Всемирный следопыт, 1926 № 06

I. Загадочный бриг.

Трехмачтовое судно «Звезда Волн» было задержано штилем среди Атлантического океана, в четырехстах милях от Мадеры, на обратном пути с Антильских островов в Бордо. Капитан Фург и его помощник Робер, стоя на юте, рассматривали в бинокль парусник, слабо намечавшийся вдалеке, непонятные движения которого казались им подозрительными. Напрягая зрение, оба они старались понять, почему на этом судне не видно ни одного паруса, тогда как «Звезда Волн» всеми своими парусами ловила малейшее дуновение ветерка.

— Бьюсь об заклад, — сказал Фург, выдвигая трубки бинокля, — что это покинутое судно.

— Но ведь оно вовсе не похоже на судно, потерпевшее кораблекрушение, — возразил Робер, пристально всматриваясь. — Паруса его брошены, это правда, но рангоут, видимо, не попорчен.

— Ну, что вы говорите! В такой штиль всякий уважающий себя капитан развесит все тряпки по концам швабр. Чорт побери! Только бы ветер хоть к ночи немного усилился. Нет, нет, держу хоть какое-угодно пари, на судне нет ни одной живой души.

— Это было бы не плохо. Весь груз наш! Тем хуже для тех, кто дает судну болтаться среди океана. Это, должно быть, из тех бригов, которые гуляют в Сенегал и Конго за дорогим лесом, за каучуком, за птицами и животными. Такой груз — сущий клад, не хуже золота. И стоит только нагнуться, чтобы набить карманы.

— Может быть и так, — ответил Фург довольно сухо, украдкой наблюдая за Робером, лицо которого осветилось алчной улыбкой. — Смотрите ка, задувает! — прибавил он, подняв глаза к парусам. — Только бы ветер немного продержался, и мы к вечеру будем там. Спустим шлюпку, и я пойду на бриг. Я почти уверен, что нам удастся привести парусник в Бордо.

— Я поеду с вами, — сказал Робер, — Позвольте мне набрать команду и доверьте мне управление бригом.

— Как бы не так! — воскликнул капитан. — Доверить судно вам и вашей шайке бездельников! Да за кого вы меня принимаете? Чтобы вы, найдя какой-нибудь укромный порт, там распродали в розницу груз, да вдобавок к нему и самое судно!

— Что вы, капитан! — воскликнул Робер с достоинством. — Вы меня оскорбляете. На этом бриге потребуется не больше шести-семи человек команды. Вам нечего и беспокоиться самому. Оставайтесь на «Звезде Волн». Мы отлично справимся одни и доведем судно до Бордо.

— Я знаю, что говорю. Я сам, слышите ли, один, войду на судно. Я, Фург, сам осмотрю его от рангоута до трюма. А, если будет надо, то и заночую там.

— Но, ведь вы рискуете, капитан!

— Эти две руки, вооруженные револьверами, ничего не боятся. Да, я уж стреляный волк. Тому не поздоровится, кто попадется мне в лапы. Всю ночь, Робер, вы будете лежать в дрейфе, в двух-трех кабельтовых от брига. Завтра утром вы подойдете, я вам прокричу все распоряжения. Если судно не в порядке, мы его потащим на буксире. Если оно цело, вы наберете команду, и мы пойдем вместе. Но до тех пор, кроме меня, там никто не смеет распоряжаться. Это понятно? Ветер крепчает. Стойте на мостике, пока я схожу в каюту. Предупредите меня, когда будете подходить к бригу.

Выражение лица и голос Фурга не допускали возражений. Робер ничего не ответил, посмотрел вслед капитану и направил «Звезду Волн» к загадочному судну.

Вечером к нему подошли поближе; оно не давало ответа ни на призывные сигналы, ни на крики команды; не оставалось никакого сомнения, что это разбитое судно. Паруса не были закреплены и праздно болтались, как тряпки. Никто им не управлял. Палуба и мостик были пусты. Покинутое на волю судьбы, судно должно было стать добычей того, кто его найдет.

