Всемирный следопыт, 1929 № 12

I. Озеро диких лебедей.

В южной Швеции, среди множества больших и малых озер есть одно озеро, где с ранней весны и до поздней осени диких лебедей бывает больше, чем в каком-либо другом месте земного шара. Почему лебедям полюбилось именно озеро Тоокерн, окрестные жители не знают. Но так водится с незапамятных времен. Прилетают лебеди вместе с первыми весенними бурями, ломающими лед на озере, а покидают они Тоокерн только тогда, когда с Ледовитого моря тянут на юг последние дикие гуси и в тихие осенние вечера над далекими горами полыхает северное сияние. Они радостно поют, завидев весной из облаков свое излюбленное озеро, и тоскливой жалобой звучит их крик, когда наступающая зима гонит их прочь. Много преследований видели они здесь от людей, которые грабят их гнезда, убивают птенцов, и все-таки каждый год лебеди возвращаются.

Озеро Тоокерн тянется на семь километров с востока на запад и на добрых три километра с юга на север. Но в летнюю пору оно так мелко, что его едва ли можно назвать озером. Целые поля водяных растений появляются на поверхности, всюду виднеются островки и мели, колышутся камыши, и в любом месте лебедю достаточно вытянуть шею, чтобы сорвать со дна побег или корень, а дикой утке достаточно чуть-чуть нырнуть, чтобы разыскать себе поживу в тучном иле на дне.

Впрочем озеро Тоокерн не всегда было таким мелким. Не далее как лет сто назад в самый разгар лета по нему свободно можно было плавать на лодках, а лебеди только у самого берега могли доставать клювом дно. Им приходилось гнездиться около берега, где они постоянно подвергались опасности, и в те дни едва ли на озере водилось столько лебедей и других птиц, как теперь.

Однажды окрестным жителям пришла мысль осушить озеро, чтобы превратить его в тучные нивы: они знали, что на дне озера находится такая плодородная почва, какой нет во всей округе. Жители соседних селений собрали вскладчину деньги, и сотни рабочих дружно принялись за дело. Но шли недели, месяцы, лето уже подходило к концу, собранные деньги тоже, а дело подвигалось медленно. Тем не менее крестьяне надеялись, что к концу осени озеро навсегда исчезнет и весной можно будет начать сев на новых полях. Однако надежды их не осуществились. Зима в том году наступила необычайно рано. Она явилась с бурями и наводнениями и начисто смела все дренажные работы. И когда наступила весна, крестьяне увидели, что затраченные деньги пропали даром. Несколько жалких полосок земли они себе отвоевали, но озеро осталось, только сделалось гораздо мельче прежнего, так что после спада весенней воды нельзя было больше плавать на лодках. Зато для водяных птиц наступило раздолье.

II. Лебедь-кликун и лебедь-шипун.

В светлую весеннюю ночь являются лебеди на Тоокерн — как раз к тому моменту, когда озеро освобождается ото льда. Многие из них перед этим собираются стаями на озере Веттерн и оттуда посылают разведчиков, чтобы узнать, вскрылось ли их озеро. Другие прилетают прямо с юга.

Тоокерн встречает их не очень гостеприимно. Это капризное озеро. Оно быстро вскрывается под ударами весенних бурь, но так же быстро снова подергивается льдом при заморозках. То вдруг вода выходит из берегов и отнимает у лебедей полоску земли, на которой они расположились, то снова появляется лед и отнимает у них открытую воду. А без открытой воды лебедь не может жить. Правда, середина озера свободна ото льда, но в весеннее половодье там слишком глубоко для лебедей и невозможно достать пищу. Поэтому ранней весной лебедь должен держаться ближе к берегу.

В иные весенние вечера, когда в безветренном воздухе чувствуется приближение мороза, на лебедей нападает страх. Они начинают тревожно перелетать от полыньи к полынье, словно желая удостовериться, что есть еще открытая вода. Металлически звенят их крылья, и крик их, громкий и пронзительный, разносится далеко кругом. Люди слышат его в окрестных селениях и говорят, что лебеди поют на Тоокерне.

