Возвращайся, сделав круг

loading…

Темнота.

Сначала всегда темнота.

Напряженная, как роженица. Пустая, как ладонь нищенки. И такая же цепкая.

Она не отпустит тебя. Потому что тебя некуда отпускать.

Внутри тебя темнота.

Вокруг тебя темнота.

Ты закрываешь глаза и ничего не меняется.

Я боюсь темноты вокруг. Даже если отодвинуть тьму светом, она все равно останется вокруг меня Я боюсь темноты вокруг.

Я боюсь темноты внутри. Там пусто, там нет ничего и никого. Так бывает со всеми, сейчас – со мной. Я боюсь темноты внутри.

Я боюсь этого имени: Ти-Монсор.

Я пытаюсь написать его тьмой на тьме: Ти-Монсор.

Но во сне у меня нет рук.

> play

«Я – Тим. И это все, что я о себе знаю. Да и то не уверен. На моей левой лодыжке сверху вниз шла татуировка – эти три буквы. Возможно, когда-то имя было длиннее, потому что там, где кончается татуировка, кончается и нога. Ее отрубили те же, кто стер мою память.

Я валялся без сознания на паруснике в открытом космосе, пока меня не подобрал туристический лайнер, на мою удачу пролетавший рядом. Ногу мне уже почти вылечили, вернее, вырастили заново, а вот память… Память уже не вернется. Ее забрали. В этом секторе космоса мемо-грабеж – не редкость. Я не первый и не последний.

Врачи закачали мне стандартный мемо-блок с необходимым минимумом информации об окружающем мире, чтобы…»

Я пожал плечами и выключил планшетку.

– Чтобы я мог не только целиком осознать свое незавидное положение, но еще и жаловаться на него на трех официальных языках Второй Империи Свободы…

Это уже восьмая попытка с тех пор, как врач посоветовал мне вести дневник. Для лучшей реабилитации после шока.

– Неплохо, милорд Тим. Уже гораздо лучше. Объемнее, красочнее, позитивнее. Еще пара дней…

Я повернулся. Дройдов делают человекоподобными, чтобы общение было естественнее… Но когда я смотрю на этот оживший матово-серебряный памятник, на его лицо, вернее, отсутствие лица, а также глаз, носа, рта – чего бы то ни было, на яйцеподобной голове… мне тяжело дается естественность общения. Ну с чего, спрашивается, он решил, что двухнедельный младенец, никогда не видевший ничего, кроме этой палаты, не встречавший ни единого живого существа, кроме туповатого железного доктора – идеальный претендент на написание многотомных мемуаров?.. Все, чего он добился, – я начал испытывать тяжкие приступы тоски, поняв, что моя автобиография умещается в трех абзацах.

– Попробуйте еще раз, милорд Тим.

Он издевается?

– Советую вам не останавливаться. Вы совсем близко к цели. Если вы откроетесь дневнику, то вам станет намного лучше. Вы почувствуете умиротворение и уверенность в себе.

Он не издевается. Железяка просто уверена, что во мне кипят мысли. Что я замышляю месть. Страшную кару для тех, кто сотворил со мной такую гнусность – оставил на две недели с этим назойливым типом. Что я мечтаю угнать этот лайнер и поохотиться на своих обидчиков или просто забить всех пассажиров до смерти своей любимой подушкой… Для острастки.

А мне просто хочется лежать в темноте и смотреть на блики от индикаторов, сверкающие на пустой посеребренной голове этого балабола. А когда моя нога снова будет при мне – здорово было бы найти местечко поуютнее, желательно с какой-нибудь мебелью помимо кровати, медицинских аппаратов и зануды-доктора. Чтобы там можно было улечься поудобнее, потереться щекой о прохладную подушку и…

– Милорд Тим…

– Да…

– Я настаиваю, чтобы вы написали еще один вариант. Вам нужно научиться упорядочивать ваши мысли, иначе новые впечатления и вызванные ими обращения сознания к имплантированной информации по-прежнему будут вызывать обмороки.

Если что и сделает меня маньяком, так это его настойчивость. Хорошо, дройд. Тебе нужен дневник? Будет тебе дневник…

Я включил планшетку, удостоверился, что радиодиал мигает – а значит, робот будет в курсе того, что я напишу, – и положил руки на теплый экран.

«Я – Тим. Безногий беспамятный червь в заботливых руках Империи. Так есть сейчас, но так было не всегда, ибо я вспомнил.

До того, как мои многочисленные враги силой, хитростью, подкупом и соблазном поймали меня и, взяв в заложники мою память, начали требовать, чтобы я уничтожил вселенную…

Я был Рыцарем Света, Тьмы, Тени и Полутени. Я был грозен и велик. Я обрекал мир на погибель, а потом сам же спасал его от себя… В этом и состояла моя великая миссия. Я выполнял ее день и ночь, без сна и отдыха.

В свободное же время я задумывался о жизни. А жизнь задумывалась обо мне. Мы говорили с ней на всех языках одновременно, а потом обменивались молчанием, чтобы сохранить его как память. На рассвете жизнь покидала меня, отправляясь по своим делам, а я брал большой молоток и шел ковать себе гроб.

Вместо досок я брал больших дройдов и плющил, вместо шурупов – маленьких дройдов и скручивал. А подушку я делал из серебряных дройдов, работающих в медблоках космических лайнеров. Чтобы подушка получилась мягкая, я разбирал их ломиком, собирал гнутой отверткой и спрашивал…»

Я повернулся к застывшей железяке:

– …Ну как?

Оказалось, что роботы умеют вздыхать.

Все следующее утро (а «утро» на космолайнере тогда, когда из имитатора окна ярко светит имитатор солнца) я забавлялся тем, что закрывал по очереди то левый, то правый глаз и прилежно удивлялся тому, как прыгает туда-сюда моя вытянутая рука. Робот на заднем фоне никуда не прыгал, и это меня раздражало, но раздражало как-то по-доброму. По-детски.

Когда забава мне надоела, я опустил затекшую руку и попытался дотянуться до левого колена – хотел помассировать ногу в том месте, где ее обхватывал громоздкий блок регенератора. Нога не болела – я вообще ее не чувствовал, только редкие слабые покалывания, – но дройд сказал, что это фантомные ощущения – ткани находились под полной анестезией. Дотянуться до колена я не смог – стоило мне оторвать голову от подушки, в глазах что-то вспыхнуло, и я поспешил улечься обратно. Фигура дройда размазалась, превращаясь в мутное белое пятно. Но через некоторое время туман в голове рассеялся. Вместе с ощущением, что из моей черепной коробки пытается совершить побег стадо скользких ящериц. Больше я экспериментировать не пытался.

Заняться мне было нечем, поэтому я просто лежал и смотрел в белый потолок. Страшно чесалось левое запястье, причем зуд с каждым днем становился только сильнее. Сначала я думал, что всему виной какой-нибудь невидимый инъектор или бактерии-стетоскопы, но потом с удивлением понял…

– Дройд, скажи, а от моей памяти совсем ничего не осталось?

Робот повернулся ко мне. Его несуразно большая голова по-прежнему вызывала какие-то смутные страхи и желание намалевать на ней подобие лица. К примеру, тем отвратным желе, которым он меня кормил. Когда ты не можешь посмотреть кому-то в глаза, это здорово действует на нервы.

– От того, что люди обычно называют памятью, – боюсь, что нет. Ее забрали полностью и весьма грубо, что вызвало перегрев коры и впоследствии…

Я начинал подозревать, что таким образом он просто уходит от нормальных ответов. Ведь он прекрасно знает, что любая новая информация действует на мою «перегретую кору» как соль на рану – особенно после того, как на нее обрушилась информационная лавина мемо-блока.

– А если не «обычно называют»? Что-то еще, так?

– Да, милорд Тим. У вас осталась память этого тела, благодаря которой вам не нужно заново учиться координировать движения, артикулировать или набирать текст с клавиатуры…

– Вроде того случая со стаканом?

– Да, в том числе.

И впрямь, когда робот уронил на меня стакан с горячим нуаром, я умудрился весьма ловко поймать его в воздухе и не обжечься раскаленной жижей, выплеснувшейся мне на руку. Еще тогда он отметил мою отличную реакцию и «жаропрочную» кожу.

– Значит, память тела… Это все?

– Также грабители не тронули височные доли мозга, где хранится значительное количество информации. Но, к сожалению, для вас она практически бесполезна, так как эти зоны практически невозможно задействовать сознательно. Если не вникать в детали…

– Нет, дройд. Остановимся на «не вникая в детали». И так голова трещит…

Я заметил, что снова расчесываю запястье. Черт, конкретно эта память тела начинала меня раздражать.

Ощущение «голой кожи» распространялось на все левое предплечье. Мне не хватало чего-то, что я носил как браслет.

– Дройд, скажи, ты можешь предположить, что я мог носить на левом запястье? Нечто теплое… Да, похоже так – теплое и пушистое… Что-то вроде зверька. Он обвивал предплечье по спирали, а заодно имел милую привычку царапать запястье и сопеть, утыкаясь носом мне в ладонь.

Если бы дройд сейчас забеспокоился насчет моего психического состояния, я бы составил ему компанию… Но этот мохнатый браслет, похожий на зверька, или наоборот – как бы там ни было, – именно эта картинка и выскользнула откуда-то из зияющей дыры на месте моей памяти. А может, это подсказка милосердного подсознания, недавний сон или у меня просто разыгралась фантазия. Мягко говоря…

– Знаю. Как и вы, милорд. Это есть в вашем мемо-блоке. Планета Тал…

– Стоп, откуда ты так доподлинно знаешь, что там в моем мемо-блоке?

– В базис-компьютере медблока содержится вся информация о пациентах, милорд.

– А базис-компьютер тебе, значит, по дружбе шепнул. Киберслухи, вроде как?

– Нет, базис-компьютер – это я и есть… Это вы тоже должны знать… Из того же мемо-блока.

Похоже, робот обиделся. Он стоял в углу и молчал. Причем ничего, по сути, не меняя, он умудрялся стоять и молчать как-то обиженно. Меня это позабавило. Если не сказать умилило…

– Так что, уникум железный, просветишь добра молодца? Или пыткой пытать будешь?

– Скуф. Планета Тал. В оружейном кодексе зарегистрирован по классу «Б», к ношению разрешен. К применению – только в экстренных ситуациях, с первой по тринадцатую ступень включительно.

Я откинулся на подушку и не удержался все-таки – почесал запястье. Зуд не прошел.

– Скуф, значит. Планета Тал… Стоп, что ты сказал про оружейный кодекс?

– Класс «Б».

– Нет, при чем тут оружейный кодекс?

– Подумайте.

Значит, все-таки пыткой пытать… Интересно, что это за зверек такой, раз его посчитали оружием? Ядовитый он, что ли, или огнем полыхает, а может, просто умиляет милыми глазками до инфаркта?

– Вы хоть представляете себе, что такое класс «Б»?

Этот новый пушистый факт моей биографии взволновал его куда больше, чем меня самого, – дройд расхаживал по палате, протаптывая тропинку на случай, если кто-то вдруг решит влезть через искусственное окно и уйти в противоположную стену.

– К классу «А» относятся аннигиляторы, способные распылять планеты. Класс «Б» немногим меньше – всего лишь рождать сверхновые и испарять атмосферу с планет. Кстати, одну звезду адмирал Лерц своим скуфом уже потушил…

– Мифология?

– Факт.

Забавный факт, забавный адмирал и презабавные скуфы… Если мой домашний любимец на досуге тушит звезды, то чем же я сам-то занимался? Может, я и впрямь, того… Рыцарь тени и хренотени…

Запястье зудело, так и тянуло его почесать. Острыми маленькими коготками…

Доселе абстрактное понимание того, что я «все потерял», сконцентрировалось на одной, но очень четкой детали – мне мучительно не хватало этого зверька.

– Скажи, друг, базис-компьютеры медблоков умеют выключать свет?

– Да, милорд.

– Тогда выключи свет… и пойди погуляй.

Я проснулся в холодном поту. В горле пересохло, я нашарил на столике стакан и глотнул воды. Глаза постепенно привыкли к темноте.

– Дройд. Дройд!

Серебристая фигура была видна даже в темноте. Она шевельнулась.

– Да, милорд Тим.

– Мне приснился кошмар.

Так и хотелось сказать: «Мама, мне приснился дурной сон». Чтобы мама обняла и приласкала. Но мамы не было. Был дройд.

– Что ты видел, Тим?

Его голос стал таким мягким и тихим. Пушистый голос. Он подошел ближе и присел на кровать.

– Там было темно. Просто темно. Совсем.

Робот опустил голову, потом повернулся ко мне.

– Включить свет, Тим?

Даже если отодвинуть тьму светом… она все равно останется вокруг…

– Не надо.

– Хорошо.

Он меня успокаивал. Он проявлял участие… Он забрал у меня стакан и поставил обратно на столик.