Фург поднялся на палубу. В его правом кармане лежали два револьвера и запас патронов. В левом — пачка свечей, клубок ниток, хороший нож, табак, огниво. Вот и весь багаж. Настоящему моряку ничего больше и не надо.

Когда вельбот под'ехал к неподвижному бригу, Фург, взобравшись на покинутое судно, отослал людей обратно:

— Оставайтесь там до утра, что бы ни случилось. Это судно — загадка. Мне никого не надо.

Фург ничего не боялся. Ему, однако, было известно, с какими неожиданностями можно встретиться на море. Взойдя на пустой мостик, он вооружился револьверами. Одну руку направил вперед, другую выставил сзади. А сам тем временем осматривался. Все было тихо.

— Недурной бриг! — тихо проговорил он. — Не совсем новый, но в порядке. Все снасти на месте, четыре-пять человек отлично справятся с судном. Все отлично, прилажено, все под рукой. Но почему не поставлены паруса? Почему судно брошено? И сраженья тут, видимо, не было! Ничего не поломано, все в порядке, не видно следов крови! Паруса все целы! Чорт возьми! Забросить судно, которое само просится в плаванье!

Фург предвидел загадку, но надеялся быстро ее решить. А между тем, все было непонятно. Осторожно подвигаясь, он направился к корме корабля, туда, где должна была находиться каюта капитана. Он нисколько бы не удивился, если бы нашел там его труп. Это все-таки была бы разгадка. Но в каюте на столике стояла пустая чашка, пустая сахарница, лежала неразвернутая салфетка, нетронутый прибор. Все указывало на то, что готовились к раннему завтраку. Недоставало только человека. В открытом ящике видна была морская аптечка. Сквозь открытый люк над самым столом Фург увидел потемневшее небо. Блестела звездочка.

— Надо зажечь свечу. Мертвецы где-нибудь в другом месте.

Он сошел на палубу. Все было тихо и пустынно. Он уже начинал ко всему готовиться. Бриг слабо покачивался на волнах. Брасы натягивались, реи скрипели. Ничего не было слышно, кроме этих сухих и коротких звуков. Однако, какая-то жизнь чувствовалась на бриге. Словно кто-то притаился. Ему послышалось, что кто-то рычит, визжит, стонет. Левая рука Фурга, державшая свечу, покрылась потом, правая нервно сжимала револьвер.

— Ну вот, теперь уж мне начинает чудиться! — бормотал он, освещая свечей все закоулки. — Ведь нет же ни одной живой души. Не приведения ли это уж хохочут и визжат, как обезьяны в лесу? Надо спуститься в трюм. Если и там никого не окажется, то бриг мой! Да, мой! А тут должно быть не мало всякого добра. Но кто ж это шевелится там, сзади?! Выходи, мерзавец, мне надоело дрожать! Выходи же, выходи! Где ты? Вот тебе, вот и вот еще!

Три выстрела прервали тишину мертвой ночи. Пули пробили фальшборт, очень далеко одна от другой. Последовало ужасное молчание. Фург осветил свечей дыры, но не видел ничего, кроме трех черных точек. Очень высоко, наверху мачты, скрипел такелаж… Бриг жил таинственной жизнью.

— С ума я, что ли, схожу! — пробормотал Фург, снова заряжая револьвер. Будь кто-нибудь передо мной, я бы его укокошил, и рука бы не дрогнула. А тут приходится стрелять на ветер! Никого тут нет, на этом бриге, слышишь ты? Кроме тебя нет никого, и бриг тебе принадлежит. Удержи ка свое сердце, а то оно что-то расшалилось. Лучше сойдем поскорее в трюм, посмотрим, не спрятался ли кто там. А потом можно выйти на палубу, там раскурить трубочку.