В эти дни на озере можно видеть почти исключительно лебедя-кликуна, или певчего лебедя, как его окрестили в Швеции. Целые стаи певчих лебедей плавают среди льда по водам еще глубокого Тоокерна, и лишь изредка среди них появляется лебедь-шипун, в большинстве случаев старый самец.

Лебедь-шипун сильнее певчих лебедей. Гневно приподняв щитом над спиной крылья, он с шумом опускается среди их стаи, и случается, что он выгоняет их всех ка лед, чтобы иметь полынью в своем распоряжении. Лебедя-шипуна не трудно отличить от певчего лебедя. Вблизи отличительным его признаком служит клюв: у певчего лебедя он совсем гладкий, а у лебедя-шипуна имеет у основания бугорок, при чем у молодых лебедей этот бугорок весь черный, а у лебедей постарше приобретает сверху красный оттенок, тем более яркий, чем старше лебедь. Издали всякий без труда различит оба вида лебедей по их повадкам. На воде певчий лебедь обыкновенно держит шею вытянутой прямо вверх без всякого изгиба, а голову наклоняет под острым углом к шее.

Лебедь-шипун этого никогда не делает. Осанка его гораздо более смелая и горделивая. Он словно сознает сбою красоту. Шея почти всегда изящно изогнута в виде буквы S крылья приподняты над спиной, они служат ему парусом, когда он плавает, и щитом, когда он нападает. В минуты боя он их выгибает большой дугой и далеко откидывает назад шею, придавая голове такое положение, чтобы можно было в любой момент ударить клювом, и с такой стремительностью рассекает воду, что брызги и пена взлетают чуть не выше его головы.

Лебедь-шипун и одной секунды не может пробыть среди певчих лебедей, чтобы не быть узнанным. Ему не по себе среди них, как и певчему лебедю вероятно не по себе среди стаи лебедей-шипунов. Они стараются избегать друг друга. На Тоокерне им это легко удается, потому что ранней весной, когда на озере не много доступных мест, туда слетается множество певчих лебедей, но зато очень мало лебедей-шипунов. А позднее, когда и лебеди-шипуны тысячами слетаются на озеро, там хватает места для всех, тем более, что певчие лебеди к концу мая покидают Тоокерн.

Как только Тоокерн окончательно освободится ото льда, лебеди-шипуны выбирают себе в камышах места для гнездования. Певчие же лебеди никогда не гнездятся на Тоокерне и вообще в южной Швеции. Дождавшись теплых дней, они тянут в Лапландию и там, среди болотистых озер устраивают себе гнезда в таких местах, куда человеку не так-то легко добраться. На Тоокерне певчий лебедь — только временный гость. Он проводит там раннюю весну, а затем снова прилетает осенью, уже с птенцами, чтобы насладиться его изобилием и чтобы «петь». Собственно говоря, звуки, которые издает каждый певчий лебедь в отдельности, нельзя назвать пением. Они напоминают короткий ясный звук рога. Но тон этого звука различен у самцов и самок, у молодых и старых птиц. Поэтому, когда в стае множество лебедей начинают кричать одновременно или один за другим, действительно получается что-то вроде песни с чередованием низких и высоких нот.

В течение мая на озере Тоокерн можно слышать пение певчих лебедей. Но с наступлением тепла они снимаются и улетают стая за стаей. К этому времени тысячи лебедей-шипунов уже гнездятся на озере.

III. Лебедь-шипун устраивает гнездо.

Как только пара лебедей выбирает себе место (что иногда бывает уже в марте), она принимается за постройку гнезда. Обычно это место находится в камышовой заросли; человеку в лодке не добраться до гнезда, но сам лебедь легко может подплыть к его краю. Лебеди приближаются к гнезду и покидают его только вплавь. Правда, иногда при внезапной опасности самка взлетает с гнезда. Но это случается очень редко. К гнезду же лебедь никогда не подлетает.

Когда место выбрано, лебеди начинают обкусывать камыш, стебель за стеблем и строят из него гнездо. Впрочем слово «строить» не совсем подходит в данном случае, потому что лебеди не переплетают стебли и даже не кладут их в определенном порядке, а бросают их один на другой как попало, пока не получится большая куча. Потом самка выдавливает посредине небольшое углубление и кладет в него большое серовато-зеленое яйцо которое она тщательно прикрывает камышом, покидая гнездо. Затем, с промежутками в сутки и больше она кладет остальные яйца, всего штук пять или семь.

