Все, что шевелится

ГЛАВА 12 Кольцевая радуга, Мундарга, Ю-мир

Матушка Булган обитала теперь в ханской юрте одна-одинешенька, ни тебе любимого Чоны, ни его братца Сотона. Последнего-то не жалко, вон же что удумал, злодей: извести любимого сыночка Джорочку. Сынка, правда, все стали почему-то называть Гессер, что значит «неуловимый Джору» на лешачьем языке (а язык лесовиков Булган знала получше всех в Юртауне). Матушка не спорила, считая такое имя совсем необидным. Кровиночку свою она любила и решила навестить, благо и идти было недалеко. Гессер поставил свою юрту рядом с родительской.

На улице её едва не сбил с ног порыв ветра, забросал редкими снежинками. Булган поскорее юркнула в тёплое жилище сына. Здесь обычно толпился народ; все, кого наследник Чоны исхлестал волшебной плёткой, стали горячими сторонниками Гессера. Его безоговорочно признали ханом, в рот заглядывали и только что сапоги не целовали. Женщины, впрочем, на своих мужей и отцов смотрели с недоумением: чего это вы все перед ним пресмыкаетесь? Они в битве под Юртауном не участвовали, усмиряющей плётки избежали, поэтому Джорочку видели в истинном свете. Красивый молодой мужчина, ну и что? Почему нужно ему покоряться? Мужики на сей вопрос не отвечали, а загадочно хмыкали и славили любимого руководителя.

Гессер, правда, властью не злоупотреблял, дурацких указов не делал и вообще старался как можно меньше командовать. Советовал людям думать головой, а не другим каким местом и считал, что этого вполне хватит для счастливой жизни.

Сегодня в юрте посторонних не было. Невестка Другмо что-то вышивала и тихо напевала:

– Ветер шуршит в камышах и сосну под луною колеблет.

Спелые шишки с кедровых ветвей ниспадают, как дождик из тучки.

Шила я мужу рубашку, держала шитьё на коленях.

Муж всё шутил: «Не пришей рукава к своей маленькой штучке!»

Гессер обрадовался приходу матери и охотно отложил в сторону меховую заготовку зимнего сапога.

– Здравствуй, матушка! Каким ветром занесло? – спросил в шутку.

– Понятно каким, северным. Порывом так прямо и зашвырнуло в твоё жилище. А пришла я по делу.

– И что же это за дело такое неотложное?

– Видела я, сынок, сон. И непростой, ой непростой. Про тебя и дядю Сотона. Ты, поди, не забыл, что его нет с нами уже полторы луны?

– Давненько не видались, – согласился сын. – Да в последний-то раз и повидаться толком не удалось, исчез куда-то дядюшка, да так стремительно, что и не поговорили даже.

– Вот-вот. И приснилось мне, будто Сотой не просто так исчез в неизвестном направлении, а отправился в северную страну Лин, где набрал большое войско. И будто движется он с тем войском к нам на Мундаргу. Собрался он будто бы воевать Юртаун…

– Да на кой ляд ему нужно нас воевать? – перебил Гессер.

– Этого я не знаю, но думаю, что сон мой – вещий. А потому надобно нам на всякий случай подготовиться к отражению атаки.

– А как именно готовиться?

– Тоже собрать войско, вооружить хорошенько…

– Чем же я его вооружу? Мечей боевых у нас, считай, вовсе не осталось, а без мечей что за войско?

– Мечей можно и новых наковать. Правда, некому: рудознатцы-дадаги ковать толком не умеют, а настоящие кузнецы, хористы, скрылись где-то в горах. Тебе, сынок, нужно их отыскать и вернуть сюда, в нашу столицу. А рудознатцев давно пора отправить в горы, где им самое место. Пусть они руду ищут, а хористы здесь мечи куют, латы. Вооружимся и никого бояться не будем.

– Разумен твой совет, матушка, – согласился молодой хан. Прошёл к выходу, откинул полог юрты и рявкнул что есть мочи: – Эй, Дадага!

