Загадка «Акулы»

МОРЕ, БУШУЮЩЕЕ В НАС

У гранитной пристани слегка покачивалось на волнах судно Академии наук Поиск». Команда драила палубы, начищала до ослепительного блеска медные поручни, мыла иллюминаторы. Ожидали прибытия нового капитана, Михаила Чумака, внука легендарного морехода Василия Чумака.

Особенно волновался помощник капитана Вадим Торканюк. Он закончил училище вместе с Михаилом Чумаком, и с тех пор они четыре года не виделись. Вадим слышал, что Михаил опасно болел, а выздоровев, работал в Управлении Северного морского пути. И теперь помощник капитана радовался тому, что Чумак возвращается в море, и тому, что будет плавать вместе со старым товарищем.

Вадим первым заметил на пристани высокого худого человека в капитанском кителе. Он узнал размашистую походку и подал команду. Моряки выстроились на палубе. Человек в кителе легко взбежал по трапу, и Вадим увидел его коричневое жесткое лицо, почти безбровое, с выцветшими губами. Все черты лица были заострены. Вадим узнавал и не узнавал старого товарища. Это было лицо Михаила, но оно стало другим, будто за четыре года Михаил Чумак постарел лет на пятнадцать.

Капитан поздоровался с командой и, подозвав Вадима, прошел с ним в каюту. Он снял фуражку. Седые пряди в волосах пробивались, словно белая пена. Да, болезнь оставила следы», — подумал Вадим.

— С вас и начнем знакомство с командой Поиска». Расскажите о себе, предложил Михаил Чумак.

Вадим растерялся. Старый товарищ не узнал его. Неужели после болезни Чумак потерял память?

Помощник капитана опустил глаза, боясь выдать свои чувства. Он решил осторожно напомнить капитану о прошлом. Может быть, все-таки вспомнит.

— Вы кончала Одесское училище?

— Да, — ответил капитан, рассеянно глядя мимо Вадима, и тот понял, что Михаил его забыл. Треть жизни — переживания, мысли, мечты — зачеркнута болезнью. Но тогда зачеркнут и опыт. Как же Михаил поведет судно в опасный рейс?

Жалость к старому товарищу смешивалась с недоумением — кто назначил Чумака в таком состоянии на «Поиск»? Вадиму отчего-то вспомнилась хрупкая и холодноватая, как снежинка, студентка Наташа, и то, как они вместе с Михаилом катали ее на лодке. Неужели Михаил забыл и ее, свою невесту?

Помощник капитана поднял на своего начальника ничего не выражавший взгляд и спокойным голосом начал рассказывать о себе:

— Я родился в тысяча девятьсот… году в селе около Винницы. Отец колхозник. Я в детстве начитался Джека Лондона и стал мечтать о море. Мечтал горячо, строил плоты, тонул в озере. После средней школы поехал к дяде в Крым. Работал на рыболовной флотилии. Потом поступил в Одесское мореходное…

Лицо капитана напряглось. Он быстро спросил Вадима:

— В каком году окончили мореходку?

— На три года позже вас, — солгал Вадим.

— Вы меня знали? — В серых колючих глазах Чумака появилась настороженность.

И опять Вадиму стоило больших усилий сдержаться;

— Я много слышал о вас. Несколько раз видел. Но мы не знакомы.

Ему показалось, что Чумак облегченно вздохнул.

«Поиск» отправлялся в опасный рейс к бухте Молчания. Он вез научную экспедицию — ихтиологов и биохимиков. В подводных гротах бухты Молчания росли интересные виды синих водорослей, гнездились полуживотные-полурастения, какие не водились больше нигде.

Но путь в бухту лежал в узких проходах между скалами и острыми рифами, напялившими белые колпаки. Только опытный капитан мог провести судно.

Перед самым отплытием «Поиска» начальник пароходства вызвал к себе Вадима Торканюка. Вадим связывал этот вызов с назначением на их судно Чумака и не ошибся.

— Вам известно, что товарищ Чумак перенес тяжелую болезнь? — опросил начальник и, получив утвердительный ответ, продолжал: — Вы должны находиться все время рядом с капитаном. Если усомнитесь в его указаниях, проверьте их. Капитан не должен ничего зaметить. Понятно? Мы не могли отказать товарищу Чумаку в его просьбе вернуться на море.

