Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма

Глава двадцать вторая. Маски сорваны, господа

Осень незаметно промчалась холодными ветрами, прошелестела тусклым багрянцем и ярким золотом опавшей листвы, а затем смыла воспоминания о себе унылыми, продолжительными дождями.

Зима, как всегда свалилась внезапно. Небрежно уронила с высоты мрачных, хмурых небес свою перину, которую так и не успела заштопать за лето. Из огромной прорехи повалил белый, еще пока пушистый снег. Он укрыл землю, повис на верхушках сосен и елей, услал мягким, рыхлым ковром дорогу.

Работы теперь прибавилось, снег нужно было чистить почти каждый день. Пришлось нанимать еще пару работников в помощь Григорию.

Шурик тоже помогал им бороться со снежной напастью, а я ему не запрещала. Что может быть полезнее, чем физическая работа в удовольствие, на свежем воздухе и еще оплачиваемая? Да, я платила Шурику, так же как и работникам. Педагогического образования у меня не было, но я считала, что каждый труд должен вознаграждаться. Ничего нет ценнее, чем деньги заработанные своими руками. Однажды увидев, как я расплачиваюсь с Шуриком, хитрая Лиза тоже схватила свою маленькую лопатку и присоединилась к борцам со снегом.. Ей конечно же помагал, но больше мешал, Лимон. Желто-рыжим пятном, он радостно носился по чистым дорожкам, рыл острой, лисьей мордой белые сугробы и даже пытался закапывать в них драгоценные, сахарные косточки которые оставались после обеда.

А обеды у нас были сытными... На кухне всегда что-то варилось, булькало в огромных котлах, жарилось на широких сковородках. Нанятый новый кондитер, оказалась гениеем пирожков, кулебяк и тортиков. Дружная команда талантливых поваров, за три с половиной месяца добилась небывалых успехов. Наша кухня начала славиться своими блюдами. Теперь людей привлекала не только музыка. Ценители народной кухни, как они называли себя, а попросту обжоры мужского и женского рода теперь всегда присутствовали в наших"Сладких Хрящиках".

Обжорство вещь заразная. Она, как болезнь. Как устоять перед нежными блинчиками с икрой или перед горячими пирожками с мясом? Однажды собираясь вечером развлекать гостей музыкой, я обнаружила, что платье, так называемое"концертное", мне стало очень тесным. Этот факт заставил меня внимательно рассмотреть свое отражение в зеркале. То, что я там увидела мне понравилось. Исчезла почти болезненная худоба, доставшаяся мне от Эммы Загряжской. Все что нужно, округлилось. Лицо посвежело, кожа сияла, словно перламутр. Даже появилась очень заметная, полновесная грудь! Сейчас я была в идеальной форме! Но еще немного и эта идеальная форма, поплывет... Я вспомнила тетушку Агафью Платоновну, и отрицательно закачала головой. Нет! Эмма, нет! Вот, что тебя ждет если не прекратишь обжорство и не начнешь заниматься спортом.

С того памятного вечера, я старалась не так часто заглядывать на кухню. Новые блюда пробовала, что бы не обидеть поваров, но в очень маленьких количествах. А самое главное я начала бегать, вспомнила все силовые упражнения, и даже попросила соорудить себе турник, далеко за домом, возле самой кромки леса, что-бы поменьше глаз видело, как хозяйка"дурью мается". Очень скоро мне компанию составил Шурик, а за ним и Лиза с вездесущим Лимоном.

Концерты, а именно так громко, теперь все называвли мои выступления, я давала три раза в неделю. В такие вечера в трактире собиралось большое количество людей. Все столики были заняты, и после нескольких скандалов, пришлось вводить систему предварительной записи. Толстая тетрадь купленная мной именно для этой цели, была уже заполнена наполовину. В ней столы резервировались до самой весны. Приближался самый главный, зимний праздник, который был аналогом нашего Нового года, но назывался немного иначе — Новая лета.

Назывался Новый год иначе, но отмечался так-же, как и у нас. С непременной, наряженной шарами и гирляндами елкой, с подарками, и с веселыми гуляниями.