Прошло какое-то время, и глава рудознатцев явился не запылился. На Гессера смотрел он подобострастно, готов был исполнить любые, даже самые нелепые приказы. Но к просьбе собрать родню да отправиться в горы искать хористов был явно не готов.

– Да как же это, хан, – принялся возражать Дадага, – в горы идти, на зиму-то глядя?

– Надо, – просто и доступно объяснил Гессер. – Есть мнение, что на нас надвигается вражье войско. А нам нападающих и встретить нечем. Ни мечей у нас не осталось, ни лат. Нужны нам кузнецы настоящие, не вам чета. Тем более что дошли слухи, будто хористы раскопали там, в горах, какую-то руду волшебную. Из неё, говорят, получаются мечи столь замечательные, что обычные бронзовые рубят как лозу или камыш. Слыхал о такой руде?

– Слышать-то слышал, да не больно верю. Мало ли что досужие языки наболтают, – вроде бы и отказался старший рудознатец, но хан почувствовал, что новая руда сильно заинтересовала Дадагу. – Хотя, вообще-то, ты прав, нужно отыскать Хора и его братьев и проверить доподлинно, что за невидаль обнаружили. Если и впрямь нашли, а не просто так раззвонили на весь свет: отыскали, мол, чудо.

– Вот и договорились. Отправимся, значит, искать кузнецов. Зима на носу, а в горах она уже и настоящая, потому одеться нужно потеплей… Да что это я тебя учить взялся? – сам себя перебил Гессер. – Ты же сюда с гор спустился, лучше меня обстановку знаешь. Короче, соберёшь братьев и завтра с утра двинемся на поиски.

– А ты тоже пойдёшь?

– Да не пойду, а поеду. Огонька оседлаю да двинусь.

– В горах конь не везде пройдёт. Хотя до поселка, до Жемуса, дорога хорошая. Мы оттуда бронзу сюда отправляли. Поэтому до Жемуса мы и сами конными тронемся…

Назавтра отряд из восьми всадников в путь пустился, едва разъяснилось. Вначале Гессер попытался торить незнакомую дорогу, но Огоньку трудно было ехать вровень с прочими скакунами, всё время он норовил умчаться вперёд. Горная дорожка была неприметной, к тому же колею занесло снегом, и молодой хан опасался сбиться, свернуть не в то ущелье. Поэтому он пропустил братьев вперёд и тронулся замыкающим. Но сзади ползти было скучно, кони братьев, казалось, нарочно плетутся еле-еле, чтобы досадить всадникам. Пробовал Гессер по сторонам глядеть, крутил головой направо-налево – везде одно и то же. Заснеженные скалы, уступы, валуны, трещины… Влезть бы вон на ту скалу и украсить своим именем: «Здесь был Джору». Да как украсишь, когда и знаков для того не придумано? От нечего делать он стал сочинять эти самые знаки, но в голову лезли какие-то нелепые закорючки. Пришлось плюнуть на несостоявшееся изобретение, тем более что ничего хорошего оно не сулило. Эдак всякий полезет на скалы и станет украшать своим именем, места же нетронутого не останется, будут сплошные Ербаны, Дурижапы, Митыпы и Пунцаки.

Снег был неглубок, кони копытами пробивали его до камней, сыпалась пороша сдуваемых со скальных неровностей снежинок, да посвистывал ветер. Внезапно Гессеру почудилось, что откуда-то справа, где под углом к дороге на Жемус как раз показалась расщелина, послышалась музыка. Кто-то вроде бы играл, перебирая струны, бил в бубен и тряс колокольчики. Не долго думая, всадник свернул и погнал Огонька по нетронутому снегу. Так же когда-то он и коня себе приобрёл: услышал звон и пошёл смотреть – откуда.

