Янтарная Цитадель

Глава двадцать четвертая. Ауриэль

Шаг за шагом спускалась Гелананфия по винтовой лестнице к сердцу Цитадели. Вокруг царили давящая тьма и сырость; в свете фонаря виднелись паутина и осыпающаяся каменная крошка. По пятам за царевной шел Элдарет, и не было слышно ни звука, кроме их шагов.

Наверху в Янтарную цитадель возвращался мир. Гелананфия выслушала всех челобитчиков, уняла их тревоги, восстановила порядок. Все осознали свершившиеся перемены. Теперь она стояла у кормила власти.

Они достигли последней ступени, и царевна впервые увидела его – хрустальный шар, зауроф, дар замфераев. Огнистый самоцвет, посредничавший между землей и ее насельниками.

– Никогда его прежде не видела, – прошептала царевна. – Я всегда слышала его шепот, но сколько не искала девчонкой, найти никак не могла. Сюда дозволено являться только самодержцам.

Шар кружился медленно и плавно, с тихим шипением, напоминавшим скрип коньков по льду, будто нашептывая самому себе колыбельную. Был он вдвое выше рослой Гелананфии, и поверхность его стеклянисто блестела. Хрустальная толща имела оттенок запекшейся крови, но на глазах Гелананфии она постепенно светлела, просверкивая бронзой и медью.

Царевна протянула руку к шару, но коснуться не осмелилась.

– Поразительно, – выдохнул Элдарет. – Просто невероятно.

– Он в покое, – проговорила Гелананфия. – Совсем не такой, каким описывала его Изомира – полным безумной муки. Он, кажется…

– Исцеляется?

Царевна улыбнулась.

– Именно так. Выздоравливает.

– Потому что завет не разрушен, – промолвил Элдарет. – Гарнелис едва не погубил его, но круг остался сомкнут. У Авентурии новый самодержец. Тебя скоро возведут на престол как царицу Гелананфию.

– Боги, что это были за дни, – вздохнула она. – Я-то думала, что приму корону старухой, после кончины Гарнелиса и Галеманта. Не так рано. Готова ли я?

– Гела, милая, успокойся. Готова, конечно. Как ты успокаивала этих перепуганных чинуш повзводно – да у тебя дар от рождения.

– Можешь смеяться, но так и есть. Хотя горестей еще хватает. Сколько я понимаю, победоносные мятежники Танмандратора рвутся к столице, чтобы обратиться к царю. Вот это будет любопытно.

– Они твои союзники, – усмехнулся Элдарет.

– Боги, да уж надеюсь! Потом надо мириться с замфераями. И выяснить правду насчет мнимых посредников, которые так удачно сгинули. Надо допросить эту злосчастную Изомиру… если я буду в силах ее вынести.

– Обязательно быть к ней такой жестокой?

– Да! И не смей ее жалеть! Она убийца, она опасна, и немного безумна, а покамест она живет за мой счет вполне привольно! И не хочу я о ней сейчас думать. – Гелананфия обернулась к нему, стиснув его руки, вглядываясь в дорогое, изборожденное морщинами лицо. – Элдарет, мне наплевать на обычаи. Наплевать, что ты не подходящий князь подобающего рода. Когда я стану царицей, я выйду за тебя замуж.

От стиснул ее в объятьях и поцеловал.

– Ваше величество, – произнес он с полушутливой серьезностью. – Я к вашим услугам до конца моих дней – как друг, советник и любовник, как воевода, прознатчик, посол и снова любовник, – кто угодно. Но как муж – никогда. Я не желаю быть царем.

– Ох… – Ответ его застал царевну врасплох. – Я думала… мне казалось, что единственным препятствием оставалась воля моего отца. Как же я глупа.

– Не стоит. Мне давно следовало прояснить этот вопрос.

– Но Элдарет, ты мне нужен! – вспылила вдруг Гелананфия. – Не оставляй меня править в одиночку!

– Гела…

– Если ты не можешь поддержать меня, может, лучше тебе вообще уйти!

Теперь уже на его лице отразилось смятение и боль.

– Не убивайся так, я тебя прошу. Ты моя единственная любовь. Но жениться, сидеть с тобой рядом на престоле – я буду смотреться нелепо, как разодетая жрецом псина. Проси от меня чего хочешь, только не этого.

– Боги… – Царевна прислонилась к стене. Шар издал нечто вроде вопросительного звона: «Ммм?».

Гелананфия была так ошеломлена и обижена, что, как ни легко было ей простить любимого, она решила помучить его немного в отместку.

– Ну ладно, как пожелаешь. Мне следовало догадаться, что тебя на месте цепью не удержишь. Вместо твоей руки приму твое сердце. Зазудели пятки,? Вот и отправляйся в Эйсилион, привези мою мать и братца Венирриена. Передай им, что можно возвращаться домой.

– Прочла их Гелананфия? – спросил Сафаендер, подняв, наконец, голову от разложенных писем.

– Да, – ответила Танфия.

