Янтарная Цитадель

Глава двадцать третья. Лалы в янтаре.

Мятежники хлынули на улицы Парионы.

Танфия скакала вместе с ними, не чувствуя усталости. За это утро она пережила столько, что с нога должна была валиться от усталости. Но возбуждение гнало ее вперед вместе с прочими последователями Гелананфии.

Мимо пролетали высокие каменные палаты, сверкая бледным златом и костью слоновой; шелестели листвой деревья, безучастные в вековом своем покое к царящей внизу суете. Город кипел. Жители выбегали из домов; растерянные царские солдаты только и могли, что молча наблюдать, как проходят мятежники. И постепенно вся Париона двинулась вслед царевнину войску на Янтарную цитадель.

Гелананфия ехала во главе, и волосы ее развевались золотым стягом. Обок нее скакал Элдарет, позади – владыка Серпет и его пестроцветное войско. Танфию окружали незнакомцы, она не видела ни единого привычного лица – кроме Зори и Мириаса, так что они, по крайней мере, выжили. Но ни Руфрида, ли Сафаендера, ни Линдена. Тревога билась где-то в потаенных уголках души, но девушка рвалась вперед, увлеченная победным восторгом.

Впереди громоздилась твердыня Янтарной цитадели. Зрелище это потрясло Танфию. Три могучих стены окружали кольцами воздвигшийся на вершине дворец. Древняя кладка сливалась с новой, более изящной, стрельчатые окна и башни робко тянулись к далекому небу. И каждый камушке полыхал, точно хрустальный фиал, собравший в себе червонную роскошь закатного света.

По мере того, как мятежники поднимались на холм, внешние стены перед ними казались все выше, закрывая внутренние укрепления Цитадели. В стене этой виднелись единственные врата, покрытые золотом, изукрашенные лазурью, бирюзой и аметистом; а посреди ворот сиял златом и янтарем царский герб – колесо, древо и самоцвет.

Склон перед воротами выровняли, превратив в обширную площадь, обрамленные аллеями и золотыми палатами. Сердце Танфии отчаянно колотилось, когда она направляла Зарянку в обход серпетова войска, подбираясь, насколько можно, к Гелананфии и Элдарету. Но врата оставались закрыты, и перед ними стояли два десятка стражников в царских мундирах.

Остановив коня, Гелананфия обратилась к старшому над стражниками, выделявшемуся синим с золотом кафтаном.

– Я царевна Гелананфия, дщерь Галеманта, сына Гарнелиса. Я требую допустить меня до царя, деда моего. Войско его разбито, и отказать мен он не в силах!

– Ваше высочество – в просьбе отказано. Мы не можем допустить вражье войско в стены Цитадели.

– Мы не враги царю. Но я не боюсь войти и одна. Я должна переговорить с дедом.

– Это невозможно. Царь не желает никого видеть.

– Мне придется настоять. – Старшой нервно помотал головой. – Ты, похоже, не понял. Это – мой дом. Я имею право войти. И чтобы доказать это, я только что разгромила войско моего деда.

– Царь извещен об этом. И все же он приказал нам не допускать никого!

– Он не может томиться в стенах вечно! – рявкнула Гелананфия.

– Погоди, – прервал ее Элдарет. – Я знаю, что делать.

Он коротко стиснул плечо царевны и двинулся в сторону колокольни, стоявшей по правую руку от ворот. Толпа перед ним расступалась. Минутой спустя над городом поплыл однотонный звон.

Танфия знала, что это. Набат созывал всех жителей Парионы к Янтарной цитадели. Старинные летописи обретали плоть.

Не прошло и нескольких минут, как на площадь хлынула толпа еще большая. Ведущие к ней улицы были полны народу. Со стен Цитадели тревожно поглядывали стражники. Танфия увидала над парапетом блеск наконечников стрел, и вздрогнула. Неужто мало этому дню кровопролитья? А потом она заметила кое-что еще – в толпе промелькивали крохотные тени, и вроде бы запрыгивали в заросшие травой норки под стеной.

Набат смолк; вернулся с колокольни Элдарет. И тогда Гелананфия обернулась к парионцам. Привстав в стременах, она крикнула во весь голос:

– Друзья мои, и подданные! Я Гелананфия, наследница царя Гарнелиса! Знайте, что я пришла не оттягать престол у деда моего, но освободить вас – вас, соотечественники мои, авентурийцы. Ярмо самовластья, под которым страдали вы два года, и более того, сброшено. Я пришла не разрушить порядок, но восстановить его! Безумию конец! Поддержите ли вы меня?

Поднявшийся над толпой согласный клич был оглушителен.

– Тогда я прошу вашей поддержки сейчас – помогите мне убедить хранителей Янтарной цитадели пропустить меня!

С громовым ревом толпа качнулась к стенам.

Разрумянившись от торжества, царевна обернулась вначале к Элдарету, потом – к старшому привратнику. Но за решеткой внешних ворот наметилось движение. Разошлись створки, расколов пополам годовое колесо; однако внутренние ворота остались заперты. На пороге стоял чиновник в сине-белом одеянии – чопорный, мрачнолицый тип с ухоженной курчавой бородой.

– Владыка Поэль, – приветствовала его Гелананфия. – Ну вот, с вами можно и поговорить.

– Царь не примет вас, ваше высочество, – промолвил владыка Поэль.

– Ему придется. Все кончено, Поэль. Если ты не впустишь нас, вы выломаем ворота, и ничто нас не остановит; ни горстка стражников с самострелами, ни даже котлы с кипящим маслом и огнеметы. Пропусти.

Поэль, несгибаемый, злобно глянул мимо нее.

– Серпет, ты, предатель! – прошипел он. – Что еще ты задумал? Ты поклялся в верности своему самодержцу.

Желчные слова Поэля эйсилионского владыку, похоже, не тронули.

– Я принял решение, основываясь на своих понятиях о благе Авентурии. Царь потерял рассудок. Будущее лежит не в его руках.

– Изменник! – выплюнул Поэль. Холодные глаза его наконец-то блеснули человеческим чувством.

Послышался рокот, и часть стены у створа ворот заколебалась. Стражники тревожно заозирались.

– Это еще что, во имя Диона? – рявкнул Поэль.

– Замфераи, – объяснил Элдарет. – Они гневаются, и сейчас они под стенами Цитадели. Им под силу размазывать камень, точно масло, и они обрушат крепость вам на головы. Я бы на вашем месте подвинулся.