В трактире был аншлаг. Столы заказывали большими компаниями, которые состояли иногда из родственников и друзей, а иногда из сослуживцев различных учреждений. Веселье подвыпивших клерков, очень напоминало мне наши новогодние корпоративы.

Именно такой костюмированный корпоратив, где маска на лице была главным атрибутом, гудел, плясал и от души веселился в тот памятный вечер.

Что-бы не отличаться от гостей, я к своему любимому, черному платью, с голой спиной, смастерила маску. Пошитая из черного бархата, украшенная блестками, которые помогала мне пришивать Лиза, она получилась великолепной. Закрывала половину лица, сверкала бисером и стеклярусом в лучах люстр, словно ночное небо россыпью звезд.

Полюбившийся публике"Чардаш", сменяли цыганские напевы, они переходили в знойную музыку востока. Когда, я поняла, что пьяная толпа способна веселить сама себя, я тихонько покинула сцену.

Накинув на голые плечи шубку, в лакированных туфельках, я засеменила ногами к дому, по тщательно прочищенной дорожке, стараясь не поскользнуться и не упасть в сугроб.

Я уже поднималась на крыльцо, когда входная дверь распахнулась и из нее вылетел подпрыгивая от нетерпения Лимон. Он оглянулся на меня, весело тявкнул и уверенно потрусил в сторону леса. Я решила пождать когда наш умный пес сделает свои важные дела и вернется назад. Но время шло, мои ноги в легких туфельках стали превращаться в бесчувственные ледышки, а пес не спешил возвращаться.

Подумав немного, я пошла в ту сторону, в которой он скрылся. Остановилась возле сугроба и неуверенно закричала в темноту.

— Лимон!

Мне ответили лишь старые сосны, поскрипывая на морозе, заснеженными ветками.

— Лимон! Лимон! Лимон! — звала я в отчаянье, не зная как лучше поступить. Продолжать ждать негодника, решившего прогуляться в лесу, или же пойти в дом, в желанное тепло.

— Почему именно лимон? Может быть вам поможет и обыкновенное яблоко? — прозвучал у меня над ухом жаркий шепот.

Мужские руки нежно, но требовательно развернули меня, и я уткнулась носом в колючюю шерсть белого, щегольского шарфа, обмотанного вокруг сильной шеи. От незнакомца пахло парянным перцем, теплой полынью и апельсинами. Я поняла глаза и встретилась с искрящимся весельем, лучистым, притягательным взглядом сине-зеленых глаз.

Этот необычный цвет и продолговатый разрез глаз показались мне очень знакомыми. Конечно же! Это тот самый мужчина которого я видела ранней осенью, в доме губернатора! Но он стоял слишком далеко, не могла я тогда рассмотреть цвет его глаз! И эти черные кудри, широкие брови, длинные ресницы угольным росчерком выделившие светлые глаза...

— О, да вы та самая скрипачка! Должен сказать, что я очарован вашей виртуозной игрой! Я очарован блеском ваших бархатных, черных очей, вашим запахом, таким знакомым, таким манящим, — голос мужчины низко вибрировал, действовал на меня не хуже чем хмельное вино.

Я чувствовала себя безвольной мухой, которая угодила в сеть могущественного паука. К чему трепыхаться? К чему махать слабыми крылышками?

Горячие губы накрыли мои, холодные от мороза, остывшие. Поцелуй был похож на спасение. Спасение от холода и одиночества. Он длился так долго, что мне стало жарко.

— Позволь я сниму твою маску, прекрасная незнакомка, — хрипло протянул мужчина и наклонился надо мной еще ниже. Пока его нетерпеливые руки сдергивали с моего лица, черный бархат в блестках, я отчетливо поняла где видела эти сине-зеленые глаза. Они уже год, находились рядом со мной. Они лукаво и весело смотрели на меня с румяного личика Лизы, по дружески вопрошали с серьезного лица Шурика.

Мы воскликнули почти одновременно.

— Загряжский?! — просипела я сдавленно, с сомнением.

— Эмма?! — яростно заревел мой недавний искуситель.

От прежней нежности и любовного напора, не осталось и следа. Сильные пальцы сомкнулись на моей шее и начали душить.

— Куда ты дела моих детей, ведьма?! — рычал мужчина и еще сильнее стискивал мою шею.