Они сидели на выходившей во двор широкой тенистой веранде. Плясали на солнце струи фонтана, веранда была увита лозами и уставлена горшками с папоротниками, так что переход между домом и садом был незаметен. Трудно было поверить, что после битвы прошло всего пару дней.

– Она сказала, что разницы тут нет. Изомира достаточно долго прожила с Гарнелисом, чтобы не опасаться за свою жизнь. А он просил ее о помощи, когда она его убила.

– Смягчающих обстоятельств она не видит?

– Нет. Изомира – тоже. Я с ней снова виделась, и она настаивает, чтобы ее держали в тюрьме, что она там вполне счастлива, она это заслужила… Боги, я теперь ее еще десять лет не пойму! В общем, я подумала… если ты решишь написать пьесу или роман о последних днях царя Гарнелиса, письма Имми тебе помогут.

– Написать бы следовало. Когда-нибудь я за это возьмусь. Но не сейчас.

– Почему?

Всякий раз, когда поэт запинался, мрачно глядя в никуда, девушке страшно становилось представить, что же ему мерещится.

– Слишком близко. Я никогда не писал прежде о том, что касалось меня самого. Как могу я слепить пьеску из того, что меня едва не погубило, а потом смотреть каждый вечер, как ее разыгрывают на сцене?

– Прости. Глупый был вопрос.

– У твоей сестры хороший стиль, – заметил Сафаендер. Он откинулся в кресле и рассеянно взъерошил черные с серебром волосы. – Но я не могу воспользоваться тем, что она пишет, потому что это ее история – не моя. Было бы бесчестно выдать ее труд за мой. Ее письма следует издать в нынешнем их виде, поведать людям, что же случилось в Янтарной цитадели. Я это устрою.

– Ох… – Танфия улыбнулась. – Замечательный ты человек, знаешь.

– Честный – может быть. Замечательный? Едва ли.

– Саф… – Танфия уже догадалась, о чем он заговорит теперь.

– Я мог бы написать поэму о юноше, который лишился всякого страха, потому что знал о близкой смерти, и все же не боялся ее. Который увел своего коня с поля боя, лишь бы не подвергать его опасности. Который погиб, спасая жизнь труса.

– Это стало бы прекрасным памятником. Только не надо себя мучить.

– Руфрид винит меня за то, что случилось с Линденом. И почему нет? Я струсил, а он защищал меня.

Танфия подошла к нему; он привлек ее к себе, усадил на колени, обнял.

– Это правда, – прошептала она ему в макушку, – что ты соблазнил Линдена?

Тело его напряглось.

– Это кто наплел?

– Не все знают тебя так же плохо, как я. Столько раз я тебя видела с Линденом, столько раз еще в Энаванейе думала, что ты бродишь один или сидишь с Гелананфией…

– Не стану отпираться, Тан – я хотел его. Я любил его.

– А я думала, ты меня любишь.

– Да!

– А еще мне рассказали, что в своей время с тобой переспал каждый в твоей труппе. Они остаются с тобой, когда ты их бросаешь, потому что из любви готовы простить тебе все, что угодно. Когда ты бросишь меня?

– Не знаю, а который час? Танфия, шучу! Не злись.

– Вот теперь Руфрид тебя точно полюбит. Мало, что ты меня окрутил, так еще его брата…

– Боги святые, ты же ему не расскажешь?!

– А почему бы нет?

– Я его боюсь. Думаю, дай я ему хоть один повод, и он меня с радостью придушит. Я бы боялся любого, кто может остаться безучастным к смерти брата.

– Знаю. – Эти слова остудили ее. – Я за него очень волнуюсь. И нет, я не расскажу ему ничего. Хотя кто-нибудь разболтает непременно, имей в виду.

– Танфия, я не хочу терять тебя. Я никогда никого не бросал. Меня оставляли – было дело.

– Потому что ты находил других?

– Иногда. Но все любимые оставались друзьями, или почти все. Линден был так одинок, так нуждался в утешении, а рядом с ним никого не было.

– Были мы. – Горло ей перехватило. – Руфе и я.

– Знаю, но он все равно был одинок. Может, я сумел бы ему помочь лучше вас, именно потому, что знал хуже. Не злись на меня, Танфия. Я влюбчив. Мне легко любить людей, и очень тяжело ненавидеть. Это так дурно?

– Нет. Я уверена, что ты просто играешь словами… но нет.

– А любиться с ними… это так естественно, верно?

– Да, но мне все равно обидно! Когда ты сказал, что любишь меня, я подумала, что я для тебя… особенная. Размечталась, надо же.

– Нет, любимая. Ты действительно особенная.

Девушка промолчала. Тонкие пальцы поэта поглаживали ее плечи, и так трудно было злиться на него, да и вообще думать.

– Танфия, с Линденом у меня не вышло.

– Не ври.

– Это правда. Да, я хотел его, но он только и думал о своей Изомире. Вот так. Если хочешь, чтобы я оставил ради тебя всех возлюбленных – хотя у меня пока других и нет – я согласен. Все, что ты захочешь. Выходи за меня замуж.