Расщелина оказалась некрупной и заканчивалась небольшой долиной. С главной тропы увидеть её было невозможно, потому что каменный коридор изгибался вроде ущербного месяца. С первого взгляда юный хан ничего примечательного на горной площадке не заметил: припорошенные снегом валуны да нависающие со всех сторон скалы. Но тут как раз из-за гранитных зубцов выглянул краешек солнца, его лучи заискрились в снежинках, и в дюжине шагов от себя Гессер увидел разноцветное чудо – кольцевую радугу. Была она маленькой, совсем не похожей на тех летних красавиц, что раскидывались натянутым луком на полнеба, всего-то с косую сажень. Зато яркостью красок её колечко превосходило любую из когда-либо виденных молодым человеком радуг, да ещё ритмично переливалось, позвякивало и бренчало, медленно-медленно скользя по долине.

Поражённый прекрасным явлением, всадник спрыгнул на снег и, оставляя бурые следы, двинулся к многоцветному музыкальному чуду. Раскинув руки и невольно подпевая задорному ритму, он шагнул внутрь удивительного кольца и словно покатился с горы внутри огромной бочки. Небо, облака, камни, скалы, тени, конь Огонёк завертелись, закружились, дробясь и накладываясь друг на друга. Солнце прыгнуло в зенит, вокруг него разлилась ясная голубизна, заключённая в рамку зари, а дальше, в направлении периферии свода, небо всё густело и густело, плавно окрашиваясь от светлосерого, предрассветного, в тёмно-синий, затем фиолетовый и интенсивно чёрный цвета. И по этому бархату плыли звёзды и луна, тянущаяся за горизонт двенадцатью спицами из всех её фаз одновременно – от нарождающегося через серебряную монетку новолуния до ущербного серпа…

А потом Гессер почувствовал, что кто-то трясёт его за рукав и что-то бормочет, повторяя снова и снова:

– Лес, ну Лес же! Лес, Лес, Лес!

Какой лес, откуда взялся лес в пустой горной долинке? Он с трудом повернул голову, потому что шея почти не слушалась и двигалась толчками с-невыносимым для сознания запаздыванием. Но тут в глазах стало проясняться, исчезли искры звёзд и лунное крошево, и в сумеречном свете возникло лицо светловолосого парня. Был тот облачён в болотно-буро-жёлтые одежды, держал в левой руке непривычно маленький металлический лук, продетый через причудливую, удобно вырезанную для рук – так и хотелось погладить, убедиться! – пластину. Правой юноша хватался за рукав Гессера, который, непонятно почему, тоже оказался непривычно пёстрой, осенних красок, расцветки. Губы светловолосого вытягивались трубочкой, когда он, чуть подсвистывая, вытягивал «с-с-с» в слове «лес», при этом обнажались белые зубы, но два верхних передних были по-заячьи длинными и почему-то голубыми. Глаза были синими, и в них от берега до берега орбит плескался страх.

– Лес, Лес, Лес! Пропадем же, почему ты остановился?

Хан, раздражаясь от медлительности малопослушной шеи, поднял голову и увидел воздетую вверх ладонь, сложенную уточкой. Бездумно очертил ею над головой петлистый зигзагообразный значок, опуская руку вниз, и сразу что-то хлопнуло по ушам, словно лодочка одной ладони ударила о другую: у-упф! Оказалось, что без этого «у-упф» и он, Гессер, и парень в пёстром неминуемо бы оказались похожими на ветку боярышника: щетинились колючками стрел. А сейчас бронзовые наконечники только прочертили золотистые полоски металла, чиркнувшего о рогатину прозрачной стены, защитившей от этой неожиданной атаки.

– Назад их, Лес, назад! – закричал напарник. – Тем же концом да по тому же месту!

Не понимая, чего от него хотят и того, где находится и что происходит, он прежним петлеобразным зигзагом поднял левую руку вверх. За спиной громко чмокнуло, словно большеротый великан поцеловал свою дуршлагоголовую подружку, и тут светловолосый дёрнул за рукав, да так резко, что они оба ткнулись носами в побитую морозами траву, а над ними, просвистев над загривками, пронеслась та же самая стая стрел, только теперь не в «дальние страны», а назад – «на родину предков».

