Второй прыжок с кульбитом и пистолетом

Глава тридцатая, в которой будни музыкантов продолжаются

— Присаживайтесь, пожалуйста, — солидно пробасил Кот, облизывая ложечку. Приветствие он обозначил кивком, как и не проронивший ни слова Федот. — Пломбир, лимонад?

— Тоша, тебе с вишневым вареньем, или с малиновым? Впрочем, возьму оба, — задрав очки на лоб, Вера направилась к раздаче.

Анюта присела, выложив на стол немалые кулаки. Парней она разглядывала оценивающим взглядом, через желтые стекла «авиаторов». Так на толпу врагов посматривал Илья Муромец с мыслью «где ж мы вас хоронить будем?». Рыжая челка слегка закрывала один глаз, но такую диспозицию требовал образ.

— Говори, что хотел, — Федот оторвал, наконец, взгляд от уходящей Веры, — Наше слово крепкое: сделаем, раз обещали.

Короткие волосы девчонки, торчащие в разные стороны, своим порядком в хаосе ошеломили не только его, люди тоже оглядывались. А может быть, виной тому были ладные брючки?

— Как уже говорил, наша музыкальная группа начинает репетиции в Музпеде, — Антон не стал тянуть с брифингом. — Ваша задача: обеспечение порядка на подходах. И однозначно отсечь пьяных, местных хулиганов и шантрапу.

— Как это? — Кот, видимо, представил себя с казачьей шашкой в руках.

— Мирным образом, — прервал я его мечтания. — Вам выдадут красные повязки дружинников. Кроме того, будет пара человек из комсомольского патруля. Помогут. В крайнем случае, кликните милицию, автомобиль будет дежурить неподалеку.

— Круто у вас схвачено, — вступил в разговор Федот. — А что за музыка?

— Джаз.

— Класс! — у Федота изменился тон — с пренебрежительного на заинтересованный. — А разве это не под запретом? Нам в школе на факультативе говорили, что Максим Горький джаз отвергнул. Ну, как музыкальный стиль.

— Рожденный ползать — летать не может, — подтвердил соображения классика Кот.

Спорить по поводу афоризма мы не стали. Горький много чего негативного в свое время сказал. Самая известная цитата: «джаз — музыка для толстых». А в послевоенное время джазовых музыкантов безжалостно критиковали за пошлость и распространение буржуазных ценностей. Аккордеон запрещали как фашистский инструмент, а саксофон — как американский. Под запрет попала и шестиструнная гитара, якобы связанная с западной музыкой. В историю советского джаза этот период вошел как «эпоха разгибания саксофонов». Товарищ Сталин тоже однажды высказался, сравнив джазменов с сектой трясунов.

До середины семидесятых годов в Советском Союзе вообще не преподавали игру на саксофоне, обучали только игре на кларнете. Тех, кто любил саксофон и слушал джаз, приравнивали к диверсантам, подрывающим культуру. «От саксофона до ножа — один только шаг» — сказал как-то Генеральный секретарь КПСС товарищ Хрущев. В советских журналах утверждали, что джаз — это музыка духовного порабощения.

А народ тем временем слушал «музыку на костях», отвратительного качества пластинки из рентгеновских снимков. Еще более удивительна история репрессий джаза в нацистской Германии. Достоин полного цитирования приказ Министерства культуры Третьего Рейха:

Это, конечно, фейк, но в каждой шутке, кроме доли шутки, полно печальной правды. Непросто в этом мире джаз пробивал себе дорогу. Но это все я только подумал, а вслух сказал коротко:

— Джаз в нашей стране критиковали все, кому не лень — и Горький, и Сталин, и Хрущев. Но недавно все изменилось, когда с гастролями в Советский Союз приехал оркестр самого Дюка Эллингтона.

— Я помню, — важно кивнул Федот. — Две недели джаза в Ленинграде. Жаль, не в нашем городе.

