Выбор божества

4

Ему пришлось повторить свой подвиг еще пару раз прежде, чем дверь наконец распахнулась. На пороге стояла крупная молодая женщина, круглолицая, с подвязанными платком волосами.

– Что угодно, господа хорошие? – спросила она с неожиданным весельем, вытирая о передник красные распаренные руки. – Если хотите что продать, поздноватый час выбрали.

– Нет, мы… я… – начал было Сильван и замолчал, схватившись рукой за косяк.

Питеру пришлось выйти вперед.

– Хорошо ночевать, хозяйка. Карел Матье дома?

– А куда ж он денется? – рассмеялась женщина, и у Питера отлегло от сердца. Больше всего он боялся, что вот сейчас Сильван услышит бойкое «да он уж десять лет как помер».

– Понимаю, час поздний, – поспешно продолжил он, – но мы прибыли издалека, и нам очень нужно с ним поговорить прямо сейчас.

Служанка пожала круглыми плечами – темная ткань платья обтягивала их так туго, что казалось, вот-вот лопнет при движении.

– Проходите, а я его спрошу, если не откажет… да не откажет! – возразила она собственным словам и снова задорно улыбнулась. – К нему, считай, никто и не приходит – знакомцы-то все поумирали давно, а он вот все живет.

На полу в просторном холле лежал такой чистый ковер, что на него страшно было ступать. Из холла наверх в полумрак вела широченная лестница, тоже устланная ковром – на этот раз цвета вина – и натертая до блеска. Казалось, смысл жизни бодрой служанки состоял в том, чтобы все подвластные ей предметы сверкали, точно стеклянные.

– А… госпожа Матье? – хрипло произнес Сильван, хотя ответ был предсказуем.

– Померла, – вздохнула служанка, – давно, уж лет двадцать прошло. Господин Матье мог бы еще жениться, мужчина видный и пласта4 полным-полно. Да только ни одна за него не пошла.

– Почему же? – вдруг подал голос Фэлри, и служанка замерла, только сейчас, очевидно, разглядев его получше. В полумраке волосы эр-лана мерцали, как древнее золото, и прошло несколько мгновений, прежде чем он получил ответ на свой вопрос.

– Да знаете, как говорят: за богатого пойдешь – на колючках не уснешь5, – медленно, словно в полусне, ответила служанка, не отрывая взгляда от Фэлри. И, вдруг понизив голос, прошептала: – Но на самом деле многие считают, что господин Матье вроде как проклят.

– Проклят? – пробормотал Сильван, словно нащупывая словами путь в темноте.

Где-то в глубине холла скрипнула дверь и послышался тонкий голосок:

– Мама?

Служанка встрепенулась, словно очнувшись от наваждения, и наконец оторвала взгляд от эр-лана.

– Софи, поди сюда!

И полутьмы появилась девочка лет семи, с двумя косичками, в таком же темном опрятном платье, как у матери, и смущенно ухватилась за перила лестницы.

– Поднимись в кабинет, скажи господину Матье – к нему пришли гости, желает принять? Давай побыстрее, уже поздно…

– Так почему же его считают проклятым? – завладел инициативой Питер, понимая, что, если вопрос задаст Фэлри, они рискуют снова ждать ответа полчаса.

– А как же, молодой господин! – Глаза служанки возбужденно засверкали. – Судите сами – два сына, первый от болезни помер, совсем молодым, а какой был ратоборец знатный! Второй вместо него стал сражаться, да как поднялся, до лучших в Тэрасе – и что же? Проиграл поединок, говорят, заплатили ему, и после в Круг ни ногой. Поговаривали уже об исключении из клана, да тут он вдруг исчез вместе с телохранителем. И с тех пор ни слуху ни духу.

С каждым произнесенным словом Сильван отступал все дальше в тень, словно хотел слиться с ней и исчезнуть без следа. Питер очень хотел поддержать отца, но служанка еще не закончила рассказ, и приходилось терпеть.

Внезапно Фэлри неуловимым движением сместился в сторону и, очутившись за спиной Сильвана, коснулся плечом его плеча. Тот бросил на эр-лана благодарный взгляд.

– Ну и что уж – один сын, понятно, случайность, но чтобы вот так, подряд, сразу двое? – продолжала служанка с явным удовольствием – видимо, нечасто ей выпадал шанс рассказать всю историю от начала до конца. – С тех пор на супругов Матье всегда смотрели косо, никто с ними особенно знаться не желал. Госпожу Матье это прямо подкосило – уж очень она любила вечера да званые обеды. Несколько лет протянула кое-как и померла. С тех пор господин Матье один и… Ну что, Софи, ты спросила? Будет господин говорить с гостями?

