Зарубежная фантастика из журнала «ЮНЫЙ ТЕХНИК» 1970-1975

ПОЖАЛУЙСТА, ТИШЕ!

Артур Кларк

Фантастический рассказ

Печатается с сокращением

Перевод с английского Л. Этуш

Рис. В. Кащенко

«Юный техник» 1972'09

— Вы утверждаете, что Профессор всегда самым жестоким образом расправлялся со своими врагами, а я думаю, что вы не беспристрастны. Поистине он добросердечен и мухи не обидит, если только сможет этого не делать. Случаи, что вам запомнился, был исключением. Но, признайтесь, сэр Родерик Фентон получил по заслугам, а мой патрон блестяще продемонстрировал　столь редкое сочетание двух качеств — дар ученого и ловкость бизнесмена. Как изобретатель Профессор имел доброе имя и пользовался уважением в кругу ученых мужей.

Что касается взаимоотношений Профессора с деловыми кругами, то и здесь он обнаружил незаурядные способности.

Бизнесмены придерживались единой точки зрения, считая, что бывший университетский ученый будет новорожденным ребенком в хитросплетениях коммерции. Это мнение не только не раздражало, а, напротив, вызывало улыбку у Профессора. Действительно, в то время он только что оставил Кембридж и поступил на службу в компанию «Electron Products Jtd». Он активно боролся за сохранение платежеспособности фирмы. А в то время фирма с трудом покрывала свои расходы. Нас выручал интегратор Харвея. Эта компактная электронная машина могла заменить дифференциальный анализатор, стоила же она в десять раз дешевле. История, о которой вы упомянули, — проект Харвея — и была причиной первого конфликта между Профессором и сэром Родериком.　

Вы ведь не знакомы с доктором Харвеем, не правда ли? О, это широко распространенный тип гениального ученого! Истинный зубр в науке и младенец в бизнесе! А сэр Родерик процветал благодаря ученым такого типа. Однажды кто-то назвал Фентона «разбойником с большой дороги науки», что не противоречит истине.　

Я уже сказал, что Харвей сторонился мирской суеты. Он продал нам права на интегратор и снова почти на год замкнулся в своей лаборатории. Затем мы увидели его статью в одном из журналов, где он описывал эту поистине чудесную машину для оценки сложных интегралов. Журнал попал на стол к Профессору лишь через несколько после выхода в свет, а Харвей из скромности не подумал упомянуть о статье. Промедление оказалось фатальным. Осведомитель сэра Родерика Фентона (он оплачивал такого рода работу и получал хорошую техническую информацию) запугал Харвея и заставил продать изобретение фирме «Fenton Enterprizes». Профессор прыгал от ярости, сэр Родерик с наслаждением потирал руки, а сокрушенный Харвей не мог простить себе, что заварил всю эту кашу, и обещал впредь никогда не подписывать никакой бумаги без консультации с нами. Но тем не менее дело было сделано, и сэр Родерик не без злорадства ожидал нашего визита.

Я много дал бы, чтобы присутствовать при их разговоре, но Профессор сказал, что все уладит сам. Он вернулся через час, раздраженный и обеспокоенный. Старая акула запросила пять тысяч фунтов за патенты Харвея. Подобный разговор не обходится без нервных затрат. И не успел Профессор появиться в конторе, как в следующую минуту в его кабинете все было перевернуто вверх дном. Затем он вышел с пальто и шляпой в руках и сказал:

— Я задыхаюсь здесь. Мисс Симонс останется в конторе, а мы — за город. Поехали!

Рывок в другую обстановку, особенно за город, часто творил чудеса и прекрасно восстанавливал душевное равновесие и желание работать. Не прошло и пяти минут, как машина уже мчалась по Новой Западной дороге, чтобы как можно скорее миновать черту города.

— Куда поедем? — спросил Джордж Андерсон, наш директор-распорядитель.

Спутником был Пол Харгривс.

— Как насчет поездки в Оксфорд? — предложил я.

Все согласились со мной, но не успели мы направиться туда, как Профессор выискал по пути какие-то очаровательные холмы и изменил маршрут. Мы спустились　на широкое, сплошь покрытое вереском плоскогорье, с которого виднелась деревня, приютившаяся в долине. Мы оставили машину, побросав в разные стороны лишнюю одежду. Профессор аккуратно расстелил на вереске пальто и улегся, свернувшись в клубок.