Она вцепилась в него, впившись губами в нежную кожу его шеи. Ей так отчаянно хотелось поверить ему… Жена Сафаендера. Бессмертного Сафаендера. Летописи свяжут их имена в одно, «Сафаендер и Танфия»… Но все это было невзаправдашним.

– Молчишь? Я боюсь.

– Не знаю, что ответить. Так неожиданно.

– Ну… тогда ложись сегодня со мной.

– Сегодня – нет. Не обидишься? Я хочу побыть одна.

– Из-за Линдена?

– Не только.

– Все еще не забыла Руфрида, да? – грустно спросил поэт.

Танфия задохнулась от возмущения, а потом сердито фыркнула, с трудом сдерживая смех.

– Боги, ну почему дело должно быть в другом мужчине? Я просто хочу подумать!

Легла она рано, и одна, в одной из множества тихих и прохладных гостевых комнат. Довольно долго Танфия просто лежала, заложив руки за голову и наблюдая, как плещется на потолке отраженный от поверхности пруда во дворе свет. Мираж покоя… Потом отворилась дверь, и вошел Руфрид.

Он медленно подошел к кровати, воздвигся над Танфией, как мрачная осадная башня. Глаза его беспокойно поблескивали. Свет путался в его каштановых кудрях, и Руфрид казался очень похож на брата, если бы не холодная ярость на его лице.

– Ну, в чем дело? – не выдержала она. – Скажи что-нибудь!

– Нечего говорить, Тан, верно? – ядовито отмолвил он. – Ты получила все, о чем мечтала.

– Что? Сестру в тюрьме? – Танфия села.

– Она, по крайней мере, жива.

– Да, но… – Девушка, смутившись, умолкла.

– У тебя есть твой поэтик. Он откроет тебе двери в высший свет Парионы. Всего и делов – переспать с ним.

– Ты злобная крыса! – Танфия была в ярости. – У тебя в сердчишке ничего, кроме яда и не осталось! – Она бросилась на него, готовая надавать Руфриду пощечин, но юноша ловко перехватил ее руки. Гнев развязал девушке язык. – Ты ни слезинки не пролил по Линдену! Тебе на него было плевать! Ты пустышка, у тебя за душой ничего нет, так и у других все отнять хочешь!

– Здесь меня точно ничего не ждет. – Он сжимал ее запястья, неотрывно и холодно глядя в глаза. – Что же мне делать? Ни остаться. Ни вернуться.

– А я тут при чем? Ты думаешь, я такая же бесчувственная? Я больше жизни хочу увидеть родителей, но я не могу уехать, пока Имми здесь! Чего ты от меня хочешь, Руфе?

– Любись со мной, – ответил он.

– Что?

– Ты слышала.

Он потянулся к ее губам, одной рукой обнимая за плечи, другой стискивая ладони.

– Руфрид, нет… это нечестно…

– Пожалуйста, – жарко прошептал он ей на ухо. – Я столько месяцев не мог тебя коснуться. Я не могу терпеть. Пожалуйста, Тан…

Он сжимал ее, покрывая поцелуями ее щеки и шею, пока девушка, устав, не позволила ему коснуться ее губ. Его отчаянная страсть растопила ее гнев. Слишком хорошо она знала его, чтобы бояться, знала, что стоит ей отказать – и он уйдет. И она молчала. Их обоих захлестнула волна горькой и сладкой страсти.

Они вместе упали на мягкие перины, Руфрид на ходу выпутывался из одежды. Танфия была уже обнажена, она помогала ему, тяжело дыша. С тех пор, как они были вместе, прошло столько дней… она тосковала по нему. Девушка не могла сдержать себя, ее тело откликалось на возбуждение юноши беспомощной страстной мукой. Соединение их было поспешным, а наслаждение пришло почти сразу: яростное, пламенное, глубокое.

И тогда Руфрид разрыдался.

Со стоном он придавил девушку к кровати; Танфия укачивала его, примостив голову на его груди, поглаживая юношу по волосам, пока бессловесные его всхлипы не сменились тихим шепотом: «Линден, Линден, Линден…».

Позже, когда скорбь его унялась, Руфрид замолк снова, откинувшись на подушки и недвижно глядя в потолок. Танфия продолжала гладить его, не замечая, как текут из-под ее ресниц слезы. Он заснул, а она бодрствовала в его изголовье. Пару часов спустя, проснувшись внезапно, он заявил:

– Мне пора.

– Не уходи.

Но он все равно встал, не глядя на девушку, молча облачился в мятую одежду.

– Лучше мне уйти. Ты хочешь быть с Сафаендером, а я хочу побыть один.

Ошеломленная, она отпустила его.

Поутру она увидела, что он ушел не только из ее комнаты – он покинул дом, забрав все свои пожитки. Обыскавшись его по всей вилле, девушка остановилась на веранде, пытаясь собраться с мыслями. Ее разрывало изнутри. Она все еще любила Руфрида, и Сафаендера не могла бросить… Во святое имя Брейиды, что же делать?

