8

Закончено предисловие и скоро уже кульминация. Между «Лидохассом» и Чаррой осталось меньше миллиона километров. Через несколько страниц события начнут развиваться так стремительно, вырвавшись из оков литературных периодов, что мне, автору, не удастся втиснуть хотя бы пару лишних абзацев комментария. А между тем, мой читатель, мне с тобой хотелось бы продолжить разговор о любви. И, поскольку любовь — это такой предмет, которому противопоказана всякая поспешность, я позволю себе небольшое авторское отступление. О любви. Не земной.


Она была влюблена и была любима. Она никогда не слышала Песни песней, потому что была рождена под созвездиями, лишь отдаленно напоминающими созвездия Земли. Но если бы кто-нибудь смог перевести на ее язык, звучащий как шум ветра в скалах и крик чаек над прибоем, слова, от которых хочется смеяться и плакать одновременно, ибо скоротечна человеческая жизнь… «О, ты прекрасна, моя возлюбленная, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под кудрями твоими и волосы твои, как стада коз, сходящих с горы. Как лента алые губы твои, и уста твои любезны, как половинки гранатового яблока — ланиты под кудрями твоими».

— Ах да! — воскликнула бы она, — Да!

Она не может слышать меня, но вздрагивает во сне и садится. Одно неуловимое движение, и она сидит. Обнаженный стан ее выпрямлен, одна нога подвернута под себя, вторая согнута в колене и упирается в землю. Голову она положила щекой на колено и смотрит в темноту. Ноздри ее подрагивают, жадно втягивая в себя запахи ночи, губы полуоткрыты. Она напряжена и расслаблена одновременно. Она не может ни видеть, ни слышать меня через миллионы миллионов километров, что разделяют нас. Зато я ее вижу отлично. Грива волос ее свешивается вниз, закрывая голень до половины. Глаза ее кажутся огромными в темноте и, если присмотреться, можно заметить в них отражение созвездий, что лишь отдаленно похожи на созвездия Земли.

«О, как любезны ласки твои, сестра моя, о, как много ласки твои лучше вина, и благовония мастей твоих лучше всяких ароматов! Сотовый мед каплет из уст твоих, молоко и мед под языком твоим».

— О да, — прошептала бы она, — о да. — Это все о моей возлюбленной. Это так, потому что… в ней целый мир.

— Целый мир?

— Да! Говори еще. Еще!

Еще? «Прекрасна ты, возлюбленная моя, любезна. Единственная, голубица моя, чистая моя. Шея твоя, как из слоновой кости; глаза твои — озерки Есевонские. Стан твой похож на пальму и груди твои на виноградные кисти. Уста твои, как отличное вино».

— Да. Еще!

«Пленила ты сердце мое, сестра моя, пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих. Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе. Как привлекательна ты своей миловидностью. О, как прекрасны ноги твои! Округление бедер твоих, дело рук искусного художника! Заклинаю вас: не будите и не тревожьте моей возлюбленной, доколе ей угодно».

— Не будите…

— Конечно.

— Не тревожьте ее…

— Нет.

— Это ее последняя охота.

— Последняя охота?

— Да. Кто ты?

Кто я? Секунду я колеблюсь.

— Расскажи мне об охоте.

— Уже зажигаются костры.

Она легко вскакивает, подхватив перевязь с арбалетом, оглядывается последний раз; несколько шагов, и за ней смыкаются ветви деревьев. И теперь, когда она ушла, видно, что рядом с тем местом, где она только что сидела, на подстилке из шкуры скалистого волка свернулась во сне вторая девушка. Ее почти незаметно в тени огромного древовидного папоротника, нависающего широкими листьями над землей. Да и не папоротник это вовсе. Девушка спит, как животное, которое, свернувшись, прячет нос в теплую шерсть. Лицо ее закрыто темными волосами цвета ночных орхидей, но фигура ее прекрасна. Округление бедер ее, как дело рук искусного художника, стан ее… Да стоит ли повторять?