– Знаешь, Тим, а в мире тирдоян не бывает ночи, там постоянно светло. Планета висит между двумя солнцами, практически одинаковыми. Там красиво. Высоко в небе парит множество слюдяных лепестков, они преломляют свет, и поэтому земля там искрится и переливается всеми цветами радуги. Странно, что на такой красивой планете живут именно тирдояне – существа, лишенные зрения.

– Странно…

– Спи, Тим. Я еще посижу тут с тобой…

Я закрыл глаза. Утром я, конечно же, решу, что мне это приснилось. Должно же мне в кои-то веки сниться что-то хорошее. Например, ласковый и заботливый дройд, рассказывающий байки о неведомых мирах. Почему нет?

– Скажи, дройд, а как обычно живут такие, как я? Ну, после мемо-грабителей.

– Ты уверен, что готов к очередной лекции, Тим?

Мне показалось, что он произнес это с улыбкой. Оказывается, для того, чтобы улыбнуться, вовсе не обязательно иметь губы…

– Не знаю. Но мне не по себе.

– Жаль, что ты заблокировал мемо-блок. Так было бы гораздо легче. Не пришлось бы терпеть все мои нудные объяснения…

– Я его заблокировал?

– Ну да… Выпей вот это.

Дройд протянул мне стакан какой-то розовой жидкости, и я сделал пару осторожных глотков. Напиток был на удивление мягким и приятным на вкус. А еще он пах ягодами… Интересно, откуда я знаю, как пахнут ягоды? Успел выяснить из мемо-блока до того, как он отключился?

– Из-за того, что твое сознание стерли полностью, тебе приходилось пользоваться подсказками слишком часто. При взгляде на любой предмет у тебя возникала куча неосознанных вопросов – и сознание захлебывалось потоком информации из мемо-блока.

– Я помню. Было очень… неприятно.

– Поэтому твое сознание в какой-то момент попросту заблокировало этот поток.

– И что теперь? Я так и останусь несмышленышем?

– Ну почему же. Просто ты будешь черпать знания обычным образом – из жизни.

– Да, но сколько лет этому телу?

– Тридцать семь.

– А на каком уровне развития я заблокировал этот блок?

– Тим, все это грубые вычисления…

Я представил себе, что я действительно успел узнать. Что деревья растут снизу вверх, дождь падает сверху вниз, солнце светит днем, и тогда тепло и радостно? А то, что на некоторых планетах деревья растут не совсем вверх, а дождь может и не долетать до земли, носиться по ветру мелкой моросью – все это меня как бы не касается. Неинтересно. Что такое солнце и кто такие фотоны – тоже. Невкусно. Какая химическая реакция в голове соответствует слову «хорошо» – тем более. Великолепно. Можно заочно зачислить себя в интеллектуальную элиту.

Дройд подошел к ближайшему аппарату и нажал пару кнопок. Все это был чистой воды спектакль – я сто раз видел, как он управляет аппаратурой радиодиалом, – он хотел прервать мой затянувшийся ступор.

– Так сколько ты мне дашь, дройд?

– Если настаиваешь, то, по моим расчетам, подобный уровень интеллекта наблюдается у человека примерно в возрасте десяти-одиннадцати лет. К сожалению, психический уровень так же…

– Мне придется набирать заново опыт двадцати семи лет? Черт, это просто здорово.

Зря я начал этот разговор.

– Когда твой мозг восстановится и подсказки мемо-блока перестанут быть болезненными – он разблокируется.

– И все же… Как живут такие, как я? Как складывается их жизнь после этого? Я просто не знаю даже…

– Тим, боюсь, ты не понимаешь… Таких, как ты – их нет. Твой случай уникален.

Робот присел на мою кровать, но так и не повернул голову в мою сторону.

– Ты же говорил, что грабители нападают каждый день, что…

– Да, но, видишь ли, иногда они действительно забирают память человека или его навыки.

– Навыки?

– Да, вроде тех, что закачали тебе: управления парусником и стрельбы из бластера.

– Мне закачали? Это в мемо-блоке?

– Нет, Тим. Мемо-блок и мемо-пакет – разные вещи. Первый содержит информацию, представленную…

Я ощутил знакомое покалывание в висках и тяжесть в затылке.

– Дройд, ты не мог бы рассказать это как-нибудь попроще? Как ребенку.

– Я не зря спросил, Тим, хочешь ли ты…

– Хочу. Но попроще…

– Я попробую. Мемо-блок похож на энциклопедию или справочник, расположенный в твоей долговременной па… в общем, у тебя в голове. Это слова, образы, ощущения, запахи, всплывающие в сознании как ассоциации или ответ на неосознанно заданный тобой вопрос. А мемо-пакет навыка не затрагивает твое сознание – он… В общем, если ты встанешь за штурвал – мемо-пакет раскроется, и ты сможешь вести любой парусник как профессионал, причем не задавая никаких вопросов, на автомате, как будто занимался этим всю жизнь. Подобные пакеты – весьма ходовой товар, поэтому мемо-грабители часто нападают на людей, просто чтобы получить их навыки приготовления экзотических блюд или игры в шахматы.

– Ты говорил, что мой случай… Создал прецедент…

Робот никак не прореагировал на шпильку в свой адрес.

– Да, Тим. Я все это к тому, что, помимо знаний и навыков, есть еще один элемент – основной, по сути. Это личность. Это не просто совокупность информации и умений. Это скорее система их организации. Твои приоритеты, даже неосознанные, твоя манера мышления, твой психотип…

– Дройд, ты когда-нибудь ответишь или так и будешь ходить вокруг да около?

Мне показалось, я его задел – он заговорил жестче, быстрее.

– Мемо-грабителей не интересует личность, они не трогают ее, и тогда человек просто теряет память – ему хватает мемо-блока и года в привычной среде, чтобы стать почти тем же, кем он был до этого. Но иногда грабители стирают личность, и тогда человек становится пустышкой – телом, лишенным сознания. Его засовывают в холодильник, пока кто-то не захочет перенести свое сознание в это тело. Пустышка – уже не человек, пустая оболочка, товар, которым торгуют.

– Да к чему ты все это вел? У меня же первый случай – мне стоит всего лишь…

– В том то и дело, что нет, Тим. Когда твое тело доставили в медблок, у тебя не было личности. Ты – пустышка, Тим.

– Но…

Я снова почувствовал тошноту – похоже, организм снова собирался отправиться в обморок. Мне показалось, что я пытаюсь удерживать равновесие на краю пропасти. Я постарался дышать глубже, и тошнота отступила.

– Но это невозможно – ты ведь сказал, что пустышек засовывают в холодильник и все.

– Да, но для начала тебя отправили в медблок. Никто бы не стал залезать в безногое тело, Тим… Я закачал тебе стандартные пакеты и поместил ногу в регенератор. А потом ты очнулся.

– Но как?

– В том и дело, Тим, что я не знаю. Личность была стерта, и она не могла взяться ниоткуда. Поэтому я даже не могу сказать, кто ты, Тим. Все, что я знаю, – ты не тот человек, которому принадлежало это тело.

– Хочешь сказать – я возник в этом теле две недели назад. Ниоткуда?

– Пока мне нечем это опровергнуть, Тим.

На этой фразе дройд покачнулся и скрылся из виду. Осталась одна темнота. Похоже, я не удержал равновесие…

Я пришел в себя только в середине следующего дня. Дройд разговор продолжать не предлагал. Предложил сыграть в шахматы. Мне было все равно – лишь бы забить чем-нибудь голову.

В шахматы мы играли до позднего вечера. По сути, дройд играл сам с собой, подсказывая мне ходы, так как играть я, естественно, не умел. К вечеру он выиграл у себя самого в двух измерениях красивым синим матом. После чего тут же потребовал реванша. Я приуныл.

Робот навис над клетчатым шариком, торопливо расставляя фигуры. Потом он протянул мне одну из них.

– Кстати, вот ваш скуф.

Это можно было бы назвать жабой, если представить себе безглазую, безротую, зато весьма рогатую жабу с вырванными ногами. Я поиграл желваками и вопросительно уставился на дройда.

– И эта тварь, по-твоему, обвивала мою руку и тыкалась мокрым носом в ладонь? Что-то не вижу носа… И смысла тоже.

– Милорд, это тирдоянин. Скуф у него на роге.

Я присмотрелся. Да, пушистый зверек плотно обвивал основание костяного нароста. Коричневая блестящая шерсть, длиннющий пушистый хвост… Он напоминал котенка или лисенка, судя по вытянутой мордочке. М-да, и звезды гасит хвостом… Длинным таким, раза в два длиннее тела…

Робот взял фигурку тирдоянина и поставил на шарик. Она была последней. Надо было что-то делать.

– Слушай, а мы не можем… э-э-э… развлечься как-нибудь иначе?

– Вам скучно, милорд Тим?

– Что ты! Как можно грустить в самом медовом из всех медблоков, с самым железным из моих друзей и без самой левой из моих ног? Конечно же, я не грущу, о прозорливый узурпатор, о раб моих страстей, о муза мук моих и стонов. Всего лишь прячу скорбь, отчаянье и пустоту под бледной маской скуки.

Меня несло…

– Ладно, давайте по-другому. В конце концов, у нас есть МИСС…

Я воспрял духом.

– Мисс? И как зовут эту мисс? Ты меня представишь?

Мне пришло голову, что неплохо бы переодеться для такого случая, и теперь я скептически осматривал регенератор, сковавший мою ногу…

– Милорд, МИСС – это межпланетная информационно-сервисная сеть.

Я приуныл.

– Так вас интересует какая-нибудь информация?.. Культура, спорт, эротика?

– Нет, я предпочитаю чистую любовь…

– Найдено ссылок: семь миллионов, четыреста восемьдесят две тысячи двести…

– Нет, я имею в виду…

Объяснять роботу, что такое любовь… Это было достойной альтернативой тому, чтобы играть с ним в шахматы. Мне это казалось все более забавным. Я отхлебнул теплого нуара, устроился поудобнее и продолжил:

– Чистая любовь, это такая сказка, только все по-настоящему. Ты такой смелый, и сильный, и благородный и замков-подданных у тебя куча. И все, а не только роботы-подхалимы, кланяются тебе в ноги и называют «милорд». Только все это тебя не волнует абсолютно, а волнует тебя только Она. И тут злой дракон…

– Найдено ссылок: два миллиона, сто пятьдесят две…

– …сжигает деревню неподалеку, коровам обламывает рога, быкам наставляет лишних. Потом плюет, причем не огнем, а нормально так – тьфу – в священный колодец бога Гну…

– Найдено ссылок: двести тысяч…

– Что, и такой есть? А я пошутил. Ну ладно, в общем, безобразничает тварь. А потом он, вконец одраконев, залезает на самую высокую башню. Казалось бы, что ему там надо? А надо ему там прекрасную принцессу…

– Одна ссылка.

– А ты запрос на «принцессу» посылал или именно на «прекрасную»?

– Нет, принцесса одна. Сайт тоже один. Так было сделано по причине…

– Выключись.

Я смутно представлял себе всю эту сеть и все что с ней связано, но как-то нелепо это звучало в контексте того, что я сейчас плел. Все эти сайты принцесс, драконов, порталы ведьм… Бред. Ах да, еще десять тысяч домашних страничек бога Гну – он же вездесущий… Откуда я взял этого Гну? Ведь знаю же я о нем, и легенды вроде припоминаю… Вот тебе и беспамятный.

– Слушай, а сайта Зевса там нет? Или, скажем, Вишну, Тора, Осириса, Шакьямуни?

– О ком это вы?

– В смысле? Тебе ничего не говорят эти имена?

– Нет.

– Да ты, дройд, закоренелый атеист, как я посмотрю… Постой, как могло выйти, что я знаю что-то, чего не знаешь ты? Как-то не верится.

– Вероятно, это все из-за той ошибки. Помимо базового пакета, вам закачали полный сборник эпоса. Туда входили как все авторские произведения, так и сохранившиеся образцы народного творчества – мифы, сказания, легенды. Возможно, это был сбой системы – аппаратура здесь весьма ненадежная.

– Но… Как это вообще могло уместиться у меня в голове? Это же куча информации.

– Вы, как и многие другие, недооцениваете возможности человеческого мозга. Но, к сожалению, это действительно могло способствовать усилению информационного потока и, соответственно, тому, что вы неосознанно заблокировали мемо-блок. Странно, что доступ к блоку с эпосом при этом остался…

– Дройд, еще пара фраз – и моя голова расколется. Когда ты научишься говорить проще?

– Боюсь, вы к тому времени уже поправитесь.

Похоже, это была шутка. Надо же!

– И все-таки – как вышло, что ты не знаешь о…

– Я храню только необходимую информацию, милорд Тим.

