За горным туманом

Глава 19

Сумерки взобрались от океана по утесам с пурпурным нетерпением, которое окрасило на стены Далкита в тускло-красный цвет. Хок, сидя в своем кабинете, смотрел, как ночь просачивается через открытые двери на западном конце.

Она стояла на краю утеса, не двигаясь, ее бархатная накидка беспокойно развевалась на ветру. О чем она думает, когда вслепую смотрит на море?

Он знал, о чем он думал — о том, что даже ветер пытается раздеть ее. Он истязал себя воспоминаниями о страстных розовых вершинках, которые венчали ее груди под шелком ее платья. Ее тело было создано для этого времени, чтобы носить облегающие шелка и роскошный бархат. Чтобы быть прекрасной женой Лэрда. Подругой гордого воина.

Что, к дьяволу, он собирается делать? Не может все идти так, как сейчас. Он пытался провоцировать ее, надеясь, что она разозлит его так, что он потеряет голову и накажет ее своим телом. Но снова и снова, когда он настаивал, она отвечала ему холодной вежливостью, и никто не сможет, черт подери, ничего сделать с таким вежливым ответом. Он отвернулся от двери и закрыл глаза, чтобы стереть преследующие воспоминания об образе своей жены.

Недели прошли с того дня у кузницы — недели, богатые хрупкими днями и нежными рассветами, рубиновыми ночами и летними штормами. И в эти проходящие дни, в эти драгоценности шотландского лета, были тысячи видов, которые он хотел разделить с ней.

Проклятие! Он ударил кулаком по столу, заставляя трепетать бумаги и двигаться статуэтки. Она его жена. У нее нет пути назад, туда, откуда она пришла! Когда она собирается примириться с этим и возьмет от этого все, что можно? Он даст ей все, что она захочет. Все, кроме того, чтобы оставить его. Этого не будет никогда.

Его существование имело все предпосылки позолоченного, живого ада и он не мог найти выхода.

Так же быстро, как он пришел к нему, его гнев испарился.

«Эдриен», — безмолвно выговорили его губы. — «Как мы зашли в этот тупик? Как я мог так все испортить?»

— Прогуляйся со мной, девушка, — тихо сказал он, и она повернулся на краю утеса, в захватывающем дух трепетании серебряного и кобальтово-голубого. Его цвета, цвета Дугласов. Неосознанно, казалось, но она часто носила их. Знала ли она, что она надевала одежду в ярких красках тартана Дугласов, и что никакое имя не обозначило бы ее с большей определенностью как его жену?

Он махнул рукой, отпуская охрану. Он должен украсть эти драгоценные моменты пребывания с ней наедине, перед тем как он уедет. После многих часов борьбы, он пришел к нескольким решениям. Прежде всего, он давно просрочил свою поездку в Устер, одно из его многих владений и причиняющее наибольшее беспокойство. Он не мог просто забросить свои имения из-за любовного идиотизма. Лэрд должен появляться время от времени и заниматься решением проблем крестьян.

Кроме того, здесь он не добился никакого прогресса. Если она выберет Адама в его отсутствие, то он сможет просто умереть внутри и снаружи притворяться, что он живет. Именно так он пережил свои первые тридцать с лишним лет. Каким же дураком он стал, если ожидал, что остальные годы будут другими?

— Лэрд Дуглас, — невыразительно сказала она.

В тишине они пошли по краю утеса, направляясь к лесу.

— Я уезжаю на некоторое время, — наконец сказал он, после того, как они вошли в лес.

Эдриен напряглась. Он говорит это серьезно?

— К-куда ты едешь? — И почему это так сильно беспокоит ее?

Он резко, глубоко вдохнул.

— Устер.

— Что в таком случае Устер?

— Одно из моих владений. Семнадцать поместий принадлежат Далкиту. Устер находится рядом с деревнями Дулут и Танаморисси, и они совсем неудержимы. Он представляли собой проблему, даже когда королевские войска занимали Далкит.

Когда королевские войска занимали Далкит.

Когда ее муж был королевской шлюхой.

За прошедшие недели жар гнева Эдриен охладел, оставив лишь острое сожаление. Хок большей частью избегал ее, за исключением редких случаев, когда он казалось пытался втянуть ее в борьбу по каким-то причинам. Она почти ожидала, что он запрет ее в его комнате, но после той ужасной ночи он осторожно удалился в свой кабинет возле моря.

Там он проводил каждую ночь — такой спокойный, такой красивый и такой одинокий.

— Хок? — осторожно начала она.

— Да?

— Что на самом деле делает королевская шлюха?

Хок застыл. Может ли это быть тем шансом, которого он ждал? Возможно, он может осмелиться надеяться, в конце концов. Его смех был полон горькой самоиронии.

— Ты на самом деле уверена, что ты желаешь это знать, прекрасная Эдриен?

Скрываясь за высоким дубом, Эсмеральда изучала светло-серебристую гриву Эдриен, серебристые глаза, сияющее лицо. Что Хок разглядел в этой тощей, бледной девчонке, чего он не мог найти в страстных объятиях Эсмеральды?

В первый раз за многие недели охрана покинула ее и эта сука разгуливала достаточно незащищенной для того, чтобы Эсмеральда могла ударить и убежать под прикрытием темного леса. Ее обожаемый Хок может страдать во время траура, но он найдет утешение и сладкую страсть в объятиях Эсмеральды как только утрясется земля на могиле его жены.

Она подняла стрелу дрожащей рукой. Нахмурившись, она воткнула край зубчатого наконечника в свою мясистую ладонь так, что кровь выступила на ее золотисто-коричневой коже. Она сделала гримасу от боли, но это успокоило ее нервы. В этот раз она не подведет себя. Эсмеральда тщательно выбирала оружие. Яд оказался слишком непредсказуемым — ее растянутый и перевязанный лук пошлет верно летящую стрелу, с силой, достаточной, чтобы вонзиться в плоть и кость на груди Эдриен.

Эсмеральда упала на колено и крепче натянула кожаный шнур. Она выровняла лук и взяла отсчет, когда Эдриен вышла на открытое место. Она почти заколебалась, когда увидела выражение на лице Хока, когда он смотрел на свою жену. Он любит Эдриен, так же как Эсмеральда будет любить его; с дикой, захватывающей, не признающей границ страстью. С осознанием этого, всякое сочувствие, которое Эсмеральда могла ощущать к Эдриен, испарилось. Она установила лук и прицелилась в грудь Эдриен. С тихим свистом стрела вылетела на свободу. Эсмеральда проглотила крик ужаса. В последнюю момент Хок повернулся, почти как если бы он увидел ее прячущейся в тени или почувствовал полет стрелы. Он переместился. Нет!

— Уф! — выдохнула Эдриен, когда Хок накрыл одной мощной рукой ее лицо и прижал ее к дереву.

Эдриен сражалась с его спиной, но он был неподвижен как гора. Неужели вот так он намеревается снова завоевать ее? После недель осторожной сдержанности, он привел ее в лес, чтобы изнасиловать?

— Уфф! — Он тихо, со свистом вдыхал воздух, и она сильнее толкнула его в спину. — Что ты делаешь, Хок? — требовательно спросила она, но он снова ничего не сказал.

Хок дрожал, борясь с болью, в то время как его глаза рассматривали деревья. Он чувствовал, что силы его убывали, он не мог поддаться слабости прямо сейчас. Только тогда, когда он найдет и остановит того, кто пытается убить его жену. Но кусты не шевелились. Противник, по какой-то причине, сбежал. Хок почувствовал, как волна облечения пробежала по его телу, когда кровь хлынула из его раны.

Когда он зашатался и рухнул к ногам Эдриен, она начала кричать не останавливаясь.

В тени Эсмеральда прижала кулак к своему рту. Она могла ощущать, как глаза Хока обыскивают то самое место, в котором она съежилась, но тень была слишком плотной, чтобы даже его глаза могли что-то разглядеть.

Он повернулся, и в профиль она могла видеть стрелу, все еще вибрировавшую от силы, с которой она летела, чуть выше его сердца. Она закрыла глаза и с трудом сглотнула. Она убила его! Стрела была с дьявольскими зазубринами и будет невозможно извлечь ее без того, чтобы не разорвать его грудную клетку. Она намеренно сделала так, что стрела причиняла даже больший вред при извлечении, чем тогда, когда она вонзалась в тело. Если она не убьет жертву при попадании в нее, стрела непременно сделает это при вытаскивании.

Эсмеральда легла на лесную землю и поползла через подлесок, до тех пор, пока не уверилась что она в безопасности. Затем она вскочила на ноги и побежала вслепую, забыв свой самострел на сырой лесной почве. Ветви хлестали ее по лицу. Крик зародился и застрял в ее горле. Эсмеральда проглотила горькое рыдание, перепрыгивая через упавшее бревно.

Рука высунулась с быстротой молнии и резко схватила ее. Адам притянул ее к себе, крепко схватив ее за шею.

— Где ты была, красивая шлюшка? — Его глаза блестели неестественно ярко.

Она тяжело дышала ему в лицо.

Адам с негодованием посмотрел на нее и жестоко встряхнул ее.

— Я спросил, где ты была?

Когда она снова не ответила, Адам скользнул рукой по ее шее вверх, к ее горлу и сжал его.

— Твоя жизнь ничего не значит для меня, цыганка. — Его глаза были такими же ледяными, как и его голос.

Запинаясь, Эсмеральда рассказала ему все, умоляя Адама спасти мужчину, которого она любила, использовать свои сверхъестественные силы и вернуть ему жизнь.

Итак, она знала кто он такой. Он не был удивлен. Цыгане были достаточно сведущими в древних обычаях.

— Если ты знаешь, кто я, цыганская шлюшка, то ты знаешь, что меня не волнуют твои желания — или чьи-то еще, в этом отношении. И меня определенно не заботит твой прекрасный Хок. В действительности, Хок именно тот сукин сын, из-за которого я прибыл сюда, чтобы уничтожить его.

Эсмеральда побледнела.

— Идем, — скомандовал он. И она знала, что он не имел в виду то, что было раньше. Уже нет.

Глава 20

— Что ты имеешь в виду, говоря, что он не хочет меня видеть? Я хочу увидеть его, так что пусти меня внутрь, — спорила Эдриен. — Если, конечно, он отдал тебе приказ, что он в особенности не хочет, чтобы я входила в его комнату, — спокойно добавила она. Хок никогда не сделал бы этого.

Гримм не сдвинулся с места.

— Он не мог! Ты не можешь быть серьезным! О-он… — она затихла в неопределенности. Хок не отказал бы. Ну, он пока не отказывал, но…

Упрямый Гримм, с мрачным взглядом, заслонял собой дверь.

Эдриен пристально посмотрела на него.

— Ты говоришь мне, что мне запрещено входить в комнату моего мужа?

— У меня есть приказ, миледи.

— Я его жена!

— Хорошо, может быть, если бы, черт возьми, вы прежде вели себя как его жена, он не лежал бы здесь! — Глаза Гримма сверкали от злости на его чеканном лице.

— О! — Эдриен отступила, пораженная его яростью.

— Я причинил своему другу серьезный вред. Я загадал ужасное желание, которое я от всего сердца забрал бы назад, если бы только мог. Но я не могу.

— Так это ты загадал это желание! — воскликнула Эдриен.

Не дрогнув, Гримм продолжил.

— И если бы я знал, какое ужасное желание я загадал, какими далеко идущими и болезненными будут последствия, я скорее лишил бы себя жизни. Я вовсе не капитан охраны. — Он сплюнул в отвращении на мощеный пол. — Я вовсе не благородный друг. Я — самый дрянной помет самого омерзительного животного. Я загадал ваше появление для своего лучшего друга, пусть боги простят меня! И теперь он лежит раненый стрелой, которая предназначалась вам!

Глаза Эдриен расширились на ее бледном лице.

— Я не настолько плоха, — прошептала она.

— Вы, миледи, железная дева, у которой нет сердца. Вы не принесли ему ничего, кроме боли, с тех пор, как появились. За все мои годы с Хоком, я никогда не видел такого страдания в его глазах и я не допущу этого даже еще на один день. Он забрался бы даже на небо и снял бы оттуда звезды, одну за другой, чтобы украсить ваш сверкающий лоб, и я говорил ему, что вы не достойны этого. Вы посмеялись над его романтическими чувствами, уклоняетесь от его свободно предлагаемой любви, вы презираете его самого. Не говорите мне, что вы не так плохи, Эдриен де Симон. Вы — самое худшее, что когда-либо случалось с этим человеком.

Эдриен закусила губу. У Гримма такой необъективный взгляд на вещи! Что же насчет тех несправедливостей, которые совершил Хок по отношению к ней? Он не виновата в этом!

— Он сжег мою королеву! Он украл мою свободу, и поймал меня здесь в ловушку.

— Потому что он заботится о вас и отказывается терять вас! Неужели это так ужасно? Он спас вам жизнь, закрыв вас своим телом. Он встал перед вами подобно самому надежному щиту и принял на себя стелу, предназначенную для вас. Я скажу, лучше бы он позволил ей попасть в вашу грудь. Это прекратило бы его страдания, и он не истекал бы кровью не внутри и не снаружи.

— Я не просила его спасать меня! — возразила она.

— В том-то и дело. Вам не нужно было просить его. Он отдал это сам. Так же, как он отдал бы вам все. Но вы осуждаете его, хотя вы ничего не знаете о могучем Хоке! Скажите мне, если бы вы увидели стрелу, летящую в него, вы бы пожертвовали своей жизнью ради него? Я вижу по вашим глазам, что нет. Я сожалею, что я загадал ваше появление, и на каждую звезду, каждой ночью в моей бесполезной жизни, я буду загадывать желание, чтобы исправить все зло, которое я сделал. Теперь уходите прочь с моих глаз. Хок не увидит вас сейчас. И возможно, никогда. И это пойдет ему на пользу. Возможно, время, проведенное вдали от вас, излечит его сразу от нескольких недугов.

Эдриен гордо подняла голову и встретила его горящий взгляд. Она отказывалась показывать боль, которая окружила ее сердце.

— Скажи ему, что я благодарна ему за защиту. Скажи ему, что я вернусь завтра и на следующий день, и на следующий, пока он не захочет видеть меня и не позволит мне поблагодарить его самой.

— Я не стану такого ему говорить, — категорично сказал Гримм. — Вы не годитесь для него, и я не буду обманывать его в ваших играх.

— Тогда скажи ему, по крайней мере, что я сожалею, — тихо сказала она. И она именно это имела в виду.

— У вас недостаточно человеческого сострадания чтобы ощущать сожаление, девушка. Ледяное сердце в огненном теле. Вы — худшая из всех женщин. Вы не приносите мужчине ничего, кроме маленького глотка сладости, за которым следует бочонок, полный горького осадка.

Эдриен ничего не сказала, перед тем как исчезла в темном коридоре.

— Где она? С ней все в порядке? Кто охраняет ее? — Хок беспокойно метался на кровати, отпихивая прочь покрывало.

— С ней все в порядке, Хок. Два охранника находятся у дверей в Павлинью комнату. Она спит. — Гримм беспокойно придвинул бутылку виски, которую целитель оставил на столе, затем налил щедрую порцию в свой стакан. Он резко переместился, чтобы встать у камина.

Хок с любопытством посмотрел на Гримма. Его верный друг казался необычно напряженным — вероятно, он винил себя за то, что его не было там, чтобы предотвратить нападение, решил Хок. Он внимательно изучил свою перевязанную руку.

— Он не спрашивала обо мне, Гримм?

Тишина длилась до тех пор, пока Хок неохотно не перевел свой взгляд со своей руки на суровый профиль Гримма. Когда Гримм наконец поднял взгляд от языков пламени, Хок вздрогнул от печали, которую он увидел на лице своего лучшего друга.

— Она даже не спросила, будет ли со мной все в порядке? Куда попала стрела? Хоть что-нибудь? — Хок пытался говорить спокойно, но его голос резко прервался.

— Мне жаль. — Гримм осушил свой стакан и ткнул горячие красные угли носком своего ботинка.

— Черт побери, эта девушка сделана изо льда!

— Отдыхай, Хок, — сказал Гримм в огонь. — Ты потерял много крови. Ты подошел очень близко к тому, чтобы умереть этой ночью. Если бы ты не поднял руку, защищая себя, стрела вонзилась бы тебе в сердце, а не просто пронзила тебе руку, пришпилив ее к груди.

Хок пожал плечами.

— Маленькая царапина на моей груди…

— Дьявол, дыра размером со сливу была проделана на ладони твоей руки! Старому целителю пришлось протащить стрелу через твою руку, чтобы вынуть ее. И ты сам слышал его. Если бы стрела попала тебе в грудь, куда и должна была, если бы тебе странным образом не повезло, он не смог бы ничего сделать, чтобы спасти тебя, настолько ужасно зазубренной она была. Ты будешь носить шрамы и боль в этой руке до конца жизни.

Хок мрачно вздохнул. Еще шрамы и еще боль. И что же? Она даже не потрудилась посмотреть, жив ли он. Она могла бы по крайней мере притвориться заинтересованной. Нанести короткий визит, чтобы поддержать иллюзию вежливости. Но нет. Она вероятно надеялась, что он умирает, и что убрав его с дороги она будет очень богатой женщиной. Лежала ли она уже сейчас в Павлиньей комнате, подсчитывая свое золото и блага?

— Даже ни одного вопроса, Гримм? — Хок изучал шелковистые волоски вокруг повязки, которые покрывали почти всю его руку.

— Ни единого.

Хок не стал спрашивать снова.

— Гримм, пакуй мою сумку. Отошли половину охраны и достаточно слуг, чтобы приготовить господский дом в Устере. Я уезжаю на рассвете. И хватит тыкать в этот проклятый огонь — в этой комнате и так уже чертовски жарко.

Гримм с грохотом прислонил кочергу к каменному очагу. Он чопорно отвернулся от огня и посмотрел в лицо Хоку.

— Ты едешь один?

— Я только что велел тебе собрать половину стражи.

— Я имею в виду, что насчет твоей жены?

Взгляд Хока снова упал на его руку. Он несколько мгновений изучал ее, затем взглянул вверх на Гримма и спокойно сказал:

— Я еду один. Если она даже не смогла побеспокоиться и убедиться в том, жив я или мертв, возможно, настало время прекратить попытки. По крайней мере, некоторое расстояние может помочь мне оценить мои перспективы.

Гримм сухо кивнул.

— Ты уверен, что ты сможешь путешествовать с такой раной?

— Ты знаешь, что я быстро восстанавливаюсь. Я остановлюсь в цыганском таборе и возьму немного ромашки и припарки из окопника, которые они используют…

— Но ты едешь верхом?

— Со мной будет все в порядке, Гримм. Ты не виноват. — Хок заметил горькую улыбку на лице Гримма. Его немного утешило осознание того, что его друг так верен ему, когда его собственная жена не смогла побеспокоиться и позаботиться о том, мертв он или жив.

— Ты настоящий друг, Гримм, — тихо сказал Хок. Он не был удивлен, когда Гримм поспешил покинуть комнату. За все те годы, что он знал его, похвалы всегда заставляли его чувствовать себя неудобно.