— До чая меня не будить, — приказал он и через пять минут уже крепко спал.

Жара изрядно разморила нас, все постепенно задремали. Внезапный шум поднял всех нас как по команде. Некоторое время мы лежали без движения.

В двух милях от нас, над деревушкой, раскинувшейся в самом конце долины, кружил вертолет. Это была бомбардировка беззащитных жителей предвыборной пропагандой. Некоторое время мы старались определить, какая партия совершает это преступление, но, поскольку репродукторы без устали превозносили добродетели неведомого нам мистера Шукса, наши сомнения не были развеяны.

— Он не получит моего голоса, — зло сказал Пол. — Отвратительные манеры! Должно быть, социал-демократ…

Он не договорил, так как едва успел увернуться от ботинка Андерсона.

— Может быть, жители деревни просили его обратиться именно к ним, — сказал я не очень убедительно, стараясь восстановить мир.

— Сомневаюсь, — возразил Пол. — Ив принципе это то, против чего я возражаю: посягательство на общественную тишину и эксплуатация неба в целях рекламы!

— Я не считаю небо сугубо личным, но здесь я с тобой согласен, — сказал Джордж. — О чем я всегда мечтал — это изолировать себя от раздражающих звуков, когда захочу. Я всегда считал, что ушные клапаны Сэмуэла Батлера — прекрасная идея, только эффекта мало.

— Эффект вполне достаточный в социальном плане, — возразил Пол. — Даже у самого невыносимого болтуна уходит почва из-под ног, когда Он видит, что другой человек при его приближении демонстративно затыкает уши стеариновыми пробками. Идея звукоизоляции заманчива, но ведь сперва придется уничтожить воздух. Кто на это согласится?!

Профессор не принимал участия в разговоре. Казалось, он снова заснул. Однако вскоре, широко зевнув, резко поднялся на ноги и сказал:

— Пошли чай пить к Максу. Ваша очередь платить, Фред.

От той прогулки остались лишь воспоминания, и повседневная суета не позволяла нам тратить время на обсуждение таких изобретений, как наушники Сэмуэла Батлера, однако месяц спустя к этой теме вернул нас Профессор.

— Фред, — начал он, — вы помните, как месяц тому назад Джордж мечтал о личном звукоизоляторе?

— О да, — улыбнулся я. — Сумасшедшая идея! Уж не думаете ли вы о ней всерьез?

— Что вы знаете об интерференции волн?

— Немного. А что вы мне добавите?

— Предположите, у вас есть поток звуковых волн: верхняя точка — здесь, нижняя точка — там. Затем вы возьмете другой поток и наложите его на первый. Что получите?

— Это будет зависеть от того, как вы их будете накладывать?

— Совершенно верно. Вы сделаете это со смещением по фазе на полшага так, чтобы совпал максимум одной волны с минимумом другой.

— Тогда при интерференции произойдет полная компенсация — ничего вообще? Бог ты мой!..

— Вы правы! Давайте подтвердим это опытом. Я ставлю микрофон здесь, и на выходе прибор дает звуковые волны, разные по величине и обратные по фазе. Это уничтожает звук, и настройка поддерживается автоматически.

— Это не кажется резонным, но теоретически должна наступить полная тишина. Думаю, правда, что где-то нас подстережет «но».

— Фред, вы обожаете эти «но». Принцип отрицания обратной связи годами использовался в радио, и только потому, что людям лень было заняться этой проблемой.

— Да, я знаю об этом. Но звук не состоял из пиков и впадин, подобно морской волне. Это ряд уплотнений и разреженностей в атмосфере, не так ли?

— Так, — сказал Профессор, — но это не влияет на принцип работы созданной системы.

— И все же я не верю в ее работоспособность, — упрямо ответил я и приготовился произнести целую тираду, но через секунду осознал, что не слышу собственного голоса.

Тишина была гнетущей. Видя мою растерянность, Профессор схватил пресс-папье и швырнул на стол; оно подпрыгнуло и упало на пол.

Гробовая тишина.

Затем Профессор взмахнул рукой, и комната ожила, наполнившись звуком.

Ошеломленный и обессиленный от нервного напряжения, я тяжело опустился в кресло.

— И все же я не верю, — с тупым упрямством проговорил я.

