Заклинатель дождя

Глава 15 БЕГ ЗА ТЕНЬЮ

Свет фар милицейского УАЗика ударил сквозь ночную темноту, перерезав улицу ослепительно-яркими лучами. Иван вздрогнул и побежал по неосвещенной улице, надеясь укрыться от патруля в ближайшей подворотне. УАЗик маякнул сиреной и через установленный на крыше мегафон раздраженно прохрипел:

– Гражданин в светлой куртке, срочно подойдите к подвижному наряду милиции!

Иван бросился бежать со всех ног, соображая, куда лучше свернуть с улицы, но так, чтобы не налететь на высокие, обтянутые колючей проволокой заборы. В забитых мусором подворотнях истошно лаяли бродячие собаки. Выскакивая из ниоткуда, они стремительно кидались под ноги, но, напуганные светом фар, так же стремительно исчезали в слепой мгле.

– Эй, бегунок! Сам по-хорошему остановишься или подождешь, пока тебя пулей уложат?! – вслед за хриплым мегафоном клацнула открывающаяся дверка машины.

Иван остановился и пошел навстречу урчащей милицейской «буханке». Из машины вышел низкорослый сержант, причмокивающий «чупа-чупсом»:

– Деньги, наркотики, оружие при себе есть? – он с презрением осмотрел молодого запыхавшегося юношу.

– Нет, – словно извиняясь, ответил Иван.

– Тогда зачем бежал? Вину за собой чувствуешь? – сержант с удовольствием покрутил во рту «чупа-чупс» и, стремительно выхватив из петли дубинку, с силой ударил Ивана по голени. – Органам сопротивление при задержании оказать хотел?

– Какое сопротивление? – от пронзительной боли Иван опустился на асфальт. – Просто испугался… Поздно, а все гуляю… Мне нельзя по ночам, потому что школьник… Директор накажет…

– Ты погляди, Степаныч, как наркоша мозги напаривает, – сержант обошел вокруг него и стеганул дубинкой по почкам. – Наркотики, оружие, деньги на асфальт, живо!

Из машины вылез толстый, с буденовскими усами Степаныч. Кряхтя, направил старый фотоаппарат с прицепленной вспышкой и громко скомандовал:

– Давай, вынимай! С поличным фиксировать будем!

– Да нет у меня ничего! – закричал Иван, поднимаясь на ноги. – Говорю вам, просто гулял допоздна!

– Ах ты, черт, закатай вата! – закричал низенький сержант, угрожающе замахиваясь дубинкой. – Сейчас мигом ливер порву и скажу, что таким на помойке подобрал!

– Не, Дрозд, не стоит, – усмехнувшись, махнул рукой толстый Степаныч. – И впрямь школьник. Кажись, даже не ширнутый. Да и морда у него незнакомая. А у меня, сам знаешь, на лица память фотографическая! Свезем в отделение, там спокойно и прошмонаем.

– Вот, мудила с Нижнего Тагила, кому будешь должен! – сержант кивнул на Степаныча. – Кабы не он, разделал бы тебя под орех да отымел, как сироту в богадельне!

– Давай, полезай в машину, – Степаныч суетливо подтолкнул Ивана к УАЗику. – Приедем в отдел, там и решим, куда тебя сортировать станем.

В машине понуро сидели еще несколько несовершеннолетних горемык, отловленных бдительным патрулем на спящих немировских улицах. Иван оказался рядом с щуплым подростком, который, вытирая рукавом разбитый нос, не переставая хныкал и просился домой.

– Не стони, все равно не отпустят, – раздраженно ткнул мальчика под ребра подвыпивший гопник. – Снегири на первомайский план всегда люто очко рвут. Теперь до утра в обезьяннике мурыжить станут… А все из-за тебя! – он злобно посмотрел на сжавшегося от страха подростка. – Бабла-то всего рваный полтинник…

– Умри, сявка! – сержант хлестанул гопника дубинкой по плечу. – Наблатыкался, так сиди да помалкивай в тряпочку, а не хиляй под блатного. Мигом рога пообломаю!

– За что, начальник, прессуешь по беспределу?! – заорал гопник. – Ты меня на понт не бери! Найдется и про вас управа, мигом прокурору телегу-то накатаю!

– Прикуси язык! – раздраженно вмешался Степаныч. – Сиди, вша, тихо и не гоношись, пока цел!

– Ишь как легавый слюнями забрызгал! – рассмеялся гопник и харкнул в милиционера. – Навели понты… Фуфлыжники, козлы красноперые…

Степаныч резко затормозил УАЗик и, вытирая плевок, сказал:

– Давай, Дрозд, посмотрим, чего на самом деле наш пассажир стоит.

