Зеркало перемен. 1. Дарующая жизнь

* * *

Разбудил ее тоже Лиасс. Во всяком случае, проснувшись, Лена увидела его: он сидел в креслице рядом с ее кроватью и дремал. Почему Лена верила ему, даже если не хотела? В общем, у Лиасса были резоны ей врать – он и не скрывал, что использует ее с своих интересах. Красив он был уже не так мультяшно, как при первой встрече, хотя огромные синие глаза остались при нем. и яркие губы, и роскошные волосы… У Лены от зависти засосало под ложечкой. Ну почему бог не дал ей таких волос? На худой конец, таких, как у Милита… И лицо – то, что называется «безупречно». Захочешь придраться – не к чему. Эльфы красивы были поголовно, но сейчас Лена этого почти не замечала, может, потому, что эта классическая красота примелькалась. Шут с длинноватым носом и впалыми щеками нравился ей намного больше. Приятен был Родаг. А эльфы – красивы, но как-то одинаково.

– Налюбовалась? – спросил Лиасс. – Я могу просыпаться?

– Я не любовалась.

– Не обманывай. Любовалась. Завидуешь моим волосам?

– И еще как.

– Они бы тебе не пошли, – тепло улыбнулся он. – Не хочешь ли шианы?

– Хочу.

– Проводник! – позвал эльф. – Она проснулась.

Тут же возник Маркус с тремя кружками. Лена села, подсунув подушку под спину.

– Кто меня раздевал? – недовольно спросила она.

– Я, – отозвался Лиасс. – Маркус решил, что раз я уже видел тебя раздетой, то большого греха нет. Кстати, ты действительно постройнела с нашей первой встречи. И выглядишь намного лучше. Очень намного.

– Где шут?

Маркус помялся, но все же ответил.

– Он так бесился, что Карис напоил его до полусмерти. Так что он пока не проспался. Примчался к нам, глаза в пол-лица, рожа серая, только об одном говорит. Что ты ему и так не веришь, а теперь и подавно не будешь. Ты верь ему, Делиена. Он не врет.

– Ему – не стоит. Верь себе и своим чувствам, – поправил Лиасс.

– Знаешь, Владыка, – решительно сказал Маркус, – ты не лучше Странницы.

– Конечно, – рассмеялся Лиасс. – Я намного хуже. Но ей и правда стоит верить только себе самой.

Маркус упрямо покачал головой.

– Я вижу, что шут ее любит. Больше, чем я даже могу представить. А я и сам любил.

– Любит, – удивился Лиасс, – разве с этим я спорю? Но мы с тобой ее в этом не убедим. Раз она решила, что у нее волосы не такие красивые, как у меня, а грудь не такая роскошная, как у Арианы, значит, ее и любить нельзя. Как ты предлагаешь ее разубеждать?

– А что значит яркая аура? – перебила его Лена.

– Яркость. Ауры отражают наши чувства. Ауры Странниц почти бесцветны. Твоя – яркая.

– Лучше бы такой и оставалась, – вздохнул Маркус. – Хочешь, я тебе горячей воды принесу? Да не бойся ты за шута, с него и с пьяного Карис глаз не спускает. Когда он проснется, ему не до проблем будет. Его будет сильно тошнить. И вообще жить не захочется. Интересно, а маг может снять похмелье?

– Легко, – усмехнулся Лиасс. – Только после этого жить тоже не захочется, а главное, не захочется больше напиваться. Никогда. А порой это нужно. Даже мне. Ты пришла в себя?

Он внимательно посмотрел ей в глаза, покачал головой и совершенно нагло поцеловал в губы. Лена стукнула его кружкой по голове. Лиасс потер ушибленное место и констатировал:

– Более чем. Я бы еще посоветовал тебе сходить в баню. Горячий пар расслабляет. И с похмелья хорошо помогает, Маркус.

– Где… эта… сестрица?