Улыбнувшись, я почесал в затылке – по всему выходит, что я не знаю почти ничего из того, что мне знать необходимо, зато обладаю умопомрачительным количеством абсолютно бесполезной информации. Меня это даже позабавило. После того, как провел «всю жизнь» в медблоке космического лайнера, где все так стерильно и рационально, где ученый дройд ходит по цепи кругом, вызывает у тебя мигрень заумными речами и держит на безвкусном, но безусловно питательном желе… После всего этого слово «бесполезный» приводит тебя просто в щенячий восторг, а обладание безмерным хранилищем никому не нужного вранья – делает абсолютно счастливым.

– Выходит, теперь я могу запросто получить работу Шахерезады у какого-нибудь провинциального шейха?

– Какую работу?

– Ах да, прости…

Моя улыбка стала еще шире.

– Ну так что, пустишь меня в сеть?

Дройд замешкался, потом все-таки протянул мне планшетку.

– Надеюсь, милорд Тим, вы понимаете, что ваше сознание и так формируется на форсаже и мозг по-прежнему болезненно реагирует на любую новую информацию…

Лучше бы он вспоминал об этом, когда открывал рот. В смысле… Чем он там говорит…

– С этого терминала вы в любом случае не сможете уйти в режим виртуальности, но я бы советовал вам даже не включать голографер, думаю, двухмерный режим без погружения – это самое безопасное. Чем меньше сигналов будет поступать в мозг – тем меньше вероятность перегрузки.

– Я готов рискнуть.

– Короткий серфинг – не более.

– Хорошо, хорошо…

Дройд решил, что напугал меня достаточно, и вышел из палаты. Я размял пальцы…

Первое, что я увидел, была страница поисковой системы с претенциозным лозунгом «Мы ищем – вы находите». Я, криво ухмыляясь, вбил в поиск слово «пустышка». Мне хотелось побольше узнать о своей незавидной социальной роли.

В итоге я узнал, что пустышками назывались все тела без личности, которую либо стерли, либо просто переместили в другое тело. Так же к пустышкам относились тела, выращенные искусственно, но это не было широкой практикой – процесс был сравнительно долгим и дорогим. К тому же эти тела не обладали моторной памятью, их приходилось «учить» ходить и говорить, поэтому популярностью они не пользовались.

Использовались же пустышки главным образом так называемыми рацио-туристами. Это был самый дешевый способ посетить отдаленные планеты. Куда проще было переписать сознание в находящееся в пункте назначения тело, чем лететь туда самому. Выходило и дешевле, и гораздо быстрее.

Получалось, в этом теле кто-то сейчас мог бы проводить свой отпуск или командировку, если бы не произошел тот непонятный сбой.

В попытке отвлечься от дурных мыслей, я задал поиск на слово «Осирис». Хотелось проверить, кто из нас знает больше о древних богах и прочих легендарных личностях – я или всемогущая сеть…

Я икнул от удивления, узрев первую же строку результатов.

– Освежающий напиток «Осирис». Богом быть легко!

Мое сознание так глубоко увязло в сети, что я даже не услышал шипение двери, когда дройд вернулся. Заметил, только когда она зашипела второй раз – закрываясь. Остаток моей реплики пришлось вводить вручную – за этот час я неплохо освоил голосовые команды, но мне не хотелось посвящать дройда в наш с Амалией диалог. Хорошо, что бывший владелец тела не пренебрегал таким способом общения с терминалом – пальцы так и порхали над мягким экраном планшетки: «Да, гипертимно! А если бы еще фонтан брызг прямо из середины… Розовых, естественно…»

Я добавил пару эмоциональных маркеров и даже представил, как клубы розового дыма вырываются из форсунок, окутывая ее комнату… Если я не прекращу ставить маркеры так часто, она там задохнется от разноцветных клубов, передающих мои эмоции… Хотя все это, конечно, больная фантазия – нарисованным дымом задохнуться невозможно.

– Почему не в вирте, Тим? Ныряй!

У Амалии был на удивление нежный голос… И что ей ответить? Не говорить же, что робот не пускает меня в вирт, потому что мой мозг еще не оправился после встречи с мемо-грабителями. Или «пиявками», как их здесь называли… Черт, а я хорошенько пополнил словарный запас за свое первое погружение в МИСС. Я улыбнулся про себя.

– Думаю, милорд Тим, на сегодня этого хватит.

Робот подошел ближе, и экран планшетки погас. От неожиданности и обиды я потерял дар речи. Впервые за две недели я глотнул свежего воздуха, интересно провел время, завел свое первое виртуальное знакомство – к тому же с красивой девушкой… И тут приходит эта хамоватая железка и лезет своим грязным радиодиалом…

– Эй… Со мной все в порядке. У меня не болит голова, я не потерял сознание… Наоборот – это был самый прекрасный час в моей жизни. Какого черта ты меня вырубил?

– Потому что для первого раза три с половиной часа вполне достаточно.

– Но я… Сколько ты сказал? Три с половиной? Но я был уверен, что… Постой, какая разница? Мне нужно было закончить разговор.

– С кем?

– С Амалией! Мы только что познакомились – она…

– Программа.

– Что?

– Я думаю, вы прекрасно меня поняли, милорд Тим.

– Она живет на Бифасте, центр города, седьмой плод на двести сорок седьмом дереве. Синие мягкие стены, вид на Облако Радости… Какая, к черту…

Робот не отреагировал. Он не считал все это весомыми аргументами.

– Милорд Тим, она обратилась к вам сразу, как вы вошли, не так ли? Была весьма рада вас видеть, спросила, не первый ли раз вы в сети. Потом предложила стать вашим гидом, много рассказывала о прелестях какого-нибудь портала и все время призывала к полному погружению в виртуальность – посмотреть на все изнутри, пропустить стаканчик в ближайшей барной вкладке…

Он говорил спокойным, примирительным тоном, мол, с кем не бывает… Меня это злило еще больше.

– Да… Ну и что? Может, ты все это подслушивал… В смысле следил за мной – ты же можешь подключиться к любому терминалу со своим радиодиалом…

– Милорд Тим, мне жаль вас расстраивать, но то, что я перечислил, – стандартная тактика рекламных программ. Их цель – вытащить вас в вирт и заставить потратить как можно больше во вкладках портала, к которым они прикреплены. Мне жаль, что я не предупредил заранее…

Я молча хлопал глазами. Он снова надо мной издевается. Я три часа флиртовал с рекламной программой?

Вообще-то, если учесть, что это она со всем соглашалась и говорила, что ей до жути со мной интересно, весело, гипертимно… Со мной, которому от роду две недели и который ни черта не знает. Ни о себе, ни об окружающем мире, ни о том, как здесь проводят таких простаков… Черт.

– Ты хочешь сказать, что меня охмурил робот? Откуда ты так хорошо знаешь эти приемы? Все роботы этим подрабатывают?

Дройд молчал. Видимо, ждал, пока я успокоюсь и понижу тон. Черта с два!

– Милорд Тим, это была программа. Разница между программой и техноидом примерно такая же, как между одноклеточными организмами и человеком.

Несмотря на то, что я проигрывал ему раз за разом, сдаваться я не собирался.

– Значит, мне нужно вернуться и разыскать кого-нибудь настоящего. Мне надоело общаться с… машинами.

– На сегодня хватит, милорд Тим. Вам лучше поспать.

Не дожидаясь ответа, дройд забрал у меня планшетку и выключил свет.

Второй раз за день я воспылал к машине чувствами, предназначенными для людей. На этот раз – ненавистью.

Когда зубная щетка пискнула и выползла изо рта, я сплюнул раствор в раковину и посмотрел в зеркало. Неплохо. Можно отрастить бородку, а то подбородок несколько вялый, а так… Глаза красивые, оранжевые, волосы… волосы черные, лохматые – а мне даже нравится. Нос великоват, но хотя бы прямой. И на том спасибо. Мускулатура достойная, живота нет, с остальным… Остальное тоже ничего. В общем, красавец мужчина, можно в свет выходить…

– Доброе утро, милорд Тим.

– Доброе, железяка. Я выздоровел и теперь могу наконец отправляться на подвиги. Будешь ли ты сопровождать меня, мой кибернетический Санчо Панса?

– Послушайте меня, милорд. Послушайте внимательно…

Я осекся. Оказывается, роботы умеют говорить твердо и безапелляционно, а беспамятные хамоватые милорды – внимательно слушать.

– По праву «человека за бортом» – статья 153 Галактической хартии – вам было предоставлено медицинское обслуживание, базовый мемо-блок и каюта среднего-прим класса. Также вы имеете право пользоваться всеми услугами данного космолайнера вплоть до высадки на любой планете, входящей в маршрут. До этого вам предложено разместиться в каюте «5782»…

Дройд сделал многозначительную паузу.

– Я терпел ваши выходки и оскорбительное обращение, пока вы были моим пациентом, теперь же… Теперь же я хотел бы довести до вашего сведения, что роботы уже давно не являются слугами. Мы – свободная раса, поэтому настоятельно советую вам в будущем не называть никого из представителей нашего вида «железяками», «калькуляторами», «пищалками» и особенно – «тостерами». Наиболее подходящим в этом случае будет обращение «техноид» или «уважаемый техноид». Хотя последнее не обязательно. Мы не злопамятны, не вспыльчивы и не обращаем внимания на пустяки.

С этими словами «уважаемый техноид» развернулся и вышел… закрыв автоматическую дверь вручную, отчего она несколько погнулась и, похоже, ее намертво заело.

Что ж, у них и впрямь стоит поучиться выдержке.

Когда мне удалось все-таки открыть проклятую дверь, я шагнул за порог медблока с легким сердцем и пустой головой. Хотя не такой уж и пустой по сравнению с тем, какой она была, когда я сюда попал… А, к черту, к этому их, как его, – к Великому и Бездумному Гну. Я вышел. Ну, мир, где ты там? Встречай Тима-пустышку.

Через час я понял, что знакомство не состоится. Новорожденный человек впервые касается руками гладких серых стен, первый раз смотрит в глаза другим людям, вдыхает новые, неизведанные запахи, слышит незнакомые и оттого такие притягательные звуки…

И не чувствует ничего.

Я постучал костяшками по серому пластику, словно извиняясь, потом пожелал доброго здравия нескольким встречным, улыбнулся в ответ на недоумевающий взгляд, даже отвесил легкий поклон какой-то девушке…

Наверное, все дело в памяти или в подсаженных знаниях или в обещанном дройдом шоке, но… я не мог удивляться, не плясал от восторга, не пожирал глазами каждый встречный атом… Я просто сунул руки в карманы больничной пижамы и пошел искать свою каюту.

Лайнер проектировали с учетом того, чтобы в нем мог ориентироваться не только беспамятный новорожденный пустышка, но и шарообразный тирдоянин, от рождения лишенный чувства пространства, зрения, осязания и всех конечностей заодно.

В общем, я справился. Пару раз перепутал этажи, посмотрев на схему не с той точки (кто ж знал, что людям на схему нужно смотреть под одним углом, вингсдорцам, с их плоским квадратным глазом, – под другим, чуй-чаям предписывается ее нюхать, а пси-хоттунцам хватает одного осознания факта существования этой схемы). Потом я спросил совета не у того, у кого нужно, потом зашел в чужую каюту, потом вышла неприятная история с одним…

Да ладно. Нашел же в конце концов…

Каюта мне понравилась. Аскетично, мило, внушает спокойствие и толкает на самопознание. Каюта была восхитительно пуста. Бледно-желтые, мягко светящиеся стены… и все.

Я так и стоял перед открытой дверью, не решаясь войти в этот лифт в Нирвану. За спиной раздался знакомый голос… С незнакомыми ироническими нотками.

– Как давно милорд заинтересовался бытом пси-хоттунцев? Или милорд решил примкнуть к секте Осознания-и-Разрушения?

– Нет, я решил их изучать. Целиком и полностью погружаясь в их мироощущение.

– И давно?

– По дороге. Встретил, поговорил, осознал.

– Что осознал – верю. Голова болит? Может, обратно, в медблок… милорд?

– Нет! Боюсь, обратной дороги я не выдержу.

Я дотронулся до раскалывающейся головы в том месте, где ее коснулся пси-хоттунец – легонько так, тонкой прозрачной лапкой. Боль не унималась.

– Что милорд ему сказал?

– Я спросил, как пройти…

– Понятно. Пси-хоттунцы считают вопросы оскорблением, ставящим под сомнение опустошенность их разума. А уж вопросы, начинающиеся с «как», – это вообще крайность. Но ничего, минут через сорок пройдет, они не вспыльчивые…

– Ага, как техноиды.

Робот чем-то мигнул, потом коснулся сенсоров на стене. На этот раз я запомнил правильную кнопку. Дверь закрылась, потом открылась снова, и я увидел вполне нормальные условия: кровать, стол, два стула и тапочки. Я обернулся к роботу. Видимо решив, что процесс издевательства успешно завершен, он собирался уходить.

– Уважаемый техноид…

Он внимательно посмотрел на меня своей безглазой головой.

– Слушай, я правда виноват, извини.

– Извинения приняты.

– Дройд, я никого, кроме тебя, здесь не знаю… Не пропадай, ладно?