В массивной кровати Павлиньей комнаты беспокойно металась Эдриен, раздраженно бодрствующая. В этот момент она была совершенно уверена, что она никогда больше не уснет. Ее разум никогда не отвлечется от горькой, ледяной ясности, которая бушевала в ее мозге, перекрашивая каждое ее действие со дня прибытия в Далкит в совершенно другие цвета.

Хок и Гримм выехали верхом, как только рассвет забрезжил над богатыми полями Далкита. Удовлетворение волной поднялось внутри Хока, когда он осматривал свое поместье. Теперь, когда его годы королевской службы в конце концов закончились, он мог наконец-то увидеть нужды своих людей и стать Лэрдом, которым он был рожден. Теперь он хотел всего лишь одного — чтобы Эдриен по-настоящему стала ему женой в каждом смысле этого слова, чтобы помогла ему управлять Далкитом рядом с ним. Более всего он хотел увидеть их сыновей и дочерей, идущих по этой земле.

Хок проклял себя за то, что он такой безнадежный романтический дурак.

— Урожай на этот Самайн будет богатым, — заметил Гримм.

— Да, так и будет, Гримм. Адам. — Хок коротко кивнул кузнецу, который приближался, золотые поля раздвигались вокруг его темной фигуры.

— Ты выходишь из игры? Ты признаешь себя побежденным, ужасный Хок? — Адам с насмешкой посмотрел вверх.

— Не буди дьявола, кузнец, — коротко предостерег Гримм.

Адам рассмеялся.

— Сбейте с толку дьявола, и дьявол будет проклят. Я не боюсь дьявола, и не склоняюсь перед людьми. Кроме того, тебя это не касается, или по крайней мере, только слегка, — и определенно не в такой степени, в какой ты, оказывается, полагаешь. Ты безмерно переоценил себя, неотесанный Гримм. — Адам, улыбаясь, встретил взгляд Хока. — Не бойся, я позабочусь о ней в твое отсутствие.

— Я не позволю ему находиться рядом с ней, Хок. — поспешил успокоить его Гримм.

— Да, ты позволишь, Гримм, — спокойно сказал Хок. — Если она спросит про него, ты позволишь ему приблизиться к ней. Но ни при каких других обстоятельствах.

Адам самодовольно кивнул.

— И она спросит. Снова и снова своим хриплым, сладким голосом, который бывает у нее по утрам. И Гримм, ты можешь сказать ей, что у меня есть кофе от цыган для нее.

— Ты не скажешь ей этого! — отрезал Хок.

— Ты пытаешься ограничить мое общение с ней?

— Я не соглашался обеспечивать тебя посыльным! Но все же — что будет, то наверняка будет. Моя охрана присмотрит за ней, но я спрошу с тебя, если ей будет причинен вред.

— Ты отдаешь ее под мою защиту?

— Нет, но я призову тебя к ответу, если ей будет причинено зло.

— Я бы никогда не позволил причинить зло женщине, которая принадлежит мне — а она теперь принадлежит мне, глупый Хок.

— Только настолько, насколько она хочет принадлежать тебе, — тихо сказал Хок. И если она захочет, я убью вас обоих своими голыми руками и стану более спокойным по ночам, но мертвым внутри.

— Ты либо невозможно самоуверен, или невероятно глуп, ужасный Хок, — сказал с презрением кузнец. — Ты вернешься, чтобы найти безупречную Эдриен в моих руках. Она и так проводит большую часть дня со мной в твоих садах — а скоро она будет проводить это время в моей постели, — насмешливо сказал Адам.

Хок сжал челюсти, его тело напряглось от ярости.

— Она не спрашивала про тебя, Хок, — невыразительно напомнил Гримм, переминаясь с ноги на ногу.

— Она не спрашивала про него, капитан охраны? — весело спросил Адам. — Честный капитан, правдивый капитан?

Гримм вздрогнул, когда темный взгляд Адама остановился на нем.

— Да, — с трудом сказал он.

— Какую запутанную сеть мы плетем… — медленно протянул Адам, намек на улыбку появился на его блестящем лице.

— Что происходит между вами двумя? — спросил Хок.

— Этот кузнец — странный человек, — пробормотал Гримм.

— Я сказал бы тебе «Бог в помощь», но я полагаю, что Бог не допускает тесного общения, если вообще какого-то, с такими людьми как мы. Так что я попрощаюсь с тобой по-воински. И не бойся, я буду охранять прекрасную Эдриен, — пообещал кузнец, потрепав жеребца Хока по крестцу.

В глазах Хока промелькнула тень, когда он тронулся с места.

— Следи за ней, Гримм. Если будут еще попытки покушения на ее жизнь, пошли мне сообщение в Устер, — произнес он через плечо, уезжая прочь. Его охрана сможет сохранить ей жизнь, в этом он был уверен. Но теперь не будет ничего, что удержало бы ее от Адама.

В то время как Гримм смотрел на своего уезжающего друга, Адам изучал мужественного воина.

— Она не спрашивала про него? — тихо поддразнил он.

— Кто ты на самом деле, черт тебя побери? — зарычал Гримм.

Глава 21

— Попробуй налить еще немного кипящей воды, — предложила Лидия, и Тэвис повиновался.

Они оба посмотрели в кастрюлю. Лидия вздохнула.

— Ну, черт побери, и дьявол все это возьми!

— Миледи! Такие слова не для женщины вашего положения, скажу я вам, — упрекнул ее Тэвис.

— Определенно, оно не ведет себя так, как чай, не так ли, Тэвис?

— Нет, совсем нет, скажу вам, но все же это вовсе не причина, чтобы вы вели себя таким неподобающим для леди образом при этом.

Лидия фыркнула.

— Только ты, дорогой Тэвис, осмеливаешься критиковать мои манеры.

— Это потому, что обычно вы само совершенство, так что это совсем немного беспокоит меня, лишь когда вы взрываетесь.

— Хорошо, помешай это, Тэвис! Только не позволяй ему застояться.

Тэвис бросил на нее рассерженный взгляд, когда начал быстро мешать смесь.

— Эти талантливые руки были созданы для выделки самой лучшей кожи в Шотландии, а не для того, чтобы размешивать напиток для леди, скажу вам, — проворчал он.

Лидия улыбнулась его словам. Как он говорит о своих талантливых руках! Кто-то может подумать, что они сделаны из самого чистого золота, а не из плоти, костей и нескольких мозолей. Она на мгновение задумчиво посмотрела на него, пока он размешивал варево. Всегда преданный Тэвис рядом с ней. Ее утра и дни не были бы такими наполненными без него. Ее вечера, правда, она проводила свои вечера одна в течение стольких лет, что она едва ли замечала теперь это одиночество — или ей нравилось верить в это.

— Почему ты не женишься? — спросила она Тэвиса двадцать лет назад, когда он все еще был молодым человеком. Но он только улыбнулся, глядя вверх на нее, так как стоял на коленях рядом с чанами, где он замочил замшу, чтобы придать ей мягкость масла.

— У меня есть все, что мне нужно здесь, Лидия. — Он широко раскинул руки, как будто хотел заключить в объятия весь Далкит. — Почему ты хотела бы загнать меня в брак?

— Но разве ты не хочешь детей, Тэвис Мактарвит? — предположила она. — Сыновей, чтобы перенять твое кожевенное дело? Дочерей, чтобы лелеять их?

Он пожал плечами.

— Хок как сын для меня. Я не желал бы себе более отличного, прекрасного парня, скажу вам. И теперь у нас есть еще два малыша, бегающих вокруг, и вот… вы опять без мужа, Леди Лидия, — он постепенно замолчал, его сильные руки терли и сжимали кожу в соленом растворе.

— А вот какое отношение имеет к тебе то, что я осталась без мужа?

Тэвис поднял вверх голову и улыбнулся ей терпеливой и нежной улыбкой, которая иногда всплывала и задерживалась в е памяти, перед тем как она отходила ночью ко сну.

— Только то, что я всегда буду здесь для вас, Лидия. Вы всегда можете рассчитывать на кожевенника Тэвиса, и я повторю это еще тысячу раз. — Его глаза были спокойными и полны чем-то, что она не смогла распознать. Она уже потеряла двух мужей на двух войнах и милосердные святые знали, что всегда будет еще одна война.

Но Тэвис Мактарвит всегда возвращался. Покрытый шрамами и кровью, он всегда возвращался.

Возвращался, чтобы стоять рядом с ней в кухне, пока она высушивала свои травы и специи. Возвращался, чтобы то и дело помочь ей, когда она копалась в своей плодородной черной почве и высаживала розы.

Были времена, когда они оба стояли на коленях в грязи, их головы были так близко, что она ощущала трепет в своем животе. И были времена, когда она сидела у камина в кухне и просила его помочь ей расчесать свои длинные темные волосы. Он сначала вынимал шпильки, затем расправлял ее косы, одну прядь за другой.

— Ничего не происходит, Лидия, — голос Тэвиса разрушил ее задумчивую мечтательность и заставил вернуться обратно в настоящее.

Она резко одернула себя, возвращая мысли назад к ближайшей задаче. Кофе. Она хотела приготовить кофе для своей невестки.

— Может быть, они похожи на черные бобы или на сушеный горох, и их надо замачивать на ночь, — заволновалась она, потирая сзади шею. Все шло наперекосяк этим утром.

Лидия проснулась рано, думая о прекрасной девушке, которая так ослепила ее сына. Подумала о том, как ситуация должна выглядеть с ее точки зрения. Одно бедствие за другим обрушивалось с момента ее появления.

Вот почему она пошла в кладовую, чтобы добыть целый запас блестящих черных кофейных зерен, которых так жаждала ее невестка. Самое малое, что она может сделать, это найти чашку кофе для Эдриен этим утром, перед тем как она скажет ей, что Хок уехал в Устер на рассвете. Или еще хуже, новость, которую Тэвис разузнал всего лишь час назад: что Эсмеральда пыталась убить Эдриен, но теперь сама была мертва.

Так что это все свелось к тому, что она смотрела в кастрюлю, полную блестящих черных кофейных зерен, которые почти ничего не делали в кипящей воде.

— Может быть, мы должны размолоть зерна, Лидия, — сказал Тэвис, наклоняясь ближе. Так близко, что его губы были всего лишь в дюймах от ее губ, когда он сказал: — Что ты думаешь?

Лидия просияла.

— Тэвис, я думаю, что только ты мог догадаться. Возьми эту ступку и пестик, и давай сделаем это. Этим утром я действительно собираюсь сделать так, чтобы она начала свой день с кофе. — Оно ей понадобится.

— Это вышло из-под контроля, шут. Смертный умер, — отрезал Король Финнбеара.

— От руки своего народа. Не от моей, — пояснил Адам.

— Но если бы тебя не было там, этого бы не случилось. Ты рискованно близок к тому, чтобы разрушить все. Если Договор будет когда-либо нарушен, то это будет выбор моей Королевы, а не твой идиотский поступок.

— Вы тоже помогали составлять этот план, мой повелитель, — напомнил Адам. — Кроме того, я не навредил ни одному смертному. Я всего лишь намекнул цыганам, что я рассержен. Это они приняли меры.

— Ты умничаешь весьма аккуратно, но ты слишком близок к тому, чтобы разрушить мир, который мы сохраняли на протяжении двух тысячелетий. Это не было частью игры. Эта женщина должна отправиться обратно в свое время, — взмахнул рукой Король Финнбеара, перемещая ее.

Эдриен прогуливалась по саду, думая о преимуществах шестнадцатого века и о безмятежном счастье неиспорченной природы, когда это случилось. Она пережила ужасное ощущение падения, как если бы образовалась громадная воронка, и безжалостный водоворот утащил ее вниз. Когда она осознала, что ей знакомо это чувство, Эдриен открыла рот, чтобы закричать, но не смогла издать не звука. Она чувствовала себя точно так же как раз перед тем, как очутиться на коленях Комина; как если бы ее тело вытянулось в тонкую струну и рванулось на невозможной скорости через зияющую темноту.

Мучительное давление нарастало в ее голове, она обхватила ее обеими руками и пылко взмолилась: «О, Боже, только не снова, пожалуйста, не снова!»

Ощущение натяжения усилилось, пульсация в ее висках приводила к все возрастающей боли, и когда она уже заподозрила, что ее сейчас разорвет пополам, все прекратилось.

На мгновение она не смогла сконцентрировать свое зрение; смутные очертания мебели дрожали и колебались в серых тенях. Затем мир стал четким, и она задохнулась. Эдриен в шоке смотрела на колышущиеся занавески в своей собственной спальне.

Она потрясла головой, чтобы прояснить ее и застонала от волны боли, которую вызвало это маленькое движение.

— Спальня? — глухо пробормотала она. Эдриен в полном замешательстве посмотрела вокруг. Здесь была Лунная тень, которая изящно сидела на загроможденной кровати в обычной позе, маленькие лапки скромно сложены на деревянной спинке в ногах кровати, и которая смотрела на нее с таким же изумленным выражением на кошачьей мордочке. Ее золотисто-зеленые глаза округлились от удивления.

— Принцесса!

Эдриен добралась домой.

Адам быстро сделал восстанавливающий жест своей рукой и посмотрел на своего короля.

— Она останется.

Король Финнбеара так же быстро щелкнул пальцами.

— А я сказал, она возвращается!

Эдриен мигнула и сильно потрясла головой. Она опять в садах Далкита? Нет, она снова в своей спальне.

В этот раз, твердо решив взять в руки Луни, Эдриен прыгнула за ней, перепугав и без того озадаченную кошку. Спина Луни выгнулась как подкова, ее маленькие усы с негодованием ощетинились, и она спрыгнула с кровати и сбежала из комнаты на своих маленьких быстрых лапках.

Эдриен быстро последовала за ней. Если по какой-то причуде судьбы ей был дан второй шанс, она хотела всего одну вещь. Перенести Лунную тень назад в шестнадцатое столетие вместе с ней.

Адам также щелкнул пальцами.

— Не стоит менять свое мнение посередине дела. Вы согласились на это, мой Король. Это была не только моя идея.

Эдриен застонала. Она опять была в садах.

Это случилось еще три раза в быстрой последовательности, и каждый раз она безуспешно пыталась поймать Луни. Часть ее разума протестовала, заявляла, что этого просто не может быть, но другая часть признавала, что это если это есть, то ей, черт побери, лучше бы поймать свою драгоценную кошку.

В последний раз, она почти загнала сбитого с толку маленького котенка в угол кухни, когда Мария, ее бывшая домохозяйка, выбрала именно этот чтобы войти в комнату.

— Э-э-эта вы, ми-ис де Симон? — выдохнула Мария, сжимая дверной косяк.

Вздрогнув, Эдриен повернулась на ее голос.

Женщины в изумлении смотрели друг на друга. Тысяча вопросов и забот пронеслись в голове у Эдриен; сколько времени прошло? Жила ли ее экономка Мария сейчас в доме? Она взяла Луни под свою опеку? Но она не спросила, потому что не знала, сколько времени у нее осталось.

Почувствовав отсрочку, Лунная тень стрелой понеслась к двери. Эдриен рванулась за ней и внезапно обнаружила себя снова в саду, дрожа с головы до ног. Эдриен громко застонала.

Она почти схватила ее! Только один раз, прошептала она. Пошлите меня назад еще один раз.

Ничего не произошло.

Эдриен упала на каменную скамью, чтобы дать отдохнуть своим дрожащим ногам и сделать несколько глубоких вдохов.

Из всех ужасных вещей ей пришлось пережить первую уже утром. Это было хуже, чем когда целый день все валится из рук. Это было новым оскорблением в день без кофе.

Она сидела без движения и снова в надежде ждала.

Ничего. Она все еще в садах.

Она вздрогнула. Это было ужасно, то, что ее перебрасывало подобным образом, но по крайней мере теперь она знала, что с Луни все в порядке и что Мария очевидно не ждала слишком долго, перед тем как переехать в большой дом из своей комнаты над гаражом. И хотя голова Эдриен все еще болела от перемещений назад и вперед, ее утешало знание того, что ее Луни не стала маленьким скелетом, бродящим по пустому дому.

— Я твой Король. Ты подчинишься мне, шут.

— Я нашел женщину, следовательно, можно сказать, что я начал эту игру, мой повелитель. Позволь мне закончить ее.

Король Финнбеара заколебался, и Адам сыграл на его нерешительности.

— Мой Король, она снова и снова отвергает мужчину, который доставлял удовольствие нашей Королеве. Она унижает его.

Король обдумывал это в течение минуты. Он забирает душу у женщины, мечтательно сказала его Эобил. Он никогда не видел такого выражения на лице Эобил за все века, проведенные вместе, кроме тех случаев, когда он сам доводил ее до этого.

Ярость вскипела в венах у Короля. Он не хотел выходить из игры не более, чем этого хотел Адам — он наблюдал и смаковал каждый момент страданий Хока.

Финнбеара внимательно изучил шута.

— Ты клянешься уважать Договор?

— Конечно, мой повелитель, — легко солгал Адам.

«Смертный доставлял удовольствие моей Королеве», — подумал Король.

— Она остается, — решительно сказал он и исчез.

Глава 22

— Добро пожаловать, милорд. — Приветствие Рушки звучало достаточно любезным, но Хок почувствовал странное отсутствие тепла в нем. Черные круги отметили оливковую кожу под усталыми глазами старика, и они покраснели, или от сидения слишком близко к дымному костру, или от рыданий. И Хок знал, что Рушка не плакал.

Хок стоял молча, пока мужчина приглаживал мозолистой рукой свои черные волосы. Они были обильно пронизаны серыми и белыми полосами, его морщинистое лицо было привлекательным, но не менее отмеченным временем. Рассеянно, мужчина начал заплетать в косичку свои длинные волосы, уставившись в затухающие угли, в то время как утро полностью наступило в долине.

Гора Брахир возвышалась над этой долиной, ее контур был туманно-голубым и пурпурным на фоне бледного неба. Хок опустился на сиденье поверх одного из больших камней возле кругового костра и сидел в молчании, это была именно та черта его характера, которая расположила к нему это племя цыган.

Появилась женщина и поставила две дымящихся чашки, перед тем как оставить двух мужчин сидеть в компанейской тишине.

Старый цыган задумчиво отпил своего напитка, и только когда он закончил пить его, он снова взглянул на Хока.

— Вы не любите наш кофе? — спросил он, заметив, что Хок не прикоснулся к своему напитку.

Хок мигнул.

— Кофе? — Он посмотрел в чашку. Жидкость была густой, четной и дымящейся. Запах был горький, но привлекательный. Он сделал глоток. — Это вкусно, — в задумчивости заявил он. С добавлением корицы, и покрытый взбитыми сливками, этот напиток будет восхитительным. Не удивительно, что он ей нравится.

— Это девушка, не так ли? — Слабая улыбка появилась на лице старика.

— Ты всегда видишь меня прямо таки насквозь, Рушка, мой друг.

— Я слышал, что ты женился.

Хок пронизывающе посмотрел на своего старого друга.

