Зарождение

Глава 17

Приятную расслабленность выходного вечера Александру Моисеевичу испортил звонок в дверь.

Гиленсон взглянул на данные с входной камеры, поморщился, но дверь все-таки открыл. На пороге стоял человек в строгом костюме, покрытом темными разводами бушевавшего за окном дождя.

— Здравствуйте, Александр Моисеевич, — вежливо поздоровался он. — Мария Антоновна просила вас приехать.

Александр Моисеевич фыркнул.

— Обойдется. Так ей и передайте. Пламенный привет Марии Антоновне, — Гиленсон попытался закрыть дверь, но его собеседник оказался проворней и сильней.

— Александр Моисеевич, Мария Антоновна очень сильно просила вас приехать. Она бы сама навестила вас, но ввиду известных обстоятельств не может. Дело важное, срочное и касается вашей дочери.

Взгляд Гиленсона потускнел, руки опустились. Поколебавшись, он отступил на шаг, приглашая посыльного внутрь.

— Ладно, черт с вами. Подождите пять минут, я сейчас оденусь.

Но мужчина в костюме возразил:

— Нет-нет, я подожду вас внизу. Там на парковке стоит медицинский аэромобиль, как выйдете из подъезда — сразу увидите.

Гиленсон кивнул.

— Ладно, я понял.

Собираясь, он с тревогой вслушивался в шелест дождя по стеклу. Выходить в такую погоду наружу и само по себе — удовольствие сомнительное. А когда тебя к себе призывает бывшая жена, ситуация вообще приобретает мазохистский оттенок.

И тем не менее Александр Моисеевич надел свой лучший костюм, постарался посильнее втянуть живот, пригладил пушистые, словно перышки одуванчика, тонкие волоски на макушке.

В последний раз Марию он видел год назад. С момента развода она удивительным образом похорошела, коротко постриглась и покрасилась в каштановый цвет, который очень ей шел. А еще научилась решительно пришпиливать свою тень острыми каблуками к любой поверхности.

Гиленсону не хотелось выглядеть рядом с ней обрюзгшим стариком, но, к сожалению, даже хороший костюм не мог исправить того, что с ним сделали время и постоянная печаль.

Махнув рукой на свое отражение, он взял с полки зонт и отправился на встречу.

Мария жила и работала в том же учреждении, где содержалась Ждана. В отдалении от основного корпуса, спрятанное за стеклянным куполом зимнего сада и зеленью сквера стояло неприметное трехэтажное здание, огороженное еще одной стеной, взирающей на мир и с той, и с другой стороны множеством электронных глаз. В перечне запрещенных предметов контрольно-пропускного пункта значились кроме всего прочего и линзы, так что Гиленсону пришлось их снять, спрятать в коробочку и передать сотруднику охраны.

Дождь закончился, оставив после себя влажный запах, тяжелое темное небо и зеркальца луж, разбросанные по асфальту. Александр Моисеевич шел по дорожке, вдоль которой медленно разгорались желтые фонари, и продолжал удивляться.

Изнутри КПП охраняли двое вооруженных полицейских. На фонарных столбах и даже кое-где на стволах деревьев подмигивали зелеными лампочками действующие камеры, направленные в разные стороны, видимо, чтобы контролировать всю территорию, без единого слепого пятна.

Марию Гиленсон увидел издалека. Она вышла на крыльцо главного входа, зябко обнимая плечи, и, кажется, что-то сказала стоявшему у дверей секьюрити. Очень худая, высокая, в белом медицинском костюме, напоминающем пижаму.

Когда Александр Моисеевич подошел ближе, Мария с вызовом вскинула голову, как норовистая лошадь, и, скрестив руки на груди, крикнула ему:

— Алекс, ты можешь хоть немного ускориться? Я уже замерзла тебя ждать!

Он проворчал что-то себе под нос, но тем не менее зашагал заметно энергичней.

Пропустив Гиленсона внутрь, Мария поднялась по лестнице, подошла к еще одной запертой двери, подставила лицо сканеру.

