да, Гарвину больно. А разве было легко? Разве знать хуже, чем предполагать? Маркусу я, разумеется, не скажу ничего, хотя бы потому что он человек и я уж никак над ним не властен.

– Ты страшен, Лиасс.

– Да.

Он поднялся с легкостью, никак не говорящей о тысячелетней жизни, и юношеской походкой направился к городу. Лена проводила его неприязненным взглядом.

– Не суди, – попросил Гарвин. – Ты делаешь именно то, в чем обвиняешь его. Да, мне больно… но ему еще больнее. Не фыркай, ты не лошадь. Думаешь, он случайно заговорил об этом при тебе? Думаешь, у него раньше не было случая спросить меня наедине? Или думаешь, я без тебя не сказал бы ему правды?

– Лиасс ничего не делает случайно. Но так…

– Так можно, – перебил Гарвин. – Он совершенно прав, Аиллена. И ты совершенно права. А я забрал жизнь эльфа. Брата.

– Братом тебе был Файн, – отрезала Лена, – и ты взял себе его смерть. Маркус тебе больше брат, чем этот Умо. Да, конечно, я никогда не пойму эльфов, но и тебе не стоит быть уверенным, что ты всегда поймешь человека.

– Было б что понимать, – хмыкнул Гарвин. – Сказала б лучше, что я никогда не пойму женщин, и была бы права.

Лена стукнула его ладонью по лбу. Иногда Гарвин выводил ее из себя. Исследователь! Как бы между прочим заглянул, посмотрел, да еще Ариана, да еще Владыка, поди… Устроят научную конференцию по обсуждению животрепещущего вопроса: почему Аиллена Светлая, она же Ленка Карелина, и шут, он же Рош Винор, никак не могут запомнить, что же по ночам делают. И еще говорит: не красней…

Гарвин лег на спину и закинул руки за голову.

– Сколько ты можешь прожить? – спросила Лена, глядя на его гладкое лицо.

– Еще лет триста. Если только никто не позаботится, чтоб я столько не прожил. Я очень сильный маг, Аиллена. Особенно сейчас.

– Потому что взял силу эльфа?

Он захохотал.

– Ну дура! Надо же, Аиллена – и такая дура! Потому что ты дала мне силу. Не помнишь, что ли? Или так и не усвоила, что твоя сила увеличивает силу мага? Что Милит втрое сильнее, чем был в Трехмирье? Что Владыка… ну, скажем так, вообще непонятно на что способен? Ариана за то время, что просто провела рядом с тобой, получала твою магию и тоже теперь заметно сильнее. Даже Кавен! Карис! Сим! Да все, кто тебе симпатичен. Человеку ты можешь дать только жизненную силу, и он проживет очень долго. А вот магу еще и… В общем, неспроста наш любимый враг хотел тебя изнасиловать. Понятно, что никакого удовольствия ты бы не получила, но могла бы разозлиться, а твой гнев или твоя ярость не так уж существенно отличаются от твоей любви. И, наверное, у него давненько не было женщины.

– Я настолько некрасивая, что…

– А? Нет, не настолько. – Он внимательно изучил ее лицо и фигуру, будто видел впервые. – Я бы сказал, вполне сносная. Хоть и не в моем вкусе. Я не к тому. Он мог бы поискать другой способ вывести тебя из себя, а решил сразу и удовольствие получить, и… Не переживай. Если ты меня не возбуждаешь, то вот Милита так даже очень, а он у нас красавчик.

– Я тебе уже говорила, на чем замешена любовь Милита.

– А не все равно, на чем замешена любовь?

– Когда я попала сюда, мне было тридцать восемь лет. Немало для женщины.

– Даже много. И что?

– А то, что мужчины меня вовсе не вожделели.

– Ну-ну, – насмешливо скривил губы Гарвин. – А может, ты их просто не поощряла? Ну, признавайся, поощряла? – Лена призналась, что нет. – Ну так… – Он вдруг резко сел и уставился на нее. – Погоди. Ты хочешь сказать, что до полукровки у тебя никого не было? Что он был первым твоим мужчиной?

