Я убил Бессмертного. Том 1

Глава 22

Меня зовут…

– АРТУР ГОТФРИД?

Ну, да. Не удивлён, что Сенат не забыл мое имя – за столько-то лет.

Сразу ответить ему, впрочем, не удалось. Моё тело словно сдавила тысяча жгутов; Щупальца, или нечто на них похожее, в мгновение ока облепили меня как голодный удав мышку.

Я лишь ухмыльнулся. Конечно, я не мог шевельнуть даже пальцем – у всех свои понятия о гостеприимстве.

– Что-то ты совсем слабый стал, – едва выдохнул я; воздуха в лёгких хватало только на тихий хрип. – Раньше бы удушил.

– То же самое Мы можем сказать и о тебе, – Сенат колыхался, вновь собираясь из расплывшегося пятна; его глаза меняли форму и размер, не отрываясь от меня. – Мы больше не чувствуем былой мощи в твоём теле.

Что сказать… порой на встречах одноклассников люди и не так меняются.

Несколько пастей приблизились к моему лицу; хватка Сената усилилась, чёрная слизь медленно обтекала мою фигуру, заключённую в её объятия. Одна из зубастых челюстей приблизилась так быстро, что я почувствовал себя той девкой из чужого.

– Ты точно АРТУР ГОТФРИД? Ты…

Если бы я не знал старину Сената, принял бы это за угрозу, и, может, испугался бы. Но я знал его; знал его интонации. В голосе… голосах существа слышался страх пополам со щенячьей радостью.

– Хочешь проверить? – я заглянул в те глаза Сената, что были напротив меня; посмотрел, так сказать, прямо в «души».

Какое-то время длилась пауза, существо неловко молчало, а затем я ощутил, как ослабевает хватка.

Как бы сильно мне не хотелось опереться о стену и отдышаться, я остался стоять прямо, даже когда Сенат отпустил меня. Легко улыбнувшись, я похлопал его… поверхности, а затем, выудив из кармана платок, подтёр слюни той пасти, что всё ещё нависала передо мной.

– Вот и отлично.

– Почему ты Нас запер? – бесконечный вопрос в глазах; казалось, Сенат сейчас и сам примет форму вопросительного знака, но он лишь колыхался, как остывающий чёрный студень. – Мы же были союзниками…

Ах, насчет этого, да…

– Были, – признал я, пожимая плечами. – Ну, да. А ты был молод, горяч, вечно хотел выйти один на один против Виссариона…

В то время ему было всего-то несколько тысяч лет; а это в переводе «с хтоническо-чудовищных» на человеческие – где-то на уровне школьника с переходным возрастом. Разумеется, выпускать такого на волю было опасно; Сенат воспринимал весь мир как свою игровую площадку, несоизмерял сил, а о сопутствующем ущербе не заботился и вовсе.

– Но Мы лишь хотели показать Виссариону весь ужас Нашего неотвратимого возмездия… – выдохнули пасти.

А в итоге просто из раза в раз показывали половине населения мира, что такое настоящая глобальная катастрофа.

Ну а если честно… я попросту не знал, что делать с этим существом. Слишком своевольный, слишком опасный, Сенат был мартышкой с гранатой – точнее, бессмертной мартышкой с бесконечным запасом гранат. При должном старании можно было обучить мартышку кидать гранаты только в цель и только по команде, но… те усилия и разрушения, которые случились бы во время «обучения», не стоили результата.

– Прости, – я развёл руками, – так уж получилось, что для тебя было полезнее немного посидеть взаперти.

– Немного? – Сенат резко взметнулся вверх, вытягиваясь, как жвачка. – Для тебя это немного? Десять тысяч лет одиночества! Десять тысяч лет ожидания! Никакой надежды…

Тварь нависла надо мной, и вот теперь она действительно излучала угрозу. На матовой чёрной поверхности появлялись на миг и тут же исчезали острые шипы, будто что-то прокатывалось у него под кожей; пасти ощерились и тянулись на тонких жгутах в мою сторону.

