Закон и честь! – 3. Ярость закона

Глава 10

Джек-Попрыгунчик следовал за ней вплоть до самого начала Сторм-стрит. Его вёл её запах. Дразнящий, ароматный и возбуждающий. Запах, воистину чудесный, полный непередаваемой смеси волнения, затаённого страха, надежды и нетерпения. Так пахнет человек, который куда-то очень сильно спешит и очень боится опоздать. Вкусный запах. Но не вкуснее других. Более лакомых. Джек прекрасно разбирался в запахах. И самым приятным и желанным для него был запах всепоглощающего страха, сковывающего по рукам и ногам ужаса, сводящей с ума паники.

Эта девка пахла иначе. Но было в ней нечто, что заставило его обратить на неё внимание, что привязало подобно крепкому поводку. И поэтому он шёл за ней, прячась в ночном тумане, вдыхая её запах и слушая вырывающееся из груди утомлённое быстрым шагом тяжёлое дыхание. Он оставался незаметным на протяжении всех минут, что наблюдал за нею. Вместе они прошли через несколько кварталов, и она так и не поняла, что всё это время за ней пристально и неотрывно наблюдали два огромных совиных глаза, жёлтых, в багровых прожилках, с вытянутыми нечеловеческими зрачками, темнее, чем душа грешника.

Генриетта Барлоу, изо всех сил спешащая к дому вдовы Монро, так и не поняла, что за ней по пятам следовала сама смерть.

Джек учуял её случайно. У него были совершено иные планы на нынешнюю ночь. И уж точно он не собирался, крадучись, тащиться за этой золотоволосой девахой, на чью профессию недвусмысленно намекал откровенный наряд и весьма аппетитные формы. Он бы прошёл мимо неё, и она даже не почувствовала бы его присутствия. Джек как никто другой умел скрываться от посторонних глаз. А туманная, полная изначальной тьмы ночь была его наилучшим спутником. Он сливался с ночными тенями, прятался в ночном сумраке, кутался в ночной туман. Он жил ночью, он понимал её, он восхвалял ночь. Разве кто-то из простых смертных мог обнаружить его, пока не стало бы слишком поздно? Джек мог играючи подобраться вплотную к кому угодно, даже самому чуткому человеку и сказать на ухо «бу», и тот не услышал бы его шагов.

В этой же, вполне себе заурядной на вкус маньяка девке было то, что всё же выделяло её из тысяч других. Ему показалось, что он раньше уже чуял её запах. Да, аромат её сочного порочного тела был ему определённо знаком. И Джек, крайне заинтересованный, всё же пошёл за ней, принюхиваясь, как охотничий пёс, и прячась в ночном сумраке. Он следовал за ней, растворяясь в ночи. Холодные беспросветные улочки, погружённые в сон дома, заволочённые туманом аллеи, опустевшие в этот предутренний час тротуары, редкие встречные прохожие, проглядывающиеся из тумана жалкие огоньки скованных ночью фонарей, причудливо извращённые туманной зыбью фигуры по-осеннему облысевших деревьев, далеко расходящиеся звуки стучащих по скользким от сырости камням каблучков. Она и он. Глупая ничтожная самка и Джек.

Попрыгунчик жадно раздувал широкие ноздри, втягивая струящийся вслед за белобрысой девкой аромат, букет невидимых эмоций, отголоски скрытых чувств. Внутри Джека поднималась знакомая будоражащая сознание волна истомлённого предвкушения. Он упивался этим волнительным состоянием не меньше, чем чарующими вкусными запахами спешащей к одной ей ведомой цели девушки.

