Я, Великий И Ужасный (СИ)

Глава девятая

Нет, я смотрел на эту компанию не как на врагов народа. Вообще никаких мыслей не было: вроде бы взрослые люди, понимающие, что за подобное дикарский правитель, которого мне приходится изображать, должен пустить их на корм рыбам, предварительно поджарив в пальмовом масле, освежевав и щедро посыпав солью. Догадаться, какова будет реакция Сонаваралинги-таки, эти четверо должны были. Но, тем не менее, я услышал от Тагора, поставленного главным в вернувшейся торговой миссии, что оказывается, эти господа хорошие ухитрились заключить договор на поставку доброй сотни голов коровьего молодняка — в обмен на весь улов денежных наших ракушек за два года вперёд. Тагирийские торговцы, которым предложили столь выгодное дело, не будь дураками, согласились. И даже привезли первую партию. Поэтому теперь на мархонском песке лежат, сушась, не два корабля, отправлявшихся за коровами, а три. И потому в авральном порядке расширяется старый загон для скота, и строится парочка новых.

Ньёнгно не собирался париться и, хотел всю скотину загнать в то же огороженное место рядом с Цитаделью — дескать, чтобы всё было под его приглядом. Но я вовремя вспомнил про умершую первую подругу Малыша. И в связи с этим — о необходимости карантина для вновь прибывших животин. Потому на первое время поместили мычащих пассажиров международного рейса в старый загон, а троих его обитателей переселили на южную окраину Мар-Хона, за Покохоне, под надзор ребятни, пока плотники во главе с Сектантом ускоренно строили забор. Ещё одну площадку, посовещавшись с распорядителем стад (теперь уж точно без кавычек), организовать решили рядом с тропой, ведущей с Тенук. Но это уже для следующей партии витуков.

Тагириец, кстати, воспринял достаточно легко и идею карантинной передержки вновь доставленных животных, и содержание уже имеющихся мелкими партиями, дабы избежать эпидемий — благо у него на родине вспышки болезней среди скота не редкость, и кое-какие меры для спасения поголовья жители "страны чёрных" уже успели выработать. Правда, в условиях тагирийской саванны, где стада насчитывали сотни и тысячи голов, ограничивались, в случае массового мора, отгоном здоровых животных подальше от уже заражённых. Что нередко давало противоположный результат — угоняемые от очага болезни быки с коровами разносили заразу на тысячи "перестрелов".

Я же решил подойти к вопросу системно, пусть знания относительно эпидемий были у меня довольно поверхностными. И через пару часов постоянно сопровождающий меня подросток-бунса, в последнее время превратившийся как-то незаметно в секретаря при Сонаваралинге-таки, записывал черновик документа с рабочим названием "О ввозе в Пеу витуков и прочих заморских животных". Кроме обязательного пятидесятидневного карантина предусматривалось содержание кэрээсин стадами не более тридцати голов и минимальное расстояние в пять сотен "перестрелов" между коровниками.

Ньёнгно пробовал возразить, что при местной скрученности населения вряд ли удастся соблюсти такие строгие нормы — даже на внутренних равнинах его родины стада из разных деревень нередко пасутся совсем рядом. Чего уж говорить о приморских низменностях, по густоте заселения сопоставимых с западной частью нашего острова.

Пришлось мне прочитать распорядителю стад небольшую лекцию об основных принципах витукизации Пеу. Я вовсе не ставил перед собой задачу обеспечить каждую из тридцати с лишним тысяч папуасских семей бычьей тягловой силой. По причине полной бессмысленности этого для моих планов по модернизации острова: будут туземцы пахать на быках, вместо того, чтобы рыхлить землю палками из твёрдых пород дерева или свиными костями — а дальше что? Я уже успел убедиться, что местный народ не горит пользоваться увеличившейся производительностью труда для дальнейшего прогресса. И получив новые орудия для сельского труда, подданные Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками не расширять свои потребности примутся или больше налогов платить, а просто-напросто получат дополнительное время для битья баклуш.

Чисто теоретически один пахарь с быком, запряженным в лёгкий вохейский плуг, способен вспахать в десять-двенадцать раз больше земли, чем папуас, вооружённый деревянным дрыном. Ну, или в шесть-семь раз больше — орудующего мотыгой из шлифованного камня. Или в пять раз — больше оснащённого мотыгой из нашей мышьяковистой бронзы. В общем, учитывая папуасское раздолбайство и то, что к пахоте и рыхлению почвы сельхозработы не сводятся, на трёх-четырёхкратный рост производительности труда рассчитывать было можно. Другой вопрос — как в это высвободившееся время заставить туземцев работать, а не сидеть в теньке, травя байки.

Потому введение новой "техники" планируется начать с тех папуасов, которых можно было принудить к труду на благо величия Пеу. В первую очередь массово витукизировать следовало платящих дань тинса-бунса — в перспективе я намерен был вернуть им прежний достаток свободных времён — пусть ценят. А в качестве эксперимента быки должны были выйти на те поля, с которых урожай шёл на прокорм "макак". В принципе, пахать там будут в основном те же обитатели болот, которые сейчас орудуют мотыгами. Вот они и попрактикуются для начала в Тенуке и Мар-Хоне, а потом станут внедрять прогрессивный метод дома.

Затем придёт черёд тех гане, которые оказались в распоряжении нашего братства после помощи "другу Ботуметаки". Неподчиняющиеся кесскому правителю "сильные мужи" вместе с большей частью своих недорегоев были отправлены строить дорогу Мар-Хон — Тин-Пау. А ганеоев, плативших этим сосланным дань, таки Кесу в благодарность за помощь в возвращении власти над всей страной отдал в распоряжении Сонаваралинги-таки. Почему поступить следовало именно так, нашего друга пришлось убеждать мне лично. В ход пошли и красочные рассказы о будущих доходах от медного производства, и указание на тот очевидный факт, что всё равно эти четыре деревни Ботуметаки не контролировал, и не менее очевидный факт, что теперь там уже действует Кано на пару с Длинным. В общем, правитель Кесу согласился.

