Зенитный угол

ГЛАВА 10

Ранчо «Пайнкрест», штат Колорадо, февраль 2002 года

Дотти игриво пощекотала его пальцами ног.

– Ну, герой, теперь ты знаешь, за что сражаться!

Ван кивнул, захлебываясь паром, и примостил бутылку ледяного немецкого пива на краю бассейна. Если судить по обстановке, он сражался за право эксцентричных богачей скупить всю планету.

«Гостевой домик» Томаса Дефанти был когда-то жилищем пионеров Колорадо – грубые камни и серые крепкие бревна. Потом какой-то прикормленный архитектор превратил дом в тайное любовное гнездышко миллиардера. Изнутри всё было отделано хромом по черному в стиле восьмидесятых. Выглядело это так, словно Хью Хефнер пытался соблазнить Непотопляемую Молли Браун[49].

Ранчо «Пайнкрест», судя по тому, что успел заметить Ван, являло собой помесь Гонконга с голливудским вестерном. Опекуном старика и его обширных владений осталась четвертая не то пятая миссис Дефанти. И она пыталась из могучих горных сосен сотворить бонсай по-китайски. С бизонов стряхивали пыль, антилопам подстригали гривы… Дочь микросхемного магната с Тайваня переделывала ранчо по образцу дорогого китайского курорта.

Стол для гостей накрывали в усадьбе, в солнечном зимнем саду с потрясающим видом на горы. Ван начал день яйцами бенедикт по-русски со шпинатом и черной икрой плюс ананасовый сок и бизоний бифштекс в палец толщиной. Высотная болезнь куда-то испарилась. Белок, витамины и с полгаллона ямайского кофе послужили хорошей заправкой для сердца.

Дотти, которая бросила пить таблетки, к изумлению Вана, нашла где-то презерватив, который они тут же порвали. Ван был потрясен безразличием, с которым его жена восприняла несчастье. В таком игривом настроении он её ещё не видывал.

Горячий бассейн, окруженный черными панелями солнечных нагревателей, походил на маленький амфитеатр. В хрустком зимнем воздухе далеко разносилось вулканическое шипение джакузи. До сих пор Вану не приходилось заниматься любовью в открытом бассейне, но, когда тугие горячие струи били в его нагое тело, он понял, что в этом такого притягательного. Всё равно что любиться, даже не шевелясь.

Дотти отпила белого вина из бокала и спрятала замерзшую руку под воду.

– Милый, мы слишком долго не были вместе. Я не хочу быть соломенной вдовой информационной войны.

– Встретимся снова после большой конференции в Виргинии. А после этого Тони меня пригласил на конференцию Совтеха.

Лицо Дотти помрачнело. Опять он ошибся. Она хотела услышать от него вовсе не конкретные даты.

А сказать ей простые слова, в которых Дотти нуждалась, он не мог. Хотя и понимал более-менее, что это за слова. Что-то вроде: «Милая, я по тебе соскучился не меньше, чем ты но мне». Но это была не совсем правда. И Ван это знал.

Три месяца разлуки показали ему горькую истину, думал Ван, глядя, как колышутся в обжигающей воде его ноги. Что-то ущербное было в нем самом как в мужчине, в муже, отце и человеке. Единственное дитя неудачного брака, он происходил из семьи слишком умных для своего блага людей. Способность творить и сосредоточиваться на работе сочеталась в нем с колючей, дурной нелюдимостью.

Потому что это были не разные качества. А две стороны одного и того же. Под панцирем, под личной броней, таилась галактически безбрежная бездна тоски, колоссальная и безжалостная, как у аутиста. Заполнить её было невозможно. И не по вине Дотти, потому что тысяча любящих женщин не утолили бы его жажды. Сердце его таилось там, в черной глубине, где любовь сияла единственной ясной звездой.

Будь он поэтом, Ван нашел бы подходящие слова, но в жизни своей он никогда не сумел бы их подыскать. Может, и заговорил бы… но и этого мало было. В отсутствие Дотти ледяная пустота, заполненная прежде её теплом, проросла новым, сильнейшим чувством. И теперь, колыхаясь в горячей воде под зимним небом – сытый, пьяный, утешенный, любимый, – он мог осознать это чувство, подобрать имя тому, что снедало его изнутри. Это была ярость. Он видел её в себе, словно в телескоп. Она была черная, плотная, твердая. Как нейтронная звезда.

Ван был из тех людей, что носят очки, читают мануалы и барабанят по клавишам. В своей карьере киберсолдата он не совершил ничего более героического, чем поиски переполнения буфера. Но ярость переполняла его, потому что она была неотъемлемой частью его души. Она прорастала естественным путем, как скорбь в сердце вдовца.

И Ван ничего не мог рассказать жене. Вытолкнуть из себя эти слова ему было трудней, чем лизать битое стекло.

Дотти глянула ему через плечо. Потом нашарила очки, надела и глянула снова.

Ван тоже надел очки. К коттеджу приближались двое всадников. Первым ехал молодой слуга-китаец. Вану всё время хотелось думать о нём как о «сотруднике», но китайские работники миссис Дефанти определенно были «слугами». Они постоянно были рядом – внимательные, заботливые, чуткие, едва заметные. Рядом с ними самый скромный дворецкий Британии показался бы духовым оркестром.

Второй всадник тоже был призрачно-скромен, но в ином роде. Пуховая куртка, рубашка в клетку, фетровая ковбойка сидели на непримечательной его фигуре, точно одежки на бумажной кукле.

Кони неслышно прошли мимо, понурив головы, словно фигуры на чужой карусели. Ван и Дотти по уши погрузились в горячую воду. Слуга безмятежно проехал мимо, уделив нагим любовникам в бассейне не больше внимания, чем шишкам под ногами. Взгляд старика упал на них, задержался на миг. Глаза у него были как у лунатика. Они высматривали что-то за тысячи световых лет отсюда.

Потом кони со своим двуногим грузом скрылись в тени сосен.

– Надо было встать и помахать ему рукой, – заметила Дотти.

Ван от удивления расхохотался. Она подплыла к мужу и навалилась на него пухлым тельцем.

– Мы в обсерватории не питаем иллюзий насчет старика, – прошептала она, почти касаясь губами шеи. – В холостые годы он шлялся по семинарам и приударял за каждой юбкой. Ох, каких же сплетен можно было наслушаться, когда Том Дефанти выходил на охоту!

– Откуда тебе знать? Ты не слишком ли молода для старикана?

– Среди астрономов не так много женщин, милый. Слухи расходятся.

Ван улыбнулся ей. Своя логика в этом имелась.

– Мне достался самый красивый, – прошептала она, поглаживая его ключицы. – Это все знают.

Ван сумел удержать улыбку на губах, но вид Тома Дефанти его здорово потряс. В последние месяцы Ван встречался с множеством выдающихся персон. Он видел президента Соединенных Штатов. Он встречался с министром обороны, советником по национальной безопасности и генеральным прокурором. На одной корпоративной вечеринке он долго болтал у лифта с Биллом Гейтсом и Уорреном Баффетом – те поднимались в пентхауз пить пиво и резаться в покер. Гейтс обратил внимание на бейджик Вана и вежливо намекнул, что в «Майкрософт рисёрч» он мог бы стать одним из ключевых работников.

Может, если бы Билл Гейтс вляпался по уши в колоссальный скандал наподобие «энроновского». Если бы он пережил катастрофический нервный срыв. Если бы он ковылял по комнате, словно укушенное змеей привидение. Может быть, тогда Билл Гейтс производил бы впечатление столь ужасающее, как Том Дефанти.

Богачи планеты становились всё более жуткой компанией. Даже во время дот-комовского «пузыря» не было на свете столько натуральных психопатов, вооруженных набитыми кошельками. Добравшись до самого верха, они переставали считать деньги и начинали рваться к власти. Джордж Сорос наводнил своими агентами Восточную Европу, Росс Перо мстил в президенты, а уж Кен Лэй[50] … Все они так или иначе позабыли, что есть предел возможностям, которые дают деньги. Даже Усама бен Ладен был богат.

– Милый, – пробормотала Дотти.

– Что?

– Расслабься. Я работаю в обсерватории. Я сняла этот домик. Мы… э-э… договорились с «Пайнкрестом», что так можно. Они нам не помешают. Всё замечательно.

