Вторая война шиноби: Страна Рек

Глава 15 Цунаде

— Я тебе говорил уже много раз, — прозвучал голос Орочимару за спиной, на удивление еще более холодный и отстраненный, чем обычно. — Мы на войне, а войне многие умирают. Соберись и прекрати свое безумство…

— Отстань от нее, — бросил Джирайя.

— Она своим упрямством, делает только хуже себе, — ответил Орочимару. — Она уже давно лечит мертвое тело.

— Я сказал: — уже тверже произнес Джирайя, — отстань от неё.

Цунаде сидела на стуле, а напарники стояли сзади. Они втроем находились в большом шатре ирьенинов, где, кажется, совсем недавно она разговаривала с Бивако, и ждали разговора с Учителем. Он совсем недавно прибыл к пику Джан и должен был решить все важные вопросы после сражения.

Цунаде ерзала на стуле и смотрела на свои руки. Впервые она оставила Дана так надолго, тем более без присмотра Джирайя, который действительно ей очень помогал. Носил еду, внимательно следил за сменными ирьенинами и постоянно подбадривал. Но даже так ей не становилось легче, Дан все больше слабел, и сейчас ей хотелось поскорее вернуться к нему в палатку.

— Ну, здравствуйте, мои ученики, — наконец прозвучал голос Учителя. — Давненько я вас не видел…

Цунаде подняла голову. Перед ними стоял Хирузен Сарутоби, только не в белой мантии, как они привыкли его всегда видеть в своем кабинете, а в чёрных лёгких кожаных доспехах. Он был среднего роста и самого обычного телосложения — трудно представить, что этот человек — самый сильный шиноби Конохи, а может, и всего мира.

Ему было всего лишь тридцать шесть лет, но его густые короткие каштановые волосы уже тронула седина. На заостренном лице заметно выделялся крупный и прямой нос. В слегка раскосых черных глазах, как всегда, играл задорный огонек ребенка, и светилась мудрость тысячелетнего старца. Цунаде всегда поражало такое сочетание, и она никогда не могла понять, о чем Учитель думал или же о чем сожалел. Он ей всегда казался непоколебимой опорой и тем, кто спасет их из любой ситуации.

— Цунаде, — обратился он к ней. — Это правда, что на нашего самого ценного пленника напали и отравили?

Она кивнула. Хирузен тяжело вздохнул, достал из кармана длинную трубку и набил в нее табак. Громко щелкнул пальцами, появилась яркая искра, и совсем скоро из трубки повалил белый густой дым.

— Догадываюсь, что ты там делала, — вздохнул он, — но с этим мы разберемся позже. Лучше поделитесь со мной своими догадками, кто это мог сделать? — на этот раз он перевел взгляд на Джирайю, но тот ему ничего не ответил. Цунаде знала, что наверняка он покачал головой. Хирузен выдул большое облако дыма, и Орочимару сразу же закашлял. — А что по твоим наблюдениям, Орочимару?

— По моим наблюдениям, я знаю совсем немного. Думаю, вам наверняка уже известно намного больше, — осторожно ответил Орочимару. — Единственное, на что я прошу обратить внимание — это на необдуманные поступки, некоторых из ваших учеников.

— Да, не лезь ты ни в свое дело, — пробурчал Джирайя.

— Учитель, — продолжил Орочимару, — они опять вдвоем удумали…

— Ну-ну. — Хирузен поднял трубку, и Орочимару тут же осекся, даже бубнеж Джирайи резко прекратился. — Цунаде, мне рассказали про вашего капитана. И как ты отважно борешься за его жизнь. Это весьма достойный поступок, я бы сказал поступок настоящего ирьенина. Но даже им надо уметь вовремя остановиться.

Щеки от злости тут же вспыхнули — у Цунаде уже не осталось никаких сил выслушивать одно и то же. Она думала уже возразить, но Хирузен вдруг продолжил:

— Эти слова я скажу любому ирьенину, даже своей жене, — он опустился трубку и пронзительно посмотрел на нее, — но не тебе. Ты же Цунаде не любой ирьенин, не так ли?

— О чем вы говорите? — растерялась она.

Хирузен вместо ответа огляделся и трубкой показал на свободный стул в конце шатра. Джирайя тут же подсуетился и поставил его перед ним.

— Бивако не рассказывала тебе, какими потрясающими техниками ирьёниндзюцу обладал твой дед? — спросил Хирузен, присаживаясь напротив нее.

— Нет, — ответила она.

— Наверное, подумала, что тебе рано это знать, но раз такая ситуация. — Он сделал еще одну затяжку, выпустил дым и продолжил: — Ты бы могла попробовать. Клеточный контроль, кажется, эта техника так называлась…

— Простите, Учитель, но не думаю, что у меня что-то получится, — перебила Цунаде, — Быть может, она бы вышла у Наваки, это же ему передалось столько способностей нашего клана. А у меня есть только одна — крушить.

— Разве одна? — удивился Хирузен. — Разве не ты уже несколько суток почти без перерыва используешь ирьёниндзюцу?