– Ушла, – облегченно вздохнул Маркус. – Тебе какое платье дать – черное, серое?

– Зеленое. Наплевать, что оно тонкое, зато шуту нравится. Я не пойду в баню. Я пойду к шуту.

– Ты представляешь, на что он похож?

– А то я пьяных не видела? Может, хотя бы отвернетесь? А вообще мне плевать уже. Можете и любоваться.

Лена начала решительно стягивать ночную рубашку, и они все-таки отвернулись, Маркус – более поспешно. Она умылась холодной водой, оделась и потребовала, чтобы ее вели к шуту.

В маленькой палатке имела место классическая картина русского художника «Похмелье». Шут уже проснулся, сидел на матраце, держась за голову обеими руками. Или держа голову, чтобы не укатилась. Карис уговаривал его выпить какой-то отвар.

– Уйди, – слабо отвечал шут, – дай мне спокойно умереть. Зачем ты меня так напоил?

– Зачем ты пил? – резонно возражал Карис. – Выпей травки, хоть тошнить не будет. А то полдня промаешься с желудком.

– Хорошо бы, – простонал шут. – Хоть полегчает.

– Может, тебе вина налить?

Шут рванулся к предусмотрительно приготовленному ведру. Карис подмигнул Лене. Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Господи, как же ей везет с друзьями. За что такое счастье?

Шут рухнул на прежнее место. Карис сунул ему кружку:

– А вот сейчас пей! Живо!

Шут, морщась, давясь и кашляя, мужественно выпил весь отвар и тут же бросился обратно к ведру. Карис хихикнул. Лена нашла полотенце, намочила его в ледяной воде и, когда шут просто упал на матрац, плюхнула ему это полотенце на лицо. Он блаженно застонал.

– Вот что мне было нужно, а не твоя отрава… Сколько же я выпил, а?

– Точно не скажу, я на пятой кружке сбился со счету. Но пил ты еще долго.

– Стану трезвенником, – сообщил шут. Маркус фыркнул. – Правда, стану!

– Ты не клянись, тебе вредно, – посоветовал Карис. – А то и правда придется стать. Пить можно и нужно, только в разумных пределах. Там таз с холодной водой. Умойся, легче станет.

Шут, задрав голову, чтобы не падало полотенце, снял куртку, стянул через голову рубашку и долго плескался в тазу, окунал в него голову, обтирал торс.

– Неужели у пьяниц это каждый раз? – с ужасом спросил он, протягивая назад руку, в которую Карис тут же сунул кружку с шианой. Шут опорожнил ее не отрываясь. – Мне долго так плохо будет, а?

– Полдня, – авторитетно сказала Лена, и шут уронил кружку себе на ногу, смешно подпрыгнул и с испугом на нее уставился. На ногу. Кружка была большая и тяжелая. Маркус захохотал. – Обуйся, горе мое, не стой босиком. Холодно.

– Лена, – беспомощно произнес шут и замолчал. – Карис, зачем ты…

– Пойдем, Маркус. А то он меня совершенно замучил.

Оставшись одни, они все так же молчали. Потом Лена поставила рядом с шутом сапоги, отыскала носки и присела перед ним на корточки. Когда шут понял, что она решила его обувать, то отпрыгнул назад и испуганно сказал:

– Что ты, я сам. Сейчас.

Он торопливо обулся, надел рубашку и долго-долго заправлял ее в штаны, и все у него не получалось, он сердился на себя, нервничал, отворачивался, но непослушная рубашка то комкалась сзади, то вылезала сбоку. Лена понаблюдала за его мучениями, потом подошла и прислонилась к нему. Шут замер.

– Ну что за глупости, Рош?

– Она… она…

– Что – она?

Шут попробовал отстраниться, да Лена вцепилась ему в рубашку (которая тут же услужливо вылезла из штанов). Он промолчал не меньше пяти минут. От него несло классическим перегаром, он был помят, небрит и всклокочен больше обычного, мятая и не особенно чистая рубашка никак не желала приходить в нормальный вид, только Лене было совершенно все равно.