Немного разобравшись с резко увеличившимся коровьим поголовьем, я тут же вызвал на "ковёр" торговую делегацию. Точнее даже не всю её: с Ньёнгно и Чирак-Шудая какой спрос — каждый из них занимался чисто техническими аспектами. Первый отвечал за надлежащее качество закупаемой скотины, а второй должен был найти стабильный канал поставок олова для нашего бронзового производства.

Так что весь мой гнев выплеснулся на Тагора и Хиштту, как ответственных за финансы и заключение контрактов. Те же стойко выдержали начальственный разнос, смиренно изображая понимание и повиновение. Ну а когда я выдохся, экс-наёмник усмехнувшись одними губами, сказал: "Сонаваралингатаки, мы с Хишттой, когда заключали договор о покупке витуков, ожидали, что ты будешь разгневан. Но известия, которые мы получили от тагирийских Идущих По Пути Света и Истины, заставили поступить именно так".

— Говори, что за известия — приказываю.

— Ещё в прошлом году тюленеловы вели переговоры о возобновлении торговли между островами Южного архипелага и странами Востока.

— И? — спрашиваю, уже догадываясь об ответе.

— Летом, когда вохейские торговцы от Икутны уже отплыли в Тагиру, был заключён договор между Палеове и Вохе. Основной товар, который пойдёт оттуда — это тонопу. Следующей весной первые корабли с ракушками прибудут в Вохе. Так что Кушму-Чику и прочих ожидает дома не очень приятный подарок. Цены на тонопу будут падать. И очень сильно. Причём в Тагире они упадут ещё не так, как на севере.

Тагор всё говорил и говорил, подробно расписывая, как они с Хишттой при помощи местных тенхорабитов договорились с тагирийскими купцами. Но я слушал тузтца просто по инерции. Что тут сказать. Приплыли…. Все планы по модернизации Пеу — пальмовому крабу под хвост.

— Вы правильно поступили — наконец то выдавливаю из себя короткое предложение — Главное, чтобы "чёрные" потом не вздумали отказаться от этого договора. Нам же ещё восемь десятков и четыре витуха с них получить нужно.

Я уже успел разобраться с подачи тенхорабита и тузтца в привезенном скоте: из тридцати шести голов разновозрастных телят четыре бычка и две телочки приобретены были на средства обосновавшихся на северо-востоке острова Людей Света и Истины, ещё четырнадцать наличными ракушками за счёт Солнцеликой и Духами Хранимой, а остальные шестнадцать — в долг по тому самому договору, что вызвал, по не знанию, мой гнев.

— Если откажутся, то просто подарят людям Пеу тех витуков, которых мы уже у них взяли — ответил Тагор — Так что им лучше будет соблюдать договор. В этом случае хотя бы половину или две трети цены получат.

На следующее утро я собрал всех хоть как-то разбирающихся во внешней торговле. Ничего удивительного, что ни одного туземца среди приглашенных не было. Кроме Тагора, Шонека с Хишттой и двух представителей тенхорабитского поселения присутствовали ещё Чирак-Шудай и неизвестный мне чужеземец непонятного возраста: ему можно было дать и сорок, и пятьдесят, и больше.

Вестник коротко представил незнакомца. Имя — Хухе. Прибыл на Пеу вместе с коровозакупочной миссией. Профессия — мастер по строительству каналов, плотин и прочих гидротехнических сооружений. Впрочем, информация, полученная из беглого допроса при посредничестве бывшего наёмника и тенхорабитского патриарха, позволяла надеяться, что новый кадр способен и дорогу спроектировать, и даже здания.

Явление гидротехника широкого профиля несколько поменяло повестку сегодняшнего экстренного заседания. Но, выяснив, в первом приближении, сферу возможного использования очередного найденного религиозными фанатиками специалиста, я вернулся к неожиданно нарисовавшимся проблемам внешнеэкономической деятельности.

"Единственное, что можно менять за заморские вещи — это тонопу" — начал я, то и дело, вставляя в папуасскую речь вохейские слова — "Сейчас, когда ракушки повезут из владений тюленеловов, за них будут давать намного меньше заморских товаров, чем прежде. Я думал привезти из Тагиры сотни, или даже десятки сотен, витуков. Да и олово для выплавки бронзы нужно на что-то менять. И как нам быть теперь?"

— Цены на тонопу упадут сильнее всего на севере, в Вохе и Кабирше — сказал Шонек — В Тагире они тоже снизятся, но не так быстро и, не до вохейского уровня. Торговля со "страной черных" будет не такой выгодной, как прежде, но всё равно цхвитукхов и олово оттуда доставлять можно.

— Насколько станет хуже? — задаю вопрос.

— Если этот корабль с дюжиной цхвитукхов обошёлся в семь сотен связок тонопу, то в будущем за такой корабль придётся заплатить пятнадцать сотен связок.

— А вохейцы вообще будут приплывать на Пеу? — озвучиваю неожиданно пришедшую в голову мысль — Наш остров известен им давно, но пока тюленеловы не перекрыли поступление тонопу с Южного архипелага, торговцы не очень интересовались Пеу. Нам же вроде бы кроме ракушек нечего предложить чужеземцам.

— Не знаю — честно ответил Шонек.

— Ещё торговцы готовы брать круглые блестящие камушки, попадающиеся иногда в больших раковинах — подал голос Тагор.

Чёрт, про жемчуг я как-то позабыл, хотя и видел жемчужины в ожерельях и прочих украшениях папуасов: в гардеробе одной только Солнцеликой и Духами Хранимой пара килограмм наберётся.

— Таких камушков мало — возражаю — За ними приходится нырять на большую глубину, раковины с ними встречаются редко.

— Зато один такой шарик стоит десять, а то и больше связок тонопу — поддерживает тузтца Шонек — А за некоторые особо крупные и чистые можно получить целое состояние.

— Почему тогда торговцы не проявляют особого интереса к этим камням-из-раковин? — наконец-то вспоминаю туземное слово, означающее жемчуг.