– Умница, – похвалил парень. – Вот чего я, Лес, никогда не умел, так это выполнять «зет оборотное», да чтобы не на излёте, а как раз в пике силы. Зато любой подтвердит, что Марту Тынову всегда отлично удавалось «жи ускоренное», половинка знака «все назад».

Левой ладонью он нарисовал в воздухе неярко пламенеющий зигзаг, нет, именно половинку, и в угасающем, свете хан успел разглядеть, что они с пёстрым, оказывается, лежат на холме в травянистой выемке, причём слева и справа от них в канавке укрылись такие же молодые ребята, одетые в одинаковые пятнистые штаны и рубахи.

Стрелы ушли вниз, в серую мглу у подножия холма. Оттуда послышались вопли, будто несколько дюжин человек разом болезненно ткнулись мордами в колючий шиповник.

– Так им и надо! – злорадно сказал Март. – За что боролись, на то и напоролись.

– Как это? – не понял Гессер.

– Очень просто: стрелы, выпущенные лучниками, вернулись назад и поразили стрелков. Ты, Лес, сумел зеркально развернуть их, а я ускорить полёт, когда стрелы шли на излёте. Теперь можно и нам начинать атаку.

– Снимай щиты! – закричали откуда-то слева. – Встать в цепь!

Пятнистые воины поднялись из канавы и сделали по паре шагов вниз по склону.

– Мечи наголо! – раздалась следующая команда.

В руку Джору словно сам собой впрыгнул меч.

– Рассредоточиться на длину меча! Цепь воинов расступилась, растягиваясь вдоль склона.

– Подготовить боевые дюжины!

И сейчас же количество пятнистых воинов многократно возросло. У вершины холма скопилось бойцов, наверное, не меньше полка.

– Дюжинники, дружину – в атаку! – выкрикнул уже знакомый голос невидимого в сумерках командира.

Боевые дюжины дружно двинулись вниз. Увлекаемый волнами настроенных на битву воинов, тронулся и Гессер. Наступление шло абсолютно бесшумно. Никто не хрипел, задыхаясь от напряжения и ярости, не подбадривал себя боевыми кличами, и даже сухая ломкая трава под подошвами сапог атакующих бойцов не хрустела. Эта странность больше всего удивила Джору. Сухие стебли не гремели и не ломались под подошвами сапог тех, кто наступал слева и справа, а под его сапогами как раз трещали, и очень громко. Другое, что удивляло, – слаженность движений бегущих рядом. Мечи их вздымались одинаковыми движениями и опускались все разом. Причём, как оказалось, несколько человек слева выглядели на одно лицо. Это был светловолосый Март, но размноженный. Четверо Мартов шли впереди, за ними ещё четыре, а в последнем ряду трое. Справа наступала такая же неполная дюжина неотличимо похожих друг на друга воинов, а вот перед Гессером двойников не было.

Пока он разглядывал да раздумывал, удивлялся и, размахивая мечом, бежал с холма, странный полк, в составе которого он непостижимым образом оказался, ворвался, ступая по телам павших лучников, в ряды противника. Увидев врагов воочию, хан от изумления раззявил рот. Были они низкорослы (даже макушки их высоких зубчатых шлемов конусом едва ли доходили ему до плеча), зато носы имели в локоть длиной, а кожа цвела ядовитой лягушачьей зеленью. Бр-р-р! Металлически поблескивающие колпаки не были просто так нахлобучены на зеленорожих противников, нет же, шапки крутились с неприятным визгом: ю-ю-ют! ю-ю-ют!

Эти вислобрюхие существа имели непропорционально короткие ноги колесом (Джору подумал, что с такими ножками на коне ни одному из них не удержаться). Зато передние лапы зеленокожих бугрились мышцами, даже на вид тяжёлые серпообразные мечи со свистом резали воздух.