Фург спустился. Как опытный моряк, он без труда нашел трапы и люки, ведущие в трюм. Оттуда доносился крепкий запах драгоценного дерева. Темные, крепкие доски свалены были плотной кучей. Это было целое богатство. Пришлось итти согнувшись, так как трюм был битком набит. Свеча бросала слабый свет в этот таинственный сумрак, полный благоухания.

II. Кто там?!

Между тем, сверху доносились неопределенные, необ'яснимые, непонятные звуки. Что это? Топот ли чьих-то невидимых ног? Скрип ли мачт и снастей? Фург поминутно останавливался, прислушиваясь и сжимая револьвер. В ушах у него шумело, сердце готово было выпрыгнуть.

— Ну, и ерунда же! — злился он, — никого тут, кроме меня, нет. Ведь я все осмотрел.

В камбузе все припасы за железной решеткой было нетронуты. Бочки с маслом, ящики с сухарями, красные сыры, — все было приготовлено и все оставлено. Ключ валялся на земле. Фург взял его с собой. Отчего они ничего не взяли? Какое ужасное несчастье опустошило бриг? Никто ни к чему не притронулся! Не с неба же опустилась рука и всех их сонных повыбросила за шиворот в море? Тут что-то неладно. Вот опять зашумело на палубе.

Он попытался определить, понять звуки. Нечеловеческие, резкие, они были похожи на крик сумасшедшего. Но ведь это только скрипели реи, колеблемые боковой качкой. Фург отер лоб.

— Жаль, что я не взял с собой Робера. Он трусливее меня, и я бы над ним посмеялся. Ну, надо вылезать из трюма, а то этот запах меня дурманит. Мне всюду мерещатся чудеса. А дело-то очень просто. Они все погибли. Каким образом? — Неизвестно. Где они? — На это никто не даст ответа. И куда они дели всех птиц, которые тут были? Клетки все пустые, а они были закрыты. Только один пух остался на полу. Как-будто их ощипали. Одна только клетка открыта. Там, наверно, сидел человек, и они в трагическую минуту забрали его с собой. А не то, может быть, он сам вышел. Замок сломан, ключа нет. Но какие это идиоты перебили людей и животных — и оставили судно со всеми его богатствами? Не меньше, чем на полмиллиона леса…

Уф! Наконец-то выбрался из трюма! Ну, теперь взойду на мостик. Ничего не слышно. Ну, надо загасить свечу и посмотреть, далеко ли «Звезда Волн». Да, где же она, чорт побери? Ночь-то какая темная, ни зги не видно. Есть ли живая душа на судне? Отвечай! Выходи! Лучше убей меня, только не молчи!

Никакого ответа. Конец мачты покачивался между двумя звездами. Чернела мрачная бездна океана. Прислонившись спиной к мачте, опершись ногами на брус, Фург стоял, будучи не в силах побороть ужаса. Сердце его колотилось с страшной силой. Он закричал как только мог громко, чтобы заглушить неиз'яснимые звуки брига.

— Мерзавцы! Они ушли и оставили меня одного! Они знают, что судно это проклято! Робер расскажет в Бордо, что я покинул «Звезду Волн», что я ограбил корабль. Тут есть кто-то, я ведь знаю. Выходи скорей, кто бы ты ни был, я хочу тебя видеть. Не хочу умереть, не видав. Только не сзади! Только не сзади!

Свежий ветер поскрипывал в снастях. Бриг как бы упрашивал, чтобы его пустили в ход, ему хотелось двигаться, рассекать волны. Но паруса его были брошены. Никто не подставлял их ветру. Фург, прислонившись спиной к мачте; повернулся в одну, другую, третью сторону. Сзади, спереди, справа, слева — все было на месте. Глаз его привык к темноте и ясно видел очертания. Вверху, над головой, марсель выделялся темным пятном на фоне созвездия. Вокруг были протянуты пеньковые и проволочные снасти, темными линиями спускавшиеся с неба.