Девочка, тихонько спустившаяся до середины лестницы, кивнула.

Похоже, за прошедшие тридцать лет дом обновлялся и ремонтировался несколько раз, но все осталось точно таким, как запомнил Сильван – вплоть до расцветки ковров.

И сейчас, поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как с каждой ступенькой молодеет на несколько лет, возвращаясь в образ страшно избалованного и в то же время неуверенного в себе юноши, умеющего делать хорошую мину при плохой игре. Собственно, это он умел лучше всего – помимо сражений в Круге. Но ведь и там он побеждал лишь благодаря Дару.

Однако в свете того, что рассказал Фэлри, события прошлого виделись немного по-другому. Карел Матье много лет числился непобедимым ратоборцем, пока травма не вынудила его уйти на покой, и Сильван впервые подумал, что, быть может, отец тоже пользовался Даром!

Лестница привела их на полутемную площадку, обшитую резными панелями темного дерева. Сильван безошибочно повернул направо, дошел до конца коридора и остановился перед дверью в кабинет – мягкий ворс ковра заглушал шаги.

Пара десятилетий минула с тех пор, как Сильван заставил замолчать голос отца, твердивший ему, что он неудачник, у которого ничего никогда не получится. Ну, по крайней мере, перестал обращать на него внимание.

Но теперь, на пороге отцовского кабинета, вся обретенная им уверенность слетела, точно выстиранное белье, порывом ветра сброшенное с веревки в грязь. Пришлось напомнить себе, что Питер – и не только Питер, весь мир за Барьером – сейчас нуждается в помощи. Что всем им грозит гибель. Только это дало ему достаточно сил, чтобы толкнуть тяжелую дверь.

Кабинет отца тоже нисколько не изменился – огромный рабочий стол с двумя лампами под желтыми абажурами, кожаные кресла с высоченными спинками, потрет какого-то предка над камином. Если только Фэлри прав, хотя его предположение и казалось чем-то невероятным, человек над камином не имел к ним никакого отношения…

Казалось, время в этом доме замедлило свой ход, если не вовсе остановилось. Но, увидев сидящего у камина отца, Сильван сразу понял, что чуда не произошло.

Худой, высохший старик занимал от силы половину кресла, которое прежде едва вмещало его могучее тело. Сильван был поздним ребенком – в год его исчезновения Карелу Матье было пятьдесят, сейчас он разменял девятый десяток. Плед на его коленях Сильван тут же узнал – его учитель и телохранитель Роберт Альди когда-то укрывался им вместо одеяла. Если Сильвану случалось проснуться ночью от кошмара, Роберт укутывал его этим пледом, словно защищая от жестокости окружающего мира…

Сильван сглотнул вставший в горле комок и опустился на одно колено перед креслом.

– Отец, это я. Я вернулся.

Питер тоже шагнул вперед, Фэлри благоразумно остался в тени у двери, с любопытством оглядывая комнату.

Лицо старика клубилось эмоциями – черты его как будто плавали поверх лицевых костей. Злость, сожаление, что-то вроде веселья сменяли друг друга короткими, отрывистыми вспышками, отчего он походил на душевнобольного. Борода и волосы совершенно поседели, но взгляд голубых глаз остался на удивление острым, и в этом взгляде Сильван с упавшим сердцем различил знакомое выражение неудовольствия.

– Если думаешь, что тебя ждет награда за то, что тридцать лет не давал о себе знать, то заблуждаешься, – проскрипел Карел и спрятал испещренные пигментными пятнами руки под плед, словно не хотел, чтобы Сильван коснулся их, – Роберт помер уж, наверное?

– Он погиб, как герой, спасая меня, – удрученно промолвил Сильван, опустив голову, – отец, мне очень жаль! Я пытался все исправить…

Карел пренебрежительно фыркнул.

– И ничего не вышло – как всегда!

Питер хотел возмутиться, но слова застряли в горле, – отец приучил его уважать старших, и этот барьер оказалось не так-то просто преодолеть.

Зато Фэлри и не подумал промолчать.

– Не говорите с ним так! – сурово произнес он и встал перед креслом, скрестив руки на груди. – Хоть вы и старый, я не позволю оскорблять отца Питера!

Сильван и Питер одновременно взглянули на него – один с изумлением, второй – с обожанием.

Но удивительнее всего оказалась реакция Карела – он подпрыгнул в кресле и схватился костлявыми пальцами за грудь. Глаза его чуть не вылезли из орбит, и Питер ощутил злорадное удовлетворение.