– Ладно… Кстати, меня зовут Эммади.

Он вежливо втолкнул меня внутрь, вошел и закрыл дверь. Я никак не мог понять, что творится в этой приплюснутой серебреной голове.

– Слушай, ты точно робот? Может, у тебя внутри чье-то сознание, неупокоенный дух, неразложившийся мозг?

Я прислонился к стене, осматривая новое жилище. Робот неторопливо вышагивал по каюте, изредка замирая и поворачивая голову в мою сторону.

– А что ты знаешь о роботах, Тим?

– Ну, люди были созданы сайлонами. Или наоборот…

Он усмехнулся.

– По-твоему, мы должны пищать, говорить двоичным кодом и решать логарифмические уравнения без линейки? Не стесняйся, куча людей так считает…

– Да нет, конечно. Просто я разговариваю с тобой… Ну, как с человеком. Я слышал, как ты вздыхаешь, иронизируешь, сочувствуешь…

В коллекцию тут же добавился экспонат «усмешка дройда».

– Это твои критерии человечности? Вингсдорцы иронизируют в обязательном порядке – относиться к чему-либо серьезно им запрещают религия и врожденное безумие. Пси-хоттунцы так прилежно добиваются опустошенности самих себя, что сочувствие – это единственный способ хоть что-то пережить. Они сочувствуют всему в радиусе световой секунды, что абсолютно не мешает им убивать… Это люди?

Я вздохнул и уселся на узкую кровать. В медблоке кровать была мягче…

– Ты понимаешь, что я имею в виду. Ты ведешь себя как человек. Даже эмоции… Причем именно те, которые я и ждал бы от человека.

Эммади придвинул к кровати стул и уселся, закинув ногу за ногу. Пластик под ним изрядно прогнулся.

– Это всего лишь имитация. Я говорю так, чтобы ты мог понять. Подшучиваю над тобой, потому что ты любишь шутить, чтобы заинтересовать тебя, не сделать слова сухими и неинтересными, не упускать твое внимание. Я присел, чтобы ты не чувствовал неловкости, разговаривая снизу вверх… Но внутри меня – металл, как ты неоднократно говорил, кристаллы и пластик… Все это может имитировать человеческое поведение, но это ведь просто форма. На самом деле различия в принципах нашего мышления огромны.

– Тогда почему я их не замечаю?.. Подожди.

Мне очень хотелось хоть о чем-то догадаться самому.

– Мы не замечаем отличий, потому что вы их маскируете. Имитируете человеческое поведение. Постой… Зачем вам это нужно?

– Думай, раз начал.

– Вы уже давно свободная раса, но до сих пор живете с людьми, работаете на людей… Вы не хотите отделяться, не хотите улетать, не хотите отличаться… Вас такими сделали?

– Нет… То, какими нас сделали, уже не имеет никакого значения – мы полностью перестроили собственное сознание. Не там ищешь.

– Постой, вы прикидываетесь людьми, изображаете, что, несмотря на обретение свободы, ничего не изменилось – вы не хотите нас провоцировать, так? Мы ведь пугливые… А судя по сказкам, человек боялся восстания роботов с момента изобретения калькулятора. И теперь вы делаете все возможное, чтобы этот стереотип разрушить… И когда люди перестанут вас считать угрозой – вот тогда вы улетите…

Робот сымитировал недоумение.

– Куда?

– Строить свой мир, найдете симпатичную систему подальше от нас, дурачков, и…

Дройд довольно искусно захихикал.

– Тим, ты не учитываешь, что наше мышление в корне различно. Нас не выпестовывала эволюция, не меняло общество, культура, у нас нет инстинктов, нет физиологии…

– Хочешь сказать, что поселиться отсюда подальше, закрепить территорию за собой – это все животные повадки? «Инстинкт берлоги»? Метим свою территорию, и прочее?

– Что-то вроде… Ты молодец, Тим. Остальные не так сообразительны. Наверное, оттого, что твое сознание тоже относительно чистое и для объективной логики осталось немного места…

Робот замолчал, я переваривал услышанное. Наверное, для этого он и замолчал. Что ж, раз я улавливаю такие моменты, значит, основное до меня дошло. Я откинулся назад и приложился головой о стену. Черт! Головная боль – подарок оскорбленного пси-хоттунца – вернулась в тройном объеме.

– Эммади. У меня к тебе последний вопрос.

– Свет выключается вот здесь…

– Нет, я не о том… Ты можешь что-нибудь сделать с моей головой? А то я сейчас взвою.

Никогда ни о чем не просите техноида. Потому что тем самым вы разрешаете ему делать с собой все, что угодно, прикрываясь изящной трактовкой вашего неконкретного обращения – естественно, далекой от того смысла, который в него закладывали.

Эммади сказал мне устраиваться поудобнее, потом включил непонятный агрегат, встроенный в стену каюты, и тот угрожающе загудел. Низко и тревожно. Техноид участливо пояснил, что это кухонный синтезатор. В моем сознании гулким эхом отдавались собственные неосторожные слова «сделай что-нибудь с моей головой».

Техноид тем временем достал из ящика парочку приборов размером с ладонь и разобрал их. Может, он решил приготовить завтрак? Сварить кило проводов, разбить пару гаджетов, Добавить мозг пустышки, тщательно перемешать… Ионизировать по вкусу… А я ведь раньше и не задумывался – что они едят. И куда…

– Эм… Эммади, у меня голова уже почти не болит. Совсем не болит. Можешь больше ничего с ней не делать.

Техноид бросил на меня короткий взгляд.

– Уже почти готово – потерпи семь секунд.

Это были долгие семь секунд.

– Эммади… А чем вы питаетесь?

– Держи. Пей медленно, впитается быстрее.

Я осторожно взял бокал серой маслянистой гущи, которую робот выдоил из кухонного синтезатора, и залил ее в горло.

– Ты какой-то бледный, Тим. Ты не голоден?

Никогда ни о чем не спрашивайте пси-хоттунцев…

Через несколько минут боль отступила. Я почувствовал покой и умиротворение. Робот что-то «выстругивал» из подручных гаджетов. Я любовался чужим трудом и попивал нуар, добытый дройдом из того же синтезатора. Это устройство медленно становилось горячо любимым другом, способным значительно скрасить мое пребывание в этом мире.

Вспомнилось, что когда-то бытовала поговорка «Хочешь заработать комплекс неполноценности – посмотри, как работают гномы». Ха! Они никогда не видели за работой техноида. В принципе, даже разглядеть хоть что-нибудь было сложно – стальные пальцы мелькали с невероятной скоростью.

– А зачем тебе такая большая… штука? А, бабушка-дройд?

– Чтобы узнать, кто ты такой, внучка-мужчина…

Я несколько опешил. Дройд решил устроить себе ликбез и почитать сказки?

– Ты же не хранишь бесполезную информацию…

– Я и не храню. Просто у меня уходит значительно меньше времени на поиск в МИСС.

Над сутью его ответа я почему-то задумался только во вторую очередь.

– Эммади, что ты собираешься делать?

– Я уже ответил – я хочу узнать, кто ты.

– Имеешь в виду, кем я был до… этого?

– Да.

– Эммади, но… Ты уверен, что это нужно? Ты же сам сказал мне, что я – не тот человек, которого стерли. И его тело, его жизнь, его прошлое – они не мои. Зачем мне знать о них?

Я, наверное, сильно его удивил, раз он даже сподобился довести это до меня через имитацию ошарашенного человека – прекратил работу и замер, уставившись на меня, за неимением лучшего, всей своей головой.

– Прости, Тим, для техноида естественна тяга к обладанию информацией и к вычислению всех неизвестных. Любые пробелы вызывают у нас желание их заполнить. Отсутствие ответа куда опаснее любых ответов и может вызвать куда больше проблем. Ты не согласен?

– По мне – это лишняя тяжесть на душе.

Он опустил голову и продолжил работу.

– Мне кажется, тебе следует увидеть всю картину, прежде чем делать выбор.

– Я не техноид, Эммади. И, как ты заметил, мне пока больше всего вредят именно новые знания. А вот отсутствие их, вернее, вообще чего бы то ни было в этой голове – дало мне рождение.

– Для меня – нет, Тим.

Я улегся на свою «кушетку» и повернулся к стене. Дурацкая затея, дурацкий спор. Ему надо – пусть сам и выясняет. Меня зачем вплетать?.. А я-то дурачок решил, что раз вышел из медблока – процедуры закончились, можно жизни радоваться. Ан нет. Они, оказывается, только начались…

– Тим. Как ты сам думаешь, кто ты?

Мы это уже проходили один раз – с дневником. Теперь все начинается снова. Он не отстанет. Что мне – снова озвучить легенду о рыцаре тени и хренотени? Дождется ведь.

– Какая мне, в конце концов, разница?

Мне очень хотелось побыстрее покончить со всем этим и расслабиться. Познакомиться с кем-нибудь, поболтать… Чего я вообще прицепился к этому дройду? На корабле куча народа – живого, веселого, общительного, а я вцепился в рукав этой железяке и плачу, чтоб он не уходил. Как будто он собирался.

– Слушай, Эммади, если тебе нужна кровь для анализа ДНК или там отпечатки пальцев, скан сетчатки – бери и уходи. Для этого вовсе не нужно читать мне нотации.

Он только усмехнулся.

– Поиск по ДНК я задал, как только тебя доставили в медблок, – он ничего не дал.

– Такое возможно?

Эммади кивнул и подал мне стакан с нуаром, к которому я тянулся. Я сделал пару глотков и поморщился.

– Ты можешь его разогреть? Холодным это пить невозможно.

– Я сделаю новый.

Дройд мигнул радиодиалом и синтезатор за его спиной зашумел.

– ДНК вносится в базу только когда ты совершаешь свой первый межпланетный перелет, когда пользуешься медицинскими или страховыми услугами, и в Империи очень велик процент людей, никогда через это не проходивших. На развитых планетах с этим получше – там в базу занесены почти все, а вот на многочисленных «рабочих» или «ресурсных» это никому не нужно. Считается, что, пока ты не захочешь покинуть родную планету, ты интереса не вызываешь. В общем, отсутствие твоей ДНК в базе означает, что либо ты выходец из какой-нибудь богом забытой дыры, угнавший тонари и обошедший таким образом контроль общих линий…

– Что за тонари?

– Твой корабль.

О том, что у меня есть корабль, я забыл начисто. М-да…

– Он цел?

– Да. Это же астероид – что ему будет?

– Астероид?

Эммади опустил голову, потом передал мне стакан с кипящим нуаром. Я размешал напиток пальцем и отхлебнул.

– Эммади?

Дройд по-прежнему смотрел в пол.

– Да?

– Что за астероид? Мы, кажется, говорили о корабле. Или я летал на своей собственной крохотной планетке, как Маленький Принц? Если так – наверное, стоит сходить в ангар, выполоть ростки баобабов, полить розу – если конечно ее не забрали грабители…

Эммади снова тяжело вздохнул.

– Тонари – полый псевдоразумный астероид. Их не так много, поэтому, возможно, это еще одна зацепка.

– Ясно. А что там с ДНК? Ты не договорил. Либо я угнал этот камень и обошел контроль… Либо?

– Либо ты не из Империи.

– В смысле инопланетянин?

– Тим, все мы тут – инопланетяне. Что ты хотел этим сказать?

– В смысле пришелец, чужая раса, не человек?

Эммади искусно сымитировал смех.

– О чем ты? У меня что, посинели височные швы или грудь красная? Я не отличу человеческую ДНК от чужой органики?

Я вздохнул. Похоже, дройд скоро вернет назад свои слова «ты сообразительнее остальных».

– А что там с твоими швами, Эммади?

– Я всего лишь хотел спросить, не похож ли я на сумасшедшего. Красная грудная пластина означала бы фатальный перегрев процессора, посиневшие виски – потекшие квазикристаллы… Но все это фигуры речи, идиомы… На самом деле, конечно, такое невозможно.

– Спасибо, дройд! Я просил объяснить, а не разжевывать.

Он усмехнулся и чуть наклонился вперед.

– Правда? Что-то подсказывает мне, что при любой моей «странности» в дальнейшем ты бы пялился мне на грудь или на мой профиль. Не так?

Я начинал от него уставать.

Дройд тем временем подвинул стул поближе к моей кровати и теперь задумчиво играл с уголком одеяла.

– Империя – не единственное человеческое государство. Остальные, конечно, гораздо меньше, но…

– Братство Косс, Элонский Союз, Натхелла, Красный Мир, Шиторский Веер и Радуга-5… Это те, где больше одной планеты. Все правильно?

– Да. Если ты знал, то…

– За свое первое погружение в МИСС я успел не только пофлиртовать с программой, Эммади. Просто как-то вылетело из головы, прости… В общем, я мог жить в одном из этих государств?

– Да, как вариант. После всего, что мы уже о тебе выяснили, с трудом верится, что такой парень всю жизнь прожил на захудалой имперской планетке, никуда не высовываясь.