— Теперь ты, — скомандовала она, и Александр Моисеевич подчинился.

Створки бесшумно раздвинулись, и Гиленсон оказался в сером длинном коридоре с дверями, расположенными по обе стороны. Пахло едой.

— Сюда, — сказала Мария, стремительным шагом направившись направо по коридору. — Здесь моя квартира, проходи.

Над входом также торчала камера. Да и внутри квартиры, напоминавшей лаконичностью обстановки больничную палату, помигивали огоньки.

Гиленсон присвистнул.

— Я что-то не понял. Ты у нас стала народным достоянием, или мир наконец осознал, при каких условиях содержания ты перестаешь быть опасной для окружающих?

— Очень смешно, Алекс. Как будто ты до сих пор не знал, что я работаю над серьезным проектом. Да, камеры у меня повсюду, за исключением туалетной комнаты. И я на это пошла совершенно осознанно. Потому что у меня есть цель, Алекс. Объяснить, что это такое?

Гиленсон вздохнул.

— Слушай, если ты меня позвала для того, чтобы поскандалить — я лучше пойду.

Мария шумно выдохнула.

— Ладно, хорошо. Ты прав. Давай-ка присядем.

Она указала ему на стул, а сама присела на край узкой казенной кровати, застеленной пестрым домашним пледом.

— Ты ведь знаешь, о чем я хочу поговорить? — спросила Мария, буравя бывшего мужа пристальным взглядом.

Гиленсон прокашлялся.

— Ну, во-первых, Ждана для меня не «что», а «кто»...

Мария подкатила глаза.

— Алекс, прекрати! Это сцена для трагедии, а ты у нас теперь выступаешь в другом амплуа.

— Стесняюсь спросить, и в каком же?

— Ну, судя по всему, ты у нас теперь комик, — отчеканила Мария, глядя на Гиленсона уничтожающим взглядом. — По крайней мере именно так я воспринимаю твои дуэты с этим красным попугаем. Что ты делаешь, Алекс? Чужие люди взахлеб обсуждают тебя, меня, нашего несчастного ребенка, сладострастно ворошат наше нижнее белье! Как ты мог опуститься до такого? Превратить нашу личную трагедию в сетевой мем — это низко, неужели ты не понимаешь? Допустим, тебя не волнует, как скандал повлияет на мою жизнь и карьеру, но чем такого заслужила Ждана? — блеснула глазами Мария.

— Удивлен, что ты еще помнишь ее имя, — жестко осадил ее Гиленсон.

Мария вспыхнула.

— Не смей так говорить. Она — моя боль, мой ребенок — и только мой! Ты вообще не хотел, чтобы она появлялась на свет, или ты забыл? Что же теперь вцепился в нее клещом?

Гиленсон фыркнул.

— Твой, значит. И когда, интересно, в последний раз ты видела своего ребенка? В прошлом году? Или позапрошлом? И это при том, что ты целыми днями находишься в пятистах метрах от нее!

Мария некрасиво осклабилась и демонстративно рассмеялась.

— Решил похвастаться, что ходишь вытирать ей сопли раз в неделю? Идеальный папаша, нечего сказать.

— Не тебе судить, — прошипел Гиленсон, невольно сжимая руки в кулаки.

— Только вот Ждана вряд ли в курсе, какой героический поступок ты совершаешь ради нее! — со злом выкрикнула Мария ему в лицо. — Скажу тебе больше — она вообще едва ли помнит твоего лица! Но ты, конечно, можешь сколько угодно уговаривать себя, что ты — хороший отец! А я, плохая мать, годами не вылезала из лаборатории. Я ночей не спала, чтобы найти решение, которое могло бы дать ей возможность прожить свою жизнь, как человек!

— А сейчас она кто для тебя, Мария?! — не выдержал Гиленсон и тоже сорвался на крик. На его глаза заблестели слезы.

— То же, что и для всех остальных, Алекс! Она — растение!