— Почему вы не пришли, Рушка? Когда она заболела, я послал за вами.

— Нам сказали, что это был каллаброн. У нас нет лечения от такого яда, — сказал старик. Рушка переместил свой взгляд в сторону от настойчивого взгляда Хока.

— Я думал, что вы придете, даже если только для того, чтобы сказать мне это, Рушка.

Старик свободно взмахнул рукой.

— Это была бы впустую потраченная поездка. Кроме того, я был уверен, что у вас были более важные вещи, которым нужно было противостоять. После всего, она вылечилась, и все хорошо, что хорошо кончается, так?

Хок моргнул. Он никогда не видел, что его друг вел себя так странно. Обычно Рушка был учтивым и дружелюбным. Но сегодня тяжесть в воздухе была настолько ощутима, что даже дыхание, казалось, давалось с трудом.

И Рушка почти не говорил. Это само по себе было странным.

Хок потягивал кофе, его глаза задержались на процессии людей в дальнем конце долины. Если он хочет получить ответы, он просто должен задавать тут и там свои вопросы.

— Почему вы переместились сюда, Рушка? Вы разбивали лагерь на моем северном поле рядом с рябинами в течение многих лет.

Взгляд Рушки проследил за взглядом Хока и горечь наполнила его карие глаза.

— Ты пришел к Зельди? — внезапно спросил Рушка.

«Я не могу обручиться с Зельди», — сказал Хок этому человеку десять лет назад, когда он был обязан служить своему королю. Цыгане желали породниться и предложили свою самую красивую молодую женщину. Он объяснил, что это просто невозможно для него, жениться вот так, и в то время как Рушка понял это, то Эсмеральда не смогла. Зельди, как она называли ее, была в таком бешенстве от его отказа, что она быстро начала спать с одним мужчиной за другим, шокировав даже собственный либеральный народ. Цыгане не ценили девственность — жизнь слишком коротка для любого вида воздержания, что было одной из причин, по которой эти люди так интриговали его, когда он был молод. Ему было десять лет, когда он тайно увидел смуглую девочку-цыганку с бутонами грудей и розовыми сосками, которая занималась любовью с мужчиной. Два лета спустя она пришла к нему, сказав что настала его очередь. Ах, каким вещам он научился от этих людей.

— Мои пути с Эсмеральдой разошлись.

Стрик кивнул.

— Она сказала то же самое. — Рушка плюнул в пыль у его ног. — Затем она связалась с ним.

— С кем? — спросил Хок, зная, какой он получит ответ.

— Мы не называем его по имени. Он занят на вашей земле тем, что обрабатывает металл.

— Кто он? — настаивал Хок.

— Ты знаешь мужчину, которого я имею в виду.

— Да, но кто он на самом деле?

Рушка потер свой лоб утомленной рукой.

Да, с удивлением осознал Хок, Рушка определенно плакал.

— Есть ситуации, в которых даже цыгане не станут участвовать, не важно, сколько золота пообещать им за их услуги. Эсмеральда не всегда была мудрой. Мой народ приносит извинения, милорд, — тихо сказал Рушка.

Неужели весь мир сошел с ума? Удивлялся Хок, пока осушал до конца свой кофе. То, что сказал Рушка, совершенно не имело смысла. Внезапно его старый друг поднялся и обернулся, чтобы видеть поток цыган, движущийся вниз по долине.

— Что происходит, Рушка? — спросил Хок, рассматривая странную процессию. Это было похоже на какой-то цыганский ритуал, но если это было так, то Хок никогда не видел такого.

— Эсмеральда умерла. Она уходит в море.

Хок вскочил на ноги.

— Море! Это смерть для брудскар[23]. Для тех, кто предал свой народ!

— Так она и поступила.

— Но она была твоей дочерью, Рушка. Почему?

Плечи старика поникли, и Хок мог видеть боль в каждой линии его тела.

— Она три раза пыталась убить вашу леди, — наконец сказал он.

Хок был ошеломлен.

— Эсмеральда?

— Трижды. Стрелой и арбалетом. Рана, которую вы носите на руке, это наша заслуга. Если вы запретите нам появляться на ваших землях, мы никогда больше не омрачим ваших полей. Мы предали ваше гостеприимство и высмеяли вашу добрую волю.

Эсмеральда. Это вполне в ее духе. Но все же он не мог заставить уравновешенного, сострадательного и мудрого Рушку нести ответственность за ее действия. Нет, ни его, ни любого их цыган.

— Я никогда не буду стремиться запрещать вам появляться на моих землях; вы всегда можете свободно приезжать в Далкит-на-море. Ее позор — не ваш, Рушка.

— Ах, но это так. Она думала, что если твоя новобрачная умрет, ты будешь свободен, чтобы жениться на ней. Она была странная, хотя она была моей дочерью. Были случаи, когда даже я удивлялся темным вещам, которые были у нее на сердце. Но он привел ее к нам прошлой ночью, и при луне она призналась. У нас не было выбора, кроме как поступить с честью, которую мы должны отдать всем… вовлеченным сторонам.

И теперь процессия двигалась к морю, и каждый мужчина, женщина и ребенок несли белые рябиновые кресты, вырезанные и перевязанные и украшенные блестящими голубыми рунами.

— Что это за вид крестов, Рушка? — спросил Хок. За все свое время, проведенное с этими людьми, он никогда раньше не видел таких.

Рушка застыл.

— Один из наших ритуалов при такой смерти.

— Рушка…

— Я беспокоюсь о вас, как о родном, Хок. — отрывисто сказал Рушка.

Хок стоял в ошеломленном молчании. Рушка редко говорил о своих чувствах.

— Многие годы вы открывал свои двери для моего народа. Вы делали это со щедростью, принимали нас с достоинством и не выказывали осуждения, даже при том, что наши обычаи отличны от ваших. Вы праздновали с нами и позволяли нам быть теми, кто мы есть. — Рушка сделал паузу и слабо улыбнулся. — Вы — редкий человек, Хок. По этой причине я должен сказать все это, и рискнуть проклятием для моего народа. Остерегайтесь. Завеса тонка и время и место слишком близки здесь. Остерегайтесь, потому что кажется, что вы каким-то образом окажитесь посредине всего этого. Оберегайте с большой заботой тех, кого вы любите, и что бы вы не делали, не оставляйте их одних надолго. Безопаснее действовать сообща, когда это нависло над нами…

— Когда что нависло над нами, Рушка? Будь определеннее! Как я могу сражаться с чем-то, чего я не понимаю?

— Я не могу сказать больше, мой друг. Только это: до праздника Благословенных Усопших, находитесь ближе, как можно ближе к тем, кого вы любите. И далеко, как можно дальше от тех, кому вы не доверяете.

— Нет. — Рушка поднял руку, чтобы остановить Хока, как только он открыл рот, чтобы потребовать более полного ответа. — Если вы беспокоитесь о моем народе, вы не навестите нас больше до того, как мы не будем праздновать священный Самайн. Ох, — добавил Рушка, почти машинально, — старая женщина просила сказать вам, что черная королева — не то, чем она казалась. Это имеет какое-то значение для вас?

Единственная черная королева, о которой он вспомнил, была теперь рассыпанной золой в кузнице. Хок покачал головой. Старая женщина была их предсказателем, и ее ясновидение вселяло страх в Хока, когда он был молод.

— Нет. Она сказал что-нибудь еще?

— Только то, что тебе понадобится это. — Рушка протянул ему пакет, перевязанный кожаным шнурком. — Припарки из ромашки, за которыми вы пришли. — Он снова повернулся к процессии. — Я должен идти. Я должен возглавить шествие к морю. Остерегайся, и охраняй ее хорошо, друг. Я надеюсь увидеть тебя и тех, кого ты любишь на празднование Самайна.

Хок молча смотрел, как Рушка присоединился к похоронному шествию своей дочери.

Когда один из цыган предает законы, по которым они живут, он или она наказываются своим собственным племенем. Это тесно сплоченное сообщество. Они могут быть дикими, и либерально мыслящими в отношении многих в отношении многих вещей. Но существовали законы, по которым они жили, и над этими законами никогда не насмехались.

Эсмеральда проигнорировала один из самых важных законов — тем, кто дает приют цыганам, нельзя причинять вред ни в каком виде. Пытаясь убить жену Хока, она сделала попытку причинить вред самому Лэрду Далкита. Но тут было что-то еще, Хок мог это ощущать. Что-то, что Рушка не сказал ему. Что-то другое, что сделала Эсмеральда, что внесло раздор в ее народ.

Пока Хок смотрел на процессию, извивающуюся по направлению к морю, он прошептал цыганское благословление для дочери своего друга.

Расслабленно присев возле огня, Хок развязал повязку и очистил свою раненую руку водой и виски. Осторожно развязал кожаный мешочек и с любопытством рассмотрел ассортимент закупоренных бутылочек, которые выпали наружу. Он подобрал припарки и отложил их в сторону, перебирая все остальные.

Что же на самом деле видела провидица? — мрачно удивился он. Потому что она дала ему два других снадобья, одно из которых он поклялся никогда больше не использовать.

Хок фыркнул. Одно из них было афродизиаком, который он пользовался в дни своей молодости. Это не слишком сильно волновало его. А то, что он презирал, было снадобьем, которое было создано, чтобы мужчина мог долго оставаться в беспристрастном состоянии сексуального возбуждения.

Он повернул бутылку с ядовито-зеленой жидкостью так и эдак, наблюдая, как солнце отражается от граней прямоугольной запечатанной бутылки. В его сознании всплыли тени, и некоторое время они открыто насмехались над ним, до тех пор, пока его упрямая воля не отправила их обратно в ад. Он быстро наложил припарку, которая уменьшила боль, и ускорит выздоровление. Через две недели его рука будет в порядке.

Адам. Хотя он не сказал этого напрямик, Рушка намекнул на то, что именно Адам привел Эсмеральду к ним прошлой ночью. Что означало, что Адам знал, что Эсмеральда пыталась убить Эдриен.

Что еще знает Адам?

И что именно заставило его друга Рушку, который никогда прежде не выказывал ужаса за все тридцать с лишним лет, в течение которых Хок знал его, демонстрировать видимый страх сейчас?

Слишком много вопросов и недостаточно ответов. Каждый указывал обвиняющим пальцем на кузнеца, который даже сейчас, вероятно, пытается соблазнить жену Хока.

Моя жена, которая не хочет меня. Моя жена, которая хочет Адама. Моя жена, которая не позаботилась даже спросить обо мне, когда я был ранен.

Эсмеральда была мертва, но Рушка ясно дал понять, что реальная угроза все еще осталась и находилась достаточно близко к Далкиту, чтобы держать цыган на расстоянии. Очевидно, тут замешан Адам. И он оставил свою жену в самой гуще этих событий. Держись ближе, как можно ближе…

Разум Хока гудел, сортируя множество незначительных фактов и выискивая наиболее выполнимое решение для множества своих проблем. Внезапно ответ показался невозможно ясным. Он фыркнул, не в состоянии поверить, что он не подумал об этом раньше. Но эта девушка каким-то способом пробралась так глубоко под его кожу, что его сознание не работало в своей обычной логичной манере, когда она находилась поблизости. Довольно! Настало время взять все под свой контроль, вместо того, чтобы позволять обстоятельствам продолжать быть неуправляемыми.

Его соглашение с Адамом предусматривал, что он не может запрещать Эдриен видеться с кузнецом. Но он может сделать это чертовски трудным для него. Он возьмет ее с собой в Устер. Далеко от загадочного, неотразимого Адама Блэка.

Что из того, что она не спросила о нем? Она с первого дня ясно дала понять, что она не хочет выходить за него замуж. Она поклялась вечно ненавидеть его, но все же он готов был поклясться, что ее тело отвечало на его призыв. В Устере она будет целиком и только в его распоряжении, и он сможет проверить эту теорию.

Только вот когда он сделался пассивным? Когда ты ощутил себя виновным, за то, что сжег ее королеву, напомнило его сознание. Загнав ее в ловушку здесь, вопреки ее желаниям, если она на самом деле из будущего. Но винить себя — это для неудачников и дураков. Не для Сидхока Дугласа. Он не чувствовал никакой вины, когда причиной была она. «Я люблю ее», сказал он ветру. «И вот так я стал величайшим из всех глупцов».

Замечательно.

Настало время исправить это. Вина и пассивность были отброшены им в этот момент прояснения. Тот Хок, который повернул коня и направился к Далкиту-на-море, чтобы забрать свою жену, по своему поведению был настоящим тезкой давнего Сидхока, победителя викингов, который железной рукой сокрушал любого, кто осмеливался противостоять ему. Я совершаю, я достигаю, я побеждаю.

Он вскочил в седло и пришпорил своего боевого коня, пустив его во всю прыть. «Завяжу глаза и надену путы на тебя, мой сладкий сокол», — пообещал он с мрачной улыбкой.

Под ветвями рябин застыл Адам. Несправедливо! Не честно! Увезти ее отсюда! Но справедливо или нет, он все видел сам. Хок развернулся и возвращается обратно, чтобы забрать Эдриен с собой. Это просто недопустимо. Очевидно, он должен сделать что-то решительное.

— Как это может быть? — Лидия вышагивала по кухне, в волнах дамаска цвета кларета и полная участия.

— Я не имею ни малейшего понятия, Лидия. Одну минуту я находилась в садах, и в следующую — я обнаруживаю себя в своей собственной спальне в своем времени.

— В твоем собственном времени, — тихо повторила Лидия.

Эдриен спокойно встретила ее взгляд.

— Почти пять веков вперед от этого времени.

Лидия наклонила голову и застыла в неподвижности, как если бы она вела сама с собой оживленный спор. Тишина растянулась на довольно длительный период времени, пока она определяла пределы своей убеждений. Лидия всегда полагала, что женщины более непредубежденные и приспосабливаемые, чем мужчины, когда дело доходит до необъяснимых случаев. Возможно, это потому, что женщины непосредственно испытывают непостижимое и удивительное чудо деторождения. Для женщины, которая может создать жизнь внутри своего тела, конечно же, путешествие во времени кажется значительно меньшим чудом по сравнению с этим. Но мужчины… мужчины всегда пытаются найти рациональное объяснение для вещей.

Когда Хок сказал ей о странных новостях, которые Гримм обнаружил в замке Комина, Лидия внимательно изучала Эдриен, выискивая любые признаки неуравновешенного или необычного поведения. После ее тщательного наблюдения, она еще больше убедилась, что Эдриен была так же нормальна, как и любой человек. Она пришла к выводу, что в то время как что-то глубоко ранило Эдриен в прошлом, что бы это ни было, но это не ослабило ее разума — Эдриен только стала сильнее благодаря этому, так же, как закаливается сталь. Ох, Лидия знала, что позади холодного фасада и едкого юмора Эдриен скрывается очень одинокая молодая женщина, но Лидия знала, что твердые стены очень часто скрываю сокровище, и ее невестка действительно была сокровищем. Лидия чрезвычайно беспокоилась о ней и имела твердое намерение получить внуков от своего сына и этой прекрасной молодой женщины.

Идея, что весь клан Коминов поразило какое-то странное безумие, не имела смысла. Лидия хорошо знала Алтею Комин со времени, проведенного вместе при дворе, много лет назад. Она была практичной, опытной женщиной и хотя с годами Алтея стала вести более затворнический образ жизни, она все равно оставалась прагматичной и уравновешенной.

Лидия давно подозревала Лэрда Комина в том, что совершает извращенные, насильственные действия. Могла ли она поверить, что он убил свою собственную дочь в приступе бессмысленного насилия? Легко. Он принес в жертву своего младшего сына, которого зарезали как ягненка, за то, что он пересек границу клана и завязал отношения с одной из внучатых племянниц Брюса.

Несмотря на все извращенные и мстительные по мелочам поступки Кровавого Комина, Алтея Комин смогла повернуть последствия к длительной выгоде для своего клана. Она была выдающейся женщиной, сплачивая своих детей и внуков с твердой волей и решимостью.

Таким образом, для Лидии поверить в мысль о прагматичной Леди Комин, страдающей от приступа фантазии было более трудно, чем в возможность путешествия во времени. Проще говоря, Алтея Комин была слишком твердым реалистом, чтобы потворствовать любой бессмыслице.

Придя к такому заключению, Лидия мягко улыбнулась Эдриен, которая ждала в напряженном молчании.

— Хок сказал мне, что поведала Леди Комин, Эдриен. Что ты не ее дочь. Что ты появилась из ниоткуда. В самом деле, я слышала, как твой акцент ослабевает и появляется, как штормовая, непредсказуемая волна.

Эдриен моментально огорчилась.

— Ты слышала?

Лидия фыркнула.

— Когда ты была больна, твоя картавость полностью исчезла, моя дорогая.

Эдриен мигнула.

— Почему никто никогда не спросил меня об этом?

— В случае если ты не заметила, у нас не все так спокойно с тех пор, как ты приехала в Далкит. Ни дня не проходит без того, чтобы не появились новые неожиданности. Попытки убийства, нежеланные гости, не говоря уже о том, что Хок ведет себя как влюбленный до безумия парень. Кроме того, я надеюсь, что однажды ты доверишься мне по своему собственному выбору. Теперь, охрана сказала мне, что они видели, как ты исчезала и появлялась несколько раз перед их собственными глазами. — Лидия потерла ладони о юбку своего платья, с отсутствующим выражением в глазах. — Из будущего, — тихо прошептала она. — Мой сын верит, что была какая-то травма, которая привела к тому, что ты веришь в такое безумие, и все же…

— И все же что? — поторопила ее Эдриен.

Лидия встретилась глазами с ясным, спокойным взглядом Эдриен. Они долго, внимательно смотрели друг на друга.

Наконец Лидия сказала:

— Нет. Ни намека на безумие в этом взгляде.

— Я из другого времени, Лидия. Я не сумасшедшая.

— Я верю тебе, Эдриен. — просто сказала Лидия.

— Ты веришь? — Эдриен практически взвизгнула. — Почему?

— Это имеет значение? Достаточно сказать, что ты меня убедила. И когда все вокруг наконец-то вернется в нормальное состояние, если это когда-либо произойдет, я хочу чтобы ты рассказала мне об этом побольше. О своем времени. У меня есть много вопросов, но они могут подождать. А пока, есть вещи, которые мы должны прояснить. — Брови Лидии задумчиво нахмурились. — Как ты попала сюда, Эдриен?

— Я не знаю. — Эдриен беспомощно пожала плечами. — На самом деле. Я не имею понятия.

— Хок думал, что это была черная королева. Леди Комин сказала, что она была заколдована.

— Я тоже так думала.

— Итак, это никогда не была черная королева… хм-м. Эдриен, мы должны выяснить абсолютно все об этом. Что ты в точности делала в тот момент, когда это случилось?

— В первый раз, когда я очутилась в замке Комина? Или в этот раз?

— В этот раз, — сказала Лидия. — Хотя мы должны также исследовать и первый раз, и поискать на схожие моменты.

— Ну… Я гуляла по садам и думала о двадцатом веке. Я думала о том, как сильно я…

— Хочу уехать отсюда, — закончила за нее Лидия, с горьким оттенком в словах.