— Жаль. Хотите, повторим опыт? — с ехидством спросил Профессор.

— Нет. У меня мурашки бегают по телу! А где вы прячете прибор? — с раздражением спросил я, чувствуя, что сдаюсь.

Профессор ухмыльнулся и выдвинул один из ящиков стола. Передо мной предстала потрясающая неразбериха всевозможных компонентов. По фантастически перепутанной проволоке и припою, разлитому в безмерном количестве где попало, я мог безошибочно сказать, что это произведение профессорских рук. Сама схема была чрезвычайно простой, проще современного радио.

— Громкоговоритель — назовем его так — спрятан за шторой, — сказал Профессор. — Конструкция может быть не только компактной, но даже портативной.

— Какой радиус действия? — спросил я. — Я имею в виду, на какое расстояние от источника звука работает звукогаситель?

Профессор указал на деталь, похожую на переменный конденсатор.

— Я не делал обширных текстов, но конструкция может быть отрегулирована так, чтобы дать полное звуковое затемнение в радиусе свыше двадцати футов. Еще на тридцать футов звук ослаблен, а далее он полностью восстанавливается. Но увеличьте емкость — и вы охватите любую площадь, — объяснил Профессор.

— Ну хорошо. И все же. Профессор, как вы намерены использовать эту конструкцию? — спросил я.

— Это уж ваша забота, — сказал он, сладко улыбнувшись. — Я всего лишь непрактичный ученый, а коммерсант — вы! Думаю, что применение будет широким. Одна лишь просьба, Фред. Не проболтайтесь об этом. Преподнесем сюрприз.

Я привык к подобным разговорам и через несколько дней представил Профессору доклад, предварительно проконсультировавшись с Харгривсом о производственной стороне.

Шеф внимательно прочел мой доклад. Казалось, один-два пункта вызвали его сомнения.

— Я не вижу, как вы сможете запустить в производство глушитель? — спросил он, впервые окрестив таким именем новорожденного. — У нас нет ни оборудования, ни персонала, а я ужасно нуждаюсь в деньгах сейчас, а не через год.

— Вчера звонил Фентон. Сказал, что нашел покупателя на па тент Харвея. Я ему не верю, но возможно, что это правда. Интегратор даст деньги, — сказал я.

— Да, это, пожалуй, наилучший план, — ответил Профессор. — Но необходимо обсудить один-два пункта вашего доклада. Думаю, мы это сделаем в Оксфорде.

— Почему в Оксфорде?

— Потому что не все мозги сосредоточены в одном лишь Кембридже.

Через три дня Профессор появился в конторе, и по выражению лица мы поняли, что он доволен собою. Причина самодовольства не замедлила обнаружиться. В его кармане был чек на десять тысяч фунтов, за подписью Родерика Фентона, выданный Харвею и переданный нашей фирме. Профессор объяснил, что он уговорил Харвея продать глушитель Родерику как собственное изобретение.

— Но почему вы продали изобретение этому головорезу? — вопили мы хором. — Нельзя было найти кого-нибудь другого?

— Это все не стоит выеденного яйца, — спокойно отвечал Профессор, обмахиваясь чеком, словно веером. — К черту принципы! За полученные десять тысяч фунтов я смогу купить патенты Харвея и осчастливить всех моих кредиторов в один миг.

Сэр Родерик не дремал. Фантастическая игрушка появилась на рынке через шесть месяцев и вызвала неслыханную сенсацию.

Не могу понять, почему сэр Родерик пустил тогда в производство портативный аппарат, внешне напоминающий маленький радиоприемник. Сначала его покупали из простого любопытства, затем люди оценили его, пользуясь глушителем в местах большого скопления шумов, а затем…

Случайно мне довелось побывать на премьере новой оперы Эдварда Ингланда.

Музыка Ингланда много лет вызывала полемику. В день премьеры сторонники и противники композитора столкнулись в фойе врукопашную. Но дирекция театра заблаговременно вызвала наряд полиции, поэтому увертюру сопровождали лишь несколько свистков и мяуканье.