– Точно.

– Чем сегодня займемся, милый? В кои-то веки весь день наш, можем делать что хотим. Прогуляемся или прокатимся верхом…

– Нет.

– Можем вернуться в дом и опробовать водяной матрас.

Ван допил пиво. По всему телу расширялись поры. Чище, чем сейчас, ему уже не стать. Любовью они занимались столько, что сексометр Вана показывал «ноль». Торчать в доме ему уже не хотелось. Он был готов одеться и заняться чем-нибудь серьёзным.

– Есть идея получше, – проговорил он. – Пойдем, покажешь, чем сейчас занимаешься.

– Ладно. После обеда.

– Ну пойдем.

– Дерек, на ранчо нас ждет биск из креветок. И тунец в перечной панировке. Плюс сморчки, тушенные с трюфельным маслом.

Ну ладно. Может, Дотти составила неплохой план.

После роскошной трапезы, когда живот Вана был набит, голова пухла, а в висках тарабанил кофе, они вернулись в обсерваторию. Дотти взяла электрическую тележку. Наверху было холодно, ветрено, и воздух был разреженным неимоверно, но вид отсюда открывался фантастический. Это была основная задача обсерватории: наблюдать за фантастическими видами. Здешний был просто великолепен.

От секса, еды и кофе высотная болезнь очнулась. Искоса ухмыльнувшись жене, Ван отошел и с горем пополам вскарабкался по растрескавшемуся склону гранитной глыбы.

Сюда следовало забраться хотя бы для того, чтобы увидеть всё разом. Бескрайнее небо. Вывороченные кости гор опутаны бегущими облаками и ползучими облачными тенями. Морщинистые пики припудрены снегом. Зеленый сосновый бор. Бурые следы древних оползней там, где осыпались и таяли старые горняцкие тропы. Черные шрамы лесных пожаров. При взгляде с обсерватории здания совершенно терялись среди деревьев: на виду – только антенна, только ровный край белой сателлитной «тарелки».

В небе над сошедшим с открытки пейзажем парила серебряная клякса – аэростат на длинном полосатом швартове.

Ван сразу приметил дирижабль, а Дотти рассказала ему, откуда он взялся. Блестящий воздушный шарик поступил со складов НОРАД – экспериментальный образец оборудованного радаром заградительного аэростата, так и не поступившего на оснащение войск ПВО.

Дефанти переработал модель, пытаясь пустить ее в коммерческое производство, создать местечковый заменитель спутниковой связи.

В массы идея так и не пошла, но здесь, в горах, маленький дирижабль с телекоммуникационной станцией в гондоле пришелся к месту. Ранчо «Пайнкрест», обсерватория и окрестные фермы были изолированы от мира в краю темных небес – эти места ещё в сороковые годы отошли под полигон для радиотехнических исследований. Антенны и кабельное телевидение были запрещены. Зато, когда позволяла погода, связь можно было наладить через парящий мини-спутник, славненький нейлоновый воздушный шарик. Технически это была конфетка. Серебряная живая капля двадцать первого столетия. Идея, проверенная практикой. Последний штрих, в котором нуждался горный пейзаж.

Отчаяние и стыд отступали. Здесь, под безбрежным небом Америки, в горах, у Вана кружило голову от шального обилия возможностей. Ему нравилось здесь, нравилось быть с Дотти. Это было прекрасно. Если бы только кончилась дурацкая война, если бы только он избавился от пары скверных привычек… да, он мог бы попытаться здесь пожить. Горы Запада стали бы его домом.

Он сроднится с этими местами – загорелый, плечистый – и нарастит каменные мозоли на мягких хакерских пятках. Его сын вырастет в горах. Тед будет кататься на лыжах и лазить по скалам. Они вместе будут карабкаться по горным тропам. Ван купит винтовку и спиннинг. И каждые выходные они с Тедом будут ходить на охоту или рыбалку. Палатки, костры в ночи, карты и компасы. Он будет передавать сыну отцовскую мудрость, честно глядя в глаза. Он возместит всё, чего не смог сделать, не смог подарить.

Дотти помахала ему рукой от подножия утеса. Слова ее уносил пронизывающий ветер. Ван сполз со скалы. Очнувшись от мечтаний, он глядел на жену новыми глазами. Хрупкая женщина с прямыми русыми волосами, чьи брови не знали щипчиков, а губы – помады. Теплая джинсовая рубашка и брюки. Самая драгоценная на свете.

Барабан обсерватории был огромен, хотя и меньше, чем казалось на рекламных буклетах. Раздвижные створки купола открывались в зенит, а вся конструкция поворачивалась на подвесах вслед небесной сфере. Вид у нее был до странности зализанный, точно у кроссовки. Или у огромного киоска в супермаркете.

Внутри было тепло и тихо. Толстые стены защищали чувствительный инструмент, точно пенопластовый термос – холодное пиво.

Будучи супругом астрофизика, Ван повидал больше обсерваторий, чем стоило бы человеку. Он привык к виду приборов. Но ему никогда не приходилось видеть телескопа хотя бы вполовину столь изящного. Большие профессиональные телескопы всегда выглядели изношенными, полуразобранными и собранными вручную. Здесь Ван сразу понял, что перед ним стариковская любимица.

Этот телескоп, изящный и глянцевый, усыпан кнопками, разъемами и переключателями, как жена нобелевского лауреата на балу побрякушками. Высотой он – нет, она! – был в пять этажей. Изящно зауженные распорки решетчатой трубы покрывал лаковый узор. Внизу виднелась огромная чаша зеркала, составленного из голубых шестиугольных ячеек в зеленой пластиковой раме. Все швы, все стыки были подозрительно безупречны. Телескоп походил на модную сестренку старика «Хаббла».

Целью адаптивной оптики было убрать мерцание звезд. Для этого зеркала телескопа подстраивали свою кривизну в соответствии с движением воздушных масс – в реальном времени, по указаниям компьютера. Любопытная эта идея, по всей очевидности, потрафила инженерным вкусам старика Дефанти.

Но, подумал Ван, так ли необходимо было аккуратно раззеньковать все болты? С какой стати панели наружной обшивки так безукоризненно подогнаны, словно в роскошном лимузине для невесты? И повсюду провода. Телескоп был опутан проводами, точно горгона Медуза. Он только что не кричал о своем бурном романе с Интернетом.

Похоже было, что в мужественных попытках запустить адаптивную оптику местные инженеры подвергли телескоп тяжелой косметической операции. Может быть, даже два раза. Или три. С каждой стеклянной ячейки свисала черная ниагара силовых кабелей. Мотки и клубки оптоволоконных шин валялись по полу, очевидно забытые. Проводов хватило бы на церновский ускоритель. Неудивительно, что тележурналисты были в восторге.

– Какая красавица, – промолвил Ван вслух. Голос его отдался эхом. Они были одни в башне – два человека, сведенные к масштабу сурков. Вокруг – только спящая принцесса Научного царства, её пульты управления, справочники на пружинах, конторские кресла, кружки из-под кофе и спальные мешки. Типично ученый мусор.

– С первоначальным проектом были большие проблемы, – созналась Дотти. – У архитекторов такое самомнение. Этот не желал слушать, когда толпа умников ему твердила, что «красиво» не значит «работает». – Она развела руками. – Ну, конечно, не «Кек-два» и не Мауна-Лоа. Но материалы высшего качества. Построено на совесть. Ну а пропускная способность… Это будет единственная «живая» сетевая обсерватория на Интернете-два. Все данные в реальном времени будут перегоняться по магистральному кабелю НПФ. Том Дефанти мечтал, чтобы любой мальчишка в любой городской школе мог увидеть вселенную. Если на звёзды нельзя глянуть, потому что их застит свет фонарей, что ж, он подарит им вселенную, бесплатно, через информационную магистраль. Если бы сейчас президентом был Ал Гор… пожалуй, старик отхватил бы под эту марку немало бюджетных денег.

– А откуда все эти провода?

– А, это! Это наш маленький Бхопал. Понимаешь, когда первоначальные поставщики разорвали контракт, Тони нанял всех этих индусов по дешёвке… Приходят, проводят испытания, занимают время, подключают к Сети, отключают от Сети, всё переделывают… Никто же не пытался прежде делать ничего подобного, они с ним возятся днем и ночью… Тони – он не лучший проект-менеджер, правду сказать.