Эдриен была одинаково удивлена и тронута.

— Нет. На самом деле я думала о том, как хорошо здесь. В 1990-х, мой Бог, Лидия, люди просто вышли из-под контроля. Дети убивают родителей. Родители убивают детей. Дети убивают детей. У всех есть мобильные телефоны, прижатые к ушам, и все же я никогда не видела такого расстояния между людьми, так отчаянно пытающимися стать ближе. И как раз в тот день, когда я переместилась сюда, нужно было видеть эти заголовки в газетах. Мальчик задушил маленькую девочку, когда она не отошла от телефона и не позволила ему воспользоваться им. Ох, у меня были печальные мысли об этом времени и если сравнивать его с домом, то дом определенно выигрывает.

— Скажи это снова, — тихо произнесла Лидия.

— Что? — безучастно спросила Эдриен. — О, заголовки газет, они… — она начала объяснять, но Лидия прервала ее.

— Дом. — Лицо Лидии осветилось прекрасной улыбкой. — Ты назвала это домом.

Эдриен моргнула.

— Я назвала?

Две женщины долго смотрели друг на друга.

— Хорошо, ради святой субботы, Лидия, дай ей кофе, скажу вам. — Грубый голос Тэвиса донесся от двери. — Прыгая туда и сюда подобным образом, она несомненно, испытывает жажду.

— Кофе? — вскинула голову Эдриен.

— Ах. — Лидия улыбнулась, довольная собой и вдвойне восхищенная своей невесткой, которая назвала Далкит-на-море домом даже не осознавая этого. Она быстро наполнила фарфоровую кружку дымящимся напитком и гордо поставила ее на стол перед ней.

Нос Эдриен задвигался, когда вкусовые органы исполнили радостный танец и она жадно потянулась к кружке. Она закрыла глаза, глубоко вдохнула и отпила из кружки.

И задохнулась.

Тэвис постучал ее по спине и обвиняюще посмотрел на Лидию.

— Я говорил вам! — сказал он.

Когда Эдриен снова смогла дышать, она вытерла слезы на глазах и подозрительно посмотрела в свою кружку.

— О Лидия! Не нужно было оставлять кофейную гущу — нет, не совсем гущу… больше похоже на пасту, я думаю. Что вы сделали? Измельчили бобы и смешали их с водой? Тьфу!

— Разве я не говорил вам пропустить это через решето? — напомнил Тэвис. — Разве захочешь пить это вот так?

— Ну, я забыла об этом со всем этим гвалтом! — Лидия схватила кружку. — Так как ты так уверен, что знаешь, как это делается, то сделай это! — Она толкнула кружку к Тэвису, расплескав вязкую коричневую жидкость на пол.

— Прекрасно. Посмотрим, что я смогу, скажу вам! — С надменным взглядом он отправился в кладовую.

Лидия вздохнула.

— Эдриен, я знаю, что это не было слишком приятным утром пока что. Я так хотела приготовить кофе для тебя, но вместо кофе как насчет чашки чая и беседы?

— Ух-ох, — сказала Эдриен. — Я знаю этот взгляд, Лидия. Что не так? Кроме того, что меня бросало через временные порталы?

— Чай? — уклончиво предложила Лидия.

— Беседа, — осторожно ответила Эдриен.

Как лучше начать это? Лидия была намерена ничего от нее не скрывать. Ложь и полуправды имеют неприятную способность всплывать и порождают недоверие. Если Эдриен сможет более подробно узнать Хока, правда возможно не нанесет вреда; но ложь где-то на полпути, несомненно его причинит.

— Эсмеральда умерла.

— Мне так жаль. — Немедленно откликнулась Эдриен. — Но кто это — Эсмеральда?

— Хок… э… ну, возможно, слова «его бывшая любовница» это наилучшее объяснение…

— Ты имеешь в виду в придачу к Оливии? И, кстати, где он держал ее? В темнице? В башне? В комнате рядом с моей?

Лидия вздрогнула.

— Это вовсе не так, Эдриен. Он закончил отношения с ней за несколько месяцев до того, как ты приехала. Она жила с цыганами, которые стоят табором на наших полях в теплые времена года. Согласно тому, что ее люди сказали Тэвису этим утром, именно она пыталась убить тебя. Хорошая новость в том, что ты теперь в безопасности.

— Разве я не говорила все время? Я сказала тебе, что вероятно это одна из бывших подружек этого мужчины, разве не так? Ох! — Она вскочила на ноги.

— Эдриен.

— Что теперь?

Ох, беспокойство, размышляла Лидия. Хорошо, встряхнись, сказала она себе, зная по выражению на лице Эдриен, что она только что настроилась на хорошую ссору с Хоком, и что она будет не в себе, как шипящая баньши, когда она узнает, что не сможет этого сделать.

— Хок на рассвете отправился в Устер.

— Надолго? — стиснула зубы Эдриен.

— Он не сказал. Эдриен! Подожди! Нам нужно выяснить, что привело тебя сюда. — Но Эдриен больше ее не слушала.

Лидия вздохнула, когда Эдриен вылетела из кухни, шепотом бормоча без остановки:

— Высокомерный, упрямый неандерталец, колючка в заднице…

Глава 23

«Так что же у тебя за проблема, Эдриен де Симон?» — яростно спросила она себя.

Она пожала плечами и вздохнула, прежде чем несчастно посоветовать ближайшему розовому кусту:

— Кажется, мне немного нравится этот мужчина.

Розовый куст глубокомысленно кивнул на легком летнем ветерке и Эдриен охотно излила все свои чувства на внимательную аудиторию.

— Я знаю, что он имел дело со многими женщинами. Но он не похож на Эберхарда. Конечно, возможно, что на Эберхарда не похож никто, кроме пятиголового чудовища из пасти ада.

Когда розовый куст не обвинил ее в том, что она ударилась в мелодраму или впала в поэтическое настроение, она издала действительно жалостный вздох и продолжила:

— Я не могу понять его проклятые действия. Сначала он хочет меня, — я имею в виду, то, что он сжег мою королеву, чтобы оставить меня здесь, что очевидно на самом деле не сработало, но намерение у него было такое. Он неоднократно спасал мою жизнь, даже не смотря на то, что косвенно это была его вина в том, что эта опасность начала мне угрожать, а затем он отказывается меня видеть. И как будто этого всего недостаточно, он вскакивает и уезжает, даже без такой малости как «Прощай!»

Эдриен раздраженно ущипнула розовый куст.

— Я не думаю, что он вполне понимает всю необходимость ясного и своевременного общения. Своевременный значит немедленный. Кстати, где точно находится Устер? — Она основательно обдумывала идею попытаться достать лошадь и отправиться туда самой. Как смел он просто встать и оставить ее? Не то чтобы она полностью возражала против того места, где она находится — Далкит-на-море был несомненно прекрасен, но что если она перенесется обратно в свое собственное время навсегда и никогда не увидит его снова?

Проклятие, именно это представило ситуацию в совершенно иной перспективе. Несколько воинственных солдат, бушевавших в ее груди, поднялись и предательски свернули лагерь, преследуемые этой мыслью.

Как она могла не осознать, что она может исчезнуть и никогда снова не увидеть мужчину, за которого она вышла замуж? Что она вообще не могла это контролировать? Еще двадцать солдат промаршировали на сторону Хока во время скандала, бушевавшего в ней. Вот это да!

Разве ты не задумывалась, Эдриен, каково это — лежать рядом с ним в испепеляющем жаре великолепной страсти?

О’кей. На ее стороне остался только один солдат и его имя мистер Подозрительный И. Испуганный.

Предатели! Она нахмурившись смотрела на новый лагерь Хока. Даже мысль о нем вызывала в ней жар. Она подставила пальцы под искрящийся фонтан с химически чистой водой.

Он не могла представить, что она никогда снова не увидит этот прекрасный фонтан, никогда не вдохнет девственный лавандовый воздух 1513 года. Ни Лидии, ни Тэвиса. Ни замка возле моря. Ни Лэрда Хока, мужчины из стали и сверкающей страсти. Только Сиэтл и горькие воспоминания и страх, заставляющий ее прятаться в доме. 1990-е годы, с включенными в сделку смогом и озоновыми дырами.

Она сомневалась, что Хок когда-либо попытался бы отправить ее на каникулы одну. Он кажется относится к тем мужчинам, которые дорожат своей женой и держат ее рядом с собой, если женщина позволяет это. Близко к этому прекрасному мускулистому телу, и под этим килтом…

— Мечтаешь о чем-то грешном, — тихо вздохнула она. Эдриен крепко зажмурила глаза и опустила голову на руки. Бесконечный поток вопросов проносился через ее сознание, и медленно, но уверенно Эдриен помогла последнему маленькому солдату подняться, отряхнула его, и позволила ему опереться на нее, когда она отводила его на сторону противника в этой войне. Она приняла решение. Она попытается.

Она медленно подняла голову со своих рук, чтобы встретить пронизывающий взгляд Адама. Как долго стоял он здесь, глядя на нее с поклонением в глазах. Темные глаза, черные как ненависть. Ну так откуда это взялось?

— Ты ненавидишь Хока, Адам? — спросила она, после вспышки кристально-чистой интуиции.

Он восхищенно улыбнулся.

— Вы женщины все такие. Проникаете в самую сущность проницательным взглядом. Но ненависть в большей степени связана с ее утверждением, — поддразнил он, усаживаясь рядом с ней на край фонтана.

— Не играй со мной в словесную игру, Адам. Ответь на вопрос.

— Это тебе понравится? Честность со стороны мужчины?

— Да.

Он пожал красивым, загорелым плечом.

— Я ненавижу Хока.

— Почему? — с негодованием спросила Эдриен.

— Он дурак. Он не в состоянии оказывать надлежащее отношение к твоей прелести, красотка.

— К моей что? — Это наименее важная часть у нее.

Кузнец просиял ослепительной улыбкой.

— Он стремится только раздвинуть их, проскользнуть между твоими бедрами, но я бы увековечил эти скользкие от любви росистые лепестки.

Эдриен застыла.

— Это очень поэтично, но нет необходимости быть грубым, Адам. И ты даже не знаешь меня.

— Я не могу придумать ничего, что я мог бы сделать со своим временем, вместо того, чтобы потратить его, познавая тебя. В библейском смысле, так как ты находишь другие мои сравнения слишком наглядными. Это достаточно приятно для тебя?

— Кто ты?

— Я могу быть тем, кем ты захочешь меня видеть.

— Но кто ты! — упрямо повторила она.

— Я мужчина, в котором ты нуждалась всю свою жизнь. Я могу дать тебе все, что ты не пожелаешь, до того, как ты осознаешь, что ты желаешь этого. Я могу выполнить каждое твое желание, вылечить твою каждую рану, выправить все, что неправильно. У тебя есть враги? Их не будет рядом со мной. Ты ощущаешь голод? Я найду самый сочный, созревшие кусочки и буду кормить тебя своими руками. У тебя что-то болит? Я облегчу твою боль. Плохие сны? Я разгоню их по сторонам. Сожаления? Я вернусь назад и все исправлю. Приказывай мне, красотка, и я твой.

Эдриен бросила в его сторону испепеляющий взгляд.

— Единственные сожаления, которые у меня есть, сосредоточены вокруг красивых мужчин. Так что я предлагаю тебе убраться из моего…

— Ты находишь меня красивым?

Что-то в глазах этого мужчины было не совсем правильным.

— В эстетическом смысле, — пояснила она.

— Я так же красив, как и Хок?

Эдриен сделала паузу. Она могла быть иногда язвительной, но когда дело доходило до того, чтобы отбрить кого-то, то ее характер уводил ее с того пути, где она могла бы ранить чувства людей. Эдриен предпочитала оставаться безмолвной, когда ее мнение было не тем ответом, которое кто-то искал, и в этом случае ее молчание было достаточным ответом.

Адам стиснул челюсти.

— Я так же красив, как и Хок?

— Все мужчины разные. Никто не может сравнивать яблоки и апельсины.

— Я и не прошу тебя их сравнивать. Я прошу тебя сравнить одного мужчину с другим. Хока и меня, — прорычал он.

— Адам, я не собираюсь заниматься этим с тобой. Ты пытаешься заставить меня что-то сказать…

— Я только прошу дать мне честный ответ.

— Почему это так важно для тебя? Почему ты вообще об этом беспокоишься?

Его настроение мгновенно изменилось.

— Дай мне шанс, красотка. Ты сказала, что эстетически я тебе нравлюсь. Но ты не можешь по-настоящему сравнивать мужчин, до тех пор, пока ты не попробовала удовольствия, которое они могут доставить тебе. Ложись со мной, красотка. Позволь мне…

— Прекрати это!

— Когда ты увидела меня ковавшим железо, это зажгло в тебе огонь. — Напряженные черные глаза Адама вглядывались в ее глаза, проникновенно и глубоко. Он взял ее руку и поднес ее ладонью вверх к своим губам.

— Да, но это было до того, как я увидела… — Она резко оборвала себя.

— Хока, — горько выплюнул Адам. — Великолепного Хока. Хока — живую легенду. Хока — соблазнительного ублюдка. Хока — королевскую шлюху. Помнишь?

Она печально посмотрела на него.

— Прекрати это, Адам, — наконец сказала она.

— Ты спала с ним?

— Это не твое дело! И отпусти мою руку! — Она попыталась вытащить свою руку из его хватки, но его он сжал ее крепче, и когда его пальцы ласкали ее запястье, она ощутила как замешательство наступает на ее чувства.

— Ответь мне, красотка. Ты лежала вместе с Хоком?

Она с трудом сглотнула. Я не буду отвечать ему, упрямо обещала она, даже когда ее губы прошептали «Нет».

— Значит, игра все еще идет, красотка, и я все же должен выиграть. Забудь Хока. Думай об Адаме, — пропел он и захватил ее губы жестоким поцелуем.

Эдриен казалось погружалась все глубже и глубже в темное море, которое заставило е захотеть встряхнуться и прийти в себя.

— Адам. Скажи это, красотка. Позови меня.

Где был Хок, когда она так нуждалась в нем?

— Х-х-хок, — прошептала она напротив причиняющего боль рта Адама.

Разгневанный, Адам заставил ее наклонить голову, пока она не встретилась глазами с его яростным взглядом. И пока Эдриен смотрела, темные черты Адама казалось странно замерцали, изменяясь… но это невозможно, уверяла она себя. Темные глаза Адама внезапно показались имеющими такие же золотые крапинки как у Хока, нижняя губа Адама внезапно изогнулась в чувственном приглашении, таком же, как и у Хока.

— Это именно то, что я должен сделать, чтобы получить тебя, красотка? — горько спросил Адам.

Эдриен смотрела, очарованная и ужасающаяся. Лицо Адама таяло и переопределялось, и он с каждым проходящим мгновением он становился все более похожим на ее мужа.

— Я должен прибегнуть к такому трюку? Это единственный способ, при котором ты примешь меня?

Эдриен протянула дрожащую руку, чтобы прикоснуться его странно трансформировавшегося лица.

— А-адам, п-прекрати это!

— Это заставляет тебя гореть, красотка? Если у меня будет его лицо, его руки? Потому у меня они будут, если это так!

Тебе это снится, сказала она себе. Ты заснула, и тебе снится очень, очень плохой кошмар, но это пройдет.

Руки Адама легли на ее груди и пальцы ледяного огня послали столб острых ощущений вдоль ее позвоночника… но это было не удовольствие.

В дюжине шагов позади застыл на полпути Хок, после того, как он пролетел по длинному мосту, ведущему в сады. Линия за линией, мускул за мускулом, его лицо становилось маской ярости и боли.

Как давно он уехал? Двенадцать часов назад? Полдня?

Раня, которую он получил, спасая ее жизнь, сердито жгла его руку, в то время как его желание к ней точно так же пульсировало под килтом.

Он заставил себя смотреть долгое время, чтобы навсегда запечатлеть в памяти, каким дураком он был, потому что хотел эту девушку. Потому что любил ее, даже хотя она предала его.

Твердое, бронзовое тело кузнеца прижалось по всей длине к страстным изгибам его жены, когда они сидели на краю фонтана. Его руки вплелись в ее светло-серебристую гриву и его рот был прижат к поддающимся губам его жены.

Хок смотрел, как она застонала, руки в безумной потребности обхватили кузнеца… как она потянула его за волосы, отчаянно цеплялась за его плечи.

Трава и цветы были вырваны из ароматной земли под его ногами, когда Хок пошел прочь.

Эдриен сражалась за свое здравомыслие.

— Убирайся… ид-ди обратно в тот ад… из к-которого т-ты п-пришел… — Эти слова забрали всю энергию, которая еще оставалась у нее, и оставили ее вяло задыхаться от недостатка воздуха.

Ощупывавшие ее руки резко освободили ее.

Она свалилась с выступа и приземлилась с всплеском в фонтан.

Прохладная вода моментально смыла всю завесу замешательства. Она в ужасе съежилась, ожидая что рука кузнеца протянется к ней, но ничего не случилось.

— А-адам?

Дыхание шаловливого ветерка коснулось ее охлажденных сосков через тонкий материал платья.

— Ох! — она торопливо прикрыла их ладонями.

— А-адам? — позвала она, немного громче.

Ответа не было.

— Кто ты на самом деле? — яростно закричала она в опустевший утренний воздух.

Глава 24

В депрессии, Эдриен решила, что она не будет есть. Она размышляла, существовали ли сигареты в 1513 году, пересмотрела свое решение, и решила позавтракать.

Да тех пор, пока она не нашла виски.

Весьма своевременно, подумала она, сидя в его кабинете и забрасывая ноги на его стол. Она налила приличную порцию виски в резной хрустальный бокал и сделала обжигающий глоток.

— Ох, — глубокомысленно сказала она столу, — но они делают действительно прекрасную смесь, не так ли?

Она провела остаток дня и вечер в его священном убежище, скрываясь от странных заигрываний кузнеца, неизменного интереса Лидии, и собственной сердечной боли. Она читала его книги, смотря на моросящий дождь, который начался, пока она осушала бокал шотландского виски. У него прекрасный вкус по отношению к книгам, подумала она. Она могла бы влюбиться в человека, который любит читать.

Позже, когда она рылась в его столе, она сказала себе, что у нее есть на это все права, потому что, в конце концов, она его жена. Письма друзьям, от друзей, письма его матери, когда он был далеко, лежали аккуратно перевязанные лентой в шкатулке.

Эдриен просмотрела ящики стола, найдя миниатюры сестры и брата Хока. Она нашла мальчишеские сокровища, которые согрели его сердце: кожаный мяч с много раз починенными швами, хитроумно вырезанные фигурки животных, камешки и безделушки.

После второго стакана виски он нравился ей полностью и слишком сильно. «Достаточно виски, Эдриен. И уже давно прошло то время, когда тебе надо было что-нибудь съесть».

На неустойчивых ногах, она побрела к Большому Залу.

— Жена. — В голосе не было тепла.