Джек не задумывался, куда, собственно, она так торопится. Ему были неинтересны её мотивы и стремления. Все, что было важно, это она сама и её запах. Но где Джек мог её учуять раньше? В глаза он её точно не видел. Столь вызывающую броскую стать он бы точно запомнил. Справедливости ради, Джека никогда особо не волновало, как именно выглядели его жертвы. Молодые, старые, красивые, уродливые, без разницы. Важно, что они чувствовали, что испытывали в последний миг перед смертью. Его интересовало, как они пахли, понимая, с кем их угораздило столкнуться в последние мгновения жизни. Раньше, только становясь на стезю своей вечной охоты, Джек довольствовался малым. Его несказанно веселило просто пугать прохожих. Он наслаждался их истошными воплями и всплесками животного страха, прислушивался к исступлённо сбивающимся с ритма сердцам, втягивал запахи выступающего липкого пота.

Но со временем ему наскучили игры в кошки-мышки, и он решил перейти к более активным действиям. Ведь человеческий страх может быть намного больше, жирнее, гуще, ароматнее и вкуснее. Если обладать даром вызывать его. Джек в этом плане был, наверное, самым одарённым существом в мире. И со временем люди стали вздрагивать от одного лишь упоминания его имени. Он стал ночной страшилкой для детей, жутким монстром из оживших ночных кошмаров, головной болью полиции и ходящим ужасом для горожан.

Джек прятался за стволы деревьев. Скользил вдоль погружённых в туманный сумрак стен. Избегал освещённых дрожащим маревом фонарей открытых мест. Легко, словно огромный ловкий кот, шагал по каменным заборам, прыгая с крыши на крышу как белка, и настолько мягко ступал по земле своими огромными сапожищам, что Генриетта даже не подозревала о нём. Джек умел быть абсолютно бесшумным и незаметным. Ничто, ни тьма, ни скользкая черепица, ни предательски звенящие от звуков шагов замостившие улицы камни — ничто ни мешало ему. Ничто не выдавало его незримого присутствия.

Генриетта порядком продрогла. И если поначалу она не замечала холода, согретая теплом жарко натопленной норы Джека, то через некоторое время начала дрожать и ежиться. Глубоко декольтированное платье и тонкая поистрепавшаяся кофточка плохо защищали от ноябрьской сырости. Она шла очень быстро, одновременно спеша и пытаясь согреться. Попервой девушка даже вспотела от такой прыти и действительно немного согрелась. Но надолго её не хватило, а ночь выдалась очень холодной и неприветливой. Было сыро и зябко. Туман оседал мокрыми хлопьями, влажным языком касаясь незащищённой одеждой участков тела, и неприятно студил вспотевшую от быстрого шага кожу.

От тайной берлоги уличного воришки до особняка миссис Монро была не одна миля. А в подобных условиях эти мили казались особенно длинными и бесконечными. Но Генриетта упорно шла вперёд, не обращая внимания на немеющие от холода пальцы и тысячи покрывших кожу мурашек. Осталось совсем немного. За год жизни на городском дне и скитаний по ночной столице Генриетта научилась отлично ориентироваться и определять направление. Она выучила назубок почти все городские улицы и кварталы, и могла безошибочно определить, где находится. Заплутать она не боялась. Если что и пугало Генриетту, то собственное фатальное невезение.

Она давно убедилась, что в любой момент все тщательно выстраиваемые планы могут полететь псу под хвост из-за какой-нибудь незначительной на первый взгляд мелочи. А уж в её-то нынешнем положении и подавно! Ей ничего не стоило наткнуться на кого-нибудь из прежних клиентов или на того, кто только ищет любовных утех на улицах спящего города. Она могла встретиться с товарками по ремеслу, могла налететь на полицейский патруль. Да могло случиться что угодно! Важно лишь то, что любое из этих происшествий повлечёт за собой задержку и неминуемую потерю время. А ведь Джек был как никогда прав, когда говорил, что времени у них уже может и не быть.