Она проснулась оттого, что тело начало зябнуть. (Мы будем ее называть просто она. Есть неизъяснимая прелесть в этом личном местоимении.) Итак, она проснулась. С наступлением осеннего равноденствия земля начинает быстро остывать по ночам. Студеный ветер, налетающий с залива, доносил запах моря, к которому начал примешиваться дымный запах костров. Подруга ее ушла, оставив на подстилке из шкур едва ощутимый невыветрившийся аромат юного тела.

Она перевернулась па спину и на минуту замерла, вытянувшись, прислушиваясь к ночным звукам и пытаясь определить, долго ли еще так можно полежать. Нет, слишком холодно. Сквозь нависающие ветви деревьев она отыскала созвездие Лебедя.

— Тааор, — прошептала она, то ли молилась, то ли просила удачи, — Тааор…

С каждым выдохом над ее губами таяло облачко пара.

Бесчисленное множество раз, поднимая глаза к ночному небу и проваливаясь взглядом в бездонную черноту, она испытывала одно и то же чувство, от которого холодок пробегал по спине, и хотелось покрепче вцепиться в траву, — что в детстве ее нарочно обманули, объясняя, где верх, где низ, и что вот сейчас, постигнув до конца этот обман, она оторвется от земли и начнет стремительно падать в ночной зенит и будет так падать тысячи и тысячи лет между туманностями, кометами и метеорами.

Она на секунду прикрыла глаза, чтобы стряхнуть наваждение.

Это был ее последний сезон охоты. Каждая амазонка переживает его четырежды за свою жизнь, прежде чем отправляется в большое путешествие. Четыре напряженных опасных сезона, что наступают в конце года, когда убывающий день становится примерно равен ночи, и яркая звезда Тааор — Небесное Око Бога — поднимается так высоко над горизонтом, что входит в созвездие Лебедя, дабы образовать с парой других звезд, глазами Лебедя, правильный треугольник, знак расставания и смерти.

В это время морские бизоны, вспенивая волны северного течения, начинают спускаться от Арктического Архипелага, где они рождали детенышей вдали от вездесущих стай чешуйчатых крыс, к южным пастбищам. Стадо бизонов в тысячу голов, идущее на закате вдоль побережья, — зрелище, которое одновременно завораживает и наводит страх. Морские бизоны — самые крупные животные на планете, настоящие короли океанов. Старые самцы достигают поистине чудовищных размеров. Спящие в ночи, они больше похожи на черные полузатопленные острова. Несколько молодых бизонов, убитых за сезон охоты, разделанных и затянутых в гроты под прибрежными скалами, куда выходили ледяные ключи мертвой воды, обеспечивали амазонок мясом до следующего года.

В черных лабиринтах гротов никто не жил: ни крабы, ни моллюски, ни рыбы — все живое гибло в мертвых струях. Рыбы, случайно заплывшие сюда, как бы засыпали и медленно опускались на песок. Они, наверное, лежали бы тут много веков, если бы течение не выносило их в море, где их поедали более удачливые сородичи. Несмотря на то, что воду эту пить было нельзя, мясо, вымоченное в ней, прекрасно годилось в пищу, только от долгого пребывания в гротах приобретало приторный вкус.

Ходили легенды, что в фосфоресцирующей глубине подводных лабиринтов застряли останки чудовищ, которые жили в океане тысячи тысяч лет назад, настолько ужасные, что описать их не было никакой возможности. Течение шевелит их мохнатые члены, от чего чудовища кажутся живыми.

Она не видела чудовищ ни разу, хотя три года уже вместе с другими амазонками ныряла в прибрежные пещеры, чтобы закрепить добычу в сетях на дне гротов или чтобы достать части разделанной туши. Сегодня она, возможно, нырнет туда в последний раз.

Она снова на секунду прикрыла веки. Над ее переносицей алой тушью был вытатуирован третий глаз — символ недремлющего Ока Бога, знак того, что ей предстоит скорое расставание и… Око Бога будет вести ее.