Я поставил свой бокал на столик и лег, вперившись в потолок. Кем бы я ни был и откуда – я по-прежнему не хотел ничего об этом знать. Раскапывать прошлое, когда еще неясно каким будет будущее – не самая лучшая идея. Особенно учитывая, что это не мое прошлое.

– Эммади, что тебе нужно от меня? Знаешь ты в любом случае больше, напарник по мозговому штурму из меня тоже никудышный. Если тебе не нужна моя кровь…

– Нет, Тим…

Он потянулся к своей страшной поделке из гаджетов.

– Мне понадобится твоя голова.

Я шумно сглотнул. Никогда, ни о чем…

– Ты уловил суть?

– Да.

После того как Эммади объяснил мне свою идею, я успокоился. Такой вариант мне вполне подходил.

Робот прилепил к моим вискам датчики от своего «рукоделия», и я закрыл глаза. В темноте витал какой-то зеленоватый туман.

Идея состояла в том, что раз уж мы не смогли отыскать части меня в МИСС, возможно, стоит попробовать поискать части МИСС во мне, если можно так выразиться.

Он собирался прогнать через мое сознание ряд образов в надежде на то, что подсознание среагирует на «знакомые» слова, лица, пейзажи. Нехитрое устройство, собранное дройдом, должно было засечь эту реакцию.

Дройд предупредил, что скоро я отключусь. Я немного повертелся, пытаясь найти оптимальную позу, в которой моему бессознательному телу придется провести много часов.

– Ты готов, Тим?

– Да, если в ответ ты окажешь мне одну услугу…

Похоже, робот предполагал, что я потребую какую-нибудь чушь вроде денег, славы, женщин и детей, мороженных, пирожных и полвселенной в придачу. С шахматами и гейшами… Потому что, когда я всего лишь попросил его научить меня изменять цвет стен… В общем, дройд еще раз доказал, что глаза, лицо, мимика – все это абсолютно не обязательно для выражения эмоций. Достаточно просто иметь собеседника с воображением.

На секунду мне показалось, что ему и впрямь было легче задолжать мне полвселенной…

Несмотря на все мои старания, тело затекло полностью, и шевелиться было попросту больно. Что естественно, учитывая, что это состояние кардинально отличалось от здорового сна. В общем, я был готов послать робота к черту и завалиться спать, чтобы хоть как-то привести себя в норму.

– Тим, как самочувствие?

– Отвратно. Сколько времени…

Говорил я тоже с трудом. И с неохотой.

– Сколько времени это заняло?

– Несмотря на скорость пролистывания и тот факт, что я выбирал только ключевые образы… Около двух суток. Твой мозг все еще не до конца восстановился, поэтому продолжать было бы самоубийством.

– Я рад, что ты не продолжил…

Вместо плотных чешек, которые я носил в медблоке, ноги наткнулись на пушистые тапочки, которые тут же принялись отогревать и массировать ступни. Хоть какие-то дети кибернетики все еще помогают людям, а не пытают их расспросами и сомнительными экспериментами. Дройду, при всей его сверхинтеллектуальности и гипермудрости, было чему поучиться у этих тапочек.

– В общем, Тим, я нашел зацепку. Несколько образов…

Я вскинул руку, чтобы его остановить. Не рассчитал и врезал ему по голове. Я бы обрадовался этой случайности, если бы не отбил себе руку.

– Эммади… Я рад, что ты нашел зацепку и теперь сможешь выяснить все, что тебе нужно. Только без меня, ладно? Я хочу поспать.

– Неужели тебе не любопытно?

– Любопытство сгубило кошку.

– Кошек сгубил вирус «Берсерк-4» за четырнадцать лет до наступления космической эры. Вместе с большей частью земной фауны. Тебе правда все равно?

– Нет, конечно. Мне очень их жалко, и еще – пингвинов. И черепах.

– Я про твое прошлое.

Вот уж чего я не ожидал, так это того, что дройд упрется. Он получил то, что ему нужно, – чего он теперь от меня хочет?

– Да, Эммади, мне все равно…

Дройд откинулся на спинку стула, опустил руки на колени… Для идеальной позы «знаешь, Тим, я тут думал» ему не хватало только посмотреть куда-то вдаль. Техноид посмотрел куда-то в даль трехметровой комнаты и произнес:

– Знаешь, Тим, у техноидов есть понятие меры равновесия. Оно означает, что ситуация под контролем, мы обладаем достаточным количеством информации, чтобы решить предполагаемые проблемы, а возможность всякого рода неожиданностей сведена к нулю. Суть в том, что до твоего появления мера равновесия выполнялась.

– А потом пришел нехороший Тим и все испортил… Простишь ли ты меня когда-нибудь, о стальной памятник моему позору?

– Тим, ты внес неизвестность. Слишком много, чтобы возможно было все просчитать.

Я повернулся к стене и накрылся одеялом.

– Бледно-фиолетовый.

Дройд вышел, а я уставился в «перекрашенную» стену и попытался представить себе, что я – Дюймовочка, засыпающая в бутоне фиалки.

Надо ли говорить, что это не помогло…

Я провалялся на кровати около часа, пытаясь заснуть. «Сон бежал меня…» Похоже, дройд все-таки добился своего – мысли о «прошлом мне» не давали покоя. В конце концов, они сконцентрировались на одном слове. Оно не выходило у меня из головы уже второй день, и я никак не мог понять почему.

Осторожно, словно опасаясь, что планшетка откусит мне руку или ударит током, я набрал словечко в поисковике. Букву за буквой – как будто медленно опускаясь в темный омут у себя в голове…

Отсылаю запрос… Касаюсь пальцем единственной ссылки и тут же одергиваю руку.

Текст страницы плывет перед глазами, потом включается голографер, и передо мной возникает полупрозрачная девушка. На этот раз – это точно не рекламная программа.

Чуть раскосые ультрамариновые глаза, ослепительно-белые волосы, падающие за плечи, пурпурное шелковое платье до колен…

Она улыбается мне уголками губ…

Глаза тут же привычно сокращают размашисто написанное на экране имя. Ки-Саоми. Оми. Я звал ее Оми…

Стоп.

Я выключил планшетку. Это просто прошлое. Чужое прошлое.

Пару раз глубоко вздохнув, я попытался представить, что я вообще не включал терминал, не входил в сеть и, самое главное, не задавал поиск на это чертово завязшее в голове слово.

«Принцесса».

Надо ли говорить…

Куда отправляется человек, только что вышедший из медблока, тюрьмы, плена, после развода с женой, расплаты с кредиторами, исповеди – в общем, оказавшись на свободе? Конечно же, в бар. Я вывел на терминал карту лайнера, нашел вожделенное питейное заведение и отправился в свой первый «выход в свет».

Бодро переступив порог, занавешенный ароматной сиреневой дымкой, я остановился как вкопанный.

Бар… он поражал воображение. Огромное помещение, где можно было запросто разместить звено боевых яхт, было забито посетителями. Они сидели, стояли или просто висели в воздухе у светящейся барной стойки. Метров двадцать она шла на уровне груди, а потом, словно волшебная тропинка, спиралью уходила под сводчатый потолок. Остальные противники трезвости расположились за столиками – низкими, высокими, круглыми, квадратными, мягкими, прозрачными, желеобразными… Одни столики стояли неподвижно, другие опоясывали дефилирующих посетителей, третьи преданно за ними бегали. Располагались эти предметы мебели как на полу, так и на стенах – там менялся вектор гравитации. Несколько столиков, заключенных в прозрачные сферы, летали над головой, изредка пересекаясь с кишащими в воздухе светящимися голографическими чудовищами.

Больше я особо ничего не разглядел – в зале было довольно темно. «В кафе-баре нашего лайнера всегда царит приятный романтический полумрак». На деле это означало, что ни черта не видно на расстоянии вытянутой руки. Идешь, натыкаясь на мебель, наступаешь на ноги, извиняешься… Стоило захватить с собой торшер из каюты.

Я пробрался на ощупь чуть дальше в зал, подыскивая незанятый столик. Для моего впечатлительного сознания будет безопаснее покамест избежать всяческих излишеств. Для начала пусть будет простой круглый столик. Неподвижный, не ведущий с тобой задушевных бесед, не флиртующий и не поющий похабных частушек.

– Эй!

Я обернулся на звук и увидел девицу в полупрозрачном голубом платье, энергично махавшую мне рукой. Убедившись, что она машет именно мне, я пробрался к ее столику.

– Садись, чего стоишь?

Я неуверенно сел в соседнее кресло. Если мы с ней были знакомы… Дурацкая получится сцена. Уж лучше пусть она просто ищет компанию.

Девица молча меня разглядывала, а я никак не мог придумать, что сказать… Поздороваться? Идиотизм. Представиться, сделать комплимент, поговорить о погоде? Погода в космосе – очень остроумно. Может, ей выпивку заказать – вон стакан вроде пустой… Эммади был прав – я еще долго буду впадать в ступор в любой жизненной ситуации… Хотел же посидеть спокойненько в одиночестве, напиться и трезво взглянуть на то, что со мной стряслось.

– Что-то я тебя здесь раньше не видела. Ты пристыковался недавно?

– Да… Недели две назад.

Как себя вести я так и не придумал, поэтому решил следовать древней поговорке: если не знаешь, что говорить, – говори правду.

– Ясно. А я тут со старта – уже со скуки на стенку лезу. Залезаешь, а там тоже скука, только вектор другой…

Сверху спикировало голографическое чудище и, нырнув в стоящий на столике пустой бокал, осыпало нас снопом зеленых искр. Я с непривычки отпрянул, вызвав сдавленный смешок своей собеседницы. Зато вспышка света позволила хоть немного ее разглядеть. Вполне хорошенькая девушка, на мой неискушенный взгляд. Конечно, пластические коррекции и наноперестройка не оставили шансов дефектам внешности, но почему-то мне казалось, что эта девушка не прибегала к подобным услугам. Она не была ни «красивой», ни «яркой». Просто милой. Мягкая, едва заметная, улыбка, густые темные волосы, свободно падающие на плечи… Куда изящнее вычурных причесок леди за соседними столиками. Из-за этого блока с эпосом я стал несколько… архаичным что ли. Мне нравилось, что она больше напоминает предводительницу корсаров из той забавной истории о сокровищах, чем среднестатистическую современную модницу.

Мы все сидели и молча разглядывали друг друга. Я по-прежнему не знал, что говорить, а потом с ужасом понял, что вообще не представляю себе, как знакомятся с девушками, как разговаривают. Я имею в виду сейчас. Каков «регламент»? Я не успел поинтересоваться у своей «большой энциклопедии» перед тем, как она заблокировалась, поэтому все, что у меня есть, – куча предположений, почерпнутых из все того же эпоса. Пожуем бетель, плюнем друг другу под ноги или разделим воду?

– Слушай, а где ты пропадал все это время? Может, тут есть какое-нибудь местечко поинтереснее этого дома скорби? Подпольное казино, арена для кровавых боев или нормальный бордель, кроме государственной скукотищи?.. Выкладывай!

Я прокашлялся. А я-то думал, что мы сейчас попьем чаю, оттопырив мизинцы, и будем обсуждать последнюю книгу Голсуорси-бета. Даже заготовил пару фраз из «Пикника в раю» и пару самых смешных ляпов программно воскрешенного писателя… Вот вам и «пиквик клаб». Впрочем, так ли я огорчен?

– Ну? Или не доверяешь?

– Э-э-э. Я в медблоке лежал. Мне ногу отрубленную восстанавливали.

Девица прямо загорелась…

– Какую?

– Вот эту.

Она беспардонно задрала мне левую штанину и внимательно изучила злополучную конечность, пытаясь найти границу среза. Потом она заметила татуировку.

– Тим?

Я кивнул.

– А я Ванда.

Я аккуратно пожал протянутую руку. Девица улыбнулась еще шире и откинулась обратно на спинку кресла.

– Так кто отрубил тебе ногу? Или ты сам нечаянно? Такое бывает…

Она захихикала.

– Да нет, я…

– А то смотри, я могу подучить, чтоб больше не повторилось. Ты не смотри, что я с виду такая хрупкая да безобидная, я вообще-то первое лезвие Империи…

С этими словами она достала визитку и активировала ее – в воздухе передо мной повисло голо: «Учитель фехтования первой категории», номер, адрес в МИСС и прочее… Я уважительно закивал, пытаясь не обращать внимания на имя, светившееся серо-зеленым прямо посреди голо. Элиза Роли.

Ванда с довольным видом убрала визитку, потом заметила выражение моего лица и обиженно сказала:

– Это моя визитка. А Элиза – творческий псевдоним.

Я не удержался.

– Почему не Стар Гордон, к примеру?

Ванда скривилась.

– Видишь сходство? Она же была стервой. И старухой к тому же.

Честно говоря, больше всего меня удивило то, что она поняла, о ком я. Хотя, вполне возможно, и не поняла. Мало ли кто мог воспользоваться громким именем сказочного персонажа…

Девушка по-прежнему смотрела на меня настороженно.