Генриетта всегда была отзывчивой и доброй девушкой, но проведённый на улице год новой, воистину ужасной жизни не мог не повлиять на неё. Она порядком очерствела и охладела к посторонним проблемам. Людское горе и несчастья ближних уже не так трогали её, как раньше. Её сердце порылось тонкой корочкой льда, которая пошла трещинами и начала таять всего насколько дней назад в радушном особнячке престарелой вдовы, и окончательно растаяла этой ночью близ жаркой печки у Джека Спунера. Воришка был прав. Спасать попавшую в беду девушку нужно было не потом и не завтра, а сейчас. Гиллрои — чудовища в человеческом обличии и им ничего не стоит подарить очередную няньку своему сумасшедшему другу. Генриетта не знала и знать не хотела, что, в конце концов, сделал бы с ней Аткинс, не помоги ей провидение удрать. Но одно знала точно, прежней Генриеттой уж точно бы не осталась. И подобной участи она никому не желала. Генриетта не знала эту Элен, новоявленную подружку Спунера, но ей было достаточно того, что она попала в дом Гиллроев. И она устала бояться и вечно прятаться. Скрываться от полиции и знакомых лиц, ночевать в подворотнях и продавать себя. Она очень устала. Настолько сильно, что даже устала бояться.

Девушка не удержалась от вздоха облегчения. Когда достигала, наконец, Сторм-Стрит. От быстрого, срывающегося на бег шага у неё противно ныли ноги, в груди клокотало надсадное дыхание, горло противно драло наждачкой. Как бы не заболеть в придачу, встревожилась Генриетта. В прошлом году, в самом начале зимы, всё ещё изнеженная и не привычная к уличной жизни, она сильно заболела. Подхватила жесточайший грипп. Сырость, пронизывающие сквозняки и наступившие зимние морозы едва не доконали её. И если бы не новоявленные подруги, сердобольно отнёсшиеся к новенькой, то она бы не пережила свою самую долгую и старшную зиму в жизни. Ночная бабочка сгорела бы от лихорадочного жара, как мотылёк в пламени огня. Но ей повезло. Она была крепенькой и сильной девушкой. Она выжила. Хотя потом не раз видела, как девушки для утех умирали на городском дне от сифилиса и чахотки. Да, ей повезло, что рядом оказались те, кто не дал ей сдохнуть.

Теперь её очередь отдавать долги.

Сторм-стрит встретила продрогшую девушку сонной тишиной и тёмными глазницами окон. Сколько же сейчас времени? Три, четыре часа? Пять? Слишком поздно и вместе с тем очень рано. Самые убаюкивающие и сонные часы перед рассветом. Для Генриетты это исключительное время давно перестало иметь хоть какое-то значение. Её обычный день строился по принципу — дожить до завтрашнего. И уж точно не делился на хорошие часы и плохие. Все они сливались для неё в каждодневную бесконечную борьбу за существование.

Туман спускался с крыш, клубился между стен и сползал на брусчатку, как будто был живой неосязаемой материей, с любопытством исследующей всё подвластное ей пространство. Генриетта в который раз вздрогнула. Она уже и сама не могла сказать, что больше её донимало — вонзающаяся в кости сырость или вроде бы беспочвенный, но нарастающий страх. Почему-то ей стало не по себе. И даже вполне реальная близость жилища инспектора Джентри не могла выгнать из головы пульсирующую тревогу. Что-то не так. Что-то происходит. С кем? С ней? Или она неправильно задаёт вопрос, и вернее было бы сказать — где? Генриетта, закусив губу, ускорила шаг. Цоканье собственных каблуков в туманной тиши изрядно нервировало девушку. Да она топочет, как слон! И на соседней улице, должно быть, слышно. Хоть разувайся и иди по влажным холодным камням босиком…

Генриетта миновала провожающую её закрытыми ставнями швейную мастерскую, с деланно равнодушным видом прошла мимо выступающего из туманной тьмы двухэтажного дома, с выходящими на улицу фронтонами и вывеской над входной дверью «Шоколадный мир», сглотнула набежавшую слюну и горько усмехнулась. Раньше она частенько баловалась сластями. Теперь же остаётся только вспоминать былое и облизываться. Ну, нет худа без добра! Зато ей не грозит растолстеть, да и зубы целее будут. Потому как у неё нет денег ни на сами конфеты, ни на толкового стоматолога. Хотя, расстаться с зубами на Дне вовсе не проблема…