— Теперь в нашем городе будет собственная джазовая группа, — я перешел к сути встречи. — Кроме охранной функции, на вас возлагается рекламная задача.

— Как это? — от удивления Федот отодвинул розетку.

— Вашу «центровую» компанию мы привлекаем в качестве промоутеров, — терпеливо пояснила Вера. — Проводится вируснаярекламная акция с неявной мотивацией.

— Чё?! — обалдел Федот. За непонятными словами терялся смысл предложения, и он этого не скрывал.

— Тактика непрямых действий, — добавила Анюта. — Короче говоря, мотивация связана с концепцией движения.

— Да?! — в поисках движения Федот завертел головой. Гуляющие по аллеям люди выглядели неубедительно.

— Речь пойдет о стимульных объектах и конъюнктуре в разных срезах, — отпив лимонада, Вера поддакнула Ане.

— Вот что, девчата, — решительно заявил Федот, — попусту лаяться мы не обучены. Пусть Антон говорит.

Все-таки зря девчонкам я дал почитать файлик о методах рекламы, который вел много лет — оценить эти знания здесь некому. Поэтому послушно снизил риторику до уровня аудитории:

— Проще говоря, охранять площадку вы будете только от дураков и пьяных. А всех остальных, поломавшись для виду, пустите.

— Опять ничего не понял, — вдохнул Кот. — Давай еще раз, специально для боксеров.

— Понимаете, у всех людей имеются знакомые. Девушки в первую очередь. Так?

— Так, — у мускулистого красавчика Кота и разряженного хлыща Федота не могло не быть знакомых девушек.

— Захотят они послушать джаз, если вам понравится?

— Ясен перец, — хмыкнул Кот, — я сам хочу.

— Вот. И если коммунизм есть электрификация всей страны, то социализм — это телефонизация. У знакомых девушек дома есть телефоны. Они позвонят другим знакомым. Девушки придут с парнями…

Я старался говорить коротко и ясно. Но видимо, недостаточно понятно.

— Так у вас через три дня зал будет битком забит! — воскликнул изумленный Федот.

— Отлично. Значит, мы на верном пути, цель будет достигнута.

— И зачем вам это надо? — теперь не понимал Кот.

— Таким образом быстро создается известность, — Антон показал ложечкой на толпу, фланирующую по аллее. — Народ хочет развлечений и зрелищ. А нам надо наверняка поступить в Музпед. Это главный секрет, и он останется между нами. Вы, в свою очередь, становитесь необычайно популярными у девушек — они умоляют вас разрешить и пропустить. Кроме того, сами на халяву слушаете классный джаз. А мы получаем студенческие билеты.

О втором и третьем слое в подоплеке этой акции я распространяться не стал. Сказанного достаточно.

— Теперь понятно? — нахмурилась Аня. — Для всех прочих легенда простая — охраняете порядок. Об остальном не болтать, ротик на замочек. И хватит на меня глазеть!

— А то что? — набычился Кот.

— По шее получишь, — пообещала Анюта. — Даже не надейся. Котик, что просто выцарапаю глазенки наглые. Вас Вера слегка погладила, а я еще и бубенцы в задницу засуну.

— Антон, тебе не кажется, что от девушек одни проблемы? — вкрадчиво произнес Кот.

Назревал конфликт, и с недоброй улыбкой Федот кивнул. Мне это ни к чему, поэтому придется тихо съезжать.

— Иногда так бывает. Но мне кажется, что от них только радость, — мягко возразил я. — Любовь к женщине дает творческий потенциал. Чтобы это понять, надо всего лишь уважать ее. А лучше — боготворить.

— Бога нет, — хмыкнул Федот.

— Конечно, — снова согласился я, чтобы возразить. — Любимая женщина и есть бог — она дарует избавление от одиночества. И наконец: лишь женщина способна принести минуты, за которые не жалко отдать и годы.

Анюта немедленно чмокнула Антона, Вера наградила другую щеку.