– Она сказала, что мужчины только пользуются тобой.

– Ну и что?

В его голосе было столько боли, что Лена поклялась при следующей встрече как следует расцарапать сестрице всю физиономию. Прозаично, по-бабски, без всякой магии. Лена выпустила рубашку и положила ему голову на плечо.

– Ты и так мне никогда не верила до конца, а тут еще Светлая подтвердила все твои подозрения…

– Ну и что? – повторила Лена. – Чихать я хотела на всех светлых и темных. Все равно все мы... в полосочку.

– Она ведь права, Лена. Я знаю, я чувствую правду. Она не лгала.

– Нет, она не в полосочку. Она равномерно светлая. Светло-серая. Серость. Серятина. Еще серее меня. Она не лгала. Она свято верит в то, что говорит. Но разве вера означает истину?

– Ты имеешь право думать, что мужчины используют тебя, – прошептал шут. – Я тоже использовал. Не хотел, а удержаться не смог.

– Это когда я тебя полчаса уговаривала, чтоб ты меня использовал, что ли?

– Какая разница, уговаривала или нет…

– Я люблю тебя, шут.

Голова вдруг потеряла опору, Лена качнулась, но шут, опустившись на колени, обхватил ее обеими руками и уткнулся лицом… туда, куда может уткнуться лицом высокий мужчина, стоящий на коленях перед женщиной, тоже немаленькой. У него как-то подозрительно дрожали плечи, и Лена их погладила. Что с ним? Вроде и так ясно было…

Он задрал голову, и Лену поразило: как же сияли его глаза! Из серо-синих и вовсе не таких уж светлых они стали почти серебряными. Так не бывает. Человек не может быть таким счастливым. От такого вообще-то умирать положено. Но умирать Лене совершенно не хотелось. Пусть себе Светлые шляются по мирам, ведут мониторинг и отслеживают порядок и равновесие, наплевать. С высокой-превысокой башни. Пусть верят, что мужчины ими только пользуются. У них нет шута.

– Все равно мне, пользуешься ты или не пользуешься, – севшим голосом сообщила Лена. – Все равно мне, что там твердила эта серая корова. Еще раз придет – сильно жалеть будет. Ты еще раз вот так поступишь – будешь жалеть ее сильнее. Тебя гложет тяга к истине, а меня нет. И мне совершенно все равно, какие у тебя мотивы, почему ты не бегаешь по эльфийкам и не занимаешься чем-то полезным, кроме как следишь, чтоб я не простудилась и вовремя поела. Мне все равно – почему. Может, у тебя просто вкус скверный и ты предпочитаешь стареющих заурядных бабенок. Лишь бы ты был. Пользуйся на здоровье.

Будь в палатке потемнее, глаза шута светились бы, как у кошки, только не зеленью, а матовым серебром. Ответный монолог был таким же глупым.

– Я не хочу жить без тебя. Нет тебя – нет и моей жизни. Смысл моего существования – заботиться о тебе. Следить, чтобы ты не простудилась и вовремя поела. И я тоже не хочу знать, почему ты остановила свой выбор на мне. Я даже не люблю тебя. Ты – мой мир. Весь мир. Остальное может рухнуть, мне все равно.

Сколько они так простояли, Лена не знала, чувства времени у нее никогда не было (зачем, когда часы на каждом столе), да и здесь, где до часов не додумались, тоже не развилось. Но у нее замерзли руки без перчаток, а шут стоял на голой земле на коленях и вообще был в одной рубашке.

– Сходил бы ты в баню, – посоветовала Лена. – Простынешь еще, а зачем ты мне чихающий нужен.

Шут с готовностью вскочил, хотел было поцеловать, но вспомнил, чем и с какой интенсивностью от него разит, и отшатнулся, подхватил куртку и опрометью выбежал из палатки. А его место немедленно занял Маркус.