И началась самая странная битва, какую только мог вообразить Гессер. Конечно, большим знатоком схваток он не был, потому что родился в мирное время. Зато много слышал о сражениях от отца и дяди, от соседей-старичков. В рассказах ветеранов противники сходились и начинали сражаться, каждый защищал себя и соседа, убивал и сам получал раны, выживал или умирал от них. На этом же поле брани дружина, частью которой он являлся, сражалась абсолютно бессмысленно. Похожие друг на друга неполные дюжины одновременно разили мечами пустоту, не обращая внимания на действия противников. Они если и отбивали удары, то лишь случайно, о собственной безопасности никто не заботился, поэтому чужие клинки рубили их беспрестанно. Правда, оказалось, что никакого вреда вражеские удары им не приносят. Зелёные могли бы с таким же успехом рубить воду, капли с острейших лезвий летели в траву, но тела разрезаемых вдоль и поперёк бойцов оставались прежними. Возможно, они и уменьшались в размерах, как подумал наблюдающий невероятную стычку Джору, но со стороны это было незаметно. Для длинноносых же мечи представляли реальную опасность, и это было весьма наглядно. И хотя враги рубились старательно, умело защищались, отбивая чужие удары, но время от времени кто-то всё-таки попадал под клинок своего противника либо его соседа, замаха которого не заметил.

Что за дурацкая битва? Если она будет длиться вечно, то люди, конечно, победят, потому что потерь не несут, а зеленорожие гибнут, пусть и случайно. Но сражение рано или поздно закончится хотя бы потому, что бойцы когда-нибудь устанут. И тут вдруг до Гессера дошло, что сам-то он почему-то не бьётся, никто не нападает на него, враги по неизвестной причине обтекают его справа и слева. Почему же они его не видят?

Да нет же! Конечно видят… Вон тот вислобрюхий явно заметил и, воинственно вопя, ринулся навстречу. Но что случилось? В паре шагов до Джору он со всего маху ткнулся мордой о прозрачную стену, расквасил длиннющий нос и окрасил преграду чёрной кровью. Второй враг бросился наперерез, ударился грудью о невидимую преграду и отлетел назад, нанизавшись на меч своего же соратника. А третий рубанул кривым клинком перед собой, чувствуя подвох, и лезвие сломалось, словно от нечаянного удара о гранитный валун.

Только теперь хан понял, почему отклонились летящие в него стрелы (вот откуда взялись бронзовые полосы в воздухе), почему он до сих пор ни с кем не скрестил клинка, а мог спокойно наблюдать за развитием схватки и зачем звучала команда «Убрать щиты!».

– Гады! – заорал Гессер. – Мангусы стоногие! – И ринулся на врагов-обманщиков.

Почему и как его обманули, он не знал. И даже то, что длинноносые зелёные твари ему враги. Но считал врагами хотя бы потому, что те находятся в противостоящих рядах и пытаются напасть, пусть и разбивая хари о его защиту. А главное, что не нравилось в противниках, так это их внешность. Интересно, а вы бы при виде зелёной морды, мчащейся на вас, восприняли её приближение как дружеское? Если бы даже и подозревали, что это никакой не Фантомас, а сосед, на которого свалился флакон с зелёнкой?

Поэтому Джору бросился на зелёных, размахивая мечом и желая уничтожить. Его нападение произвело на врагов ошеломляющее действие. Вислобрюхие так и валились перед Гессером в разные стороны. За короткую атаку он произвёл в их рядах такие опустошения, каких полк из неполных дюжин не совершил бы, бейся с летнего рассвета до тёмной ноченьки. Так бы, поди, и победил всех подряд, да «бы» мешает. Всё-таки противники оказались не полными идиотами, а только полудурками. Самый главный вислобрюхий – а может, не главный, а самый умный – нарисовал перед собой слабо светящийся в воздухе зигзаг. Возник неприятный зудящий звук, от которого зачесалось всё тело, и хана против его воли понесло туда, где медленно таяла вспышка.