На этих словах большой кусок стены обвалился и с грохотом рухнул, увлекая за собой створку ворот. Стража на стенах с воплями разбегалась. Поэль в ужасе отскочил. Гелананфия проехала мимо него, внутрь крепости, и мятежники разом хлынули в Янтарную цитадель, перепрыгивая через рассыпавшиеся камни.

Танфия, однако, не торопилась. Они с Зарянкой прижались к стене, выжидая, пока толпа не рассеется немного. Взгляд ее притягивало нечто иное.

Над роскошными палатами, выше старых берез, виднелась Башня. Там могла быть Имми. Танфия должна была попасть туда поскорей. А Цитадель подождет.

Она двигалась навстречу людскому потоку, с трудом выбравшись с площади и долго выискивая в лабиринте переулков дорогу, которая вывела бы ее на соседний холм. Ей уже казалось, что она никогда не выберется отсюда, как впереди показались люди в серых лохмотьях – вначале один или двое, потом горстка, а потом сотни. И девушка поняла, что это бывшие рекруты. Жалкое их состояние поразило ее – так они были изморены и обтрепаны. Как мог Гарнелис допустить такое?

Отыскав дорогу вниз с цитадельного холма, она принялась пробираться наверх, к башне. Здесь царило разрушение – брусчатка залита грязью, деревья вырублены, трава стоптана, и всюду разбросаны канаты, блоки, необтесанные каменные глыбы.

Слезы наворачивались девушке на глаза. Если она не найдет Имми сейчас, то они могут не встретиться уже никогда. Она вглядывалась в набегающие волны рекрутов, боясь, что тяготы изменили Изомиру до неузнаваемости. Она пыталась остановить кого-нибудь, поговорить, но никто не слушал ее.

Наконец Танфия добралась до прорубленных в склоне холма ворот. Стражи не было – не то разбежалась, не то ее смели рвущиеся на свободу рекруты. А над воротами громоздилась недостроенная, и все же пугающая в своем величии Башня.

Спешившись, Танфия вошла внутрь. Сырые, тесные переходы и камеры, гнилостная вонь наполняли ее ужасом… неужели ее сестренка попала сюда? Тихонько всхлипывая в тягостном ошеломлении, девушка бродила по баракам.

Здесь еще оставалась горстка несчастных, серых и изможденных, точно призраки самих себя.

– Я ищу Изомиру, – неустанно повторяла Танфия. – Кто знает Изомиру, дщерь Эйнии?

Внезапно ее дернул за рукав бледный, худой юноша.

– Я знал Изомиру, – еще слышно прохрипел он, глядя на девушку запавшими глазами. – Я работал с ней, здесь и на рудниках Харфенета. Я Лат.

Девушка стиснула его костлявую руку.

– Я ее сестра. Где она?

Юноша покачал головой.

– Старый скелет забрал ее еще до Падубной ночи.

От отчаяния Танфия заплакала – ей показалось, это значит, что ее сестра мертва.

– Боги… Как… как она умерла?

Лан сморгнул.

– Я не знаю. То есть, я не знаю, умерла ли она. Наверное, потому что те, кого он уводил в Цитадель, больше не возвращались.

– В Цитадель? А «старый скелет» – кто он?

– Не знаю. Но все говорили, что он-то и есть царь.

Танфия промедлила миг, обуздывая свое нетерпение, свой страх.

– Пойдем, Лат, – проговорила она, обнимая его за острые плечи. Она не в силах была оставить бедолагу в этом месте. – Незачем здесь оставаться. Пойдем, помоги мне узнать, что с ней сталось, ладно?

Лат выдавил призрачную улыбку.

– Она много о тебе вспоминала.

О том, что случилось тем кошмарным утром, Изомира имела лишь смутное представление. Все, что ей было известно, она узнавала из пробегавших по дворцу слухов. Цитадель подрагивала от волнения, лица стражников, чиновников, придворных были мрачны.

После того, как Гарнелис в Солнечном чертоге обвинил ее в том, что она навлекла на его царство войну, девушка убежала к себе в комнату. Там она оделась – сливочно белая юбка, расшитая серебром, лиловая накидка с широкими разрезными рукавами, расшитый жемчугами и аметистами корсаж. Пальцы ее путались в завязках, но Изомира трудилась упорно, пока платье не сдалось. На груди ее висел опаловый медальон Серении. Последним девушка надела ожерелье из янтаря и лазури, подаренное ей Гарнелисом в день свадьбы. Она одевалась для Линдена, желая, чтобы он увидел ее самой красивой – хотя и знала, что он никогда ее не увидит.

«Как он умер? – подумала она. – Дома? Или в поисках ее? Или в бою?». В одном одна была уверена – в смерти его виноват Гарнелис.

Облачившись, она вновь покинула спальню. Лицо ее было покойно, холодно и ровно, как стекло, в то время, как в душе завывала и бесилась зимняя буря. Она вернулась в Солнечный чертог, и хотя Гарнелис не сказал ей ни слова, но выгонять тоже не стал.

Один за другим, бесконечным потоком являлись перед ним гонцы и воеводы, и из подслушанных обрывков их донесений девушка узнавала: мятежное войско под водительством почитавшейся мертвой внучки Гарнелиса разбило непобедимою боевую машину воеводы Граннена. А на востоке, в Танмандраторе, орда бунтовщиков числом одолела семь тысяч царских солдат, и теперь гнала их в направлении Парионы.

А гонцы все приходили, и каждый был бледней и несчастней предыдущего, и каждый приносил вести все более страшные. Граннен мертв – зарублен на поле боя.

Гарнелис не срывал на являющихся и отбывающих гонцах своего гнева, но с каждой выслушанной вестью в нем нарастало недоброе беспокойство. Лицо его осунулось и помрачнело, глаза покраснели. В конце концов царь прогнал из чертога всех, кроме Изомиры, и принялся расхаживать по залу, источая ужасавшую девушку темную силу. Заговорить Имми не осмеливалась, и только молча взирала на безумного самодержца.

«Как могли они?», повторял он. «Они же клялись, они обещали!». И: «Почему Лафеом не со мною?».

За окнами темнели грозовые тучи. И хотя хрустальный шар оставался сокрытым в сердце Цитадели, девушка слышала его непрестанный, дрожащий стон, сводивший ее с ума.

Потом в зал вступил владыка Поэль, уже давно ненавистный девушке. За ним просочились помощники и воеводы.

– Государь…

– Ну? – Гарнелис пронзил его злобным, угрожающим взглядом. – Что за гнусную весть ты принес мне теперь?

Даже невозмутимый Поэль посерел.