Там и нашел ее Сафаендер.

– Я скучал по тебе вчера, – признался он, обнимая ее. – Поделился бы с тобой парочкой замечательно красочных кошмаров.

– Ох, Саф… – Она уже хотела признаться ему в случившемся – и не смогла. – Ты в порядке?

– Насколько могу быть, зная о себе то, что знаю.

– Руфрид пропал, – сказала она. – Поможешь его отыскать?

Сафаендер устало вздохнул.

– Не могу. Ко мне придут гости – все, кто был связан с театром… то есть все, кто выжил. И тебя я хотел пригласит. Или Руфрид не в силах за собой присмотреть?

На собрании труппы девушка ощущала себя чужой. Дом Сафаендера наполнился внезапно какими-то чужими людьми, и все они знали друг друга, и предъявляли какие-то права на ее любимого, и отдаляли его. Танфия усомнилась, сможет ли она стать частью этой жизни, да и захочет ли. Такой бесцельной казалась их суета, когда Изомира томится в камере, а Руфрид страдает. Но для самого Сафаендера это копошение вовсе не было бессмысленным – он пытался собрать по кусочкам прежний свой мир и понять, возможно ли вернуть его. И Танфии казалось, что у нее не наберется сил поддержать его в этом.

Она получила все, о чем мечтала. Теперь она готова была расстаться с этим, чтобы только раз увидать отца и мать, и натолкнуться на Линдена с Изомирой, безмятежно любящихся на прогретом солнцем лугу.

Изомира видела сон.

В камере ей спалось легко и крепко. Она привязалась к грубому рыжеватому известняку стен, простому платью, суровому распорядку. Двери ее обиталища растворялись, лишь чтобы пропустить одну из доброжелательных тюремщиц, или Танфию, ежедневно навещавшую сестру. Никаких сомнений, никаких безумных страстей. В тюрьме Изомира ощутила вкус безопасности. Роскошь оборачивалась для нее только горем.

Она попросила лишь об одном – принести ей чернила и бумагу. Днями она заполняла страницы приходящими откуда-то словами. А ночами мирно спала, сжимая в руке последнее оставшееся у нее украшение – медальон Серении.

Изомире снилось, что она – Линден. Он не видел летящей стрелы, не почувствовал боли, даже не понял, что умирает – вместо того он узрел над собой золотой смерч, зримое воплощение этроф. И юноша с восторгом нырнул в жерло смерча, понимая, что не ощущал страха именно потому, что знал – его ожидает полет в паутине золотого света, и там, в конце пути, его родная Изомира.

Девушка поднялась ему навстречу. Они обнялись, окутанные водоворотом самоцветного пламени, и когда она вновь упала на простыни, он вошел в нее. Он вернулся домой.

Изомира шевельнулась. Сновидение было таким ярким, что на миг она ощутила под пальцами его гладкую кожу. Но когда девушка открыла глаза, ладони ее касались лишь грубых льняных простынь. Горло ей стискивали невыплаканные слезы – счастья, не горя.

«Не плачь, Имми, – шепнул внутри нее Линден. – Мы нашли друг друга. Теперь я всегда буду с тобой».

Жоаах и Гулжур стояли на черной равнине, рассеченной пополам черной тропой, под черным куполом неба, отделенного от равнины бледным заревом окоема.

Прежде, чем проникнуть в царство духа, они отдалились на почтительное расстояние от Парионы. Оба скрылись от людских глаз в миг начала битвы, не слушая мольбы Гарнелиса о помощи, но задержались, не в силах устоять перед искушением отведать сладостной людьей боли. Затем они бежали.

– Дозволяющий! – воскликнул Жоаах.

– Способствующий, – откликнулся Гулжур.

И они поклонились друг другу, молчаливо поздравляя себя с победой.

– Несчастный Гарнелис, – заметил Жоаах с ласковой улыбочкой. – Такая легкая добыча.

– Да, день выдался прелестный. Зачем шевелить хоть пальцем, когда достаточно нашептать яду в уши человекам, и напустить их друг на друга? – Гулжур зловеще хохотнул.

– Настоящее произведение искусства – недоверие, угнетение, междоусобица! Дай прикинуть – мы с тобой вдвоем не убили и десятка людей, в то время, как сами они сгубили сотни, тысячи! Истинное совершенство.

– Совершенство недостижимо, – заметил циник и реалист Гулжур. – Дел у нас еще много. Это было лишь вступление.

– Ну, не прибедняйся. Мы в точности исполнили свою задачу – стравить человеков между собою. Сейчас они самодовольно пыжатся, думая, что победили и заслужили мира, и не подозревают даже, что это мы спланировали их унижение!

– Верно, препятствий нам встретилось немного. Однако ж не все человеки – полное дурачье. Нас раскрыли. Это могло бы стать катастрофой.

