Тьма окутывает меня со всех сторон бархатным коконом. Мне хорошо, правда. Вокруг нет ничего, но я полностью доволен. Отсутствие деталей — не всегда плохо. Как и отсутствие меня.
Я слышу дикий рык, будто кто-то запер рядом животное. Возможно, что бешеное.
Животное мечется, пытается вырваться из клетки. Рвет ржавые прутья изогнутыми когтями.
Даже я ощущаю всепоглощающую силу ярости. А ведь я — ничто. Темнота. Бархатистая, манящая. Только руку протяни, как окутаю плотно, надежно. Усыплю в томительной неге, заберу все невзгоды.
Но это существо не желает сдаваться, рычит еще яростнее, громче. Словно зовет кого-то, пытаясь пробиться сквозь толщу воды. Или темноты?
Так продолжается вечность, нескончаемо долгую и прекрасную. Здесь времени нет, оно остановилось и истлело. Просто не выдержало всепоглощающей красоты тьмы.
Однажды монстру, что рядом рычит, удастся все-таки сорвать прутья своей клетки. Монстр силен, а главное — отчаян. Он борется до конца, хоть тьма уже ласкает оскаленную пасть, дурманя своим онемением.
Стоило ему проломать первый прут, как меня окутало ароматом, встряхнуло. Самый прекрасный запах, сочетающий в себе все. Шоколад и клубника, сахарная карамель и ваниль, влажная земля и даже бензин. Все это смешивалось в едино, снося все преграды.
Я понимаю, что так пахнет не тьма, а кто-то другой. И дикий монстр в клетке тоже чувствует его, желает. Как и я.
Стоп!
Безумное животное — я?!
Аромат вырывает из ласковой тьмы, подрывает сознание вверх, заставляет вспомнить.
Словно наяву, я вижу причудливый золотистый узор поверх алой фрески. Это множество крошечных змей, кусающих себя за хвосты.
Змеи тянутся вверх, до самого потолка, украшенного рельефной лепниной.
— Свят! — сильный тычок в плечо, но я не реагирую. — Свят! Ты че, блядь, застыл?!
Душу наполняет ярость, хочется съездить кулаком по морде брата прямо сейчас. Бран подобен навязчивой мухе, мешающей выявить источник умопомрачительного аромата.
Зверь внутри рычит, требует выпустить его наружу. Дать право забрать свою добычу.
Пока я сдерживаю его.
— Да что с тобой?
— Заткнись! — рычу в ответ, осматривая коридор отеля, пытаясь просчитать, из какого номера идет аромат.
А он усиливается, приближается неминуемой лавиной. Близко, очень.
Прислушиваюсь, но впереди лишь девичий смех. И смеется не та, что так пахнет.
Оставив брата, стремительно рванул навстречу аромату, пытаясь скорее увидеть, кто его источник.
И чуть не сношу с ног длинноногую девушку, когда выруливаю из поворота.
Она оступается, теряет равновесие, но мои руки сразу же цепляют ее талию, прижимают к себе.
Она!
Она источник божественного аромата, наполняющего мои легкие сладкой дымкой. Зверь ликующе рычит, рот наполняется вязкой слюной, а когти удлиняются, предвещая скорую смену ипостаси.
Я теряю контроль над своим Зверем, не могу обуздать его желания.
А главное желание — она.
Раздеть и облизать каждую частичку кожи, впитывая языком терпкий аромат.
Ее равнодушное, кукольное личико резко меняется, серо-голубые глаза наполняются гневом.
— Ты! — скалит зубы. — Ты чуть не снес меня с ног!
Я не отвечаю, лишь теснее прижимаю к себе тонкое тело. Я как заторможенный, больной. Но сделать не могу ничего — ее запах оглушил меня, заполонил. Словно обухом по башке дали.
— Да отпусти меня уже!
Шипит, пытается вырваться.
Да никогда!
Я готов сорвать с нее одежду, трахнуть прямо здесь, в коридоре. Прижать к стене, впиться зубами в шею. Оставить множество засосов и укусов, помечая собой.
Ее спас лишь Бран, мой блядский братик, имеющий особенность появляться, когда он нахрен не нужен.
— Эй, Свят! — дергает за плечо, почти грубо отдирает от нее. — Прости, мой брат немного не в себе.