Темно-синее, ясное от мороза небо, усеянное миллиардами звезд, закружилось у меня перед глазами превращаясь в черную воронку. Как же я тебе отвечу, глупый осел, если ты меня душишь? Подумалось мне, перед тем как потерять сознание. Я медленно падала в холодный снег и еще успела услышать громкий и грозный собачий лай, злое рычание.

— Лимон! — прошептали мои непослушные губы и звездное небо окончательно обрушилось на мою голову.

— Эмма, милая очнись! — детский голосок настойчиво зудел возле уха, вызывя у меня стойкое чувство дежавю.

Вспомнилось лето, запах гари и дыма, и тревожная мольба Лизы. "Эмма, очнись!"

Теплые капли влаги падали мне на лоб и стекали вниз. Ядренный запах нашатыря настойчиво лез в нос. Мучительно захотелось чихнуть. Сдерживать я себя не стала и громкое"Апчхи!!", кажется вывернуло наизнанку все мои внутренности, глухой болью отозвалось в горле.

Я открыла глаза и сфокусировала взгяд на белом, высоком потолке гостиной. Погладила рукой мягкий плед в который меня закутали, словно младенца и жмурясь от яркого света повернула голову в ту сторону, с которой слышала тоненькие всхлипывания Лизы.

Меня тут же лизнул в щеку шершавый, собачий язык. Нежные, маленькие ручки отстранив жалобно скулящего Лимона в сторону, принялись меня крепко обнимать.

— Тише, Лиза! Ты опять отправишь Эмму в обморок, если будешь ее так крепко душить! — рассудительный и суровый голос Шурика, прозвучал совсем рядом.

Я сразу отреагировала на слово"душить", с тревогой начала озираться по сторонам и натолкнулась на холодный, почти замораживающий взгляд полный ненависти и презрения. Господин Загряжский, собственной персоной сидел в моей гостиной и настойчиво сверлил меня взглядом. Я приподнялась с мягкой, диванной подушки, и попробовала заговорить, но горло болело и у меня вырвался лишь сдавленный хрип. Тут же вспомнился Беркутов, я криво усмехнулась, Ну, вот кажется бумеранг вернулся...

Заметив мою улыбку, весело защебетала Лиза.

— Эмма ты тоже рада, что наш папочка вернулся? Знаешь, это ведь он тебя спас от нехорошего человека, который напал на тебя возле нашего дома. Наш папа герой, да Эмма? — голосок девочки был таким торжествующим, таким радостным, что мне оставалось только согласно кивнуть головой.

Вслушиваясь в слова своей подруги, Лимон звонко залаял и коротко рыкнув, обернулся в сторону мужчины.

Лиза поспешила успокоить лохматого друга, она соскочила с дивана и встав на колени обхватила шею собаки.

— Ты тоже герой, мой храбрый Лимончик!

Но пес не унималася, он косил шоколодным, влажным глазом в сторону Загряжского и глухо ворчал, обнажая белоснежные клыки. Я была с ним совершенно согласна. Но с одной стороны меня сдерживала боль в горле, а с другой, я отчетливо понимала, что именно сейчас я не в праве изобличить гада Загряжского. Дети встретились с родным человеком, и судя по Лизе, которая оставив Лимона, кинулась обнимать отца, а так же по сияющим гордостью и сержанной радостью глазам Шурика, сейчас они были очень счасливы. Кто я такая, что-бы в новогоднюю ночь отнимать у детей такой невероятный, неожиданно свалившийся на голову подарок?

Вспомнив о подарках, я вопросительно кивнула головой притихшему, встревоженному профессору. Он выглядел немного растроенным, взволнованным, нервно теребил свою пушистую бородку и о чем-то напряженно думал. Моих кивков он не заметил, пришлось громко кашлять и незаметно, украдкой показывать рукой в сторону елки.

Стефан Стефанович, наконец-то пришел в себя. О растерянно мне улыбнулся и согласно затряс головой.

— Шурик и Лиза, мы совсем забыли, что сегодня не простой вечер, — прозрачные, серые глаза, под стеклами очков строго зыркнули в сторону незваного гостя. — Сегодня начнется новое летоисчисление, с Новым летом вас, мои дорогие! Загляните под елку, Добрый дед наверное уже приходил и оставил вам подарки! — голос профессора был, как у диктора центрального телевиденья, он торжественно рокотал, выдерживая нужные паузы.