— Это совсем другое, — замотала она головой.

— Нет, не другое. Даже моя дорогая жена Бивако не способна на такое, — он ненадолго замолчал, а затем резко спросил: — Где твой кулон?

Цунаде еще больше растерялась, и только когда Джирайя что-то пробурчал про карман жилета, наконец поняла, что хотел от нее Учитель. Она достала из кармана жилета фамильное ожерелье, и Хирузен, зажав трубку в губах, забрал его, положил на свои ладони и принялся задумчиво разглядывать изумрудный камень.

— Почему ты его не носишь? — спросил он.

— Я… — запнулась Цунаде. — Его же носил Наваки, я не могу…

— Тогда почему ты до сих пор лечишь капитана?

Цунаде вздохнула, опустила взгляд и задумалась. Она хотела всего лишь одного, чтобы Дан поскорее очнулся.

— Надень, — произнес Хирузен, она подняла взгляд и увидела, что он тянул к ней ожерелье. Цунаде наклонила голову, и изумрудный камень тяжелым грузом повис на ее шее.

— Что я должна сделать? — спросила она.

— Закрой глаза, — ответил он, пододвинулся поближе, взял ее за ладони и тихо продолжил: — и представь, что ты обычно видишь, когда используешь лечебную чакру. А затем попробуй идти дальше…

Цунаде прикрыла глаза, руки Хирузена приятно грели, и она с уже привычной легкостью зажгла зеленую чакру. Ей никогда не приходилось задумываться, как происходило само лечение, знала только одно — чакра помогает сращивать ткани. Их она сейчас и почувствовала, но дальше… Дальше она ничего не видела, кроме пустоты.

— Не получается, — вздохнула она и открыла глаза.

— Хочешь, я себе что-нибудь порежу? — раздался голос Джирайи из-за спины. — Может быть, тебе так легче будет? — уже более неловко добавил он.

— Цунаде, продолжай, — произнес Хирузен, бросив грозный взгляд на Джирайю.

Она вновь прикрыла глаза, но сколько бы ни пыталась увидеть что-то за пустотой — ничего не выходило. Представляла Дана и его бледное лицо. Думала, как сейчас ему нужна эта техника. Зажигала чакру вновь и вновь, но ничего не видела. От безысходности она уже хотела заплакать, но глаза не открывала…

— Думаю, пора прекращать, — наконец произнес Хирузен. — Мне очень жаль, Цунаде, но пришло время прекращать мучения вашего капитана.

Она не знала, что ответить, только почувствовала, как в груди все сдавило. Посмотрела на Джирайю, тот стоял мрачный и отводил от неё взгляд. Посмотрела на холодное лицо Орочимару и нахмуренного Учителя. Глубоко вздохнула, как учил её Дан, с усилием встала, вышла из шатра на ватных ногах и вернулась к нему в палатку. Сменила ирьенина, села на табуретку перед его постелью и зажгла зеленую чакру… Все были правы: она лечила уже мёртвое тело, и надо было это прекращать. Но она никак не могла отдернуть руку. Хотела, но не могла. Она погрузилась в тяжёлые мысли и потерялась во времени, как вдруг в палатку зашёл Учитель.

— Цунаде, ты как? — спросил он, в ответ она замотала головой, сдерживая слезы. Хирузен аккуратно придвинул к кровати еще одну табуретку, сел, коротко посмотрел Дана, а затем перевел взгляд на Цунаде. — Мне мальчики рассказали, что капитан для тебя стал очень дорогим человеком. Мне жаль, что ты оказалась в такой тяжелой ситуации.

В палатке стало тихо. Цунаде смотрела на свою ладонь, и только сейчас заметила, насколько она научилась хорошо контролировать чакру. Поток шел ровно и беспрерывно. Более того, она могла зажигать чакру только в одной руке, как делала это Бивако.

— Учитель, скажите, пожалуйста, почему вы именно Дана назначали в наш отряд капитаном?

— У меня, к сожалению, нет для тебя красивого ответа. Просто подумал, что молодой шиноби, сможет найти к вам подход. И, кажется, я не ошибся. Смотри: Джирайя победил в сражении, ты стала ирьенином, и даже Орочимару почти не жалуется. — Хирузен улыбнулся. — Так что ваш капитан сделал то, чего я не мог сделать долгие годы. Он заслужил всех почестей, и я бы очень хотел сам поговорить с его семьёй. Она же у него есть?

— Да, есть, — кивнула Цунаде, посмотрев на Дана, и с нежностью улыбнулась. — Он мне иногда про них рассказывал: мама и сестра, они живут в Конохе. Только я бы хотела сама им рассказать, что случилось. Вы можете не отправлять им пока никаких известий?

— Конечно, — согласился Хирузен.

— Но как же им больно будет это услышать. — Цунаде опустила голову и заплакала. Хирузен заботливо приобнял ее. Так она и лежала у него на груди, одной рукой продолжая вливать чакру в Дана. — Вы и вправду думаете, что я должна его отпустить?