— Ну, час от часу не легче! — ворчал Фург. — Уж не околдовали ли меня? Если бы это было днем, легче было бы разобраться, и в ушах бы не так шумело. Однако, надо взять себя в руки. «Звезда Волн» ушла, это ясно, надо ее догонять. Бриг этот крепок и хорошо слажен. Надо только поднять грот-марсель! Ну, Робер, что, взял, брат? Далеко от меня не уйдешь!

Его опытные руки отыскали фал главного паруса. Крепкое тело его выпрямилось, мускулы напряглись, жилы на руках надулись. Но поднять марсофал и тяжелый парус не так-то легко! С этим делом справлялись пять-шесть человек. Ему не хватало сил.

— Ты, видно, не Геркулес, — ворчал он. — А досадно, что не можешь воспользоваться этим ветром. Так бы славно было распустить паруса и помчаться вдогонку за беглецами. Ну, попробую ка я опустить фок и натянуть бизань. Если и это мне будет не по силам, так, значит, пора в отставку. Днем виднее будет, может быть, справлюсь и со штилем. Но, что это такое? Чем вымазаны веревки? Концы их словно в смоле, у меня пальцы прилипают. А палуба суха, как трут, вот уже три недели не было дождя!

Дрожь пробежала по телу Фурга. Слух мог его обманывать, но осязание давало вполне реальное ощущение. Его ужас был так велик, что он уже не пытался кричать. Надо было во что бы то ни стало узнать, понять непонятное. Пусть он сойдет с ума, но этой пытки больше терпеть не может…

Фург сломал десять спичек, прежде чем зажег свечу.

Став на колени на палубе, он осветил конец шкота, какой-то обрывок. Все было мокрое и в то же время растерзанное, как-будто кто-то грыз, жевал, сосал снасти. Веревки были почти теплые, точно их вот-вот смочила чья-то слюна. Волосы встали на голове Фурга.

— Так и есть, — пробормотал он. — Я, кажется, готов. Вот к чему привела меня эта жизнь на море, это тропическое солнце, эти бессонные ночи! Нет, не мне ввести в гавань этот бриг. А «Звезда Волн» уже далеко. Но шум продолжается… Теперь мне кажется, что судно наклоняется налево, теперь оно двигается, словно кто-то поднял марсель, который я не мог подвинуть ни на один миллиметр. Дай ка я посмотрю! Так и есть, парус поднят!

Фург закрыл лицо руками, чтобы не видеть это ужасное, необ'яснимое. Затем он уже ничего не помнил, тело его тяжело опустилось на палубу, голова стукнулась обо что-то твердое. Свеча вывалилась из рук и погасла. Мало-помалу, однако, он пришел в себя. Звезды сияли над его головой, поднятый парус раздувался ветром. Это было слишком ужасно, и Фург закрыл глаза.

Вдруг он почувствовал, что какая-то сила схватила его за плечи, потащила его по палубе, задевая за выступы и снасти. Его подняли и потащили вверх, вдоль вантов и штагов.

— Если только я уцелею, — шептал, как во сне, Фург, — я буду рассказывать, как я умирал и как меня тащили на небо. Ну, вот, теперь мы остановились, кажется, добрались до реи. Попробую ка я открыть глаза. Да, уж не ослеп ли я?

Сперва Фургу трудно было разобраться. Да, это была рея. В сорока футах под его ногами была палуба брига, над его головой звезды.

Вдруг чье-то горячее дыхание коснулось его лица, послышался сильный, омерзительный запах. Фург хотел обернуться, но чьи-то сильные руки, как клещами, сжали его плечи. Он мог только нагнуть голову, но этого было достаточно, чтобы увидеть то, что он увидел. Тут только он понял, что не умер и не грезит. Видение было слишком реально. Осознав ужасную действительность, он понял, что гибель его неминуема.

III. Не на живот, а на смерть.

Горилла, громадная африканская горилла, обнюхивала его лицо. Пасть ее была полуоткрыта, поблескивал ряд страшных зубов. Маленькие глазки ее, вонзившись в лицо Фурга, как бы ощупывали его. Она прижимала к своей волосатой груди эту куклу, с которой еще не решила, как поступить. Она уже давно высматривала его с высоты реи, только поджидала минуты, когда бы лучше его прикончить.