Лиза взвизгнула, спрыгнув с колен новоявленного папочки Загряжского, кинулась к высокой, почти под потолок, ели. Глухо звякнули стеклянные бусы, затряслись, зашуршали зеленые иголки, закачались золотистые и красные шары, когда девочка проворно нырнула под нижние ветки лесной красавицы.

Шурик вел себя сдержанно. Он осуждающе покачал головой, словно был не мальчиком, а солидным и взрослым мужчиной. Бросил короткий взгляд на отца, словно хотел получить одобрение.

Загряжский улыбнулся Шурику, посмотрел своими сине-зелеными глазами и подмигнул. И столько было любви в этом взгляде, сколько гордости за сына, что я невольно зажмурилась. Неужели эти глаза всего несколько минут назад смотрели на меня с ненавистью?

— А-а-а! Спасибо тебе Добрый дед! Шурик, Шурик, здесь столько много коробок, что одной мне не справиться! Братик помоги!

Мальчик словно этого и ждал. Пусть он сейчас показывал блудному папашке, всем своим видом, что очень взрослый, но в душе он все еще был ранимым, немного наивным ребенком.

В извлеченных из-под елки коробках оказались очень нужные, приятные сердцу вещи. Лиза не сводила восхищенного взгляда с большой куклы. Она тут же принялась снимать с нее пушистую, белую шубку, что-бы посмотреть какого цвета под ней платье, у фарфоровой модницы.

Шурик любовно гладил переплет толстой энциклопедии, листал тяжелые, глянцевые листы с гравюрами и красочными рисунками.

Стефан Стефанович, довольно сопел, примеряя темно-синий, кашемировый свитер.

Лимон с упоением принялся гонять по гостиной упругий мячик, ядовито-зеленого цвета.

Я тоже получила подарок, давно мечтала о таком красивом, почти испанском гребне.

— А папе подарок? — вдруг прозвучал немного растроенный голосок Лизы.

Я закашлялась, провела рукой по шее. Захотелось сказать, что для папы девочки, у меня есть только один подарок — удар в челюсть чем нибудь очень тяжелым. Я так выразительно посмотрела на мужчину, что он и без слов понял меня.

— Лизонька, свой подарок я уже получил. Самый щедрый подарок о котором я и мечтать не смел, — голос Загряжского вдруг дрогнул, и он стремительно отвернулся скрывая.... слезы?!!

В гостиной на несколько секунд повисла тишина. Ее нарушил мой хриплый голос, который каркал не хуже чем у престарелой вороны.

— Дети, уже очень поздно. Вам пора спать. Стефан Стефанович проводит вас в спальни, а мне и..., я запнулась не зная как назвать противного мне гостя. — И вашему отцу, есть о чем поговорить в кабинете.

Когда Лиза и Шурик, пожелав всем спокойной ночи, запрыгали вместе с Лимоном вверх по ступенькам на втрой этаж, со своего кресла поднялся профессор. Он вначале направился к лестнице вслед за детьми, но резко остановился.

— Эмма Платоновна, можно сказать вам пару слов?

Я с трудом сползла с дивана, подошла к встревоженному, чем-то обеспокоенному мужчине.

Он схватил меня за руку, заглянул в глаза, ослепив блеснувшими на секунду стеклами очков.

— Эмма Платоновна, не было человека который на вас напал, и от которого вас спас это господин! Я посмотрел, на снегу следы двоих людей и одной собаки. К тому же Лимон, очень злится на нашего гостя. Пусть он и принес вас в дом на руках, но я не доверяю ему. Вы поосторожнее с ним будьте Эмма Платоновна, — приглушенный, быстрый шепот вливался в мои уши, гудел тревожным набатом.

Профессор сжал мою руку и повернулся к Загряжскому.

— Я детей уложу спать и вернусь в гостиную, почитаю книгу. У меня злостная бессоница сегодня разыгралась! — он гордо задрал подбородок и стал медленно, важно подниматься по лестнице.

Несколько долгих минут в гостиной тяжелой, давящей плитой повисла тишина.