В дни кладки яиц можно постоянно видеть самку вместе с самцом. Иногда они часами стоят рядышком на бугорке и чистят себе перья; утром и вечером они летают вдвоем, но главным образом они плавают вместе, тесно прижавшись друг к другу.

Но когда все яйца снесены, в течение пяти-шести недель самец тщетно поджидает свою подругу. Ей некогда. Она сидит на яйцах, покидая их лишь на самое короткое время для еды. Но с того места, где самец стоит или плавает, он может видеть самку, — отсюда он караулит гнездо. Пусть другой лебедь и не пытается приблизиться к границам его владений. Если это молодой лебедь, еще не сменивший серое одеяние на белоснежное, ему быть может и позволят безнаказанно проплыть мимо. Но если это взрослый белый самец с горделиво выпяченной грудью — горе ему! Впрочем в большинстве случаев незванный пришелец сам спешит удалиться, едва завидит приближающегося разгневанного хозяина.

Чаще всего самцу приходится иметь столкновения с собственным соседом, владения которого соприкасаются с его владениями. Твердо установленной пограничной линии у них нет, поэтому постоянно то один, то другой заплывает в чужие владения. Но к соседу у лебедя отношение все-таки иное чем к чужаку. На чужака он бросается без всяких церемоний и беспощадно гонит его прочь. С соседом он чаще всего проделывает «военный танец» лебедей, который не всегда сопровождается сражением.

Завидев друг друга, оба приходят в ярость, и гнев их тем сильнее, чем ближе они к гнезду и самке. Оба стараются принять как можно более грозный вид. далеко откидывают назад изогнутую шею, приподнимают щитом крылья и стремительно мчатся навстречу один другому. Столкновение повидимому неизбежно. Но в тот момент, когда они уже подплыли друг к другу так близко, что грудь почти касается груди, и когда вся их осанка, все движения говорят о самой пылкой ярости, — один из них вдруг делает поворот и описывает на воде круг перед носом противника. Другой проделывает то же самое.

Так они поочередно вертятся друг перед другом. Всякий раз, когда они снова повернутся друг к другу грудью, вы уверены, что в следующее мгновение они кинутся один на другого, нанося удары тяжелыми жесткими крыльями. Но не тут-то было. Они снова начинают кружиться. Мне случалось наблюдать, как лебеди делали по двадцать-тридцать таких туров и в конце концов отплывали в разные стороны, гордо выгнув шею. Каждый из них словно хочет показать другому свою силу и устрашить его, чтобы сосед не вздумал вторгнуться в его владения. А вдосталь наглядевшись друг на друга, они заключают своего рода вооруженный мир.

По отношению к другим птицам лебедь беспощаден. Какой у него мирный и кроткий вид, когда он скользит по воде! Но в действительности это далеко не безобидное существо. Лебедь силен и любит властвовать. И он это показывает всем птицам, даже тем, которые не могут причинить никакого вреда ни его яйцам ни птенцам. Правда, такой пичужке, как болотный воробей, разрешается безнаказанно присаживаться на край лебединого гнезда. Она уж слишком ничтожна. Но если к гнезду приблизится птица покрупнее, которая почему-либо не понравится самцу, — будь то лысуха или беспомощный утенок, — вы никогда не можете быть уверены, что в следующий момент темный глаз лебедя не засверкает гневом и его клюв не опустится для меткого удара.

В зоологических садах ручной лебедь может быть прямо бичом для птиц помельче, обитающих вместе с ним на обнесенных решоткой прудах. Вот мирно плывет утка со своим выводком. Утята почему-то возбудили гнев лебедя — и спустя мгновение на том месте, где они только что плавали так резво и мирно, остается несколько трупиков. А лебедь спокойно и горделиво удаляется, словно не он совершил это злодеяние.

