За стеной

Сундук с приданым

В одно пыльное, медленное утро лета 1922 года, когда после пятиминутной стоянки поезд с молоком вышел из Динилбарга, на платформе остался плачущий пассажир. Сначала за свистком паровоза, за вздымающимися клубами пара и дыма, за стуком колес по стальным рельсам никто этого не заметил. Молочник был занят бидонами, начальник станции — почтой. А больше на станции никого и не было.

Когда поезд завернул за поворот и увез с собой все шумы, плач стал слышен явственно и отчетливо. Молочник и начальник станции оторвались от работы и увидели плачущего пассажира.

На самом краю платформы, на громадном сундуке, в котором обычно перевозят багаж пассажиры больших океанских лайнеров, лежал ребенок, плотно закутанный в розовое одеяло. С каждым криком, с каждым движением ребенок скатывался все ближе к краю сундука. Если он скатится, то упадет не только с сундука, но и с платформы, прямо на рельсы, на четыре фута вниз.

Молочник перепрыгнул через бидоны, повалив два из них, и его каблуки разбрызгали разлившееся молоко. Начальник станции выронил мешок, откуда в разлившееся молоко каскадом полетели письма и пакеты. Оба ухватили ребенка как раз в тот момент, когда он уже скатывался с сундука. Оба отошли от края платформы, наступая друг другу на ноги. В их руках покачивался ребенок.

Вот так Алиса Мэй Сьюзан Хопкинс прибыла в Динилбарг и заполучила двух неродных дядей с одинаковыми именами — дядю Билла Кэйри, начальника станции, и дядю Билла Хугинера, молочника.

Первым, на что обратили внимание оба Билла, когда поймали ребенка, была записка, приколотая к розовому одеялу. Слова, написанные темно-синими чернилами на красивой, плотной бумаге, поблескивали на солнце. Записка гласила:

«Алиса Мэй Сьюзан, родилась в Саммер Солтис в 1921 году. Позаботьтесь о ней, и она позаботится о вас».

Для того чтобы новости об Алисе Мэй Сьюзан разнеслись по городу, много времени не понадобилось. Не больше чем через пятнадцать минут пятьдесят процентов взрослых женщин города были уже на станции, тридцать восемь из них так сгрудились над бедным ребенком, что девочка чуть не задохнулась. К счастью, Эулалия Фалкрик, как всегда, взяла на себя руководство и установила расписание для объятий, поцелуев, разглядывания, суетливой заботы, причитаний и сюсюканья.

Позднее в это расписание добавился уход за Алисой Мэй Сьюзан. Девочка передавалась от одной замужней женщины к другой и каждый месяц меняла фамилию, переходя из семьи в семью. Все в один голос говорили, что она — прелестная малышка, и Эулалия Фалкрик должна была, наконец, определить, кто удочерит ребенка.

Ее окончательное решение было принято благодаря одной простой вещи. В то время как все женское население возилось с девочкой, почти все мужское население городка было занято тем, что пыталось открыть сундук, на котором нашли плачущую малышку.

На первый взгляд сундук был огромным, но обыкновенным. Он был около шести футов длины, трех футов ширины и двух футов высоты. Его обвивали два кожаных ремня, а в скважину медного замка можно было вставить палец. Только никто этого не делал после того, как Торранс Виб всунул туда палец, а вытащил обрубок.

Кожаные ремни тоже не поддавались. Такой кожи в Динилбарге никогда прежде не видывали. Ремни невозможно было разрезать или разорвать. Каждый, кто пытался сладить с ними, доходил до бешенства.

Шли разговоры о черной магии и о заграничном волшебстве, пока Билл Кэйри, который понимал в багаже больше, чем все остальные в городе, не указал на медную табличку, на которой было написано: «Сделано в США. Сундук защищен от грабежа». Тогда все стали гордиться научным прогрессом и сожалеть, что неизвестно, какая фирма это производит, потому что все в Динилбарге захотели приобрести такой сундук, но не знали, куда посылать заказы.

Единственным мужчиной, который не пытался открыть сундук, был Джейк Хопкинс, аптекарь. Так что когда Стелла Хопкинс сказала, что они хотели бы взять малышку Алису Мэй Сьюзан, Эулалия Фалкирк поняла, что причиной этого заявления было искреннее сочувствие к девочке, а не желание заполучить сундук.

Вот так Алиса Мэй Сьюзан присоединилась к семейству Хопкинсов и стала расти вместе с дочерьми Стеллы и Джейка — Джейнис, Джесси и Джейн, которым в то время было десять, восемь и четыре. Сундук водрузили на чердак, и Алиса Мэй Сьюзан стала еще одной Хопкинс. Ничем не выделявшейся, обычной, типичной девочкой из Динилбарга.

До тех пор, пока ей в 1937 году не исполнилось шестнадцать лет.

В ее шестнадцатый день рождения дома из всех сестер была только Джейн, которая наслаждалась каникулами. Джейнис и Джесси уже вышли замуж и жили больше чем в двадцати милях от дома. Джейн отличалась от своих сестер. Она выиграла стипендию, и это позволило ей учиться в колледже на востоке. Там Джейн набралась всяческих идей. Она постоянно критиковала все, что Алиса Мэй Сьюзан делала или говорила, и считала дни, когда сядет в поезд и уедет из запыленного городка к тому, что она называла «цивилизацией».

— Ты бы получше училась, тогда уехать из этого места будет легче, — сказала Джейн Алисе, когда они сидели на веранде, ели именинный торт и наблюдали, что происходит в мире. Пока там ничего не происходило, мимо прошел только кот Проуэллов.

— А мне здесь нравится, — сказала Алиса Мэй. — Зачем мне отсюда уезжать?

— Затем, что тут ничего нет! — возразила Джейн. — Ничего! Ни жизни, ни цвета, ни… событий! Ничего никогда не случается. Все девушки просто выходят замуж и рожают детей. Никакой романтики, ни в чем и ни в ком!

— Не все выходят замуж, — ответила Алиса Мэй после короткой паузы.

— Ты имеешь в виду Гвенифер Корбен? — спросила Джейн. — Она — директор школы. А директора школ всегда бывают старыми девами. Ты ведь не хочешь быть директором школы?

— Может и хочу, — ответила Алиса Мэй и серебряным вихрем покрутила в пальцах вилку для торта.

— В самом деле? — спросила Джейн, оторопев. — Директором школы?