– Не подумал бы, что это работа но нему.

– На строительстве телескопа Тони впервые показал себя перед Томом Дефанти. Практически невозможно построить обсерваторию так близко к федеральному заказнику – все эти директивы, законы по охране вымирающих видов, но… как видишь, Тони всё устроил. Тони всё организует собственным хитрым способом.

– Как он свёл нас с тобой, – пробормотал Ван.

Дотти невинно глянула на него:

– Что, милый?

Ван сделал вид, будто его заинтересовали хитроумные потроха диахронического светоделителя. Чуть было не прокололся.

– Да, Тони мне много рассказывал, как он вошел в доверие к Дефанти. Этот телескоп для него много значил.

– Знаешь, я разобралась, как он это всё устроил, гордо заявила Дотти. – Понимаешь, Тони помирился со всеми, кто просто ненавидел наш проект. В основном всякие хиппи-«зеленые» из Боулдера – «где угодно, лишь бы не у нас под носом». И пошел к ним Тони, и посещал их сходки, и дарил им деньги Дефанти, и сказал он им: «Построим всё экологически чисто!» И построили. Возобновляемые источники энергии, всё из местных материалов, никакого загрязнения среды. Оказалось намного дешевле, чем с ними судиться. Так что я живу вроде как на выставке достижений экологического строительства. Большинство обсерваторий по сравнению с нашей – просто деревни шерпов. «Зеленые» сюда приезжали на экскурсии в набитых автобусах.

Что-то ещё тяготило Дотти, понял Ван. Что-то важное.

– А потом? – спросил он. Дотти пожала плечами.

– А потом им надоело, должно быть. Мы же всего лишь команда астрономов. Кроме того, у нас ещё даже телескоп в строй не введён. Нет нормального пиар-отдела, чтобы ориентировать публику. Ну то есть, по сути дела, я и есть пиар-отдел. В одном лице.

– Но теперь всё в порядке? «Зеленые» вас больше не тревожат?

– Ой, Дефанти отписал им столько денег, что они включили его в совет директоров. Теперь им тот же парень построил новое здание в Боулдере, очень симпатичное. Он теперь знаменитый экоархитектор. В Голландии его обожают.

На Вана снизошло озарение. Тони Кэрью надул несчастных олухов. Он погубил их. Потому что когда-то его враги действовали быстро, тихо, и, должно быть, всегда вовремя. Кучка опасных «зеленых» фанатиков. Но Тони ласковой улыбкой и толстой чековой книжкой заманил их в систему. Они стали медлительны и цивильны. Бешеные гринписовцы нацепили костюмы и галстуки, зарылись в бумаги, расселись по кабинетам и потеряли силу. От гордого духа их осталось только название да, может, старые наклейки на лобовое стекло…

Неужели у Тони хватило на это ума? Да, у него хватило бы. Если дать Тони возможность, если он найдет способ повернуть дело так, что…

– А что с этого имел Тони? – поинтересовался Ван.

– Ну, Дефанти был в полном восторге. Это была идея Тони – назвать обсерваторию в честь настоящего отца Дефанти, Альфреда А. Гриффита, никому не известного типа, – он помер, когда Дефанти было семь лет. Ничего лучше для нас, астрономов, он не мог сделать. Том Дефанти обзавелся репутацией великого защитника дикой природы… Это было восемь или девять лет назад. Проекты такого масштаба осуществляются небыстро.

– Так в чём была его прибыль?

– Обязательно искать прибылей? Это же телескоп!

Ван подергал себя за бороду.

– Мы же говорим о Тони Кэрью, нет?

Дотти поморщилась.

– Милый, он твой лучший друг…

– Знаю. Потому и говорю.

Дотти обиделась. Она глянула Вану в глаза, потом отвернулась.

– Ну, ходят слухи… Не знаю, правда ли это, но…

– Но Тони с этого кое-что имел, – заключил Ван.

Она понизила голос:

– Ты слышал о правах на прокладку коммуникаций?

– Это вроде разрешения провести кабель? Да, конечно.

– Ну так вот, законодательное собрание Колорадо когда-то выдало целый пакет разрешений на прокладку интернет-кабелей. Пытались подключить захолустиые районы штата – знаешь, равные права на доступ к информационной магистрали, всё такое. А потом, пару лет спустя, Дефанти протолкнул поправки к закону, распространив это на трубопроводы. Одно или два слова в каком-то комитете – и всё. И тут в Калифорнии грянул энергетический кризис – когда у них не хватало природного газа. В этой истории были замешаны о-очень крупные энергетические компании. С о-очень высокими покровителями.

Ван хмыкнул. Бухгалтерия. Ну конечно. Через Скалистые горы, хребет континента, не так много проходов. А энергетический голод Калифорнии был неутолим.

Если ты совершаешь корпоративное преступление в лесу и никто не видит – было ли преступление? А если ты раздаешь прибыль от него на благотворительность, как Рокфеллер или Карнеги? Обездоленные дети Америки, прильнувшие к экранам компьютеров, чтобы увидеть звезды… Молча, запрокинув голову, Ван прошелся вокруг телескопа, осматривая каждую балку, каждый болтик, каждый шов огромной машины. Такая чистая. Такая отрешенная от земной суеты.

Шаги Вана гулко отдавались под высоким сводом. Он точно шел по оперной сцене, и перед ним высилась оплетенная проводами дива. «Мондиаль» вложил миллиарды в права прокладки оптоволоконных кабелей по всей Америке. Здесь Дефанти наткнулся на возможность тихой сапой, ненаселенными местами перебросить через Скалистые горы великанский шланг с природным газом. Газовые трубопроводы славились авариями. Опасная штука – трубопровод, и грязная. Не та, которую разрешат строить где попало. Но инфраструктуру приходится расширять. Людям нужна энергия. Все с радостью жгут газ, но за последствия отвечать никто не хочет. Поэтому трубопроводы строят без шумихи. Ребята вроде Тони, способные запудрить мозги общественности зеркалами телескопов и ветряными мельницами. Кто догадается, что строительство обсерватории связано с газовым трубопроводом?

Что, слишком много жестокости в нем накопилось, слишком много подозрительности? Работа повлияла. Грязная работа – и заключение в бомбоубежище. Кто он теперь – профессиональный параноик? Превратился в злобного поганца, потому что слишком долго врастал в шкуры террористов и мошенников? Может, конечно, и следовало с большим доверием отнестись к побуждениям крупных бизнесменов… этих милых людей из «Энрона», «Артура Андерсена»[51], «Глобал кроссинг»[52] и его возлюбленного «Мондиаля».

Ван обошел телескоп кругом.

– Эти стены, они что, из сена сложены? – спросил он. – Это тебя не пугает?

– Прессованная солома, милый. Вполне безопасный материал. Если солому спрессовать достаточно плотно и упаковать, она не горит. Она очень лёгкая, экологически безопасная и прекрасно держит тепло. Телескоп должен вращаться, чтобы следить за звездами. А у нас вместо купола вращается всё здание.

Ван усмехнулся.

– Здорово.

– Меня все об этом спрашивают – про солому. Часто задаваемый вопрос номер один. Солома – замечательная штука, милый.

Дотти отвезла его на электрическом каре обратно в научный центр. Ван обнаружил, что от усталости у него прояснилось в голове. Да, он терзался ещё нелепым провалом на базе «Шайен», но обида уже прошла. Он не встречал ещё человека, которому не приходилось бы идти на компромиссы. Жизнь не сахар.

Так почему ему так скверно – оттого ли, что он потерпел неудачу в бою с космической бюрократией? Или оттого, что его лучший друг дурит людям головы, чтобы продавать им же электричество и газ, в которых эти же люди отчаянно нуждаются?

Затем Дотти увлекла Вана в его стихию. Серверная научного центра имела три этажа в высоту. Стеклянный ее фасад был врезан прямо в скалу.