Зато у самого лебедя врагов не много. Лисица иногда ухитряется подкрасться к спящему на берегу лебедю, но удастся ли ей удержать добычу, это еще большой вопрос. Орел и даже беркут иногда нападают на молодых лебедей, но редко на старых. Они конечно сильнее лебедя, но он для них слишком тяжел. Птенцам опасны камышевая лунь и другие мелкие хищные птицы, но лишь в тех случаях, когда поблизости нет родителей, чтобы их защитить. В общем самый опасный враг лебедя — человек. Недаром дикий лебедь всячески старается укрыться от человека. Едва завидев вдали лодку, он спешит уплыть или улететь. Так поступают на Тоокерне и кликун и шипун, с той только разницей, что первый еще более осторожен чем второй.

И все же мне удалось пробраться с камерой так близко к парочке лебедей, что я мог их заснять в домашней обстановке — с гнездом, яйцами и птенцами.

IV. Как я снимал лебединое гнездо.

Весна была в полном разгаре, озеро очистилось ото льда, и лебеди начали строить гнезда. Вопрос был только в том, как перехитрить зоркую, бдительную птицу и поставить камеру достаточно близко от гнезда, не возбудив ее подозрений. Много разных уловок перепробовал я, но все они ни к чему не приводили, пока меня не осенила мысль, оказавшаяся удачной.

Я купил старый челнок, замаскировал его камышом так, что он стал похож на бугор, провел его в камышовую заросль и оставил там на расстоянии выстрела от намеченного мною гнезда. Затем в течение двух недель я почти каждый день приезжал туда в другой лодке и, пока вспугнутые лебеди не возвратились к гнезду, передвигал замаскированный челнок немного ближе к гнезду. После экспериментов с челноком я обыкновенно отъезжал на такое расстояние, что лебеди не могли меня видеть, и наблюдал за ними.

В первый день, когда лебедиха увидела наполненный камышом челн, она отнеслась к нему более чем подозрительно. Несколько раз она оплыла вокруг него, потом привела супруга, и они вдвоем стали проделывать то же самое. Но в конце концов оба успокоились, и самка вернулась к своим яйцам.

На другой день я не трогал челнока и лишь на третий день пододвинул его немного ближе к гнезду, прикрыв его несколькими связками камыша. Снова такое же подозрительное исследование со стороны лебедей. И так почти каждый день. Тем не менее по прошествии двух недель мой челнок стоял на достаточно близком расстоянии от гнезда, а я лежал на дне под камышом, направив на гнездо объектив камеры.

Не скажу, что бы я желал часто повторять этот опыт, принимая во внимание онемение членов, колючий камыш и мучительные укусы всевозможных насекомых. О ревматизме, который мне пророчил мой помощник Фредерик, я предпочитал не думать. Почти час пролежал я неподвижно в своей засаде, поджидая возвращения лебедей, которые покинули гнездо при появлении лодки, доставившей сюда меня и камеру. И за свое терпение я был вознагражден снимками, каких у меня еще никогда не бывало.

Передо мной расстилалась камышовая заросль, сильно опустошенная и оголенная зимними бурями. Вокруг гнезда весь камыш был обкусан на несколько метров, но я знал, что пока самка высиживает яйца, вырастут новые стебли, так что камыш опять будет стоять плотной стеной к тому времени, когда птенцы вылупятся.

Наконец я услышал характерный звук, который лебедь производит, когда хлопает крыльями по воде. Немного погодя среди камышей засверкало что-то белое. Лебеди возвращались. Они разумеется видели, что Фредерик уехал обратно в лодке, увозя с собою чучело, сделанное из подставки камеры, рубахи и шляпы. Они наверное следовали на некотором расстоянии за ним, зорко следя, куда он держит путь. Удостоверившись, что лодка увезла двух людей, они, успокоенные, возвращались домой.

Самке видимо не терпелось снова сесть на яйца. Она плыла впереди супруга по извилистому каналу среди камышей. Следя за ней глазами, я поражался тому, как трудно ее разглядеть. Лебедь — крупная птица, а между тем то-и-дело случалось, что она вдруг исчезала у меня из глаз: желтоватая шея сливалась с фоном сухого белесоватого камыша, белоснежное туловище — с отражениями в воде белых весенних облачков.