Туман, стелясь над землей, осторожно хватал спешащую девушку за обтянутые ажурными колготками стройные икры, пытался забраться под подол вызывающе красного платья и щекотал лицо, оседая на густых ресницах мельчайшими капельками влаги. Окутывая девушку, туман так же и скрывал в себе Джека-Попрыгунчика.

Джек, в длиннополом грязном плаще со стоячим воротником и шляпе-цилиндре, казался бесплотным призраком. Его огромная долговязая фигура грязно-серым силуэтом вырисовалась в туманном мареве. Последние минуты он шёл не таясь. Он не боялся быть обнаруженным. И если бы одолеваемая собственными демонами Генриетта обернулась, она бы всё равно не увидела его. Джек отставал всего на каких-то два десятка шагов, но ночь была настолько темна, туман всемогущ, а уличные фонари бессильны, что ему абсолютно не о чём было волноваться. Он находился за границей видимости. Впрочем, Джек никогда не позволял себе подобных человеческих слабостей. Страх, волнения, терзания, душевные метания, вся эта наигранная чушь, что якобы делает человека человеком, не для него. Он, по счастью, избавлен от этих типично людских страстей. Джек не был лишён эмоций, но они были совсем иного плана.

Следя за девушкой, Попрыгун не переставал жадно принюхиваться, раздувая широкие, поросшие изнутри чёрными жёсткими волосами ноздри. Он то и дело скалил в неудержимых гримасах крупные лошадиные зубы. Джек настойчиво пытался вспомнить, где же он мог уже встречать эту глупую шлюшку? У её молодого аппетитного тела был своеобразный аромат. Да, пахла она дьявольски хорошо и завлекающе. К чисто женским запахам примешивались запахи немытого тела и пота, создавая довольно занимательный букет. Как бы он хотел налететь на неё сзади, повалить наземь и зарыться лицом в её волосы, наслаждаясь её запахом и страхом. А потом, глядя ей в округлившиеся от ужаса глаза, сломать хрупкую шейку, внимательно наблюдая, как жизнь будет покидать её, запоминая и смакуя каждый момент этого сладострастного возбуждающего события…

Джек с трудом обуздал себя. Его затрясло от едва сдерживаемой похоти. Спокойно. Спокойно, он всегда успеет превратить мелькнувшее перед внутренним взором заманчивое видение в жизнь. Время у него есть. Вся ночь принадлежит ему. Пока он бодрствует, он волен в своих желаниях. И никто не способен помешать ему. Единственное, что или кто может остановить Джека, это он сам…

Запах… Её такой знакомый необычный запах… Грубые стоптанные сапоги маньяка бесшумнее кошачьих лап ступали по тротуару. Он незаметен и неслышен. Он чудовище, скрывающееся в ночи. Низко посаженная, наклонённая вперёд голова, длинные, почти достигающие колен ручищи, и согбенная осанка действительно придавали Джеку сходство с порождённым безумной фантазией монстром.

Джек сверлил спину Генриетты тяжёлым взглядом налившихся кровью жутких нечеловеческих глаз. Куда же ты так торопишься, детка? Спешка ещё никогда до добра не доводила… Джек гортанно замурлыкал под нос, сжимая и разжимая корявые толстенные пальцы. Он превосходно видел в темноте. И так же хорошо на расстоянии. Он был словно создан для охоты на особей людского племени. Да, создан. Но кем? Джек имел об этом весьма смутные представления. Какие-то невнятные размытые воспоминания, которые ему самому казались деталями кошмарного сна. Одно Попрыгунчик мог точно сказать — что к его рождению ИХ, человеческий бог, не имеет никакого отношения.