Мужчина встал со своего кресла, усмехнулся мне кривой, угрожающей улыбкой.

— Ну, что же, самое время нам поговорить, моя разлюбезная женушка! — в его голосе явно слышалась насмешка.

Я смело встретила взгляд сине-зеленых глаз, облизнула пересохшие губы языком, с удивлением замечая, как дыхание мужчины вдруг участилось.

— Ну, что же, во всем с вами согласна господин Загряжский, или как там, вас теперь величают? Уверенна, что имя и фамилию вы сменили. Вот поэтому и получается, что я вам никакая не женушка. Вас мертвым признали, а с мертвяками я ничего общего иметь не желаю.

Мужчина театрально, медленно захлопал в ладоши.

— Браво Эмма! Браво! Я представь себе, тоже ничего общего с такой стервой, как ты иметь не собираюсь. Но общее у нас все же имеется — мои дети, Эмма! Веди в свой кабинет, разговор наверное у нас будет долгим, боюсь почтенному профессору сегодня не придется заснуть!

Он взял меня под локоть и почти насильно потащил к лестнице.

Когда за нами закрылась дверь кабинета, Загряжский выпустил мой локоть. Огляделся по сторонам, задержал взгляд на неровно весевшем, изуродованном огромной прорехой полотне. Картину я так и не сняла со стены, несколько раз хотела что-бы слуги унесли ее на чердак, но всякий раз оставляла эту идею до лучших времен.

— Странные картины, моя женушка у себя в кабинете держит. Грубо намалеванный стол, кучка истрепанных карт на грязной, истлевшей скатерти... Сюжет отвратительный, как впрочем и твоя лживая, извращенная душонка, Эмма, — он изящно шелкнул пальцами и усмехаясь повернулся ко мне лицом.

В сине-зеленых глазах мужчины было столько холодного презрения, что я зябко передернула плечами.

Молча опустилась в кресло обитое вишневым плюшем, обдумывая его слова, вспоминая всю информацию, которую прочитала в дневниках Эммы. Какая она была? Хрупкая, наивная, доверчивая простушка, без памяти влюбленная в своего мужа. Тихое, послушное существо... Что-то я совсем не уловила в характере этой несчастной, безвременно погибшей девочки, никакой лжи, а тем более извращения. Так, о чем же сейчас так уверенно вещает господин Загряжский? От куда у него, эта ненависть и лютая злоба, по отношению к бедняжке Эмме? Что-то здесь не стыкуется, одну и ту же Эмму Загряжскую, в девичестве Хрящ, мы сейчас имеем в виду? Задумчиво пытаюсь грызть ноготь, но тут же одергиваю руку.

— Еще раз, хочу вам напомнить, господин, не знаю, как теперь вы там представляетесь в обществе... Женушкой будете звать, другую женщину. Ваших намеков, относительно моей лживой и извращенной душонки, простите, но не понимаю, — я развела руками и сладко улыбнулась. — Признаю, что нас связывают Лиза и Шурик, но ведь вы сами изволили их бросить на произвол судьбы. Государственный приют, вот, что уготовил им заботливый отец. Не правда, ли? — если бы яд, которым сочился мой голос, мог убивать, то Загряжский давно бы корчился в конвульсиях.

Мужчина сжал кулаки и с угрожающим видом двинулся в мою сторону.

— Но-но, охладите свой пыл господин"Пустое место", еще шаг и мне придется переполошить весь дом, к тому же внизу не спит Стефан Стефанович! Думаю, что он уже успел предупредить верзилу Григория, о вашем позднем визите. Григория лучше не злить, скрутит вас в два счета, и уж тогда мне придется вызвать начальника полиции, милейшего господина Добужинского. Вы же меня, чуть не убили сегодня? Поверте, полицейские ищейки вмиг поймут, что не было никакого злоумышленника, снег знаете ли, зафиксировал и сохранил все наши следы. А, как расстроятся дети, узнав, что отец предавший их один раз, является еще и несостоявшимся убийцей! И могу себе представить радость Добужинского, когда он узнает, что уважаемый человек, скупивший все рудники с залежами синих кристаллов на украденные деньги семейства Хрящ, живет по поддельным документам! — я прикусила губу и с вызовом посмотрела на Загряжского. — Может быть, так и поступим, господин Мертвяк?