– Одиночество и безнадёжность – вот и всё, что ты оставил Нам, Артур Готфрид, – проревели они. – Мы могли лишь размышлять. Размышлять…

Сенат замер. Движение под кожей прекратилось, как будто тварь внезапно что-то осознала.

– Эти десять тысяч лет Мы очень много размышляли, – проревела сразу сотня пастей; эффект, конечно, потрясающий, идеальная синхронность, но по ушам било сильно. – У Нас было очень много времени, чтобы подумать о ценности жизни. Мы теперь…

Приподняв бровь, я глядел на тысячу острых пастей, истекающих материальной тьмой. Багровые глаза светились, вперясь в мою сторону; тело Сената чуть колыхалось, как от дыхания, когда он смотрел на меня.

– ….пацифисты, – закончил Сенат..

Что ж… Я еще раз покосился на его оскаленные пасти. Охотно верю.

Но проверять не стану, нет ни времени ни желания.

– Вообще я рад был встрече, конечно, но дел у меня по горло, – я кинул взгляд вниз, на мирно постанывающую девицу. – Так что бывай.

– Какой бывай?! – статичная форма Сената снова взметнулась вверх.

Существо закручивалось и дробилось на ответвления; отдельные отростки с пастью и глазами метались в разные стороны, тварь напоминала теперь своеобразную гидру. Я знал это настроение – признак максимального внутреннего разлада между сущностями Сената, волнение и неуверенность.

Значило это только одно – бесконечный поток нытья.

– Ты должен отпустить Нас, Артур Готфрид, – проревели все пасти разом, и теперь голоса звучали уже не синхронно, а немного вразнобой. – Мы умоляем тебя. Не оставляй Нас снова здесь, в одиночестве, без надежды!

Отпустить. Куда, интересно? Я оглядел огромную хтоническую тварь, пытаясь представить мир, в котором она могла бы спокойно жить и проповедовать пацифизм.

Не существует еще горы, которая могла бы принять такого монаха.

– Знаешь, я ведь просто хотел придержать тебя, пока не расправлюсь с Виссарионом… – я вновь развёл руками. – Десять тысяч лет в мои планы не входили.

Ага, не входили. Как и вообще не входило возвращение сюда и этот разговор; в жизни часто всё идёт не по плану.

– Но почему ты не освободил Нас после смерти Виссариона? – потребовала тварь; голоса вновь обрели синхронность, но существо всё ещё колыхалось и ветвилось во все стороны.

– Сенат, – я понизил голос и вложил в него самую искреннюю, сожалеющую эмоцию, какую только мог, – Ты ведь меня знаешь: будь хоть малейший шанс, я бы непременно им воспользовался!

Я забыл.

Сенат довольно завилял щупальцами.

– Так ты Нас освободишь?

Ну, что ж… Я оглядел несимметричную фигуру, которая после вопроса словно затаила дыхание (насколько это вообще можно было понять по её виду), в ожидании ответа. Конечно, мне это нахрен не упало, но с другой стороны… за эти десять тысяч лет Сенат явно подрос и подрастерял большую часть своей разрушительной силы. Можно даже сказать, что он поумнел, образумился и остепенился. По крайней мере, сейчас мы не орали друг на друга яростно-пафосными фразами, как раньше, а говорили спокойно, как два взрослых, вполне разумных… существа.

Ладно. Никто не заслуживает сидеть тысячи лет в подобной дыре, да ещё и в полном одиночестве. Конечно, милосерднее – да и разумнее, если подумать – было бы убить его, чем оставлять тут, но такой вариант, увы, был мне не по силам ни тогда, ни сейчас.

Если задуматься… в целом, Сенат был хорошим парнем, просто со своими заскоками.

Я покачал головой и поглядел на Сенат.

– Хорошо, – кивнул я. – Ты свободен. Можешь идти куда хочешь… в той стороне выход, а за ним Туман и свобода.