Все. Она потянулась, с удовольствием ощущая, как напрягаются тугие мышцы спины и бедер и одним рывком вскочила на ноги. Темные волосы ее рассыпались по плечам. Свое оружие она проверила еще вчера: метательный багор с короткой, отполированной от бесконечных бросков ручкой и бронзовый трехлистник на тонком шнуре из бизоньих жил, удобный как для броска, так и в ближнем бою. Годился он также и для разделки туш: острые грани трехлистника наточены, как когти у горной кошки. Сегодня у нее не будет арбалета. Отряд загонщиц вооружен только дротиками, трехлистниками и факелами, а еще трубами, от пронзительного воя которых если и не лопаются барабанные перепонки, то потом полдня звенит в ушах.

Она подхватила правой рукой оружие и, раздвинув крупные листья папоротника, шагнула навстречу пробивающемуся со стороны побережья свету костров.

Их можно было принять за сестер, эти полторы сотни амазонок, что собрались около медных чанов, на которых разогревался жир морских бизонов. От чанов поднимался терпкий солоноватый дух морских водорослей, дымными слоями тянулся над поляной. Приливы и отливы пламени подсвечивали нависающие кроны бородатых лиственниц, разбрасывая тени и полутени среди скользящих между кострами тел.

Никто не обратил на нее внимания. Амазонки были заняты кто чем: проверяли оружие, охотничьи трубы, готовили факелы, подгоняли покороче перевязи арбалетов, расчесывались, связывали волосы в тяжелые пучки, натирали тело жиром морских бизонов.

Они были похожи на сестер: правильные черты лица, матовая от загара кожа, под которой перекатывались бугорки мышц, а глаза… Когда на лица под определенным углом падал отблеск пламени было видно, как зрачки в глубине отсвечивают красным.

Красным! Она стремительно оглянулась и успела перехватить этот красный отблеск в глазах своей соперницы, сидевшей около соседнего костра. Соперница не спеша отвела взгляд, не опуская головы, и снова занялась наточкой метательного трехлистника; губы ее тронула едва заметная улыбка. Когда-то они были подругами и любили друг друга, и украшали волосы одна другой озерным лотосом, и клялись друг другу в верности. «Я не могу жить без тебя, я не могу дышать без тебя», — шептали они в ночи, и дыхание их сливалось в одно, а тела сплетались все крепче и крепче. Их поссорила та, что стала ее новой подругой, и бывшие любовницы превратились в смертельных врагов. Они уже дрались трижды, страшно, до крови, последний раз перед охотой на скалистых волков, в окружении двухсот свидетельниц, полукольцом оцепивших ристалище. Тогда сопернице едва не удалось столкнуть ее в пропасть, еще чуть-чуть, и она полетела бы вниз, если бы не поистине звериная цепкость ее пальцев. Она знала, что им еще предстоит драться, очевидно, на том же ристалище, после того как сезон охоты закончится. Но она не боялась. Она одна из самых сильных и ловких охотниц в своем клане. Во время боевых игр она нередко занимала первые места. Она не боялась схватки. Она могла бы убить свою бывшую подругу, если бы не чувство вины. Ведь это она ушла к другой. И потому каждый раз дралась вполсилы. Она знала, что так не может продолжаться вечно. Кто-то должен был победить, из них должен был остаться в живых один. Впрочем, может быть, они и не успеют больше подраться насмерть. Очень скоро ей и ее однолеткам предстоит большое путешествие. А пока…

Она отыскала взглядом свою юную подругу.

Та, опустившись на колени около одного из чанов, натирала грудь и руки теплым жиром. Рядом лежала ее арбалетная перевязь, украшенная хвостом скалистого волка. Лицо и шея ее уже лоснились в оранжевых отблесках пламени, над пригоршней слизи, которую она вынула из котла, поднимался пар. Сегодня ей впервые разрешили участвовать в охоте, ей недавно исполнилось шестнадцать. До этого ей позволялось только подкармливать морских псов и несколько раз со старшими нырнуть в Черные Гроты. Они заметили друг друга. Глаза их встретились и разошлись. Проявление подругами чувств перед охотой не поощряется кланом.