– Но не стало. А теперь мы сгинули, – возразил Жоаах. – О, как божественно он издох!

– Кто – царь?

– Кто же еще? Этого я не предвидел – но даже займись я его судьбой лично, мне не придумать более утонченной погибели!

– Предательство все же было лучше. – Гулжур довольно покивал. – Выдать царю наш истинный облик, и все ж сохранить его доверие… обещать ему весь мир, а потом выдернуть почву из-под ног!

– «Аажот – мудрый вожак, государь». Неужто я такое ляпнул? – Жоаах хихикнул. – Аажот – мертвый вожак, государь! И бхадрадомен восстали!

Гулжур подтолкнул его. На тропе появилась третья фигура – неторопливо скользящая под чудовищным небом тень, подобная надвигающейся буре, иссиня-черная, ужасающая, стягивающая в себя мощь, подобно смерчу. И даже Гулжур и Жоаах затрепетали при виде ее.

– Он грядет.

Они ждали, чтобы дать отчет тому, кто покончит со столетиями унижения и изгнания, новому вожаку, который вернет своему роду гордость и силу, тому, кого зовут —

Ваургрот.

Руфрид не вернулся. Четыре дня подряд Танфия отправлялась его искать, волнуясь все сильнее. Что с ним – спит на улицах? Она даже ходила за ним на могилу Линдена, но там его не было.

Столкнулась она с ним на четвертый вечер, остановившись, чтобы поглазеть на каменщиков, восстанавливающих врата Янтарной цитадели. Юноша брел один, с полным мешком яблок и гранатов на плече. По сторонам он не смотрел, и прошел бы мимо Танфии, если б девушка не ухватила его за рукав.

– Руфрид! Я тебя везде ищу! Ты в порядке?

– Живой, – ответил он.

Губ юноши коснулась улыбка; взгляд его более не был враждебным – только загнанным.

– Ради всех богов, вернись к нам.

– Но у тебя есть твой поэтик.

– Руфе, «у меня» нет никого.

– Это как понимать?

Девушка раздраженно выдохнула.

– Он на тебя похож. Он слишком много потерял, а я не могу возместить ему потери – никто не может. Все его мысли – о театре. Он просил меня выйти за него, и… – Руфрид отвел взгляд. Губы его сжались. – Я чуть не сбежала, – призналась Танфия. – Не знаю, что из этого получится. Я не этого хочу.

– Почему?

– Не знаю. Тебя забыть не могу.

– Мне полагается прыгать от радости?

– Нет! Боги, как ты все усложняешь! Руфе, вернись. Мне думать страшно, что ты где-то в городе, одинокий, бесприютный…

– Но я не одинок.

Танфия вздернула брови.

– Нет?

– Я сошелся кое с кем.

– И с кем же?

– С Аштарью.

– Аштарью?! – Танфия чуть не подавилась. Ей вспомнилась актриса – черные кудри, пухлые алые губки, пышные формы… и то, как Аштарь крутилась около Руфрида в Энаванейе, хотя тогда юноша делал вид, что не замечает вертихвостки. – Вы с Аштарью…

Руфрид пожал плечами и стыдливо ухмыльнулся.

– Она была очень гостеприимна. Я ей, кажется, с самого начала понравился.

– Ну еще бы! – Танфия раскраснелась от негодования. – Быстро же ты обо мне забыл!

– Не быстрей, чем ты обо мне. – Руфрид наклонился и чмокнул ее в щечку, глумливо подражаю обычному приветствию парионцев. – Так что можешь себя не корить, Тан. Я в полном порядке.

– Оно и заметно! – прошипела она, отвернувшись. – Не знаю, с чего я время тратила, о тебе волнуясь!

Той ночью, когда Танфия лежала без сна, кто-то вошел к ней в комнату. Фигура незнакомца заграждала синее небо в окне, и на миг ей показалось, что это вернулся Руфрид, забыв, что наговорил… но нет, слишком длинные кудри. И это не мог быть Сафаендер, дремавший у нее под боком. Волосы незнакомца отливали рыжиной, и поступь его была неслышна.

Комнату озарило колдовское мерцание. Танфии казалось, что она спит, а Сафаендер не проснется, даже заори она во весь голос.

Над ней склонялся элир, и лик его сиял собственным светом, такой близкий, что девушка могла, подняв голову, поцеловать его. Приближение его наполнило Танфию сверхъестественным ужасом перед чем-то, чего не удержала память – падение во тьму, и две бегущие сквозь лес фигурки в сером и лиловом, оставившие позади загадочную и несказанную драгоценность.

Танфия проснулась, тяжело дыша, и толчком села на кровати. Завидев собственное отражение в высоком зеркале у дальней стены, она чуть не подпрыгнула – и тут же увидала элира снова. Он был за стеклом, и пальцы его пытались выдавить зеркало изнутри.

«Ты должна прийти», прошептал он. Губы элира шевелились, но голос звучал прямо у девушки в голове. «Время на исходе».

– Кто ты?

Он не слышал ее.