Генриетта почти дошла до вырисовывающегося в туманном сумраке знакомого особняка. Вот он, уютный и такой заманчивый дом, где она за очень долгое время снова почувствовала себя той смешливой беззаботной девушкой, рвущейся к самостоятельности, которой она была много месяцев назад. И теперь Генриетта неосознанно, всё ускоряя шаг, стремилась к нему. Подходя к парадному входу, она поняла, что хотела вернуться сюда, наверное, не меньше, чем в родной, отчий дом, к родителям, которые наверняка уже давно её похоронили…

— Вам не кажется, что ночь полна опасностей и негоже столь красивой девушке ходить по ночному городу в одиночестве? — раздавшийся буквально у неё над ухом низкий хриплый голос с отзвуком трущихся друг о дружку кирпичей, заставил Генриетту подпрыгнуть на месте! Её тут же бросило в пот, а сердце едва не выскочило из груди. Она не слышала, чтобы к ней кто-то подошёл! Как это вообще возможно, так незаметно подкрасться⁈ По воздуху⁈

Генриетта резко обернулась, намереваясь в уже привычной выработанной манере дать отпор столь некстати появившемуся ночному приставаке. Её испуг неожиданно разозлил её. Да кто вообще смеет так пугать её? И какого чёрта эту неизвестному от неё нужно? И вообще, когда она почти дошла… Глаза девушки оторопело уставились во что-то, что на поверку оказалось грудью напугавшего её наглеца. Торопливо проглотив готовые сорваться с губ резкие слова, Генриетта ошарашено задрала голову, ме-е-едленно пятясь назад. Незнакомец был добрых семи футов ростом, в чёрном плаще и цилиндре, и высился над ней огромным материализовавшимся в ночи призраком.

— Леди, — Джек приложил два пальца к полям шляпы. Его круглые выпученные глаза светились в темноте, как у заправской совы. — Мне кажется, вы заблудились… Позвольте проводить вас до дома. Сейчас опасно ходить одной по ночному городу. Всякое может случиться. Особенно с такой приятной молодой девушкой.

Слова, шершавые, как абразив, и тяжёлые как камень лениво срывались с мясистых изгибающихся губ маньяка. Он смотрел на испуганно сжавшуюся Генриетту, как лев, полновластный хозяин всех окрестных охотничьих угодий. А посмевшая нарушить неприкосновенность его границ девушка была беззащитной косулей. Он был хищником, а она жертвой.

— О нет, что вы, не стоит! Я уже пришла, — Генриетта (и откуда только⁈) нашла в себе силы заставить свой голос звучать внятно и твёрдо, не скатываясь в задавленный мышиный писк. Попытка почти удалась.

Возможно, от кого другого она бы и сумела скрыть охвативший её от пят до макушек, затронув каждый волосок на теле, подавляющий страх. Но с Джеком подобный фокус не проходил. Он насквозь её видел. Осклабившись, Попрыгунчик пожирал глазами замершую напротив него девушку. О да… Она боялась. И ещё как боялась! Джек видел, как страх внутри неё разрастается неопрятной жирной кляксой, растекаясь чернильной грязью по всему телу. Он услышал, как изменилось её дыхание, как суматошно забилось сердце, чувствовал её обострившийся запах.

— Что-то мне подсказывает, что леди, не желая обременять меня рыцарским долгом, лукавит, — продолжал разыгрывать из себя галантного, литературно изъясняющегося кавалера Джек. Он наслаждайся этой игрой не в меньшей степени, чем исходящим из-под её юбок ароматом.

Генриетта же вела собственную игру, отчаянно храбрясь и растягивая время. Ну конечно, когда схлынул первый, едва не парализовавший её ужас, она тут же признала в остановившем её высоченном пугающем незнакомце известного на весь город маньяка. Разумеется, облегчение ей это открытие не принесло. Вообще складывалась на редкость своеобразная, даже в чём-то комичная ситуация. Словно из сказки про Серого волка и маленькую Элли. В другое время и в иной обстановке Генриетта даже посмеялась бы над ней. Но сейчас, дрожа уже не от холода, а от страха, ей было совсем не смешно.