– Государь, мне удалось выяснить, что случилось во время битвы. Владыка Серпет, решив, что наше дело проиграно, переметнулся к бунтовщикам. Когда же призвали подкрепления от господина посредника, те не явились.

Царь обернулся к нему, похожий на готового к броску змея.

– Невозможно! Они обещали! Как?!

– Мы не знаем, государь. Но похоже, что в Танмандраторе случилось то же самое. Ваши войска были разбиты, потому что подкрепления подвели нас.

– Подвели? Нет. Нет. Я должен немедля переговорить с обоими посредниками!

Поэля начало трясти.

– Местонахождение их главы, господина посредника Дозволяющего, на данный момент неизвестно. Насколько мне ведомо, Граннен беседовал с ним перед битвой, и ничего необычайного не заметил. Но когда потребовались его услуги, посредника не смогли найти. Мы, разумеется, ведем поиски, и дело это следует изучить, но…

– Приведите ко мне Лафеома! – вскричал царь. – Найдите и приведите немедля! Ничего не желаю слышать, покуда я не побеседую с ним.

Помощники и воеводы с поклонами испарились, но владыка Поэль остался, трясущийся и бледный.

– Ну? – поинтересовался Гарнелис.

– Государь, мятежники движутся к Парионе.

– Из Танмандратора?

– Нет, государь – верней сказать, у тех, кто наступает из Танмандратора, это займет не один день – но последователи царевны Гелананфии будут здесь через час.

– И что им нужно?

– Мы не знаем в точности, но можем предположить, что в наихудшем случае они намерены свергнуть вас с престола силою.

Гарнелис недоверчиво расхохотался.

– Это было бы безумием.

– Воистину так, государь, но к несчастью, большая часть наших стражников сгинула. Мы не можем заградить бунтовщикам вход в город. В наших силах лишь закрыть врата Янтарной цитадели…

– Так запирай! Вон с глаз моих! И не возвращайся, покуда не сможешь принести мне добрый вестей, и господина моего Лафеома впридачу!

Поэль бежал. Когда дверь за ним захлопнулась, Гарнелис взял Изомиру под руку и отвел в палату, где они играли в метрарх. Там он ощущал себя в безопасности – это девушка успела усвоить. Пока она растирала стиснутое его жесткими пальцами запястье, царь расхаживал по комнате. При взгляде на него Изомира ощущала, как принесенная гибелью Линдена пустота плещется в ней, точно черная вода в проруби.

– За что они так со мной? – спросил он, наконец.

– Желаете сыграть в метрарх, государь? – спросила Изомира.

– Что?

– Метрарх. Возможно, игра отвлечет вас.

– Ты издеваешься? – спросил он так резко, что девушка подпрыгнула. – Молчи!

Царь взял со шкапчика длинный кривой нож с узорчатой рукояткой, и некоторое время играл с ним, взвешивая в руке. Изомира наблюдала за ним в растущей тревоге.

– Порежь мне яблоко, – приказал он внезапно, подавая ей нож рукоятью вперед. – Во рту пересохло.

– Слушаюсь, государь.

Подойдя к стоявшей на низеньком шкапчике корзинке с плодами, девушка пристроила яблоко на позолоченной тарелочке, но от страха руки не слушались ее, да и нож был великоват для ее хрупких рук. Половинка яблока улетела на пол.

– Дай мне, – приказал царь, отбирая у нее нож.

Он принялся нарезать другое яблоко, и резал все мельче и мельче, пока мякоть не превратилась в кашу, и зернышки не разлетелись по полу. Потом он схватил блюдце и зашвырнул его в угол так, что оно пролетело над погребальным помостом и разбилась о витраж.

– За что они так со мною? – взвыл он. – Безверные подданные!

– Ты знаешь, за что! – воскликнула Изомира.

Вскочив, царь шагнул к ней. Глаза его полыхали багровым на уподобившемся черепу лике. Изомира была в ужасе, но страх уже был настолько привычен девушке, что не мог сдержать ее.

– Убей меня, коли желаешь, – бросил она, не опуская глаз. – Мне все равно.

Царь замер, опаляя ее взором.

Отворилась дверь.

– Лафеом? – воскликнул царь, оборачиваясь.

Но это снова был владыка Поэль. По вискам его стекали ручейки пота.

– Государь, Лафеома нигде не могут сыскать. Мои люди не оставляют попыток, но увы…

– Что еще?

– Государь, бунтовщики у ворот Янтарной цитадели. Ваша внучка требует свидеться с вами!

– Моя внучка мертва!

– Видимо, это не так. Мятежники требуют впустить их, и я не вижу, как мы можем им отказать.

– Я не стану являться к этому сброду! – возмущенно вскричал Гарнелис. – Сама мысль об этом – измена. Спустись и передай им мой отказ самолично!

– Слушаюсь, государь, – ответил Поэль, скрипнув зубами.

Гарнелис подошел к оконной нише, той самой, где они с Изомирой впервые играли в метрарх. Девушка опасливо последовала за ним. Снизу доносились крики, и Изомира увидала, какой хаос царит на улицах. Толпы людей со всего города устремлялись к Цитадели, чтобы скрыться в тени ее внешних стен. Вдали звонил колокол.

Гарнелис приобнял девушку за пояс.

– Это еще не конец, – проговорил он неожиданно спокойно. Настроение его изменилось, точно по волшебству, как это с ним бывало. – Бог и Богиня многолики, но все они – лишь грани единой изначальной сути; Нут и Анут. Разве я не отдал все, чтобы почтить их великой Башней? Они понимают: Башня – лишь зримый символ моего почтения. Потому они подарят мне победу. Иначе быть не может.

– Когда мы с Линденом любились, – ответила Изомира, – то была высшая почесть, какую может воздать им человек.

Он оттолкнул ее, так грубо, что она упала, свалив столик для метрарха. Мраморная столешница больно ушибла девушку. Изомира тяжело приподнялась. Он задыхалась, не потому, что хрупкий столик нанес ей тяжелую рану, но скорей от потрясения и боли – не только телесной.

Гарнелис подскочил к ней, подхватил за плечи, поднял. К ужасу ее, в глазах царя стояли слезы.

– Милая моя, ты ушиблась? – спросил он, не отпуская ее. – Я любил бы тебя, если б только…

В двери заколотили. Гарнелис отпустил ее и, отступив, тяжело оперся о шкапчик. В этот раз вестником послужил не Поэль, а его трусоватый помощник Дерион. За спиной его маячили трое стражников.

– Государь, бунтовщики прорвались через первые врата. Через несколько минут они будут во дворце.

– Как это возможно?

