«Короче, я притащил маг! Пара кассет есть с интересной музыкой. Кто-то уже слышал группу "Примус»? — Арзамас сиял как не знаю кто. Из хозяйственной сумки выглядывала пластмассовая ручка для переноски, а внутри виднелось что-то угловатое.
Это что-то было очень бережно вытащено Валеркой и поставлено на горизонтальную поверхность крышки пианино. Да уж, понятное дело — такой аппарат требует нежнейшего обращения. Да что нежнейшего — язык не поворачивался назвать его переносным магнитофоном. Не то что нести, рядом с ним чихнуть было страшно. Не знаю, для чего он притащил этот хлам, разве что репетицию сорвать? Ну да ладно, над нами не нависает никакой дедлайн кроме выступления на Новогоднем вечере в школе. А тут такое дело, что можно и облажаться — никто от нашей самодеятельности ничего не ждет. Вот ведь… даже слово тут под нашу движуху есть постыдное — самодеятельность. Как «самозанятость», только в творчестве. То есть, никто в тебя гнилыми помидорами кидать не будет, ты ж не за деньги зрителя дичь творишь, а на добровольной основе. Он, в смысле зритель, сам приперся рискнуть своими ушами, с тебя какой спрос?"
— Оно работает? — И эдак ткнула девичьим пальчиком в сторону пластмассового хлама.
— Как зверь!
— Поняла: то как зверь оно завоет, то заплачет как дитя. Мы описание твоего магнитофона у Пушкина проходили, — Ирка не смогла не нанести добивающий удар. Моральный. Еще один физический удар это полуразвалившееся нечто могло и не перенести.
Где-то синела изолента, что-то явно блестело каплями просочившейся эпоксидки. Если только это были не слёзы зомби, мечтающего об окончательном упокоении. Я допускаю и этот вариант. Валерка немного поколдовал со своим трупом, вернее с трупом магнитофона, подключил его к розетке, потом что-то нажал. Ну так не честно! Даже дохлая лягушка дернется, если её начать стрекать электричеством. Вот и этот лязгнул своим нутром, а потом… запел. Честное слово, он начал воспроизводить музыку! Это было весьма неожиданно, тем более, что музыка была электронная. А потом еще и слова пошли, до не просто слова, а на русском языке.
Весьма и весьма бодрая зажигательная мелодия, в которой привычный ритм в стиле «диско» оживлялся закосами под что-то космическое. Да еще и голос периодически искажался приблудой, чтоб получился закос под «голос робота». Тексты оказались веселыми, даже хулиганскими где-то, жалко только, что песенок оказалось всего две. Не вообще на кассете, а этой конкретной группы.
— Что, и всё?
— Чуга, а тебе этого мало?
— Мало, конечно! Нормально же шпарят парни. Что за группа?
— «Примус» какой-то. Думал, вся кассета с их песнями, но у ребят больше ничего нет. И никто не знает, откуда они.
— А дальше что на кассете?
— Да там фигня дальше. Какой-то «Гарин и гиперболоиды».
Что? «Гарин и гиперболоиды»? Даже я знаю, что так называлась личинка группы «Кино». Хотя, о чем это я? Не даже я, а только я и знаю. А в это время уже началась баталия по поводу песни.
— Миш, скажи им!
— Что сказать?
— Что вот это «Пейте пепси-колу! Пейте кока-колу!» нам петь не разрешат. Заискивание перед Западом.
— Так там дальше нормально: «Не сидите дома, посещайте школу! Пейте кока-колу! Пейте лимонад!» Корчага, ты как, за меня?
— Я за здравый смысл. Вы слышали, там одна электроника же. Вот ты вытянешь на синтезаторе все партии? Давай лучше «Алюминиевые огурцы» послушаем.
— Чего?
— Ну у тебя там что дальше идет? Ты же говорил, вся сторона кассеты добита «Гариным и гиперболидами».
— А ты знаешь эту группу?
— Слышал.
— Слышал её или про неё?
— И то, и другое. Из Питера пацаны, чуть постарше нас. Наверняка у тебя про огурцы тут песня есть. Весёлая. Если твой мафон не сдохнет в процессе проигрывания.
— За мой аппарат не боись: всё, что могло там сломаться, уже давно сломалось. Осталось только монументальное и бессмертное. И он это, он теперь не проигрывает, он всё время выигрывает!
— Ага! Советские часы «Полёт» самые быстрые часы в мире! — Крикнул из зала Слон.
— Тебя, Сериков, не спрашивали!
— Хорош бузить уже! Антоха, ты можешь это подключить к усилку?
— А смысл?
— Хочется прикинуть, как может звучать то, что мы попробуем украсть. Если решим украсть что-то из творчества молодых авторов.
Точка в споре была жирная, такая жирная, что в чернилах чуть не утонул весь наш коллектив. А кто поставил точку? Виктор Цой незримо пришёл в наш актовый зал, просипел свою «Восьмиклассницу» и всем стало ясно — украдем! И «Алюминиевые огурцы» тоже!
— Блин, там же три аккорда всего! Элементарно, Ватсон. И голоса у пацанов нет. Воруй-не-хочу! Все пишем аккорды, песни берем. — Распоряжался гордый владелец немёртвого магнитофона и добытчик кассеты с первыми записями местами культовых групп.