– А ты меня, мусор, на аннушку-то не бери! – непонятно по какой причине все сильнее заводился подвыпивший гопник. – Как бы я самому тебе на клюв не дал!

– Допрыгался, – напряженно сказал Степаныч, выходя из машины. – По-человечески объясняли же тебе: не буди лихо, пока оно тихо.

Он схватил упиравшегося гопника за шиворот, кинул лицом на асфальт, скрутил руки, щелкнув на запястьях наручниками.

– Не имеете право, волки позорные! – отчаянно завыл гопник.

На его крик мгновенно отозвались бродячие псы, пронзительно залаяв на все лады.

– Сейчас промеж булок воткнем мохнатого, – оживился Дрозд, – мигом права и понятия усвоишь!

Гопник изо всех сил задергался, стараясь вырваться из лап наседавшего на него толстого милиционера.

– Чего, жося, задергался? – Степаныч не спеша набросил гопнику на шею удавку, привязывая ее концы к наручникам. – Отжарим, так лучше прежнего станешь. У своих блатарей в авторитете ходить будешь, и жизнь покажется вечным праздником!

– Ага, – вторя товарищу, рассмеялся Дрозд. – Петухом на венике летать станешь!

Они поволокли упиравшегося изо всех сил гопника в беспроглядную дворовую темень, где лишь смутно угадывались очертания покосившихся домов.

Осмотревшись в машине, Иван толкнул ногой дверь – она оказалась не закрытой до конца, подалась и соскочила с запора.

– Эй, парень! – Иван потормошил плачущего подростка. – Бежим скорее отсюда!

– Не могу… Они потом поймают, обязательно бить станут… И ты если побежишь, я изо всех сил закричу. За тебя отдуваться тоже не стану!

Иван выпрыгнул из УАЗика и со всех ног бросился прочь от урчащей, упирающейся в мостовую светом фар «ночной чертовозки». Вслед ему истошно завопил подросток, истерично забившись о стенки машины, и где-то совсем вдалеке раздались неразборчивые команды Степаныча…

Он бежал не разбирая дороги, напролом, легко перемахивая прогнившие заборы с колючкой и выставленные мусорные ящики, каким-то открывшимся чутьем угадывая лежащие на пути колдобины и рытвины. Он бежал так легко и радостно, впервые за эти бесконечные полгода почувствовав пьянящий дух свободы. Теперь душу переполнял восторг, словно у окрыленного вдохновением поэта или счастливого влюбленного, только что услышавшего в ответ заветное «Да!»

Уйдя от милицейской погони, Иван остановился и, тяжело переводя дыхание, стал угадывать в темноте, куда вывела его слепая воля случая. Только теперь, двигаясь почти ощупью, он понял, насколько пригодились утренние бесцельные блуждания по Немирову – за прошедшие полгода он так и не узнал города, но стал его «чувствовать кожей», как музыкант, не следя за движением рук, безошибочно угадывает клавиши. Интуитивно он понял, что находится неподалеку от «зоны», в которой можно будет укрыться до утра от возможной встречи с патрулем. Еще со слов Балабанова он усвоил, что никто из милиционеров по вечерам в «зону» не сунется. И не только потому, что за «свободную зону» они получали свой ежемесячный процент, но и само приближение к ней блюстителям «закона и порядка» могло дорогого стоить. Дороги и подъезды к «зоне» основательно «заминированы» искореженной арматурой и вкопанными чугунными трубами. Да и визит в детсадовские развалины в любой момент мог обернуться жестоким уличным боем с летящими кирпичами и бутылками с немировским напалмом, который местные умельцы бодяжили из бензина и хозяйственного мыла.

Возле «зоны» Ивана жестко окрикнули и, осветив с ног до головы фонарем, разрешили пройти… В эту ночь народа тусовалось совсем немного. Возле одинокого костра на не самом престижном первом этаже сидела группа немировских сквотеров. Те, кого не пустили учиться в десятый класс и которые так никуда и не уехали, предпочитая вести вольный образ жизни, торгуя наркотиками или стараясь по дешевке выменять у пенсионеров иконы богоявленских монахов, за которые перекупщики из Перми всегда охотно платили.

– Ребята, я посижу с вами у костра? – негромко спросил Иван, пытаясь определить, кто у них старший. – Мне до утра где-то перекантоваться надо.