Лицо Гиленсона налилось кровью.

— Если ты еще хоть раз назовешь ее так, я тебя ударю!

Мария шумно выдохнула, помолчала. Стиснула тонкими пальцами без маникюра виски.

— Прости, я раскричалась... Это было неправильно. Давай попробуем услышать друг друга еще раз, ладно? Я действительно понимаю твои эмоции. Но у нас не та ситуация, чтобы щадить чувства друг друга, поэтому давай начистоту? Алекс, у нас есть дела поважней, чем пожирать друг друга. Мы должны ей помочь. Мы оба. И не думай, что мне легко даются эти слова... Пойми правильно...

Гнев Гиленсона утих. Он растер ладонью лоб, пригладил волосы не затылке.

Мария принялась теребить край своей кофты.

— ... Алекс, я ненавижу тебя. Глубоко и искренне, и мне даже порой кажется, что это мое чувство куда сильней и глубже, чем любовь, которую когда-то испытывала. Ты меня предал. Даже не так. Ты меня предавал...

Александр Моисеевич опустил голову.

— Я знаю, что ты имеешь в виду... Я... стыжусь тех слов, что сказал тебе тогда... — еле слышно проговорил он.

Мария усмехнулась.

— Какое откровение! — насмешливо отозвалась она. — Это не помешало тебе повторить их еще раз этому раскрашеному идиоту!..

Она испуганно замолчала, опасаясь, что опять разрушила едва установившееся перемирие. Но Александр Моисеевич только покачал головой.

— Это отчаянье, — искренне признался он упавшим голосом. — Я не знаю, что мне делать... Если бы я тогда остановил тебя, если бы... Но я был так зол на тебя!

Мария хмыкнула.

— Еще бы! Жена захотела родить ребенка — какова тварь! — с вызовом бросила она, но Гиленсон не поддержал перепалку.

— Я был не готов, — только и сказал он, грузно откидываясь на спинку неудобного стула. — Но ты не оставила мне выбора — потерять тебя... Я не мог потерять тебя. Я принял твое решение как каприз, заведомо уверенный, что это идеальное существо, которое ты спроектировала с доктором, мне будет безразлично... А когда она родилась... Беззащитная, хрупкая... Эти опухшие глазки...

Гиленсон замолчал, задохнувшись от накатившего воспоминания.

Мария вздохнула. Украдкой смахнула слезинку с ресниц.

— В любом случае, это все уже неважно... Алекс, позволь мне помочь нашей дочери. Я готова на все, лишь бы ты дал свое согласие.

Гиленсон сидел, закрыв лицо руками.

— Зачем ты только завела весь этот разговор...

Мария с вызовом вздернула подбородок, ее лицо выцвело, лишившись всех живых эмоций.

— В этом ты весь, Алекс. Закрыть глаза, спрятаться, убежать. Сделать вид, будто ничего не происходит — вдруг само рассосется. Вдруг кто-то примет решение за тебя? И если все разрешится, ты облегченно вздохнешь, а если станет еще хуже — ты сможешь без зазрения совести возложить вину на другого.

Александр Моисеевич дернулся, хотел было возразить — но слова почему-то застряли в горле.

Мария немного оттаяла.

— Извини. Я стала жесткой.

Гиленсон вздохнул.

— Я читал о твоей методике, еще тогда, в первый раз. Незначительные улучшения в случае успешного исхода — и бешеный процент возможной неудачи. Ты такую помощь хочешь ей оказать?

— Алекс, все изменилось. Я усовершенствовала методику: вероятность неблагоприятного исхода меньше трех процентов. Мы разработали специальную программу, в некотором смысле — самообучающаяся пластичная операционная система, которая сама будет выявлять нарушения нейронных связей и создавать искусственный аналог. Модули цифровой памяти позволят ей осваивать навыки в запредельные сроки, возможность обновлять данные в режиме онлайн сделает лечение максимально эффективным. Разве это плохо, Алекс? Наша девочка через пару лет могла бы догнать в развитии сверстников, научиться жить самостоятельно!