Алиса Мэй нахмурилась и швырнула вилку в стену. Вилка вонзилась в дерево и задрожала, рядом были видны крошечные дырочки, которые указывали на несколько лет практики изящного искусства метания в стену вилок для торта.

— Не знаю, — сказала Алиса Мэй. — Я чувствую… я чувствую, что чего-то хочу. Просто не знаю, чего именно.

— Учиться, — жестко сказала Джейн. — Упорно трудиться. Ехать в колледж. Образование — это единственный путь для женщины, которая хочет быть самостоятельной.

Алиса Мэй кивнула, чтобы избежать дальнейшей дискуссии. Это был ее день рождения, и ей было жарко и скучно, а вовсе не весело. Торт получился восхитительный, состоялся очень приятный ланч с семьей и несколькими друзьями из школы, но почему-то этот день рождения казался ей незаконченным, неполным. Оставалось что-то, что она должна была сделать, но она не понимала — что именно. Что-то более срочное, чем рассуждения о ее будущей жизни.

Понадобилось не больше двух часов качания в кресле-качалке на веранде, чтобы догадаться, что необходимо сделать, и дождаться для этого подходящего момента.

Сундук. Она уже давным-давно на него не смотрела. Раньше она часто разглядывала его, в одиночестве или в компании с кем-то. Были времена, когда она поднималась на чердак каждый день, чтобы проверить, не открылся ли сундук. Но были и времена, когда она забывала о нем на многие месяцы. Но в каждый день рождения она делала попытку его открыть.

Даже когда она забывала о сундуке, мысль о нем всегда жила у нее в подсознании. Он был напоминанием о том, что она не совсем такая, как другие девочки Хопкинс. Иногда это было приятно, но чаще — нет, особенно, когда она повзрослела. Алиса Мэй вздохнула и решила еще раз попытаться открыть сундук. Уже наступил вечер, и стало прохладней. Она взяла фонарь, чуть подрезала фитилек и вошла в дом.

— Сундук? — спросил приемный отец Джейк, когда она проходила через кухню. Он консервировал лимоны. Аккуратность аптекаря сказывалась и на его кулинарном искусстве. Больше никто в Динилбарге не консервировал лимоны, а может, просто не знал, что делать с этими консервами.

— Сундук? — переспросила Стелла, которая шила в рабочей комнате.

— Сундук?.. — удивилась Джейн, когда Алиса Мэй проходила мимо нее по лестнице. — Сундук?

— Разумеется, сундук, — огрызнулась Алиса Мэй. Она сердито подвинула приставную лестницу и стала взбираться на чердак.

Это был очень аккуратный чердак в очень аккуратном доме. На чердаке был только сундук, стоящий напротив маленького окна, сквозь которое падали последние лучи жаркого летнего солнца. Красный жар исходил от медного замка и глянцевитых кожаных ремней.

Алиса Мэй злилась. Она поставила фонарь на пол, ухватилась за ремень и потянула его. Когда ремень вдруг поддался, она упала навзничь и ударилась об пол головой. Звук этот эхом разнесся по всему дому. После небольшой паузы вверх взлетел хор из трех голосов:

— С тобой все в порядке?

— Да! — крикнула Алиса Мэй еще злее. Она ухватилась за другой ремень, и он тоже сдался. В тот же самый момент замок сделал «КЛИК!» Этот «клик» не был мягким щелчком замка. Это был медленный, продолжительный «клик», будто внутри неспешно стал поворачиваться могучий металлический механизм.

Крышка сундука приоткрылась на полдюйма.

Алиса Мэй прошептала:

— Он открывается.

Она наклонилась над сундуком и чуть приподняла крышку. Крышка двинулась так легко, будто ее петли только что смазали маслом.

— Он открывается! — в ужасе завопила Алиса Мэй. — Сундук открывается!

Безумные выкрики, донесшиеся снизу, заверили ее, что в этот раз все услышали ее слова. Прежде чем родственники оказались наверху, Алиса Мэй полностью откинула крышку сундука. У нее брови полезли на лоб, когда она увидела, что лежит внутри. Всю свою жизнь она дожидалась, когда сундук откроется, и боясь, и надеясь, что найдет там какой-то ключ к тайне своего рождения и прибытия в Динилбарг. Бумаги, письма, быть может, семейную Библию.

Но в сундуке не было ничего подобного. Вместо этого к задней стенке сундука было прикреплено ружье, старое ружье с хорошо отполированным прикладом из темного дерева и восьмигранным стволом из темно-голубой стали с выгравированными на нем серебряными цветами.

Внизу лежали два револьвера в кобурах. Два больших револьвера. На их стволах тоже был выгравирован цветочный узор, который повторялся и на кобуре, но темной линией, выглядевшей на коже очень мрачно. Патронташ был свернут и лежал между револьверами. Он был сделан из более темной кожи с еще более темным рисунком.

В левой стороне сундука стояла коробка из тикового дерева с выжженном на крышке словом ПАТРОНЫ.

В правой стороне находилась шкатулка для драгоценностей из темно-лилового бархата.

Под коробкой с боеприпасами и под шкатулкой для драгоценностей, на дне сундука, лежало белое платье. Алиса Мэй уставилась на странную комбинацию ковбойского снаряжения и свадебного платья, сшитого из превосходнейшего, белейшего шелка. Рукава и жилетка платья были расшиты мельчайшими жемчужинками. Платье выглядело чуть великоватым для Алисы Мэй и неподобающе коротким и для свадебного платья, и для одежды девушки-ковбоя.

— Винчестер 73-го калибра, — сказал за ее спиной Джейк, указывая пальцем на ружье. Он не сделал никакого движения, чтобы приблизиться и прикоснуться к ружью. — И два кольта 45-го калибра. Я имею в виду револьверы. Похожи на тот, что висел над камином в старом доме моего дедушки.

— Странно, — сказала Джейн.

— А что в шкатулке? — спросила Стелла. Она говорила так тихо, будто они были в храме. Алиса Мэй подняла глаза и увидела, что Джейк, Стелла и Джейн столпились за крышкой сундука, будто не хотели подходить ближе.

Алиса Мэй наклонилась и подняла шкатулку для драгоценностей. Когда она прикоснулась к бархату, то почувствовала, как по рукам пробежала странная дрожь, будто ее ударило электрическим током. Нельзя сказать, что эта дрожь была неприятной, и Алиса Мэй ощутила ее снова, когда открывала шкатулку — от макушки до кончиков ног ее пронзил трепет душевного возбуждения.