– Поимей меня Темный, эр-лан! – просипел старик, глядя на Фэлри, как на посланника Темного Лика, которого только что помянул. – Настоящий, живой эр-лан!

Фэлри вздернул брови и, повернувшись к Питеру, хладнокровно произнес:

– Думаю, других доказательств не требуется.

– Но это… – наконец обрел дар речи Сильван. – Отец, ты что, видел эр-ланов прежде? Значит, ты и правда пришел сюда из Оморона?

– Пришел! Как бы я преодолел Барьер, по-твоему? – огрызнулся Карел, пытаясь отдышаться. Питер невольно отдал должное его самообладанию. – Прилетел, я прилетел на флаере! За что Всемогущий наградил меня столь бестолковым сыном!

Фэлри сделал гневное движение, но Питер его остановил.

– Погодите-ка… но почему вы покинули Оморон?

– Не твое дело, сопляк! – фыркнул Карел. – Скажу лишь, что куда лучше жить здесь, чем угодить в Трущобы и стать швалью! А вот почему ты еще здесь, раз уж знаешь про Оморон и явно там бывал?

Вопрос застал Питера врасплох. Вернуться в Оморон – каким образом? Да и что он стал бы делать там – конструировать деревянных птиц в надежде, что они полетят?

Но главное – здесь его дом, и хотя жилось в нем порой не слишком-то счастливо, ему даже в голову не пришло бросить его. Свой дом надо защищать.

– В пределах Барьера есть другие сеги кроме вас? – быстро спросил Фэлри, но Карел покачал головой.

– Насколько я знаю, нет. А если и есть, разве ж кто скажет? Оморон покидают не от хорошей жизни. Хотя, конечно, здесь я достиг положения, о котором там и мечтать не мог.

– Благодаря Дару? – негромко произнес Сильван. Он уже поднялся с колен и теперь стоял перед отцом, глядя в пол, точно нашкодивший мальчишка.

– Дару? Какому еще дару? – удивился Карел.

– Вы умеете читать мысли других людей? – перебил его Фэлри. – В Омороне это называют телепатией.

– Ах, это! – Старикан сделал пренебрежительный жест, и Питеру захотелось вытряхнуть его из кресла и пнуть хорошенько – может, даже не один раз. – Да, в Омороне многие этим баловались, а что, сейчас нет?

– У меня тоже был такой Дар, – медленно произнес Сильван, – а потом исчез. Поэтому я и проиграл поединок и перестал выходить в Круг Правды. Ушел, потому что надеялся вернуть Дар, но ничего не вышло. Прости, что разочаровал тебя.

Воцарилось молчание, и Питеру показалось, что какие-то человеческие чувства наконец промелькнули на том сморщенном клочке бумаги, в который время превратило лицо Карела. Но привычка быстро пересилила несвойственный ему душевный порыв.

– Потерять дар – нелепость! – фыркнул он. – Не меньшая, впрочем, чем пытаться его вернуть. Сильван Матье, у тебя вообще хоть раз в жизни получилось что-то сделать по-человечески?

– Да! Меня! – рявкнул вдруг Питер так, что все вздрогнули, и, обняв Сильвана за плечи, повлек его к выходу. – Пойдем, ты не обязан это выслушивать. Зря мы вообще пришли сюда!

– Погоди! – Фэлри резко обернулся к Карелу, который наблюдал за ними с непонятным выражением лица. – Флаер, на котором ты преодолел Барьер. Где он сейчас?

Старик улыбнулся хитрой кошачьей улыбкой испорченного ребенка.

– С чего бы мне говорить тебе? Что вообще эр-лан забыл здесь, за Барьером, да еще в компании моего неудачника-сына и внука, который явно немногим лучше?

– Эр-лан здесь, потому что люди из Оморона хотят вас всех уничтожить, а землю за Барьером пустить под застройку, – ровно произнес Фэлри, – эр-лан хочет им помешать.

Несмотря на спокойный тон, Питер видел, как напряглись мышцы на плечах и спине Фэлри, а пальцы сжались в кулаки. Он не видел его лица, но, наверное что-то такое в нем было, потому что ухмылка медленно сползла с высохших губ Карела. Он отвел взгляд и пробормотал:

– За мостом у дороги по левую руку развалины древнего завода. Он там, в яме у трубы, закрыт листами металла. Хотя дождь ему нипочем, сам знаешь.

Фэлри кивнул и вышел вслед за Питером и Сильваном, но у самых дверей обернулся.

– И кстати, неудачник здесь только один. Тот, кого мы оставляем в этой комнате ждать смерти. Разочарованным… и в полном одиночестве.