Она хмыкает, окидывает меня высокомерным взглядом, медленно удаляется. Я гляжу вслед, не могу оторвать взгляда от упругой задницы, скрытой одной лишь тонкой тканью короткой юбки.
Зверь негодует, рычит и требует догнать, взять.
Это его, мое.
Она — наша.
— Ты ебнулся? — хохотнул брат.
— С чего? — рычу в ответ.
— Да с того! Придумал, блядь! — Бран разрывается в хохоте, даже немного задыхается. — Ты в курсе на кого у тебя стояк возник-то?
Иногда мне хочется открутить брату голову, правда. Я злюсь, невольно скриплю зубами.
— На кого? Бран, хватит ржать! — шлепаю его по плечу. — На кого?!
Брат напускает задумчивый вид, сдерживая очередной приступ смеха.
— Хм, на невесту. Насколько я знаю, весь переполох в отеле из-за свадьбы, запланированной через пару дней. А свадьба чья?
Не выдерживая его хитрой морды, отвешиваю смачного леща.
— Эй, ты че?!
— Кто она?!
— Дочка, — дикий ржач, — Добронравова.
Пиздец. Тотальный пиздец.
Зверь беснуется, но я силой воли пытаюсь усмирить его, вытолкать прочь из памяти умопомрачительный аромат, который до сих пор оседал в легких.
Нахрен все! Я с этой ебнутой семейкой связываться не намерен. Никогда и ни за что.
Дочка старого хрена хороша, даже слишком. Как кукла. Но самое манящее в ней отнюдь не смазливая мордашка, а запах.
Нахрен!
Никакой аромат не стоит связи с Добронравовым. А зверь смирится, насытиться другой девкой.
Нервно сглотнув, выдавливаю судорогой из горла слова:
— Пришли мне шлюху, — и чуть подумав, добавляю, — брюнетку. И с ногами длинными.
Брат надрывается смехом, но тут замечает мой злобный взгляд, умолкает. До него начинает доходить, что произошло нечто хреновое. Он еще даже не представляет, насколько.
Да и я тоже.
— Свят, все нормально?
Я молчу, зажмуриваю глаза. Зверь не желает смириться. Зверь желает забрать свое, насладиться, присвоить.
Уже чуть позже, когда Бран отобрал для меня лучшую шлюху из борделя Лисогорского, я понял, что нихрена хорошего не выйдет.
Разодрав на девке платье, я трахал ее до изнеможения, но даже кончить не смог. Не то!
Силиконовые сиськи не помещались в ладонь, надутые ботоксом губы наводили на мысли об атаке ос, а уж пришитые к голове пряди волос и вовсе вызвали рвотный рефлекс.
От приторно-сладких духов першило в горле, и даже закрывая глаза, представить совершенно иную девчонку под собой не получалось, хоть ее образ и стоял перед внутренним взором.
Скинул шлюху с постели, я злобно прорычал:
— Убирайся!
Она поспешно закуталась в остатки платья и, прижимая к груди сумочку с внушительной пачкой купюр, смылась из номера. Я даже удивился, не знал, что женщины умеют так быстро бегать на высоченных каблуках.
Схватившись за голову, я раскачивался из стороны в сторону на постели, измазанной каплями крови.
Меня разрывало изнутри длинными когтями Зверя, который пытался вывернуть душу наизнанку.
Во мне было больше от Зверя, чем от человека. Я всегда принимал это, гордился и не считал проблемой.
Зверь не просто часть меня, это и есть я.
Но еще никогда я так не проклинал эту сторону своей сущности, как сейчас. Безумная, непреодолимая тяга к незнакомой девке сворачивала кровь, изламывала кости. Мозги плавились от наплыва похоти.
Она мне нахрен не нужна. Она доставит кучу проблем, я уверен. Отродье Добронравова счастья не принесет, это истина была выжжена внутри мозга с тех самых пор, как лучший друг опоил меня и напал.
Я не должен был встретить ее, стоило послать Брана к херам, ехать сразу домой, а не останавливаться в Эльблонге.
Сука!
Братец был настолько восторжен шлюхами Лисогорского, что уговорил меня остаться здесь на пару дней.
И вот, блядь, что из этого вышло.
И тогда, помню, я сделал еще одну ошибку. Фатальную. Ошибку, перечеркнувшую мою жизнь, разделившую.
Вместо того, чтобы уехать поскорее из города, я решил проветрить свои мутные мозги. Прогуляться, ага.