Фург пошевелил руками, чтобы достать револьвер, но железные тиски так сжали его, что кости чуть не захрустели. Боль окончательно привела его в сознание.

— Ну что ж, — проворчал он. — Растерзай меня, и дело с концом! Чего ты юлишь и притворяешься? Так вот и разгадка всему. Это ты всех побросала в море. Ты открыла клетку и всех укокошила. А я, идиот, ломал себе голову. А камбуз ты и не смогла открыть, решетка слишком крепка. И теперь ты подыхаешь с голоду и жажды. Ты жуешь веревки. Когда ты увидела, что я поднимаю марсель, то вскарабкалась и дернула фал, каналья ты эдакая. А фал остался в блоке. Бриг тронулся. Полегче, отпусти хоть немного! С каким бы удовольствием я всадил штук двенадцать пуль в твою башку!

Взбешенный Фург извергал целый поток ругательств прямо в лицо чудовищу. Вдруг, как-будто брань вывела ее из себя, горилла подняла Фурга вверх, раскачала его и со всего размаха бросила в море.

— Вот, так-то лучше, — сказал Фург, выплывая на поверхность воды с шестиметровой глубины. — Ведь я старый моряк, такие ванны мне нестрашны.

К счастью, опять штилело, бриг почти не двигался.

Энергично рассекая воду руками, он в несколько минут был возле брига, схватился за конец, висевший за бортом, и принялся карабкаться. Но сверху на него глядело ужасное лицо чудовища; рука его, казавшаяся необ'ятной длины, готова была схватить пловца за горло.

— Нет, тут дело не выйдет, — и Фург сильным ударом ноги отдалился от судна. — Надо попытаться проскользнуть как-нибудь незаметно.

Он несколько раз проплыл вдоль брига, стараясь взобраться незаметно то с одной стороны, то с другой. И каждый раз над бортом появлялась безобразная голова, и страшная лапа опускалась к воде. Горилла мало-по-малу начинала раздражаться. Она хватала куски дерева, валявшиеся на палубе, и со всей силы кидала их в надоевшего ей упрямца, который ни за что не хотел исчезнуть.

Фург нырял, увертывался. Палки и щепы попадали ему на спину, на плечи, но вода задерживала силу удара.

— Еще пять минут, и я готов. Попробую выстрелить, а там будь, что будет…

Но карманы его были пусты, револьверы давно упали в море. Оставались только свечи, которые удержались, благодаря своей длине. Он выбился из сил, захлебывался и чувствовал, что еще одна такая попытка и он пойдет ко дну. Мускулы его начинали слабеть. Тяжесть его сапог, его намокшей одежды неудержимо влекли его ко дну.

Тогда он лег на спину, стащил с себя куртку и собирался уже бросить ее в море, как вдруг счастливая мысль озарила его мозг:

— Горилла голодна. Брошу ей свечи, а пока она будет есть, я незаметно вскарабкаюсь с другой стороны и запрусь в каюте капитана.

Зажав куртку зубами, Фург подплыл к борту. Громадная рука опустилась, намереваясь его схватить, но вместо него вытащила его мокрую одежду. Она скомкала ее. Фург прислушался, и ухо его ясно уловило звук жующих челюстей. Голодная горилла пожирала свечи.

«Теперь или никогда», подумал несчастный, делая последнее, неимоверное усилие.

Осторожно, стараясь не произвести ни малейшего шума, вскарабкался он по висевшему концу на борт, пробрался на палубу. Отсюда он почти на четвереньках сполз по трапу, ведшему в большую каюту, неслышно открыл дверь, проскользнул туда, запер дверь на задвижку и завалил всем, что мог сдвинуть. После этого он повалился на диван, едва дыша от усталости. Язык его совсем пересох, в голове кружилось и шумело. Он прислушался. Над его головой, сквозь узкий люк, чуть-чуть брезжила заря. Все было тихо. Вдруг послышался шум. Горилла тяжелыми прыжками обегала палубу, ища неприятеля.