Окончилась увертюра, занавес поднялся, и я увидел героиню. Ее вступительная ария оказалась более доступной для моего понимания, но музыка была мрачной, и я снова пожалел о потерянном вечере. Не успел я раскаяться в совершенном проступке, как гнетущая тишина окутала зрительный зал. Думаю, что в первый момент я единственный во всем театре понял, что произошло. Я окинул взглядом зал. Все, казалось, застыли, сидя в креслах. Настоящий театр лишь начинался. Я смеялся до изнеможения. Те из зрителей, кто осознал, что произошло, пытались объяснить это своим соседям по креслу — сначала жестами, а затем в ход пошла писанина на листочках бумаги. Искали виновника, но тщетно! Тем не менее на следующий день во всех газетах резко нападали на сэра Родерика и настаивали на расследовании. Профессор, пожалуй, никогда не казался нам таким жизнерадостным, как в те дни.

События в театре были лишь началом целого ряда подобных случаев, один курьезнее другого. Не успели урезонить толпу, как случай с театром повторился, но уже в парламенте. В палате обсуждали проект государственного бюджета; и когда страсти разгорелись до предела, министр финансов начал махать руками молча. Звуковой занавес исчезал лишь в том случае, когда выступали представители оппозиции. Вероятно, за все время существования государства парламент не работал в подобной обстановке.

Самодовольство сэра Родерика было поколеблено, его имя прочно склоняли в связи с серьезным нарушением общественного порядка. Однако это не сломило его дух. Лишь только улеглась волна возмущения, Харвей принес от Фентона частный заказ на сверхмощный глушитель. Профессор принял его, и через некоторое время неведомый заказчик получил глушитель, а наш Профессор — много денег. Но не прошло и недели, как средь бела дня был вскрыт сейф в самом дорогом ювелирном магазине. Перепуганные служащие уверяли, что не слышали ни единого подозрительного звука.

Именно так! Глушитель работал!

Это официальное мнение ланд-Ярда. А затем все газеты в едином порыве набросились на Фентона. Почти повсюду на первой странице пестрела жирная фраза: «Глушитель Фентона стоит запретить!» Единодушное мнение прессы могло бы удивить непосвященного, кто не знал о дружеских отношениях нашего шефа со всеми репортерами с Флит-стрит. Но самым странным событием этого дня, когда газеты пригвоздили сэра Родерика к позорному столбу, было предложение какой-то американской фирмы немедленно продать ей глушитель. Агент фирмы посетил сэра Родерика тотчас же после визита детективов, когда дух и сопротивляемость этой акулы были в худшем состоянии, нежели обычно. Патент глушителя был продан за двадцать тысяч фунтов, и, мне кажется, сэр Фентон сделал это не без радости. А на следующий день после несостоявшейся сделки шеф позвал нас в кабинет и сказал:

— Я хочу перед вами извиниться. Я понимал ваше негодование, когда глушитель был продан Фентону, но мы получили его обратно. Я считаю, что все прекрасно. И да хранит бог бедное сердце сэра Фентона.　

— Не будьте таким самонадеянным, шеф. Вам чертовски повезло, — сказал Пол.　

Профессор, казалось, обиделся, но сдержанно заметил:

— Не будьте таким наивным, Пол. Это не только везенье. Вы помните мою поездку в Оксфорд с докладом Фреда?

— Конечно. А какая тут связь? — спросил я удивленно.

— Я консультировался с профессором Нильсоном. Вам известны его работы по психологии?

— Очень мало, — ответили мы.

— Он занимается проблемой, которую назвал «математикой общественного сознания». Нильсон предсказал, что при использовании глушителя лишь одной десятой частью населения его запретят через год, а если им начнут пользоваться преступные элементы, осложнения возникнут еще раньше.

Лишенные дара речи, мы взирали на нашего патрона.

— Что еще я мог сделать? Вы же знаете, как нашей компании нужны были деньги.

— А я думаю, что вы мошенник, — решительно произнес Пол. — И что же будет с аппаратом?

— Подождем, пока шумиха утихнет, а тем временем наладим оборудование для производства глушителя, но только не для частных лиц. Это будут стационарные аппараты для промышленности. Вы знаете, друзья, случай с Фентоном — это наглядный пример того, как судьба наказывает проходимцев. Честность всегда торжествует, а тот, чье дело справедливо…

Эта фраза не была закончена, ибо она произвела на всех одинаковое действие. Мы разом двинулись на Профессора… И через несколько минут, когда мы покидали кабинет, он тщетно пытался вытащить свою голову из пустой корзины для мусора.