Она присела, скрестив под собой ноги по другую сторону того же костра, чтобы быть поближе к любимой, и стала тоже натирать тело жиром. Делалось это не только для того, чтобы защитить кожу от долгого пребывания в холодной соленой воде, но и чтобы перебить запах человека. В темноте подслеповатые гиганты видят плохо, зато прекрасно чуют запах человеческого пота, а еще лучше запах крови.

…Ладони с теплым невесомым жиром скользят по тугой коже груди и живота, оставляя блестящую дорожку. Жир выдавливается между пальцами, капает на сомкнутые бедра. Терпкий запах морских водорослей щекочет ноздри.

За прибрежным откосом, невидимые в темноте, свистят и щелкают клювами морские псы, шестилапые ящеры с зубчатым гребнем от средины спины до кончика хвоста. Дней за десять до начала охоты амазонки начинают подкармливать этих тварей мясом бизонов из Черных Пещер. Мясо за год хранения в мертвой воде приобретает настолько сильный привкус, что без тошноты его жевать невозможно, однако морские псы глотают его с удовольствием. Последний раз амазонки кормили псов вчера ночью, а перед этим позавчера ночью, а перед этим поза-позавчера и так из ночи в ночь десять дней подряд. Сегодня не будет кормежки. Сегодня голодные и злые морские псы понесут их в темноте в сторону стада, от которого исходит теплый запах бизоньего мяса, запах молока и детенышей, и будут драться вместе с ними против сторожевых самцов стада и будут загонять бизоний молодняк на отмель, и те из псов, которым повезет, наедятся к утру до отвала.

Когда все тело ее начало блестеть, а ноздри настолько привыкли к запаху жира, что почти перестали воспринимать его, она вытерла сальные ладони о волосы и, перевязав их на лбу кожаным шнурком, последний раз проверила свое оружие.

Много лет назад, девчонкой, она была поражена, насколько просто убить морского бизона, эту пугающе огромную тушу со страшными всеядными челюстями, невероятно сильного — короля океанов, — достаточно трех-четырех попаданий отравленных стрел. Однако просто убить его мало. Яд парализует дыхательные мышцы, и морской бизон очень скоро тонет. И вот когда эта туша, этот живой остров начнет слабеть, не сможет плыть, но будет еще в состоянии держаться на воде, вот тогда амазонки вонзят ему в бока бронзовые трехлистники с растопыренными жалами и начнут буксировать его к Черным Пещерам. Но если не успеть, и морской бизон затонет на глубине — достать его практически невозможно. Бизон становится легкой добычей морских псов и песчаных присосок. Поэтому главное искусство охоты заключается в том, чтобы отбить нескольких молодых бизонов от стада, загнать их на отмель, чем ближе к Черным Пещерам, тем лучше, и только там прикончить. Сделать все это отнюдь не просто. Морские бизоны отличные ныряльщики. В их легких помещается столько воздуха, что за два-три вдоха они могут достичь горизонта. И если охота разворачивается на поверхности, то только потому, что бизоны защищают своих детенышей, которые еще ныряют неважно, а ночью совсем скверно из-за страха и полной дезориентации в темноте, что кишит охотничьими факелами и исторгает страшный вой боевых труб. Поэтому амазонки и нападают по ночам.

…Она одна из первых запрыгнула на спину морскому псу и оглянулась. Прибой холодной пеной ударил по щиколоткам, неверный отсвет ближнего факела выхватил из темноты женский торс на фоне скользкой бугристой чешуи, перепончатую лапу и тонкие руки, продевающие под брюхом морского пса упряжь из медных колец и кожаных ремней. Псы щелкают клювами, шипят. На отмели встал на дыбы огромный самец, испугавшийся огня. Кто-то выкрикнул ее имя в темноте. Она приподнялась в седле и еще раз оглянулась. Нет, ничего не разобрать. Справа и слева оседланные наездницами твари тяжело плюхаются в волны. Или показалось?

Неясное предчувствие шевельнулось у нее в груди.