— Нет-нет, уверяю вас, сэр, я всего лишь в нескольких шагах от дома, — Генриетта нервно махнула рукой на особняк миссис Монро, такой притягательно близкий и такой несказанно далёкий. Боже, ну что за невезение⁈ Ну почему всё это происходит именно с ней? Чем она провинилась пред создателем? Неужели её жизнь всё ещё требует страданий, а душа очищения⁈ — Вам абсолютно не стоит беспокоиться за меня. Но всё равно спасибо за предложение! Всего наилучшего! Пожалуй, я пойду…

Повернувшись, как неживая каменная статуя, чувствуя, как от страха её ноги превращаются в деревянные подпорки, девушка насилу сглотнула. Попрёк горла встал противный удушающий ком. Ещё никогда ей не было так страшно.

— О, вы хотите покинуть меня? — искренне расстроился Джек, заложив руки за спину и следуя за ночной бабочкой. — Постойте, леди, не убегайте так быстро! Уверен, нам найдется, о чём поговорить. Ну что вы, в самом деле? Куда вам спешить? Вас кто-то ждёт?

Златовласка, уже трясясь как осиновый листочек, с трудом шагала, ноги отказывались её слушать. Ужасный человек, идущий рядом с ней, внушал настолько сильный, парализующий волю и тело страх, что Генриетта на ходу превращалась в застывающую мертвеющую куклу. И чем больше она боялась, тем лучше чувствовал себя Джек. Определённо, нынешняя охота на редкость хороша и удачна! Эта белобрысая сучка доставит ему невероятное наслаждение. Джек невольно облизнулся, глотая слюну. Он изо всех сил сцепил за спиной пальцы, пытаясь унять всё нарастающую нетерпеливую дрожь. Как же ему хотелось взять её за нежное незащищённое горлышко и душить, душить, душить…

— Да, меня ждёт муж! — сказала Генриетта, обхватывая себя руками, в тщетных попытках унять собственную дрожь. — Он высокий, сильный и храбрый. И ещё у нас в доме есть самое настоящее ружьё!

— Правда? Да вы что⁈ — Джек, мерзко похихикивая, поддержал заданную перепуганной девушкой игру. — Вы замужем⁈ И неужели ваш муж действительно такой замечательный, как вы говорите?

— Даже лучше, — стиснула зубы Генриетта, с ненавистью, растворяющей страх, посмотрев на Джека. — Лучший в мире. Говорю вам в последний раз — оставьте меня в покое! Прекратите меня преследовать, иначе…

Перегородив ей спасительный путь к жилищу старшего инспектора, Джек издевательски засмеялся. Его смех звучал ещё противнее и гаже чем голос.

— Иначе что, леди? Будете кричать?

— Закричу, обязательно. И вы ещё пожалеете, что посмели угрожать мне, — вызывающе вскинув подбородок, пообещала Генриетта. — Я умею на редкость громко и пронзительно визжать. Да от моих воплей во всех здешних домах стёкла повылетают. Не пройдёт и секунды, как проснувшиеся люди повыскакивают на улицу, и тогда вам будет несдобровать!

Джек чуть не подавился от булькающего скрежещущего хохота. Дьявол, а ведь всё складывается ещё веселее, чем он думал поначалу! Эта грудастая малышка на редкость забавна. Возможно, он даже не станет сразу её убивать. Джек наклонился к ней, заставив затрепетать от ужаса, и протяжно, с шумом втянул крючковатым носом её запах. И тут его круглые глаза-плошки стали ещё больше. Он вспомнил. Он вспомнил, где мог раньше учуять эту сучку!