В ящичке лежала металлическая звезда. Похожая на бляху шерифа, но на ней не было никаких надписей. Звезда сияла гораздо ярче, чем те звезды, которые Алиса Мэй когда-либо видела на представителях власти. Сверкающее серебро ухватило последний жар красного солнечного света и усиливало и очищало его до тех пор, пока Алисе Мэй не показалось, что она держит в руках ацетиленовую горелку, слепящий свет которой заставил ее отвернуться и прикрыть звезду ладонью.

Свет померк, оставив в глазах Алисы Мэй танцующие черные точки. Она увидела, что на обороте бляхи есть застежка, но и там не было никакой надписи. Алиса Мэй вздохнула, положила звезду обратно в шкатулку и закрыла ее. Громкий выдох позади нее засвидетельствовал, что ее семья все это время тоже стояла, затаив дыхание.

Затем Алиса Мэй вытащила ружье из ремней, которые прижимали его к стенке сундука. Руки Алисы Мэй охватило странное ощущение, и она, не сознавая, что делает, проверила, пуста ли обойма, и выстрелила. Секундой позже она поняла, что никогда не умела обращаться с оружием, но теперь могла не только заряжать и стрелять, но и разбирать ружье, и чистить его. Эти знания непонятно откуда взялись у нее в голове.

Алиса Мэй положила ружье в сундук и взяла оба револьвера. Они были тяжелыми, но она снова инстинктивно знала, как с ними обращаться, и ловким движением застегнула кобуру на бедрах. Ручки револьверов были вырезаны из кости, покрытой темными пятнами. Когда она смотрела на револьверы, цветочный узор на их стволах, казалось, двигался и летел.

Алиса Мэй подняла один револьвер, вытащила барабан, повернула его, убедилась, что он пуст, защелкнула его, взвела курок, поставила его на предохранитель и вложила револьвер обратно в кобуру. Она проделала все это так быстро и мастерски, что семья в растерянности даже глазом не успела моргнуть.

Алиса Мэй отстегнула кобуру и положила револьвер в сундук. Она даже не посмотрела на коробку с надписью ПАТРОНЫ и резко захлопнула крышку сундука. Замок снова защелкнулся, и Алиса Мэй быстро закрепила ремни. Затем обернулась к родным.

— Будет лучше, если мы не станем об этом болтать… — начала она. А потом заметила, как они смотрят на нее. В этом взгляде были и смущение, и благоговение, и страх.

— Эта звезда… — начал Джейк.

— Такая яркая, — продолжила Стелла.

— У тебя руки… дрожали, — заметила Джейн.

— Мне это не нужно! — взорвалась Алиса Мэй. — Это не… это не для меня! Я — Алиса Мэй Сьюзан ХОПКИНС!

Она оттолкнула Джейн и чуть не свалила приставную лестницу, когда неслась вниз. Остальные, не торопясь, последовали за ней. Алиса Мэй уже была в своей комнате, и все услышали ее всхлипывания.

Джейк вернулся к лимонам. Стелла — к своему шитью. Джейн подошла к двери Алисы Мэй, но в последнюю минуту передумала заходить и пошла писать письмо подруге о том, что в Динилбарге ничего, ничего, ничего не происходит.

Когда после бессонной ночи Алиса Мэй сошла к завтраку, все приветствовали ее радостными улыбками. А когда она на всякий случай попробовала заговорить о том, что произошло, то выяснилось, что у ее семейства то ли память отшибло, то ли они не желали об этом разговаривать.

Алиса Мэй ничего не забыла. В своих снах она видела сияющую звезду и часто просыпалась с таким чувством, будто приклад ружья прижимается к ее плечу, или ощущала тяжесть револьверов на своих бедрах.

Вместе со снами пришло глубокое чувство страха. Алиса Мэй понимала, что оружие и звезда принадлежат ей по праву рождения, но вслед за этим пришло и понимание того, что однажды она этими вещами воспользуется. Она с ужасом ждала, что этот день наступит, и не могла даже вообразить, в кого… или во что… она могла бы выстрелить. Представление о том, что она должна убить человека, казалось ей самым страшным. Но иногда ее приводила в ужас странная мысль, что она, в конечном счете, должна встретиться лицом к лицу с чем-то нечеловеческим.

Прошел год, и снова наступило лето, даже более жаркое и сухое, чем прошлое. На полях засохли весенние всходы, и вся маленькая надежда фермеров и горожан Динилбарга возлагалась только на новую рассаду.

В это же самое время разорились многие солидные банки. Это было полной неожиданностью, особенно потому, что в два предыдущих года банки раздувались, как пузыри. Банкротство банков сопровождалось неуверенностью в прочности валюты, государство вместо золотых и серебряных монет стало выпускать алюминиевые и медные, которые не имели никакой ценности.

Один из рухнувших банков был банк «Третье Национальное Доверие», в нем хранилось большинство сбережений жителей Динилбарга. Алиса Мэй узнала об этом, когда вернулась домой из школы и обнаружила в кухне всхлипывающую Стеллу. Джейк с белым лицом механически крошил тыкву.

В какой-то момент казалось, что они потеряют аптеку, но муж Дженис хранил очень много нелегальных наличных. Их продажа в «лицензионную коллекцию монет» принесла достаточно денег, чтобы покрыть долги Хопкинса и сохранить аптеку.

Однако Джейн оставила колледж. На ее обучении неблагоприятно сказалась инфляция, и Джейк со Стеллой больше не могли платить за учебу. Все ждали, что Джейн вернется домой, но она не вернулась. От нее пришло письмо, она писала, что нашла работу, хорошую работу с прекрасными перспективами.

Только спустя несколько месяцев выяснилось, что Джейн работает в политической организации «Слуги государства». Джейн прислала тонатип, где она была изображена в черной униформе с нашивками пожарника и с нарукавной повязкой. Джейк и Стелла почему-то не поставили тонатип на камин, где стояли тонатипы ее сестер.

Прибытие тонатипа Джейн совпало с тем временем, когда Алиса Мэй, как и все остальные, проводила много времени в размышлениях о «Слугах». Долгие годы казалось, что это вполне безобидная группировка. Просто еще одна правая, фанатичная, реакционная, псевдомилитаристская политическая организация с несколькими местами в Конгрессе и с парой очень незначительных консультантов при дворе.