Я направился в ресторан отеля, полный решимости упиться ромом до поросячьего визга и отключки сознания.
Разве я мог подумать, что в этот прекрасный вечер там решили устроить банкет, предсвадебную вечеринку?
Пьяная свинья в образе Добронравова там уже присутствовала. И половина его общины. Рядом со старым хреном мрачной тучей восседал главный шлюховладелец города — Лисогорский. Причина озлобленности Велимира мелькала неподалеку — его женушка. Одна из хрен знает скольких дочек Добронравова. И такая же пьяная, как папаша.
Запах разгоряченных тел и алкоголя смешивался с легким флером моей одержимости.
Ее аромат тянулся куда-то наружу, в сторону террасы, отдавал легкой примесью кого-то чужого.
Повинуясь порыву, я стремительно направился туда, закипая от гнева, когда до воспаленного мозга доходит, что чужак находится к ней непозволительно близко.
Врываясь на террасу, я вижу такую картину, что кровь мгновенно вскипает в жилах, а когти рвутся наружу.
МОЮ самку нежно прижимает к себе какое-то ничтожество, гладит ее волосы. Ее глаза прикрыты, тело расслабленно.
Сука!
Резким прыжком оказываюсь рядом, хватаю ее за плечи и тяну на себя, вырывая из грязных лап.
Она тихо ойкает, удивленно распахивает глаза, а ничтожество выглядит ошеломленно.
— Что…
Тянет обратно к ней лапы, которые я готов обрубить нахрен.
— Убрал руки! — рычу, почти меняю облик. Слышу это по-своему нечеловечески низкому голосу.
Хлипкое убожество с шапкой соломы на башке вновь тянет лапы, а я на этот раз не сдерживаюсь. Задвигаю девчонку себе за спину, отталкиваю его. Мне кажется, что этого мало, и я добавляю уроду удар кулаком по морде.
Он летит назад, падает на спину, неуклюже пытается подняться. Из носа хлещет кровь бурным потоком. А я начинаю припоминать, что уже видел его. Конечно, этот лобызатель задницы Добронравова уже успел примелькаться всем!
Девчонка визжит за спиной, а терраса мгновенно наполняется представителями общин. Жены Зверей охают и ахают, кто-то жалобно поскуливает.
Мне похуй, я хочу лишь размазать морду этого слизняка о пол, выбить все мозги и вырвать кадык к чертям. За то, что посмел коснуться ее.
А уже потом наказать и ее. Нахрен так доверчиво прижиматься к непонятному черту!
— Что здесь происходит? — вальяжно выплывает Огнедар Добронравов, деловито оглядывает развернувшуюся картину. — Елисава?
Девчонка недовольно морщит нос, но тут же отвечает:
— Я и сама не знаю! Ворвался этот… дикий!
Ничтожество наконец поднимается на ноги, а я вновь делаю шаг на встречу, намереваясь завершить начатое. Ладонь старого хрена на моем плече чуть приостанавливает, но я тут же сбрасываю ее.
— Люто-ов? — тянет ублюдок. — Ты что устраиваешь?
Я отвечаю лишь рыком, Огнедар чуть отшатывается, но сразу берет себя в руки, горделиво выпрямляется.
— Ты решил устроить нападение на моего будущего зятя? Хочешь повторения войны?
Горло сотрясает конвульсией от смеха. Можно подумать, что Добронравов готов рисковать своей общиной ради этого щенка! Ратмир, да. Он был его сыном. А этот… Будущий муж его дочери? Ну, скорее мертвый жених, обещаю.
От одной лишь мысли, что уже завтра эта тварь коснется ее обнаженного тела, выворачивало.
Я ощутил перестраивающиеся кости лица, вытягивающиеся в морду потусторонней твари.
— Да что за хрень? — чуть визгливо вскрикнул Добронравов. — Что ты не поделил с Дитмаром, объясни хотя бы!
— Твою дочь, — удостаиваю его ответом, а голос уже не мой, Зверя. Утробный, чуть отдающий эхом.
Это удивляет всех. Меня тоже.
— Ты, — медленно чеканит старый хрыч, — желаешь оспорить право Дитмара на Елисаву?
— Папа, нет! — отчаянный вскрик сзади.
Я прекрасно понимаю, что это означает. Добровольную кабалу. Проще сразу накинуть себе веревку на шею и выпнуть стул из-под ног.