Александр Моисеевич поднялся, прошелся по комнате.

— У тебя есть что-нибудь выпить?

Мария кивнула и направилась к шкафчику с посудой.

— Да, сейчас налью. Коньяк будешь?

— Да, давай коньяк... И сколько таких операций ты уже провела?

— Пока ни одной, — честно призналась она. — Люди всегда боятся всего нового.

— И ты решила сделать из Жданы подопытного кролика?

— Алекс, в случае неудачи ничего страшного не произойдет, просто все останется как прежде.

Она подала Александру Моисеевичу бокал с золотисто-коричневой жидкостью на дне, второй бережно поднесла к своим губам.

Гиленсон проглотил коньяк одним глотком, крякнул.

— Но остается обычный риск форс-мажора во время операции на головном мозге. Так?

— Так, — подтвердила Мария. — Но разве все мы каждую минуту живем не в мире Шредингера? Определено только прошлое. Только когда коробка вскрыта, кот оказывается жив или мертв. А до тех пор мы вынуждены мириться с неопределенностью. Можно умереть в собственной кровати от остановки сердца, а можно выжить на войне. Подумай о Ждане, Алекс. Чего бы хотела она?

Гиленсон прошел к ее шкафчику, плеснул себе еще коньяка. Мария молчала, чтобы не мешать его размышлениям

— Люди с персональным компьютером в голове... — проговорил наконец Александр Моисеевич.

— Именно.

— Но ведь они уже не совсем люди, Мария. Они... они — роботы.

— Ты же не считаешь роботами людей с искусственным сердцем, или умными протезами вместо рук и ног? Так почему протез какого-то участка мозга вызывает в тебе такой ортодоксальный ужас?

Гиленсон покачал головой.

— Я не знаю... Не смогу тебе объяснить. Черепная коробка — вместилище человеческой личности. Мне страшно даже предположить, что у Жданы в ней будет находиться что-то инородное.

Мария кивнула, смочила губы в крепком напитке.

— Но ты же понимаешь, что это страх дикаря перед огнем?

Гиленсон опустошил бокал, поставил его на стол.

— Давай так... Я пока еще не согласился, но я обещаю серьезно подумать. Хорошо? И никаких блогеров больше не будет, обещаю.

Мария в первый раз улыбнулась хорошей, светлой улыбкой.

— Хорошо. Спасибо тебе.

— Ну, я тогда пойду... Меня выпустят без тебя?

— Да, выпустят, — кивнула она.

— И знаешь... ты очень хорошо выглядишь, — вырвалось вдруг у Гиленсона. И смутившись собственных слов, он заспешил к двери, смущенно выискивая что-то в своих карманах...

— А ты сильно постарел, — грустно откликнулась Мария.

— В чем секрет? — печально улыбнулся Гиленсон, обернувшись.

— Просто ты все эти годы жил с безысходностью, а я — с надеждой.

***

Белая дымка бессознанки заметно отдавала в розовый. Как будто где-то клонилось к закату невидимое солнце.

Гиви с ужасом смотрел на бело-розовое молоко, разлитое вокруг, не в силах ни выйти, ни пошевелиться, ни просканировать локацию.

А потом из тумана вышла человекообразная серая тень. Она двигалась, как плохо синхронизированная модель человека, с избыточной моторикой рук и плеч и неестественным подъемом ноги.

— Ну здравствуй, Гиви. Ты хотел постичь тайну Громкого дома? — голос собеседника громко шипел, шелестел и шуршал, как будто кто-то включил на максимум запись шепота.

Гиви хотел бы попятиться или хотя бы перестать смотреть, как фигура приближается к нему, но фокус не смещался.

— Ты хотел найти бога? Что ж, я — твой бог. Я — твое дыхание.

В этот миг Гиви понял, что задыхается. Там, в объективной реальности его тела диафрагма и межреберные мышцы замерли, не давая легким кислорода.