Но к тому времени, когда Джейн присоединилась к этой партии, все переменилось. «Слуги» где-то нашли нового вождя. Этого человека называли Мастер. В газетах он выглядел достаточно ординарно — невысокий, со специфической бородкой, с длинной прядью волос на лбу и с вытаращенными глазами. Он был слегка похож на кинетокомика Харри Хоралонга, у которого была такая же выстриженная козлиная бородка, только Мастер не был таким забавным.

Мастер явно обладал харизмой, которую не мог уловить процесс тонатипирования или печать. Он постоянно ездил по стране и, где бы ни появлялся, всюду раскачивал местных политиков, важных деловых людей и большинство населения. Мэры оставляли свои партии и присоединялись к «Слугам». Нефтяные и танталовые бароны делали большие пожертвования партии. Профессора писали эссе, поддерживающие экономические теории Мастера. Толпы валили приветствовать нового лидера и едва ли не молились на него.

Везде, где росла популярность «Слуг», начинались убийства и поджоги. Противники «Слуг» погибали. Меньшинство подвергалось преследованиям, особенно «Первые люди» и последователи их ересей. Даже ортодоксальные храмы, чьи предсказатели не соглашались с судьбой, угодной «Слугам», сжигались дотла.

Ни оскорбления, ни побои, ни убийства, ни поджоги, ни изнасилования, совершенные во имя «Слуг», должным образом не расследовались. А если и расследовались, то дела никогда не доходили до суда или до императорского двора. Местная полиция предоставляла «Слугам» полную свободу вершить свои дела.

Император, теперь уже совсем старик, усевшийся на насесте во дворце в Вашингтоне, не делал ничего. Люди с тоской вспоминали о тех славных днях, когда он исполнял свои обязанности и охотился на медведей. Но это было очень давно, теперь он был слабоумным, а кронпринц почти всегда предавался лени и был дружелюбным шутом, который ни во что не вмешивался.

В Динилбарге Алиса Мэй была в значительной степени изолирована от всего, что происходило в стране. Но даже в этом маленьком, сонном городке она видела, как поднимаются «Слуги». Окна двух магазинов, которые принадлежали тем, кого «Слуги» называли «другие», а это были почти все, кто не был белым и регулярно не поклонялся «Слугам», были замазаны красной краской и потеряли большинство своих покупателей. В других городах владельцев магазинов избивали или мазали дегтем и обваливали в перьях, но в Динилбарге такого пока не случалось.

Люди, которых Алиса Мэй знала всю свою жизнь, говорили о международном заговоре «других» и о том, как это отражается на неудаче с банками, на неудаче с урожаем и на всех других бедствиях.

Осознание того, что происходит нечто действительно серьезное, пришло в дом Алисы Мэй в тот день, когда мимо прошел дядя Билл Кэйри не в зелено-синей форме начальника станции, а в черно-красной одежде «Слуг». Алиса Мэй выскочила на улицу спросить, что это с ним. Но когда она остановилась перед дядей, то увидела в его глазах странную пустоту. Это был не тот Билл Кэйри, которого она знала всю жизнь. Ее приемный дядя, которого она знала и любила, переменился, присущее его натуре человеколюбие утонуло где-то внутри и заменилось чем-то ужасным и отвратительным.

— Хвала Мастеру, — лязгнул Билл, когда Алиса Мэй посмотрела на него. Его рука пробралась к плечу, а затем рванулась через грудь, изобразив приветствие «Слуг».

Больше он ничего не сказал. Его странные глаза смотрели вдаль, и Алиса Мэй попятилась. Он прошел мимо, а она кинулась в сторону с ужасным приступом тошноты.

Позже она узнала, что накануне дядя был в столице государства, в Джаравак Сити. Вместе со множеством других людей из Динилбарга он побывал на выступлении Мастера и вернулся домой абсолютно преданным идее «Слуг».

Алиса Мэй попыталась поговорить о дяде Билле с Джейком и Стеллой, но они не пожелали ее слушать. Они боялись обсуждать «Слуг» и не хотели допускать даже мысли о том, что с Биллом произошло что-то дурное. Их рассуждения не заходили дальше того, что он просто движется по течению.

— Когда наступают трудные времена, люди начинают верить всему на свете, чтобы потом можно было кого-то обвинить, — сказал Джейк. — Билл Кэйри — хороший человек, но из-за инфляции он стал неплатежеспособным. Я подозреваю, что он просто хочет продержаться какое-то время на плаву, и Мастер каким-то образом вселил в него надежду.

— Надежду, связанную с ненавистью, — огрызнулась Алиса Мэй. От воспоминания о Билле в красно-черной униформе глубоко на дне желудка Алисы Мэй снова зашевелилась тошнота. Это было хуже, чем тонатип Джейн. Реальнее, ближе. Это было неправильно, неправильно, неправильно.

Стук в дверь прервал беседу. Джейк и Стелла обменялись испуганными взглядами. Алиса Мэй нахмурилась, разозлившись на то, что ее приемные родители боятся простого стука в дверь. Прежде они так никогда не вздрагивали. Она вихрем кинулась открывать дверь и так быстро пронеслась через холл, что задела и уронила на пол портрет прадеда. Стекло разбилось, и рама разломилась пополам.

Снаружи никого не было, но под дверью лежала записка. Алиса Мэй подняла ее, увидела изображение красно-черного горящего факела и кинулась в дом, поспешно захлопнув за собой дверь.

— Мастер приезжает в наш город! Сегодня днем! — воскликнула она, махнув бумажкой. — На специальном поезде. Он будет выступать на вокзале.

Она провела пальцем под последней строкой.

— Тут говорится: «Все должны присутствовать», — мрачно произнесла она.

— Нам лучше пойти, — пробормотала Стелла. И Джейк кивнул.

— Что? — закричала Алиса Мэй. — Он всего лишь политик. Оставайтесь дома.

Джейк потряс головой.

— Нет-нет. Я слышал, что случается с теми, кто не приходит на его выступления.

— Мой дедушка был владельцем гостиницы, — мягко сказала Стелла. Она посмотрела на пол и стала подбирать осколки стекла и смятый портрет. — Мы не должны давать им повода трогать нашу семью. Мы должны быть там.

— Я не пойду, — заявила Алиса Мэй.