– Мы не думали, что у нас будет столько оборудования, – призналась Дотти. – По проекту это здание отвели отделу по связям с общественностью. Тут должен был разместиться их офис, что-то вроде туристического центра, но…

Ван был в восторге. По сравнению с этим чудесным местечком любой узел Интернета-2, где ему доводилось бывать, казался могилой. Даже то, что всё оборудование устарело на годы, его не смущало. «Циско Каталисты», «Джунипер Т640», «Форс 10», оптические переключатели «Кьяро» – всё работало. Деловито жужжали вентиляторы, выбрасывая в холодный февральский воздух тепловую энергию сотен тостеров. Ван миновал стеклянный ящик с наборами помеченных разными цветами запасных кассет. Проходил мимо стальных шкафов, опутанных водопадами оптоволоконных кабелей.

– Вон там, – Дотти махнула рукой, – лестница.

– Погоди, – пробормотал Ван.

Он натолкнулся на дежурного администратора. Молодой индус в яркой футболке из полиэфира, синих джинсах и кроссовках листал журнал «Звёздная пыль», поглаживая стильную узкую бородку. Заметив Вана, он вежливо поднял глаза.

– Так как справляетесь с эпидемией CodeRed?[53] – спросил Ван.

– Ну, сэр! Как вы думаете? – Сисадмин снисходительно хмыкнул. – Мы же под OpenBSD работаем!

Ван поднял брови.

– Молодцы! Ну а как насчет свежих уязвимостей удаленного вызова?

– Никаких проблем. Прогнали nfsbug и пару месяцев как всё пропатчили.

– Проколы SNMP?

– О нет, сэр! Мы уже поставили третью версию. И зашифровали единицы протокола передачи данных.

Ван воззрился на нового знакомца с чувством глубокого удовлетворения.

– До опосредованной пакетной фильтрации вы, должно быть, ещё не доросли.

Админ отложил журнал.

– Опосредованной пакетной фильтрации? Разве это не чисто теоретическое решение?

– Уже нет, – объявил Ван.

– Милый! – возмутилась появившаяся Дотти.

– Мы случайно не знакомы? – поинтересовался админ. – Кажется, мы с вами где-то встречались.

– Дерек Вандевеер. – Ван протянул руку.

– Так вы Ван? – вскричал админ, взвившись с кресла. – Тот самый Ван! О, сэр! Такая честь. – До протянутой руки он не дотронулся, а вместо этого припал к ногам программиста, благоговейно омахнув кончиками пальцев его мокасины. – Сэр, я никогда не забуду вашей статьи о маршрутном картировании!

– Это Раджив, – пояснила Дотти, пока админ поднимался с пола. – Его иногда заносит.

Раджив сложил ладони на груди и просиял.

– О, миссис Вандевеер, мне следовало знать, что это он! Ваш знаменитый муж наконец-то посетил нас! Счастлив познакомиться, сэр! Ваша работа над «Гренделем» – о, нам есть что обсудить!

Дотти поморщилась. Она была «доктор Вандевеер» и ненавидела, когда ее называли «миссис». Ван погладил бороду.

– А… э-э… не подскажете, это не вы случайно «Раджив двадцать три» с форума «Аларм-Консенус»?

– Так точно, сэр, он самый! – вскричал сисадмин, радуясь, что его узнали. А какой вклад вы вносите в работу форума! Я все ваши заметки передаю бангалорской группе разработчиков «Линукс»!

– Выберетесь в этом году на Совтех?

– Конечно, надеюсь на это, сэр.

– Тогда но пивку, приятель, и поболтаем! – Чтобы оттащить Вана от нового знакомца, потребовалось вмешательство Дотти.

Она легко взбежала по лестнице на третий этаж. Ван топотал следом.

– Надеюсь, хмуро глянула она на мужа сверху вниз, – что я тебя умучаю до смерти своими моделями.

– Милая, не обращай внимания на этого парня. – Ван был страшно доволен собой.

Дерек, ты выбрался к нам от силы на двое суток, а сам готов был целый день болтать с этим типом.

– Целуется он похуже тебя, детка.

Ван шлепнул ее по ягодице. Дотти подумала и рассмеялась.

Наверху народу было побольше. Дотти поздоровалась с полудюжиной коллег, но, после того как она выбранила мужа за разговор с Радживом, ей стыдно было болтать о своей работе. Она присела рядом с терминалом.

– Наверное, не стоит показывать «тому самому Вану» мои детские игрушки, но я четыре года работала над этим симулятором шаровых скоплений.

– Милая, твои демки я всегда обожал. Показывай.

– Эти GRAPE-шесть разработаны японцами с кафедры физики для решения проблемы n тел.

– Запускай, солнышко.

– Мы непосредственно внедрили алгоритмы расчета в модель динамики шарового скопления, гладко частила Дотти. – Алгоритмы численного решения задачи известны с шестидесятых, но мы на порядок увеличили n. Эти карточки выдают сотню терафлоп… Остальная часть системы моделирует звёздную эволюцию и массообмен. Да, и модели столкновений. Но если ядро скопления схлопывается, модель столкновений начинает чудить.

Ван молча следил, как по экрану ползёт черно-белая полоса загрузки.

– Пришлось оставить пять или шесть упрощений, – продолжала Дотти, – но мы охватили четырнадцать порядков размера – от диаметра нейтронной звезды до размера самого скопления… О, смотри – поехали!

Ван ошарашенно уставился на экран. Конечно, он видел раньше симуляции шаровых скоплений. Он помнил их ещё с магистратуры – грубые крестики-нолики лениво ползали по равномерно зеленеющему экрану. Модель, которую он видел сейчас, жужжала почище пчелиного роя. В мониторе Дотти горели звезды, миллионы звёзд. Выглядело это почти как фотография с «Хаббла», только живая. Звёзды болтались по баллистическим траекториям, рушились, сталкивались, кружили в орбитальном танго – петляли, целовались, замирали на месте.

Шаровое скопление кипело. Оно разлеталось, точно осиное гнездо. Только компьютеры доказывали, что самоцветная держава светил нестабильна. В телескопе шаровое скопление казалось плотным, точно бейсбольный мяч, но стабильность его была мнимой. Звззды падали к сердцевине и от невыносимой тесноты вылетали, словно из пращи, из родного дома. И мчались в нескончаемый мрак и одиночество межгалактического пространства.

От этого зрелища у Вана на голове волосы вставали дыбом.

«Вот живешь ты под боком у такой звезды, – думал он, – живешь себе на тихой, славной планетке. И в дневном небе у тебя полыхают соседние солнца, здоровые, как мячи. А потом, господи ж ты боже мой, пролетаешь мимо одного из них слишком близко, слишком низко. За пару десятков поколений созвездия в небе поплывут, как пластилиновые. Небеса ополчатся на тебя и твой мир, извергнут тебя на скорости в половину световой. И ты, и всё твое племя, безвинная твоя цивилизация отправятся в невыносимую студеную ссылку без возврата».

– Мы называем этот процесс «испарением», – говорила Дотти. – Рано или поздно всем звёздам придется покинуть колыбель скопления. Давай я прогоню для тебя вторую модель – ту, что учитывает приливное действие галактики.

В этот раз несчастное скопление растерзали силы превыше его понятия. Что может сделать маленькое скопление против чудовищной хватки галактической сверхдержавы? Шаровые скопления всего лишь золотые пузыри, а галактики – огромные блюдца: стылые, неумолимо вертящиеся. Тяготение их ломало и гнуло пузыри. Накатывал могучий прилив.

На глазах у Вана. Притяжение галактики было слишком велико для скопления. Звёзды отшелушивались, они уходили в эмиграцию, жалко цепляясь друг за друга. Эшелонами беженцев покидали они скопление. Иные падали на галактический диск – пришельцы издалека, гости с ангельских высот, обреченные на загадочную судьбу. Разбитое, искрошенное в ошметки газа и пыли, полуразвалившееся скопление висело в небесах…

– Мы говорим об ускорении на двадцать порядков, – поясняла Дотти. – Тесное прохождение двух нейтронных звёзд занимает миллисекунды. Но смерть шарового скопления…

– Они умирают? – спросил Ван.

– Конечно умирают, милый. Все звёзды умирают. И все скопления. Но здесь, – она указала на экран, – мои скопления умирают не совсем по правилам. Вселенной только тринадцать миллиардов лет, поэтому у меня нет достоверных наблюдательных данных по динамическим взаимодействиям на поздних стадиях распада скопления. Я выжимаю последние крохи из инструмента. Мы заглянули в будущее на тридцать миллиардов лет.