Они сближались друг с другом по прямой, отбрасывая в стороны попавшихся на пути зелёных мечников. Гессер и хотел бы замедлить шаг, но это было не в его власти: ноги сами собой ускоряли ритм шагов. И когда зудение стало вовсе не слышным, но никуда не исчезло и теперь уже не давило на уши, а словно просочилось под череп, отчего показалось, что его содержимое вот-вот закипит, они столкнулись. За миг до соприкосновения по прозрачной стене, о существовании которой он догадывался, зазмеились голубые потоки молний, и теперь её можно было узреть воочию. Такие же огни исчеркали и защиту вислобрюхого. Щиты со звоном ударились, ослепительная вспышка озарила пространство. Джору невольно прикрыл глаза, но и сквозь сомкнутые веки почувствовал яркое пламя, рванувшее в небеса…

Очнулся он в постели.

– Очухался, Лес?

Открыл глаза и увидел Марта. Тот сидел на деревянной скамеечке рядом с ложем Гессера и пытливо глядел ему в лицо.

– Где я?

– В казарме, где же ещё? В отдельной, конечно, палате. Как пострадавший при выполнении боевой задачи.

– А я её выполнил?

– Спрашиваешь. Сто раз перевыполнил. Ну ты дал! Никто не ожидал…

– Чего не ожидали-то?

– Таких методов. Конечно, Лес, все тебя давно знают как мастера нестандартных решений, но такого… Это же надо – один перебил чуть ли не весь отряд ютроллей.

– Каких ещё троллей?

В разговоре попалось не первое непонятное слово, но прочие он пропустил хотя бы потому, что улавливал общий смысл ответов.

– Лес, а с головой у тебя всё в порядке? – удивился Март.

– Похоже, что не всё, – честно признался хан.

– То-то я и смотрю. Сколько лет с ними воюем, считай с первого класса, а ты вдруг спрашиваешь: кто они?

– Зелёные такие, длинноносые, – принялся он перечислять запомнившиеся черты давешних врагов, предполагая, что их и имел в виду Тынов, – вислобрюхие, коротконогие…

– Точно, они самые – ютролли. Вспомнил наконец.

– Да ничего я не вспомнил. Не видел я никаких ютроллей.

– Ага, не видел, значит. И других ютов не видел, ютантов?

– Никогда. Тоже зелёные и в шапках с зубцами?

– Да ты что, серьёзно? Ютантов ты с рождения знаешь. Их у нас в Лесном княжестве как собак нерезаных. Совсем как мы, только уши волчьи.

– Не помню никого с волчьими ушами.

– А имя своё ты, случаем, не забыл?

– Имя помню. Зовут меня Джору, а ещё Гессер.

– Приехали, – присвистнул Март. – Да не гусь сер ты, а Лес из деревни Берестянка.

– Не знаю никакой деревни.

– И отца Крона Нова не знаешь? И деда Пиха Тоя?

– В первый раз слышу.

– И Лесного княжества не помнишь?

– И княжества.

– Тяжёлый случай, – вздохнул Март. – Это у тебя от того… Как её, слово такое мудрёное? Вспомнил! Контузия называется. Шарахнуло вчера знатно! Из наших на ногах никто не устоял, а от ютров и вовсе ничего, считай, не осталось. Там воронка образовалась, приличный пруд выйдет, если воды налить. А тебя аккуратненько так из разрыва вынесло и на обозную телегу с сеном уложило. Я ещё страшно удивился, когда подбежал: сам без сознания, а спланировал на соломку, вот это чародей!

– Я же не специально, – сказал Джору.