Лебедиха находилась уже близко от гнезда, когда выглядывавший из камыша глазок камеры привлек ее внимание. Она остановилась и, не спуская с него блестящего черного глаза, долгое время оставалась на одном месте, лишь слегка передвигаясь на воде то в ту, то в другую сторону. Самец исчез из поля моего зрения. Вероятно он отплыл подальше.

Наконец самка повидимому успокоилась. Мягким движением она наклоняет шею и быстро плывет к гнезду. Доплыв, она на секунду останавливается. Гнездо было построено, когда вода была выше, а теперь вода спала, и самке не так легко взобраться наверх. Могучие крылья делают несколько шумных взмахов — и лебедиха стоит на краю гнезда, которое чуть-чуть опускается под ее тяжестью. Крылья быстро складываются, грузное туловище слегка покачивается из стороны в сторону, шея втянута и изогнута. Но вот шея снова настороженно вытягивается во всю длину. Лебедиха зорко озирает свои камышовые и водяные владения: нет ли какой-нибудь опасности?

Повидимому нет. Самец взобрался на старое заброшенное лебединое гнездо в камышах и преспокойно чистит свои перья. Самка наклоняется над яйцами, словно считая их, потом снова бросает подозрительный взгляд в сторону моей засады. Из-под этого странного камышового бугра как будто раздался какой-то звук… Но нет, вероятно она ошиблась. И во всяком случае здесь нет ничего опасного.

Успокоенная, принимается она за церемонию, которую проделывает всякий раз, когда возвращается в гнездо. Первым делом она проводит клювом по нижней части туловища, выжимая воду и удаляя приставшие к перьям водоросли и грязь. Покончив с этим, она вытягивает во всю длину шею, сладко зажмуривается, полураскрывает крылья и отряхивается с такой силой, что все гнездо качается. Таким способом она сушит перья. Затем она начинает по всем правилам искусства чистить перья, приглаживает их и вообще приводит в порядок свой туалет. Длинная стройная шея извивается как змея, клюв быстро скользит вдоль туловища, укладывая на место каждое растрепавшееся перышко. Вот он зарылся под крыло. Потом вонзился глубоко в грудку, где что-то ее щекочет. Если клюв не может куда-нибудь добраться, на помощь приходят лапы.

Стоя на одной ноге и осторожно балансируя туловищем, лебедиха в последний раз змеевидно изгибает шею над спиной, а свободная нога приподнимается, чтобы оправить перышки вокруг клюва. Туалет окончен. Величавая красавица стоит передо мной в своей белоснежной чистоте, и мне почти стыдно, что я подглядывал за ее интимным туалетом.

Однако она еще не сразу садится на гнездо. Несколько мгновений она стоит и разглядывает яйца, потом делает шаг вперед и начинает их переворачивать словно никак не может найти для них положения, которое бы ее удовлетворяло. Она знает, что яйца нельзя согревать только с одной стороны, что их надо переворачивать. И она это делает долго и старательно.

Наконец яйца лежат в таком положении, которым она остается довольна. Теперь можно опуститься на гнездо. Туловище еще шевелится, принимая более удобное положение, клюв еще подбирает соломинки и слетевший с нее пух и засовывает между яйцами, чтобы они не стукались друг о друга, но вот лебедиха сидит совершенно спокойно. Шея высоко поднята и слегка выгнута, белые перья раскинулись над гнездом словно горностаевая мантия.

Но спокойствие продолжается недолго. Вдруг птица поднимается, ерзает, как собака, которая хочет поправить свое ложе, бросает взгляд в сторону моей камеры, отворачивается, наклоняется вперед, вытянув шею через край гнезда Я недоумеваю. В чем дело?

Лебедиха начинает вытаскивать из воды камыш. Захватив сразу несколько стеблей широким клювом, она поднимает их над гнездом и швыряет от себя так резко, словно сердится. Я замечаю, что она бросает камыш в мою сторону, словно воздвигая перед собой заслон. Но я все еще не могу понять ее намерений.