– Ну что, вразумила остолопа? Куда он так полетел?

– В баню. Мыться. И избавляться от остатков похмелья.

Маркус обнял ее и громко чмокнул.

– Ну разве ты не умничка? Пойдем. Тебе, например, поесть не помешает. Я такой классный сыр добыл – не верится, что такой можно сделать. И медовых пряников. Слушай, ну какие же эльфы сладкоежки! А ты любишь сладкое?

– Умеренно. Но пряник обязательно съем. Как она ушла?

– Странница? Не знаю. Лиасс уболтал, пока я тебя укладывал.

– Хоть бы сговаривались, как врать, – вздохнула Лена. – Лиасс говорил, что укладывал он.

– Да чтоб ты не стеснялась, – улыбнулся Маркус. – Вроде он тебя уже видел раздетой.

– Ну теперь и ты посмотрел. Зрелище для закаленных.

– Нормальное зрелище, – удивился он. – Не пугающее. Только худая ты стала сильно.

– Чтоб ты понимал! Я всю жизнь мечтала похудеть. Талию тонкую хочу.

– Не будет, – фыркнул Проводник, – сложена не так. Да брось ты, нормальная у тебя фигура. Ничего страшного, это уж точно.

– У тебя лучше, – заявила Лена.

– Чем у кого? Чем у шута? Наверное. Чем у советника? Точно. Чем у Милита? А вот это вряд ли. Я ростом не вышел, Знаешь, как хотел высоким быть? И блондином! Пошли-ка, я тебя кормить буду.

– Почему блондином?

– Девушка мне нравилась в юности. А ей нравились светловолосые. Глупая ты, Делиена. Просто глупая. Шут тебя любит, как я не знаю кто.

– Я его тоже люблю, – отчетливо сказала Лена. – Впервые в жизни. Я никогда не влюблялась. Так, помаленьку нравились парни в юности. И в третьем классе страшно любила Сережку Воробьева, пока он мне подножку не сделал и портфелем по спине не стукнул. Маркус, а вино у нас есть?

– Шуту налить? – расхохотался Маркус. – Найдется и вино. Но лучше бы шиану. Вы и так оба пьяные.

Лена поела сыру – действительно небывало вкусного, уж чего в него эльфы намешали, трудно сказать. Слопала аж два пряника – раз считают слишком худой, получат слишком не худую. Выпила еще кружку шианы. Расцеловала смущенного Кариса и заявила, что лучше друзей, чем Маркус и Карис у нее никогда не было, а уж друзьями она обижена не была. Магу это явно польстило.

Шут явился часа через полтора, раскрасневшийся, с влажными волосами, в чистой рубашке и заметно пободревший. От еды, правда, отказался, но шиану допил всю, при этом не сводил с Лены взгляда, под которым ей было очень неудобно.

Они бродили по ярмарке до глубокой ночи. Лена разговаривала с людьми, осторожно выспрашивая, как оно с эльфами. В ней то признавали Светлую, то не признавали, но отвечали охотно. Торговать с эльфами всем нравилось, воевать – нет, эльфов не любили, но готовы были терпеть, если и они будут себя нормально вести. На второй день конфликтов уже не возникало, и только благодаря эльфам: они просто уходили, если вдруг назревала ссора. Наверное, получили жесткие указания от Лиасса: терпеть и не обращать внимания.

Что существенно отличало здешнюю торговлю от привычного Лене базарного обмана: никто не пытался всучить гнилую свеклу или подмороженные кабачки. Товар был качественный, может, потому что обмануть покупателей было трудно. По заверениям Кариса, амулеты эльфов тоже были качественные, надежные, он бы такого в жизни сделать не смог. Услышав его, Милит, опять сопровождавший их, только усмехнулся, но как оказалось, не для того чтоб обидеть. Он подозвал сына и велел ему научить Кариса делать простые и надежные амулеты. «Вы, люди, почему-то все усложняете. Ну зачем ты себе навертел столько перьев и бусинок? Можно сделать намного проще, ну, повозишься, ну, магии потратишь побольше, зато получишь хорошую вещь. Уж извини, что мальчишку прошу, но там надо не только рассказывать, но и показывать, а я сейчас даже самого простого амулета не сделаю. И спасибо за сочувствие, человек, я вижу, что ты искренен».