— Я не понимаю, как можно было назначить капитаном на «Поиск» больного человека, — резко сказал Вадим. — Михаил Чумак забыл своих товарищей. Может ли он помнить морскую наужу?

— Вы знали товарища Чумака раньше?

Начальник, видимо, решил отвечать вопросами на его вопросы.

— Мы вместе закончили мореходное училище.

— И как вы его находите? — с интересом спросил начальник.

— Он потерял память и очень постарел с виду. Ему двадцать семь или двадцать восемь лет, а выглядит он сорокалетним.

— Вот как? Постарел, говорите? — улыбнулся начальник.

Вскоре помощник капитана убедился, что если Чумак и забыл своих старых товарищей, то морскую науку помнит прекрасно. Особенно удивляло Вадима неизвестно откуда взявшиеся у Чумака знание парусных судов и морской истории. Он так живо рассказывал о русскояпонской войне 1905 года, о броненосце «Потемкин», что казалось, будто сам был очевидцем этих событий. Со слов «деда», — догадался Вадим.

Он вспомнил рассказы о Василии Чумаке, где быль слилась с легендой. Василий Чумак ушел в море тринадцатилетним юнгой, поднимал красный флаг на «Потемкине», бежал в Румынию, сидел в тюрьме, участвовал в революции. Он затопил родной корабль, чтобы тот не достался врагу, и с отрядом моряков прорывался к Красной Армии. Его раненого схватили белые и повели расстреливать на берег моря. Набегал прибой, волны слизывали с камней кровь, и Василий Чумак со связанными руками, не ожидая выстрела, прыгнул в море. Как его миновали пули, как он выплыл с раздробленным плечом — знает, верно, один лишь он. Волны вынесли и положили его на лесок за два километра от места казни.

И вскоре Василий Чумак появился под Николаевом во главе партизанского отряда. Запылали баки с горючим, затрещали выстрелы. Золотопогонники падали на камни.

Через полгода Василия схватили в Одессе французские оккупанты. Трибунал не был долгим. Потемкинцу привязали камень на шею и вывели на высокую скалу. Посмотрел Василий зоркими глазами в дальнюю даль, до которой не успел доплыть за всю свою жизнь, вздохнул полной грудью и бросился со скалы. Долго вглядывались матросы в беретах в зеленые волны, но увидели лишь круги, расходившиеся по воде. А Василий Чумак и на этот раз выплыл. Уже позднее он рассказывал товарищам, что французский моряк успел незаметно перерезать ему веревки на руках и вложить в кулак складной нож.

Пять лет спустя Василий окончил морскую школy и стал капитаном миноносца «Стремительный». Перед началом Отечественной войны ему исполнился шестьдесят один год. Его хотели услать на пенсию, но старый моряк добился своего. Он провел на «Стремительном» всю войну.

Спустя два года Чумак ослаб. Старость побелила его голову, отняла силу и зоркость. Он сам понимал, что отплавал. Получив путевку на курорт, он пришел к адмиралу. Не глядя на боевого друга, спокойно сказал:

— Прощай, Иван. Не могу без моря. Помру.

— Хочешь смотрителем на маяк? — предложил адмирал.

Но болезнь приковала Василия на три года к постели.

А потом врачи запретили ему работать. Часто одесситы видели на Приморском бульваре седого моряка. Он едва передвигал ноги. Его прищуренные глаза смотрели на море, на волны, которые когда-то вынесли его на берег, а потом погребли подводную лодку сына. Рядом со стариком часто был юноша в морской форме, Михаил Чумак, воспитанник мореходного училища. Старик переводил взгляд на еще тонкую шею внука, на его пылавшие щеки. Он вспоминал, как однажды пришел к скале, незыблемо стоявшей у моря, и вдруг увидел трещину, расколовшую гранит. Из этой узкой расселины выглядывал крохотный бледный росток, пробивавшийся сквозь камень к свету. И Василий думал о жизни — слабой, как скала, разрушаемая ветром, — и сильной, как росток, тянущийся к солнцу…

Слава деда оказалась нелегким испытанием для Михаила Чумака. Успехи проходили незамеченными — внук потемкинца другим быть не должен, — а за каждую ошибку взыскивали вдвое. И Михаил был всегда первым, вызывался в самые трудные и опасные рейсы. Потом навалилась болезнь…

Вадим незаметно наблюдал за постаревшим лицом капитана, жалел его строгой мужской жалостью и старался, чтобы тот этой жалости не замечал.