– А почему это вызывает у тебя такую бурную реакцию? – проворчала Лена. – Ну и первым. И то… Маркус нас свел. Ему была нужна сила, чтобы пройти через Границу, я же не умела тогда… Вот он шуту и нашептал, а я слышала…

– Ты шута долго уговаривала?

– Не очень.

– А очень не хотела?

– Не очень.

– То есть все-таки он тебе нравился, – улыбнулся Гарвин, – а тут такой замечательный повод: вроде для дела… А ты и правда не понимаешь, почему я так бурно реагирую? Потому что это многое объясняет. Даже вашу непостижимую связь. И уж точно твою привязанность к Сайбии. Ведь Кадиния не хуже, я бы сказал, даже лучше, однако ты не захотела оставаться в Кадинии, а здесь не прочь пожить. Твоя кровь пролилась на эту землю.

– Это вроде дурная примета.

– Ду… А если подумать? Твои слезы – тоже дурная примета, однако они спасли Кайла. Дело в том, что ты чувствовала. Не страх, не боль, не гнев. Любовь. Даже если еще не осознавала этого. Ну признайся, он ведь тебе сразу глянулся.

– Сразу. Ты видел бы его… Взгляд… оскорблявший всю толпу. Сразу. Насмешливый. Словно не они пришли поглазеть на его казнь, а он устроил это все, чтобы поглазеть на толпу. Ну, и симпатичный он.

– Симпатичный? Вкус у тебя не очень, надо сказать. Даже среди людей встречаются посимпатичнее, а уж что об эльфах говорить…

– Любовь зла, – буркнула Лена. Гарвину затасканное выражение очень понравилось, он даже повторил. Лена уже запустила в оборот несколько таких вот банальностей, которые здесь воспринимались за откровение. Чтобы малость расхолодить эльфа, она выражение продолжила: – Полюбишь и козла.

Он кашлял, хватался за грудь, кривился от боли, но продолжал хохотать – поговорочка привела его в истинный восторг. Лена на всякий случай взяла его за руку: смех смехом, но боль его ослабляла, так что силы понадобятся. А ей не жалко, океан все равно не вычерпать.

Нет, я, конечно, понимаю, что ты ценишь мое время и просто так поболтать не заходишь, но хоть спасибо сказать бы могла?

Ой, Мур…

Сколько раз говорить – не ой-Мур, а ар-Мур. Ну что, как дела? Оплакала уже эльфа?

Все живы, ар-Мур.

И эльф? А как это он умудрился? Ему всяко не дольше нескольких дней оставалось. И принять твою силу не мог… ну не в состоянии мужчина с таким ожогом любовью заниматься.

Мур, а любовь – это только секс?

Понял, не дурак. Получилось, стало быть? Считай, что я тебя поцеловал. Впрочем, если хочешь прилечу и поцелую. Взасос.

Ты этого ждал?

Ну, не то чтоб ждал. Но это должно было случиться, насколько я тебя знаю. Разве что попозже. Лет на сто. Ты очень быстро учишься, Аиллена Светлая. Слишком быстро. Притормози. Ты девочка хорошая, не амбициозная, не зазнаистая, патологической любовью к ближнему не страдаешь, мании величия насчет поддержания вселенского равновесия у тебя тоже нет… Просто трудновато тебе это переварить.

Мне стоит быть готовой еще к чему-то?

Тебе стоит быть всегда готовой. Х-ха! Случайно получилось, на твое пионерское детство я не намекал. Ну, в общем, да, стоит. У тебя колоссальный потенциал. Голова болит?

Нет.

И хорошо. Я думаю, у тебя скорее шок был, чем серьезное сотрясение мозга.

Я тоже так думаю. Даже не испуг…

Привыкай. Серьезно говорю – привыкай. Тебе еще пугаться и пугаться. И терять. Рано или поздно. Фортуна не может быть с тобой всегда. Да, ты можешь… провести реанимационные мероприятия, но покойника оживить ты не сможешь никогда. Если бы эльфу этот удар пришелся в голову, ты б его потеряла.

Я очень хочу отыскать этого эльфа.

Ну, отыщешь. И что ты ему сделаешь? У меня есть подозрения, что даже твой некромант с ним не справится. Силен, сволочь.

Ты придерживаешься политики невмешательства?