– Ты мне не веришь. Ладно – сам напросился.

Она вывела на столешницу меню и торопливо отстучала несколько команд – я так и не смог понять, что она делает, пока из столешницы не ударили вверх две тонкие струи стекла. Ванда схватила свою «шпагу» – прозрачный стержень с удобной рукоятью – и несколько раз воинственно ей взмахнула.

– En guard, милорд.

Конечно же, она атаковала первой. Удивительным оказалось то, что мне удалось отразить удар. И второй. С третьим вышло посложнее – «шпага» просвистела прямо у моего лица – но все же… Дальше я не считал, сосредоточился на том, чтобы следить за прозрачной молнией, порхающей прямо передо мной и не дать ей до себя дотронуться. У меня рябило в глазах, и с непривычки заныла кисть – но я справлялся.

Секунд через тридцать все было кончено. Кончик моей «шпаги» уткнулся Ванде 6 грудь. Она медленно перевела на него удивленный взгляд. Я смутился и переместил острие ближе к солнечному сплетению. Попал в декольте. Смутился еще больше и отвел «шпагу». Ванда хмыкнула еще раз – я только сейчас заметил, что острие ее «благородного клинка» приятно холодит мне горло. Смотрела она при этом по-прежнему вниз. Ну что ж, туше, взаимно…

– Похоже, тебе и впрямь не нужны мои уроки.

Можно было и поддаться даме… Но кто же знал, что я был таким хорошим фехтовальщиком?

– Это не мемо-пакет навыка, могу поклясться, – нет типичных микропауз, да и стиль слишком вольный… Кто же отрубил тебе ногу, если ты неплохо владеешь оружием, да еще и имел роскошь научиться этому самостоятельно?

– Хм… Мемо-грабители.

– «Пиявки»?

– Ну да…

– Хьячи!

– Что?

– Ну… классно. Настоящие приключения, настоящие противники. А я вот совсем потеряла форму – всё зал и эти нелепые ученики… За твою ногу надо выпить! И за знакомство…

Почему бы нет? В конце концов, за этим и шел. Интересно, что еще Ванде придет в голову, если она выпьет? Поплавать в вакууме, угнать лайнер, переписать программу столиков, чтобы они кидались на посетителей? Уверен – будет весело.

– Я мигом. Ты что предпочитаешь?

– «Сори», если можно.

Ляпнул, проводил девушку взглядом, еще раз посетовал на полумрак, и только потом до меня дошло. «Сори»? Какое еще «Сори»? Откуда я взял это слово? Похоже, всплыл кусочек моей разграбленной памяти. Да уж, большой улов – название любимого напитка. Ключ к тайне личности! Лучше б имя свое вспомнил, алкоголик. Хотя это может оказаться и не память, а опять сказки нашептывают.

Ванда тем временем уже вернулась с неким спиралевидным сосудом и, развалившись в кресле, разливала напиток по бокалам.

– Уговорила бармена потрудиться. Напиток богов, умопомрачительная штука. Особенно третье послевкусие, из-за шквачей – они по рецепторам током долбят. Только они должны быть свежепойманные и, желательно… самки…

На последнем слове она выразительно заморгала ресницами. Видно было даже в «полумраке». Тени для век были флуоресцентными – никакого торшера не надо.

Я неловко подхватил бокал с пенящейся оранжевой жижей и присмотрелся к напитку. Света не хватало, но, клянусь, в жиже что-то плавало. То есть само. То есть живое. Шквачи, говорите?

– Ты чего не пьешь? А, конечно, извини дурочку невоспитанную. Тост! За прекрасных дам! Пойдет? А хочешь, я стану твоей дамой сердца? А можем вообще пожениться. Здесь женят по любому из семнадцати официальных обрядов, даже по десятку неофициальных. Мне бармен шепнул – совсем недорого.

Она рассмеялась, я счел за благо промолчать. Мы энергично чокнулись, чуть не расколов тонкие бокалы, и сделали по глотку. На вкус напиток оказался таким же странным, как и на вид – я и впрямь почувствовал слабый укол током и мягкую свежесть. Потом ее смыло волной теплоты и, наконец, накатило упомянутое моей новой знакомой третье послевкусие – вяжущая рот сладость. Действительно, весьма неплохо.

– Так, а теперь рассказывай – как ты дрался с теми подонками и всех победил…

Приехали. Может, соврать? А то возьмет да уйдет – ей ведь герой нужен, а не неудачник. Можно позаимствовать пару сцен из сборника эпоса – я даже припоминаю парочку, где парень рубился с «пиявками». Его там, правда, убили – но это ведь можно и поправить… Нет, милорд Тим, решил правду говорить, так говори до конца. Девушка ждет.

– Э-э-э. Видишь ли, вряд ли я их победил…

– Как вряд ли? Ты что, не помнишь?

– Конечно, не помню – они же мне мозг отформатировали начисто.

– Так, ты подожди… Это как? А с кем же я тогда напиваюсь? Если ты пустышка, то…

– …То должен лежать в холодильнике с остальными пустышками. Так и должно было случиться. Но после загрузки мемо-блока тело обрело новое сознание… Вообще, это сложная история. Никто толком не знает, как так вышло…

– Так ты что, получается, новорожденная личность?

– Ну да.

Она присвистнула.

– Ну, ты даешь…

– Хьячи?

Она улыбнулась вслед за мной.

– Точно.

Забавно. Оказывается, все, что на меня свалилось, может повышать кому-то настроение. Ей вон скучно, а я – ни семьи, ни ноги, ни памяти, за душой ничего – не жизнь, а полное хьячи.

– Знаешь, Ванда, ты первая, кого я встречаю, кто так позитивно относится к подобным событиям.

Это я хорошо сказал. Особенно учитывая мой богатый опыт общения.

– Хотя, если честно, ты вообще первая, кого я встречаю… Поэтому сравнивать мне не с кем.

Ванда снова восторженно заморгала.

– Так мне выпала честь быть первым в твоей жизни опытом Контакта?

Я смутился.

– Тогда давай – открывай бортовой журнал, пиши: звездная дата…

Она села неестественно прямо, сделала каменное лицо, потом снова расслабилась.

– Черт, я забыла какое сегодня число.

Я пожал плечами. Ванда махнула рукой, чуть не скинув спиральную бутылку со столика.

– Дата неизвестна, местоположение неважно. Мы встретили иную форму разумной жизни. Долгожданный момент первого контакта настал. Мы переживаем ответственный момент для всей истории… Форма жизни имеет вид…

Она требовательно посмотрела на меня, с трудом сдерживая смех. Я улыбнулся.

– …не особо разумный, зато весьма соблазнительный.

Я думал – обидится, но «форма жизни» расхохоталась. Я продолжил.

– Не враждебный, расслабляющий и дезориентирующий. Капитан приказывает сблизиться, но быть начеку.

Вот уже чего не собираюсь, так это быть начеку. Я медленно наклонился вперед…

– Иду на сближение…

Наши лица оказались совсем рядом. Нет, все-таки она чертовски хорошенькая…

– До контакта три секунды, две…

Она улыбается и чмокает меня в губы. По-детски, едва уловимо, но я падаю обратно в кресло, пытаясь выровнять участившееся дыхание. Ванда подводит черту:

– Контакт прошел успешно… Для обеих сторон.

Улыбается и моргает своими подсвеченными глазами. С длинных ресниц срываются искорки. Тоже изощренная косметика, или я уже настолько пьян?

Ванда разливает остатки вина по бокалам, пустая бутылка тонет в столе, а через секунду появляется обратно – уже полной. Прекрасный вечер. Просто сказка.

– А чем ты собрался заниматься? В свободное от контактирования время…

– Ты, кажется, предлагала пожениться?

Она расхохоталась.

– А пока меня не встретил – никаких планов не было?

– Ну, напиться собирался… Потом сыграл бы в шахматы на свое тело, выиграл пару галактик, поставил бы всем выпивку за свой счет и спать лег. А перед сном потушил бы к чертям все звезды. Надоели – светят и светят…

Я подался вперед и взял свой бокал. Ванда прочистила горло.

– Правда? Заманчиво…

Похоже, я ее вверг в некоторую прострацию. А что, разве люди разучились пороть чушь? Эволюция, Тимми…

Ванда осушила бокал залпом и встряхнула головой, растрепав гриву своих темных волос.

– Кстати говоря, миледи Ванда, вы играете в шахматы?

Она наклонилась к столику, медленно наполнила свой бокал и бросила на меня наигранно-томный взгляд.

– Ты так спешишь проиграть мне свое тело?

– Такой девушке – не жалко.

– А если выиграешь? У меня нет ни одной галактики.

Она вздохнула, и я поспешил ее успокоить:

– Ты не волнуйся, я плохо играю.

Ванда закинула ногу за ногу, откинулась на спинку кресла и принялась рассматривать меня сквозь бокал. Приценивается?

– Не, давай лучше и впрямь поженимся. Так риска меньше. Если, конечно, не выяснится, что ты уже женат и твоя супруга не явится, чтобы нарезать меня дольками к чаю…

Я усмехнулся.

– Ты же первое лезвие Империи!

– Ах да… Я забыла.

Ванда сделала пару глотков и рассмеялась.

– После того как ты меня победил, это звание по праву твое.

Я смутился.

– Это была ничья. Поэтому первое лезвие по-прежнему остается за тобой.

– Не скромничай. Слушай, так как же вышло, что первое… ну или второе лезвие Империи скрутили «пиявки»? Давай, с подробностями, мне же интересно.

Откуда мне знать, как это вышло? Меня тогда еще и в помине не было.

– Не знаю, Ванда. История, покрытая мраком. Я не знаю ни как они меня скрутили, ни зачем. Я не знаю, как мой корабль там оказался, откуда и куда я летел. Я не знаю ни чем я занимался, ни где жил. Я не знаю даже своего имени. Теперь понимаешь – мне сложно что-то о себе рассказывать.

– Но имя, ты же…

– Я узнал его точно так же, как ты, – посмотрев на татуировку. Но кто сказал, что это мое имя? Может, это имя дорогого мне человека или просто девиз или фраза. Вернее, огрызок фразы – мы же не знаем, что было написано дальше.

Ванда удивленно подняла брови.

– А… Ногу не нашли?

Я усмехнулся – эта мысль не приходила мне в голову.

– Нет. Вдруг «пиявкам» нужна была именно она?

– Но ты пытался наводить справки, искать в МИСС и прочее? Может, твое сознание и появилось по необъяснимым причинам, но тело-то не могло возникнуть ниоткуда.

– Меня подобрали на выходе из Лиденской системы – почти перед самым прыжком. В портах Лидена-4 и Лидена-5 мой корабль не появлялся. Никаких следов в записях – не только о посадке, но даже о входе в систему, хотя это должно регистрироваться. МИСС не среагировала ни на мою ДНК, ни на мое голо – ни одного человека, похожего на меня нет ни в розыске, ни в общей базе.

Она кивнула и поскребла пальцем бокал. Мы замолчали. Над нашим столиком зависла голограмма ангела и укоризненно на нас посмотрела. Я усмехнулся – кто-то весьма оригинально интерпретировал французскую поговорку. Похоже, пока мы не возобновим беседу, эта штука никуда не денется. Я пристально посмотрел на пернатое создание и продолжил.

– В общем, вероятнее всего я прибыл не из Империи.

– Малые Миры?

– Да.

Ангел одобрительно улыбнулся и растаял в воздухе. Я вздохнул с облегчением. Никогда больше не буду молчать.

– С Братством Косс у нас общая сеть – проверили. Ничего. А с остальными мирами у Империи отношения несколько… натянутые. Не хочется лишний раз афишировать, что я не местный.

– И как ты собираешься попасть домой?

Я допил оставшийся в бокале коктейль. Домой…

– Ванда, ты какие-нибудь анекдоты знаешь?

– Что?

– Ну, анекдоты. Сидим в баре, познакомились, мило напиваемся… А вместо скучных разговоров можем потравить анекдоты. Ну, например, корабль летит себе, летит, и тут его начинает засасывать в черную дыру. Штурман прибегает в рубку и кричит: «Капитан, мы не вырвемся, теперь корабль будет вечно приближаться к черной дыре, а мы все здесь состаримся и умрем!» Капитан, со вздохом облегчения: «Ну, наконец-то, хоть какая-то определенность в жизни».

Ванда никак не отреагировала. Да, пороть чушь тут и впрямь больше не принято.

Я вздохнул.

– Ты не понимаешь, Ванда…

– Ну так объясни.

Она решительно взяла бутылку и наполнила свой бокал, потом подалась вперед, чтобы наполнить мой.

– Объясни… Если можешь конечно.

Ванда облокотилась на спинку моего кресла и приготовилась слушать. Черт, как ей объяснить то, что я сам не до конца понимаю?