— Они меняют их у жителей Пеу — просвещает меня Вестник — Редко. Потому что ваши люди эти шарики тоже ценят высоко. Не так, конечно, как вохейцы, но намного дороже, чем тонопу.

Уел меня религиозно-фанатичный дедок, совершенно не желая этого, уел…. Я, понимаешь, зациклился на одних денежных ракушках, и просмотрел вполне себе перспективный экспортный товар. И ведь жемчужины на глаза попадались мне не так уж и редко. Может, ещё чего пропустил? Хоть не садись с пером и бумагой и не составляй список всего, что туземцы добывают и производят — глядишь, ещё чего интересного найдётся.

— Хорошо, тогда поговорим о камнях-из-раковин с тагирийцами и вохейцами, привёзшими витуков — выношу решение — Сколько они готовы взять, и по какой цене.

Ага…. Главное договориться об объёмах и ценах поставок. А уж способы вытрясти жемчуг из папуасов я найду: самостоятельно или с помощью Длинного. В крайнем случае, раскулачу Солнцеликую и Духами Хранимую на часть её запасов. Типулу-таками вроде бы мои рассказы о прогрессе воспринимает вполне благосклонно. Другой вопрос, к чему относится это благосклонность — к собственно речам о благе подданных или же к персоне, коя эти речи произносит. Да как воспримет Рами покушение на святое для каждой женщины….

— Если вохейцы перестанут плавать к Пеу, плохо будет — неожиданно подал голос Чирак-Шудай — В Тагире олово очень дорогое. И его трудно купить. Я совсем немного смог достать. И то только при помощи наших братьев, живущих в Тсонго-Шобе. А нужно в десять раз больше. В двадцать раз больше.

— В чём дело? — я уже видел привезённую вместе с рогатым молодняком партию стратегического металла, но насколько его хватит, как-то не задумывался.

Металлург начал путано излагать, мешая вохейский и туземный языки. Шонек не выдержал и, прервав мастера, стал объяснять сам.

Всё было довольно запутанно…. Кроме наблюдавшегося после захвата палеовийцами островов Запада, бывших основными поставщиками олова, дефицита, сказывались ещё разные нюансы международных отношений. Тагира, как оказалось, была намного обширнее той "страны чёрных", что лежала на побережье напротив Пеу. На самом деле это целая империя, протянувшаяся от верховьев реки Узеш на востоке до океана на западе. В среднем течение этого самого Узеша располагается царство Узгереш, колыбель местной цивилизации.

Как это ни странно, но нынешний Узгереш, территориально совпадая отчасти с тем, древним, давшим местному миру письменность и многое другое, имеет к нему отношения гораздо меньшее, чем Тагира. Оказывается, за последние полтысячи лет в тамошних краях довольно серьёзно поменялась этническая карта: несколько волн вторжений полукочевых племён из Восточной пустыни и дикарей с северного берега Узких морей привели к тому, что потомки древних узгерешцев в большей части долины Узеша теперь в меньшинстве. В низовьях, в Таноре, преобладают пришельцы из-за моря, а на территории, именуемой и ныне по старой памяти Узгерешем, обосновались пастухи, по какому-то недоразумению присвоившие имя прежних хозяев. И только в верхнем течении великой реки, в Тагире, удержались старые обитатели — те, чьи предки строили гигантские ступенчатые пирамиды, рыли многокилометровые каналы и придумали иероглифы, выцарапываемые на глиняных табличках.

Под натиском чужаков с севера и востока тагирийцы стали переселяться из долины Узеша в южном и юго-западном направлении — в пояс горных плато, где царила "вечная весна". Близкий к субтропическому климат высокогорий походил на привычный жителям Реки. За несколько веков переселенцы поглотили не очень многочисленные племена местных "чёрных", сами изрядно потемнев кожей. На юге же они уперлись в жаркие саванны с многочисленными и воинственными скотоводами. Ну а на западе дошли до океана.

В общем и целом границы нового государства совпадали с границами зоны "вечной весны". Разве что кое-где территория Тагиры заходила в саванну. Ну и приморская низменность была включена в империю. Здесь на полосе шириной от двух до трёх тысяч "перестрелов" и длиной чуть больше десяти тысяч не одно столетие существовала своя собственная цивилизация, имевшая контакты по морю с Кабиршей и Вохе. Единого государства береговые "чёрные" создать не успели, и потому стали относительно лёгкой добычей централизованной Тагирийской империи. На завоёванных землях было образовано три провинции, управляемые назначаемыми императором наместниками — как правило, родственниками правящего дома, благо отпрысков от многочисленных жён и наложниц повелители Тагиры производили немало, и всех их нужно было куда-то пристраивать.

Сказать, что вхождение "страны чёрных" в империю проходило совсем уж гладко, было нельзя, но ужасы чужеземного завоевания были ныне в относительно далёком прошлом, а унижения и притеснения со стороны завоевателей-чужаков худо-бедно компенсировались выгодами от нахождения в большом централизованном государстве с его порядком, отсутствием войн между городами-государствами и широким рынком сбыта.

Но всю эту информацию исторического характера я слушал краем уха — так, для общего развития. Гораздо более интересным было вытекающее из лоскутного характера Тагирийской империи довольно специфическое внутреннее устройство, и следующие из него особенности внешней политики крупнейшего государства Диса.

Даже относительно компактные Укрия с Тузтом и Вохе с Кабиршей были, насколько я мог судить из рассказов Тагора, Сектанта и Шонека, далеки от привычного мне государственного устройства с едиными для всей страны законами, платящимися в бюджеты разных уровней налогами и прочим. Два первых являлись какими-то рыхлыми объединениями полуавтономных городов и сельских областей, в которых власть принадлежала либо собраниям полноправных граждан, либо местным царькам, правящим обычно опять же с оглядкой на "общественное мнение". Ну а верховные сюзерены Укрии и Тузта, "цари царей", в свою очередь вынуждены были считаться с мнением "царей" низшего уровня и тех же народных собраний. Причём и законы в каждом городе или общине действовали свои. Что вело иной раз к многолетним разбирательствам, когда дело касалось конфликтов и споров между обитателями разных областей. А случалось и так, что убийца, беглый раб или иной преступник, добираясь до соседей, счастливо избегал наказания.