Мартин Загряжский стоял в двух шагах от меня и усмехался. Но по бледной коже лица, по играющим на скулах желвакам, мне было понятно, что улыбаться ему сейчас совсем не хочется.

— Я уже стал надеяться, что ты Эмма изменилась, после того как хорошенько приложилась головой о камни под скалой. Меня так тронуло твое отношение к Елизавете и Александру... Удивительно, но кажется, что и дети тебя искренне любят... Я искал их целый год, а встретил благодаря нелепой случайности. Ты, права, ради Лизы и Саши, я приму все твои условия. Все условия которые способен выдумать, твой извращенный мозг.

При упоминании камней под скалой я встрепенулась. Страшная догадка пришла мне в голову.

— А, повольте узнать, не вы ли, стокнули меня со скалы? — я жадно всматривалась в лицо мужчины, боясь упустить малейшую эмоцию.

Черные, почти сросшиеся на переносице брови взметнулись вверх в немом вопросе. Нахмурился высокий, чистый лоб.

— Ты не помнишь, как все было? В тот вечер опять победила Злая Эмма, она явилась в маленький грот под скалой, где держала меня больше месяца. В то время, когда мое тело искали повсюду, я прикованный цепями, словно раб на галерах, вынужден был полагаться, только на то, что твои перевоплощения, будут не такими частыми, — голос мужчины дрогнул, слова давались ему с трудом.

— Мои перевоплощения?! Что вы этим хотите сказать? Я честное слово, совсем ничего не помню после того рокового падения... Наверное действительно очень хорошо приложилась головой о камни, — усмехнулась и закрыла глаза, словно вспоминая.

Загряжский вдруг рассмеялся, но его смех был совсем невеселым, каким то мрачным. Застаралая горечь угадывалась в нем, как запах полыни угадывается в скошенной траве.

— Хорошо, если ты ничего не помнишь, а я в это готов поверить, — Загряжский подошел совсем близко и приблизил свое лицо к моему, заглянул в глаза, словно пытался там прочесть все ответы на свои вопросы. — Я пожалуй начну с самого начала.

Он поискал глазами куда сесть и решительно направился к дивану, который стоял напротив меня. Скрипнули старые пружины потертого мастодонта, когда мужчина усаживался поудобней, всем своим видом показывая, что он настроился на длинный разговор.

— Я женился на скромной, тихой, влюбленной...

— А, главное очень богатой, — я не смогла удержаться от иронии.

Мужчина нахмурился, сердито посмотрел на меня своими невероятно красивыми глазами.

— Мне продолжать, или ты Эмма, все сама знаешь?

Я откинулась на спинку кресла, укрыла ноги клетчатым, черно-красным пледом.

— Нет, нет, продолжайте, я больше не буду мешать, — поспешно воскликнула я, испугавшись, что Загряжский передумает рассказывать правду.

— Так вот, продолжаю — после женитьбы милая девочка, вдруг стала иногда превращаться в Злую Эмму... Не знаю, что на тебя влияло... Полнолуние ли, а может сдвиг неведомых планет, но со строгой периодичностью, один раз в месяц, ты уходила из дома. Я находил тебя в самых неожиданных местах. В грязных притонах, в игральных клубах, где ты проигрывала состояние своего батюшки, в дешевых гостиницах с мужчинами бандитской внешности. Возвращал тебя домой, где ты превращалась в кроткую, невинную овечку, не смеющую даже приструнить слуг. Каюсь, терпеть твою влюбленность было невыносимо, после того, как мне доводилось видеть тебя в самом непотребном виде, и в самой грязной компании. Ты тихонько лила слезы и робко пыталась привлечь мое внимание, когда была Доброй Эммой, и отчаянно гневалась, негодовала когда пребывала в образе Злой. Однажды с помощью своих знакомых, тех самых которые за рубль, могут перерезать горло человеку, ты похитила меня и приковала цепями в маленьком гроте под скалой. В тот почти роковой день для тебя, и в день когда я обрел свободу, ты явилась ко мне Злой Эммой. Неистовой, наглой, циничной. Я готовился к твоему визиту. Убеждениями, ласковыми, льстивыми, словами, притворными объяснениями в любви, добился того, что ты освободила меня и мы поднялись на вершину скалы. Тебе хотелось заняться любовью именно там. Заметив отвращение на моем лице, ты закатила истерику. Полезла драться, кричала непристойности. Завязалась драка, ты была подобна дикой, злобной твари. Я тебя сильно толкнул. Сознаюсь, я хотел гибели, тому отвратительному существу в которое ты превращалась один раз в месяц. Стоял, смотрел вниз и хохотал, как сумасшедший, рассматривая твое сломанное тело и светлые волосы запачканные в красные пятна крови, — Загряжский устало вздохнул, потер виски длинными пальцами.