– Ого.

– Я хочу сказать, ошибки вычислений накапливаются.

– О да.

– Вот с этой проблемой надо разобраться, – заключила Дотти. – Тридцать миллиардов лет. Мне потребуется немало времени, чтобы ее решить. Или даже много. Остаток жизни.

Ван потрепал ее по плечу.

– Милая, солнышко, у тебя всё получится!

После роскошного ужина (сычуаньская кухня) они взяли Теда с собой, чтобы провести последнюю ночь в любовном гнездышке на ранчо. Домик перестал производить на Вана впечатление. В холостяцком убежище стареющего миллиардера было что-то нелепое и жалкое.

И детоустойчивым оно не было. Мир Теда ограничивался манежем и коляской. Это неподходящее место для семьи из трех человек. Жизнь пошла наперекосяк. Оскорбленная гордость больше Вана не мучила, но осталось нутряное чувство, что где-то он серьёзно облажался.

В третьем часу ночи его разбудило хныканье сына. Ван встал, прошаркал к колыбельке.

– Дадим маме выспаться, – шепнул он малышу.

Он поменял Теду подгузник и засунул сына в ходунки – чудесные ходунки, которые сам же и отправил ему почтой в минуты тоски, всё из литого пластика, как детская гоночная машина.

Тед был в восторге, что папа выпустил его погулять ночью по ярко освещённой ванной. Мама всегда заставляла Теда спать, а тут ему разрешили наконец заняться тем, чем больше всего хотелось заняться глухой ночью. Хотелось ему носиться но комнате, грохоча колесиками, булькать от счастья, размахивать ручонками на манер ветряной мельницы и радостно заливать всё капающими с подбородка слюнями.

К закату Ван будет уже в Вашингтоне. Придется рассказать Джебу, что история с КН-13 в штабе ВКС под горой Шайен закончилась пшиком. Он зря потратил время, потратил бесцепные силы… Чтобы восполнить растраченное, ему придется вдвое усердней трудиться над подготовкой саммита в Виргинии, залезть в шляпу фокусника обеими руками… Ван глянул на себя в зеркало, близоруко щурясь без очков. Какой же он всё-таки дурак!

Покуда Тед ворковал и булькал, Ван тихонько прокрался в комнату и вытащил из-под кровати рюкзак. В ванную он вернулся с угольно-черным спецназовским ножом. Лететь в Вашингтон с этаким свинорезом в багаже он не может. Охрана в аэропорту умом повредится. Но он ведь купил нож. Себе купил. Глупо будет не найти ему применения.

Ван ухватил себя за бороду и принялся пилить. Нож проходил через щетину, точно сквозь сахарную вату.

Шесть минут спустя Ван глядел на свои бритые щеки, покуда Тед со счастливой миной сосал и выплевывал клочья отцовской бороды. Спецназовский нож был острее бритвы. Волоски он срезал почище лазера, оставляя тонкие порезы, будто от листа бумаги. Неудивительно, что Хикок божился этим ножом. Хикок знал толк в оружии. Не нож – сокровище.

Ван уже много лет не брил бороды. Мокрые гладкие щеки выглядели удивленно и бледно, как свежая тонзура.

Наутро Дотти изумленно воззрилась на мужа.

– Ой, милый! – вскрикнула она. – Ты посмотри на себя! Милый, ты так молодо выглядишь! Подобной реакции Ван не ожидал.

– Молодо? – Он-то собирался избавиться от нелепой хакерской бороды и приобрести вид серьёзного профессионала. – Молодо? А как же нос? Нос словно вырос за ночь на три размера.

Дотти принялась на пробу целовать места, которые не целовала уже годами. Голая кожа отзывалась радостным изумлением.

– Ми-илый, ты такой красивый. Чистый. Тедди, посмотри на папу!

Утомившийся за время ночной прогулки Тед спал.

– Нравится? – спросил Ван.

– По-другому выглядит… Конечно, нравится. Я же за тебя вышла замуж. А разнообразие не помешает.

– Не знаю, что об этом на работе подумают.

– Милый… – Дотти примолкла. – Ты бы только знал, какое у тебя лицо делается, стоит о работе заговорить.

– О чём ты?

– Дерек, эти люди тебя замучили. На тебя смотреть жалко. Мне не нравятся эти типы из Вашингтона. Мне не нравится нынешняя администрация. Мне не нравится эта дурацкая «война с терроризмом»… Я уже газеты читать не могу. Это не наши люди.

– И что? – спросил Ван. – К чему это всё?

– Милый, ты не обязан к ним возвращаться. Понимаешь? Ты не обязан возвращаться на войну. Ты можешь остаться здесь, со мной. Дерек, ты же ненавидишь эту работу. Грязную, дрянную работу. Любимый мой, может, я не говорила этого раньше, но… здесь у меня всё просто отлично. В большинстве университетов астрономы сталкиваются с жуткими проблемами финансирования. Так скверно ещё не бывало… А здесь у меня только одна беда. Со мной рядом нет Дерека Вандевеера.

– А… – выдавил Ван. Угу.

– Да, у нас не будет столько денег, как в те времена, когда ты был вице-президентом. Но от тех денег у нас были только неприятности. Дерек, ты прекрасно к нам впишешься. Будешь работать на нашем оборудовании. Сможешь заниматься всеми клевыми, забавными программерскими задачками, какими хотел. Закончишь наконец свою статью по теоремам Рамзея. Ты будешь счастлив.

– Сейчас у меня такой несчастный вид?

– Милый, да у тебя это на лице написано! Теперь же всё видно. Я тебя не видела без бороды уже сколько – четыре года? Ты ее сбрил на мамины похороны.

– Д-да, – пробормотал Ван. – Точно.

Дотти утерла слезинку.

– Люди не обязаны себя мучить. Ты такой замечательный, Дерек. Сильный, честный, славный, изумительно талантливый, упорный… Во всей нынешней администрации нет ни одного настолько порядочного человека… – Она уже всхлипывала. – Я хочу, чтобы ты переехал сюда и жил с нами, Дерек. Я так устала быть одна.

Ван присел на кровать. Душа его трепыхалась, как сорванный парус.

– Ох, Дотти…

– У меня есть на тебя право. Я твоя жена. С какой стати нам разлучаться? Я хочу, чтобы ты переехал к нам. Заведём второго ребенка. Ты же не под призыв попал. И погон на тебе нет. Почему тебе просто не уйти?

– У меня есть работа, – ответил Ван. – Мне за нее платят. На меня полагаются.

– Да ты ненавидишь эту работу! Она тебя корежит. Ты бы видел себя, когда пытаешься о ней заговорить. У тебя глаза стекленеют. И холодеют. Лицо мрачнеет… Ты похож на огромную собаку, которая стережет последнюю в мире косточку.

Ван не обиделся. Он понимал, насколько права Дотти. Физиономия его приобрела полицейские черты. А полицейский – это такой парень, который никогда не будет просто рад тебя видеть. Даже если он замечательный человек, как многие из них, он всегда, всегда вначале смерит тебя оценивающим взглядом, примечая, не опасен ли ты, не вооружен ли, не безумен ли. На сотнях лиц в Склепе Ван примечал это собачье выражение и теперь, да, сам им обзавёлся. Обзавёлся, потому что заслужил. Заработал. Потому что стал одним из них.

– Милая, – выдавил он, – ты, наверное, права. Я понимаю. Но я не могу просто так уйти с работы. В Виргинии затевается очень важное совещание. Джеб говорит… хотя Джеб чего только не скажет… но если всё пройдет нормально, оно стоит любых усилий.

– А как же мы? Я хочу, чтобы ты жил со мной.

– Это всего лишь временная работа, – сказал Ван. Говорил он сам с собой. Я не обещал Джебу, что сделаю карьеру в бюро. Даже его пост – временный. Мы вообще-то должны были просто… залатать дыры, пока не установим четкую политику и не будет создана постоянная структура на федеральном уровне, а лучше даже – на уровне кабинета…

– – Дерек, я никогда не слышала, чтобы ты так говорил прежде. Когда мы были счастливы.