– Государь, все ополчилось на нас! Мы почитали бунтовщиков неготовыми к войне, но они застали нас врасплох. В самодовольстве своем мы слишком многих отправили на охрану Башни и слишком мало – на стены. Мы не были готовы к бою, решив, что ему не случиться! А мятежники привели с собой замфераев. Подземцы расточили камни стен…

– Вы нашли Лафеома?

– Нет, государь.

– Тогда убирайся, Дерион, – негромко приказал царь.

– Государь, ради вашей безопасности – позвольте проводить вас в срединную твердыню…

– Чтобы жить там пленником? Нет. Сидеть там в осаде я не стану.

– Государь, умоляю! Пойдемте с нами, или они отыщут вас!

– Нет. Меня им не найти, будь покоен. Теперь убирайтесь, все! Вон! Оставьте нас!

Дерион и его стражники бежали, захлопнув двери за собою.

– Еще не конец, Изомира, – с улыбкой повторил царь.

А потом он ухватил девушку за руку и повлек к потайной двери, ведущей в сердце замка.

Ужас захлестнул девушку. Она не понимала, откуда взялась в ней такая сила чувства, когда она столько раз была на пороге гибели, что страх уже, казалось, перестал ее трогать. Но в этот миг трепет овладел ею; Изомира с уверенностью поняла, что царь убьет ее в последнем жертвоприношении, в последней попытке поразить врагов копьем темной силы.

Он волок ее через пыточную камеру, вниз по винтовой лестнице, туда, где крутился в каменной колыбели хрустальный шар. Если в начале пути стоны камня были просто невыносимы, то в конце его они оглушали.

Шар кружился так быстро, что от него исходили волны жара. С поверхности его срывались алые молнии. Он вертелся то туда, то сюда, точно лихорадящий больной в бреду, и волны его страдания были так сильны, что девушка рухнула на колени, всхлипывая вместе с ним.

– Почему? – взвыл Гарнелис. – Столько силы я вложил в заурому, столько своей души – так почему она не поможет мне?! Я нуждаюсь в ней!

– Да потому, – вскричала Изомира, поднимаясь, – что шар – это не заурома! В нем нет своей мощи. Он лишь мера завета! Он лишь передает тебе меру боли самой зауромы – боли твоей земли, потому что ты не веришь в собственный народ!

Гарнелис протянул руку к кружащемуся шару, но стоило ему коснуться хрусталя, царь вскрикнул, точно от ожога. Черно-пламенное мерцание окружило его облаком; потом шар померк, а царь отшатнулся от него и бежал с душераздирающим стоном.

Изомира бросилась за ним вверх по лестнице. Ей казалось, что черная сила плещется и в ней, выжигая все преграды на пути рвущейся из ее души правды. Гарнелис закрыл перед ней дверь в палату для игры, но не запер. Изомира с грохотом распахнула ее и так же гневно захлопнула. Царь кругами ходил вокруг помоста, стряхивая с богатых одежд незримое прочим пламя.

– Мера! – повторил он, останавливаясь и бросая на Изомиру гневный взор.

– Ты ведь знал это? Даже я поняла!

– Когда я был молод, шар сиял серебром, и в нем промелькивали иные грани бытия, мира злата и многоцветных радуг, и он пел. Но когда он начал темнеть, я понял, что моих стараний недостаточно зауроме… что я должен питать его.

– Нет. Шар потемнел, когда ты усомнился в себе самом.

– Откуда тебе это знать, Изомира? Ты лишь…

– Крестьянка? Кто лучше земледельца знает нужды земли? Ты лжец!

– Что?

– Ты знал, что делаешь. Заурома не получала силы от тех, чью кровь ты пролил. Она лишь впитывала их муку. Но тебе было плевать! Хоть во всем мире не найдется силы, что подняла бы тебя над твоим мнимым ничтожеством – ты не успокоился! И теперь шар кричит от боли всей Авентурии!

– Я… знаю… – прохрипел он и, к ужасу девушки, протянул ей в мольбе костлявую длань. – Теперь эта боль во мне. Или недостанет этой кары? Послушай, как они кричат, Изомира. Они идут за мной. Помоги мне. Я люблю тебя. Ты одна можешь мне помочь!

Пошатываясь, он шагнул к ней. Девушка застыла, глядя на него в омерзении. Она поняла вдруг, как быстро и страшно может любовь переродиться в ненависть. Гарнелис Прекрасный держал судьбу Авентурии в своей руке. Гарнелис Жалкий низвел всю свою землю до собственного ничтожества. Изомира жалела его, и не могла снести этой жалости. Он был причиной всех ее бед. Вспомнились лица родителей в последний миг перед тем, как скрылась за поворотом Излучинка. Серения, погибшая под обвалом. Эда, умирающая от лихорадки, которую излечила бы пара ночей в теплой постели. И Линден, ее милый Линден, чье лицо она, завороженная царем, почти забыла… и теперь никогда уже не увидит вновь.

Гарнелис рванулся к ней, сбивчиво умоляя о помощи – а она мечтала лишь о том, чтобы остановить его.

Нож лежал на шкапчике, рядом с порезанными яблоками, но теперь он как-то сам собой лег ей в руку. Царь потянулся к ней, и Изомира, дернувшись, вонзила лезвие ему между ребер, в живую плоть, в бьющееся сердце.

Хлынула алая кровь.

Но Гарнелис еще был жив. Изомира выдернула нож, и замерла, потрясенная тем, что натворила. Царь стоял, будто не в силах поверить случившемуся, только вцепился в свою грудь, зажимая рану, так что пальцы его покраснели от крови.

Ей хотелось остановить этот бьющийся ток крови, прервать его боль, прежде чем она перекинется на нее, остановить его. И она ударила снова, и снова, и снова, в горло, в грудь, следуя за ним, когда умирающее тело Гарнелиса откачнулось и рухнуло на кушетку. И только когда кровь перестала течь, и мышцы – содрогаться, она замерла.

Изомира тупо взирала на дело рук своих, стискивая мокрую от крови рукоять, не понимая, что случилось. До нее не доходили ни голоса, становившиеся все громче, ни стук в двери палаты. В ушах ее звенела тишина, наступившая, когда смолкли вопли хрустального шара.

Гелананфия ворвалась в палату первой. Еще в коридоре она собралась с силами – глубоко вздохнула, накинула плащ на одно плечо, подняла подбородок, готовясь встретить царственного деда.

Но едва она переступила порог, на мгновение опередив Элдарета, Гелананфия застыла. Открывшаяся ей кровавая сцена была неправдоподобно ужасна.