Я потрясенно молчала. Мне казалось, что мужчина врет, рассказывая выдуманную сказку. Но вдруг вспомнила дневники Эммы Загряжской. Что в них мне показалось странным? Чистые станицы... Белые листы чередовались с записями. Количество записей и количество чистых станиц было почти одинаковым, а по датам промежутки составляли около месяца...

— В моем футляре оказалось не одно тайное дно, — глухо пробормотала я, поглаживая рукой черно-красные клетки на шерстяном пледе.

У мужчины оказался на удивление чуткий слух. Он взглянул на меня заинтересованно.

— В футляре? Ты сказала, в футляре? Что, ты имеешь в виду, Эмма?

Мне показалось, или я действительно начала краснеть?

— Ничего, вам господин Загряжский, почудилось. Полагаю, что сейчас нам надо заключить перемирие. Я не доверяю вам, вы не доверяете мне. В свете тех сведений, но не фактов, которые вы мне рассказали, я понимаю ваше беспокойство за детей. Поэтому, мы будем общаться, мы будем приглядывать друг за другом. Лиза и Шурик, очень умные и сообразительные детишки, им можно мягко объяснить и ваше новое имя и ваше долгое отсутствие. Думаю, что они не проболтаются. Профессор, тоже вполне надежный человек, я ему доверяю.

Долгая пауза повисла в кабинете. Мужчина задумчиво смотрел на меня, словно с кем-то сравнивал.

— Разумное решение Эмма. Приглядывать за тобой я буду в любом случае. Теперь будь готова к моим частым визитам. А, еще лучше давай официально объявим, что ты моя невеста, — Загряжский хищно улыбнулся.

— Нет, уж увольте! Я вас боюсь. То вы душить меня бросаетесь, то вдруг признаетесь, что сбросили меня со скалы.

— Я не сбрасывал тебя со скалы. Я просто случайно толкнул, когда ты вцепилась мне в лицо своими длинными когтями! — мужчина даже покраснел от гнева.

— Вот видите, как легко вас можно вывести из равновесия! Нервишки лучше лечите, а не в женихи лезьте, — хмыкнула я, и довольно улыбнулась.

Мужчина поднялся с дивана.

— Я думаю, что мы наш договор кровью подписывать не будем. А, сейчас разреши мне откланяться. Знай, что Максим Андреевич Ряжский, всегда к твоим услугам, — он поклонился и протянул мне свою визитку.

Я взяла холодный на ощупь кусочек картона, рассеянно повертела его в пальцах. Поднялась со скрипучего кресла.

— Пойдемте, я вас провожу.

Спускалась по лестнице и чувствовала на затылке и голой спине слабое покалывание, словно шедший следом мужчина хотел испепелить меня взглядом.

В гостиной громко посапывая, спал сидя в кресле Стефан Стефанович. Очки сползли на один бок, толстая книга, распустив веером свои страницы, словно горделивый павлин хвост, чудом держалась на его коленях.

— Твой охранник, сладко спит Эмма, — усмехнулся Загряжский, или теперь Ряжский? — Не провожай меня дальше, я сам найду выход.

Когда за гостем закрылась дверь, я постояла в раздумьях. Потом убрала книгу с колен профессора, бережно сняла круглые очки с его сладко посапывающего носа. Укрыла пледом с дивана.

В кабинет, несмотря на страшную усталость, я поднималась быстро. Где-то там в шкафу должны были стоять дневники Эммы Загряжской, и они должны были открыть мне свою тайну.