– Ну вот такой у них теперь жаргон, – простонал Ван. – Милая, я знаю, что переигрываю. Ты нужна мне, чтобы предупреждать, когда я съезжаю с катушек. А когда тебя нет рядом, у меня в голове чёрт знает что творится.

Опасливо звякнул телефон. За Ваном приехал лимузин.

Ван торопливо зарылся в рюкзак.

– Если я сейчас не поеду, то опоздаю на самолёт в Денвере. Держи. Пускай у тебя кое-что пока полежит. Вот, охотничий нож. И бластер тоже возьми.

Дотти вцепилась в сетевой шнур.

– Дерек, ты что, правда таскаешь с собой эту штуковину?

– Повсюду. Паять очень удобно, – ответил Ван. – И пресс-папье из нее отличное. Но охранники в аэропортах совсем отупели – не пропустят ничего, хотя бы отдаленно похожего на пистолет. А с этой штуковиной для Военно-космических сил… ну, я тебе не могу рассказать подробно. Неприятная была история. И кончилась скверно… Я несколько недель потратил на эту штуку, просил о помощи всех, кого только мог… Но да, ты права. Дотти, я не могу без тебя справиться. Всё было бы намного лучше, всему белому свету, если бы я просто остался здесь, с тобой. Смотрели бы фантастику по телевизору. И жевали бы оленью колбасу. С дыней. Классная была дыня.

– Здесь нет телевизоров.

– Оно и к лучшему. Тогда болливудские фильмы. Под оленью колбасу. Я этого правда хочу. Очень-очень.

Дотти повисла у него на шее.

– Здорово было, правда?

– Ох, Дот… это был такой медовый месяц! Обалденный. Остановись, мгновенье. Ну ничего, уже скоро. Очень скоро.

– Я приеду к тебе в Виргинию.

– Пиши «мылом».

В аэропорту Денвера Ван совершил ошибку – он попытался почитать электронную почту. Он позволил себе сделать передышку на три дня. Единственный шанс по-человечески поесть, отоспаться и расцеловать спутницу жизни. Три дня. А БКПКИ уже трещало по швам. Это было всё равно что при отключенном электричестве нащупать искрящий провод под высоким напряжением.

Джеб переслал ему первоклассный флейм от какой-то пентагоновской крысы из ОКНШ. Генерал Весслер, конечно, сам не подписывался под этой бюрократической гнуснограммой, но отпечатки его пальцев Ван различал вполне отчетливо. Особенно обидно было, что программиста даже не называли по имени. Говорилось о «двух самозваных инженерах из так называемого Бюро преобразования архитектуры связи». Ван узнал себя в описаниях «вашингтонского клоуна-всезнайки» и «бородатого профессора из Лиги Плюща с его береткой». Господи помилуй – береткой?

Но большая часть электронной почты имела касательство к большой презентации БКПКИ в Виргинии. А та быстро принимала все черты серьёзного кризиса. Время и пространство для маневра стремительно сходили на нет.

БКПКИ могло служить местом, где принимаются решения, но в долгосрочном плане оно для этой цели было слишком маленьким и неустойчивым. Даже Совет национальной безопасности был недостаточно велик, чтобы управлять федеральным правительством. СНБ всего лишь проводил беседы с людьми, которые проводили беседы с людьми, которые составляли федеральное правительство. Очень скоро – катастрофически скоро – БКПКИ постигнет судьба мириад других влиятельных консультативных групп и федеральных комитетов. Сделать – и сдохнуть.

Ради встречи в Виргинии Джеб поставил на карту всё. Для БКПКИ она должна была стать Геттисбергом и битвой при Булл-Ран в одном лице.

Прикованный, точно жертва садомазохиста, к узкому креслу в туристическом салоне на высоте тридцати тысяч футов, Ван помрачнел. Он никогда не просил Тони Кэрью об услугах, но сейчас ситуация грозила катастрофой. В лице Тони Ван собирался выложить свой последний козырь.

Сексапильный голос энергичного робота голосовой почты с автоответчика сообщил, что Тони в Тайбэе. Ван покрутил провод бортового телефона и продолжил. Когда ему удалось наконец дорваться до тела, Тони даже не обиделся. Разница часовых поясов его никогда не смущала – скорее бодрила.

Причина его благодушия вскоре прояснилась. Из номера Тони только что бежала его возлюбленная индианка. Тони был ее визитом несказанно обрадован. Против всякой вероятности он каким-то образом похитил ее из-под бдительного присмотра бомбейского семейства на одну тайную сладостную ночь – только они вдвоем, и никаких родичей, слуг, менеджеров и камердинеров. Тони был так горд, словно взмахом волшебной палочки поднял со дна «Титаник».

Услугу старому приятелю он оказал, не задумываясь. После чего продолжил обсуждать свою идефикс.

Как оказалось, для Тони очень важно было, что его подружка считается «самой красивой женщиной на свете». Ван нахмурился. Наслушавшись Дотти, он переменил свое мнение о последней интрижке Тони. Дотти права – она всегда держалась здравого смысла. Этот нелепый дистанционный роман в авиаперелетах на Тони плохо действовал. Ему бы остепениться и найти женщину, на которую он сможет положиться.

Ну почему Тони не замечает очевидного? Его подружка – кинозвезда из далекой страны. Не ее дело, в общем-то, заботиться о Тони Кэрью. Если он разорится или заболеет, эта охотница за сокровищами бросит его быстрее свиста.

Тони болтал, не уставая. В конце концов Ван извинился и повесил трубку. Подождал девяносто секунд, сунул в телефон другую кредитку и набрал номер мобильника Майкла Хикока.

– Я в самолёте, – сказал он.

Хикок с грохотом уронил мобильник. Пьяно захихикал женский голос.

– Дай покою. – Хикок подобрал телефон. – Я с подружкой, и на мне даже трусов нет.

Хихикала, сколько можно было судить за ревом турбин, Фанни Гликлейстер. По крайней мере, Ван надеялся, что это она. Представить себе, что в мире есть две женщины, способные так хихикать, и Майкл Хикок уложил в постель обеих, было невыносимо страшно.

– Майк, ты же пилот, так?

– Пилотские права есть, – отозвался Хикок и зевнул. – Но асом это меня не делает.

– Ладно. Помнишь коробочку, которую нам заказало БОРАРЭ? Автопилот, который перехватывает управление частным самолётом в случае угона?

– Я думал, ты облажался, Ван. Тебе с твоим жирдяем начальником не по карману нанять здоровенный частный реактивный лайнер на вашу здоровенную бодягу в Виргинии.

– Я только что нашел приятеля, который одолжит мне собственный реактивный лайнер.

– О! – согласился Хикок. – Другое дело.

– А теперь мне нужен пилот, способный управлять боинговским «бизнес-джетом» с земли при помощи одного джойстика.

Хикок гулко хохотнул.

– Ну так ты его нашел!

– Встретишь меня сегодня в «Даллесе»?[54] Мне надо заглянуть домой, прежде чем ехать в Склеп.

– Что, прямо сейчас? Опять куда-то ехать? Я только что домой пришел! Меня в пятнадцати штатах оштрафовали за превышение скорости!

– Я прилетаю в девять, – ответил Ван. – Если не справишься до этого времени, прихвати Фанни с собой.

Хикок захлопнул мобильник с глухим пластмассовым треском.

Рейс Вана запоздал из-за погоды. Хикок ждал программиста и глядел мимо него, не замечая. Ван похлопал его по плечу.

– Оп-па! Ван! Где борода?

Ван пожал плечами. Хикок прищурился.

– А вот с хайром придется что-то делать, профессор. Ты сейчас похож на Маленького Датского Мальчика в увеличенном масштабе.

Оставлять «хаммер» под окнами вашингтонской квартиры Вана Хикоку было очень не по душе. «Хаммер», конечно, армейский суперджип, но Хикоку, гордому своей тачкой, как всякому порядочному южанину, ненавистна была даже мысль, что на машине краску поцарапают.

– Не могу поверить, что ты правда здесь живешь, – ворчал Хикок. – Вокруг одни шлюхи. И наркоши.

– Я же эксперт по безопасности, – ответил Ван, переступая через лужу блевотины на лестнице.

– И что, от этого мою машину никто не тронет? Ван вытащил связку ключей, но дверь распахнулась от первого прикосновения.

– Господи! – выпалил он.