В Тумане и без Сената хватает всяких тварей, одной меньше, одной больше, кому какое дело?

– Ты… сделал это? – кажется, Сенат сам не верил в то, что у него удастся меня уговорить. Теперь его обуяло радостное возбуждение; дай ему волю – хвостом бы вилять начал. – Мы… свободны?

– Именно так, – кивнул я. – Через Туман можно выбраться во множество разных миров, в основном, погибших. Можешь спокойно делать там всё, что взбредёт в голову, их разрушение никак не помешает, – я улыбнулся, – моим планам.

По подземелью уже разносился тихий, едва слышный звон; что-то изменилось вокруг, и мы оба это чувствовали. Всё просто – такие вещи, как проклятия, которые ты накладываешь на монстра-разрушителя миров, не вешаются на артефакты или условия, которые тот может выполнить сам. Единственное, что могло бы освободить Сенат – это мои слова.

И я их произнёс. «Ты свободен». Теперь Сенат легко мог выйти отсюда… и направиться куда угодно.

Только вот сейчас он замер на месте, словно сгусток застывшей магмы. Так и не скажешь, что совсем недавно он растекался речами о том, как хочет уйти отсюда.

Я покачал головой и начал медленно стаскивать тела к каменной платформе, висевшей в метре над полом. Нужно было позаботиться о том, в каком виде их найдут и что они вспомнят.

Сенат всё молчал; я обернулся на него:

– Только не вздумай идти за мной, – предупредил я. – Мой собственный мир – тот единственный, в котором ты мне не нужен.

– Артур Готфрид, – невпопад ответил Сенат, тихо и торжественно, – ты обязан стать… частью Нас.

Я едва не поперхнулся. Ну и предложения.

– С какой стати? – я поглядел на тварь в упор.

– Тысячи становились частью Нас, – продолжал Сенат тем же самым тоном. – Многие не хотели, но в итоге присоединились и они. Великие короли, маги, воины… Все ученики Виссариона. И ты, Артур Готфрид, должен стать частью Нас!

Он медленно тянулся ввысь, пытаясь выглядеть пафоснее.

– Это неизбежная судьба, – вещал он. – Таков естественный порядок вещей. Как солнце, восходящее на востоке. Как ночь, сменяющая день…

Да какая, нахер, ночь? Я покачал головой. И ведь это уже не первый наш разговор на эту тему.

– Нет, нет и нет, – поглядел на я тварь. – Мы не раз говорили об этом. Это дурацкое правило, что работало только при Виссарионе. Думаешь, если я до его смерти отказался сливаться с сознанием тысячи мужиков, то соглашусь после?

Нет уж, я вовсе не фанат сосисочных вечеринок.

– Дело не в Виссарионе! – взревел Сенат, вновь повышая тон. Не поторопился ли я назвать его взрослым и разумным? – Дело в Нас и в тебе. Это предначертание свыше, и ты не вправе отказываться от него!

– Я вправе отказываться от чего захочу, – сухо отрезал я. – Нет и точка.

Забросив последнее тело на платформу, я обернулся в поисках сферы. С этим разговором пора было заканчивать. Он меня уже раздражал, да и, при всей утраченной мощи, Сенат всё ещё был сильнее меня. Лучше не ждать, пока он перейдёт от слов к действиям.

– Если ты не хочешь стать частью Нас, – прогремело за моей спиной многоголосье пастей, – тогда Мы станем частью тебя, Артур Готфрид.

С-с-сука.

Не дожидаясь, пока за угрозой последует какое-то действие, я подхватил сферу и последним запрыгнул на платформу. Уходить нужно было быстро – щупальца позади уже неслись в мою сторону.

– Ангел… ангел-хранитель… где же ты…

Последний выживший сбился со счёта того, сколько раз он уже повторял эту фразу. Он лежал, не шевелясь, в смиренной молитвенной позе и ожидая неизвестно чего.

После того, что он увидел, силы оставили его.