— Эй, девочка, да мы с тобой, оказывается, практически старые знакомые, — Джек в восторге сдвинул цилиндр на затылок лохматой головы и, похихикивая, поскрёб ногтями торчащие как проволока бакенбарды. — Северный железнодорожный вокзал, Столичный экспресс. Я вспомнил. Ты была там. Находилась рядом со мной. Верно? То-то мне показалось, что кто-то прячется под вагоном. Это была ты! И это именно ты сдала меня фараонам! Ха, вот оно в чём дело! А я-то думал, как они так оперативно отреагировали! Откуда вообще узнали, что я сел в тот поезд. Вот так встреча, крошка.

У Генриетты чуть не остановилось сердце. Узнал! Этот дьявольский выродок всё-таки узнал её! Генриетта не думала, что может перепугаться больше, но, похоже, она ошибалась. От страха её всю замутило, а перед глазами поплыло. Окутанная туманом улица стала казаться ей размазанной нечёткой картиной, где было невозможно указать ни верх, ни низ.

— Прошу вас, не убивайте меня, умоляю… — Генриетта крепко зажмурилась, ругая себя последними словами за то, что была вынуждена это говорить, но ничего не могла с собой поделать. — Не трогайте меня, пожалуйста…

— Леди, вы прекрасны, — с придыханием сказал Джек, наслаждаясь её паническим страхом и ароматом дешёвых, отдающих клубникой духов. От неё пахло вызывающе пошло, вкусно и маняще. Он хотел смаковать её запахи, жалея, что не может раствориться в них. В страхе и запахах невозможно купаться. Ими можно лишь жить.

Попрыгунчик почти с нежностью глянул на неё, смыкая поросшие чёрными волосами пальцы на тонкой шейке, нащупывая неистово пульсирующую жилку. Вот оно — власть над человеком, полная и абсолютная, когда от движений твоих пальцев зависит его жизнь. Стоит ему усилить хватку, как покрывшаяся пупырышками шейка этого насмерть перепуганного золотовласого создания сломается, как сухая хворостинка. Хрусть — и всё, он заберёт её чувства, запахи и страхи себе.

Генриетта судорожно вскинула руку, пытаясь обхватить толстенное, перевитое жилами запястье убийцы. Бесполезно. С тем же успехом она могла попытаться сжать своей узкой девичьей ладошкой мраморную колонну. Стальные пальцы Джека жёстко держали её за горло, больно давя на гортань и затрудняя дыхание. Она встала на цыпочки, сипло пытаясь втянуть в себя живительного воздуха. А в голове одна за другой галопом проносились бессвязные суматошные мысли. Неужели это всё? Действительно всё⁈ Конец⁈

Из васильковых глаз девушки ручьями полились слёзы. В сдавленном горле зародилось хриплое бульканье. Она даже зарыдать толком не могла! Генриетта тихо, давясь слезами и отчаянием, заскулила.

Джек приблизил к ней страшное, словно вырубленное из коряги лицо, открыл рот и провёл длинным влажным языком по щеке девушки, слизывая солёные слёзы. Из раззявленной пасти маньяка жутко воняло. Генриетту замутило. Если бы она могла, её бы точно вырвало. Джек судорожно облизнулся и прищурился. Огромный круглый глаз с вытянутым чёрным зрачком, заполненный воинствующим безумием, уставился на неё.

— Ты на вкус такая же приятная, как и на нюх, — сказал Попрыгун. Он продолжал держать её, ощущая трепет податливого тела и чувствуя, как его самого распирает от желания. Но…

Маньяк принюхался. Что-то было в этой шлюшке ещё. Что-то, что никак не давало ему покоя. Почему-то он не мог просто так вот взять и свернуть ей шею. Какая-то возникшая в мозгу мысль останавливала его. Что это? Что в ней есть такого, на что он не обратил внимания? Что он не учуял? Джек вновь лизнул её, потом ещё раз. Он глубоко и тяжело дышал, втягивая её запах и ртом, и носом. Все его звериные инстинкты в один голос кричали, что она не так проста, как кажется, что он не должен спешить.