В квартире горел свет. Ван огляделся. Ничего вроде бы не пропало. Впрочем, воровать в доме тоже было нечего.

Клавиатура была раскурочена.

– Они ещё здесь! – напряженно выдавил Хикок. Дверь в уборную распахнулась. Оттуда выступил незнакомый тип с пистолетом. Ван изумился. Чернеющее дуло на уровне груди казалось широким, как гаражная дверь.

Кем был незнакомец, Ван понятия не имел, а вот оружие опознал мигом: семизарядный «о'двайер» VLE австралийского производства, весь на электронике. Отличный пистолет. Классный. Просто красавец.

Как может он погибнуть от устройства, которое разбирал однажды собственными руками?

– О, Фред! – проговорил Хикок басом, лишь чуть-чуть дав петуха. – Давно не виделись!

– Руки вверх, – скомандовал Фред.

Хикок только рассмеялся.

– Я не при стволе. А ты при стволе, Фред?

– Я на задании, – отбрехнулся Фред.

– Ты хоть понимаешь, кого на прицел взял? Этот парень из Совета национальной безопасности! Доктор Дерек Вандевеер, познакомьтесь, это мистер Федерико Гонсалес. Мой старый армейский приятель.

Гонсалес нахмурился.

– Ну и какого чёрта надо было меня по имени называть?

– Мы же вроде на одной стороне фронта в «войне с терроризмом»? Фред, если ты переметнулся, предупреждать надо!

– Не-а, – ответил Фред, но пистолет не опустил. – Ну и ты, малыш, выходи уже, что там, – процедил он из-под усов.

Из уборной выбрался второй грабитель: рослый, сутулый и тощий, как хлыст, в очках с черной оправой и стриженный по-военному. Под горшок. Бурая щетина на темени и бледные обрывы висков. В руке он сжимал черный чемоданчик из противоударного пластика.

– А, так вы бакран! – понял программист при виде знакомого «железа».

– Нет, сэр, меня зовут Уильям С. Уимберли.

– Но это набор инструментов БКР! – настаивал Ван. – Я сам помогал его оценивать.

– Бюро компьютерных расследований ВВС, – пояснил Хикок. – Ребята из «бакра» всё время толкутся у профессора в кабинете.

– Мы не из БКР, – ответил Гонсалес. – Хотя я про них слышал.

– Мы – спецназ киберпространства, – объявил Уимберли.

– Он, может, и в киберпространстве, – торопливо поправил Гонсалес. – Это не значит, что я в какое-то грёбаное киберпространство соваться должен.

– Вы только что засунули клавиатурный «жучок» БКР в мой компьютер, – проговорил Ван, уставившись на Уимберли.

– Ну да – и что? – огрызнулся Уимберли. – Может, и засунул. Какое ваше дело? Вы и не заметили бы никогда.

– Да с кем, твою мать, вы разговариваете? Конечно, заметил бы!

– Никто и никогда не заглядывает в клавиатуру, – ухмыльнулся Уимберли. Он был очень молод. – Даже вы, профессор. Я знаю, с кем разговариваю, да? Если б я не сознался, вы бы давали показания на моем процессе!

Ван уставился на него. Физиономия Уимберли казалась ему смутно знакомой, но лишь смутно.

– Под каким ником работали?

– BionicNinja двести четырнадцать.

Спиногрыз.

– И сколько вам было тогда – пятнадцать?

– Шестнадцать, – поправил Уимберли. – Секретная служба вломилась в дом к моим родителям. Мама этого не перенесла. Она до сих пор отпивается «прозаком». И всё из-за того, что я одолжил пару междугородних звонков у вашей жалкой конторы, которая только что продула сорок пять миллиардов долларов!

Ван тоскливо вздохнул.

– И ВВС закрыло глаза на судимость?

– Нынешняя американская армия предпочитает агрессивных, беспокойных юношей с высоким IQ, – сообщил ему Уимберли ровным тоном.

Взгляд его обещал убийство.

Усилием воли Ван подавил дрожь в коленках. Самое страшное, что «жучок» Уимберли остался бы незамечен. Само собой, Вану в голову не пришло бы разбирать клавиатуру, и крошечный шпион неслышно радировал бы о каждом нажатии клавиши на станцию слежения за несколько кварталов отсюда.

– Слушайте, я в СНБ работаю и кое-что знаю о вашей так называемой группе. ВКС США не могут своей властью просто так завести какой-то «спецназ киберпространства». Указания сверху не было.

Внезапно вмешался Гонсалес.

– Космические силы – единственный род войск, способный обеспечить информационную безопасность по требованиям военных стандартов, – продекламировал он. – Никакая другая организация не имеет столь разветвленных компьютерных сетей и проверенного временем технического опыта.

– С ума посходили? – поинтересовался Ван. – Задача ВКС – запускать спутники. Вирусы и ДОС-атаки – не их дело! Защита военных систем поручена совместной оперативной группе обороны компьютерных сетей при DOIS[55].

– Какой Дорис? – переспросил Уимберли. – Первый раз слышу.

– Да они этим занимаются с девяносто восьмого года!

Хикок отнесся к претензиям взломщиков ещё более скептически.

– Слушай, малыш, нет такого слова «киберпространство»!

– Если мы скажем – будет, – настаивал Уимберли.

– Но зачем вы вломились в мою квартиру? – спросил Ван в искреннем недоумении.

– Очень не хотелось бы вам об этом сообщать, профессор, но информационная война идет внутри чьих-нибудь компьютеров! А вы пытаетесь саботировать критически важный разведывательный проект стоимостью восемнадцать миллиардов! Не думали, что это могут заметить важные персоны? Мы знаем, что вы затеяли!

Ван тревожно глянул на Хикока. Тот лишь пожал плечами.

– «Важные персоны», он говорит?

– Вы же стэнфордский левак! – усугубил Уимберли. – Пацифист!

– «Левак»? – ошарашенно повторил Ван. – «Пацифист»? Да я давеча с Полом Волфовицем обедал!

– Ваша жена участвует в антивоенном движении, – добавил Уимберли. – Она координатор восточного отделения «Физиков за социальную ответственность»!

– Дотти из Массачусетса! – возмущенно воскликнул Ван. – Они там все такие!

Уимберли уставился на него.

– Через «Гугль» себя искать не пробовали? Да у вас это всё на лице написано! Одни лохмы чего стоят. И костюм!

– И это, видимо, дает вам право уотергейтить мою квартиру? – выпалил Ван.

– Ну да, – ответил Уимберли. – Обычно дает.

– Нас никто не замечает, – добавил Гонсалес, чуть опустив хромированный пистолет и глядя на часы. – Вам в это время положено уже выехать из штата. А нам положено давно отсюда смыться.

– Ага, – подтвердил Уимберли, поудобнее подхватывая чемоданчик. – – Нам уже вообще-то пора.

– Стоп, – оборвал его Ван. – Я, на минуточку, заместитель директора БКПКИ по техническим вопросам.

– И что? – парировал Уимберли. – Первый раз о них слышу.

– А то, что я для тебя собрал этот набор юного медвежатника, ты, недоразвитый панк! И чёрта с два ты вынесешь его отсюда после того, как только что вломился в мой дом и пытался подсадить в мой собственный компьютер мой же собственный «жучок»!

Уимберли отставил тяжелый пластмассовый чемодан и сложил на груди длинные жилистые руки.

– И что вы собираетесь предпринять, доктор Супершпион? Вызвать полицию?

– У меня в руках ствол, – с надеждой вмешался Гонсалес.

Хикок фыркнул. – Брось, Фред.

– Если тебе нужно оружие кибервойны, напыщенно промолвил Уимберли, поставив на чемодан ногу, – тебе придется его у меня отнять.

В лицо Вану жарко ударила кровь.

– Думаешь, у меня не выйдет?

Уимберли презрительно расхохотался.

– Давай я тебе вправлю мозги! Я не какой-нибудь самозваный вояка вроде тебя. Я кадровый солдат, приятель. Я киберармия завтрашнего дня! А ты – вислозадый шпак-профессор из разорившейся телефонной компании. Кроме того, ты меня старше на десять лет. Так что если ты попытаешься отобрать мое оружие, я тебе толстую жопу вгоню в плечи!