— Видишь, Антон, — заметил я тихонько. — Правду говорить легко, и это только часть ее. Любовь ничего не требует, она всегда дает. Причем всем.

* * *

Кроме Тамары Карапетян, у нас в оркестре появился новый участник — Женька Иволгина, подружка Вовы Спиридонова. Ей достались маракасы, бубен и треугольник. За это Вова подрядился трудиться рабочим сцены. Очень кстати, между прочим. Аппаратуры у нас десять мест накопилось, не мне же это добро таскать. Девочкам тоже негоже. И не старшине Максиму Максимычу, который организовал для перевозки милицейский автобус. Что бы мы без него делали?

— Бас-гитара в сочетании с ударной установкой создаёт ритм-секцию, — заявил Антон, представляя Женьку. — Но маракасы или бубен нам не помешают.

В сценическом образе «номер два» смазливая Женька выглядела неплохо, однако терялась на фоне моих концертанток. Даже Надежда Константиновна, в строгом черном платье, выглядела яркой девушкой, на уровне Тамары — максимум двадцать пять лет. А ведь еще не вечер, и до Тамары я когда-нибудь доберусь со своим черным одеялом.

На репетицию Федот нагнал целый взвод «дружинников». Как и задумывалась, охранники у главного входа Музпеда и у самих дверей Малого зала создавали не заслон, а ажиотаж. За порядком на улице наблюдали два крепких парня из комсомольского патруля, Семен расстарался. После «фейсконтроля» всех любопытных пропускали, предварительно помурыжив немного. Уже на следующий день зал был полон студентами, а на первом ряду разместились преподаватели. Пока что их было немного, но лиха беда начало. Созвонятся, обменяются мнениями и завтра, бросив дачи, подтянутся еще. Любопытство великая вещь, а взглянуть на заслуженную артистку Козловскую в роли джазмена мало кто откажется.

Ее же объявили художественным руководителем группы, и это решало все вопросы. А что? Надежда Козловская нашла свой стиль, подобрала исполнителей. Инструменты и оборудование приобрела с рук, отказавшись от сбережений на «Жигули». Такие средства были, все-таки заслуженная артистка с двадцатью годами трудового стажа. Не придерешься, отличная легенда.

Первые полчаса ушли на установку и подключение оборудования, какое-то время возились с усилителями. Одно дело, вполсилы звука репетировать на веранде, и совершенно другое — настроиться на акустику концертного зала. Надежде Константиновне даже пришлось посидеть в первом ряду, регулируя баланс сил.

Наталья Николаевна, мама Анюты, на сцене чувствовала себя хозяйкой. Расхаживая меж музыкантами и колонками-мониторами, она давала дельные советы, похожие на указания. Походя подвергла проверке электропиано Козловской, проскандировала «раз-раз» в ее микрофон. А затем быстренько приватизировала Анину электроскрипку, сразу вписавшись в ансамбль — как будто тут и была. Опыт педагога великая вещь, тем более что начали мы с классики.

Иоганна Себастьяна Баха эти стены слышали, конечно. Но «Токката и фуга ре-минор» в роковой обработке здесь еще не звучала. А потом наступил черед «Весны», «Зимы» и «Летней грозы» Вивальди. Ритм-секция слаженно держала ритм, а солировала в основном Вера. Два синтезатора давали простор для фантазии, но и гитаре Антона немало дел тоже нашлось.

Потом прогнали несколько уже отработанных номеров. Песню «Говори тихо, дорогая» из кинофильма «Крестный отец» попробовали в двух вариантах: сначала Анютино бархатное контральто на русском языке:

Затем, без перерыва, пошло Аленкино нежное сопрано на французском языке:

И если в первом прогоне увлажнились глаза у Натальи Николаевны, то во втором случае растрогалась Надежда Константиновна. Однако зрителей из зала более всего восхитила не мелодия, и не футуристическая виолончель, а сама виолончелистка. Алена, вышедшая к микрофону на передний план, выглядела просто сногсшибательно на шпильках и в коротком черном платье, которое дома еще и укоротила. Сидеть на сцене в таком нельзя, поэтому она даже наклоняться не пробовала.