Да. То есть если поймаю его при угрозе тебе или твоему ушастому дружку, ему будет очень тепло. Слишком тепло. А орудием казни быть не хочу. И не буду. Да ты и не позовешь, не строй из себя злодейку. Слабо тебе сознательно кого-то на смерть отправить. И это хорошо.

Мур, ты сказал, что я не амбициозная… А разве остальные нет? Мы же все образцовые посредственности, а я так и вовсе…

А ты не видала амбициозную серость? Фу. Не верю. Странницы напичканы пустыми амбициями, как пирожки твоей бабушки пареной калиной. Одно это поддержание равновесия… Мир без них, видишь, рухнет…

А ты сторонний наблюдатель?

Сторонний, конечно. Это ваши миры, гуманоидные. Сами и разбирайтесь. Ты мне просто нравишься. Честно. Не помню, чтоб встречал такую простую и славную бабу в твоем возрасте. Ни цинизма, ни паранойи, ни, повторяю, амбиций особенных… Ты действительно готова довольствоваться малым… Остроухим своим да куском сыра. Но по мирам-то путешествуй. Любопытно, хотя приедается быстро. Хочешь, скажу чего? По-моему, ты с тем эльфом здорово придумала. Молодец. Оригинально и адекватно. Ты меня не разочаровываешь.

Не хвали меня, зазнаюсь.

Только попробуй!

Мур, мне тот полукровка дал это - ненужную способность понимать, что думают другие?

Не дал, а усилил. Да, он. Почему ненужную? Вон как мило беседуем.

Я была в памяти Милита. Я была им, понимаешь?

Ты меня не перестаешь удивлять. Ты с этим осторожнее, девочка. Дар редкий и тревожный. Не буду объяснять тебе научные доводы, все равно не поймешь… Но в общем, остерегайся смотреть в глаза, если подозреваешь, что думаете о чем-то одном.

Я не смотрела ему в глаза.

М-да. Но с ним ты вроде как спала?

Почему вроде? Вполне натурально спала.

Хи-хи-хи. А покраснела. Я хочу сказать, что с ним ты достаточно близка, ты не способна просто трахнуться по-быстрому и разбежаться. Тебе духовная близость позарез. Нужнее, чем телесная. Опять покраснела. Тебе сколько лет вообще?

Много. Но сколько – не знаю уже.

Вот и перестань считать. Тебе навек двадцать девять.

Сорок мне навек.

Нет. Сорок – плохо. Давай хоть тридцать восемь?

Издеваешься?

Обязательно. Ну ладно. Ты все-таки не пропадай. Связывайся со мной, хотя бы ради тренировки.

Я тебя люблю, Мур.

М-да… Люди мне этого еще никогда не говорили.

А много ты с людьми говорил?

Тоже верно. Считай, что я польщен. Целую.

– Что это было? – с любопытством спросил Гарвин.

– Дракон. Удивлен, что ты выжил.

– Ты вот просто так с ним разговариваешь?

– Скорее он со мной. Надо же, впервые вижу, чтобы ты был так удивлен.

– Удивлен, – улыбнулся он. – Даже очень. Привыкнуть не могу. Я, сильнейший маг, должен потратить много времени и сил, чтобы только заглянуть в чье-то сознание, а ты легко разговариваешь с драконом.

– Он – со мной. Не понимаешь разницы?

Мур! Ар-Мур! Ты меня слышишь?

Орать не надо. Слышу. Не напрягайся. Сосредоточься на… ну, допустим на моем прекрасном хвосте. Или зубах. Представь себе меня во всей красе. Чешущим в затылке, например, или сидящим на заднице. И тогда спокойно окликай. Не сразу, но получится. Ты легко учишься. Слишком легко. Будь осторожна. Что-то сказать хотела или тренировка?

Тренировка. Гарвин тут восторгается.

Тобой? Это он правильно делает. Гарвин – это горелый эльф? Держи его при себе. Он сильный маг, а тебе нужен не только меч Проводника. Ну что, пока?

Пока.

– Он меня услышал. Он говорит, что я так могу не только с ним. Что и с Лиассом смогу. Странно, правда?

– Попробуй! – оживился Гарвин. – Попробуй его позвать. Прямо сейчас.