«Поиск» уже давно шел в открытом море, имея на борту, кроме команды, двух докторов наук, трех кандидатов, лаборантов и водолазов. До капитанского мостика часто долетали громкие голоса споривших ученых, в которых иногда слышалась такая запальчивость, что матросы перемигивались.

— Иногда нам кажется, что твердая земля — это нечто более реальное, чем море, которое вечно движется и вечно меняется, — говорил один из ученых, Но на самом деле море, а не земля — видимая нами сущность мира. Да и сама земля только кажется нам застывшей, а ведь она похожа на море, только ее волны более устойчивы во времени.

Капитан Чумак прислушивался к словам ученого и смотрел на море. Оно вздыхало, медленно напрягая мускулы — волны. И, вслушиваясь в голос моря, капитан выпрямлялся, молодел, у него остро блестели глаза, на щеках загорался румянец. Капитан Чумак встретился со своей юностью. Он узнавал свежий ветер, острые крылья чаек и пьянящий запах морской воды. Приходили слова, когда-то читанные в книгах и вдруг вытолкнутые памятью, как свои, идущие из самого сердца:

«Здравствуй, море!

Зелено-серое, с глазами сфинкса. С искрами солнечных лучей и голубой чашей неба, спрятанной на дне твоем. Я твой, море. Я твой потому, что никогда не остановятся твои волны, и никогда не затихнут мои желания, мои чувства водовороты ненависти, прибои любви, тихая рябь грусти и раздумья. Мои мысли озаряют мятежную вселенную, как молнии, вспыхивающее над разъяренными волнами. И весь этот бушующий мир стихий заключен в недолговечном теле. Человек стареет, слабеют его мышцы, холодеют руки и ноги, а море все еще бушует в нем. И человек переливает это море в свои удивительныедела, которые останутся жить после его смерти и в которых будет волноваться и шуметь море, как прибой в морской раковине.

Здравствуй, море!»

С каждым днем капитан Чумак становился все спокойнее и увереннее в себе. Очевидно, море устраняло следы болезни. Вадим попытался напомнить капитану об училище, но Чумак нахмурился и перевел разговор на другую тему.

На третьи сутки плавания произошел странный случай. В час ночи вахтенному понадобилось разбудить капитана. Он постучал в дверь каюты, и тотчас из-за двери чей-то голос прошамкал:

— Кто там?

Вахтенный решил, что к Чумаку зашел в гости старик-профессор, начальник экспедиции. Он ответил:

— Мне нужен капитан.

За дверью послышался шорох, звон разбитого стекла. Вахтенный ждал. Шорох повторился, все затихло. Вахтенный опять постучал в дверь. На этот раз никто не ответил.

Тогда испуганный матрос разбудил Вадима. Вдвоем они подошли к капитанской каюте. Дверь открылась. Чумак стоял на пороге. За ним на полу блестели осколки стакана. Кроме капитана, в каюте никого не было.

— В чем дело? — резко спросил Чумак.

— Видны огни города. Вы просили разбудить вас.

— А почему разбудили помощника?

— Мне показалось, у вас кто-то чужой, — растерялся матрос. — И долго не открывали…

— Вы ошиблись, — сказал капитан.

Вахтенный растерялся еще больше:

— Я слышал чужой голос…

— Вам отвечал я, — твердо произнес Чумак и обратился к Вадиму: Можете идти к себе.

Утром капитан появился на палубе с завязанной щекой. Он заметил пристальный взгляд своего помощника и проворчал, как бы про себя;

— Зубы болят…

Его коричневое от загара лицо с острым носом и острым подбородком подергивалось от боли.