Стоять, собственно, полагалось всем, следуя современной моде на вокально-инструментальные ансамбли. Однако мы сломали шаблон и здесь — на ногах осталась одна лишь бас-гитаристка Анюта. Сверкая улыбкой, она эффектно приплясывала. Ничего не поделаешь, мне и Вере сидеть рекомендовалось по медицинским показаниям. Барные стульчики со спинкой, притащенные из того мира, комбики «Роланд» и блестящие хромом микрофонные стойки у каждого исполнителя смотрелись стильно и необычно.

А потом дело дошло до того, ради чего все и затевалось — солирующий саксофон и волшебный вокал Надежды Козловской. Хиты Дюка Эллингтона, Луи Армстронга и Эллы Фитцджеральд катились легко, с редкими остановками на шлифовку отдельных шероховатостей. Два часа пролетели незаметно. Завершая репетицию, сияющая певица сообщила Антону резюме:

— Ты знаешь, неплохой саунд.

— В целом да, — согласился я, а Антон кивнул. — Но у нас еще куча работы.

На это Надежда Константиновна усмехнулась:

— Умные люди утверждают — если найдешь себе дело по душе, тогда не придётся трудиться ни одного дня в жизни. Мне кажется, я такое дело нашла. Спасибо тебе, Тоша.

К ней бочком подкралась Алена. Глядя в сторону, она прошептала:

— Мама, я не хочу в Москву, поступать на артистку. Можно я поступлю в Музпед? Буду по виолончели учиться, и гитару освою. Нам в группу еще одна гитара прямо сейчас просится…

Изумленный Антон замер, а у Надежды Константиновны пропал дар речи.

— Доченька, как же так? — после паузы ахнула певица. — Там папа колотится, с людьми договаривается. Мы же решили… Ты же решила актрисой стать!

— А я и здесь стану, возле тебя, — отбрила ее дочка. — Да, Тоша?

Влезать в семейные разборки я не стал, и Антону не позволил. Просто тихо удалился. Не знаю как джазовые композиции, но образ Алены запомнился зрителям точно.

К условленному часу явился милицейский старшина Максим Максимыч. Подпираемый двумя крепкими сержантами, мужчинами в возрасте и ладной форме, он ухмылялся в усы. Вчера мы с ним решили, что не будем таскать туда-сюда оборудование и инструменты, а оставим здесь, в кладовке Малого зала. Под надежной охраной милицейского поста, конечно. Как он договаривался со своим начальством, не знаю, но дополнительное питание охране я обещал, выделив под это дело мятую купюру в пятьдесят рублей.

— Ты что, Михалыч, — удивился старшина, отведя Антона в сторону. — Тут условия лучше санаторных — туалет, вода и скамеек полно. А это ползарплаты! Знешь, сколько чебуреков можно купить? Вагон и маленькую тележку! Не жирно ли будет?

— Нормально, — вздохнул я. — Платить за работу ты запретил, значит, будем кормить. И еще дам, когда кончатся. Велико ли, мало ли дело, его надо делать хорошо и с удовольствием. А мне, брат, хочется спокойно спать.

Насчет «спокойно спать» я немного лукавил. Идея Анюты касательно целебного воздуха Гагры запала мне в душу. А почему нет? Поэтому в полночь мы приземлились на известный загородный пляж. Необычайно яркие звезды отражались в морской ряби, создавая иллюзию новогодней гирлянды на иссиня-черном небе. Мягко шелестел прибой, играя крохотными волнами. Ласковый ветерок, пропитанный эвкалиптом, щекотал ноздри подсоленным йодом. Анюта восторженно охнула, моментально разоблачилась и, не озаботившись купальником, нырнула с брызгами и визгом. Я не возражал, стесняться на совершенно пустом пляже было некого.