Эдриен вздрогнула и задохнулась. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с Хоком. Но разве он не уехал в Устер, не так ли? Очевидно нет. Ее сердце взлетело. Она готова попробовать, но что-то в его взгляде нервировало ее и она не имела ни малейшего понятия почему. Она прищурила глаза и внимательно посмотрела на него.

— Ты выглядишь явно придирчивым, — сказала она. Она пискнула от испуга, когда он бросился к ней. — Ч-что ты делаешь, Хок?

Его руки стальной хваткой сомкнулись вокруг ее запястий, в то время как он использовал свое тело, чтобы прижать ее спиной к прохладному камню коридора.

— Хок, что…

— Тихо, девушка.

Широко раскрытыми глазами она смотрела ему в лицо, в поисках подсказки, которая поможет объяснить ледяную враждебность в его глазах.

Он просунул свою мускулистую ногу между ее бедер, жестоко раздвинув их.

— Ты пила, девушка.

Его дыхание веяло теплом на ее лицо, она могла обонять сильный запах алкоголя.

— Вот как? Так и ты тоже! И я думала, что ты в Устере!

Его красивые губы исказились в горькой усмешке.

— Да, я вполне осведомлен о том, что ты думала, что я в Устере, жена. — Его акцент скрипел неразборчиво, выдавая степень его ярости.

— Хорошо, я не вижу, почему ты так зол на меня. Это ты, у кого было девять миллионов любовниц, и это ты уехал, не попрощавшись, и это ты, кто не…

— Что хорошо для гусака, не обязательно будет хорошо для гусыни, — прорычал он. Он погрузил руку в ее волосы и резко дернул ее голову назад, обнажив бледный изгиб ее горла. — Ни в спиртном, ни в любовниках, жена.

— Что? — Он нес какую-то бессмыслицу, говоря о фермерских животных, когда она пыталась вести разумную серьезную беседу с ним. Она задохнулась, когда он нежно укусил ее в основание шеи, где беспорядочно бился ее пульс. Если она не смогла справить с этим мужчиной, когда он был трезвый, она точно не сможет сделать это, когда он подвыпивший.

С мучительной медленностью он провел языком вниз по ее шее и по верхней части изгибов ее грудей. У нее во рту пересохло и целая стая щебечущих птиц вспорхнула у нее в животе.

— Ты распутница, — выдохнул он, прикасаясь к ее безупречной коже.

Эдриен тихо застонала, частично от боли, вызванной его словами и частично от удовольствия от его прикосновения.

— Вероломная, жестокая красавица, что я сделал, чтобы заслужить это?

— Что я сделала…

— Нет! — загремел он. — Никаких слов. Я больше не собираюсь страдать от медовой лжи, расточаемой этой сладкой лживой змеей, которую ты называешь ртом. Да, девушка, ты обладаешь наиболее жестоким ядом. Лучше бы я позволил этой стрелке или той стреле попасть в тебя. Я был дураком, позволив себе пережить хотя бы один момент боли из-за тебя.

«Я опять сплю?» — удивилась она. Но она знала, что не спит, потому что никогда во сне она так не осознавала каждый дюйм своего тела, своего предательского тела, которое умоляло прижаться ближе к этому мужчине, который источал сексуальность даже в гневе.

— Скажи мне, что он дает тебе, и чего нет у меня! Скажи мне, что ты жаждешь от этого мужчины. И после того, как я покажу тебе каждый дюйм того, что я могу дать тебе, тогда ты сможешь сказать мне, все ли еще ты считаешь, что у него есть больше чем у меня.

— Кузнец? — недоверчиво спросила она.

Он полностью игнорировал ее вопрос.

— Я должен был сделать это очень давно. Ты — моя жена. Ты разделишь мою постель. Ты принесешь мне детей. И несомненно, к тому времени, когда я закончу с тобой, ты никогда больше не произнесешь этого слова. Я рассказал тебе однажды правила Хока. Сейчас я напоминаю тебе в последний раз. Кузнец и Адам — никогда больше не говори мне этих двух слов. А если это случиться, я накажу тебя так жестоко и по-новому, что ты будешь жалеть о том, что родилась.

Слова были сказаны с такой раскаленной добела, но все же осторожно контролируемой яростью, что Эдриен даже не начала спрашивать, что за наказание он может иметь в виду. Он инстинктивно поняла, что она никогда не захочет узнать это. Когда она открыла рот, чтобы сказать что-то, Хок потерся своим телом о ее тело, тесно прижав свой твердый член между ее бедер. И вместо слов, которые она хотела произнести, она выдохнула воздух со свистом, который перешел в хриплый стон. Эдриен хотела раствориться в нем, вжаться в его тело со всей страстностью. Она даже не могла стоять рядом с этим мужчиной, не желая его.

Его улыбка была насмешливой и жестокой.

— С ним ты ощущаешь то же самое, девушка? Он может доставить тебе столько же удовольствия?

Ни один мужчина не может, лихорадочно подумала она, когда ее губы жадно двигались под его губами. Хок тихо зарычал, накрывая своим ртом ее губы в безжалостном, причиняющем боль поцелуе.

Эдриен почувствовала его руку, поднимающую ее юбку и осознала, что в теперешней ярости Хок собирается взять ее прямо здесь, в тусклом и холодном коридоре. Подвыпивший или нет, это был не тот путь, который планировала Эдриен для расставания со своей девственностью, сохраненной с таким трудом. Она хотела его, но не так. Никогда в таком виде.

— Остановись! Хок, чтобы ты не думал о том, что я сделала — я не делала этого! — закричала она.

Он заставил ее замолчать своим ртом, его поцелуй был горячим, жадным и жестоким. Она поняла, что он наказывал ее своим телом, а не занимался с ней любовью, но она не могла сопротивляться его языку и не могла предотвратить того, что она затаив дыхание отвечала на его поцелуи.

Хок наклонил голову и коснулся ее шеи зубами, затем подразнил ее затвердевшие соски через платье. Эдриен настолько потеряла голову от удовольствия, что не осознавала, что он делает, пока не стало слишком поздно.

Она почувствовала трение веревки о свои запястья, когда он дернул ее руки вниз и повернул ее, связав их у основания ее спины.

— Ты сукин сын! — прошипела она.

— Сукин сын, — глубокомысленно повторил он. — Неужели тебе не нравится моя мать?

— Мне не нравишься ты, когда ты так себя ведешь! Хок! Почему ты это делаешь? Что я сделала?

— Тихо, девушка, — негромко приказал он, и она узнала, что когда его голос был тихим и податлив, как промасленная кожа, тогда она была в наибольшей опасности. Это был один из многих уроков, которым он научит ее. Когда шелковый капюшон скользнул, закрывая ее лица, она закричала в ярости и набросилась на него, пытаясь ударить его ногами. Она боролась, пиналась, бушевала в его руках, сыпала резкими проклятиями.

— Жена, — сказал он ей в ухо через шелковый капюшон, — ты принадлежишь мне. Скоро ты и не вспомнишь, что было когда-то время, когда ты мне не принадлежала.

Адам стоял в тени, отбрасываемой рябинами и смотрел, как Хок шагает в ночи, с женщиной в капюшоне, бьющейся в объятиях. Так он думал, что он сможет сбежать от Адама Блэка, не так ли? Хок думал, что он сможет увезти ее прочь? Умно. Адам не обговаривал эту часть договора. Хок, очевидно, решил действовать совсем близко к границе точного текста их соглашения.

Этот мужчина начал приводить его в полное бешенство.

Нет, это было совершенно не то, что ожидал Адам, когда он подготавливал сцену в садах.

Итак, этот человек оказался более грубым, чем он думал. Он значительно недооценил своего соперника. Он думал, что Хок слишком сдержанный и приятный в общении человек, тогда как мужчина должен быть твердым, как сталь и неумолимым в отношениях с женщиной. Он рассчитывал, что благородный Хок будет настолько ранен, увидев свою жену с кузнецом, что он проклянет ее и отречется от нее, возможно, разведется с ней — и любое из этих действий, согласно его плану, заставило бы ее стремительно нестись к его сияющей кузнице под рябинами. Он думал, совершенно ошибочно, как оказалось, что Хок имеет, по крайней мере, одно или два слабых места в своем характере.

— Тихо, жена! — Баритон Хока резонировал в темноте. Адам вздрогнул. Ни один смертный не должен иметь такого голоса.

Нет, так дело просто не пойдет. Ему надо бы серьезно вмешаться, потому что если такой мужчина увезет женщину и проведет с ней некоторое время, то женщина несомненно будет принадлежать ему, когда он закончит.

И Адам никогда не ни в чем не проигрывал. Конечно, не проиграет и в этот раз.

Он выступил вперед из тени, готовый противостоять Хоку, когда он услышал суровый шепот позади себя.

— Шут!

— Что такое? — прорычал Адам, поворачиваясь, чтобы посмотреть в лицо Королю Финнбеара.

— Королева требует твоего присутствия.

— Сейчас?

— Прямо сейчас. Она что-то знает о нас. Думаю, это снова эта излишне любопытная маленькая Эйне. Ты должен оставить эту игру, по крайней мере, на достаточное время, чтобы усыпить подозрения Королевы. Идем.

— Я не могу пойти сейчас.

— У тебя не выбора. Она придет за тобой сама, если ты не пойдешь. И тогда у нас не останется ни единого шанса.

Адам долгое время стоял неподвижно, позволяя своей ярости сгореть внутри него и оставить пепел решимости после себя. Он должен быть очень осторожен там, где дело касается его Королевы. Для него не будет ничего хорошего, если он станет препятствовать ее капризам или воле каким-либо способом.

Он позволил себе один долгий взгляд через плечо на удаляющуюся фигуру на спине лошади.

— Отлично, мой повелитель. Через этот мерзкий ад, против моей воли, преданный никому, кроме самой прекрасной королевы, веди меня.

Глава 25

Она прекратила кричать, только когда у нее сел голос. Глупо, сказала она себе. Чего ты этим добилась? Ничего. Тебя связали, как цыпленка, которого собираются ощипать, и теперь ты не можешь издать даже протестующего писка.

— Просто сними с меня капюшон, Хок, — попросила она скрипучим шепотом. — Пожалуйста.

— Правило номер девять. Мое имя с этого момента и впредь — Сидхок. Сидхок, не Хок. Когда ты будешь меня так называть, тогда ты будешь вознаграждена. А когда нет, тогда я ничего не позволю тебе.

— Почему ты хочешь, чтобы я называла тебя таким именем?

— Чтобы я знал, что ты понимаешь, кто я на самом деле. Не легендарный Хок. Я — мужчина. Сидхок Джеймс Лайон Дуглас. Твой муж.

— Кто первым назвал тебя Хоком? — хрипло спросила она.

Он подавил поспешное ругательство и она ощутила его пальцы на своем горле.

— Кто первый назвал меня Хоком не имеет значения. Все называли. Но именно так всегда меня называл король, — произнес он сквозь зубы. Он не добавил, что за всю свою жизнь он никогда не давал девушке разрешения называть его Сидхоком. Ни одной.

Он развязал капюшон и поднял его с ее лица, затем влил немного прохладной воды ей в рот, облегчив жжение, которое делало ее голос таким грубым.

— Постарайся больше не кричать сегодня, девушка. Твое горло будет кровоточить.

— Король Яков использовал только это имя? — быстро спросила она.

Еще один вздох.

— Да.

— Почему?

Она могла чувствовать, как его тело напряглось позади нее.

— Потому что он сказал, что я его собственный взятый в плен ястреб [24], и это было правдой. Он контролировал меня в течение пятнадцати лет так уверенно, как сокольничий контролирует свою птицу.

— Мой Бог, что он сделал с тобой? — прошептала она, ужаснувшись ледяным глубинам в его голосе, когда он говорил о своей службе. Хок, управляемый кем-то другим? Непостижимо. Но если угроза уничтожения Далкита, его матери и брата и сестры нависала над его головой? Угроза истребления сотен людей его клана? Что сделал бы благородный Хок, чтобы предотвратить это?

Ответ пришел легко. Ее сильный, мудрый, великодушный муж сделал бы то, что он должен был сделать. Любого другого человека Хок просто убил бы. Но невозможно убить Короля Шотландии. Невозможно — без полного уничтожения существования клана королевской армией. Получится тот же результата, так что у него не было выбора. Он отбывал наказание пятнадцать лет, и все из-за презренного и испорченного короля.

— Разве ты не можешь принять меня сейчас? Все закончилось. Я свободен. — Его голос был таким низким и звучал так мучительно, что она застыла. Его слова вывели ее из равновесия; это было то, что она могла бы сказать сама, если бы стояла лицом к лицу со своим прошлым перед тем, кто был ей небезразличен. Ее муж понимал боль, и возможно, и стыд, и несомненно, сожаление. Какое было у нее право осуждать и обвинять человека за его темное прошлое? Если бы она была бы честна с собой, то она даже указала бы на то, что ее прошлое было результатом ее собственных наивных ошибок, тогда как он был вынужден перенести свое болезненное испытание, чтобы сохранить свой клан и свою семью.

Она хотела прикоснуться и излечить мужчину, который сидел так упрямо далеко от нее сейчас, но она все же совершенно не была уверена, как это начать. Многое стало ясно — он был королевской шлюхой, что бы это ни было, не потому что он хотел этого; этот факт в большой степени облегчил ее сознание. Больше, чем что-либо другое, она хотела понять этого страстного, гордого мужчину. Прогнать прочь тени из его красивых темных глаз. Она дернулась, когда ощутила прикосновение шелка к своему подбородку.

— Нет! Не надевай на меня снова капюшон. Пожалуйста!

Хок игнорировал ее протесты, и она вздохнула, когда он снова затянул шнурок.

— Может быть, ты просто скажешь мне, почему?

— Почему что?

— Почему ты «ослепляешь» меня сейчас? — Что она сделала, чтобы вызвать его гнев?

— Я отступаю, девушка. Я дал тебе то, что ни один другой мужчина не дал бы тебе. Я дал тебе время, чтобы выбрать меня по своей воле. Но, кажется, что твоя воля безнадежно глупа и нуждается в убеждении. Ты выберешь меня, ты сделаешь это. И когда это случиться, не будет никакого имени другого мужчины на твоих губах, ни члена другого мужчины между твоими бедрами, ни лица другого мужчины в твоем сознании.

— Но… — Она хотела знать, почему ее время так внезапно закончилось. Что заставило его резко прекратить это?

— Никаких «но». И ни слова больше, девушка, пока ты не заставила меня завязать тебе еще и рот. С этого момента и впредь ты будешь видеть без помощи этих прекрасных, лживых глаз. Возможно, я не полный дурак. Возможно, ты сможешь видеть, используя внутренне зрение. А затем, вероятно не сможешь. Но твой первый урок заключается в том, что как я выгляжу, не имеет ничего общего с тем, кто я есть. Кем я мог быть в прошлом, не имеет значения для того, кем я являюсь сейчас. Когда ты, наконец, ясно увидишь меня, тогда и только тогда ты снова сможешь смотреть на мир своими глазами.

Они прибыли в Устер вскоре после рассвета. Без устали погоняя свою лошадь в течение ночи, Хок превратил двухдневное путешествие в менее чем однодневную поездку.

Он провел ее в резиденцию Лэрда, мимо разинувших рот слуг, вверх по ступенькам и в спальню. Без слов он разрезал кинжалом путы на ее запястьях, толкнул ее на кровать, и ушел, заперев за собой дверь.

В тот момент, когда руки Эдриен освободились, она сорвала шелковый капюшон. Она была готова разорвать его на маленькие шелковые клочья, но затем осознала, что он возможно просто использует что-то другое, если она уничтожит этот капюшон. Кроме того, размышляла она, у нее не было намерения сражаться с ним. У нее и так было достаточно борьбы, когда она пыталась противостоять своим эмоциям; так что она позволит ему делать то, что он чувствует, ему нужно делать. Это предоставит ей больше времени. Чтобы познакомиться с новыми ощущениями внутри себя. Святые небеса, но он был зол на нее. Только вот из-за чего он был зол, она не была уверена, но ее решимость все еще была при ней. Перед лицом его ярости, ее солдаты не изменили своего мнения. Все они гордо стояли на стороне Хока, и она была с ними, на его стороне.

Он планирует бессердечно соблазнить ее? Открыть в ней внутреннее видение по отношению к нему?

Ему не нужно знать, что это видение уже открылось, и что она бесстыдно предвкушала каждый момент соблазнения.

Хок медленно шел по улицам Устера. Они были почти пустынны в этот поздний час, только те, у кого хватало храбрости, или крайней глупости, или преступных намерений, выходили на улицы поздно ночью, когда спускался плотный туман. Он гадал, к какой из этих категорий относился он.

Многое началось в этот день, но все же еще больше оставалось незавершенным. Он провел большую часть дня, проверяя книги мельника и разговаривая с озлобленными крестьянами, которые обвиняли мельника в подмене их зерна. Здесь был только один мельник, назначенный на этот пост людьми короля, до того, как Хок был освобожден от своей клятвы служить ему. Будучи единственным, он имел возможность осуществлять абсолютный контроль над зерном крестьян и, в сговоре с местным бейлифом [25], в самом деле обманывал их на весах, заменял хорошее зерно на заплесневевшее и извлекал чистую выгоду из трех городов, расположенных к северу.

Хок вздохнул. Это была только первая из дюжины проблем, требующих его внимания. Ему придется вести правосудие в течение двух недель, чтобы разобраться во всем, что пошло не так, как надо за время его милостивого пренебрежения, когда он находился на службе у Якова.

Но у него было время, чтобы излечить многочисленные болезни крестьян, и он собирается излечить их. Его люди были довольны тем, что он вернулся и снова интересуется их нуждами. С этого дня, три человека в Устере взялись за ремесло мельника и поделили его права. Хок улыбнулся. Конкуренция будет полезным делом для его людей.

Запахи пижмы и мяты донеслись из двери открытого заведения, когда он проходил мимо. Женщина поманила его от двери, одетая только в просвечивающий кусок грязного и изодранного шелка. Хок выгнул в изумлении бровь и улыбнулся, но отказался и пошел дальше по улице. Его глаза сделались темными и ожесточенными. То, что ждало его дома, было больше, чем он мог вынести.

Эдриен сразу же села, когда услышала, как Хок распахнул дверь в ее комнату. Она воображала сладкое соблазнение, которое он задумал для нее, и ей пришлось собрать все свое самообладание, чтобы скрыть волнение от его возращения.

— О, ты вернулся, — протянула она, надеясь, что она преуспела в маскировке своего восторга.

Он пересек комнату за два внушающих трепет шага, схватил ее в объятия и мрачно хмурясь посмотрел ей в лицо. Он неумолимо склонял голову к ее губам, и она отвернулась прочь. Не обратив на это внимания, он касался ее шеи зубами, до тех пор, пока не достиг основания, где беспорядочно бился ее предательский пульс. Ее дыхание застряло у нее в горле, когда он укусил ее и пробежал языком по ее стройной шеи. Если даже его близость заставляла ее дрожать, его поцелуи приведут ее к полной гибели. Его грубая щетина натирала ее кожу, когда он запрокинул назад ее голову и нежно укусил мочку ее уха. Эдриен вздохнула от удовольствия, затем добавила небольшой протестующий визг, просто чтобы быть убедительной.