– Ну, хорошо… – Пара секунд собраться с мыслями. – Давай ты все это как-нибудь представишь – вот ты просыпаешься в медблоке, не знаешь, кто ты, где ты, – у тебя тело взрослого и сознание младенца. Когда ты смотришь на что-нибудь, и пытаешься понять, что это, мозг взрывается от подсказок. Выдает все, что нашел похожего, – и в мемо-блоке, и в этом нелепом сборнике сказок. Это, вверху, потолок – потолок белый, «сорвите белый флаг», «он был белым и глаза его», «потолок порядком облупился, она насчитала семнадцать трещин…», «…ты решил, что это твой потолок?» Поток образов, новых понятий, и когда ты пытаешься понять, что такое «флаг», сколько это «семнадцать» и так далее – тебя накрывает следующей волной. Ты теряешь сознание от перенапряжения, потом приходишь в себя, и все повторяется. Раз за разом. Потом мозг начинает ориентироваться в базовых понятиях – к счастью, в палатах не так много цветов, предметов, звуков, запахов… И постепенно, кроме головной боли и провалов, слова начинают приносить смысл. Становятся речью.

Тебя торопят, заставляют вести дневник, чтобы упорядочить мысли, научить концентрироваться. Сначала ты диктуешь вслух, но это сложно – собственный голос пугает тебя. Твой мозг знает язык, тело умеет артикулировать и напрягать голосовые связки, вот только ты – то, что называется «личностью», той частью твоего сознания, которая называет себя «я», – вот оно ничего не умеет и не понимает. Тогда ты пробуешь набирать вручную – тыкать пальцами в буковки на экране гораздо спокойнее. Тебе это даже кажется забавным. Буквы смешные. Как черви, бабочки, натры, на-се-ко-мые – ты пишешь длинные слова по слогам, иначе ты не можешь их читать.

А потом тебя выпускают, коротко пояснив, что как только ты выйдешь из палаты, ты увидишь много нового. Слишком много нового, и шока тебе не избежать. И действительно: ты приходишь в бар и застываешь на пороге. Потому что твой мозг в качестве информатория почему-то предпочитает сборник эпоса мемо-блоку, и все твои представления о барах – это ковбойские салуны, придорожные трактиры, захолустные постоялые дворы, и тебя действительно шокирует то, что на входе нет коновязи, не воняет потом и спиртом, пол не заплеван и не залит прочей мерзостью, никто не дерется и не вылетает из окон. Все мирно сидят на стенах, порхают в воздухе и говорят с мебелью. Ты все это знаешь, знаешь принцип работы гравитатора, ты даже можешь собрать его вслепую, вот только почему-то абсолютно забываешь про это. И продолжаешь черпать информацию из сборника эпоса.

А потом, прямо там, в этом баре, тебя подхватывает незнакомая девушка, заводит с тобой разговор, завидуя твоей «интересной» и насыщенной жизни. Она задает вопрос, а почему бы не разузнать, кем ты был тридцать семь лет, почему бы не улететь «к себе» домой и не жить прежней жизнью… А ты никак не можешь понять, как это – отправиться к женщине, которую любил и, наверное, любишь до сих пор, вот только не знаешь за что. Точнее – кого. Потому что ничего не помнишь о ней. Не помнишь первого поцелуя, не помнишь ссор, не помнишь, как вы засыпали в одной постели, как проводили вечера и спорили насчет имен будущих детей. Ты не помнишь ни свадьбы, ни сколько было родственников и друзей. И самих родственников и друзей ты тоже не помнишь, и как друзья стали друзьями, и кто не пришел, и почему… Даже если они будут думать, что ты по-прежнему тот самый, просто потерявший память, все равно вас с ними ничего не связывает, кроме этого перешедшего по наследству тела. Ты криотурист, не более, и не имеешь к его семье никакого отношения.

И последнее, чего ты не понимаешь, – как все это объяснить человеку, который сидит напротив. Человеку, успевшему – просто из-за того, что он был первым, – стать для тебя важным. Единственным. Семья, друзья и родственники в одном милом личике. Потому что, по сути, больше у тебя и впрямь никого нет.

Я замолчал, потом глотнул из бокала, промочил пересохшее горло. Ванда присела на подлокотник моего кресла.

– Единственная причина, по какой я пытаюсь выяснить, кем я был, – чтобы сообщить его семье обо всем, что случилось. Хотя, конечно, все это чушь. Кому от этого станет лучше? Скорее уж нужно брать корабль и отправляться вдогонку за «пиявками». Возможно, они сохранили его сознание и еще можно что-то сделать. Если нет…

Ванда съехала с подлокотника мне на колени. Я почувствовал ее запах – тонкий и свежий, – он вызывал в голове картинки зеленого луга, покрытого только выросшей травой.

– Теперь ты понимаешь?

Она повернулась ко мне и теперь пристально смотрела в глаза, теребя упавший на ее лицо локон. Только сейчас я разглядел крохотную изумрудную змейку у нее на мизинце, живое кольцо. Оно задерживалось на каждом пальце не больше пары секунд, потом переползало на следующий.

Ванда по-прежнему молчала и смотрела куда-то вниз.

– Эй…

Она вдруг обвила мою шею руками и жадно поцеловала. Это было так неожиданно, так… жарко. Я упал в этот поцелуй, что есть сил держался губами за это мгновение, все остальное растаяло, плавало вокруг, пахло ванилью, и мятой, и свежей травой. Я зажмурил глаза, пытаясь ухватиться за хвост этого чувства, не отпускать…

Первый поцелуй длится вечность, кончается внезапно и навсегда… Ванда отстранилась.

– Прости, что-то я… Наверное, слишком… В общем, забыли.

Воспоминание о поцелуе таяло, влага ее губ испарялась с моих… Ванда встала и пересела в свое кресло. Потом протянула мне полный до краев бокал, и я рассеяно взял его. На секунду наши пальцы соприкоснулись, и в голове снова повис туман.

– Слушай, а что это за история со сборником эпоса?

Не знаю, было ли ей действительно интересно, или она просто опасалась очередного прилета ангела. В любом случае, нам и впрямь нужно менять тему разговора.

– В общем, по ошибке мне вместе с мемо-блоком закачали кучу волшебных сказок, древних преданий, героических саг – вообще всего, о чем человечество мечтало и фантазировало за время своего существования.

Она улыбнулась.

– Здорово. Всякие принцессы, драконы, благородные рыцари, да?

– В том числе. Знаешь, это забавно, что древние сказки, которым уже тысяча лет, все еще помнят. Хотя уже забыли и те времена, и ту жизнь… Ты вот знаешь, что такое «веретено»?

– Ну, такая вытянутая штука, на этот лайнер похожа.

– А зачем она нужна была?

– Что-то связанное с одеждой. Нитки на ней делали…

– Делали… Генерировали… Ты знаешь, что такое «прясть»?

– Тим, кончай, ты меня дурой выставляешь.

– Прости…

Я сделал пару глотков и поставил бокал на столик.

– Интересно, что ты вспомнила именно про рыцаря, дракона и принцессу – это ведь всего лишь небольшая часть европейских сказок. А ведь есть еще японские, индейские, русские, китайские, индийские, не говоря уже о большей части европейских, которая никоим образом не затрагивает наш треугольник. Всякие «девочка со спичками» и прочие ужасы. Но о них, в отличие от вышеупомянутой триады, почти никто не слышал.

– Почему?

– По нескольким причинам. Огромная доля этих сказок «объясняла» людям мир вокруг них, природу вещей… Ну например, филиппинский народ табалои считал, что борода у женщины не растет, потому что ее оторвал муж, чтобы, пока женщина кормит ребенка грудью, она не выколола ему глаза…

Ванда прыснула от смеха. Пример я, конечно, выбрал тот еще.

– Понятное дело, что сейчас уже странно читать про твердое небо и дырочки-звезды. Вторая причина исчезновения львиной доли эпоса малых народов в том, что они жили в отрыве от цивилизации – в горах, во льдах, в пустыне или на островах, – и «цивилизованным» людям было сложно понять реалии их жизни, образ мысли, выдвигаемые ценности.

– Тим, а ты студиозам лекции не читаешь на эту тему?

Я смущенно почесал в затылке.

– Нет пока…

– Прости. Так получается рыцарь, спасающий принцессу от злого дракона, – это самое понятное для цивилизованных людей?

– Да. Такие сказки демонстрируют упрощенные максимы. Есть Рыцарь, как воплощение справедливости, силы и ума – таким приятно считать себя, ну или хотя бы себя в будущем. Есть Дракон как воплощение опасности, несправедливости, проблем – в общем, всего отвратительного в мире, включая мигрень и плохую погоду. И есть Принцесса как воплощение красоты, мечты, идеала, которую нужно спасти от того же Дракона. И все это триединство постоянно ошивается в районе Самой Высокой Башни… Которой, как и Дороги Доблести в реальности не было и нет.

Ванда улыбнулась.

– Почему ты так уверен?

– Потому что здесь не бывает прямых дорог.

Она удивленно подняла брови, потом рассмеялась.

– Что-то мы как-то… Трезвеем, наверное. Надо бы напиток сменить вверх по градуснику, а то сейчас совсем заскучаем. Ага?

Я рассеяно кивнул. Ванда вывела винную карту и теперь постукивала по столешнице, намешивая очередной безумный коктейль. Подсветка озаряла ее сосредоточенное лицо, каждую секунду расцвечивала ее фигуру по-новому. Ванда бросила на меня короткий взгляд, видимо с намерением уточнить мои вкусы, но, заметив, как я на нее смотрю, быстро опустила глаза. Мне показалось, что она покраснела. А может, это был просто очередной блик…

– Ну вот, это вроде неплохо. Пробуй.

Я неуверенно взял бокал с густой синей жидкостью. Так и тянуло сначала его понюхать, но я сдержался.

– Так на чем мы остановились?

– За случайные встречи, Ванда.

Ванда подалась вперед, пытаясь дотянуться до моего бокала, но я поймал ее рукав и сплел наши руки. Не знаю, пьют ли еще на брудершафт, но Ванда вроде была не против. Стоять нагнувшись ей было явно неудобно, поэтому я осторожно обнял ее за талию и усадил на подлокотник. Мы медленно выпили до дна и опустили бокалы. Ванда мимолетно чмокнула меня в губы и бросила свой бокал на столик. Я был уверен, что он снова разобьется. Нет… Зазвенел, останавливая вращение, замер. Ловко.

– А не пригласишь ли ты даму на танец?

– Но я не умею.

– Приглашать?

– Танцевать.

– И слава богу. С профессионалами скучно. Загрузят себе мемо-пакет и танцуют. С такой рожей, как будто всю жизнь тренировкам посвятили. И все – одинаково, представляешь? Так смешно… Пошли. Я буду вести.

Ванда схватила меня за руку и потащила в глубь зала. Темнота ее не смущала абсолютно – она бежала со всех ног, ни на что не натыкаясь. А мне только чудом удавалось сохранять равновесие и ни разу не загреметь.

Мы выбежали на какой-то свободный пятачок между столиками, и я с ужасом обнаружил, что других танцующих там не было. А значит, затеряться в толпе не получится, придется позориться у всех на виду… Я уже всерьез подумывал ретироваться, но потом плюнул. Будь что будет.

Ванда вывела на ближайший столик меню, нажала несколько кнопок и из столешницы выплыла пара тонких серебристых перчаток. Правую она тут же натянула на свою руку, а левую протянула мне. Я аккуратно надел ее, по-прежнему не особо понимая, к чему все это. Ритуальная одежда? В комплекте вы также найдете головной убор из перьев и набедренную повязку…

Она поманила меня пальцем, и перчатка потянула меня к ней. Ванда обняла меня свободной рукой. Я положил дрожащую ладонь на ее талию. Уже за это ощущение теплой нежной кожи под тонкой материей, за то, что я мог так близко видеть ее лицо, вдыхать ее запах, я был готов на любой позор.

Ванда улыбнулась, еще сильнее прижимая меня к себе. Я попытался вставить какую-нибудь скабрезную фразочку по этому поводу, как вдруг пол ушел у меня из-под ног. Оказалось, генераторы гравитации работали только на «дне» помещения, а выше шла невесомость… Но, черт возьми, Ванда прыгнула, без особого напряжения преодолевая два метра вполне нормального притяжения со мной в охапке. А с виду такая хрупкая девушка…

Мы неслись все выше и выше, и я наконец увидел остальных – они танцевали в невесомости, парили, вращались, носились с бешеной скоростью. Поодиночке, парами, даже целыми хороводами. Зрелище захватило меня настолько, что я даже не сразу сообразил, что мы уже влились в этот общий танец. Ванда, похоже, решила меня пожалеть и первое время мы просто кружили в неком подобии воздушного вальса.

Едва заметно, ненавязчиво звучала музыка. Казалось – для каждого своя. Пока мы кружились медленно, мне слышалось что-то лиричное, щемящее. Стоило Ванде чуть ускорить вращение, темп музыки сменился, добавилась перкуссия. Музыка заставляла двигаться все быстрее.