– Что, мамка небось нового папку привела, а тебя за порог выставила? – маленький, конопатый парнишка в сшитой из кожаных кусков черной куртке испытующе уставился на Ивана. – Дело житейское, у многих такая проблема. Паханы наши от спирта давно в половые демократы записались, а вот с матушками дело обстоит куда интереснее. Им, понимаешь, земной любви надо!

Компания у костра рассмеялась.

– Я от милицейского патруля убежал, – пояснил Иван. – Не хотелось бы опять этой ночью встретиться с ними.

– К козлогвардейцам только попадись! Упакуют так, что сразу хоть ногами вперед в расфасовку. И мама родная не узнает, – рассмеялся конопатый, протягивая Ивану выпитую да половины литровую бутылку водки. – Держи-ка белинского, замахни сколько дыхалка позволит, полегчает…

Иван принял бутылку и, повертев в руках, сделал большой глоток.

– Меня Иваном зовут, – сказал он, переведя дыхание.

– Наверное, ждешь, что в ответ прозвучит «очень приятно»?!

Сквотеры рассмеялись и, переняв у него бутылку, пустили ее по кругу.

– У нас не в пионеры принимают, чтобы метрикой у костра трясти, – сыронизировал конопатый. – У каждого свое погоняло. Меня можешь называть Драме. Я в барабанщики податься хочу…

– Чего ж до сих пор не подался? Здесь пару лет посидишь, так за милую душу ментам постукивать станешь!

– Не в меру борзой юноша, – заметил сидящий напротив здоровяк. – Может, поучим?

– Пусть живет, – радушно сказал конопатый Драме. – С таким языком и без нас в два счета где-нибудь попадет под раздачу. Там и огребется… – Глотнул водки и снова протянул бутылку Ивану. – Ты смотри, пионер, осторожней будь да по ночам не бартыжься. Говорят, Огун на майские приедет, а значит, и кипеш поднимется…

Иван снова глотнул водки и затянулся заботливо поданной Драмсом сигаретой.

– Кто такой Огун? – пьянея, спросил Иван. – Тот, что «огу-огу» говорит?

Сквотеры переглянулись, но шутку поддержать не решились.

– Огун – очень конкретный чел, под которым весь наш Зажопинск ходит и без чьего ведома даже бзднуть не решается, – зло ответил конопатый. – Только мы в его дела не лезем, у нас с его сектой чисто бизнес: наркотики взяли, бабки отдали. На большее не заморачиваемся. Да и тебе не советуем…

Иван потянулся за почти опустевшей бутылкой и, теряя равновесие, неуклюже рухнул на свистящие жаром древесные угли.

– Эй, чувак! – конопатый подскочил к нему и неожиданно сильным для своего роста рывком откинул от костра. – Ну, загрузил лишку, так жмуриться от этого совсем не надо!

Иван улыбнулся, нелепо покрутил перед глазами обожженными руками и провалился в тяжелое, наполненное яркими пляшущими шарами беспамятство…

В полупьяном бреду мерещился бредущий по ночному Немирову доктор Фауст, одетый в больничный халат. Поблескивая в темноте начищенным медным тромбоном, он был не персонажем трагедии, а напоминал отставшего музыканта из похоронного оркестра.

На мощенной, залитой одиноким лунным светом улице Павших Красногвардейцев Фауст пританцовывал, совсем некстати вторя в такт своим движениям выдвижением изрядно побитой кулисы. Нелепо надувал щеки, выводя однообразное «бу-бу-бу», затем останавливался на каждом перекрестке, театрально разыгрывая сцену заплутавшего путника. Фауст старательно оглядываясь по сторонам, вглядываясь из-под руки в беспроглядную ночь:

Уже светало, когда раскинувшийся на бетонном полу Иван очнулся от нестерпимого холода и донимавшей дворняги, пытавшейся лизать его обожженные ладони. Пересев с покрытого сбитой штукатуркой пола на низенькую скамейку, сколоченную из подоконника, посмотрел на саднившие ладони, затем на порванные брюки и испачканную сажей куртку. Готовый бомж! И гримировать не надо… В поисках платка Иван осторожно просунул в карман куртки обожженные пальцы – холодная, успокаивающая боль кастетная сталь сама попросилась в руку. Он вытащил извивавшегося бесконечными восьмерками змея и обратился к нему, как к живому: «За тебя, змей, точно бы на милицейский учет поставили, не сбеги тогда из УАЗика…» С сожалением посмотрел на кастет и уже замахнулся, чтобы подальше забросить опасную реликвию, как услышал внутри себя чужие мысли, ледяные и отточенные, как жала: «Так сбежал и невредимым остался…»