– Ага, случайно! Случайно ты бы о ту же телегу башкой треснулся или о камень какой. А тут любому ясно, что сознательно или бессознательно, но полётом ты управлял. Может, заранее ту телегу высмотрел и тирлич-знаком пометил: пусть притянет, если…

Гессер слушал Марта, но мысли его были заняты другим. Куда он попал? Почему его принимают за какого-то Леса? Как вернуться назад в Мундаргу? И как выжить здесь, в мире ютроллей, пока не отыщется путь домой? Может, не спорить, когда станут называть чужим именем? Ссылаться на эту… Как её назвал Март? Неважно. Говорить, что всё забыл, и постараться приспособиться, разобраться в новом мире. Главное, что оказался среди людей, настроенных дружески. Мучить или убивать они не станут, постараются вылечить. А вдруг и вправду сумеют помочь? Так, чтобы вернуться в Юртаун…

– Ничего не помню, – сказал он.

– Точно, контузия! – заявил Март. – Но это не страшно. У нас же лучшие в этом мире лекари. Вернут тебе память, не беспокойся.

– Расскажи мне, – попросил Джору, – о ютроллях и Лесном княжестве.

– А чего о них рассказывать? Это же все знают… Хотя нет, ты же именно это и забыл! Попробую. Всего, конечно, не перескажешь, да я всего и не знаю, а кабы знал, то рассказ занял бы, наверное, всю жизнь. Ладно, расскажу коротко. Жили мы в своём Лесном княжестве, не тужили, а потом пришли первые юты – ютролли. И давай грабить да убивать, в полон брать. Собрались мы всем миром да на Чистом поле их и перебили. Про эту битву я тебе с большим удовольствием расскажу, но в другой раз, потому что могу целый день рассказывать. А это долго. Вот. Перебили мы, значит, ютров, несколько веков прожили спокойно, а потом пришли вторые юты – ютанты. Эти были мирные, торговали, золотом платили. Открыли они школу, стали обучать детей грамоте, боевым искусствам и чародейству. В ютшколе мы с тобой проучились семь лет, а теперь должны платить за обучение: семь лет воевать с ютроллями, врагами ютантов. Но они и наши враги, потому мы и воюем, как наши прадеды в Чистом поле. Только не у себя на родине сражаемся, а в Ютландии, в мире ютов.

– А зачем нам чужой мир?

– Да нам-то с тобой он ни к чему. Но за нами должок. Юты к нам по-хорошему отнеслись: кормили, обучали грамоте, развивали физические и магические силы. А теперь просят помочь в борьбе с захватчиками – ютроллями. Вчера мы им вон как здорово врезали! Но ты молодец! Раньше почему-то никто не догадывался в бой идти, не снимая магического щита, а ты первый додумался! Мы же по старинке воевали, как привыкли со времён битвы в Чистом поле: каждый превращался в боевую дюжину, мечом махал, а повторяшки – за нами. За тысячу лет только и нового, что сами теперь под клинки не лезем, а издали повторяшками командуем. Зато и пользы для боя немного: сражаемся, считай, впустую. Редко-редко самый дурной ютр под удар попадёт. А мы гордимся – без потерь из таких стычек выходим!

Когда вчера ты сам на ютров бросился, мы все за тебя испугались: убьют ненароком, жалко приятеля. Потом видим, что ты щит не снял, хотя команда была, думаем: ладно, никого не убьёт, зато несколько ютрских носов расквасит, а может, и кого из них на наши клинки столкнёт. Потом видим: ютрский командир тоже щитом окутался и на тебя прёт. Я лично думал – звону будет! Когда наши щиты между собой сталкиваются, грому – аж уши закладывает. А тут другое. Ютский щит по иному образцу скроен, у них свои магические приёмы. И такие столкновения, оказывается, взрывами заканчиваются. И очень опасными, особенно для тех, кто рядом будет и не догадается со всех ног улепётывать.