— Могу отнять его у тебя, и могу вернуть, — продолжала шипеть тень.

Гиви судорожно вдохнул всей грудью, потом еще и еще.

Тень подошла совсем близко, и Гиво увидел, что она плоская, как бумажный лист. Смявшись посередине, она приблизила безликий круг своей головы к лицу Гиви.

— Я могу закрыть твои глаза...

Веки Гиви сомкнулись, и он почувствовал пушистую упругость своих ресниц.

— ... навсегда... или только на мгновение.

Глаза открылись, но серая тень вышла из поля зрения, и Гиви с ужасом различал ее шуршание где-то позади.

— Ты взломан мной во всех реальностях. Твое тело, как и твое сознание, теперь принадлежат мне. Как и этот поддельный даркнет. Увы! Встреча с богами редко бывает радостной. Да и являются они смертным обычно не просто так, а за жертвой. Один древний бог требовал заклания единокровного младенца, но я не так жесток. Я не потребую ни смерти твоей рыжеволосой сестры, ни голову престарелого отца. Мне нужно только лишь имя того, кого ты водил в Громкий дом. И не нужно отрицать: кое-кто щедро снабдил меня подробностями, так что не трать мое время. Сейчас я дам тебе возможность говорить, и ты мне его назовешь. Вдох — и...

— Я не знаю! — выкрикнул Гиви в бело-розовую пустоту. — Я бы сказал, клянусь, но я не знаю, как его зовут!

— Допустим, я поверил тебе. Может быть, он и не представился, но ник-то у него был?

— Одноразовый, набор из букв и цифр! Личный кабинет — фейковый!

— А вот тут я бы и хотел тебе поверить, но здравомыслие не позволит. Чтобы такой профессионал, как ты, начал тесно работать с заказчиком, не установив его личность и не проверив финансовые возможности?

— Я не проверял его! И п-пожалуйста, умоляю, выйти сюда, я схожу с ума от этого шелеста за спиной! — взмолился Гиви.

— Вот как? Раз ты его не проверял, значит, твой заказчик — хакер?

— Не совсем. Он приятель одного моего давнего приятеля, который был хакером!

— Имя приятеля?

— В сети он Хельг.

— Настоящее имя?

Гиви тяжело дышал.

— Я не знаю, мне это никогда не было нужно! — его голос дрогнул. — И даже если бы я знал, кто он... Разве ты не убьешь меня, как только я назвал бы имя?

— В данной ситуации убивать тебя совсем необязательно.

Шуршание стало нестерпимо громким, Гиви чувствовал, что бумажная тень почти касается его плеча.

— Хорошо, я скажу все, что знаю! Только пожалуйста, не убивай. Умоляю. Зачем тебе мой труп, а? Зачем лишние хлопоты? — горячим шепотом принялся упрашивать Гиви.

— Говори!

— В реале его зовут Олег, и он живет в Москве!

— Уже кое-что, но этого мало.

— Он проходил по делу о попытке взлома системы контроля рейтинга много лет назад! И он — кактус!

— Благодарю, — прошелестело на ухо Гиви, очень тихо и почти ласково. — Этого достаточно.

Гиви с облегчением выдохнул.

И тут осознал, что обратно вдохнуть он не может. Его мышцы вновь не повиновались ему. Он открыл было рот, но не мог произнести ни звука.

— И да, ты прав: мне ни к чему лишние хлопоты. Но с твоим трупом у меня не будет никаких хлопот. Так что не обессудь, не могу отказать себе в этом маленьком удовольствии.

Тим снял шлем, вытащил штекер из портативной системы полного погружения и аккуратно уложил их в сумку. Потом собрал со стола свои инструменты в чемоданчик. И отключил таймер на стойке Гиви.

Прежде чем уйти, Тим бросил последний взгляд на безвольно растекшееся по креслу тело немолодого мужчины с выбивающимися из-под шлема длинными засаленными прядями волос.

Просто еще один хакер, потерявшийся в бессознанке.