— Ты пойдешь, потому что живешь в этом доме, — рявкнул Джейк, редко терявший самообладание. — Я не хочу рисковать нашими жизнями и средствами к существованию из-за фантазий глупой девчонки.

— Я не пойду, — повторила Алиса Мэй. Она чувствовала себя удивительно спокойной, несомненно, более спокойной, чем Джейк, чье лицо вспыхнуло внезапным жаром, или чем Стелла, которая стала бледной, как смерть.

— Тогда тебе лучше уйти совсем, — с яростью сказал Джейк. — Уходи и ищи своих настоящих родителей.

Когда он это сказал, Стелла заплакала и вцепилась в его руку, но не возразила.

Алиса Мэй смотрела на них, на людей, которых она считала родными. Ей казалось, что все это происходит в кинетоплее, и все они находятся в ловушке сценария. В словах Джейка прозвучало подчинение неизбежному, но при этом казалось, что он и сам удивляется, произнося такие слова, также, как удивляются Алиса Мэй и Стелла. Алиса Мэй видела в глубине его глаз ужас и стыд. Джейк уже испугался того, что сделал, испугался, куда завел его страх перед «Слугами».

— Я уложу вещи, — сказала Алиса Мэй. У нее в глазах стояли слезы, и потому голос ее прозвучал как-то тускло. Она понимала, что все это сказал не настоящий Джейк. Он был человеком робким. Он не понимал, что значит — быть храбрым, и от собственной трусости мог убежать только в гнев.

Алиса Мэй не стала укладывать вещи. Она зашла в свою комнату, чтобы взять пару сапог для верховой езды, и поднялась на чердак. Она открыла сундук, с облегчением вздохнув, когда ни ремни, ни замок не оказали сопротивления, взяла коробку с надписью ПАТРОНЫ, поставила ее на пол, а рядом положила револьверы в кобуре и патронташ.

Затем она сдернула с себя нижнее белье и надела белое платье. Оно оказалось точно по ней. За год, прошедший после первого его осмотра, она так выросла, что две верхние, незастегнутые пуговицы могли вызвать крушение мыслей большинства мальчиков, которых она знала, и некоторых мужчин.

У этого платья был высокий вырез, перед тем, как разлететься складками, оно обхватывало грудь и талию, и было лишь на дюйм ниже колен. Жилет тоже был выкроен так, чтобы подчеркнуть фигуру. Странно, жилет был кое-где расшит ниткой из скрученных светлых волос такого же оттенка, как и ее волосы.

Платье было холодным, будто оно попало сюда из ледника. Температура на улице заставляла ртуть в стареньком термометре у дверей кухни держаться на самом верху, и на чердаке было душно. А Алисе Мэй в этом платье было очень холодно.

Потом она пристегнула кобуру и перекинула через плечо ремень ружья.

Коробка с патронами открылась с легкостью. Она содержала дюжину меньших коробочек из голубой жести. Почему-то Алису Мэй не удивили описания, которые были на этикетках. На шести коробочках было написано «Кольт, 45 четырехрядный серебряный крест» и на других шести — «Винчестер, 44–40 серебряная нарезка».

Она открыла коробочку для кольта. Толстенькие медные патроны были уложены свинцовыми головками вверх, но на каждой крест-накрест были проведены серебряные линии. Это было настоящее серебро. Патроны 44–40 были все из серебра.

Алиса Мэй быстро зарядила оба револьвера, а потом и ружье и заполнила ячейки патронташа и теми, и другими патронами. Инстинкт подсказал ей, что надо положить обойму 45 серебряного креста слева от пряжки с орлом, а 44–40 — справа.

В сундуке оставалась еще одна вещь. Алиса Мэй взяла шкатулку для драгоценностей и открыла ее. Звезда совсем не блестела, но как только Алиса Мэй приколола ее на жилет, тут же засияла. Звезда тоже была тяжелой, тяжелее, чем казалась на первый взгляд.

Несколько секунд Алиса Мэй стояла совершенно неподвижно, она медленно дышала, привыкая к тяжести амуниции. С каждым вздохом свет звезды медленно тускнел, и знак стал просто куском светлого металла, отражающим солнце. Потом вдруг все осветилось. Револьверы, патронташ, звезда — и ее собственный дух.

Алиса Мэй закрыла сундук, села на него и натянула сапоги. Затем она подняла ружье и спустилась по приставной лестнице.

Внизу никого не было. Разбитое стекло и рама от портрета все еще валялись на полу, что было абсолютно нехарактерно для Стеллы.

Алиса Мэй вышла через черный ход и быстро пошла через улицу к дому дяди Билла. Другого дяди Билла, Билла Хугинера. Молочника. Она хотела поговорить с ним прежде, чем приступать к действиям.

На улице было необычно тихо. Дул горячий ветер, вздымая пыльных чертиков, которые крутились по краям дороги из гравия. На улице никого не было. Даже играющих детей. Никто не шел, не ехал, не скакал на лошади. Только шуршал горячий ветер, и раздавался негромкий стук сапог Алисы Мэй по гравию. До дома Билла Хугинера было сто ярдов по диагонали.

Она остановилась у частокола. На чуть приоткрытую калитку кто-то плеснул красную краску, краска была еще свежей и капала на землю. Руки Алисы Мэй сами легли на приклад ружья, и она толкнула калитку носком сапога.

Прохлада от платья распространялась по всему телу, но сейчас ей стало еще холоднее. Билл был потомком прихожан, которые каждое воскресенье исправно, из века в век посещали церковь, но сам он этого не делал. К таким людям «Слуги» испытывали особое отвращение.

В гостиной все было разломано. Все картины Билла, изображающие город и горожан, труды всей его жизни были смяты и валялись на полу.

А еще на полу была кровь. Много крови, темный океан у двери и озеро поменьше, ведущее в дальнюю часть дома. Кровавые отпечатки пальцев на двери кухни показывали, как кто-то, нет, не кто-то, подумала Алиса Мэй, а Билл, ее дядя Билл ухватился за дверь, чтобы хоть на что-то опереться.

Она переступила через обломки. Она осматривала кухню и вместе со взглядом переводила из угла в угол ствол ружья с узором из серебряных цветов. Палец ее плотно лежал на предохранителе у курка, в мгновении от выстрела, от смерти.