Маркус тоже делал кое-какие запасы, хотя эльфы взяли их на казенный кошт, нужды ни в чем Лена и ее спутники не знали, но деньги у них были (спасибо Родагу), так почему их не потратить на мед, или маковые конфеты, или кадушку с солеными помидорами, вкусными и крепкими. Такие только бабушка делать умела.

Эльфы не знали, что такое картошка. Лена провела просветительскую работу, в основном с Лиассом. Убедила его в том, что продукт сытный и вкусный и приготовить из него можно очень много что, и он распорядился скупить все, что привезли. А картошка была! То ли не водились здесь проволочники с колорадскими жуками, что ли амулеты и правда отпугивали вредителей, но картошка была словно штампованная, гладенькая, ровная, разная, и крестьяне честно рассказывали: эта рассыпчатая, эта плотная, ту варить, эту жарить. А вечером Лена в палатке Владыки проводила мастер-класс по приготовлению крайне сложного блюда: картошки отварной круглой. Почистила, сполоснула, сложила в котелок и посолила. Как смешно было наблюдать за эльфами, пробовавшими диковинное блюдо! Слава богу, Лена угадала с солью: кулинарка она была скверная, могла и картошку испортить, но все получилось в самый раз. Лиассу понравилось есть ее со сметаной, Кайлу – со сливочным маслом, Ариане – с подсолнечным (тоже новый для них продукт), а Милит попросту мел все подряд и нахваливал. Потом Лена долго вспоминала разные блюда из картошки: от драников, которые делать она не умела, до котлет из вчерашнего пюре.

Каждый эльф считал своим долгом сказать ей спасибо еще и за картофельный совет. Маркус, Карис и шут наперебой рекламировали то картофельные пироги со свининой, то незнакомые Лене картофельные шарики, то еще что-то. Вечером Маркус соорудил эти самые шарики, и Лена примитивно объелась. Он добыл где-то сковородку с высокими стенками, раскалил ее докрасна и бросал шарики в брызгающее подсолнечное масло. Что он добавил к картошке, сказать было трудно. Лена угадала сыр и тмин. Под хрустящей корочкой была масса нежнейшей консистенции. Шут с Карисом тоже нахваливали, даже советник сунул нос, и его от щедрот накормили фирменным блюдом горских Гаратов. Он подобрел, добровольно извинился перед Леной за свое нехорошее поведение, посетовал на привычку к городской жизни, рассказал пару забавных историй и в итоге притащил бутыль замечательного вина. Мир, дружба, жвачка, одним словом.

Но даже в дни ярмарки работа не прекращалась. Эльфы строили быстро: холодало, и если детей и женщин из палаток уже переселили, то для мужчин мест пока не хватало, а мерзнуть и им не хотелось. Конечно, в любом случае многим придется зимовать в палатках. Правда, из трех шатров сейчас делали один, и внутри становилось заметно теплее. Лиасс по-прежнему оставался в своей палатке с Милитом и Кайлом. Лена спросила Ариану, были ли дети у ее брата. Были и дети, и внучка, от семьи Гарвина не осталось никого. Старшего сына казнили, зять успел перед казнью произнесли заклинание Лиасса, женщины все погибли.

Лену поражала выдержанность эльфов. Ладно, Лиасс и Милит мужчины, но уж Ариана имела право всплакнуть о погибших, но глаза ее оставались сухими, хотя в голосе звучала глубокая скорбь. А оказалось, что у эльфов просто-напросто нет слезных желез. Такая вот шутка. Женщины не могли даже поплакать. И как Лена их понимала!