— Тааор, — прошептала она, стараясь избавиться от тупой занозы в сердце, — Тааор.

Море спокойное и, несмотря на обилие звезд, кажется совсем черным. Если прислушаться, оттуда, из глянцевой на изломах волн черноты, доносятся далекие вздохи. Это вздыхают спящие на поверхности залива бизоны.

Неправда, что море вечно в движении. Море тоже спит. Как по артериям мчатся воды холодных и теплых течений, а море спит. Мчатся амазонки, охватывая полукольцом стадо бизонов, а море спит. Вода омывает чешуйчатые бока, холодит ноги. Далекие вздохи становятся все ближе. Охотницы, рассеянные по глади залива, скоро достигают края стада, и морские псы опять начинают нервничать. Мимо них скользят и фыркают огромные, как острова, черные тела самцов. Самки находятся ближе к средине, а в самом центре — детеныши.

Она знала, что самцы сейчас будят остальных неслышным для нее криком. Но слишком поздно. Стадо окружено кольцом охотниц. Взвыли трубы, вспыхнули факелы, и факельщицы начинают носиться вдоль края стада, стараясь оттеснить бизонов к берегу.

Морские бизоны — отличные пловцы, и каждый из них в скорости превосходит морских собак, но стадо движется медленно из-за детенышей и неизбежной неразберихи. В кольце факельного освещения кажется, что море кишит черными лоснящимися спинами. И вдруг фонтан брызг взметнулся над заливом чуть ли не к самым звездам. Вой труб, рев бизонов, свист морских псов — все смешивается в страшную какофонию. Три, нет, четыре, огромных, как айсберг, тела атаковали оцепление. Кольцо амазонок распалось, но одной повезло меньше других. Ее морской пес не успел увернуться, и страшный боковой удар подбросил вместе с факелом два тела: беспорядочно извивающуюся шестилапую ящерицу и крохотную издали, похожую на ледяную речную звезду амазонку. Парный шлепок об воду рядом с хвостом разворачивающегося бизона. Но, пока тот успел развернуться, ближайшие загонщицы, бросившись наперерез, подобрали оглушенную о поверхность воды напарницу и убрались с дороги возвращающегося чудовища. Удар челюстей, и перекушенная половина морского пса с двумя лапами и дергающимся хвостом снова взлетает в воздух.

Сила против хитрости, инерция против увертливости, и если в силе морской бизон в тысячу раз превосходит всех загонщиц вместе взятых, то выигрыш в маневренности дает амазонкам минимальный перевес перед атакующими самцами. А атака накатывается за атакой, и в конце концов три огромных морских бизона, свирепея от ударов багров, оставляют стадо и бросаются вдогонку за факельщицами. И тут снова надо уворачиваться, успеть не подставить бок морского пса под сокрушительный лобовой удар, успеть подобрать сбитых наездниц и загонять, загонять теряющих контроль самцов все ближе и ближе к берегу.

Один из них сегодня погибнет, а двоих надо отвлечь, не справиться со всеми тремя. Оставить одного, вот этого, самого крупного.

Загонщицы разделились, и к тому времени, как небо начинает сереть, отвлекают и уводят одного, а потом еще одного самца дальше в море. Остался последний огромный морской бизон с пятнами наростов на боках. И уж этого последнего никак нельзя упустить. А он мог бы просто нырнуть и уйти, если бы вспомнил о стаде. Но он силен, разъярен бесконечными ударами дротиков и помышляет сейчас только о мести.

Они мчались параллельными курсами: огромный одноглазый самец, с боками, заросшими моллюсками, и два отряда амазонок на морских псах справа и слева. В призрачном свете занимающегося утра вся картина приобретала жуткую ирреальность. Ей показалось, что она уже видела такую сцену, не подобную, а именно такую, и вдруг вспомнила: тот самец был тоже одноглазый. Четыре года назад, когда она впервые приняла участие в охоте, они напали на стадо с одноглазым вожаком!