Дядя Билл был в кухне. Он сидел, прислонившись спиной к плите, лицо его было бледным, а на фоне желтой эмалированной дверцы духовки — почти прозрачным. Глаза — широко открытые и невероятно чистые, белок — белее молока, которое он развозил, но один голубой зрачок стал черным, как бабочка дяди Билла, которая с оборванной резинкой свисала ему на грудь.

Его открытый рот зиял бесформенной дырой. Алиса Мэй с ужасом поняла, что дяде вырезали язык.

Одежда Билла, обычно безукоризненно белая, стал черной от пропитавшей ее крови. Кровь все еще медленно капала в лужицу под ногами. Кто-то неуклюже нарисовал этой кровью символ «Слуг» на полу и написал два слова. Слова расплылись, и их невозможно было прочесть.

Алиса Мэй уставилась на убитого. В городе не было незнакомцев. Она должна знать убийц. Она поймет, кто это.

Люди, одетые в черно-красную униформу, выпив виски, становятся очень храбрыми. Она в деталях представляла себе картину убийства. Они, должно быть, множество раз прошли мимо дома, прежде чем постучали в дверь Билла. Возможно, в первые минуты они разговаривали с ним нормально, а потом втолкнули внутрь. Затем стали надвигаться на него, в то время как он, не понимая, что происходит, и не оказывая сопротивления, отступал назад.

Билл Хугинер умер от рук своих соседей, так и не поняв, что случилось.

Но Алиса Мэй точно знала, что происходит. Она ощущала это всем своим существом. Мастер был посланником дьявола, совратителем душ. «Слуги» были не слугами государства, а рабами какой-то ужасной, коварной отравы, которая изменяла их природу и позволяла совершать страшные преступления.

Алиса Мэй шагнула к кровавой луже. Ей эхом ответили другие шаги на дворе, за кухонной дверью.

Алиса Мэй, прислушиваясь, застыла на месте. Открылась дверь. Вошел мужчина. На нем был черный плащ «Слуг», накинутый на халат. На плаще она заметила брызги крови. Кровь была и на его руках. Это был Эверетт Кэйл, помощник мясника. Как-то он принес букет Джейн Хопкинс и дал Алисе Мэй один бархатец из этого букета.

Звезда Алисы Мэй стала разгораться, и Эверетт поднял голову. Он увидел девушку, звезду, поднятое ружье. Его рука дернулась к ножу, качавшемуся в ножнах на боку.

В тесном пространстве кухни выстрел прозвучал очень громко, но Алиса Мэй даже не вздрогнула. Она так быстро выстрелила, что звук, казалось, отстал от движения рук. Тогда она повторила выстрел, и человек вывалился спиной в открытую дверь. Он был мертв уже после первой пули.

Когда Алиса Мэй вышла на улицу, ее встретили крики и возгласы удивления. Во дворе стояли три человека и смотрели на мертвого мясника. Они несли в дом Билла три бутылки темного пива и выронили эти бутылки, когда в дверном проеме появилась Алиса Мэй с поднятым ружьем.

Они были вооружены тоненькими, новенькими автоматическими пистолетами, которые уютно устроились в кобурах, висящих на черных плащах. Никто из них даже не успел вынуть оружие. Секунда — и они упали на землю, их кровь смешивалась с темным, пенящимся пивом, их агония проходила на постели из осколков разбитых бутылок.

Алиса Мэй спокойно смотрела на них из странного и страшного места своего сознания. Она была с ними знакома, но не испытывала никаких угрызений совести. Мясник, булочник и рудокоп. Все жители этого города.

Ее руки совершили убийство. Ее руки и ее ружье. И теперь те же самые руки перезаряжали ружье, брали пули из патронташа и с аппетитным щелчком вкладывали их в барабан.

Где-то между открытой парадной дверью дома Билла и входом в кухню Алиса Мэй превратилась в наблюдателя, который поселился внутри ее собственного тела. Но ее это не пугало. Она чувствовала, что делает все правильно и отвечает за свои действия. Она — не зомби. Она в состоянии решить, куда идти дальше, а ее тело и оружие должны помочь ей сделать то, что нужно.

Она обогнула все еще дергающиеся в агонии тела и вышла за ворота, на пустую, пыльную улицу, под жестокий, горячий ветер.

Уже давно должна была собраться толпа желающих узнать, что это за выстрелы. Должны были появиться на одинаковых серых лошадях двое городских полицейских. Но на улице была только Алиса Мэй.

Она пошла к станции. Гравий хрустел под ее сапогами. Никогда прежде она не слышала такого ясного и громкого звука.

Ветер переменил направление и теперь дул прямо в лицо, он был еще сильнее и жарче, чем раньше. Поднималась пыль, тяжелая пыль, которая при порывах ветра прихватывала и куски земли. Но ни один комок не ударил Алису Мэй, и пыль не попадала ей в глаза. Ее белое платье словно отражало пыль, ветер будто обходил ее стороной, потоки грязи и камней пролетали мимо, не задевая.

Слева открылась дверь, и Алиса Мэй повернула голову, держа палец на курке. Из двери высунулся человек. Старый мистер Лэккер, в своем лучшем костюме и с флагом «Слуг государства» в трясущейся руке. В левой руке.

— Оставаться дома! — приказала Алиса Мэй. Голос ее прозвучал громче, чем она ожидала. Звук этот легко прорезал ветер.

Лэккер сделал еще один шаг и поднял флаг.

— Оставаться дома!

Еще один шаг. Еще одно движение флагом. Затем Лэккер полез в пиджак и вытащил оттуда крошечный карманный пистолет, древний, из тусклой меди.

Алиса Мэй нажала на курок и пошла дальше, а из-под лацкана пиджака старика Лэккера забил фонтан крови.

По дороге Алиса Мэй перезарядила ружье. Она не хотела убивать мистера Лэккера. Он был старым, безобидным, безопасным. Он не мог бы ударить ее, даже если бы она стояла рядом с ним.

Но ее руки и ружье были с ней не согласны.

Алиса Мэй знала, куда идти. На железнодорожную станцию, куда через час прибудет Мастер. Она должна пойти туда и убить его.

Неразумно было идти по главной улице, поэтому Алиса Мэй пошла через поле за школой. С холма, поднимавшегося за полем, она увидела станцию и железнодорожные пути.

Специальный поезд уже стоял у платформы. Паровоз, тендер и единственный личный вагон, покрашенный черным и красным. На паровозе был прикреплен щит. Щит с ярко горящим факелом «Слуг». Поезд, должно быть, пятился всю дорогу от Джаравак Сити, поскольку балкон в конце личного вагона был обращен на поворотный круг в конце главной улицы.

