У меня есть два меча. Один зовут «Печаль», а другой — «Радость». Это не настоящие их имена. Не думаю, что есть на свете хоть один живой человек, который знает буквы, выгравированные на их черно-синей стали.
Я — знаю, но я не живой. Однако, и не мертвый. Ни то ни се, колышущееся в сумерках, и проснувшееся, и спящее, помещенное в некие границы, приколотое к доске, отчего я не могу двинуться ни назад, ни вперед.
Я отдыхаю, но я не сплю и не дремлю. Я просто вспоминаю, а воспоминания наваливаются одно на другое, смешиваясь и соединяясь до тех пор, пока я не запутываюсь, когда или где, как или почему. В сумерках становится совсем невмоготу, и я поднимаюсь из моей ужасной постели, чтобы выть на луну или бродить по коридорам…
Или сидеть под мечами в старом плетеном кресле, надеясь на стук случайного посетителя, надеясь на перемену, на шанс…
У меня есть две дочери. Одну зовут Печаль, другую — Радость.
Это не настоящие их имена. Не думаю, чтобы даже они помнили, как их звали в далекие дни их юности. Ни они, ни я не помнят имени их матери, хотя иногда, во время моих дневных мечтаний, я могу уловить мелькание ее лица, ощущение ее кожи, вкус ее губ, шуршание рукава, когда она покидает комнату… и мои воспоминания.
Они, мои дочери, всегда голоднее, чем я, и все еще испытывают жажду… крови.
У этого рассказа два конца. Один называется «Печаль», другой называется «Радость».
Вот первый конец.
Когда садится солнце, в мой дом неосторожно заходит великий герой. Он — во цвете лет, высокий, стройный и надменный. В саду он встречает моих дочерей, стоящих в тени большого дуба. Вот-вот солнце скроется, и герой достаточно умен, чтобы этим воспользоваться, он умен и силен. С обеих сторон на него нацеливаются клыки. Однако герой со своим серебряным ножом проворней, и солнце еще не зашло.
Серебро жалит, и огонь сжигает, и это конец Печали и финал Радости.
Герой приходит, намереваясь закончить эпос, который был создан о нем. Он находит меня в плетеном кресле, и надо мной — Печаль и Радость.
Я предлагаю ему выбор и называю имена.
Он выбирает Печаль, не догадываясь, что это то, что он выбирает для себя, просто меч называется точно так же.
Я не испытываю жалости ни к нему, ни к моим дочерям, мне жаль только себя.
Я пью его кровь. Все это было давно… и он был героем.
А вот второе окончание.
Молодой человек, еще недостаточно мудрый, чтобы быть героем, великим или малым, на закате приходит в мой сад. Он следит за мной, и хотя я никуда не спешу, я все-таки вынужден выбраться из моего плетеного кресла и отправиться в кровать.
У моих ног лежат кости и череп, плоть давно исчезла. Я не знаю, чьи это кости. В этом доме много костей и черепов.
Мальчик влезает в окно, загораживая луч солнца. Я жду в тени двери, наблюдая, как он изучает мечи. Губы его двигаются, озадаченные тем, что там написано, или мне это лишь кажется. Возможно, алфавит или язык когда-то действительно были утеряны.
Он не получит помощи от древней надписи, от древней жизни.
Я называю оба имени, которые дал мечам, но он не отвечает.
Я не вижу, какое оружие он выбирает. Воспоминания уже устремляются ко мне, толкают меня, бьют и окружают. Я не знаю, что происходило, что происходит или что должно произойти.
Я в своей постели. Юноша стоит надо мной, кончик меча колет мою грудь.
Это Радость, думаю я, меч, выбранный благодаря мудрости, а не благодаря удаче. Кто мог ожидать этого от мальчика, еще недостаточно взрослого, чтобы бриться?
Сталь холодна. Конец. Но из раны пузырится только пыль.
Затем приходит второй удар, в старые кости шеи.
Я давно ждал этого конца.
Ждал кого-то, кто выберет за меня.
Даст мне Радость, а не Печаль.