Мне известно, что большинство птиц, строящих пловучие гнезда, в течение всего времени, пока сидят на яйцах, имеют обыкновение снова и снова поправлять свое гнездо. Однако действия лебедихи не были похожи на простую поправку гнезда. Они явно имеют какую-то особую цель. Может быть она это делает из-за ветра?

Но когда я снова ловлю ее подозрительный взгляд, мне становится ясно, что дело в моей камере. Птица вероятно услышала щелканье затвора, но главным образом ее тревожит стекло, сверкающее из-под камыша. Не настолько тревожит, чтобы это ей помешало сидеть в гнезде, но во всяком случае этот направленный на нее и на гнездо глаз ей не нравится, и она хочет от него укрыться. Вот почему она начала воздвигать между ним и гнездом заслон из камыша.

Все следующие дни лебедиха продолжала относиться нервно и подозрительно к моей камышовой засаде, пока я однажды ночью не убрал челнок в другое место, по ту сторону гнезда, откуда я мог заснять и ее супруга. С этих пор ее поведение стало более спокойным. Быть может она в конце концов убедилась, что странный камышовый бугор не страшнее любого другого бугра. Попрежнему она каждый раз тщательно удостоверялась, что лодка, пришедшая с двумя людьми, удалилась тоже с двумя.

Однажды случилось, что Фредерик, оставив меня в засаде, забыл сделать чучело, и в тот раз лебедиха так и не вернулась к гнезду. Прождав ее целый час, я убрался во-свояси, опасаясь что иначе яйца застынут в гнезде.

Прошло несколько недель. Новый камыш вырос и окружил гнездо высокой зеленой стеной. С озера уже не видно сидящей на гнезде самки, и самец прячется в камышах.

Однажды утром, прибыв на место, я вижу, что два птенца сидят в гнезде, а писк третьего доносится сквозь дырочку в пробитой скорлупе. Часть пожелтевшего камыша, маскирующего мой челн, развеяна ветром, и подозрительно выглядывает нос лодки. Но все окрестные птицы давно привыкли к этому предмету. Лысухи не обращают на него внимания. Трясогузки и дикие утки спокойно садятся на него.

Я лежу в пригретой солнцем камышовой засаде. Кажется, комары со всего света собрались сюда, чтобы изводить меня. Но так заманчива перспектива заснять лебедиху вместе с ее птенцами, что я мужественно терплю. Много раз я наблюдал из засады, как она приближалась к гнезду, и всякий раз она это делала с большими предосторожностями. Но сегодня она приближается еще тише и осторожнее чем когда-либо. Она то-и-дело останавливается и долго медлит среди камышей, лишь едва скользя взад и вперед по воде.

Птенцы, усевшись рядышком на край гнезда, видят ее и возбужденно пищат. Наконец мать решается приблизиться к гнезду. Наклонив голову к воде, она быстро подплывает, и лишь у самого гнезда снова поднимает голову и зорко озирается по сторонам. Из камышового холмика опять глядит на нее странный блестящий глаз, не раз вызывавший в ней тревогу. Но сейчас ей не до него. Птенцы ждут ее. Миг — и она уже стоит на гнезде, вытянув шею как можно выше, чтобы можно было видеть поверх камыша, не приближается ли откуда-нибудь лодка с людьми.

Я знаю, что сегодня вероятно в последний раз вижу ее, и мне почти грустно от этой мысли. За эти недели я привязался к моей гордой белоснежной красавице. Не пройдет и двух дней, как мать и отец уведут своих пушистых серебристых птенцов в самую гущу камышовых зарослей. Однако и там им придется встречать грудью немало опасностей, чтобы защитить и охранить свой выводок. Скоро настанут грозные дни, когда с окончанием запретного времени в камышах затрещат выстрелы. Правда, на бумаге запрещено стрелять лебедей и ловить их птенцов. Но в действительности птенцам не раз придется торопливо нырять, спасая свою жизнь.

Спустя некоторое время птенцы превратятся в молодых лебедей с серым оперением. И когда над Тоокерном зазвучат крики тянущих на юг певчих лебедей, они тоже испустят короткий тоскливый крик, и крылья понесут их в стремительном полете через моря и земли к далекому югу.

До будущей весны, белоснежные красавцы!