На поворотном круге собралось очень много народу. Люди пришли пораньше, чтобы их не отметили как опоздавших или не желающих поддерживать «Слуг». Здесь было все население города, многие — в красно-черной униформе и с флагами.

Алиса Мэй спустилась с холма и пошла между железнодорожными путями.

Все внимание собравшихся было направлено на единственный вагон поезда, но Мастер еще не появлялся. Толпа выкрикивала приветствия, и городской оркестр играл какую-то мелодию.

Алиса Мэй перешла линию и, согнувшись, пробралась к паровозу. Вниз как раз спустился машинист. На нем были джинсовый халат, черная шапка и красная повязка «Слуг».

Руки Алисы Мэй зашевелились. Приклад ружья дал отдачу, и машинист упал на рельсы. Какое-то время он еще ползал, пытаясь подняться, а Алиса Мэй спокойно дожидалась следующего всплеска выкриков толпы, усиленных шумом барабанов и медных труб. А когда дождалась, то еще раз выстрелила в голову машиниста.

«Я — убийца, — думала она. — Лучше бы они не появлялись у меня на пути».

Алиса Мэй поднялась на балкон личного вагона. Она попыталась заглянуть внутрь, но окно было из дымчатого стекла. Алиса подергала дверь, убедилась, что она не заперта и открыла ее левой рукой, держа наготове ружье.

Она думала, что попадет в маленькую, но богато меблированную комнату. А то, что она увидела, оказалось невероятно длинным коридором, конец которого терялся из виду.

Толпа вдруг замолчала.

Алиса Мэй вошла в коридор и закрыла за собой дверь.

В коридоре сразу стало темно, но путь освещала ее ярко разгоревшаяся звезда. Полированное дерево, металлические детали и несколько ступенек к двери в купе.

Она продолжала как можно спокойнее идти по коридору. При каждом шаге она слышала какой-то звук и, застывая на мгновение, прикладывала палец к курку. Но звуки шли из-за закрытых дверей купе, и это были звуки моря, или ветра, или льющегося дождя.

Коридор все еще тянулся, и Алиса Мэй пошла быстрее, а затем побежала. Она должна была оказаться в конце длинного коридора прежде, чем Мастер закончит говорить, прежде, чем его яд проникнет в сердца ее приемных родителей, в сердца всех, кого она знала.

Быстрее и быстрее, сапоги грохочут, дыхание прерывается, но ей все еще холодно. Ей казалось, что она наваливается на какую-то преграду, что преграда эта в любой момент сломается, и она вырвется на свободу из этого длинного коридора.

Преграда сломалась. Алиса Мэй ворвалась в курительную комнату, полную «Слуг», в длинную комнату, набитую черно-красной униформой.

Руки Алисы Мэй начали стрелять еще до того, как она поняла, где находится. Ей показалось, что патроны кончились за одну секунду, но каждая пуля попала в цель. «Слуги» валились на стулья, скрючивались на полу, ныряли в укрытия, хватались за оружие.

Алиса Мэй отбросила в сторону ружье и вытащила револьвер, ее движения были такими быстрыми, что «Слугам» показалось, будто ружье в ее руках само превратилось в револьвер. Выстрелы следовали один за другим с ужасающей скоростью.

Алиса Мэй вытащила другой револьвер, ее левая и правая руки действовали совершенно синхронно. Но слева уже не в кого было стрелять. Дым от выстрелов смешался с сигаретным и сигарным дымом и крутился у вращающихся вентиляторов под потолком. Слуги откашливались последним кровавым кашлем, и их предсмертные крики уносились прочь вместе с дымом.

«Так вот что подразумевается под словом склеп», — думала Алиса Мэй, когда оглядывала комнату, спокойно наблюдая откуда-то из глубины своего существа за последними содроганиями и конвульсиями умирающих людей.

Ее руки — нет, не ее руки, потому что ее-то руки, наверняка, должны были бы трястись — перезаряжали револьверы. Затем они подняли ружье и перезарядили и его.

Открылась дверь курительной комнаты. Алиса Мэй уловила быстрый взгляд Мастера, уловила несколько слов в его крике, который звучал почти как пронзительный визг.

Ее ружье поднялось, когда в комнату вошла молодая женщина в черно-красном.

Это была Джейн. Алиса Мэй понимала, что это Джейн, и все-таки ее палец прижался к курку.

— Привет, Алиса Мэй, — сказала Джейн. Она не взглянула на убитых и не подумала отступить назад из-за моря крови на полу. — Мастер сказал, чтобы ты шла к нему. Я смогу тебя остановить, сказал он, потому что ты не выстрелишь в свою сестру.

Она улыбнулась и взяла со стола револьвер. Его предыдущий владелец сполз вниз, оставив на спинке стула влажный след крови.

Палец Алисы Мэй нажал на курок, она выстрелила в Джейн. Только последнее, отчаянное усилие воли отвело ее выстрел от груди сестры на правую руку.

— Мастер всегда прав, — сказала Джейн.

— Нет, — сказала Алиса Мэй, когда Джейн шагнула вперед и взяла левой рукой другой револьвер. — Мастер ошибся, Джейн. Я застрелю тебя. Я снова буду в тебя стрелять. Я… я ничего… не могу поделать с этим. Не…

— Мастер всегда прав, — повторила Джейн со спокойной уверенностью. И подняла пистолет.

В этот раз Алиса Мэй оказалась недостаточно сильной, чтобы проявить сопротивление безжалостному ружью. Его ствол упрямо направился к точке на груди Джейн и не отвернулся в сторону.

Выстрел, показалось, прозвучал громче, чем другие. Джейн рухнула на колени. Она умерла раньше, чем упала на груду трупов.

Алиса Мэй опустилась на колени около Джейн. Слезы скатывались с ее платья, как дождь со стекла. Белая ткань не покрывалась пятнами. Она отбрасывала в сторону кровь, как отбрасывала на улице пыль и грязь.

— И ничего не случается в Динилбарге, — прошептала Алиса Мэй мертвой сестре.

Она встала и открыла дверь на балкон. К собравшейся толпе и к Мастеру.

Он закричал, когда она вышла наружу, поднял руки над головой и ударил по перилам балкона так сильно, что перила задрожали.