Кровь была всюду – размазанная по полу, расплесканная по стенам, стекающая с покрывал на кушетке. Покрывающая платье юной девушки, недвижно стоящей посреди палаты. Кровь пропитывала ее лиловую накидку, желтоватые юбки, яхонтами усеяла ее лицо и волосы. Глаза ее были широко раскрыты. В руке девушка сжимала длинный кривой нож, и с острия его стекали последние алые капли.

А на кушетке скорчилось тело рослого старика в черном и синем. Кровь сочилась из ран на его шее и груди, пропитывая одежду и покрывала.

– Дедушка! – вскрикнула Гелананфия и, указывая на незнакомку, приказала: – Схватить ее!

Четверо приспешников Серпета вцепились в девушку, но та не сопротивлялась. Похоже было, что содеянное потрясло ее до оцепенения, и она безропотно отдала нож. Даже когда ей заломили руки за спину, она не сводила с мертвого тела пустых глаз.

– Найдите врача! – велела Гелананфия, подбегая к распростертому телу.

Но было поздно. Даже не коснувшись Гарнелиса, царевна поняла, что он мертв. Орлиный лик был омрачен тревогой даже в вечном сне. Мантия прорвана в десятке мест, жуткие раны зияют на шее, на груди, на животе – боги милостивые, что за безумие напало на эту женщину?

Гелананфия коснулась впалых щек мертвеца, и густеющая дедова кровь обагрила ее пальцы. И только тогда царевна позволила себе вскрикнуть в отчаянии:

– Гарнелис! Нет, нет, нет!

Ее жестоко обманули, лишив не только любимого когда-то деда – но шанса предстать перед ним. Все доводы и меры, все надуманные ею способы показать, как он ошибался, а она, Гелананфия – права, все пути вернуть его к истине – все пошло прахом.

Дыхание рвалось из груди прерывистыми стонами. Соратники ее почтительно сомкнулись вокруг кушетки, но на протяжении минут царевна не могла совладать со своей скорбью. Только потом она сумела подняться, подойти к пленнице и удержать себя от того, чтобы ударить девчонку по лицу.

– Ты убила его!

– Да, – ответила девушка.

– За что?

Та только помолчала головой. То ли она пребывала в том же ошеломлении, то ли попросту была глуповата. Кто она – служанка?

– Кто ты такая?

– Изомира, – пробормотала девушка. – Я была его женой.

– Что?

Изомира подняла голову и с трудом, точно пьяный, пытающийся не заминаться, повторила:

– Я была женой царя.

Вот тогда Гелананфия все же отвесила ей оплеуху.

– Лгунья, убийца! Ты убила самое землю! Ты понимаешь, ты хоть понимаешь, что натворила?! – Царевна отвернулась, не в силах видеть ни безвыразительного милого личика, ни кровавых потеков на роскошном платье. – Уведите ее, и заприте где-нибудь! Я потом с ней разберусь.

Элдарет осторожно коснулся ее плеча.

– Гела, любимая… мне очень жаль.

– Все должно было быть иначе, – прошептала Гелананфия, сжимая ледяными ладонями горящий лоб. – Теперь всему конец.

Руфрид попал в Янтарную цитадель несколькими часами спустя, усталый настолько, что всякая спешка казалась ему нестерпимой. Он беспрепятственно прошел через разваленные ворота, и по широкой дороге во внутренние круги замка, добравшись, наконец, до самого дворца.

При взгляде на царские чертоги у юноши перехватило дух, несмотря на туманящую взгляд усталость. Ничего прекрасней ему не доводилось видеть. Стены пламенели радугой красок, и юноша ощущал себя татем или вором, осмелившимся в окровавленном рванье вломиться в обиталище самодержцев.

Коридоры и залы были полны людей, мешались, шарахаясь друг от друга, дворцовые стражники, прислуга и мятежники. Несколько раз Руфрид останавливался спросить, куда делась Гелананфия и ее спутники, но никто не знал, а если и знал – объяснять не собирался. Озлобленный юноша доверился охотничьему чутью.

Как не был дворец огромен и запутан, найти нужное место оказалось несложно. В монументальной галерее толпился народ, а за ней в обширной приемной расселись вдоль стен под портретами царей и цариц просители. Те, кому места не хватило, болтались посреди зала. В дальнем конце приемной виднелись огромные двери, украшенные царским гербом поверх пламенеющего золотого солнца.

Двери были заперты, и при них стояла стража. «Верно, там и есть этот знаменитый Солнечный чертог, – подумал Руфрид. – А затворились там царь Гарнелис с Гелананфией. Эта свора ждет, похоже, чем дело кончится? Вольно ж им штаны протирать».

Юноша уже развернулся к выходу, когда заметил Танфию.

Девушка сидела на мраморной скамье, привалившись к стене и закрыв глаза. Лицо ее было изможденным.

– Тан! – вскрикнул он, проталкиваясь к ней. – Я-то тебя везде искал!

Глаза ее распахнулись; вскочив, девушка повисла у него на шее, стиснув так крепко, что Руфрид вздохнуть не мог. Но странное дело – юноша не чувствовал радости. Он не мог позволить своим чувствам прорваться из-за каменной стены, в которую он по доброй воле заключил свое сердце.

– Ох, Руфе! – проговорила Танфия, усаживая его рядом с собой. – Как же я тебе рада. Где Линден?

Ее чудесные глаза цвета моря нетерпеливо обшаривали зал за его спиной.

Руфриду не хотелось отвечать – он знал, что Танфия расплачется. Так и случилось, и он обнимал ее – по необходимости, а не из любви – покуда пересказывал все случившееся пустым, невыразительным голосом.

– Кто-то пустил наугад стрелу… и все? – пробормотала она, наконец, вытирая рукавом заплаканное лицо. – Так… бессмысленно. Так нелепо.

– Может, это и есть справедливость? – предположил Руфрид. – Сколько людей я сегодня пронзил стрелами, и радовался, как дивно у меня выходит убивать? В чем же разница? Лин ничем не хуже их. Он даже не лез на рожон, не рисковал зазря. Ему просто не повезло. Так бывает в бою, Тан.

Девушка одарила его убийственным взглядом. Видно, ей странно стало, как может он быть таким спокойным… но спросить она не осмелилась.

– До меня только сейчас дошло, – добавил Руфрид, – он погиб, спасая Сафаендера.

– В этом весь Линден, верно? – ответила Танфия. – Для нас он сделал бы то же самое. Не вини Сафаендера, пожалуйста.

– А еще мой конь издох, – откликнулся Руфрид. – Кажется, это так давно было… Бедняга Ястребок.