Опускаясь в машинное отделение, Вадим встретил корабельного врача и сказал, что у капитана разболелись зубы. Врач направился в каюту за инструментами и лекарством, а Вадим, приняв новое решение, вернулся к Чумаку. Они стояли рядом и молчали. Вскоре появился врач с металлической коробочкой в руке.

— Михаил Никодимович, — сказал он, подходя к капитану, — я слышал, у вас болят зубы. Пройдемте в каюту, я вас осмотрю

Испуганное выражение промелькнуло на лице капитана, он отступил от врача. Но тут же опомнился и улыбнулся:

— Боль уже проходит…

— Но осмотреть зубы не мешает, — настаивал врач. Капитан отвернулся, показывая, что разговор окончен. Врач обиделся и ушел.

Жесткое лицо Чумака повернулось к Вадиму:

— Не стоило беспокоить доктора из-за таких пустяков.

Он не счел нужным ничего объяснять. Он стоял на мостике сосредоточенный, ушедший в себя, и думал об уродливом несоответствии жизни: в сознании еще бушует воля к подвигам, а одряхлевшее тело уже не в силах ее выполнить…

Это были печальные мысли, но почему-то голова капитана гордо подымалась, и лицо светлело…

Чем ближе подходил «Поиск» к бухте Молчания, тем больше волновался Вадим. Странности в поведении капитана настораживали. Может быть, это следствие болезни. Если память не вернулась к Чумаку, сможет ли он провести судно в узком скалистом проходе?

Море становилось все более бурным. Оно с размаху, тяжело и твердо било о борта волнами, словно мешками с песком. Огромные волны, разрезанные надвое носом корабля, глухо рычали. Иногда раздавался такой звук, будто какое-то чудовище причмокивало языком.

Появились рифы. В белой пене они поднимались из глубин моря, как зубы. «Поиск» все время лавировал между ними.

Капитан Чумак держал у глаз морской бинокль и голосом, молодым и звонким, отдавал команды. Вадим был удивлен точностью и краткостью его приказаний.

«Поиск» вошел в узкий проход между скалами. Здесь достаточно было чуть-чуть отклониться от заданного в лоции курса, чтобы наткнуться на подводный выступ. Вадим ожидал, что капитан попросит карту. Но Чумак по памяти уверенно вел судно. Он мельком взглядывал на приборы, проверяя себя, и улыбка раздвигала его обветренные губы. Вот прямо перед носом «Поиска» выросла серая стена, надвинулась почти вплотную, почти нависла над палубой. Ясно были видны маленькие трещины, клочки мха.

Чумак был спокоен. Он подал команду, и нос судна прошел мимо уступа скалы. Вадим вслушивался в четкий голос капитана и думал, что так командуют военные моряки. А ведь Михаил Чумак никогда не служил на военном флоте…

Миновали еще несколько крутых поворотов, и внезапно перед моряками открылась зеркальная бухта, наполненная синей тишиной. Легкие oблака неподвижно висели над зелеными крутолобыми горами. Прозрачный туман пеленой затягивал воду, ровную и тихую, как стекло.

Эта тишина напоминала капитану тишину белой палаты. Как будто снова заботливый голос врача проговорил над самым ухом:

— Поднимите левую руку!

«О какой руке идет речь? — с недоумением подумал тогда Чумак. — Неужто о моей?»

Его рука не разгибалась уже два года. Время и болезнь зацементировали кость и связки солями. Разве можно это изменить?

И все же, подчиняясь уверенному голосу, Чумак попробовал сделать робкое движение рукой. И вдруг он почувствовал ее — свою руку! Она подчинялась ему, сгибалась и разгибалась, рывком расправляла пальцы. Все происходило, как во сне, и больной не отрываясь смотрел на свою руку…

А потом он каждый день делал открытия; снова чувствовал когда-то онемевшее колено, омертвевшие участки кожи. Он много спал в мелодичной тишине палаты. Это был не обычный сон, а «лечебный», способствующий, как говорили врачи, восстановлению участков мозга и нервных путей. Чумак словно вторично рождался на свет — в тишину, напоенную дыханием моря, похожую на тишину синей бухты.