— Ты забудешь кузнеца, девушка, — пообещал он. Резко рванув ее за волосы, он заставил ее посмотреть ему в глаза.

— У меня в любом случае нет намерения вспоминать его. Он всего лишь настойчивый, властный, позволяющий себе вольности негодяй.

— Отличная попытка, жена, — сухо сказал Хок.

— Что ты имеешь в виду — отличная попытка? Почему ты так одержим кузнецом?

— Я? Это ты, кто так одержим этим кузнецом! — Он поднял капюшон к ее голове.

— Ты такой тупоголовый, что даже не видишь правду, когда она прямо перед тобой.

— Ох, но в этом то все и дело, девушка. Я видел правду ясно своим собственными глазами тем днем в саду. Да, очень ясно, и память об этом бурлит в моем сознании, высмеивая меня. Я только что был ранен, спасая твою непостоянную жизнь, но ты даже не побеспокоилась об этом. Нет, у тебя были на уме другие сладкие планы. И мое отсутствие только сделало их легче для тебя. Я уехал от тебя всего-навсего на несколько часов и ты так быстро легла под него у фонтана. У моего фонтана. Моя жена.

Так вот что это было, подумала она. Он вернулся и увидел кузнеца, когда он делала с ней эти туманные пугающие вещи, когда она боролась с ним. Он стоял там, гладя как кузнец почти что изнасиловал ее и, в своем сознании полагал, что она делала это по своей воле. Он даже не думал о том, чтобы помочь ей.

— Возможно, я не единственная, кто не может видеть слишком ясно, — со злостью сказала она. — Возможно, в этой комнате есть два человека, которые получат выгоду от небольшого внутреннего зрения.

— Что ты говоришь, девушка? — тихо сказал Хок.

Он не удостоила бы его глупость ответом. Мужчина практически изнасиловал ее, и ее муж в своей ревности просто наблюдал за этим. Чем больше она будет заявлять о своей невиновности, тем более виновной она будет выглядеть. И чем больше она об этом думала, тем больше это злило ее.

— Я просто предполагаю, что ты найдешь внутренний глаз у себя, муж, — сказала она так же тихо.

Ее тихое достоинство заставило его замереть. Ни хныканья, ни лжи, ни унижения. Никаких оправданий. Может ли быть, что он неправильно понял то, что он видел у фонтана? Возможно. Но он сотрет все ее воспоминания о кузнеце, как он и поклялся.

Он мрачно улыбнулся и вновь ослепил ее шелковым капюшоном. Да, к тому времени, когда он закончит, она забудет что Адам Блэк вообще существует.

Так как он знал, что он может сделать. Он был выучен для этого. Сначала цыганами, затем герцогиней Кортленд. «Секс — это не просто мгновенное удовольствие», — наставляла она его. «Это искусство, которому нужно предаваться с умелыми руками и разборчивым вкусом. Я собираюсь обучать тебя этому, самому прекрасному вторжению в человеческий грех. Ты будешь самым лучшим любовником, которого когда-либо знала страна, к тому времени, когда я закончу. И это будет легко, потому что очевидно, что ты самый прекрасный мужчина».

И уроки началась. Он была права — и в самом деле существовало многое, чего он не знал. И она показывала ему: эта точка здесь, изгиб там, движение таким образом, тысячи позиций, тонкие способы использования своего тела чтобы приносить много различных видов удовольствия, и наконец, все игры с сознанием, которые сопутствуют этому.

Он старательно учился, сохранив это искусство в памяти. И со временем, его нетерпеливый мальчишеский голод исчез среди бессмысленного моря завоеваний и любовниц.

Ох, он был самым лучшим, это не вызывало сомнения. Девушкам приходилось умолять его о внимании. Так вырастала легенда о Хоке. Затем, однажды, женщина, которую Хок неоднократно отвергал — Оливия Дюмон — подала прошение Королю Якову о его услугах, как будто он был частью собственности, которую можно было даровать.

И как королевская собственность, Яков отдал его, распространив ту же самую угрозу для Далкита, если он не подчинится.

Как Яков любил это — особенно, когда он осознавал, насколько Хок был унижен этим. И так что король сказал: «ты будешь тем, кем Мы захотим, чтобы ты был, даже если это такая незначительная роль, как роль Нашей шлюхи, чтобы ублажать Наших избранных леди». Других мужчин посылали в сражения. Хока послали в постель с Оливией. Вдвойне унизительно.

Многие мужчины завидовали Хоку — любовнику стольких красивых женщин. Но еще больше мужчин ненавидели Хока за его мастерство и мужественность, и за легенды, которые рассказывали о нем дамы.

В конечном счете, Яков устал от выслушивания легенд. Ему надоело то, что его дамы создают шум вокруг красивого мужчины, и Яков отправил Хока за границу с абсурдными и рискованными поручениями. Украсть драгоценность из королевской казны в Персии. Выманить бесценный предмет искусства у старой наследницы в Риме. О каком странном сокровище не услышал бы жадный Яков, Хока посылали чтобы добыть его честными или бесчестными способами. Быть королевской шлюхой означало просто одно: быть человеком, который делает за короля «грязную работу», независимо от того, что непостоянный повелитель пожелает время от времени.

Сейчас его глаза возвратились к девушке, молча стоящей перед ним.

Она была так не похожа на тех, кого он когда-либо знал. С первого дня, когда он увидел ее, он осознал, что она была настоящей, без фальши или лживых уверток. Хотя она могла иметь свои скрытые глубины, они не были ни злонамеренными, ни корыстными, но появились от страдания и одиночества, а не от обмана. Он понял, что у нее чистое сердце, такое чистое и настоящее и полное возможностей, какими были его цыганские поля, и что оно уже было отдано мужчине, который его не заслуживал! Этому воплощению обмана и странной неискренности. Адаму Блэку.

Всеми правдами и неправдами или в той манере, какая будет необходима, он будет ухаживать за ней и добьется ее. Он заставит ее увидеть ошибку в ее поведении — что она отдала свое сердце неподходящему человеку.

Она была скрыта капюшоном одновременно от него и для него, до тех пор, пока она не научится снова видеть этим чистым сердцем, которое спряталось в укрытие. Он разбудит его, встряхнет его и заставит его выйти наружу и снова взглянуть на мир. И когда она научится видеть его таким, какой он на самом деле, тогда она снова увидит его своими глазами.

Эдриен стояла неподвижно в неуверенности. Это было странно — знать, что он находится в комнате, но не знать, где или что он делает. Он мог стоять перед ней даже сейчас, его тело обнажено и блестит в свете масляных ламп. Она воображала его, освещенного мягким светом свечей. Она любила камины и факелы этого века. Что за романтика в том, чтобы жить и дышать под флуоресцентными огнями ее собственного времени?

Она сожалела о том, что капюшон лишил ее возможности видеть его, но решила, что это к лучшему. Если бы она могла видеть его, это значило, что он мог бы видеть ее глаза, и они несомненно выдали бы ее заинтересованность, если не ее готовность.

Она почувствовала шепот ветерка. Он был слева от нее? Нет, справа от нее.

— Первый раз — для того, чтобы стереть все твои воспоминания о другом мужчине.

Он кружил вокруг нее. Ее сердце оглушительно стучало. С любым другим мужчиной, невозможность видеть ощущалась бы как угроза, но не с Хоком. Потому что не смотря на его ярость, он доказал, что он благороден до мозга костей. Она знала, что хотя он ослепил ее, он сделал это в попытке завоевать ее любовь и доверие — а не для того, чтобы доминировать и подчинить ее. Не было ничего угрожающего в том факте, что он закрыл ее глаза для себя; он открыл ее сердце с помощью его шелкового капюшона. Ее неспособность видеть обострила другие ее чувства до совершенного состояния.

Когда его рука погладила ее стройную шею, она проглотила вздох удовольствия.

Хок продолжал кружить вокруг нее; подходя к ней сбоку, затем сзади, и, казалось спустя вечность, спереди. Ее уши напряженно улавливали его передвижения, ее тело вибрировало от напряжения, удивления, ожидания.

— Второй раз будет для обучения. Я буду обучать тебя тому, что означает быть любимым таким мужчиной как я. Это будет то, что ты никогда не забудешь.

Его дыхание овевало ее затылок, его пальцы подбирали ее свободно свисающие волосы. Она могла слышать только прерывистое дыхание — она не была уверена, его или ее. Она застыла от прикосновения его руки к изгибу ее будра, ощущая себя так, как будто через ее тело прошел мощный разряд электрического тока.

— В третий раз я надену путы и поводок. Я обещаю, что в этот раз приедет конец твоему сопротивлению.

Он провел пальцами по ее шее, по ее грудям, от одного соска до другого, затем вниз по ее упругому животу. Его легкая ласкающая рука проскользнула между ее ног и выскользнула, оставив после себя болезненный голод.

— Но в четвертый раз, ах, в четвертый раз, когда я услышу твои сладкие крики, этот раз будет для меня, девушка. За ожидание и за голод и за агонию желания обладания тобой. Только для меня.

Его руки были на ее плечах, сдвигая вниз шелк ее платья по ее коже. Расстегивая одну за другой маленькие жемчужные пуговки на ее затылке чем-то похожим на… зубы? Ох! Его язык пробежался по чувствительной коже ее затылка, затем двинулся еще ниже.

О небеса, это чувственное прикосновение его языка может привести ее к окончательной гибели. Шершавый бархат его языка проследовал полностью по ее позвоночнику, затем еще ниже. Она задрожала.

Ее колени ослабли, она молча пошатнулась. «Ты не должна издать ни звука», — напомнила она себе. Ни одного одобрительного звука, во всяком случае. Только протестующие.

И когда она была уверена, что она не сможет хранить молчание ни одной секундой больше, он отошел от нее, и она ощутила легкое движение воздуха от его перемещения. Она повернулась, пытаясь молча выследить его.

Ее платье на спине было расстегнуто, ее кожа была влажной от его поцелуев. Она ждала в безмолвном предвкушении. Где же он?

Здесь, подумала она, когда внезапно ощутила, как он ухватился за ткань ее платья. Он стянул платье вниз и оно в шелесте шелка упало на пол. За ним последовала сорочка, и затем на ней остались только чулки, кружевной корсет и туфли.

Хок был благодарен тому, что она ослеплена капюшоном и не могла видеть как дрожат его руки, когда он опустился на колени и медленно снимал ее один чулок, стоя на коленях перед ней и скатывая его вниз дюйм за дюймом. Он покрывал благоговейными поцелуями всю ее длинную шелковистую ногу. От податливого бедра до тыльной стороны ее колена, до ее аккуратной лодыжки он осыпал ее ноги, одну за другой горячими поцелуями, старясь не пропустить ни одного притягательного дюйма ее белоснежной как сливки плоти, которую он умирал от желания попробовать.

Она даже ни разу не застонала, но он раскусил ее игру. Так как она ненавидела его, она несомненно постарается не издать ни одного звука удовольствия, только если он не сможет вырвать этот звук из ее горла. И чтобы сделать это, он должен сохранять ясную голову. Он не должен терять контроль и начинать думать об этих мерцающих завитках в соединении ее сладких бедер, находящихся всего лишь в дюймах от его рта, или о шелковистом бугорке, который находился за ними, в самом центре ее страсти. Находясь у ее ног он наслаждался каждой плоскостью и каждым изгибом ее совершенного тела. Его глаза скользили по ее крепким бедрам, вверх по ее упругому, немного закругленному животу, по сливочным грудям к алебастровой колонне шеи, где они встречались с черным шелковым капюшоном.

Эдриен знала, что если в ближайшем времени что-то не случиться, то ее ноги просто подогнутся под ней и она упадет прямо на его лицо. Не плохая идея, сообщил ее разум. Она была шокирована. Ошеломлена. Но, возможно….

Она слегка качнулась вперед.

Хок застонал, когда ее мерцающие кудряшки прикоснулись к его небритой щеке. Стоя на коленях у ее ног, он зажмурил глаза, чтобы отогнать видение, оттолкнуть потребность, не осознавая что его язык облизывает губы и его рот требует…

Покачиваясь он зарычал и вскочил на ноги, а затем его руки прикоснулись к ее телу и он понял, что у него значительные неприятности. Куда к черту делся Хок? — удивлялся он, когда грубо бросил ее обратно на постель. Где же Лотарио? Легендарный мастер самоконтроля, который собирался дразнить ее, пока это станет невыносимым и разрушить ее оборону? И в какой ад провалилась его воля? Какая воля? Задавался он вопросом, потому что он заблудился на зеленом поле невинности, более приятном и роскошном, чем он когда-либо знал.

Эдриен застонала, когда его тело накрыло ее, прижимая ее к мягкой кровати. Каждый его дюйм представлял собой горячего, требовательно мужчину. О, небеса, промурлыкала женщина внутри нее. Ей захотелось крикнуть: «Возьми меня». Но не так просто, она не сдастся слишком быстро.

Быстрым движением Хок сорвал капюшон с ее головы и поцеловал ее, погрузив руки в ее волосы. Он целовал ее так глубоко, что она не смогла дышать и потеряла последние остатки своего страха.

Она целовалась с несколькими мужчинами прежде. Больше чем с нескольким. Робкие поцелуи, страстные поцелуи. Поцелуи Эберхарда, которые оставляли ее холодной. Мужчина не целуется вот так, если только он не слишком сильно влюблен.

Он любит ее. Понимание этого трепетала в ней, где-то под верхним слоем ее кожи, затем просочилось глубже, полностью проникнув в нее. Как великолепно, знать, что он так сильно любит ее. Это было несомненно. Он держал ее лицо в своих руках так, как если бы она была самой драгоценной вещью во вселенной. Она открыла глаза и встретилась с его встревоженным взглядом, пытаясь рассказать своим ясным молчанием обо всем том, что она на самом деле чувствовала, потому что она не могла выговорить это словами. Он не знала как. У нее не было опыта.

Когда он переместился на нее сверху и его твердый возбужденный член оказался между ее ногами она сделала это, издала все те звуки, которые поклялась не произносить. Практически она взревела. Так вот что это такое. Вот что делает людей безумными от страсти и от томления и голода. Вот то, что знал Шекспир в какое-то время своей жизни, для того, чтобы написать «Ромео и Джульетту», чтобы сочинить такие очаровательные любовные стихи. Это было то, что Хок подразумевал под Валгаллой.

Она выгнулась под ним, мускулы глубоко внутри нее были в огне, они горкли для чего-то, жаждущие и опустошенные.

— Эри, — выдохнул он, когда опустил голову, чтобы взять в рот один из ее сосков. Он целовал и вытягивал и мучил его. Он выпустил затвердевшую вершинку и подул прохладным воздухом на разгоряченный кончик. Слегка сжав его, затем он нежно потерся о него своей шершавой, темной бородой. Вспышка огня взорвалась в ней, распространяясь от ее грудей и затопив все тело волной желания.

Он целовал ее спускаясь вниз, двигаясь вдоль ее живота, по верхнему изгибу ее бедер, затем по нижней части бедра. Когда он остановился прямо над ее медовым жаром, даже просто его дыхание, овевающее ее чувствительную кожу, было настоящей пыткой.

Один удар сердца превратился в дюжину, и она ждала, застыв, когда последует его очередная ласка.

Когда она пришла, она тихо захныкала. Он рассыпал поцелуи по атласной внутренней стороне ее ног, затем попробовал на вкус самый центр ее голода. Когда его язык замелькал, неоднократно поглаживая ее маленький, упругий бугорок, она закричала и ее тело задрожало рядом с его телом. Она ощутила себя достигающей чего-то, взлетающей за чем-то, что было как раз за пределами ее досягаемости и … ох!

Как случилось, что она никогда не испытывала ничего подобного раньше? Хок подбросил ее к звездному небу и покружил ее между планетами, позволил ей скатиться по Млечному пути и через звезды, превращающиеся в суперновые. Он сотряс ее вселенную из конца в конец ее солнечной системы. И когда он наконец мягко позволил ей вернуться обратно, она трепетала под ним в агонии и экстазе, зная, что никогда не будет прежней. Что-то проснулось внутри нее и моргало слабыми глазами, непривычное к ослепляющей яркости и ошеломляющей интенсивности этого нового мира.

Она лежала, задыхающаяся и немного испуганная, но готовая. Готовая по-настоящему и полностью отдать себя своему мужу и начать их брак на высокой ноте, так как она знала, что это возможно. Она была готова начать говорить ему то, что она чувствовала к нему. Как сильно она на самом деле восхищается его чувствительностью и состраданием. Как сильно она обожает его силу и бесстрашие. И насколько сильно она даже лелеет его дерзкие и страстные вспышки. Как довольна она тем, что она его жена.

— Хок…

— Эри, Эри… Я… нет. Я не… — Его лицо было ожесточенным и диким и она потянулась к нему. Но она промахнулась.

Потому что Хок застыл с ревом агонии и соскочил с постели. Отскочил от нее и практически выбежал из комнаты, не оглянувшись.

В комнате было тихо, если не считать щелчка замка.

Эдриен в полном замешательстве уставилась на дверь.

Это было как лечь спать среди роз и проснуться в грязи.

Как он мог просто встать и оставить ее после этого?

Глава 26

Сидхок Джеймс Лион Дуглас не дрожит, напомнил он себе. Не теряет самообладания. Не начинает грезить наяву, подобно томящемуся от любви мальчишке, только потому, что он подарил девушке самый потрясающий оргазм за всю ее жизнь. В этом он не промахнулся.

Но дело было не в этом оргазме. И даже не в том, как она содрогалась под ним, или как прекрасно она выглядела, когда задыхалась, влажная от любви под его языком.

Дело было в том, что с ним чуть не случилось то, чего он не сделал ни разу за всю свою жизнь — он мог излить семя, не войдя в девушку. Это и более того, он ведь любит ее, а она все еще не назвала его по имени. Даже на вершине страсти она не выкрикнула его имени. Ничего. Хотя он знал, что она вполне могла думать об Адаме. Частично из-за этого он сорвал с нее этот чертов капюшон. Маска казалась хорошей идеей в начале, но потом эту идею как раз пришлось пересмотреть.

Следующий раз, когда он будет любить ее, он оставит ее глаза незавязанными, и она будет видеть его от начала до конца, и доведет дело до этого конца. Его пульсирующий член не сможет вынести эту пытку снова.

Но он не хотел отдавать ей свое семя до тех пор, пока он не будет знать, что она принадлежит ему. Он не хотел допускать возможности того, что он не будет знать, чьего ребенка она может понести.

И затем он вспомнил о фляжке, которую дал ему старый цыган. Он тщательно обдумал это, размышляя, стоит ли сейчас использовать снадобье, которое она содержит.

Он все же может сделать это, подумал он, хотя он ненавидел побочные эффекты. То, что оно оставит его холодным и отстраненным посреди самой величайшей страсти, которую он когда-либо знал.

В следующий раз, когда он пришел к ней, стояла тишина от начала до конца.