– Ты с ума сошел, – сообщил ему Ван. – Ты чокнутый панк по кличке Бионический Ниндзя. Я тяжелее тебя на пятьдесят фунтов. Кроме того, это мой дом!

Уимберли обернулся к Гонсалесу:

– Хипарь бредит. Может, лучше пристрелить их обоих?

Гонсалес фыркнул. Он демонстративно выщелкнул обойму из пистолета и швырнул ее Хикоку. Тот, как всегда бдительный, ухватил магазин в полёте.

– Я настолько похож на идиота? – поинтересовался он, опускаясь в магниевое кресло Вана. – Одна пуля, две пули – этот парень и не почешется. Потому что, мальчики, этот парень прошел спецназ ВВС, как и я. Мы с Майклом Хикоком всегда были «первыми»!

Хикок расхохотался.

– Да ну, Фред, кончай. Мы в округе Колумбия. – Он присел на рваное нечистое покрывало. Громко брякнули лопнувшие пружины в матраце. – Мы в квартире!

Гонсалес оперся локтями о колени.

– Мне так кажется, что этим меньжеватым программистам пора свести счеты.

– Ты прав, – прохрипел Ван.

Он сам удивился, когда эти слова слетели с языка, но тут же понял, что не шутит. Ярость грохотала в груди, как шальное ядро. Он был вполне серьёзен.

Хикок откашлялся в кулак.

– Ван, присядь. Пусть уходят. Это всё какая-то ошибка.

– Твой приятель Фред может идти, если хочет, – ответил программист. – «О'двайер» ему не я собирал. А вот шпионский набор… Этот чемодан – мой.

Уимберли снял свои пижонские очки и положил на стол под лампой.

– Вот теперь понятно, что этому типу придется надрать задницу, – объявил он. Помял в ладони правый кулак и похрустел костяшками. – Это недолго. – Он оглянулся на Хикока с Гонсалесом: – Просто не хочу, чтобы вы, двое змееглотов, начали по нему слезы лить или что-нибудь в этом роде.

– Майк, мы будем лить слезы? – спросил Гонсалес у Хикока.

– Фред, ты видел, чтобы я плакал? Мы прошли через Боснию, мать ее так, Герцеговину. – Физиономия Хикока озарилась предвкушением боя. – Мой ботан вытрет твоим ботаном пол.

– Чёрта с два, урод!

– Вытрет-вытрет. Потому что он умнее, приятель. Мой ботан в десять раз умней твоего ботана.

Гонсалес заржал.

– Да какая, к чёрту, разница, кто башковитее? Ван снял очки, отложил в сторону. Он попытался глянуть Уимберли в глаза, но без очков различил вдали только две размытые карие кляксы.

Уимберли размашисто, презрительно отвесил ему оплеуху. Это послужило озарением. В единый миг дзенского просветления поселившаяся внутри Вана черная ярость пробудилась к жизни.

Ван рванулся вперед. Он ударил Уимберли всем телом, и тот отлетел, сбив по пути магниевое кресло. Гонсалес отскочил, пригнувшись, и чудесное сиденье с дорогостоящим хрустом полетело вверх тормашками.

Внезапно у Вана перехватило дыхание. Что-то врезалось ему под ложечку. Башмак Уимберли. Мальчишка проворно вскочил на ноги. Короткие жгучие удары. Один – в глаз. Один – по лбу.

Ван вцепился кривыми пальцами в воротник противника и швырнул его головой вперед в единственную лампу на столе. Лампа полетела в сторону. В комнате стало темно.

Стиснув кулаки, Ван ударил в пустоту. Внезапно враг обрушился ему на спину, повис всей тяжестью. Ван шарахнулся назад, прижав врага к стене. Уимберли засипел. Ван отодрал его руку от своего горла. Заскрипели по стене подметки, сильным пинком Уимберли отшвырнул от стены их обоих. Ван пошатнулся, теряя равновесие, пытаясь нашарить опору руками. Рухнул. Ударился – внезапно, сокрушительно, ошеломляюще – об острый угол компьютерного стола. Почувствовал, как проминается скула. Рот вмиг наполнился кровью.

Со зверским ревом он выпрямился. Уимберли споткнулся обо что-то в темноте, размахивая руками. Ван сбил его с ног, вцепился в тощую глотку и треснул головой об пол. Здание содрогнулось. Уимберли отчаянно, по-кошачьи взвыл.

Ван врезал врагу коленом под дых и ударил кулаком в лицо.

Уимберли обмяк.

Что-то тихонько капало.

Вспыхнула лампа.

Физиономия потерявшего сознание Уимберли была заляпана кровью.

– Вставай, Ван! Господи, он отрубился.

– У него кровь, – пробормотал Ван. Изо рта у него выпал осколок зуба.

– Нет, приятель, это у тебя кровь. Ты его кровищей залил. Господи, что с твоим лицом?

Ван поднял руку. Нащупать собственные губы ему не удалось. И щеку. Ничего не было. Только жуткая клякса фарша с кровью.

В приёмном отделении стоял пандемониум. Человеку, которому всего лишь снесло половину лица, приходилось брать номерок и ждать очереди.

Ван прижимал к остаткам физиономии ледяное полотенце. Он не мог дотронуться до пострадавших частей без умопомрачительной боли и ощущения глубинного, космического, чудовищного ужаса. Ему не просто выбили пару зубов. Кости черепа были переломаны, частью раскрошены. Зияющая рана не переставала кровить. Сестры в приемной вызвали челюстно-лицевого хирурга.

Рядом с Ваном сидела девица с похмельными, выпученными глазами и грязными светлыми дредами, залитыми запекшейся кровью. Плечики ее белой блузки тоже были залиты кровью. Изодранную юбку усыпали красные брызги.

– Эй, приятель, у тебя какая группа? – спросила она.

Ван застонал, пытаясь сплюнуть кровь.

Девица открыла обвешанную левацкими значками плетеную сумку, порылась в ней и достала маленькую цифровую видеокамеру.

– Ты был с нами у Всемирного банка, да? Конная полиция догнала?

Ван промолчал.

– Тогда я и огребла – от конных. Очень надеюсь, что кто-нибудь вывесит это всё на «Индимедиа». Тебя никто не снимал? В смысле когда фараоны тебя метелили?

Ван слабо качнул головой. Окровавленная девчонка окинула взглядом окружающий хаос. Приемное отделение походило на бомжатник.

– Интересно, куда отвезли остальных? Не может быть, чтобы мы одни оказались ранены.

Через пролом в черепе Вана хлынула глухая чернота. Он сморгнул от боли.

– Глаза у тебя красивые, – сообщила девица. – Слезогонки не нюхал.

Ван кивнул, не отнимая от лица напитанного кровью полотенца.

– Придется швы накладывать, – сообщила окровавленная девица. – И волосы брить. Но я больше не боюсь, приятель. Я перестала бояться этих поджигателей войны! Потому что власть принадлежит улице. Я ее чувствую! – Она тепло пожала Вану свободную руку. – Улицы наши, брат! Улицы – наши. Они могут проломить башку мне, могут проломить башку тебе, но всем головы не пробьешь. Очень скоро Америка очнется от кошмара. Продажные журналисты лгут, парень. Они все лгут!

Ван нечаянно дернул полотенце. Вместе с тканью отдиралась какая-то жуткая корка. Ледяное онемение взорвалось языками жгучей, страшной боли.

– Знаешь, почему я так счастлива? – спросила раненая. – Потому что сегодня не было реактивных следов в небе! Я проверяла. Я глядела и глядела в небо – оно чистое! Никаких больше химикатов! Ясно, что у них кончаются запасы этой дряни, что бы это ни было. Той отравы, что держит народ в оцепенении!

В глазах у Вана потемнело. Всё вокруг двоилось. До сих пор с ним не случалось ничего подобного. Теперь он понял, почему это выражение стало расхожим.

– После одиннадцатого сентября целых три дня не было реактивных следов, – пронзительно настаивала девица. – Ни одного над всей Америкой! И о чём это говорит? Ты только подумай, что это может значить!

В поле зрения Вана показалось лицо медсестры.

– Вы доктор Вандевеер? А? – Она затянула у него на плече манжету манометра. – Сейчас мы вас примем. Для вас нашлась операционная.