«Иди ко мне, Танфия. Скорей, пока меня не сковали вновь. Ты нужна нам. Они грядут! Найди меня, умоляю, пока еще не поздно!».

От элира исходил торопливый ужас. Зеркало потемнело, и незваный гость исчез. Танфия заозиралась, но взгляд ее наткнулся лишь на упавшую на прикроватный столик маленькую луну – навершие элирского ножа ослепительно сверкало в темноте.

– Что же ты со мной делаешь?! Как мне тебя отыскать?!

Обессиленная, она снова рухнула на подушки, сжимая элирский дар, чье холодное сияние все не угасало. Сон не шел. В конце концов девушка встала, стараясь не потревожить спящего поэта, торопливо оделась, и написала три записки – одну Руфриду, одну Сафаендеру, и последнюю – Изомире.

– Ну, Танфия, чем могу помочь?

Элдарет, которому девушка послала письмо, встретил ее в ворот Янтарной цитадели. Над холмами на восходе едва завиднелся первый отблеск зари, и город еще спал.

Странник не взял коня, и Танфии пришлось спешиться, чтобы поговорить с ним.

– Прости, что так несусветно подняла, но дело важное.

– Я, знаешь, пташка ранняя. Ты меня не разбудила.

– Мне нужна помощь… и обратиться больше не к кому.

Танфия извлекла из кармашка померкший элирский клинок.

– Этот нож – я рассказывала, как набрела на него. Этой ночью ко мне снова явился тот элир. Он, кажется, в отчаянии, и умолял меня о помощи. Я должна отыскать его – но я не знаю, как! Помоги мне!

Элдарет в задумчивости потер небритый подбородок.

– Польщен, что ты обратилась ко мне, но я, право, не в силах истолковать твои виденья. Если ты уверена, что это не просто сон…

– Нет! – отрезала девушка. – Гелананфия упоминала, что ходила за советом к провидцу. Может, он сумеет дать мне подсказку.

– А, провидец Лис. – Глаза Элдарета лукаво блеснули. – Да, этот мог бы. Если еще не до конца свой дар пропил.

– Звучит не слишком многообещающе.

– Провидец он хороший. Даже, пожалуй, лучший. Правду он тебе покажет; а коли не поймешь – это уже не его вина… если ему верить! Но отсюда до его хибары два дня пути.

– Плевать! – Элдарет с сомнением глянул на нее. – Пожалуйста! Если я не пойму, что все это значит, я с ума сойду!

– Тебя не будет четыре дня самое малое. Твои друзья начнут волноваться.

– Им я уже оставила записки, что уезжаю по делам. Только объясни, как найти его!

– Ну уж нет, одна его ты искать не станешь. Больше я тебя не отпущу одну плутать по глухомани. Я еду с тобой.

Девушка затаила дыхание.

– Правда?

– Честно сказать, мне это будет полезно. Мы с Гелананфией кое в чем разошлись. У меня так и так дела в провинции, так что отправляться могу хоть сейчас. Пошли со мной в конюшню. Перекусим перед дорогой, я оседлаю коня, и в путь. Только прихвачу вина и припасов, чтобы ублажить несчастное создание.

– Гелананфию?

– Вообще-то провидца. – Странник ухмыльнулся.

Танфия уже успела обзавестись платьем по последней парионской моде – тонкая охряного цвета сорочка, штаны и легкая – для теплых плащей было слишком жарко – накидка густого изумрудного цвета, да крепкие кожаные туфли. Элдарет же облачился в свой старый дорожный костюм грязного буро-зеленого оттенка, и коня выбрал все того же гнедого, которого добыл в день, когда путешественники встретились с Мириасом и Зорей. «А ведь это, – подумалось девушке, – его истинное лицо. Без претензий и прикрас».

Путь их лежал через неописуемой красоты края. Кутались в туман крутые зеленые склоны, в предрассветных теня долины казались бездонными. То тут, то там на вершинах холмов вставали одинокие скалы или вековые деревья. На севере вставали, уходя за окоем, серебряные вершины, один вид которых наполнял сердце девушки радостью – то были Змеевичные горы, еще одно предание, ставшее для нее явью.

– Здорово снова отправляться в путь, – пробормотала она.

– Вижу, тут мы с тобою сходимся, – с улыбкой заметил Элдарет. – Оба мы стремимся скрыться от чего-то. Но я полагал, что ты счастлива.

– Должна была бы, но… Ну что делать, когда любишь двоих одинаково сильно? – Танфия обнаружила, что пересказывает страннику все свои терзания; становилось легче от того, что смотрит она кобыле между ушей, а не на своего спутника. – Я была на волосок, вот на столечко от того, чтобы вернуться к Руфриду, потому что с ним у меня куда больше общего, чем будет когда-либо с Сафаендером. Я думала, и он этого хочет; а его захомутала эта Аштарь! Не знаю, о чем Руфе вообще думает! То ли решил меня вернуть и бросить, чтоб побольней было? То ли такой благородный, что отдает меня Сафаендеру?