– А как узнать, что ют щитом окутался? – спросил Гессер, который пытался хоть чуть-чуть разобраться в обстановке хотя бы для того, чтобы просто выжить. К необъяснимому переносу в чужой мир он относился как к факту неприятному, но не смертельному, а ютроллей боялся не больше, чем давних недругов – людоеда Лубсана и Мезу Бумджид. Всё-таки он был сын Эсеге Малана, сам божок, почти бессмертный, хотя и упрятанный в тело смертного. Сам он об этом не догадывался, поскольку ничего о небесной жизни не помнил, но, так или иначе, имел весьма высокий потенциал выживаемости.

– Нас же в школе учили истинному зрению, чтобы уметь отличать сущность предмета от наведённых кудес! Ты что, забыл? – горячо воскликнул Март.

– Я же сказал, что всё забыл, – осадил его Гессер, садясь в кровати. Тут он заметил, что руки и ноги его какие-то не такие – непривычны длина пальцев, форма кистей, неизвестно откуда взявшиеся шрамы, – и решил сразу же проверить мелькнувшую в голове догадку. – Даже своего истинного облика не помню.

– Ну, это дело легко поправимое, – решил новый приятель. – Сейчас я принесу зеркало.

Март выскочил из палаты и вскоре вернулся с чем-то вроде сковородки.

– Вот возьми. Полюбуйся на себя, может, чего и вспомнишь.

Джору взял «сковородку», которая и впрямь оказалась зеркалом, но каким! Зеркала он знал: такие бронзовые отполированные пластинки, отражения в них были тусклыми и желтушного оттенка.

Это же зеркало показалось ему окошком в реальность, все цвета были как в жизни, предметы не размывались по краям и не колебались, как в отражениях на воде. Короче, зеркало было настоящим чудом, только вот лицо в нём оказалось совсем незнакомым. Гессер пристально смотрел в глаза отражению, привыкая к новому облику. Лицо в зеркале принадлежало молодому мужчине, возраст его примерно соответствовал летам Джору, зато всё прочее… Это был совсем иной людской тип, не тот, к которому он привык в родном Юртауне и повидал в своём не больно-то богатом встречами путешествии. Он придирчиво сравнивал свои прежние и новоприобретённые черты: волосы не прямые и чёрные, а светло-русые, чуть вьющиеся, глаза не карие и узкие, а голубые и круглые, нос много уже, длинный и прямой, кожа не смуглая, как у соотечественников, или золотистая, как у любимой супруги Другмо, а бело-розовая. Вчера в горячке боя он не слишком-то разглядывал тех, с кем вместе укрывался в ложбинке от вражеских стрел, чуть позднее лица повторяшек, как назвал Март неполные дюжины до жути похожих бойцов, трудно было рассмотреть в сумерках, но сегодня вспомнил, что они все казались похожими друг на друга, словно состояли в родстве. Но не может же дюжина дюжин молодых людей (а их там было разве что чуть поменьше) являться роднёй. И поэтому Лес, в тело которого непостижимым образом перенёсся Гессер, был не братом Марта, а скорее всего приятелем…

– Мы с тобой друзья, Март? – спросил он, чтобы проверить догадку.

– Не разлей вода, – подтвердил Тынов. – Особенно после того разбойного похода на родину.

– А зачем мы с тобой на родину разбойничать ходили?

– Ой, Лес, лучше не спрашивай. Забыл ты, и слава Батюшке! Я бы тоже хотел позабыть, столько предательства насмотрелись… Ладно. Не стоит о грустном. Значит, себя-то ты в зеркале узнал?

– Не знаю точно. Скорее показалось, что с чужим человеком познакомился. Но, думаю, это вскоре пройдёт.

– Я очень на это надеюсь! – воскликнул Март. – Заболтался я тут с тобой. Побегу, дел полно – в нашу дюжину трёх второклашек на обучение подкинули, нужно заниматься. А ты жди, скоро придут лекари, они тебя на ноги живёхонько поставят. Вспомнишь то, чего и не забывал, лучше прежнего станешь. Давай не скучай.

– Ладно, не буду. Мне есть о чём подумать.

– Вот и молодец. Тогда до вечера. – И выскочил из палаты, только дверь взвизгнула.