А чего их писать-то? Я эти огурцы в руках восьмиклассницы играл чуть больше, чем сто раз. и тексты наизусть знаю. Так что просто оторвал задницу от кресла в первом ряду, вылез на сцену, преодолев заветные три ступени мастерства и взял в руки гитару. Потом кивнул Антону, встал к микрофону и… Ну да, просто исполнил эти несложные песни, многажды спетые и под гитару, и в караоке. Это же Цой, а не Градский с Магомаевым. Наступившая в зале тишина была ответом мне.
— Это что, один раз послушал и готово?
— Да ну, я эти записи уже слышал.
— Ага, в деревне! — Мстительно прошипела Ирка. Как что непонятно, у тебя сразу деревня всплывает. — Какая там насыщенная жизнь у тебя была, Корчагин. Иной за десять лет столько не успевает, сколько ты успел всего увидеть и попробовать в своей деревне.
— Точняк! Я читал про одну такую деревню. Не, там городок был описан. Но суть роли не играет, — не справился с управлением собственными мыслями Корней. — Название у того города забавное: Великий Гусляр.
— О! Ты тоже читал? — Антоха предатель сейчас до кучи пройдется по мне?
— Что читал? — недоумевает Чуга.
— Кир Булычёв написал цикл рассказов про город Великий Гусляр. Там всегда что-то происходит. То пришельцы прилетят, то экстрасенсорные возможности у людей просыпаются. Кто-то по воздуху ходит, кто-то мысли читает.
— Великий Гусляр? Это в какой области такой? В нашей? Миха, ты там на каникулах был?
Вот и пойми, Чуга тупит или троллит. Сложный человек, и понять его непросто. Недавно выдал на установке такое, что мы чуть со сцены не попадали. Начали колоть, в каком пионерлагере его так выдрессировали. Оказалось, у него двоюродный брательник стучит в городском ансамбле из Дома Культуры. И наш Чуга туда периодически бегает перенимать азы мастерства. А мы все недоумевали, что за самородок под боком вылупился.
Короче говоря, все планы были похерены, ансамбль набросился на «Восьмиклассницу». Кто бы сомневался. Стопудово, если на сцене нам дадут такое исполнять, все пацаны и девки будут под большим воодушевлением".
Хотя… есть один вариант, авантюра и хулиганство, но…
— Народ, без передачи другим.
— Обижаешь, Миха!
— А кто нам помешает исполнить на балу вообще всё, что мы можем и хотим сыграть?
— Это как?
— Да, репертуар педсовет утверждает же. Не разрешат.
— Вот мы и будем играть то, что разрешат. А периодически будем вставлять другое. Не потащат же нас со сцены за одежду.
— Зинка может.
— Да и фиг с ним! Я согласна с Мишкой!
— Да ты с ним во всём согласна.
— Это что сейчас был за намёк, Арзамас?
— Без намёков. Вы ж с ним ходите, все знают.
— И что? — Долгополова прямо опешила, не улавливая логики.
— То, что ты во всём за него.
— Фигушки! Только тогда, когда он ерунду не порет. А вы что, зас…
— Гм-хм-мм. — У меня микрофон под рукой оказался, поэтому я старательно прокашлялся в него, заглушая Иркин полёт экспрессивной мысли. Всё-таки, девушка должна быть мягше, и в словах тоже. — Кто трусишка-зайка-серенький, тот в этом не участвует. Ведь нам еще экзамены за восьмой класс сдавать. Так что мы все или единогласно за моё предложение, или против. Только так.
«А я и не сомневался, что половина споров и дискуссий в коллективе, не только в нашем, происходят из чистой и незамутненной любви к спорам. Все были не просто согласны, а очень даже за предложенную авантюру. Но поспорить хотелось пацанам, чтоб ощутить вес своего слова, важность принятого именно ими решения. Чтоб не как на комсомольском собрании, где скопом и без раздумий: "Единогласно!" так что да, надо учитывать в своём общении с личным составом это стремление к свободе и желание побузить ради самого процесса.
— Валер, давай, ты больше не будешь приносить это убожество сюда.
— Это с чего такие заявочки⁈ Сам же сейчас видел, как нам мой маг помог! Корчага, не много на себя берешь?
— Я как бы намекаю тебе, Арзамас, что для сохранности этого чуда лучше его не приносить, не уносить, не дергать лишний раз… А поставить тут на постоянку. Кассеты же можно в кармане таскать. Вот и пусть твой магнитофон лежит рядом с усилителем. Кстати, он записывать может, или только выигрывает музон?
— Блин, так бы и говорил. Нормально пишет! Там знаешь какая головка пишущая! От первого класса!
— Не знаю, какая там головка и от чего. Но на нём можно писать минусовку и включать во время нашей игры.
— Минусовку? Это как?
— Фон какой-нибудь. Иногда полезно. Да хоть твою же партию в другой тональности и другом регистре. И будет у нас полифонический синтез.
— Хм! А ведь точняк! Может проканать, я подумаю. Только тогда нужно ритм держать, чтобы мы не убежали от записи.»
— Ну это уже к нам вопрос — насколько мы умеем играть.
— Скорее, к Чуге. Ритм он задаёт.
— А чего сразу Чуга! Я что, гоню вас и темп когда заваливал?
— Да нет, нормально всё у тебя! Ты вообще сердце нашей музыки.
— А то!