– Но разве ты не хочешь остаться с Сафаендером?

– Я его боготворю. Только доверять ему я не буду никогда. Ты его знаешь.

Элдарет хохотнул.

– О да! Но при всех его пороках в глубине души он добрый человек. Верный.

– Знаешь, не больно сладко было узнать, что он любит меня, потому что почти весь свет любит, – проныла Танфия в слезливой саможалости. – Он умолял меня выйти за него… но это он, наверное, всем девушкам говорит. И парням тоже.

– А во это интересно! Я почти уверен, что до сих пор он никого не просил об этом.

– Правда?

– Может, разрушение театра потрясло его больше, чем я думал. Это всех нас затронула. Ты согласилась?

– Я не могла. На что бы я соглашалась? На то, чтобы всю жизнь делить его с восхищенными поклонниками – если не с любовницами. Не знаю, смогла бы я такое вынести.

– Суровая ты женщина, Танфия. Это и хорошо. Но он от тебя без ума.

– Ага. Пока я рядом. Но мне кажется, что если я уйду, он и не заметит. Сердце у него не разобьется. Руфрид меня по крайней мере ревновал отчаянно. Странное дело – Сафаендер ни разу не причинил мне боли. Даже узнав про Линдена, я его простила. Не злилась ничуть. Так почему все, что делает Руфрид, мне – как нож острый?

– Не стану указывать на очевидное, но ты, похоже, выбираешь между покоем и бурей.

– Я не могу выбрать! Они меня оба с ума сводят! В общем, от этого я и сбежала. А ты?

– А у меня горе невелико, – ответил Элдарет с насмешкой. – Хотя и на твое похоже. Гелананфия хочет, чтобы я на ней женился. А у меня это в голове не укладывается. Элдарет-странник – царь всея Авентурии?

– Ой, – только и промолвила Танфия. – Я лучше заткнусь…

До землянки провидца они добрались к вечеру второго дня. Вросший в землю и крытый дерном домишко на высоком холме был почти незаметен, покуда путешественники не подъехали к нему вплотную. Предвечернее солнце золотило траву – Танфия уже успела заметить, как нежны небеса Параниоса, будто несказанно прекрасные лепестки синих роз. В воздухе стоял густой запах прогретой за день травы и навоза.

На крыше землянки паслись козы, у двери копались в земле цыплята.

– И здесь живет великий провидец? – Танфия недоверчиво рассмеялась.

– Ему так нравится.

Элдарет постучался. Перекошенная дверь растворилась. На пороге стоял не умудренный жизнью чародей, а невысокий человечек, подозрительно косившийся на пришлецов. В темно-рыжих его лохмах пробивалась седина. Танфии он напомнил какую-то лесную зверушку – скорей всего, и правда, лиса.

– Опять принесло, – простонал он.

– Что, занят? – прищурился Элдарет. – Что же, тяжелые времена наступили.

– Ты хотя бы не элир, странник. Что тебе надобно?

– Не мне. Моей спутнице.

Танфия сбивчиво принялась объяснять, что привело ее сюда, но провидец со стоном поднял руки, умоляя ее замолчать.

– Нет, хватит с меня подробностей! Боги… Говоришь, к тебе является загадочная тень и просит помочь ей? Что ж, хрусталь покажет тебе то, в чем ты нуждаешься. «Нуждаешься», я сказал, а не «хочешь увидеть»! Имей в виду, ты узришь не то, чего ожидаешь.

– Я не ожидаю ничего, – ответила Танфия, передавая ему суму с припасами и винами.

– Весьма живительно!

Похоже было, что дар пришелся провидцу по вкусу. Отложив суму, он подвел девушку к колодцу в середине землянки.

– Садись.

Девушка устроилась на табурете. Элдарет пристроился у нее за спиной. Хрустальная плита, закрывавшая жерло колодца, была наделена некоей странное силой – это Танфия ощутила, едва присев. Молочные прожилки в прозрачном камне шевелились. Внезапно девушку пробрал страх.

– Нужно, чтобы ты пела вместе со мной, вот так… – Провидец тихонько завел монотонный гимн, и прервался, как только Танфия подхватила.

– Хорошо, – бросил он. – Теперь начнем. Не слишком наклоняйся вперед – хрусталь тонок, а колодец глубок.

Девушка казалось, что пол шатается у нее под ногами. Ее охватила тревога. Ничего подобного она не ожидала, но останавливаться было поздно. Провидец завел свое песнопение, и она запела вместе с ним. Звуки ужасающе гулко отдавались в черепе, будто откликались эхом откуда-то извне.

Хрусталь протаивал, и в кругу колодца девушка увидала искру иссиня-зеленого цвета, настолько насыщенного и прекрасного, что у Танфии захватило дух. Искра переливалась, будто отсверк незримого самоцвета; поначалу далекая, она приближалась все стремительней, становясь радужно-переливчатым лучом, а в сердцевине его – зеленая лужайка, видимая будто сквозь стеклянный шарик, так кривилась земля и искажались дерева.