В Вохе и Кабирше же в государственном устройстве деспотическая власть обожествляемых верховных правителей совершенно непостижимым образом сочетались с прямо таки феодальной вольницей местных князьков и наместников. Да, именно так и обстояло дело: теоретически вохейский Повелитель Четырёх Берегов и кабиршанский Любимый Сын Бога-Потрясателя Земной Тверди могли в отношении неугодных подчинённых творить, что заблагорассудится, и нередко эту теоретическую возможность осуществляли на практике; но это нисколько не способствовало контролю со стороны центральной власти над провинциальною верхушкой. В общем — царь был в состоянии казнить неугодных наместников хоть по отдельности, хоть всех скопом, но при этом добиться того, чтобы распоряжения из столицы выполнялись так, как угодно правящему милостью богов, было практически невозможно: это касалось как полноты взимания налогов и податей, так и сбора войск в случае войны или выполнения царских указов насчёт ограничения ростовщического процента либо запрета "сиротения", т. е порабощения свободных крестьян.

Судя по всему, проблемы с выполнением местной верхушкой законных и разумных требований со стороны центра не у меня одного — все самодержцы и их верные сподвижники страдают практически в равной мере. Не удивительно, что тот или иной правитель не выдерживает и начинает рубить головы знати направо и налево. Тут уж скорее странно, что монархов с прозвищами "Грозный", "Ужасный", "Жестокий" и прочее не так уж и много в местной истории.

Тагирийская империя, протянувшаяся в направлении северо-восток — юго-запад на "сто тысяч перестрелов", вполне ожидаемо страдала теми же самыми болезнями. Ещё непонятно, как за несколько веков, прошедших после падения Древнего Узгереша и начала экспансии на высокогорные равнины, она вообще не развалилась на десяток отдельных государств. То есть, дважды Тагира не то едва не распадалась, не то даже успевала распасться — но каждый раз находились достаточно энергичные представители правящей династии, которым удавалось буквально чудом собрать страну в единое целое. Так что худо-бедно, империя продолжала существовать и даже расширяться. И, по крайней мере, вохейско-кабиршанский уровень централизации тагирийцы как-то ухитрялись поддерживать. Но не более того.

В итоге отдельные провинции сохраняли свои особенности в части общественных отношений, экономики, законов, а их правители не только обладали немалой свободой во внутренних делах, но и во внешней политике — вплоть до ведения военных действий без санкции тагирийского императора.

Вот и правитель провинции, название которой я воспринял как "Тубушам", что лежит в добрых пяти тысячах "перестрелов" от берега океана, устроил несколько лет назад свою персональную пограничную войну с Кабиршей. Кто прав, кто виноват, Шонек точно сказать затруднялся: вроде бы чьих-то купцов ограбили, или не только ограбили, но и казнили; а может, не купцов, а обыкновенных разбойников; а может, купцов, которые разбоем не гнушались; а может, разбойников, что вздумали сбыть хабар. Итог был один: сатрап Тубушама разорил несколько приграничных кабиршанских деревень. Подданные Любимого Сына Бога-Потрясателя Земной Тверди в ответ устроили рейд по тагирийской территории. А может, наоборот, первыми начали кабиршанцы. Короче вохейцы располагали весьма неполной и местами противоречивой информацией. Да и кого волнуют мелкие пограничные стычки за тысячи "перестрелов" от Четырёх Берегов.

Как-то само собой "маленькая победоносная война" с обеих сторон затихла, свелась к обычным мелким набегам и угону скота. Но Любимый Сын Бога-Потрясателя Земной Тверди успел между делом ввести запрет на вывоз в Тагиру олова. В империи свои месторождения были, во-первых, весьма скудные, во-вторых, в приморской "Стране чёрных" их вообще не наблюдалось. Конечно, эмбарго в бронзововековом исполнении не отличалось строгостью, дыры в местных таможнях скорее правило, чем исключение. Но проблем тагирийцам сие решение соседнего правителя доставило — особенно в комплекте с общим дефицитом стратегического металла после захвата палеовийцами "оловянных" островов на западе. И хотя приграничный инцидент, породивший запрет, давно сошёл на нет, санкции никто не отменял.

Более того — к Кабирше присоединились вохейцы и контролируемые теми мелкие царства. Я удивился — с чего это они вздумали поддержать своих исконных соперников, с которыми не раз воевали. Шонек терпеливо разъяснил: "Бессилие перед тюленеловами заставляет царей дружить друг с другом. Или, по крайней мере, забыть на время про старые обиды. Теперь Любимый Сын Бога-Потрясателя Земной Тверди и Повелитель Четырёх Берегов большие друзья. Кроме того, вохейцам самим не хватает олова, покупаемого в Кабирше. Вот они и запретили его перепродавать соседям. Только с "младшим братьями" и "почтительными сыновьями" Тишпшок-Шшивой ещё делится".

"Младшие братья" и "почтительные сыновья" — это названия правителей, находящихся в разной степени вассальной зависимости от более сильного царя. В чём различия между двумя этими категориями — я ещё не до конца въехал. Вроде бы "братья", пусть и младшие, обладают несколько большей степенью независимости по сравнению с "сыновьями".

Ну, вот теперь понятно. Союзные обязательства, скорее всего, не на первом месте — по крайней мере, стальное оружие вохейским торговцам в Тагиру везти власти не запрещают. А вот дефицит стратегического для бронзового века металла куда важнее.

Я ещё немного порасспрашивал тенхорабитского Вестника насчёт строгости соблюдения эмбарго и прочего, пока Хиштта не попросил слова.

— Говори — разрешаю, сопроводив разрешение кивком головы.

— Такое дело — неуверенно начал помощник Шонека….

Через несколько минут я уже начал смотреть на молодого тенхорабита с некоторым уважением даже. Предлагал тот ни много, ни мало организовать канал поставки олова из Кабирши в Тагиру. С нашим островом в качестве перевалочного пункта.