— Ищи, ищи! — улыбнулся Фург. — Дай ка я выпью глоточек воды, хоть немного прояснится в уме. — Посмотрим потом, чья возьмет!

Он ощупью пробрался в соседнюю кладовку, отыскал стакан, подставил его под кран, наполнил водой и с жадностью поднес ко рту.

— Немного рому дела бы не испортило, — сказал он, утолив жажду.

Ступая на носках, он неслышно передвигался по каюте и открывал ящики, которые приметил раньше и в которых он нашел лекарства и разного рода жидкости. Обоняние безошибочно подсказывала ему, что находилось в сосуде. Выпив несколько глотков рома, он почувствовал блаженную истому, почта опьянение. Но, как он ни старался избегать шума, горилла, однако, услышала или, вернее, почуяла запах. В два прыжка она очутилась возле двери и с бешенством принялась ее потрясать.

— На здоровье, голубушка, стучи погромче. Вот и солнце взошло, теперь я вижу не хуже тебя. Посмотрим, кто кого одолеет. Не осилила ты меня ночью, а теперь берегись, как бы не пришел мой черед.

Стук прекратился. Животное, почуяв запах напитков и с'естного, стало искать отверстие, пытаясь проникнуть сверху, снизу и с боков. Оно грызло дерево, скреблось, царапалось, выло от голода. Фург маленькими глотками пил свой ром. В голове у него прояснялось.

Тем временем горилла, найдя люк вверху каюты, просунула в него свою громадную руку и стала шарить ею по столу. Она опрокинула стакан и разлила оставшееся в нем вино. Несколько капель попало ей на пальцы, и Фург услышал, как она стала их обсасывать. Затем рука снова появилась, но ничего уже не нашла на столе. Плечо гориллы опускалось все ниже и ниже, но раздвинуть отверстие она была не в силах. Фург вернулся в кладовку. В голове его созрел план.

— Да будет благословен тот, кто устроил это отверстие таким узким, что в него не может пролезть горилла. Тебе хочется пить, голубушка. Отлично: я тебя напою, только прибавлю несколько капель опия. Это невредно, ты заснешь часов на двенадцать непробудным сном. Вот и все. Тем временем я подумаю… А через неделю мы будем в Бордо. Ты умеешь ставить паруса?! Ага! Я буду капитаном, ты — моей командой, ты одна. И вот посмеемся мы над «Звездой Волн» и ее шайкой.

Фург отыскал в аптечке пузырек с опием. Рука гориллы продолжала шарить, размахивая, как маятник. Став, как можно дальше, Фург поднес животному большую кружку с приготовленной смесью. Рука моментально исчезла.

Горилла одним глотком опорожнила сосуд, причмокивая от удовольствия. Затем послышался топот ее тяжелых ног, наконец, она остановилась и со всего размаху грохнулась. Все затихло.

IV. Ты будешь матросом!

Весь следующий день Фург провел за работой. Он нашел два железных кольца, которые привинтил около мачты. Моряки умеют крепко ввинчивать такие кольца. В эти кольца он вдел цепи. Затем подтащил к ним бесчувственную гориллу.

— Жаль будет, если я переборщил, — бормотал он. — Горилла не должна умереть.

Но грудь животного равномерно поднималась. Оно было живо, и страшно было думать, что оно проснется внезапно.

Фург два раза обмотал железную цепь вокруг шеи гориллы; распилив одно из звеньев, вставил туда конец цепи, забил его молотком. Другую цепь он укрепил таким же образом у задней части туловища.

— Пусть ты будешь сильна, как пять чертей, все равно ты не порвешь цепь и не вывернешь колец.