Чуть меньше чем четверть часа назад, он сделал гримасу, когда вытаскивал пробку зубами. Он поклялся никогда не принимать это снадобье снова, но на этот раз это было необходимо. Он дожжен заставить ее хотеть его, привязать ее к себе желанием так, чтобы он смог начать работать над тем, чтобы заставить е полюбить себя. И ему нужна было ясная голова, чтобы сделать это.

Прошлой ночью он почти что сделал из себя дурака. Он определенно потерял контроль. Подошел близко к тому, чтобы выплеснуться на нее телом и сердцем; глупыми словами о любви и семенем и надеждой на детей и на долгую совместную жизнь.

Так что он запрокинул голову назад и проглотил горькое содержимое бутылочки, и подождал.

Когда он смог ощутить, как жуткие пальцы разворачиваются в его теле, только тогда он пошел к ней.

Он раздел ее догола и уложил на пол. Она не сделал ни одного движения, чтобы остановить его; она молчала, в ее глазах застыло непостижимое выражение. Это было молчаливое восхищение, но он не знал этого. Ее глаза любовно блуждали по каждому дюйму его тела, когда он смотрел куда угодно, но не ей в лицо. Она поразилась ощущениям прикосновения к спине прохладного пола и горячего мужчины сверху, но он казался каким-то другим в этот раз, когда своими руками и ртом возносил ее в это сияющее место на небе, и не один, а полдюжины раз. Он делал это с искусством, доведенным до совершенства, с почти пугающим самоконтролем, пока она, жаждущая, лежала под ним.

И ей это нисколько не нравилось.

Когда он отвернулся от нее, она почувствовала себя обманутой. Как будто его вообще не было с ней в действительности. Что из того, что он доставил ей такое наслаждение? Она хотела того солнца, которое сияло в его глазах, той неконтролируемой, дикой страсти, которая раскалялась добела между ними.

— Хок! — крикнула она ему в спину.

Он застыл и стоял неподвижно долгое время. Мускулы на его плечах и спине были напряжены. Он казался таким недостижимым.

— Ох. Не обращай внимания… — тихо сказала она, ее глаза заблестели от переполнявшей их боли.

Несколькими часами позже, Хок прополоскал рот уже в пятый раз и сплюнул в таз. Да, это было бедствием грандиозных размеров. Оно навредило ему больше, чем помогло. Снадобье сохраняло его гигантскую эрекцию и не позволяло ему разрядиться.

Существует ли что-нибудь похожее на замерзший огонь?

Он больше никогда не примет этого зелья снова. Не со своей женой.

Наконец избавившись от этого противного привкуса во рту, он оделся и направился в деревенский зал собраний, чтобы выслушать еще несколько дел, требующих разбирательства. Он должен увидеть больше людей с их нуждами и принять больше решений. И он знал, что все это время будет спрашивать себя, сможет ли он, правящий многочисленными поместьями, деревнями, замками, и людьми, когда-нибудь добиться от своей собственной жены того, чтобы она просто назвала его по имени.

Сидхок.

Это было все, чего он хотел.

Эдриен неугомонно вышагивала по комнате. Что же случилось этим днем? Она чувствовала себя грязной, словно какой-то незнакомец прикасался к ней слишком интимно, а не муж занимался с ней любовью. Совсем не так, как в предыдущую ночь, когда она видела это выражение в его глазах, эту теплоту и нежность вместе с огромным желанием. Этим днем он был какой-то отстраненный. Когда он вернулся в их комнату, чтобы одеться перед тем, как снова уйти, он все еще был ужасно далеким. Он что-то сделал, принял какой-то снадобье, чтобы сделать себя?…

Она видела эти флаконы. Они лежали в кожаном мешочке на столике у кровати прошлой ночью.

Она выпятила подбородок, когда прошагала к прикроватному столику. Нет, здесь их нет.

Куда он положил их? Ее глаза перелетели на одежду, которую он сбросил на стул, когда переодевался этим днем. Обыскав груду одежды, она нашла то, что искала и вытряхнула содержимое маленького кожаного мешочка. Один флакон пустой, но другой еще полный. Ха! Это и целебные припарки он использовал, когда менял повязку на своей руке.

Пустой флакон. Хм! Хорошо, в эту игру могли играть двое, и он проклянет тот день, когда оставил этот другой флакон лежать просто так. Подождем, когда он увидит, какой холодной она может быть!

Когда Хок вернулся в поместье ночью, он был определенно уверен, что должно быть зашел не в тот дом. Его жена ждала его в запертой спальне, абсолютно обнаженная, с диким выражением глаз, которое заставило его увериться в том, что он видит сон, или потерялся, или сошел с ума.

— Хок, — промурлыкала она, двигаясь к нему скользящими движениями.

— Эдриен? — ответил он осторожно.

Его жена была так чертовски прекрасна. И на какое-то мгновение его перестало беспокоить, почему она так себя ведет. Он измучился от ожидания и устал от желания. Так что он схватил ее в объятия, и его горячий рот жадно заскользил по ее губам.

Затем он увидел флакон, лежащий на полу у кровати, и выглядящий так, словно его уронили вскоре после употребления.

Хок издал разочарованный вздох и позволил себе еще один горящий желанием, длившийся почти вечность, взгляд на залитые румянцем щеки своей жены, на ее великолепные груди, на изгибы ее тела. И еще один взгляд — на ее темные глаза с расширенными зрачками и ее налитой рот, похожий на сочную сливу и молящий о поцелуях.

— Девушка, ты пила это зелье? — устало спросил он.

— Ммм, — протянула она, жадно потянувшись к его губам.

Он толкнул ее, и она упала на кровать с глухим звуком. Афродизиак. Он подсчитал, что пройдет около двенадцати часов, прежде чем он будет уверен в том, что она вернулась к своему обычному состоянию строптивости.

Если бы он только взял ее сейчас — к черту честь — то это послужило бы для нее уроком, мрачно подумал он.

К сожалению, не было таких обстоятельств, при которых можно было послать к черту честь. Даже тогда, когда пульсирующий член заставлял его размышлять над тем, о какой к дьяволу чести шла речь, если дело касалось того, чтобы спариваться со своей собственной женой.

Ох, она несомненно захочет убить его, когда увидит в следующий раз.

Он запер дверь и поставил снаружи четырех охранников, пообещав убить любого, кто осмелиться зайти в комнату по какой-либо причине в течение следующих двенадцати часов.

Потом легендарный Хок сел на ступеньки и стал ждать.

Когда он в следующий раз пришел к ней, она действительно была в ярости.

— Что было в том флаконе? — бушевала она.

Хок не смог сдержать улыбку. Он попытался быстро склонить голову, прежде чем она увидит, но ему не удалось.

— О! Ты думаешь, это забавно, не так ли? Ты должен знать, что ты оставил меня здесь на всю ночь, мечтающую…о Боже мой! Ты не представляешь, как сильно я нуждалась…

— Не во мне, девушка. — Его глаза потемнели. — Не во мне ты нуждалась. Ты выпила немного афродизиака, который приготовили цыгане. Я не собирался давать его тебе или использовать его сам. Я даже не просил его у них. А ты сунула свой нос…

— Ты выпил зелье, чтобы быть холодным со мной! — закричала она. — Ты обидел меня!

Хок уставился на нее.

— Обидел тебя? Никогда! Я не причиню тебе боли, девушка.

— Но все-таки ты сделал это! — Ее глаза были широко распахнуты и блестели от слез, ее губа дрожала.

Он немедленно оказался рядом с ней.

— Как я обидел тебя? Только скажи мне, и я все исправлю.

— Ты был холоден со мной. Ты прикасался ко мне так, словно ты был незнакомцем.

Сердце Хока запело. Желание пробежало по нему горячей волной. Ей понравились его прикосновения.

— Тебе нравятся мои прикосновения? — выдохнул он, прежде чем украсть поцелуй с ее надутых губ.

— Не тогда, когда ты это делаешь как вчера! — От страха на ее лбу появилась морщинка, и он стер ее поцелуем. — Кроме того, раз ты хотел уложить меня в постель, то почему просто не воспользовался преимуществом, когда я так этого хотела? — она вздохнула, пока он осыпал нежными поцелуями ее веки и ее ресницы, затрепетав, опустились. Его губы были теплыми и бесконечно нежными, когда он поцеловал кончик ее носа, потом уже не такими нежными, когда он требовательно накрыл ее рот своим.

— Когда я буду любить тебя, то это будет не потому, что ты одурманена каким-то зельем, а потому, что ты опьянена мной, точно так же как я околдован тобой.

— Ох, — выдохнула она, когда он распустил ей волосы и позволил им свободно рассыпаться по ее плечам.

— Зачем ты завязала их? — Он расчесал пальцами ее тяжелую гриву.

— Это зелье было ужасным. Было невозможно вынести даже прикосновение собственных волос к коже.

— Мне тоже очень трудно выносить эту твою гриву, — сказал Хок, мягко пропуская волосы сквозь пальцы. Он прикрыл глаза, потемневшие от множества чувственных обещаний. — Ты не представляешь, как часто я представлял себе ощущение прикосновения этого серебристо-золотого огня к своему члену, девушка.

Желание окутало Эдриен, когда она представила образ, вызванный в своем воображении его словами.

Он медленно подталкивал ее обратно к кровати, поощряемый дымкой желания в ее широко распахнутых глазах.

— Эта мысль заинтересовала тебя, девушка? — самодовольно промурлыкал он.

Она с трудом сглотнула.

— Тебе нужно только сказать мне, шепнуть мне, что доставляет тебе удовольствие. И я дам тебе все это.

Она собрала все свое мужество.

— Тогда поцелуй меня, муж. Поцелуй меня здесь…и здесь…ооох! — Он так быстро подчинился. Его губы были горячими, бархатистыми и требовательными. — И здесь… — У нее полностью пропал голос, когда он стянул платье с ее тела, опрокинул на постель и лег сверху.

— Я хочу задвинуть занавеси вокруг этой кровати и держать тебя здесь целый год — прошептал он в ее гладкую кожу груди.

— В таком случае со мной все будет хорошо, — прошептала она в ответ.

— Разве ты не предполагаешь сражаться со мной, девушка? — Хок отодвинулся и внимательно посмотрел на нее.

— Хм-м….

— Да, продолжай, — подбодрил он. Он знал, его глаза должны плясать от радости. Он знал, что прямо сейчас у него должно быть абсолютно нелепое выражение лица. Возможно ли это? Приручение началось и оно сработало?

— Просто прикоснись ко мне. — Она нахмурила брови. — Не задавай так много вопросов об этом!

Он тихо, раскатисто, с обещанием бесконечной страсти, рассмеялся.

— О, я прикоснусь к тебе, девушка!

— Слишком далеко. Мы зашли слишком далеко.

— Я не знаю, что вы имеете в виду.

— Я размышлял над этим. Мы должны закончить это. Королева Эобил подозревает нас. Даже все то время, что ты провел рядом с ней, не ослабило ее подозрительности. Я, со своей стороны, не желаю испытать на себе последствия ее гнева. Женщина просто должна вернуться в свое время.

Король Финнбеара махнул рукой.

И Хок рухнул на кровать. Потрясенный он посмотрел вокруг пустой комнаты.

Эдриен с грохотом упала на пол своей современной кухни.

— Ты видел то же, что и я? — задохнулся Король Финнбеара.

Адам был ошеломлен.

— Она была обнаженной. Он с трудом дышал. Она была… вот дерьмо!

Король решительно кивнул, и они оба сделали жест рукой.

— Она остается.

Это было одним из золотых правил. Некоторые вещи никогда не могут прерываться.

— Ты на самом деле из будущего, не так ли? — хрипло прошептал Хок, когда через несколько мгновений Эдриен появилась снова, в нескольких футах от него на кровати. Когда Эдриен напивалась в его кабинете, Лидия рассказала ему об ее исчезновениях в саду. Хок попытался убедить себя, что Лидия ошибается, но его охранники подтвердили, что наблюдали, как его жена исчезала и появлялась несколько раз в быстрой последовательности.

Значит, она все еще может вернуться в свое собственное время, даже без шахматной фигурки. Черная королева не была тем, чем она казалась. Предсказательница была права.

Эдриен кивнула, все еще ошеломленная своим внезапным перемещением сквозь время.

— И я не могу контролировать это! Я не знаю, когда это случится снова! — Ее пальцы судорожно вцепились в шерстяное покрывало, словно эта крепкая хватка могла препятствовать тому, что ее могло снова унести обратно.

— Ради всех святых, — он медленно выдыхал он. — Будущее. Другое время. Время, которое еще не настало.

Они пристально смотрели друг на друга, онемевшие, в течение долгого времени. В глубине его черных глаз появились тени, а золотистые отблески полностью погасли.

Неожиданно Эдриен слишком ясно поняла, что хочет никогда не возвращаться в двадцатое столетие. Она не хотела быть без него всю оставшуюся жизнь! Отчаяние сжало ледяными пальцами ее сердце.

Но уже было слишком поздно. Как она любила его! Внезапность, с которой ей напомнили, что она не в состоянии контролировать то, насколько долго она могла остаться; осознание того, что она могла быть переброшена обратно и никогда не вернуться; тот факт, что она не имела ни малейшего понятия как, или если, она смогла бы отправиться сюда снова сама по себе, ужасали ее.

Быть отправленной, нет, приговоренной, назад в холодный и пустой мир двадцатого столетия, зная, что мужчина, которого она будет любить вечно, умер почти за пятьсот лет до того, как она родилась, о Господи, все, что угодно, только не это.

Охваченная страхом от осознания этого, она пристально смотрела на него, приоткрыв губы, открытая и уязвимая.

Хок почувствовал перемену в ней; он только что был безмолвно допущен в ту часть Эдриен, к которой он так долго тянулся. Она смотрела на него с тем же освобожденным от оков выражением, которое он видел на ее лице в ту ночь на скалах Далкита, когда она загадывала желание на звезду.

Это все, что нужно было видеть Хоку. Через мгновение он был уже на ней. Понимание того, что она могла быть оторвана от него в любой момент, делало время бесконечно драгоценным. Настоящее было всем, что они имели, и не было никаких гарантий на завтра.

Он заявил права на ее тело, обрушив на нее ураган высвободившейся страсти. Он целовал и пробовал на вкус, доведенный до отчаяния страхом, что в любой момент ее губы могут быть оторваны от его губ. Эдриен целовала его в ответ с безудержной страстью. Жар разгорался ярким пламенем между ними, как и должно было быть, как и было бы с самого начала, если бы она позволила себе осмелиться поверить в то, что такая страсть, такая любовь была возможна.

Откинувшись на постель, она таяла под ним. Она обвила руками его шею и жадно притянула его голову ближе.

— Люби меня…о, люби меня, — прошептала она.

— Всегда, — пообещал он глядя в ее широко раскрытые глаза. Он обхватил ладонями ее груди и покрыл их поцелуями, наслаждаясь тем, как бурно она отвечала ему. На этот раз все было по-другому. Она действительно видела его, Сидхока, а не какого-то другого мужчину, который у нее был до него, и надежда распустилась в его сердце. Неужели она начинает так же страстно желать его, как он желает ее? Могло ли быть так, что у его жены развился такой же голод по отношению к нему, который мог сравниться с его собственной потребностью в ней?

— О, пожалуйста… — ее голова откинулась на подушки. — Пожалуйста… — выдохнула она.

— Ты хочешь меня Эдриен?

— Да. Каждой клеточкой моего тела… — и души собиралась добавить она, но он завладел ее ртом в глубоком, горячем поцелуе.

Она хотела его, с открытыми глазами и смотря на него. Он мог сказать, что в этот раз все было по-настоящему.

Когда ее рука накрыла его налившийся фаллос, из его горла вырвался стон.

— Я видела тебя, ты знаешь, — прошептала она, с глазами, расширенными и потемневшими от страсти. — В Зеленой комнате. Ты лежал, растянувшись на спине.

Он смотрел на нее, безмолвный и зачарованный, мускулы на его шее бешено напрягались от усилий, и он пытался сказать хоть что-нибудь разумное, что угодно, но ничего, кроме хриплого мурлыкания, не прозвучало, когда ее рука крепче сжала его. Значит, она тоже смотрела на него? Как он следил за ней каждый раз, когда ему выпадал шанс?

— Ты лежал там, спящий, похожий на какого-то скандинавского бога, и это был первый раз, когда я увидела это. — Она нежно сжала руку, чтобы подчеркнуть свои слова. Он зарычал. Ободренная его ответом, Эдриен толкнула его на спину и покрыла поцелуями его скульптурную грудь. Она пробежала своим жадным язычком вниз по его животу, пробуя каждую четкую мышцу по очереди. Она исследовала его мощные бедра и пульсирующую мужественность, сделав паузу, чтобы прикоснуться дразнящим поцелуем к бархатистому розовому кончику его члена, которому позавидовал бы и жеребец.

— Ты нашла его подходящим… значительным? — прохрипел он. — То, что видела тогда, и что ты видишь сейчас?

— М-м-м… — Она сделала вид, что обдумывает его вопрос, потом облизала долгим, бархатистым прикосновением его член от основания до кончика. — Сойдет в крайнем случае.

Он с улыбкой откинул свою темную голову и зарычал.

— В крайнем случае?…Сойдет? Я покажу тебе… — Он резко замолчал, грубо схватив ее в свои объятия. Его рот требовательно завладел ее губами, и он перекатил ее на спину.

Было слишком поздно отступать или волноваться о семени или детях. Далекий от каких-либо разумных мыслей и плывущий по волнам мускусного безумия по имени Эдриен, соблазнительной сирены, которая завладела им, он поместился между ее ног и навис над ней.

Прямо перед тем, как уступить ее манящему жару, он сказал:

— Я всегда любил тебя, милая. — Он произнес это тихо и величественно.

Слезы засверкали в ее глазах и покатились по щекам. Он прикоснулся пальцем к блестящей капле и на мгновение удивился тому, как хорошо было ощущать то, что она наконец приняла его. Потом, закончив с ожиданием, он погрузился в нее. Ее глаза затуманились еще больше от внезапной боли. На ней, почти в ней, Хок стиснул челюсти и застыл. Он безмолвно смотрел на нее несколько мгновений с благоговением и потрясением в глазах.

— Пожалуйста, — убеждала она. — Не останавливайся сейчас. Пожалуйста, я хочу этого.

— Эдриен, — выдохнул он с потемневшим лицом. — Девственница, — глухо пробормотал он. Черные глаза удерживали ее взгляд несколько мгновений, затаив дыхание, пока его тело неподвижно лежало на ней.

Потом она ощутила вспыхнувшую в нем неконтролируемую вспышку неистовства, и он пробился сквозь преграду, врываясь в нее с первобытной мощью.

— Моя, — грубо поклялся он, с горящими черными глазами. — Только моя. Первая… лучшая…и последняя. — Его красивая голова откинулась назад, и она погрузила руки в его волосы. И снова почувствовала эту непроизвольную дрожь, что сотрясала его тело с головы до ног.