Алиса Мэй не услышала, что он сказал. Она навела ружье на его затылок и нажала на курок.

Результатом был сухой, жалкий щелчок. Алиса Мэй привела в действие рычаг, пулю выбросило, медь звякнула и покатилась с балкона на рельсы внизу. Она снова взвела курок и снова безрезультатно. Мастер перестал говорить и повернулся к ней лицом.

Звезда на груди Алисы Мэй вспыхнула ярким светом.

Вблизи Мастер выглядел совсем смешным. Он казался маленьким, нелепым человечком. До тех пор, пока вы не встретились с ним взглядом.

Алисе Мэй захотелось отвернуться. Его глаза казались бесконечным коридором, который вел в вакуум.

— Значит, ты убила свою сестру, — сказал Мастер. Его голос звучал почти как мурлыканье, визг и крик куда-то исчезли. Несомненно, все стоявшие у поезда слышали его. — Ты убила Джейн Элизабет Сьюки Хопкинс. Ты убила Эверетта Кэйла, Джима Башби, Роско О'Фална, Хьюберта Дженкса и старика Лэккера. Ты убила моих людей в поезде. Ты убила целый город, чтобы заполучить меня, да?

Алиса Мэй не отвечала, хотя слышала, как толпа зашевелилась и охнула. Она бросила ружье и потянула револьвер. Он плотно сидел в кобуре. Алиса Мэй попыталась вытащить другой револьвер, но он тоже будто прилип к коже.

— Не так-то легко, а? — прошептал Мастер, наклонившись, чтобы говорить только с ней. Его дыхание было таким же, как воздух в комнате, из которой она только что вышла. Оно пахло кровью и ужасом. — Знаешь, между тобой и мной установлены определенные правила. Тебе не удастся выстрелить. И, какими бы быстрыми ни были твои движения, ты не сможешь сравняться со мной в скорости действия. Все окажется напрасным. Все смерти. Вся кровь на твоих руках.

Алиса Мэй шагнула назад. Она не отваживалась посмотреть на толпу. Вместо этого она смотрела на свои руки.

— Послушай, ты можешь сдаться, — прошептал Мастер. — Займешь место своей сестры в моем окружении. Даже в моей постели. Знаешь, ей это нравилось. Тебе тоже понравилось бы.

Мастер облизал губы. Алиса Мэй не смотрела на его длинный, остроконечный, жесткий язык. Она разглядывала свои руки.

Он чуть попятился, все еще нашептывая:

— Нет? Это твой последний шанс, Алиса Мэй. Присоединяйся ко мне и все обернется наилучшим образом. Никто не будет обвинять тебя в убийстве Джейн и других, а то, что я дам тебе…

Его руки затрепетали. Алиса Мэй вытянула револьвер…

Они выстрелили одновременно. Алиса Мэй даже не поняла, откуда у него появилась винтовка. Она почувствовала, как что-то сильно ударило ее в грудь, и повалилась назад, на перила балкона. Но она направила свой револьвер точно в цель, и ее левая рука нажала на курок один… два… три… четыре… пять раз.

И барабан опустел. Алиса Мэй позволила револьверу упасть и, схватившись за грудь, упала сама. Она не могла дышать. Сердце быстро колотилось, понимая, что идут последние секунды жизни.

Что-то упало ей в руку. Это что-то было горячим, покоробившимся от жара. Она тупо смотрела на свою ладонь. Конечно, она видела, что это пуля, странно деформированная, будто и не пуля, а мертвенно-бледный камень.

Алиса Мэй посмотрела на свою грудь. Но крови на платье не было, ее жилет был чистым, лишь с маленькой круглой дырочкой на правом боку, точно на уровне помутневшей серебряной звезды, приколотой слева. Алиса Мэй осторожно коснулась дырочки. Но ее пальцы почувствовали только скрученные волосы. Под жилетом не было дырки, не было и крови.

Алиса Мэй села. Мастер лежал на спине у дальней стороны балкона. Теперь он выглядел просто маленьким, мертвым человеком. Страх, который испытывала перед ним Алиса Мэй, ушел.

Она подползла к нему поближе, но не успела дотронуться до него, как его плоть начала дрожать и расползаться, цвет лица поменялся с редисочно-красного на тускло-серебристый. Затем тело Мастера начало расплавляться и превращаться в ртуть. Жидкость выплескивалась из его одежды и текла в дырочки на полу, в углу балкона. Вскоре от Мастера не осталось ничего, кроме маленького автоматического пистолета, кучи тряпья и пары пустых сапог.

Алиса Мэй оглянулась на толпу. Все уже набились в вагон. Люди снимали с себя униформу «Слуг». А другие просто уходили. У всех были опущены головы, и никто не произнес ни слова. Алиса Мэй стояла, прижав руки к ребрам, чтобы унять боль. Она высматривала среди толпы своих приемных родителей и дядю Билла.

Она нашла их, но, как и все остальные, они не смотрели в ее сторону. Они повернулись к ней спиной, и их глаза упорно смотрели на город. Джейк и Стелла, крепко держась друг за друга, направились к главной улице. Дядя Билл бочком ходил по платформе. В какой-то момент Алиса Мэй подумала, что он все-таки решится посмотреть на нее. Но он так и не посмотрел.

Четвертая девочка Хопкинсов, как и третья, умерла в Динилбарге.

Алиса Мэй равнодушно подняла ружье и револьвер и перезарядила их. Патронташ был почти пустым.

Ее удивило, что паровоз свистнул. Он, казалось, только и ждал, чтобы двинуться по рельсам.

Поезд дернулся. Над ним поднялся дымок, и тут же завизжали колеса. Алиса Мэй открыла балконную дверь и вошла в вагон. Курительная комната исчезла, забрав с собой Джейн и все мертвые тела. Перед Алисой Мэй снова был длинный коридор, а у ног стоял ее сундук.

Алиса Мэй ухватилась за край сундука, открыла дверь купе и втащила сундук внутрь.

За медленно отбывающим поездом наблюдал с платформы начальник станции, дядя Билл. Поезд пошел по ветке, которой там прежде никогда не было, которая исчезла в глотке туннеля, растаявшем в воздухе. Растаял и ушедший в темноту личный вагон.

Билл утер слезы. Он оплакивал друга-тезку, оплакивал город, который потерял невинность, оплакивал почти дочку, которая заплатила высокую цену, чтобы спасти их всех.