И действительно, чего это я зациклился на торговле только продуктом собственного папуасского производства. Словно не было перед глазами у меня в прошлой жизни целой страны, жившей перепродажей импортного ширпотреба.

Идея, высказанная Хишттой, после небольшого обсуждения была признана стоящей практически всеми присутствующими. Самым большим скептиком оказался ваш скромный слуга: я вполне резонно высказался насчёт того, что несколько странно выглядит концепция международной морской торговой компании, когда у нас нет ни кораблей, ни достаточного количества обученных людей в экипажи.

Шонек, однако, при полной поддержке всех своих единоверцев отмёл данный аргумент, заявив, что для начала под такое выгодное дело пару судов можно взять в долг. Причём с деньгами и процентами договорятся тенхорабиты на Икутне и Тоуте. На Тоуте, кстати, на верфях, и закажут корабли. Ну а если чего не срастётся, то на первый сезон можно будет договориться с кем-нибудь из тех торговцев, которые пострадают в ближайшее время из-за открытия палеовийцами торговли с Южным архипелагом. С тем же Тшур-Хапоем, коль он и так уже во всю повязан в делах с Людьми Света и Истины.

Тогда я засомневался насчёт того, что в Вохе нам продадут стратегический металл. Вестник на это ответил: "Будем прямо в Кабирше закупать. Им всё равно кому продавать, Запрет только на тагирийцев распространяется". И тут же добавил фразу, сильно поколебавшую мое желание влезать в столь прибыльное дело: "От Кабирши прямо на Пеу и плавать безопаснее, чем с Вохе. К югу от Икутны, да ещё в открытом море, опасность встретиться с кораблями нехороших людей мала. Не то, что в водах Шщукабы".

Я потребовал подробностей: что за "нехорошие люди" такие, и какая такая Шщукаба? Последнее слово, оказывается, обозначает внутреннее море между Кабиршей и Вохе. Цепь островов, самым крупным из которых является Икутна, ограничивает Шщукабу с юга. А что до "нехороших людей", то те воды просто кишат пиратами — благо изобилие мелких островов и укромных бухт, словно специально созданных богами для создания убежищ, равно как и узких проливов, где так удобно караулить добычу, сильно способствуют промыслу, которой можно назвать поистине народным для тамошних мест. А неопределённость границы между сферами влияния Кабирши и Вохе и соперничество двух держав за контроль над теми водами и островами добавляли к благоприятным для морского разбоя географическим условиям не менее благоприятные политические.

Потому по внутреннему морю купеческие корабли предпочитают передвигаться в составе больших караванов: например, вохейские торговцы, плавающие на Пеу, сначала добираются до Икутны в составе флотилий из разных портов Вохе, а там уже объединяются для плавания в Тагиру. Побережье империи в плане пиратов поспокойнее Шщукабы, хотя и вблизи берегов "Страны чёрных" свои собственные "джентльмены удачи" пошаливают. А уже из Тсонго-Шобе к нам негоцианты добираются поодиночке: "нехорошим людям" в открытом океане делать нечего — проще подстерегать добычу на подходе к портам или в проливах, которых никому не миновать; вот и стараются купцы на последнем этапе опередить коллег-конкурентов.

Услышанное как-то не вдохновляло: не для того я своих папуасов пристраиваю на вохейские корабли, чтобы они рисковали попасть в загребущие лапы морских разбойников. Знал бы раньше, не стал бы с таким рвением предлагать своих подопечных торговцам в экипажи. Теперь же буду переживать за каждого из трёх дюжин туземцев, что в этом году отправились с купцами на север.

Напрасно Шонек уверял меня, что нашим кораблям через пиратоопасные воды пробираться от силы два или три дня — от берега Кабирши до пролива между Икутной и Кувакутной. А насчёт тех, кто уплыл нынче, успокаивал: дескать, Шщукабы вохейцы достигают уже на границе сезона штормов, когда "работники абордажной промышленности" больше отсиживаются по своим укрывищам, нежели караулят добычу.

Впрочем, совсем уж испереживаться за бедных, белых, пушистых и беззащитных папуасов, отправленных мной по неведению на съедение к злым северным бармалеям, мне сегодня не дали.

Только обсудили вчерне проект будущего коммерческого предприятия по перепродаже стратегических ресурсов, и кто за что в нём отвечает, и собирались уже устроить обед, так появился смутно знакомый мархонец, с ходу начавший тараторить: "Сонаваралингатаки, беда, чёрные чужаки побили наших!" Никаких подробностей добиться не удавалось. Пришлось командовать Кирхиту подымать дежурную группу "макак" и топать вместе с ними порт, гадая по дороге, чего же там натворили горячие парни с чёрной кожей разных оттенков….

Ну, вот и берег с гудящей на разные голоса толпой. Расталкивая туземцев, добираюсь до тагирийского корабля, окружённого враждебным человеческим морем — так что и к морю настоящему, в данном случае не столь опасному, несмотря на уже наступающие шторма, хрен пробьёшься. Собравшиеся, при виде великого и ужасного Сонаваралинги-таки во главе с верными "макаками", начинают замолкать. Так что последние шаги к эпицентру конфликта идём практически в полной тишине — даже слышно как шуршит прибой.

К счастью, до смертоубийства, судя по наблюдающейся картине, дело не дошло: имеется куча синяков и шишек с обеих сторон, один тагириец сидит, держась за кровоточащий бок, пара мархонцев лежат, но, вроде бы, дышат.

— Чего не подели?! — громко спрашиваю.

И мархонцы, и заморские гости молчат.

— Ну?! — добавляю металла в голосе.

Тягостная тишина начинает надоедать, и я уже собираюсь назначить первого свидетеля-добровольца, как у одного из туземцев прорезался голос: "Да это. Они первые начали…." Ну, разумеется, "мы" никогда первыми не задираемся — всегда виноваты "они".

— Из-за чего началось? Кто зачинщики? — дальше допрос идёт по стандартной схеме.