Сразу же по прибытии в бухту Молчания экспедиция начала работы. Водолазы проникли в подводные гроты. Мимо них проносились необычайные рыбыНекоторые из них имели на голове прожекторы, освещавшие путь на несколько метров и подававшие сигналы рыбам того же вида. Водолазы стреляли из подводных ружей. Пронзенная стрелой рыба тушила свои «фонари», становилась невидимой, но слишком поздно. Она попадала вместе с другими глубоководными на палубу «Поиска». Здесь, при дневном свете, она выглядела совсем не нарядной. Иллюминированное «чудо» превращалось в обычную серую рыбину.

Между учеными часто возникали опоры.

— Сколько лет этой рыбе? — спрашивал профессор у своего коллеги. Двести? Пятьсот? Посмотрите, какая силища, как рвется из сети! И вот я, человек, гомо, царь природы, распоряжаюсь ее жизнью, а сам живу в десятки раз меньше. Разве это не чудовищный парадокс?

— Что ж, ничего удивительного, — спокойнo замечал другой ученый, особенности строения рыб, исключительно благоприятная среда. Ведь рыбы, очевидно, используют как источник энергии не только солнечный свет и органические соединения, но и энергию волн.

Он опутал рыбу приводами, идущими от прибора, и, глядя на шкалу, проговорил:

— Все же и ваша «могучая» рыба стареет. По внешнему виду этого не скажешь, но ее электрический заряд уже в четыре раза меньше, чем у молодой. А ведь электрическая нейтральность живого организма и смерть — одно и то же. В конце концов, в основе жизни — обмен энергии. Только овладев этим процессом, человек обретет настоящее могущество и сможет бесконечно продлевать свою жизнь.

Через полторы недели, закончив работы, экспедиция покинула бухту Молчания. «Поиск» направлялся в родной порт.

Вадим смотрел на высокую, устремленную вперед фигуру капитана и терялся в догадках.

Однажды он не выдержал и спросил его:

— Вы так-таки не узнали меня?

Чумак покачал головой.

— Оставим этот разговор до Одессы, — сказал он. — Там я вам все объясню.

В порту экспедицию встречал сам начальник управления пароходства. Рядом с ним стояло несколько людей в штатских костюмах. Как только опустили трап и капитан сошел на берег, они окружили его, расспрашивали, куда-то увели. Чумак вернулся через несколько часов. Вадим терпеливо ждал. Он не напоминал капитану о его обещании, но Чумак сам помнил о нем.

Он пригласил Вадима пройтись с мим. У трехэтажного белого здания они остановились, сели на низкую скамейку.

— Внимательно присмотритесь к людям, которые входят в этот дом, сказал Чумак.. — Постарайтесь запомнить их лица.

Вадим приглядьвался к каждому из входивших в здание. Это были преимущественно дряхлые старики. Некоторых вели дети.

Особенно запомнился один — сгорбленный, с мужественным красивым лицом, густо изрезанным морщинами. Наверно, он прожил настоящую жизнь, В груд+i его жило море, и оно проявило бы себя с новой силой, если бы к нему хоть на миг вернулась молодость…

— А теперь попрощаемся, — сказал Чумак. — И встретимся на этом самом месте через восемь дней девять часов утра. Не забудете?

Последние слова можно было не говорить.

Вадим опаздывал на две минуты. Это было немного, но для человека, привыкшего к точности, неприятно. Такси задержалось в «пробке» около площади, потом пришлось долго плестись в хвосте молочного автофургона.

Подъезжая к условленному месту, Вадим из окна машины увидел капитана. Рядом с ним на скамейке сидел другой моряк. Они о чем-то оживленно беседовали. Выскочив из такси, Вадим почти бегом направился к ним.

Когда он был в трех шагах от моряков, тот, кто разговаривал с Чумаком, повернулся в его сторону. Вадим остановился. Сердце его заколотилось. Моряк был двойником капитана, только выглядел моложе. Он вскочил и протянул руку:

— Здравствуй, Вадим! Здравствуй, старый друг! Узнаешь?