— Да, — вздохнул он.

— Мне так жаль… Это же я во всем виновата, Учитель, — она горько заплакала, — и мне так жаль, что у меня ничего не получилось.

— Цунаде, это была всего лишь крошечная надежда. Никто бы не справился.

— Но я же не все, — она с досадой посмотрела на Хирузена, — я же Сенджу. И после смерти Наваки, последний…

— Ты сделала все, что могла, — ответил он, погладив ее по плечу. — К тому же, спасти тебя — это был его выбор. Уважай это решение, он очень смелый молодой человек.

Цунаде отвела от него взгляд и посмотрела на Дана.

— Когда я его отпущу, — с невыносим трудом произнесла она, — могу ли я вас кое о чем попросить?

— Все, что хочешь, — мягко ответил он.

— Я смогу сразу уехать домой? — Она ненадолго замолчала, а затем продолжила: — И я больше не смогу быть ирьенином.

— Понимаю.

— И Учитель… Я больше не хочу быть шиноби.

— Ты уверена? — тяжело вздохнул он.

— Да.

— Если тебе так будет лучше, хорошо, я возражать не стану. — Он медленно встал, отошел к выходу и напоследок произнес: — Я попрошу, чтобы тебе никто не мешал. Я тобой очень горжусь и знаю, что ты справишься.

Цунаде молча проводила Учителя взглядом, прилегла на железную койку и осторожно обняла Дана. Нежно погладила его по щеке и с горестью подумала, что он никогда не узнает, как сильно она его полюбила. Большое всего ей хотелось вернуться на Маяк, где он такой высокий и сильный, а она такая маленькая и слабая. Но то время навсегда ушло, сейчас ей надо было собраться с силами. Цунаде закрыла глаза и представила, что Дан просто спит, и ему снятся очень красивые сны.

— Прости, — тихо произнесла она и остановила поток чакры, затаив дыхание.

Сперва послышался глухой хрип. Она закусила губы, но продолжала неподвижно лежать. Дана тронула судорога. Ноги застучали по металлической кровати, плед съехал на пол, но она только сильнее прижала его к постели. Тело выгнуло в предсмертной судороге, и она с силой постаралась уложить его обратно. Он издал последний хрип и успокоился… Цунаде больше не слышала его сердце. Ей стало так его жалко, этого такого молодого, такого замечательного, ни в чем не виноватого капитана. Она сильнее зажмурилась и готова была уже закричать, зарычать, забиться в освобождающей истерике. Разнести здесь все к чертям! Сровнять с землей и полевой госпиталь, и пик Джан, и все холмы Священной долины. Чтобы само небо рухнуло от ее кулаков и больше никто не увидел дневного света… Но вдруг ожерелье на груди потяжелело, а затем и вовсе стало нагреваться. Сердце резко пронзило, и где-то глубоко в душе блеснул образ изумрудного камня, за ним появилось лицо брата, затем деда. И один за другим в памяти стали возникать суровые мужские лица.

— Не все, — прошептала Цунаде, — но я же не все… — чуть громче повторила она. — Я же Сенджу, — распахнула глаза. — Я же, черт возьми, Сенджу! — Она оторвала голову от груди Дана, вскочила на ноги и поднесла руки к его груди. — Последний на этой проклятой земле!

И все, что в ней когда-то было. Все, что когда-то зарождалось внутри и гибло. Всю свою жизнь и все жизни предыдущих поколений. От первых шиноби клана до родного деда и брата. Весь свой яростный пожар и неудержимую страсть, всю свою любовь и нежность, всю свою боль она вложила в ладони. И в этот короткий миг они вдруг ярко засветились белым светом. Цунаде посмотрела на Дана, его глаза уже закрылись пеленой смерти, но она не думала его отпускать.

— Дыши… — прошептала она сквозь слезы. — Дыши, — не унималась она. — Дыши! — закричала она, сильнее надавила на его грудь, и поток чакры ворвался в его сердце.

Ее руки задрожали, но не от страха, не от сомнений, а от прямого и твердого света, от которого даже ветер подул. Теплый. Легкий. Как бриз. Она закрыла глаза, и в темноте пошла за этой новой силой: кожа, органы, сосуды, ткань, кровь, тельца крови, частицы…

И тут как взрыв. Она все видит. Буквально все. Само естество человека. Сама его суть — клетки. Но мир Дана уже успел стать серым. Его клетки медленно двигались, останавливались и умирали. Цунаде приложила еще больше усилий и стала думать только о яде. И в этой бездне, неподвластной никому из ныне живущих, она заметила черные прожорливые капли.

— Я нашла яд! Дан, я нашла его, — рассмеялась Цунаде через слезы. — Дан, неужели у меня получилось? — Она попыталась набрать воздуха в легкие, но нос так сильно заложило, что пришлось дышать через рот. Лицо было мокрым от слез. Все плыло в этой угрюмой палатке, а когда она закрывала глаза, то видела все так отчетливо, так точно и ясно, что дух захватывало!