На краткий миг внутри меня промелькнула искра разума, орущая матом, утверждающая, что это нахрен не надо.
Но от представления грязных лап на ее коже, передергивает.
Похуй. Гори оно все синим пламенем, лучше башку на плечах не сносить, чем позволить забрать ее другому. Тем более, этому убожеству.
— Да.
Девчонка взрывается плачем, содрогаясь в конвульсиях, неустанно шепчет:
— Нет! Нет! Боги, нет!
Из толпы выглядывает Лисогорский, нарушает повисшую тишину своим хриплым голосом:
— Только не здесь! Все бои — в подвале.
Хах, боится, что запачкаем дорогие ковры кровью. Так и быть, выпущу кишки этого слизняка на бетонный пол.
Нас сопровождают мужчины общины, женщин отослали спать. Это к лучшему, не хватало еще слышать крики ужаса.
А вот Елисава не ушла, трясет отца, уговаривая предотвратить происходящее.
Поздно, сладкая. Даже если в общине Добронравова позабыли все традиции, то некоторые древние законы отменить нельзя. И противиться им не удастся.
Либо доказываешь свое право на самку, защищая ценой собственной крови. Либо теряешь, проигрывая сопернику. Слабак не достоин владеть женщиной.
Я даже рад, что она здесь. Увидев насколько жалок белобрысый, девчонка сразу поймет, кто должен быть с ней рядом.
Перед входом в подвал меня перехватывает Лисогорский, чуть оттягивает в сторону.
— Ты ебнулся, Свят? — холодно вопрошает. — Тебе жить скучно?
— Да…
Говорить сложно, тело Зверя создано для убийства, а не для бесед.
Велимир встряхивает меня, серьезно глядит в глаза.
— Это дочка Добронравова, Свят! Ты куда суешься? Там нихуя хорошего нет. Я-то знаю.
— И я…
Отталкиваю приятеля плечом, спускаюсь в подвал. Сладкая уже успокоилась, лишь тихо шмыгает носом.
Белобрысый уебок подходит к ней, касается губами ладони непростительно долго. Меня от ярости подбрасывает вверх, рычу против воли.
Толпа окружает нас полукругом, в воздухе можно ощутить запах азарта и жажды крови.
Перевоплощается это ничтожество долго, лениво. Словно не хочет. И это лишний раз доказывает, что он не достоин женщины.
Настоящий Зверь проявил бы свое лицо сразу, как только я появился и коснулся ее.
Фигура соперника вытягивается, разрастается. Кожа заменяется каменным покрытием, поблескивая местами вкраплениями металла. На плечах выступают шипастые наросты, перетекающие и на вытянутую морду с зелеными камнями глаз.
Камень… слишком много камня. Кровь Зверя очень разбавлена, я и сам был рожден обычной женщиной, но большая часть моей ипостаси состоит из металла. В общине Добронравова совсем отреклись от богов, что делает их почти идентичными людям.
И это недоразумение надеялось получить ее?
Глаза заволокло убийственной, искрящей яростью.
Играл я с ним недолго, лишь красовался перед девчонкой. Хотел лишний раз подчеркнуть, насколько хреново папаша выбрал ей жениха. И какое сокровище ей достанется в итоге.
Хруст костей под моими лапами, алые потоки крови, окрасившие собой все пространство, и зеленые камни, закатывающиеся так, что видно белки глаз.
Я хочу сделать последний рывок, отобрать не только самку, но и жизнь. Меня оттягивает назад Лисогорский, рычит:
— Хватит, Свят, довольно. Он итак уже признал поражение.
А мне мало, хочу добить. Размазать по стене, сломать хребет.
Когда пелена спадает с моих глаз, слышу горькие рыдания Елисавы. Она бьется в истерике, хрипит и задыхается. Кричит, что я мразь. Неужели не понимает, что мое появление — главный подарок в ее жизни?
— Ненавижу тебя, ублюдок! — врезается в уши ее крик.
Пусть. Ненависть тоже хорошо, гораздо лучше безразличия.
Огнедар пытается присмирить дочь, встряхивает и зажимает рот.
— Руки убери, — рычу старому хрену.
— Но…
— УБЕРИ РУКИ ОТ МОЕЙ ЖЕНЩИНЫ.
_______________________________________________________________________________
Дорогие читатели! Хочу напомнить о том, что лучшая поддержка для автора — это ваш отклик в виде комментариев и лайков:)