Это был настоящий Михаил Чумак, ничуть не изменившийся с тех пор, как они расстались. За его спиной стоял тот, кто был капитаном на «Поиске», и смеялся, глядя на растерявшегося помощника.

Вадим ничего не понимал. «Кто же это? Что произошло?» — напряженно соображал он.

В это время из белого здания вышел молодой человек.

— Профессор Семенов, — сказал капитан.

Профессор увидел моряков и быстро пошел к ним.

Он крепко пожал руку капитану:

— Всегда рад вас видеть, Василий Трофимович. Ну как, молодеете?

— Так точно, товарищ профессор! — шутливо отрапортовал Василий Чумак. — Вот и новые зубы начали прорезываться в плаванье. Так мой помощник позвал врача. Представьте себе, как бы врач удивился, обнаружив, что у зрелого человека прорезываются зубы! А то был еще такой случай — ночью ко мне постучался вахтенный, а я тогда еще пользовался вставной челюстью. Она лежала в стакане. Я со сна спросил: «Кто там?» А без челюсти голос у меня был чужой, старческий…

Вадим был настолько поражен, что не мог смеяться.

Так вот кто такой их капитан — старый потемкинец, девяностолетний легендарный моряк, дед Михаила Чумака! Вот почему он так хорошо знал морскую историю. Вот почему он командовал по-военному, ведь долгое время потемкинец был капитаном миноносца «Стремительный». Но как же он опять стал молодым? Значит, в этом доме…

— В этом доме возвращают молодость, — сказал своему помощнику капитан Василий Чумак- Я объясню вам, как это делают, и если в чем-нибудь ошибусь, профессор меня поправит…

— Очень интересно, как вы усвоили нашу науку, отозвался профессор Семенов.

— Возвращение молодости с древних времен было самой светлой мечтой человека. Еще алхимики пытались приготовить «эликсир молодости». Затем хирурги в разных странах, и у нас в России, попробовали омолаживать человека путем пересадки ему обезьяньих желез. Но все эти попытки потерпели неудачу, — проговорил Василий Чумак. — Первые действительно успешные опыты по лечению старости растворами новокаина проводились в румынском институте под руководством академика Пархона. Затем молодой советский ученый Илья Криволап создал препараты, с помощью которых можно регулировать деятельность нервной системы. Профессор Семенов работал над созданием полигормона, содержащего в себе все важнейшие гормоны, которые вырабатывают железы внутренней секреции. Гормоны участвуют в самых сложных процессах жизни. Они влияют на весь организм.

— С годами изнашивается нервная система, ослабевает деятельность желез и изменяется качественный и количественный состав гормонов. Вследствие этого понижается энергетический обмен, в организме возникает болезнь старости, — вставил свое слово профессор Семенов.

— Прошу не перебивать меня; коллега, — усмехнулся Василий Чумак. Ученые воздействовали на организм то через центральную нервную систему, то через железы внутренней секреции — и не получали полных результатов. А нужно было объединить эти важнейшие методы и действовать ими одновременно. Тогда к человеку вернулась бы молодость. Молодость — вот естественное состояние человека! Так я говорю, профессор?

— Так! — улыбаясь, подтвердил ученый.

Вадим невольно подумал, сколько работы проделал профессор, сколько преодолел разочарований, ошибок, неверия на своем многотрудном пути. Он добыл победу, потому что и в нем никогда не умирало море.

— А нельзя ли хоть одним глазом взглянуть на ваши лаборатории? — робко спросил Вадим и, боясь, что профессор откажет, добавил: — Я в школе очень увлекался биологией…

Профессор Семенов нахмурился, но, видимо, благополучное возвращение Чумака смягчило его.

— Одним глазом можно, — промолвил он.

Василий Чумак удивился:

— Что это с вами, профессор? А я ожидал, что вы ответите, как обычно, — «У нас не музей».

Они прошли в вертящуюся стеклянную дверь, проследовали за профессором по длинному широкому коридору мимо многочисленных дверей с табличками:

— Я покажу вам одну из наших основных лабораторий — тридцатую, сказал ученый.