А ведь он шёл до последнего – даже когда остался один. Из всей семёрки – только он. Последний. Он шёл, не разбирая дороги; казалось, в этой тьме был только он – и путь прямо, казалось, тела на полу смотрели на него и даже что-то шептали…

Вначале – когда были живы остальные – звуков было больше, они словно звали обернуться, повернуть назад. Теперь остался только этот шёпот. Выживший не знал, сколько времени он уже бредёт по проклятой тьме, но не мог заставить себя остановиться. Шёпот мёртвых, звук шагов и тьма вокруг – вот что теперь составляло всё его существование.

А затем в эту темноту ворвался яркий свет.

Выживший замер, глядя, как светлая точка приближается, становясь всё больше, всё ярче…

Платформа. Снова, та самая. Теперь она неслась обратно – на той же запредельной скорости. Выживший успел разве что разглядеть гримасу ужаса на лице молодого парня со светящейся сферой в руке.

А следом за платформой…

– Я ВОЙДУ В ТЕБЯ, АРТУР ГОТФРИД! – рёв ворвался в его сознание, мигом заглушив все шепотки мертвецов; от резкого звука у выжившего закружилась голова.

За платформой неслась огромными прыжками чудовищная тварь.

Существо, не имеющее постоянной формы, с тысячей пастей и глаз не бежало – оно отталкивалось щупальцами, как монструозный осьминог. Другие щупальца тянулись вперёд и, казалось, уже касались края платформы. Вот-вот – и они настигнут свою жертву…

Существо промчалось мимо, не обратив на выжившего ни малейшего внимания, и вокруг снова воцарилась тьма.

Вот тогда он и остановился. Если там, впереди, его ждёт такое – зачем он вообще туда бредёт, пытается добраться до конца?

Последний росток надежды, который позволял ему идти даже после потери остальных товарищей, только что был безжалостно растоптан.

Выживший упал на колени.

А после и вовсе рухнул на землю плашмя, посреди сотен навеки умолкнувших тел. Его ладони непроизвольно сошлись друг с другом в молитвенной позе, как и у остальных несчастных, встретивших здесь свою кончину. Больному, кипящему разуму эта мысль казалась очевидной – если кто и мог вывести его из этого ночного кошмара, то только…

– Ангел… ангел-хранитель… прошу… спаси… – его иссохшие губы из раза в раз медленно повторяли одну и ту же фразу, несмотря на страшную боль и отчаяние.

Снова и снова, бесконечно. Без особой надежды, что кто-то откликнется.

Возможно, прошли минуты, возможно, часы или даже дни; само время начинало казаться парню какой-то нелепой, лишней сущностью, иллюзией из прошлой жизни. Его глаза постепенно закрывались.

– Ан-нгел… п-прошу…

Когда силы, казалось, покинули парня окончательно, где-то впереди вновь раздался звук – первый за долгое время. Может… это ответ на его молитвы? Ну, пожалуйста…

Выживший собрал в кулак все крохи оставшейся силы воли и приподнял голову.

Пара идеально начищенных, лакированных черных ботинок резво выстукивала по каменистой дороге, в странноватом танце перешагивая через тела мёртвых паломников.

Это оно. Его мольбы были услышаны.

– Ангел? – сглотнув густой, колючий ком в горле, выдохнул парень, когда ботинки оказались перед его лбом.

– Не совсем, – обладатель ботинок присел на корточки и слегка похлопал плутающего по голове, – Херовый день, да?

Дорогой костюм-тройка смотрелся во тьме пещеры неуместно; лощённый тип с прилизанными волосами странно улыбался, и эта улыбка была… не ангельской.

– Вот и у меня тоже, – вздохнул демон, убирая улыбку и глядя в ту сторону, куда унеслись платформа и монстр. – Как же изматывает эта беготня…

Хрустнули старые кости; по обе стороны от фигуры появились два существа, похожие на безглазых собак.

– К счастью, – демон снова улыбнулся, – она скоро завершится.