И лужайка эта была частью иного царства – чужие формы, слишком яркие краски. Непредставимая, роскошная и нежная зелень странных перистых листьев, и в траве – неведомые цветы с синими лепестками и длинными чернильными пестиками.

На лужайке стоял человек. Показавшийся в первый миг далеким, он вдруг не сделав ни шага, приблизился к Танфии вплотную. То был ее элир. Серая его накидка оставляла открытыми плечи и бедра. Сильные стройные ноги, шелковистая золотая кожа, стекающие по плечам рыжие кудри. Божественно-прекрасный лик его сиял. Элир тянулся к ней, пальцы его касались хрустальной стены изнутри, и та шла рябью, будто вода. Вся дрожа, Танфия потянулась к нему в ответ.

Их руки встретились, и сомкнулись, и он оказался совсем рядом.

Перспектива сломалась. Он был внизу, в колодце, и в то же время впереди, и достаточно было сделать шаг…

– Нет! – вскричал провидец. – О боги, она отворила врата!

Краем глаза Танфия заметила, как он и Элдарет вскакивают, но видение не поколебалось. Элир стоял перед ней въяве, держа ее за руку.

Касание его снова пробудило в ней забытое чувство – падение во тьму, и бегущие в ночи лилово-серые тени, и ощущение бесконечной потери.

– Ты нашла меня! – прошептал он, тяжело, словно от усталости, дыша. – Наконец-то! Идем же! Врата не продержатся долго.

– Идем – куда?

– В мой край.

– Я не могу! – воскликнула Танфия, в испуге цепляясь за привычный ей мир. – Скажи, кто ты, чего ты хочешь?

– Мое имя Ауриэль, и я от тебя ничего не хочу. Чтобы объяснить тебе, уйдет не один день. Ты должна пойти! Я не могу прийти к тебе, я прикован к этому краю, а если ты запоздаешь, будет уже поздно! Ты нужна нам, так нужна! Слишком много нужно объяснить… Вернись домой, Танфия!

– Домой? – Сердце ее колотилось от страха, во рту пересохло. Она обернулась к Элдарету. – Что он говорит – домой?

На лице странника отражался предельный ужас.

– Затворяй врата! – крикнул он провидцу.

– Я пытаюсь! – огрызнулся Лис. – Не выходит!

В мозгу девушки кружились обрывки воспоминаний.

– Они были здесь, – прошептала она. – Те двое элиров в сером – они были здесь! Кто они?

– Мои родители, Танфия, – ответил Ауриэль. – Они были в страшной опасности. Им пришлось бросить меня совсем ребенком. Им пришлось бросить тебя. Ты моя сестра, Танфия. Моя родная сестра.

– Погоди! Я – человек! Ты ошибся!

– Ничуть. Ты человек, и все же нет. Пойдем, и я объясню тебе!

Рука Элдарета легла ей на плечо. Он сдерживал ее, приковывая к земле, в то время, как Ауриэль тянул к себе.

– Элдарет, помоги! О чем это он?

– Танфия, я не знаю, – ответил странник. Но взгляд его был задумчив и хмур. – Элир играют с нами порой злые шутки. Отпусти его, пусть врата затворятся!

– Говори, Элдарет! – вспыхнула девушка, еще крепче цепляясь за руку Ауриэля. – Если тебе есть, что сказать!

– Ох, Танфия. – Элдарет помрачнел. – Я знаю лишь, что Эльрилл как-то обмолвился – в твоих глазах он видел душу элира.

Ярость заставила девушку вспомнить необъяснимую холодность вождя шаэлаир.

– Почему он не сказал мне?!

– А зачем – зря смущать тебя?

– Я должна знать правду.

– Не ходи! Это немыслимо опасно! Ты можешь никогда не вернуться!

– Идем! – в отчаянии воскликнул Ауриэль. – Я уже отдал тебе дар доверия – клинок лироф. У тебя должен был остаться другой – зеркало сильвенроф…

«Боги! – вспомнилось Танфии. – Зеркальце, которое я потеряла! Что с ним могло статься?».

– Я о многом должен тебе поведать. Скорей! Танфия, нам всем грозит гибель, всему нашему роду! – Лик его был чарующе притягателен, мольба и отчаяние на нем – слишком явственны, чтобы быть напускными. – Поверь мне!

– Танфия! – предостерегающе воскликнул Элдарет.

Девушка бросила на него прощальный взгляд.

– Прости, – вымолвила она пересохшими губами. – Я должна узнать, что стоит за этим. Попроси от меня прощения у Руфрида, и Имми, и Сафаендера, Я вернусь, как только смогу, и я люблю их!

– Нет! – вскричал он, но было поздно. Вырвавшись из его хватки, девушка шагнула в объятия Ауриэля.

Провидец не соврал – колодец был очень глубок. Знакомый мир сомкнулся за спиной, точно цветок ввечеру, и Танфию поглотило бездонное жерло зеленого света.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