– Боги… – Танфия вздохнула и снова протерла глаза. – Столько на нас сегодня свалилось.

– Угу. Ну, мы-то еще живы. А ты что тут делаешь?

– Жду приема у Гелананфии. Ты не слышал?

– Чего?

– Гарнелис мертв. Говорят, его убила Изомира.

Это на миг выбило Руфрида из состояния тупого безразличия. Он выпрямился.

– Не понял?

– Пока все ломились в Цитадель, я отправилась в Башню, поискать ее. Нашла там парня, Лат его имя, он был с ней знаком, и он сказал, что ее несколько месяцев назад отправили в Цитадель.

– Зачем?

– Не знаю, Руфе. И чем она тут занималась – понятия не имею, потому что кого ни спроси, никто не знает.

– Ладно. – Он взял ее за руку. – Успокойся.

– В общем, я вернулась в Цитадель, но к этому времени Гелананфия уже заперлась в Солнечном чертоге. Она там принимает придворных, одного за другим – я так понимаю, пытается разобраться в этом беспорядке. Я принялась допрашивать всех подряд, не видел ли кто Изомиры. Тут один из стражников и рассказал… – Танфия сглотнула и с трудом продолжила: – Гарнелиса убили за минуту до того, как Гелананфия вошла в его палаты. Он заперся в одном из залов с девушкой, которая его всюду сопровождала. Она и заколола его; стражник уверяет, что кровью забрызгало все стены. И до него донесли, что девушку звали Изомира.

Руфрид помедлил, собираясь с мыслями.

– Но это обычное имя… может, то вовсе не наша Имми?

– А тогда где она? Я уверена, это она. Стражник видел, как ее уводят – сказал, платье на ней было роскошное, лиловое с белым, и все кровью залито, и шла она, точно во сне. Рост ее, черты, цвет волос – все ее!.. но Имми такая добрая, я представить не могу, чтобы она кого-то убила! И что она делала в царских чертогах? Ничего не понимаю.

– Куда ее увели?

– Это я и хочу понять! Тут путаница какая-то. Я должна поговорить с Гелананфией, узнать правду! А меня не пускают. Говорят, к царице – в порядке очереди.

– Это как же выходит, – процедил Руфрид с нарастающей яростью, – мы с ней неделями сидим в лесах, сражаемся за нее в этой клятой битве, а теперь она разом стала для нас слишком важной персоной?

– На то похоже.

– Ну ладно же! – Руфрид решительно подошел к золоченым дверям. Шестеро стражников – вероятно, охранявших прежде Гарнелиса, потому что мундиры на них были дворцовые – преградили ему дорогу живой стеной.

– Я требую немедля пропустить меня к царевне Гелананфии.

– Никак нельзя. Никого впускать не велено.

– Тогда скажите о нас Элдарету! Он знает.

– Извините, – твердо ответил стражник, – нам приказано не тревожить их обоих до особого распоряжения.

– В очередь! – К излучинцам обратились десятки гневных лиц. – Мы со своими челобитными не один час ждем! Куда прешь!

Руфрид, скривившись, отвернулся. Подойдя к Танфии, он поднял ее со скамьи.

– Пошли отсюда, – скомандовал юноша.

– Мы не можем…

– Сегодня мы до Гелананфии не доберемся! Пошли. Завтра придем снова. Сейчас я хочу одного – спать.

– Где? – Танфия позволила себя увести.

– Я, когда на Сафаендера наткнулся, отвел его в лагерь, – ответил Руфрид. – Прихвостни его уже поджидали. Так что мы вымылись, и пошли в Париону вместе. Я… я и Линдена привез. Не мог его там бросить. Сафаендер нас отвел к себе – домище у него, я тебе доложу! – и тогда я пошел тебя искать. В общем, он предложил принять нас у него. Знаешь, у меня было искушение послать его вместе со всем гостеприимством.

– Руфрид!

– Но я не стал. Честно говоря, мне от усталости на все плевать. Пошли, я тебя отведу.

Дом Сафаендера стоял на третьем городском холме – беломраморные палаты, такие же, как мнилось Танфии, и еще прекрасней. Залы, прохладные и просторные, соединялись лестницами, решетки на окнах рассеивали свет, заполняя простор синими тенями и во внутреннем дворе, вокруг фонтана, росли папоротники, как Танфии и мечталось. Девушка не ожидала, как покойно здесь будет – точно в храме.

Сафаендер вышел им навстречу. Вид его был ужасен. Он успел посетить баню, и вымыл волосы, блестевшие теперь от влаги. Танфия старалась не вспоминать рассказ Руфрида, в котором поэта от головы до пят покрывала чужая кровь. Но перемену в своем возлюбленном девушка почувствовала сразу. Сафаендер ступал медлительно, точно во сне. Под глазами его залегли глубокие тени, и лицо обрело несвойственную ему тревожную мрачность. При виде Танфии он, впрочем, улыбнулся и сжал ее в объятьях так крепко, что кости захрустели.

– Как же я тебе рад. Я бы не вынес… только не Линден и ты…

– Я еще жива, – ответила она. – Только в синяках вся. Я Зарянку поставила в конюшне, рядом с Зимородком… ты не против?

– Нет, конечно! Танфия… пойдем, перекусите… сегодня будете спать на перинах и купаться в мраморных бассейнах…

Внезапно он замолк и упал на кушетку, закрыв лицо руками. Танфия присела рядом с ним. Руфрид молча взирал на него свысока.

– Линден погиб, защищая меня. Вот я с ним спорю, а миг спустя – пролетела стрела, и все. И… я не знаю, что со мной потом было. Есть такой оборот – «глаза застит»; вот теперь я понял, что это не фигура речи. Мне красным глаза застило, и только пятна пестрые, как в бреду…

– Ты зарубил самое малое шестерых, – без украс сообщил Руфрид.

Несколько мгновений Сафаендер вглядывался в никуда.

– Шестерых? – повторил он, сглотнув. – Я только четверых помню… но тебе поверю на слово. Все было так смутно… как и не было… пока ты меня не нашел. Это все были царские солдаты?

– Да. К счастью, наши тебе под руку не подвернулись.

Поэт резко хохотнул.

– Надо же, какой я молодец. Зарубил стольких ребят, которые еще недавно здоровались со мной на улицах и ходили на мои пьесы.

– Ты сражался храбро, – прошептала Танфия. – Ты помог нам победить.

– Ничего в этом не было отважного. Это не вернет нам театра, и не воскресит Линдена.