Сам поступил иначе: разулся и закатал штанины, чтобы прогуляться по кромке берега с лечебной целью. В моем возрасте уже пора задуматься о профилактике ишемической болезни сердца. Походную фляжку коньяка я держал в руке — коктейль из субтропического воздуха и капельки нектара показался мне уместным.

По лунной дорожке Аня вышла из воды, пристроилась сбоку:

— Антон Михалыч, я чую запах коньяка. При вашей болезни разве можно?

— Можно, солнышко, — на всякий случай я переложил фляжку в другую руку. — Только осторожно.

— Нет, Антон Михалыч, так дело не делается, — она протянула мне кружок домашней колбасы. — Без закуски пить негоже.

Пришлось закусывать, но я не пожалел:

— Боже, какая красота, — откусил еще раз. Божественно! В коктейле из морского воздуха и армянского нектара явно не хватало именно этой колбасы. — Дед из деревни опять приезжал?

— Бабушка навестила, теперь холодильник полный. Скажите, Антон Михалыч… То, что Гагра в вашем мире теперь заграница, ладно. Переживем. А почему Киев стал отдельным? Это же мать городов русских. Папа родом из Киева, и родственников там полно…

— У меня тоже, — вздохнул я.

— И что, поехать нельзя?

— Поехать можно, — хмыкнул я, — только можно не вернуться.

Неожиданно она зашла с другого краю проблемы:

— Как по вашему мнению, Ленин был великий руководитель партии и народа?

— Конечно, — несколько обескуражено подтвердил я. — И мыслитель великий, такое собрание сочинений мало кто написал.

— А Сталин?

— Несомненно. Великий Император.

— А почему они не оставили после себя таких же великих последователей? — ей казалось, что это логичный вопрос.

Пришлось Аню огорошить:

— Любая революция пожирает своих детей.

— Как это? — из моих рук Анюта откусила добрую часть кружка колбасы.

— Ну вот смотри, большевики взяли власть. И сразу начали уничтожать целые сословия — дворян, священников, казаков. Они их посчитали врагами народа. И одновременно избавились от союзников.

— Почикали меньшевиков?

— Не только. Первыми под раздачу попали кадеты. Их сразу объявили «партией врагов народа». Потом революционеры избавились от октябристов и эсеров. Следом разгромили анархистов во главе с батькой Махно. А потом Сталин начал избавляться от ленинской гвардии.

— Зачем? — Анюта даже остановилась.

Загорелые ноги, покрытые капельками воды, в лунном свете светились матовым изваянием. Я с трудом отвел глаза.

— Борьба за власть — это война пауков в банке, до полного уничтожения оппонента. И не забывай о деньгах.

— О каких деньгах?

— О реквизиции ценностей у богатых. Любая революция — это еще и передел сокровищ. В советских газетах много писали о расстрелах чекистов, проводивших реквизиции. За время революции к рукам ленинцев много чего прилипло… Сталин не только избавился от ленинской гвардии, он ее еще и ограбил. Как говорится, «грабь награбленное». Верных ленинцев объявили заговорщиками, «врагами народа», но в подвалах ЧК из них выколачивали не только фамилии подельников, но и номера заграничных счетов.

— Да ну? — охнула девчонка.

— А на какие деньги Сталин индустриализацию провел, как думаешь? Не было в разрушенной стране столько золота.

— Ни фига себе…

— А потом верные ленинцы отравили Сталина, — добил я ее. — И расстреляли Берию.

— Зачем?!

— Революцию замышляют романтики, осуществляют фанатики, а плодами пользуются мерзавцы. Это не я сказал, это Отто фон Бисмарк, рейхсканцлер Германии. Но я с ним согласен… К власти они подвели Хрущева, который положил начало концу СССР. Никиту Сергеича в конце концов сняли, конечно, но впервые в советской истории без убийства. И чем он мог гордиться, так это тем, что культа личности Хрущева не было. Почему? Потому что личности не было.