Вадим очутился в огромном зале. У стен стояли удобные кресла, в которых сидели больные старостью. На их руки, шею, живот были наложены ремни, от которых отходили провода к различным приборам. На экранах телевизоров вспыхивали и разбегались зеленые и фиолетовые огоньки.

Профессор подвел Вадима к одному из больных.

— Это бывший комбайнер Ященко. Ему семьдесят пять лет, и он уже давно на пенсии. А теперь он — наш выздоравливающий и через три-четыре месяца сможет вернуться к любимой работе.

Вадим отметил про себя, что ни профессор, ни многочисленные врачи и сестры, работавшие в Институте молодости, не употребляли слова «больные». Пациентов здесь называли «выздоравливающими».

Профессор Семенов указал на приборы;

— Это различные счетчики. По ним с помощью метода меченых атомов мы следим за всасыванием и прохождением наших лекарств в организме. Вот сейчас у Ященко гормон инcулин, входящий в состав препарата молодости, улучшил работу печени. Прохождение этого гормона зарегистрировано счетчиком, а возникающие нервные возбуждения отмечаются на экране телевизора. Взгляните на товарища Ященко, бывшего и будущего комбайнера. У него сейчас нормальный цвет лица, под глазами нет отечных мешков. А пришел он к нам полным инвалидом…

— Старость очень коварна, — вздохнул профессор. — Она подходит медленно и неслышно. Изнашивается нервная система, ослабевает работа желез внутренней секреции, нарушается обмен веществ, закупориваются сосуды. Ухудшается снабжение организма кровью. Продукты распада отравляют нервную систему. Происходит неполное сгорание продуктов питания. Организм вырабатывает меньше электроэнергии. Одновременно атрофируются участки нервов, из проводников они превращаются в изоляторы. Образуется порочный круг — круг старости. Давайте рассмотрим действие нашего препарата молодости хотя бы на один орган — на желудок. Введение стимуляторов нервной системы возбуждает работу нервных клеток, ведающих желудком. Они посылают больше импульсов. В то же время и полигормон способствует усилению работы сорока миллионов желудочных желез. Выделяется больше желудочного сока, в котором находятся ферменты — вещества, ускоряющие реакции. Вследствие этого улучшается пищеварение, что приводит к образованию дополнительной энергии. Органы получают достаточное питание, в организме остается меньше продуктов распада, отравляющих нервную систему. Получается новый круг — круг восстановления здоровья. Чтобы восстановление шло равномерно и стойко, мы влияем на организм одновременно стимуляторами нервной системы, полигормоном и растворами новокаина. Мы ведем наступление на старость со всех сторон…

— Еще академик Пархон сказал, что старость можно и надо лечить, вмешался Василий Чумак, поглядывая на профессора. — И он лечил ее растворами новокаина, повышающими деятельность нервной и кровеносной систем. Но полного и стойкого излечения старости добились лишь тогда, когда были изучены и созданы синтетически все гормоны и стимуляторы нервной системы, которые и вошли в препарат молодости. Верно я говорю, профессор?

— Верно, — подтвердил ученый. — Но вы так говорите о нашей работе, будто она близка к завершению. А ведь это только начало. — Он повернулся к Вадиму. — Василий Тимофеевич — один из наших первых полностью излеченных пациентов. После тщательных проверок мы, как видите, даже разрешили ему вернуться на прежнюю работу. К сожалению, мы не могли известить об этом ни вас, ни кого-либо из команды. Так проcил Василий Трофимович. Он опасался, что узнав, кто стоит на капитанском мостике, команда корабля отнесется к нему, как к «чуду», с недоверием, будет приглядываться, присматриваться, мешать в работе ему и себе.

— Может быть, это был последний каприз старости, — пошутил старый потемкинец. — Но как только я вернулся на море, всякая неуверенность в себе рассеялась.

— Да… море… — проговорил профессор и задумался. Он думал о прекрасном вечном движении жизни, о разных людях: одни в тридцать лет безнадежно стары душой, другим в девяносто для юности не хватает лишь молодого тела.

— Давайте погуляем, — предложил Василий Чумак.

Они вышли на набережную, вдохнули свежий соленый ветер; впереди волновалось море, и белые яхты уплывали вдаль, растворяясь в синеве.