Когда закат окрасил небо червонным золотом, Сафаендер отвел их в рощу на окраине города. Как пояснил поэт, будучи почетным горожанином, он имел право распоряжаться святой землей, не спрашиваясь властей. Хотя роща находилась на южной околице, избранный ими склон смотрел на запад – в сторону Излучинки. Тихо было здесь, где каждое деревце отмечало место упокоения парионца.

Сюда они и привезли Линдена – привезли на спине Зимородка, и сам юноша не пожелал бы лучшей похоронной процессии. Были с ними Зоря и Мириас, за что Танфия была им сердечно благодарна – они здорово сдружились за последнее время. Пришли и товарищи Сафаендера – Аштарь и Шарма, Салиоль и Эвендер, в кои-то веки молчаливые и серьезные. Не хватало только Элдарета, но странник был так занят в Цитадели, что они и не стали тратить времени, дозываясь его.

«Не хватает только Имми», подумалось Танфии. Боги, а мне ведь придется ей рассказать…

Своими руками они выкопали могилу, и уложили Линдена в землю, и обок его – элирский клинок. Руфрид высадил над могилой молодую березку, чтобы хрупкое серебряное деревце впитало дух его брата.

Танфия тихонько всхлипывала, и никак не могла остановиться. Только Руфрид оставался мрачен, но не проронил ни слезинки; он погладывал на нее кисло, а то и вовсе избегал взглядов девушки, и Танфия в ответ прятала слезы на плече Сафаендера. Поэт прижимал ее к себе, и слез не скрывал.

По обратной дороге Танфия брела одна, не желая ни с кем разговаривать. Потом ее догнала Аштарь, и некоторое время они шли вместе, взявшись за руки. Танфия была только рада этому проявлению молчаливого сочувствия, думая, что она обманулась в Аштари.

– Бедный Сафаендер, – промолвила актриса чуть погодя. – Он тяжело это перенес.

– Знаю, – Танфия вздохнула. – Он винит себя.

– Да нет, тут дело серьезней. – Аштарь удивленно покосилась на нее. – Я думала, ты знаешь.

– Что?

– Ему очень нравился Линден.

– Знаю. Его нельзя не любить.

– Нет, Танфия – больше чем нравился. Понимаешь, Сафаендер всегда влюбляется в несчастных и заблудших, особенно если они красивы. Приходится ему их соблазнять – ну, это тебе знакомо. Не вини его. У него это выходит помимо желания. Все мы когда-то попадались на его удочку. – Она бросила на девушку теплый, сочувственный взгляд. – Я решила, что стоит тебе сказать.

Танфия тупо обвела взглядом мирные, плодородные холмы, за которыми, в двух тысячах миль отсюда, лежала Излучинка. Потом девушка обернулась к видимым сквозь слезы и листву берез золотым шпилям Парионы. «Ну вот, – подумалось ей, – я и добралась».

Поутру Руфрид с Танфией вернулись в Янтарную цитадель. Столпотворение там нимало не рассеялось за ночь; народ набралось столько, что излучинцы не смогли пройти даже через галерею, не говоря о том, чтобы проникнуть в приемную.

– Вот дурость какая! – ругалась Танфия. – Не-ет, я не сдамся!

Они ужа заработали локтями в полную силу, не обращая внимания на возмущенные возгласы, в стороне показалась знакомая фигура, пробирающаяся к ним через толпу.

– Элдарет! – крикнул Руфрид.

Странник добрался до них и с облегчением стиснул их в объятиях.

– Вот вы где! А я вас все утро ищу! Уже всякую надежду потерял.

– Здесь мы, здесь, – выпалила Танфия, забыв от волнения о вежливости. – Элдарет, нам надо видеть Гелананфию.

– Не получится, – ответил странник, отводя обоих излучинцев в сторонку. – К ней рвется несколько сотен чиновников, воевод, жриц, обиженных советников и цеховых старост, и каждого надо принять. Но о тебе, Танфия, она не забыла. Поэтому я здесь. У меня для тебя дурные вести.

Девушка испуганно вздернула голову.

– Еще?

– Вчера был убит царь Гарнелис. Гелананфия в отчаянии, она делает, чтобы может, чтобы восстановить порядок. Горе в том, что мы схватили убийцу на месте преступления. Танфия, я почти уверен, что это и есть твоя сестра.

Плечи девушки поникли.

– Значит, это правда.

– Ты уже слышала?

– Я потому так и рвалась к Гелананфии! Я уверена, это какая-то ошибка! Изомира такого бы не натворила! Где она?

Элдарет прокашлялся.

– Ее заключили под стражу в одной из камер северной чети внутренней стены.

– Камер? – Танфия задохнулась. – Что с ней сделают?

– Прости, Танфия, – серьезно проговорил Элдарет. – Гелананфия едва не помешалась от скорби. Она любила деда, понимаешь, что бы он не творил. Все ее надежды покоились на том, что она переубедит его. Предупреждаю – она будет непреклонна. За цареубийство полагается смертная казнь.

– Смертная? – прошептала девушка.

– Судьбу Гарнелиса должен был решать совет Солнечного чертога; скорей всего, его отправили бы на покой, а Гелананфию поставили наместницей до его смерти. Не дело Изомиры было решать судьбу самодержца, понимаешь?

– Я хочу ее видеть!

– Конечно. Я вас отведу.

Элдарет провел ее и Руфрида в старую часть дворца, и через крытый мостик на внутреннюю стену. Только теперь Танфия сообразила, что каждый круг стен вмещал множество комнат, где жила замковая прислуга, являясь сам по себе замком. Путь их вел через затворенные и запертые врата, охраняемые двумя тюремщиками в черном. За воротами начинался коридор со стенами из простого желтого известняка, вдоль которых тянулись ряды окованных железом дубовых дверей. С нарастающим беспокойством заглядывая в каждое зарешеченное окошко, Танфия увидела, что все камеры пусты.

Наконец провожавшая их тюремщица остановилась.

– Пленница здесь, господин Элдарет, – сообщила она, перебирая связку ключей.

Прежде чем войти, Элдарет вежливо постучал. Пропустив излучинцев, сам он остался в дверях, давая им видимость уединения. Танфию трясло. Одним взглядом она окинула камеру – маленькую и голую, но чистенькую, с узеньким стрельчатым окошком, жесткой койкой, дверцей в отдельное отхожее место.

Изомира сидела за столиком под окном и что-то писала. Заслышав лязг засова, она подняла голову; мгновение глаза ее оставались тусклы и пусты, потом в них промелькнуло узнавание, и она недоверчиво воззрилась на гостей.