По версии местных обитателей, наглые чужаки начали приставать к "нашим" девушкам, бравые дареои вступились за честь соплеменниц, а дальше всё завертелось…. В мордобое честно сознаются все, имеющие "боевые" отметины. А вот чьи это руки держали нож, случайно воткнувшийся под рёбра тагирийцу, никто не видел.

— А где к девкам то вашим чужаки приставали? — неожиданно поинтересовался Кирхит — В селении?

— Нет, здесь — простодушно ответил один из мархонцев.

Ну, понятно, шлюх местных не поделили: порядочным дамам нечего делать на берегу, где из достопримечательностей кроме стоянки чужеземных кораблей ещё только трущобы. О чём я и высказался, добавив к характеристике "дам полусвета" несколько подходящих определений относительно умственных способностей граждан, которые едва не устроили смертоубийство из таких-то потаскух.

Закончил же, обращаясь к участникам драки: "Если сейчас же тот, кто ударил ножом чужеземца не объявится, все, у кого найдём следы побоев, будут признаны виновными и ближайшие пять лет будут либо болота в Бунсане копать, либо в Талу мёрзнуть".

Долго ждать не пришлось — из толпы вышел испуганный парень лет двадцати. "Ну, я ударил. А чего они Токолу по голове дубиной ударили!"

"С чужаками я ещё буду разбираться" — прерываю словоизлияние явившегося с повинной — "Молодец, что не побоялся сам признаться. Это тебе зачтётся, когда участь буду решать". И обращаясь к стоящим слева "макакам": "Взять его". Те привычно выполняют команду.

Потом обращаюсь к Ньёнгно, которого догадался прихватить с собой, несмотря на спешку: "Скажи своим землякам, что тех, кто нанёс увечья жителям Мар-Хона, следует судить по нашим законам. Потому пусть сами выдадут их. Иначе задержим корабль на время разбирательства".

Распорядитель стад принялся было втолковывать капитану тагирийского судна, чего я от того хочу. Но почти сразу же растерянно повернулся ко мне: "Я их с трудом понимаю".

— Почему?

— Язык моего племени отличается языка жителей побережья.

Проклятие…

— И как ты в Тагире витуков покупал?

— На большом рынке, где продают рогатых, много из моего племени или соседей, которые говорят почти как мы.

— Если Сонаваралингатаки не против, я могу помочь — неожиданно прозвучал голос вохейского капитана.

— Спасибо, Охуш-Чикмай — отвечаю — Ты бы очень помог.

Вохеец бодро прощелкал длинную фразу на языке "чёрных". Его тагирийский коллега с сомнением, как мне показалось, что-то ответил.

— Утунхо спрашивает, что грозит его людям — перевёл вохеец.

— Скажи почтенному Утунхо, что если пострадавшие останутся живы, то нанёсшие им увечья по нашим законам должны работать на семьи пострадавших до выздоровления последних. Если умрут — то судьбу убийц буду решать я. Но с содействием Утунхо или без — я найду виновных. А если не найду — заставлю всю команду корабля работать на родственников потерпевших. Или отвечать за убийство.

На этот раз два капитана переговаривались достаточно долго. Потом Охуш-Чикмай сказал: "Утунхо говорит, что до захода солнца выдаст Сонаваралинге-таки для суда тех, кто покалечил его людей".

— Хорошо. Тогда до темноты виновные должны стоять предо мною. Вон там — показываю на видную и с берега Цитадель. И, обращаясь к Кирхиту — Поставь охрану, чтобы местные с чужаками вновь не сцепились, а "черные" не вздумали бежать.

Толстяк на свой тузтский манер хлопает правой ладошкой себя возле сердца — дескать, будет исполнено. Вообще, земляк и приятель Тагора оказался весьма ценным кадром. Конечно, в отличие от лучника, далеко не интеллектуал, более всего напоминая мне наших рядовых пэпээсников, но дело знает. Причём в последних военных новинках он разбирался даже лучше Тагора. Тот как никак уже четыре года "вне профессии", как попал к Выхкшищшу-Пахыру, а потом и ко мне. А за этот срок немало поменялось — например, огнестрельное оружие достаточно широко стало применяться в разборках между правителями Востока. И уже начали вырабатываться тактические приёмы для борьбы с вооружённым "огнебоем" противником. Что, безусловно, было весьма актуально и для меня тоже — рано или поздно придётся столкнуться с таким и моим папуасам. Так что готовиться следовало заранее. Пока, конечно, вся подготовка сводилась к расспросам Кирхита мною и Тагором, да занесению наиболее важных сведений и появляющихся в обсуждении идей на папирус. Вот когда тенхорабиты достанут ружья и боеприпасы, тогда и перейдём к практической части.

А у меня сегодня ещё одно дело. Настроения, конечно, после сегодняшнего "инцидента" никакого. Посидеть бы сейчас просто в тишине или слушая болтовню "макак" из разряда "ни о чем". Но такова доля властей предержащих — заниматься делами, несмотря ни на какие обстоятельства, выбивающие из колеи.

Вернувшись в Цитадель, я приказал подростку, выполнявшему обязанности секретаря при моей персоне: "Тируку, найти Тонеки и скажи, что Сонаваралингатаки просил его прийти на площадку собраний". Молодой бунса помчался искать Вестника. А пока Шонек не появился, я в последний раз выстраивал в голове предстоящий сейчас разговор.

Пожилой тенхорабит появился быстро.

— О чём Сонаваралингатаки хотел поговорить со мной? — поинтересовался он — Может, ему нужен совет, как рассудить участников безобразия, случившегося сегодня на берегу?

— Нет — пожал я плечами на папуасский манер — Сегодняшнее дело я рассужу сам. Убить никого не убили, порезанное мясо заживёт, а у тех двоих, что по головам получили, мозгов всё равно нет, так что повредить ничего не повредило.

Шонек вежливо улыбнулся моей шутке и вопросительно посмотрел на меня.

— Как обстоят дела в Обители Сынов Достойных Отцов? — решаю начать разговор издалека.

— Неплохо — отвечает Вестник — Хотя могло быть и лучше.