— Что же ты скрываешь в себе, маленькая сучка? — раздражённо прорычал Джек. Он терпеть не мог недомолвок и сложных вопросов, на которые не мог найти ответы. В его недолгой жизни всё было просто и понятно. Он не обременял себя философскими размышлениями и не терзался сомнениями. Но сейчас что-то едва уловимо изменилось. И виновата в этом была эта полузадушенная, жалобно пищащая и трепыхающаяся в его руке, как пойманная на крючок рыбка, юная потаскушка. Джек пришёл в ярость. Ему так захотелось размазать эту стерву о мостовую, что аж потемнело в глазах — их заволокло кровью. Но он так и не смог заставить себя сжать пальцы.

— Ты не так проста, как кажешься, да? — из уголка перекосившегося рта маньяка потекла вязкая вонючая слюна. Генриетта закатила белки глаз, почти теряя сознание от нехватки кислорода.

Посреди пустынной тихой улицы, сокрытые от ночного неба плотным туманным саваном, они представляли из себя странную гротескную парочку. Маленькая, трепыхающаяся в бесплотных попытках освободиться девушка в красном платье, и сжимающий её за горло высоченный детина в чёрном.

Джек едва сдерживался. Он рычал подобно бешеному псу, который заперт в клетке и может лишь скалить клыки на проходящих мимо. Которому хочется укусить, да не позволяют прутья решётки. Маньяк едва не задыхался, так же, как и Генриетта. Правда, по другой причине. Он тщетно втягивал её запахи, пытаясь понять, вспомнить…

И когда он уже был готов плюнуть на всё и, взревев от злости, сжать пальцы, его озарило. Это было сродни удару молнии. Джек изумлённо отшатнулся от неё на расстояние вытянутой руки, неверяще тараща глаза. Неужели? Но это просто невозможно! Её запах… Он понял, в чём дело. В её запахе. До последнего он неверно рассуждал. Он решил, что его привлекло в ней то, что в подсознании запечатлелся тот факт, что он запомнил её запах, когда она пряталась под вагоном. Но нет. Всё было гораздо сложнее. Её запах имеет более глубокие корни, чем он думал поначалу. И он понял. Он всё понял…

Уже совсем по-другому, с новым, совершенно неожиданным для себя интересом, с какими-то новыми, абсолютно незнакомыми ему ранее чувствами, с немалым любопытством Джек принюхался к Генриетте, во все глаза рассматривая её.

— Славная, очень славная девочка, — прошептал Попрыгун. — Не думал, что встречу ещё кого-то. А ведь, между тем, мы с тобой, получается, давние знакомые. Но ты, естественно, не знаешь меня. Не беда! Достаточно, что я узнал тебя. И ты мне всё расскажешь. Всё о своём запахе. О том, где ты его подцепила, как заразную болезнь? О, не бойся! У нас будет навалом времени для непринуждённых бесед. Ты идёшь со мной!

Вряд ли до затуманенного сознания находящейся в полуобморочном состоянии девушки дошёл смысл и половины сказанных хриплым шёпотом слов. Джек чуть сильнее надавил на её горло, и ночная бабочка, потеряв сознания, безвольно обмякла в его ручище. Легко взвалив девушку на плечо, Джек поправил засаленный цилиндр, оглянулся и в одном затяжном плавном прыжке перемахнул через улицу, оттолкнулся ногами от земли и сиганул на крышу ближайшего дома. Он не собирался более рисковать. Рассвет на носу и туман уже редеет. Ночная мгла отступает. А ему совсем не нужны, особенно сейчас, лишние свидетели. Поэтому он пойдёт по крышам. И унесёт своё новоприобретённое сокровище.

Определённо, охота прошла даже лучше, чем он рассчитывал.