…Он вошел в лес и вскоре заметил тропу, вернее проход в примятой кем-то траве. Достал из кармана нож. — «Может быть, зверь здесь бродил недавно. Да хоть волк. Зарежу его и съем». — Внимательно прислушался… Тишина. Он двинулся по тропе и впереди сквозь заросли кустарника и молодых осин увидел… неказистую избушку. Странные окна без стекол, словно затянутые полупрозрачной пленкой, крытая соломой крыша. Валерий сделал еще несколько шагов, хотел крикнуть, но последние силы покинули его, и он упал беззвучно лицом в траву…
— Э — хей, — услышал Валерий чье-то ласковое бормотание. — Приблудничек. О-го-го. Лида! Лиду-у-нь. Подсоби-ка малость. Человек же тут у нас. Хе-хе…
Валерия уложили на полати. Он открыл глаза. Увидел деда, маленького, бородатого, волосатого, пристально всматривающегося в его лицо. Глаза у деда были живые, с хитринкой, искрящиеся неподдельным жадным интересом.
— Очнулся? — обрадовался старичок и побежал куда-то.
Валерий повернул голову. В комнате царил полумрак. В углу в божнице чуть теплилась лампадка. Он увидел женщину у стола, одетую во что-то нескладное, вязаное. На голове платок, почти скрывавший лицо.
— Давай, Лидунь, давай, стряпай быстрее. Бедолаха видать оголодался. Как бы не подох, спаси и помилуй. И морсику принеси. Морсик и силы возвернет, и разум просветит. — Дед опять подбежал к полатям. — Кушать-то хочешь?
Валерий кивнул.
— Тода подымайся, я подмогну. Давай-давай, покушаешь, а потом уж и спи, скока влезет.
Женщина вышла. Гость, постанывая, перебрался на лавку у стола. А дед все суетился, поддерживая Валерия то с одной стороны, то с другой.
— А кличут-то тебя как? — спросил хозяин избушки.
Гость молчал. В голове все еще плавал туман. Колыхнулись, словно живые, стены. Лицо деда то удалялось, то приближалось вплотную. Синеватый нос почти тыкался в глаза. Что-то забормотали губы, и вдруг изо рта его посыпались гнилые зубы. Дед засмущался будто, подставил ладонь, стрельнул глазками, и по одному стал прилаживать зубы на место. Один никак не вставлялся. Дед его и так и этак примерял, даже побагровел от досады.
— Лишний что ли? — забормотал удивленно и кинул зуб на стол.
— Имя у тебя какое? — В голосе деда явно зазвучал металл. — Или ты оборотень безымянный? А может, синец?
Валерий вздрогнул. Поднял глаза. Дед сидел все такой же ласковый и внимательный, как будто и не сердился только что. Зуб со стола исчез.
— Валерий, — чуть слышно выдавил из себя гость.
— Вот и славненько, вот и добре, — как-то чрезмерно неискренне обрадовался старик. — Вот оно, значит, какое имя…
Валерий взял из глиняной миски картофелину, но она выскользнула и шлепнулась на стол с каким-то странным звуком. Как будто резиновым ластом стукнули.
— Эх, умаялся, — посочувствовал дед. Поковылял к полке, достал маленькую бутылочку. — Вот, настоечки хлебни. На травах, на корешках целебных…
Вернулась Лида, держа в руках берестяной туесок.
— Так-так, морсику попей. — Хозяин избушки отобрал туесок у женщины, которая тут же ушла куда-то в угол.
Валерий глотнул, по его подбородку потекла красная струйка. Морс был странный, соленый на вкус, и он отставил туесок в сторону.
— Ничего, ничего, отдохни чуток и опять попей. Скоро и оклемаешься. Это доброе средство.
Валерий подышал. Грудь сдавило судорогой, как будто не хватало воздуха. Но в голове стало проясняться, а вскоре исчезло и чувство тяжести. Тогда он допил морс до конца и начал есть.
— А почему он соленый? — спросил деда.
— Кто. Морсик-то? А каким же ему быть, интересно? Он всегда соленый. Может еще грибочков?
— Спасибо. Сыт я уже, да и нельзя мне объедаться. Сколько дней не ел, совсем не помню.
Дед согласно хихикнул:
— Ага! Было такое. Летось забрел тут скитунь один. Сказывал: девять дней не емши. Говорили ему, не кушай много, но он с топором был. Да такой суемный — страсть! Всех разогнал и стал объедаться. Ан зря видать — рот раззявил и хлоп… сдох. Одно приятно — не мучился. А уж мы потом… — Женщина стукнула чем-то в углу. Дед вздрогнул, спохватился, перекрестился и опять заулыбался гостю.
— Полегшало?
— Да, спасибо большое, спасли вы меня, — Валерий с трудом приподнял голову.
— Ну, приляг, коли сидеть тяжко.
— Нет-нет, я уже в порядке. Вас-то как звать?
— Ее, вот, Лида, а меня кличут Сомом. Сом, значит. Такое, вот, имя. — Дед озадаченно, и как бы извиняясь, покряхтел.
— А что это за деревня. Куда я попал?
— Деревня? Да… Деревней и зовется… Х-м-м…
— Автобус сюда ходит?
Старик стрельнул глазками на женщину, потупился.
— Нет? А машина у кого есть? Я рассчитаюсь. Деньги, вот, целы…
Дед вскочил и поставил бутылочку на полку. Он явно нервничал, даже руки дрожали.
— Неужели никакого транспорта? Мне же домой завтра надо.
— Домой? Ну, и тут можно жить… Мы живем, вот, и никуда уходить не собираемся. Да и зачем? Здесь, поди, самое лучшее место в едмищах. Землица паханая, ухоженная… А может тебе в баньку сходить? Я намедни как раз стопил. Мы с Прошкой помылись тока что. Он домой пошел, а я об тебя споткнулся. Радость-то, какая! Еще один человек… — Женщина опять чем-то стукнула. Дед снова вздрогнул, но тут же заговорил: — Сходи-сходи. После усталости болотной очень доброе оно дело — помыться, попариться. И Лидку с собой возьми. А то она Николая ждала, да он в едмищах где-то запромышлялся. Видать севодня и не явится. Лидка тут и разнылась, мол, спину потереть некому. Сказала, что и мыться тода не будет. Да…
Валерий удивленно слушал.
— Идите, идите. Все новые поначалу стясняются, а у нас так… Народу мало, и нече тут стясняться. Скоро попривыкнешь.
Женщина полезла под полати, выдвинула сундук, достала полотенце.
— Пойдем уж, что ли. — Она направилась к двери.
Гость растерянно посмотрел на деда.
— Иди, не обижай девку. И спину ей потри. Не убудет от тебя с этого.
«Старообрядцы, наверное, — пришла в голову единственная здравая мысль. Когда-то Валерию приходилось слышать о совместных помывках в бане в староверческих селениях. Все это казалось и странным и забавным. — Расскажу друзьям — не поверят». — Он встал с лавки и пошел за женщиной.