— Что именно не устраивает уважаемого Тонеки?

— Главное, что меня не устраивает, это моё собственное плохое знание языка и обычаев людей Пеу — усмехнулся старик — И мой возраст не устраивает. Который мешает быстро учиться новому.

— А местные учителя в Обители Сынов Достойных Отцов? — уточняю — С ними у уважаемого Тонеки нет…. недоразумений?

— В чужих обычаях многое может показаться странным и неправильным — Вестник улыбнулся — Но мне довелось прочесть десятки, даже сотни, книг о разных народах и странах. Да и повидал я немало разных земель и их жителей. Но самое главное, чему я научился за эти годы — это тому, что в чужой стране лучше знакомиться с тамошними обычаями и правилами жизни, а не поучать хозяев, тому, что считаешь пристойным ты сам.

— Настоящая мудрость приходит с годами. Правда, не ко всем — отвечаю после некоторого раздумья — Но как же желание нести вашу Истину? И мои объяснения почтенному Тонеки, почему именно ему надлежало стать главным наставником в Обители Сынов Достойных Отцов?

— Дело, что Сонаваралингатаки поручил мне, требует большой осторожности — Вестник вздохнул — Оскорбив по незнанию какой-либо из обычаев Пеу, я утрачу доверие в глазах наставников и учеников Обители Сынов Достойных Отцов. Потому лучше вначале ознакомиться с тем, что люди Пеу считают плохим, а что хорошим.

— Но если в обычаях моего народа что-то будет мешать учить народ Пеу новому, тогда что, отступиться? — разговор начинает приобретать совершенно неожиданный для меня оборот.

— Нужно понять, что серьёзно мешает приходу нового, а что нет — отвечает Шонек — Например, мужеложство, которое царит в ваших мужских домах, и которое очень не нравится уважаемому Сонаваралинге-таки, нисколько не помешает узнавать ученикам новое. А вот вера во всевозможных духов, которые будто бы стоят за всеми событиями, может очень сильно мешать, препятствуя постижению тех законов, что управляют природой и людьми.

Я невольно скривился: и этот туда же…. Мало мне, что Тагор постоянно недоумевает и даже слегка подтрунивает над моим негативным отношением к папуасской "педагогической педерастии". Но Вестник принял гримасу на лице варварского правителя на счёт "наезда" на туземные предрассудки. Хотя чего ему тут корчить представителя просвещённой нации — рядовые тенхорабиты от моих папуасов недалеко ушли по части суеверий, не брезгуя всякими магическими обрядами и оберегами. Местных домовых уж точно подкармливают и задабривают.

Прерывая возникшую неловкую паузу, я спросил: "Как идёт обучение Сынов Достойных Отцов тому письму, которое создал Тагор? Не сильно ли оно для них сложно?"

— Я учу их меньше "дождя" — ответил Шонек — За это время кто-то научился читать и теперь учится писать, а кто-то и сотни знаков не заучил.

— А как обстоит с грамотой у тех детей, которых уважаемый Тонеки опекает? — я имею в виду тех сирот, что Вестник насобирал после подавления восстания среди Болотного Народа.

— У них тоже успехи разные. Но большинство уже хорошо читает и неплохо пишет. Тируку, которого ты держишь при себе, пожалуй, один из лучших.

— Мне нужно много людей, которые будут способны учить других грамоте. Я хочу, чтобы через десять или двадцать дождей все воспитанники Мужских домов по всему острову учились чтению, письму и счёту.

— На Пеу сотни деревень. В каждую нужен будет наставник, способный научить грамоте — говорит Шонек. Кажется, я в очередной раз сумел удивить тенхорабитского патриарха.

— Вот за ближайшие десять лет и нужно будет подготовить таких наставников — говорю спокойно, как само собой разумеющееся — Так что тебе, Тонеки, придётся делить время между Обителью Сынов Достойных Отцов и школой для будущих наставников в рядовых Мужских домах. И не забывай, что люди Пеу уважают, прежде всего, силу с ловкостью и храбрость. Потому эти наставники, которым предстоит разойтись по всему острову, должны не только грамоте учить, но и за себя постоять. Тем более что многим из них уготована участь чужаков. Ибо первыми учителями будут бунса с тинса, да вэи с хонами. Впрочем, укрепление духа и тела воспитанников — забота Тагора.

— Может быть, Сонаваралингатаки, начать с малого и доступного, и попробовать ввести всеобщее обучение пока что в Вэйхоне, Текоке и Бунсане с Тинсоком? — предложил Шонек — Для этих земель мы сумеем подготовить учителей в ближайшие несколько лет. И они не будут здесь чужаками. А "дождей" через десять или чуть раньше первые воспитанники Обители Сыновей Достойных Отцов вернутся в свои родные селения. И если усвоенное здесь даст им уважение и влияние среди соплеменников, то многие захотят обучать своих детей грамоте.

Что ж, Вестник умеет подбирать слова, дабы мягко и деликатно остановить полёт фантазии. А то я чего-то размечтался — за десять лет ликвидировать неграмотность среди народа, который письменности-то до вчерашнего дня не знал. Скромнее надо быть, скромнее. Так что, действительно, начнём внедрять образование с тех территорий, на которых моя власть более-менее установлена. Причём кроме проблем с кадрами согласиться с предложением старого тенхорабита меня побуждают и соображения политического характера: в условиях слабой централизации Пеу нужно использовать любое преимущество областей, контролируемых верховными правителями острова, над окраинами. Глядишь, тогда и завинчивание гаек и святое дело борьбы с первобытно-коммунистической анархией пойдут быстрее и бодрее.

Поэтому вежливо отвечаю: "Здесь я соглашусь с уважаемым Вестником. Действительно, любое большое дело всегда начинается с малого".