Морской бизон обладает цепкой памятью и никому не прощает обид. Столкнуться среди десятков и десятков стад, идущих к югу, со старым знакомым — это редкостная неудача. Обычно в таких случаях не удается избежать жертв. Но такие случаи повторяются, обычно раз в поколение, и пояснить это можно отчасти одним и тем же маршрутом стад, отчасти тем, что охота ведется ночью и рассмотреть загнанных самцов удастся лишь под утро, а отчасти тем, что морские бизоны никогда не забывают обид и, раз подвергшись унизительному нападению, через многие-многие годы горят желанием отомстить.

Огромное, как черная скала, тело вдруг встало на дыбы и в фонтане брызг рухнуло на параллельную группу загонщиц прямо в центр пронзительных криков, которые на секунду перекрыли шум всплеска и вой труб. И с этого момента погоня утратила стремительность, собственно, это была уже не погоня, а бойня. В брызгах и пене самец кружил на одном месте, стараясь подмять под себя амазонок, которые спасали оглушенных подруг. И если до сих пор не было жертв, то это объяснялось лишь тем, что в тот самый момент, когда разъяренный бизон вздыбился, несколько арбалетчиц всадили ему в спину стрелы с отравленными наконечниками. Да, в общем-то, и до берега уже было недалеко. Морской бизон метался по кругу, но раз от разу его выпады становились все более и более вялыми.

Озлобленные долгой бесполезной погоней морские псы, утратившие наездниц, уже не давали себя оседлать, а с остервенением вцеплялись в бока, хвост и исполинские плавники одноглазого вожака. Амазонки подбирали из воды неудачниц и, образовав широкий круг, внутри которого метался бизон, ждали, когда он окончательно ослабеет. На спине у многих морских псов сидели по две-три лишние наездницы. Некоторые из них уже начали метать трехлистники, подбадривая друг друга криками, которые сливались в шуме охоты в один невообразимый гам.

Внезапно что-то случилось там, на противоположном конце кругового оцепления. Слабеющий морской бизон, весь обвешанный псами, рванулся к кольцу амазонок. И то ли кто-то посчитал, что огромная туша уже безопасна и подплыл слишком близко, то ли кого-то нарочно оттеснили… Бизон рванулся к кольцу оцепления, а навстречу ему рванулся пронзительный визг, оборвавшимся вместе с ударом челюстей. Вой труб смолк, и амазонки начали беспорядочно кричать. Кто-то погиб.

И вдруг она поняла, кто погиб. По внутренней стороне круга между затихшими охотницами и одноглазым вожаком мчалась навстречу ей соперница. Злорадный оскал исказил ее лицо. Мокрые волосы прилипли к щекам, правая рука ее от плеча до локтя была распорота глубокой кровоточащей раной. Небо на востоке рассвело, и в розовом отблеске зари страшным хищным светом горели ее глаза. А на лбу волосы были охвачены поверх собственной кожаной ленты плетеной перевязью ее юной подруги с развевающимся хвостом скалистого волка!

Жуткий, нечеловеческий крик вырвался у нее из груди навстречу сопернице; ударом локтя она скосила позади себя со спины морского пса наездницу, вытащенную только что из волн, и бросила своего пса наперерез сопернице, раскручивая над головой шнур с трехлистником. Бронзовой молнией метнулись растопыренные когти трехлистника, но соперница успела пригнуться, их морские псы на встречном движении столкнулись, перепутались упряжью, и амазонки, сцепившись, полетели в воду. И тут ни сила, ни ловкость уже не могли сыграть никакой роли, потому что упали они рядом с единственным глазом умирающего бизона…

«Я не могу жить без тебя, я не могу дышать без тебя», — говорили они когда-то друг другу.

Морской бизон, почуявший рядом запах человеческой крови, стряхнул предсмертное оцепенение и начал разворачиваться; краем глаза она увидела, как исполинские челюсти медленно, словно в кошмарном сне, поднимаются над ними, но не разжали сцепившихся пальцев.

«Я не могу дышать без тебя…»

Последний вдох они сделали вместе, сжимая друг друга в объятьях.

Загрузка...