Окончив работу, Фург отправился в камбуз, где подкрепился обильным завтраком. Сухари с маслом, мясные консервы, большой кусок сыра, стаканчик доброго вина. Потом он поднялся на палубу и поставил на пол сосуд с пищей, приготовленный для его спутника.

Вымерив высоту каждой мачты, длину каждой снасти, отделявшей точку, на которую паруса были подняты, от точки, до которой они спускались, он, взяв конец фала, размотал его и на одном кончике укрепил сухарь, к другому привязал кусок сыра. Чтобы достать их, горилла должна будет изо всей ее силы тянуть веревку. Голод удвоит ее силы. Таким образом, она поднимет, а потом направит грот-марсель, фок-марсель, брамсель. Фург высчитал длину шкотов, гафелей. К разным концам он привязал бутылки с водой.

— Вот и готово! — пробормотал Фург. — Если ты голодна и хочешь пить, тебе придется поработать. Теперь пойдем, посмотрим хронометр и секстант. Надо определить, где мы находимся. Потом повернем к Бордо и пустимся в погоню за «Звездой Волн».

На юте Фург определил по положению солнца время, нанес местоположение на карту.

— Через неделю мы придем в Бордо, если только ветер не сыграет с нами какой-нибудь шутки. С таким помощником все пойдет как по маслу. У хорошего капитана должна быть хорошая команда. Но вот она, кажется, просыпается.

Горилла приподнялась, села на палубе, человеческим жестом протерла глаза и вдруг издала сердитый и вместе с тем жалобный вой. Она была сердита, что спять видит около себя этого человека, и, кроме того, она была голодна. Одним прыжком она очутилась на юте, но тотчас же упала, вытянув руки и вертя головой. Опять поднявшись, она принялась грызть цепь, рвать ее руками с горла.

Но при каждой попытке цепь сжималась все сильней, спинной хребет все крепче стискивался. Бешеные крики, сумасшедшие прыжки сменились, наконец удивлением, жалобой, потом перешли в просьбу, мольбу. Она хотела пить, хотела есть и просила ее накормить и напоить. Фург подошел и бросил ей несколько кусков сухарей, которые она тотчас же подняла и проглотила. Потом он показал ей привязанные к веревкам лакомства, которые она должна была заработать.

Горилла понюхала, подтащила цепи, вытянула жадные руки. Но Фург хорошо рассчитал. Ни еду, ни питье нельзя было достать. Тогда горилла, сильная, как десять матросов, принялась тянуть конец фала. Паруса поднялись и натянулись. Пока горилла ела, Фург заканчивал ее дело. Потом он заставил ее брасопить паруса, показав на бутылки с водой. Ветер свежел, паруса поднимались и вздувались один за другим. Бриг наклонился. Пять, семь, десять узлов. Вода шумела и пенилась. Фург держал руль. По мере надобности он вешал то с той, то с другой стороны мачты, на той или другой снасти, пищу и питье. Он следил за тем, чтобы его четверорукий матрос не пресытился.

Иногда, когда сон его одолевал, он забывался, но был уверен, что его помощник не учинит никакой ошибки.

Прошло несколько дней. Горилла присмирела и сделалась почти ручной.

Вскоре сознание ее начало пробуждаться, мозг заработал.

Достаточно стало Фургу показать ей на снасти, как она уже принималась за работу: начинала тянуть, прислушивалась к приказаниям, останавливалась. Она поняла, что вполне зависит от этого существа, которое умеет удовлетворять ее потребности.

Когда на горизонте показались берега Франции, человек и горилла были уже друзьями. Цепи были сняты одна за другой.

Матросы и публика в гавани с удивлением смотрели на это судно, о котором «Звезда Волн» еще утром сообщила, как о погибшем.

Капитан Фург, обнявшись с гориллой, рассказал обо всех перипетиях путешествия. Он передавал такие подробности, которые казались невероятными. Горилла же подтверждала его слова, ласково, с преданностью глядя ему в лицо. Ей не доставало только слов, чтобы выразить чувства любви и уважения к этому существу, спасшему ее от голодной смерти.