За похлёбкой из птичьего мяса с приправами и кусочками коя я немного порасспрашивал Шонека о делах в учебном заведении "вообще". Тенхорабит прихлёбывая мясной бульон, между делом отвечал. От этих его ответов тоска полная накатывалась: сколько же ещё придётся ломать и переделывать папуасов. Даже дети и подростки полны туземных предрассудков. Которые из них вряд ли удастся выбить полностью. В лучшем случае школа для детей-заложников заложит только основу для дальнейшего движения. А мне и не увидать, скорее всего, того будущего Пеу, где не умирают при рождении каждый десятый новорожденный или роженица, где дети учат таблицу умножения или законы Ньютона, а не слушают наставления шаманов о том, как следует добиваться благого расположения со стороны духов.

Поэтому появление теплой компании из двух капитанов — Охуш-Чикмая с парой своих моряков и Утунхо, сопровождаемого тройкой "чёрных", было встречено мною чуть ли не с радостью — хоть отвлекусь на судебное разбирательство. Впрочем, как тут же выяснилось, один из сопровождающих тагирийца — дюжий детина звероватой наружности — скорее сам был сопровождаемым, точнее конвоируемым. Ибо являлся тем самым злоумышленником, умудрившимся свалить с ног двух мархонцев. Обо всём этом поведал вохейский капитан, разумеется, со слов чернокожего коллеги.

— Он двоих успел избить? — с сомнением в голосе уточняю у переводчика.

— Да — подтверждает Охуш-Чикмай, переспросив у Утунхо.

— Бывает всякое — моё недоверие вполне понятно: каким бы здоровым лбом ни был этот Гынбу, но, кажется, что капитан решил отделаться малой кровью, выдав только одного из виновных. Ну да ладно, примем версию тагирийской стороны на веру — мне, по большому счёту, на хрен не нужно скрупулёзное отправление правосудия с поиском и наказанием всех виновных и причастных, достаточно будет продемонстрировать и чужакам, и своим, что Сонаваралинга стоит на страже законности и порядка. Во избежание, так сказать, эксцессов в будущем. Поэтому я говорю: "Его судьбу, равно как и о наказании того, кто ранил "чёрного", буду решать завтра".

Как раз первая половина дня у меня отведена под разбор жалоб и споров подопечного населения. Вот первым номером и пойдёт дело о массовой драке, повлекшей телесные повреждения. А на сегодня мой рабочий день уже закончен.

Все чужеземные моряки, кроме тут же взятого под стражу верзилы, удалились. А тому ночевать пришлось в уже готовой стараниями Сектанта тюрьме. Камер там было целых четыре. Обычно они почти всегда пустовали. Иногда даже там ночевал кто-нибудь из гостей Цитадели, когда таковых было слишком много — при открытых дверях, разумеется. Сегодня же случай практически исключительный — ранее заключёнными никогда не были заняты сразу две камеры.

Возможно, набившаяся в Цитадель публика рассчитывала на шоу, но я жестоко обманул ожидания почтенных, и не очень, мархонцев и гостей порта. В нескольких фразах изложил суть дела, поинтересовался у присутствующих, не желает ли кто-нибудь поправить, дополнить или в чём-нибудь опровергнуть меня, уточнил о состоянии здоровья серьёзно потерпевших с обеих сторон, удостоверившись в том, что жизнь их вне опасности. Потом подсудимые дали признательные показания. После чего я вынес решение: местному оболтусу по имени Похотонку — учитывая явку с повинной, год "улагу" в Бунсане. Тагирийцу — работать на семьи пострадавших от его рук, в соответствие с папуасскими обычаями. Тут же пришлось сделать заявление, адресуясь как к тем, на кого назначенному соотечественниками "козлом отпущения" предстояло пахать ближайшие месяцы, так и к его соплеменникам: "Пусть семьи дареоев Топирикуру и Такни помнят, что чужак, который будет работать вместо их родственника, находится под защитой Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками и её верного слуги Сонаваралинги-таки. Я буду следить, чтобы Гинбу выполнял только такую работу, которую не стыдно выполнять мужчине, а также за тем, чтобы чужака не оскорбляли и не причиняли ему никакого вреда, за исключением случаев, когда тот сам будет зачинщиком". И недобро посмотрел на кучку родственников пострадавших мархонцев: дескать, случись что с чужеземцем, узнаю всю правду, и тогда, смотрите у меня…

На сём судебное заседание закончилось: Гынбу уныло поплёлся за туземцами, на которых ему ближайшие месяцы предстоит горбатиться, Похотонку вновь отправился в "камеру", дожидаться ближайшего этапа в Бунсан, тагирийцы по быстрому предпочли свалить на берег, к своему кораблю. Капитан Утунхо напоследок поинтересовался через вохейца, может ли он со своими людьми отправляться домой, получив ответ, что да, могут на все четыре стороны катиться.

Ну а я занялся остальными делами. Ничего серьёзного не было, потому разобрался до наступления полуденной жары. Так что информацию о том, что тагирийцы спускают свой корабли на воду и грузят полученные накануне связки тонопу, до меня донесли быстро.

"Пусть плывут" — равнодушно прокомментировал я сообщение бойца из "макак", примчавшегося с берега. Кирхит, который командовал охраной на берегу, уже в курсе, что "чёрные" выдали преступника, и вроде бы нужды удерживать их нет, но всё же решил подстраховаться и уточнить.

Мне же никакой разницы нет — сыты тагирийцы нашим гостеприимством, и собрались домой — это их дело. Вохейцы, по словам Охуш-Чикмая, также намерены пережидать сезон штормов в Тсонго-Шобе. Ну, этих то понять легко — с началом навигации они доставят на Пеу новую порцию коровьего молодняка, опередив остальных на несколько недель, и снимут все сливки.

То есть, это им кажется, что они, как самые первые, смогут лучше коллег-конкурентов расторговаться. На самом деле у них есть неиллюзорный шанс получить кучу обесценивающихся ракушек, ещё не зная о "сюрпризе", подготовленном палеовийцами.

Не знаю, каким уж образом про грядущее открытие торговли с Южным архипелагом пронюхали тенхорабиты, но кроме моих друзей-сектантов (по крайней мере, в Тагире) больше никто не слышал. Шонек вслед за Хишттой при этом был в информации уверен на все сто процентов, упорно отшучиваясь насчёт её источника….