Танфия едва могла поверить глазам. Нестерпимо было видеть сестру в заточении, но куда страшнее оказалась произошедшая в Изомире перемена.

Пленница была одета в присобранное на плечах свободное платье ржавого цвета. Волосы ее, свежевымытые, нечесаной золотисто-русой копной валились на плечи. Она была несказанно прекрасна, и очень, очень стара – уже не славная деревенская девочка, но почтенная дама с испуганным взглядом.

– Танфия? – Она неуклюже поднялась навстречу сестре.

– Имми…

– Танфия? Боги благие, это ты?

– Да, моя родная, – прошептала Танфия.

Она несмело шагнула вперед, потом ринулась вперед, обнимая и целуя сестру. Они не в силах были разойтись хоть на миг. Танфия безутешно рыдала, и странное дело – теперь Изомира успокаивала ее. Хотя слезы лились из ее глаз, стоило ей утереть их, как лицо ее опять стало непроницаемо-спокойно.

– Но что ты тут делаешь? – спросила Имми, не отпуская ее пальцев.

– Мы пришли вчера, вместе с мятежниками. Пришли за тобой.

– От самого дома?

– Да. Я, и Руфрид, и Линден. Только Лина с нами нет. Прости, Имми…

Танфия выпалила страшную весть, пока не перехватило горло. Изомира потеряла сознание. Танфия усадила ее в кресло, пока Руфрид пытался отпоить ее водой из деревянного кубка. В конце концов Изомира немного пришла в себя, по-прежнему цепляясь за руку Танфии.

– Ничего, Тан. Я знала. Просто… тяжело было услышать это от тебя.

– Откуда ты узнала? Тебе кто-то сказал?

– Нет, – отозвалась Изомира с призрачной улыбкой. – Я почувствовала его смерть. Потому я и заколола Гарнелиса… кажется. Трудно говорить – столько всего в голове мнется… не стерпеть было.

– Так ты правда…

– Оно даже легче, что мне не встретить больше Линдена. Так тяжело было бы ему о многом рассказать.

– Он бы все понял.

– Понял, почему я вышла замуж за Гарнелиса?

Танфия с Руфридом ошарашенно переглянулись. На лице юноши было явственно написано «она с ума сошла», и Танфия готова была с ним согласиться.

– Ты была женой… царя?

– Знаю, нелепо звучит… даже не знаю, чем это докажешь. И не знаю, считается ли такой обряд; но там были владыка Поэль, и этот Лафеом, и жрица, так что, наверное, считается.

– Зачем ему было на тебе жениться? – спросила Танфия, пытаясь найти какой-то смысл в рассказе сестры.

Имми пожала плечами.

– Царица умерла. Ему было одиноко. Я еще не видела, чтобы человеку было так одиноко. Он говорил, что любит меня, и, наверное, так и было. Я тоже любила его, только недолго. А царевна мне не поверила. Скажи ей, что я никогда не вру, ладно?

Танфия в жизни не слышала от сестры ни слова лжи.

– Ты его правда убила?

– Да.

– Точно? Может, кто другой это сделал, а тебе сунул нож в руку?

– Все было не так.

– Но ты могла бы сказать, что так было. Тебя не могут запереть здесь, если есть сомнение…

– Тан, меня прямо на месте застали. Какие тут сомнения.

– Но зачем ты это натворила?

Изомира примолкла, облизнув губы.

– Чтобы покончить с его болью, – ответила она, наконец. – И с моей.

– По-моему, – вступил Руфрид, – она просто подвиг совершила! Не знаю, что на Гелананфию нашло! Эта война бы тянулась боги весть сколько, если б Имми с ней не покончила!

– Мы тебя вытащим, – твердо пообещала Танфия.

– Нет, – твердо ответила Изомира. – Вы не понимаете – Гелананфия права. То, что я сделал – непростительно! Я заслужила кару. И я не хочу, чтобы меня выпускали. Здесь мне покойно. А того, что ждет меня за стенами, я не вынесу.

– Боги, Имми, как ты переменилась. Что стало с тобой?

Вместо ответа Изомира вытащила из рукава свертку пергаментов, добавив к ним клок, над которым трудилась перед их приходом.

– Это все письма, что я тебе писала, Танфия, – объяснила она. – Никогда не думала, что ты их взаправду прочтешь… но вот они. Там все объяснено.

Гелананфия читала письма уже добрый час, но лицо ее оставалось мрачно по-прежнему. Танфия сжалась в ожидании. Царевна выкроила, наконец, время принять ее и Руфрида – поздно ночью, в своих палатах.

Как и говорил Элдарет, царевна была измождена скорбью. Но взгляд ее был холоден, как сталь, а выражение лица – твердо.

– Танфия, – промолвила она, оторвавшись от бумаг, – мне очень жаль.

– Что это значит?

Гелананфия вздохнула.

– Прочтя эти письма, я поняла, в каком напряжении жила твоя сестра. Но это ее не оправдывает.

От ужаса Танфия едва могла сдерживать себя.

– Но ей грозила смерть!

– И все же она сама признает, что когда она убивала Гарнелиса, он не угрожал ей, а молил о помощи!

– Но… Но… Я понимаю твое горе, Гелананфия. Ты пережила многое – но она ведь тоже! Она не заслуживает смерти! Смилостивься же ты над ней!

– Танфия, я и милую ее. Я хотела предать ее смерти, но вместо того – потому что ты моя подруга, и потому, что так страстно выступила в ее защиту – ее наказанием будет пожизненное заключение.

На миг Танфию захлестнуло облегчение, но его тут же сменил ужас. Под «милостью» она понимала свободу.

– Пожизненное! Нет! Это уже не правосудие, это месть!

– Как ты смеешь! – Гелананфия вскочила, потемнев лицом. – У меня нет выбора. Или ты не понимаешь тяжести ее преступленья? Да будь она моей родной сестрой, я не отпустила бы ее. Она убила не просто человека, но хранителя зауромы. Она обманула меня – нет, всех нас, отняв у нас возможность узнать правду! Это не против меня проступок – это преступление против всей Авентурии! Иссякла всякая надежда выяснить, кем был проклятый Лафеом, и что творилось в рассудке моего несчастного дела! Ты можешь хоть на миг представить, чем это для нас в силах обернуться? Нет, отпустить ее я не могу. Радуйся уже тому, что она жива. Теперь – уходите!

Царевна отвернулась. Руфрид потянул Танфию к дверям.

– Пойдем, – тихонько прошептал он. – Довольно. Знаешь, ты только что спасла ей жизнь.