Лена сосредоточилась. Или подумала, что сосредоточилась. Представила себе Лиасса во всей его эльфийской красе, почему-то тот давний случай, когда она застала его полуголого за завтраком и он угощал ее пряниками.

Лиасс.

Ничего. Быстро она учится, конечно… Впрочем, это Муру орать не надо, а Владыка все ж не ар-дракон, а всего лишь гуманоид.

Лиасс!

аиллена… что…

Засияла линия прохода и материализовался Лиасс – ровно в таком виде, каким его представляла Лена: в одних штанах и босой.

– Случилось что-то?

– Извини, – смутилась Лена. – Я просто упражняюсь. Дракон сказал, что я могу говорить и с тобой. Ты меня услышал. И я тебя тоже.

Лиасс не без облегчения перевел дыхание.

– Ты испугала меня. Я думал, что-то произошло. И вообще… это так странно было. Слышать тебя.

– Разве ты не умеешь этого?

– Так – нет. Я могу позвать. Ты просто почувствуешь надобность встретиться со мной. Кое-кто может так же позвать меня. Твой амулет именно на этом построен: я чувствую наиболее сильные твои эмоции. Не красней, я отличаю радостные чувства от других. – Он сел рядом. – Только и успел, что начать раздеваться, захотелось поплавать. Чуть позже – и явился бы голый. Ты бы упала в обморок. Здесь красиво, правда?

– Это вообще красивый мир, – сказал Гарвин. – Спокойный. Интересно, Трехмирье хоть когда-то было таким мирным?

– Я не помню. Тебе нравится Сайбия?

Гарвин пожал плечами.

– Насколько мне может нравиться мир людей.

– И эльфов, – добавила Лена. – Не забыл?

– Этого, – серьезно ответил Гарвин, – я не забуду никогда. Аиллена, а ты не хочешь ли поплавать? Давай я закрою тебя от чужих глаз, искупаешься. Вода сегодня теплая. Я с утра… хотел на тот берег, так чуть на дно не ушел.

– Рано, – без упрека заметил Лиасс. – Ты еще довольно слаб, но это пройдет. И знаешь… – продолжил он по-эльфийски. Гарвин, не поднимая глаз, кивнул. Лиасс неторопливо пошел к берегу. Сейчас ведь разденется и поплывет. И нет чтоб в трусах. На всякий случай Лена повернулась в Гарвину.

– Что он сказал?

– Что рад видеть меня живым. Что любит меня, хотя ты в это и не веришь.

– А ты?

– Верю, – удивился Гарвин. – Он отец мне, и хороший отец. Он действительно любит меня… хотя это не повлияет на какие-то его решения. Конечно, Милита он любит больше, и Кайла, но так было всегда. И это нормально. Я, если честно, дочь тоже любил сильнее, чем сына. И Милита тоже. Ведь и ты любишь Маркуса больше, чем меня. Это нормально. А Милит лучше меня, но жену не любил, да и детей не очень. Знаешь, – он несколько смущенно улыбнулся, – у меня не было других женщин, пока была Вика. Хотя мы как-то почти на год расставались – отец отправлял меня по делам в дальние края, а она как раз была беременна, я не стал брать ее с собой. Вот вроде и строит глазки красотка какая-нибудь, у меня реакция соответственная – сама понимаешь, это не от ума, а как начинаю понимать, что запросто все кончится постелью, вдруг осознаю: не хочу. Не хочу я эту красотку. Обойдусь легко. А дома ждет Вика.

Он никогда никому этого не говорил. Его бы эльфы и не поняли: у них было в порядке вещей иногда расслабляться с кем-то, продолжая нежно любить супруга. И супруг никогда не обижался. Гарвин явно выбивался их этого правила. Лена погладила его руку, и он все понял, чуть улыбнулся, посмотрел на реку.

– Владыка уже в воде, так что можешь не отворачиваться. Отсюда ты его зад все равно не увидишь. Или хочешь домой?

– Хочу. Пора шута лечить.

– Меня тоже пора, – вздохнул Гарвин. – И лечи меня лучше ты. У тебя руки другие. Сестра все время так говорит. У тебя Дар, Аиллена.