Была мгновенная боль, но волны жара быстро сменили ее и звезды звали ее по имени, приглашая ее взлететь. Этот раз был еще более насыщенным, пришедший глубоко изнутри ее тела, где его горячий член полностью заполнял ее. Голос инстинкта подсказывал ей, как двигаться, как достичь своего наслаждения и одновременно обеспечить удовольствие ему.

— Не…двигайся, — сквозь стиснутые зубы шептал он ей на ухо, стараясь из всех сил не излиться в тот момент, когда ее гладкая теснота обхватила его. Он был на пределе возбудимости, ввергнутый почти в безумие страстью вместе с осознанием того, что кузнец никогда не был там, где сейчас находился он. Не даже легендарный Эвер-хард, кем бы он ни был. Он был ее первым мужчиной, ее первым и единственным любовником.

— Ничего не могу поделать…это ощущение слишком…О!.. Прекрасно! — Ее руки ласкали его спину, потом ее ногти оставили легкие отметки на загорелой коже его плеч, пока он медленно раскачивал ее под собой.

— Перестань двигаться, девушка!

— Я думала, что мне полагается двигаться…тоже, — пробормотала она совсем бессвязно. — Пожалуйста…

— Тише. Сначала я научу тебя медленной любви. А следующий раз займемся любовью дико и грубо.

— Давай займемся дикой и грубой любовью сейчас, — совершенно ясно потребовала она, и это сорвало оковы, которые его самоконтроль так туго натянул. Он поднял ее ноги и вонзился в нее, вытеснив беспокойство о ее девственной чувствительности из той малой части, которая еще осталось от его разума. Он входил в нее так, как ему хотелось с того первого момента, когда он ее увидел — грубым и завладевающим образом. Жестко и требовательно, с одержимостью. Жадно и почти жестоко, ставя на ней свое клеймо.

Эдриен выгибалась под ним, кончики ее пальцев коснулись звезд, когда она разлетелась на тысячи мерцающих осколков. Она почувствовала как он замер, потом яростно завибрировал внутри нее. Они взорвались вместе в совершенном ритме, совершенной гармонии.

Хок еще долгое время лежал на ней, прерывисто дыша, пока она удовлетворенно ласкала своего мужа. Его шелковистые волосы высвободились из-под ремешка, который стягивал их. Она гладила мягкую кожу его твердой мускулистой спины. Красивый мужчина, думала она, и эта мысль уже не несла в себе ни тени страха. Она перебирала его волосы в тишине, изумляясь своей жизни и тому, какой богатой была эта жизнь, когда он был в ней.

Наконец, он поднялся с нее в тишине, подошел и встал у окна, вглядываясь в ночь Устера.

— Ох, девушка, что же я сделал? — выдохнул он в оконное стекло.

За его спиной было молчание. Глаза Эдриен с любовью перемещались по каждому дюйму тела ее мужчины.

— Я считал тебя непостоянной и вздорной. Я полагал что ты, мой сладкий сокол, худшая среди вероломных гадюк. Мои мрачные представления расправляли свои остроконечные крылья. И насколько же я мог быть несправедлив.

Снова тишина. Он не знал, что за его спиной, нежная улыбка показалась на губах его жены.

— Девушка из далекого будущего, тебя бросили на колени мужчине, выдали замуж за меня, человека, которого ты ни разу не видела, и ты прошла через свой собственный ад еще до того, как увидела меня. А я только добавил еще один ад к тому, который уже был у тебя. Полный моих… ох, жена, что я сделал? О Боже, что я сделал с тобой?

— Ты любишь меня.

Это не было вопросом, но он с готовностью ответил.

— Да, люблю. Больше жизни, мое сердце. Я не просто выбирал приятные слова, чтобы называть тебя, я говорил от всей души, когда звал тебя так. Я не могу жить без своего сердца. И не могу дышать без тебя.

— Ты мужчина, у которого больше, чем одно сердце?

— Нет. Только одно. Но сейчас оно ожесточенное и темное от той боли, которую я причинил тебе.

Он смотрел через окно в бездонную ночь. Девственная кровь на его члене. Девственные слезы на его руках. Девственная жена, которая никогда не лежала с Адамом, и за все ее годы, ни с одним мужчиной. Трепетный дар, который она должна была отдать по своей воле, а он вырвал его у нее с помощью собственной темной страсти.

— Сидхок. — Слетевшее с ее губ слово было любовной лаской.

Это должно быть плод его воображения. Хок думал, что будет страдать всю свою жизнь от этой пытки — напрасно ожидать слово, которое, как он знал, он никогда не услышит сорвавшимся с ее губ.

— Я так оскорбил тебя, мое сердце. Я заглажу вину, я клянусь тебе, я найду способ…

— Сидхок. — Он почувствовал ее ладони на своих боках, ее руки сзади скользнули вокруг него. Она не могла больше скрывать правду. Она должна сказать ему, должна воспользоваться каким бы то ни было временем, которым непостоянные боги позволят им насладиться. Она с любовью прижалась щекой к его спине, ощутив дрожь, охватившую его сильное тело.

— Мне снится обманчивый сон? — хрипло прошептал он.

— Я люблю тебя, Сидхок.

Он обернулся, чтобы взглянуть ей в лицо, его полузакрытые глаза потемнели.

— Посмотри на меня и скажи это! — прогремел он.

Эдриен обхватила ладонями его красивое темное лицо.

— Я люблю тебя, Сидхок, мой муж из плоти и крови. Это единственная причина, по которой я могла так сильно ненавидеть тебя.

Возглас радости сорвался с его губ, но глаза все еще смотрели недоверчиво.

— Я полюбила тебя с той ночи у моря. И все сильней ненавидела тебя за каждую эту минуту.

— Но королевская шлюха…

— Ничего не говори. Я эгоистичная женщина. Муж Эдриен — это тот, кем ты являешься сейчас. И больше никто. Но я благодарна доброму королю за совершенствование твоего мастерства, — дерзко поддразнила она. Некоторые раны излечиваются быстрее, если их вскрыть. И они больше не угрожали ей, потому что она поняла, что это благородная, доблестная его часть заставляла его делать все, что он должен был делать, чтобы защитить тех, кого он любил. Хотя ни он, ни Лидия многого не рассказали ей, она была в состоянии догадаться о некоторых вещах сама.

Он засмеялся ее дерзости, но быстро стал серьезным.

— Я должен жениться на тебе снова. Я хочу обменяться клятвами. Между нами, а не через доверенное лицо. — Разве не волшебством ее перебросило сквозь время? Когда она исчезла прямо из его объятий, он, наконец, признал то, что его жена пришла к нему с дальних берегов будущего времени, а чем это могло быть, как не волшебством? Волшебством, которое он не мог контролировать.

Но что, если они смогут сотворить свое собственное маленькое волшебство? Ходили легенды, что брачные клятвы, произнесенные внутри круга огней Самайна, в знаменательный вечер перед праздником дня Благословенных Усопших, связывали двух человек за пределами человеческого понимания. Что, если они произнесут свои брачные клятвы, заверят их перед загадочными цыганами, в эту священную ночь? Сможет ли он привязать свою жену наперекор любым границам времен? Он попробовал бы все, что угодно.

— Да, — выдохнула она с радостью, — так и сделаем.

— Мне только жаль, что я упустил это с самого начала. Знай я, что это ты ждала меня в замке Комина, я приехал бы сам, сердце мое. С самого первого дня обручения.

Но в его глазах все еще была тревога, и она подняла руку, чтобы отогнать тени прочь. Он поймал ее и нежно поцеловал ладонь, затем сжал ее пальцы в кулак.

— Ты доверяешь мне, девушка? — тихо спросил он.

Доверие. Такая хрупкая, тонкая, изысканно ценная вещь.

Хок смотрел на нее, эмоции вспыхивали на ее выразительном лице, сейчас удивительно открытому для него. Он знал, что она думала о тех мрачных временах, о которых никогда не рассказывала. Однажды она доверит ему все свои самые сокровенные мысли и страхи, и она поймет, что то что произошло с ней в прошлом, не имеет значения, потому что это никогда не сможет изменить его чувства к ней.

Эдриен с нежностью смотрела на мужчину, который снова научил ее доверию. Мужчина, из-за которого она так безнадежно и беспомощно потеряла свое сердце. Этот мужчина, который щедро расточал честь, мужества, сострадание и благородство. Ни ее, ни его прошлое не имели значения для такой любви, какая была у них.

— Доверяю ли я тебе, Сидхок? Всем моим сердцем и даже больше.

Его улыбка была ослепительной.

— Эдриен…

— Мой господин — ее голос был тихим и теплым, и беззаботным, как у девочки.

Когда он взял ее на руки, она задрожала от желания.

— Мой господин!

Эдриен не видела, что над ее головой его глаза потемнели. Как он собирается защищать ее? Как может обеспечить ее безопасность? Как быстро он сможет добраться до Адама и понять, что там происходит? Потому что не важно, какими бы извилистыми путями не путешествовал его разум, пытаясь разобраться в странных событиях, затрагивающих его жену, все они, казалось, возвращались по кругу, останавливались и разбивались непосредственно о проклятого кузнеца. И это была не обычная ревность, хотя Хок с готовностью признался бы в неизменной неприязни к этому мужчине.

Это не черная королева принесла Эдриен к нему, и так безжалостно отрывала ее от него. Это было очевидно.

Тогда что же это было?

Кто-то или что-то еще обладало этой властью. Властью уничтожить Лэрда Далкита одним ударом — удалив прочь его желанную жену. Что за игра, что за ужасное, извращенное развлечение разыгрывалась в Далките? Что за сила заинтересовалась им и почему?

«Я пришел сюда ненавидеть тебя, Хок. Но я пришел не для того, чтобы ненавидеть женщину, которую ты назвал своей женой». Слова Адама эхом прозвучали в его сознании, и он начал видеть пока что смутные очертания тщательно задуманной мести. Но это значило, что Адам Блэк обладал могуществом, в существование которого Хок никогда не верил. Обрывки и части цыганских историй, которые он слышал, будучи мальчишкой, снова всплыли в его гудящем сознании, породив вопросы и сомнения. Истории о Друидах и Пиктах, и, да, нечестивых и вредных Эльфах. Лидия всегда говорила, что любая легенда частично основывалась на фактах, мифические элементы были просто необъяснимыми, но не обязательно ложными.

О, его любовь испытала на прочность границы его веры в натуральный мир и разнесла эти границы вдребезги.

Но если ему пришлось поверить такому волшебству, как путешествия во времени, то какое волшебство он мог посчитать слишком невероятным? Никакое. Он не мог отвергнуть никакой возможности, даже самой сверхъестественной, не обдумав ее сперва.

Адам Блэк оказался способен исцелить от ранее неизлечимого яда каллаброна. Адам Блэк, казалось, всегда знал чертовски слишком много. Адам Блэк прямо признал, что появился в Далките для мести.

Цыгане ушли прочь от кузницы Адама. Цыгане, которые верили легендам и мифам.

И Хок, обязанный Адаму жизнью своей жены, заставил себя не обращать внимания на все странности, приписывая их своей глубокой неприязни к кузнецу, убеждая себя, что видит драконов в пушистых очертаниях безобидных облаков.

Он никогда не позволил бы ей уйти, но что-то или кто-то еще могли забрать ее у него в минутной прихоти.

Он найдет это, уничтожит и освободит ее — он поклялся в этом своей жизнью.

Потому что для него не было жизни без нее.

Глава 27

Хотя Хок настоял на том, чтобы уехать рано на следующее утро, он также позаботился о том, чтобы они приятно провели время по дороге в Далкит. Он послал половину охраны ехать впереди и приказал остальным держаться на приличном расстоянии позади него и его леди, чтобы обеспечить им уединение. Он вернётся в Устер и проследит и рассудит оставшиеся дела поместья в будущем, после того, как эта его битва будет завершена.

Эдриен была глубоко взволнована его безотлагательным намерением вернуться в Далкит, чтобы скрепить их союз клятвами. И в такой же степени она была возбуждена трёхдневной поездкой, с долгими развлечениями в прохладных водоёмах с пузырящейся ключевой водой. Ещё более долгими интерлюдиями страсти на упругом мхе под навесом из ярких трепещущих листьев. Моменты, во время которых он дразнил, уговаривал и обучал её до тех пор, пока краснеющая девственница не обрела уверенность в своей только что открытой женственности, взволнованная ощущением женской власти над ее мужчиной. Вскоре она стала опытной в тонких способах прикосновений и разговоров, в том, как увлажнять губы и призывно манить глазами. Она узнала о тайной нежности и мгновенных откликах, которые превращали её милого, прекрасного мужчину в пульсирующего и затвердевшего дикаря.

Она была немного ошеломлена, увидев, как осень раскрасила холмы с вдохновением художника; листья светящихся оттенков оранжевого, винно-красного и масляно-янтарного цветов глухо шелестели под копытами лошадей, когда они ехали верхом под ветвями, покрытыми золотым урожаем. Белки пищали и скользили по деревьям с бросающими вызов гравитации прыжками. Шотландия во всем ее величественном великолепии, с распыленной в воздухе любовью, превратила простые дары природы в сказочный гобелен. Эдриен никогда не осознавала, что мир был таким удивительным местом.

Она будет вспоминать об этом неспешном возвращении в Далкит, как о своём медовом месяце; времени необыкновенной страсти и нежной романтики. Время для блаженного исцеления и любви. Совершенно очевидно, что это были самые счастливые дни её жизни.

Позже, на второй день, когда они лежали на серо-голубом пледе Дугласов, беспричинная боль кольнула Эдриен, и она не смогла сдержать свой язык. Сжав лицо Хока в своих руках, она поцеловала его крепко, горячо и соблазнительно, потом отодвинулась от него и сказала:

— Если ты когда-нибудь снова запретишь мне видеть тебя, муж мой, я разберу стены Далкита, камень за камнем, чтобы добраться до тебя.

Хок покачал головой, его мысли были в совершенном беспорядке от её провоцирующего поцелуя, и пришли в ещё большее замешательство от её слов. Он захватил ее губы долгим и столь же яростным поцелуем, и когда она тихо лежала, задыхаясь, под ним, произнес:

— Если ты когда-нибудь не захочешь навестить меня, когда я поправляюсь после ранения, я построю ещё одну каменную башню в Далките и запру тебя там, как взятую в плен невольницу моей любви, чтобы ты больше ни в чём не отказывала мне.

Теперь была её очередь смотреть на него в полном замешательстве, ее губы припухли и порозовели от его жаркого поцелуя.

— Если ты имеешь в виду тот случай, когда ты был ранен стрелой, то я пыталась увидеть тебя. Гримм не позволил мне.

Взгляд Хок сражался с её собственным.

— Гримм сказал, что ты не приходила ни разу. Он сказал, ты крепко спишь в Павлиньей комнате, без малейшего беспокойства в твоей голове, за исключением того, как скоро я умру и оставлю тебя свободной.

Эдриен задохнулась.

— Никогда! Я была прямо за дверью. Спорила и боролась с ним. Кроме того, он поклялся, что ты запретил мне входить в комнату!

— Я никогда не запрещал тебе войти. Нет, я открыл свою душу и молил тебя войти. Сейчас ты говоришь мне, что приходила, чтобы увидеть меня в ту ночь, а Гримм сказал тебе, что я отдал приказ, чтобы тебя не впускали?

Эдриен кивнула, с широко распахнутыми глазами.

Тёмная ярость мелькнула на лице Хока, когда он вспомнил ту агонию, которую вытерпел, поверив в то, что она даже не побеспокоилась узнать, жив ли он и дышит ли он. Внезапно он понял неловкое поведение своего друга в ту ночь. Тот взгляд Гримма, который показался ему не совсем спокойным. То, как он нервно раздувал и без того ярко пылающий огонь и бесцельно подталкивал потрескивающие поленья.

— Гримм, что за обман ты осуществляешь? — прошептал он. Мог ли Гримм желать зла Эдриен? Или только пытался защитить его, своего друга и боевого товарища, ещё от большей боли?

Но несмотря ни на что, его поступки были недопустимыми. Не важно как долго длилась их дружба, ложь он никогда не смог бы перенести. А ложь Гримма вбила клин между ним и его женой, клин, который заставил Хок мчаться в Устер. Что, если бы он не вернулся за Эдриен? Как далеко в стороны могла бы развести их друг от друга ложь Гримма? Что мог сделать Адам с его женой, если бы он не вернулся за ней?

Хок стиснул челюсти. Эдриен положила ладонь на его щеку и мягко сказала:

— Хок, я не думаю, что он хотел причинить какой-то вред. Кажется, он пытался защитить тебя. Он сказал, что я не принесла тебе ничего, кроме боли, и что это полностью его вина.

— Его вина?

— За то, что загадал желание на звезду.

Хок фыркнул.

— Желания, загаданные на падающие звёзды, не сбываются, девушка. Любой бестолковый ребёнок знает это.

Эдриен с озорством выгнула бровь:

— Но он сказал, что загадал на появление совершенной женщины. — Она прихорошилась. — И я определённо отвечаю всем требованиям, — подразнила она.

— Да, это так, — прорычал Хок. С грешной улыбкой, он накрыл ладонью одну из её совершенных грудей и толкнул её обратно на плед, когда их страсть снова начала разгораться. Его последней связной мыслью, до того как он потерялся в красоте и чуде, которыми была его жена, было то, что Гримм должен ему дать ему несколько ответов, и извиниться перед его женой. И если он должен был признать это, то исходя из того, что он знал, желания, загаданные на падающую звезду действительно могли сбываться. Гораздо более странные вещи случались за последнее время.

В последний день Хок гнал коня, словно одержимый. «Мы украли три дня», — мрачно размышлял он, прижимая жену к своей груди в собственническом объятии, прижимаясь щекой к её шелковистым волосам.

В лесу он чувствовал себя в безопасности, потому что любой враг, который угрожал его жене, не знал, где она находится в этот момент. И он тянул это время, растягивал его, чтобы оно продлилось подольше, храня свои тревоги подальше от своей жены, желая ничем не омрачить её удовольствие.

Кроме того, он почти что засыпал каждый раз, после того как его требовательная юная жена находила к нему подход. Дьявольски странная вещь. Никогда раньше он не падал на землю таким насытившимся и удовлетворённым. О, но эта девушка обладала каким-то сильным волшебством.

Но сейчас его мысли угрюмо обратились к тому, что их ждало впереди. До празднования дня Благословенных Усопших, предупреждал Рушка. Самайн наступал завтра, а день после Самайна был праздником Благословенных Усопших — или Всех Святых, как его некоторые называли.

В Самайн для любого человека было опасно оставаться одному. Ходили слухи, что эльфы бродили по земле в такую ночь, используя всю свою волшебную силу. Ходили слухи, что зло множилось в Самайн, и вот почему кланы складывали двойные костры из берёзы, рябины, дуба и сосны, и окапывали их глубокими рвами. Там они собирались все до одного, каждый мужчина, женщина и ребёнок, и праздновали вместе, защищённые кругом огня.

Внутри этого кольца, он свяжет свою жизнь со своей женой и попытается сотворить для них собственное волшебство.

Но он мог интуитивно чувствовать, что что-то может пойти совершенно неправильно.