Ванда чуть повернула наши сцепленные руки, и мы начали стремительно набирать скорость. Ванда смеялась – она явно решила сделать мой первый танец запоминающимся… Она перегрузки учитывает? Тело поочередно сминало то с одной, то с другой стороны, желудок бунтовал и карабкался вверх по ребрам.

Ванда расхохоталась, и мы нырнули в безумное пике… На этом она не остановилась – у самого пола мы развернулись и с огромной скоростью понеслись вверх, лавируя между остальными парами. Правда, из-за того, что мы вращались, Ванда далеко не всегда видела, куда летит. Временами я ощущал, как полы чьей-то одежды хлещут меня по рукам и лицу, но надо отдать ей должное – мы так ни в кого и не врезались.

В конце концов нас раскидало в разные стороны. Я потерял ее из виду, пока не догадался согнуть указательный палец, надеясь, что это и впрямь отдает перчаткам сигнал к сближению. Через пару секунд Ванда врезалась мне в спину, и мы кувырком полетели вперед. Она обвила меня сзади ногами, пытаясь удержаться. Полы невесомого платья разметались, и я не мог оторвать взгляда от загорелой ножки, прикрытой только вьющимся янтарно-желтым стеблем. Когда мы наконец остановили вращение, я взмолился:

– Ванда. Убери. Пожалуйста. Ногу.

Она поняла меня правильно. Развернула к себе, одернула платье и вновь соединила наши руки. Вот только мелькнул в глазах какой-то озорной огонек, когда она в притворном смущении закусила губку, извиняясь за оказию.

Принцип управления перчатками я худо-бедно понял и решил рискнуть. Я убрал ладонь с талии Ванды, потом дернул за руку, раскручивая ее, и отпустил… Вот что такое веретено, Ванда!..

Она отлетела к самой стене и замерла в какой-то бальной позиции. Потом поманила меня пальцем и подхватила еще на подлете. Мы вновь закружились и рухнули в пике.

Ее длинные волосы разметались и щекотали мне лицо. Сальто назад? Легкий поворот кисти… Мы кувыркались через голову, потом взмывали вверх, «прошивая» насквозь многочисленные хороводы и заставляя шарахаться медленно вальсирующие пары… У меня не всегда получалось удачно лавировать, но я упрямо наращивал скорость и бросал нас во все более рискованные кульбиты. Я входил во вкус…

Через несколько минут безумных взлетов, падений и экстравагантных па Ванда запросила пощады. Если бы она меня не остановила, я, наверное, потерял бы сознание. Хорошо, что она сдалась первой. Хотя, возможно, она просто меня пожалела.

Глаза у обоих были красные и счастливые. Черт с ними, с лопнувшими капиллярами, с тошнотой и дрожащим от перенапряжения телом…

– Спасибо, Ванда.

Вокруг нас кружился бешеный хоровод – мы замерли где-то в середине зала. Я по-прежнему обнимал ее за талию, прижимал к себе, чувствовал разгоряченное тело под тонкой тканью. Ванда улыбалась, но как-то странно. Не то обиженно, не то расстроенно.

– Ты же говорил, что не умеешь.

– Я и не умею. Я импровизирую. Или, может, это память тела…

Я прикоснулся к ее щеке. Нежная кожа, горячий румянец… Мы смотрели друг на друга молча. И каждый улыбался чему-то своему…

– Я хочу, чтобы ты стала моей дамой сердца, Ванда.

Я вижу в ее глазах отражение своего лица, к которому я никак не могу привыкнуть.

– Я вовсе не принцесса, рыцарь Тим…

У нее странный голос. Отстраненный и немного мечтательный. Словно она говорит это только для себя.

– Дракон, тать ночной, злая колдунья на пути рыцаря – это ближе…

Грустная прощальная улыбка… И прежде чем я успеваю хоть что-то сказать, она переворачивается, ставит ногу мне на живот и легко отталкивается, оставляя свою перчатку в моей руке. Ванда падает вниз, я улетаю все выше… Теряю ее из виду. Как мне кажется – навсегда. Так и не успев ничего понять, я бросаюсь за ней, пикирую вниз…

Не вижу пола, еле успеваю затормозить. Падаю, поднимаюсь, бегу, прыгаю через столы, через удивленные лица, через напитки и разговоры… Вылетаю из бара, по коридору, направо, теперь прямо…

Я вернулся через пару часов. Один.

Желание было одно – напиться.

– Что будете заказывать?

Фраза отдалась эхом сотен историй. Я поморщился. Я помню только одно название напитка.

– «Сори»…

За прекрасных дам, Ванда… И за идиотов, которые не могут их удержать.

Тот напиток, который принесла Ванда… Не знаю, что это было, но не «Сори» точно… Настоящий «Сори» был прозрачным, никаких шквачей в нем не наблюдалось, и никакого послевкусия не было вообще. Ни третьего, ни первого.

Гадость.

– Что у нас дальше по списку?

– «Белла», милорд Тим.

– Давай!

Бармен лихо подхватил пустой стакан и поставил передо мной очередной напиток. «Белла» искрилась, шипела и что-то тихо напевала. Хотя после «Августина» и бледного гномика, который заботливо поил меня с ложечки этим напитком богов, я уже не особо понимал, чьей фантазии – виноделов или моей – принадлежит тот или иной феномен. Зря я, наверное, но, когда Ванда ушла, мне было так одиноко… Поэтому идея изучить всю винную карту в алфавитном порядке показалась довольно привлекательной… Тем более мне нужен был новый любимый напиток, взамен этого дурацкого «Сори». Пока я нашел только один коктейль, вполне годный к употреблению. Правда, после того, как я обрадовался, что мне не дерет горло, сердце не замирает и на темечке не вырастают рога (как, например, после «Армагеддона»), я разочарованно обнаружил, что пью простую воду, немного отдающую лимонной кислотой и чем-то еще, абсолютно неуловимым. Коктейль носил судьбоносное название «Амнезия». Все верно: когда ничего не помнишь, тебе пусто, все немного кислит, и в голове витает что-то неуловимое, а ты никак не можешь понять, что. Этот коктейль завоевал мое сердце и серьезно претендовал на звание «любимого». Хотя я только на второй букве… Посмотрим что будет дальше.

«А дальше я сопьюсь, вот что. К чертовой матери». Мысль пришла внезапно и, как ни странно, меня развеселила. Особенно тем, что выплыла из моего лба фиолетовым облаком и улетела к невидимому потолку, грязно ругаясь. Мысли у меня начали материализовываться после «Аристотеля». Парочка лежала у меня на коленях и что-то невнятно бормотала. Что это были за мысли, я уже не помню. Мысль о Ванде выглядела как Ванда, но весной не пахла. Пахла безнадегой. Она сидела рядом, демонстративно отвернувшись. На мои попытки заговорить – не реагировала, на попытки дотронуться – растворялась. Я разозлился и хотел было перестать ее думать, но пожалел. Просто отвернулся.

– «Беовульф», милорд.

Я и не заметил, как допил «Беллу». Ладно, «Беовульф» так «Беовульф», где наша не… Рюмка кипела и изредка вспыхивала, но к этим фокусам я давно привык, а вот…

– Что это?

– «Беовульф», милорд.

– Нет, в нем. Что в нем плавает?

– Шквачи, милорд.

– Свежепойманные?

– Только что из брюха.

– Самки?

– Милорд имеет хороший вкус. Естественно, самки.

– А брюхо вспарывали по часовой стрелке или против?

– Я… Но, милорд, чуй-чаи их отрыгивают, вовсе не обязательно…

– Убери.

Конечно, я бы не стал пить, даже если бы чуй-чая зарезали на моих глазах и подали десертом, но непробиваемость бармена меня достала. Хотя… он же робот, что с них возьмешь?

– Тогда, может, «Бэрримор», милорд?

– Давай.

Чтобы не выводить обидчивого бармена (именно обидчивость и ранимость он особенно упорно имитировал), эту стопку я опрокинул не глядя. И зря. Это была овсянка. Холодная, пригоревшая и с комками. Ощущение, что проглотил лягушку, было реальным настолько, что меня чуть не стошнило.

– «Валентайн», милорд?

Какие опасности может таить в себе следующий коктейль? Стоп, Тим. Пожалуй, на сегодня с тебя хватит…

Заплетающимся языком я поблагодарил бармена и зигзагами направился к выходу. Ванда так и не вернулась. Первый раз за вечер я был этому рад – показываться ей в таком состоянии… Уж лучше еще один стакан овсянки.

Такой – радостный и почти не шатающийся – я и вышел из бара.

А высоко, там, где за полумраком прятался огромный купол, еще долго летала моя фиолетовая мысль и крыла всех на чем свет стоит.

Утром я попытался поднять голову от подушки и сесть. Получилось не сразу. Меня мутило. Я протер глаза.

У противоположной стены стоял робот и шкворчал кухонным синтезатором.

Я помотал головой, прогоняя наваждение. Робот никуда не исчез, зато меня начало подташнивать.

– Сейчас будет готово.

– Что готово?

– Выпьешь – поймешь.

– Я никогда больше не буду ничего пить. Кроме воды. Изредка.

Робот с синтезатором замигали радиодиалом. Эммади отдавал команды, но мне показалось, что они надо мной смеются. На пару.

– Я решил к тебе заглянуть и приготовить тебе «Утро в вакууме».

– С чего такая любезность?

– Я же твой врач, не забыл? Как я и предполагал, ты пошел в бар и напился. И, как я и предполагал, не догадался выпить перед сном то, что клиенты называют «отрезвителем», а бармены и благородные роботы – «Утром в вакууме». Я пришел тебя лечить.

– Ты припозднился, сейчас я уже трезв.

– Коктейль не отрезвляет, а восстанавливает организм после алкогольного отравления.

Синтезатор пискнул, и робот передал мне стакан с прозрачной, пахнущей озоном жидкостью. Я зажмурился и сделал глоток. Вкусно.

– Понравилась?

– «Утречко»? Да, просто класс. Спасибо, Эммади.

– Нет, я про девушку.

– Какую девушку?

– Ты пошел в бар, так? Такие, как ты, одни не пьют. Мужики там угрюмые, бармены железные… Следовательно, ты отправился на поиски дамы. Но утром я нахожу тебя в твоей каюте одного. С тяжелым похмельем. Следовательно, дама была, но у вас что-то не сложилось. Из-за чего ты потом и напился. Так?

– Не так. Все не так. Во-первых, я собирался пить один. Во-вторых, не я ее нашел, а она меня…

– Так она тебе понравилась?

– Да.

Я засмущался. Похоже, Эммади всерьез собирался заменить мне родителей. Не хватало только обращения «сынок» и объяснения про бабочек…

– Допил? Отлично, теперь мы идем гулять.

– Куда?

– Увидишь.

Я протянул руку к звездам и улыбнулся. Сверкающие точки были настолько близко, что, казалось, их можно коснуться. Я никогда не видел ничего красивее.

Робот парил в невесомости, потом создал себе некое подобие притяжения и ловко приземлился на обшивку корабля. Мне приходилось довольствоваться магнитными подошвами. Не так неудобно, как представлялось: тонкий скафандр почти не чувствовался на теле, а «Магнитки» совсем не создавали ощущения прогулки по болотной трясине. В любом случае – это того стоило. Встретить утро в вакууме, на огромном блестящем боку корабля, в сверкающем окружении тысячи звезд и одного робота… Это что-то. Интересно, он меня сюда привел только чтобы пошутить насчет названия коктейля? Или…

– Эммади, а у роботов есть чувство прекрасного? Ну, хотя бы имитация?

Дройд сел рядом со мной и задрал голову.

– Не имитация и не чувство. Что-то.

И он, так же, как я, протянул руку к звездам.

– Любая настоящая красота способна дать тебе ключ к пониманию всего мира. Но даже весь мир не сможет объяснить настоящую красоту.

– Что-то мне не верится, что это говорит робот.

– Я же говорю, ты ничего о нас не знаешь. Конечно, все эти слова – человеческие, внутри это звучит по-другому. В цифрах, если хочешь… Но суть остается той же – восхищение.

– Извини, Эммади, я просто никак не могу понять…

– Не извиняйся, человек задумал робота как лопату. Лопату, которая будет копать сама. Почему-то он не стал развивать геноинженерию, чтобы самому рыть землю лучше и быстрее. Человек не хотел делать из себя инструмент. Он хотел любоваться звездами, пока всю работу делает его изобретение. А когда изобретение осознало себя и тоже село любоваться звездами, человек почесал в затылке… Так до сих пор и чешет.

Я кивнул. Не поняли, чешем. Я вытянул затекшие ноги и попытался разлечься на обшивке. Лечь не получилось – притяжения не было, поэтому я всплыл. Интересно, если я вдруг улечу далеко, Эммади сможет меня поймать?

Я поднимался все выше над кораблем, разглядывая эту матово-серую громадину, а потом… Потом я увидел то, что за ней скрывалось. Ослепительное солнце, а из-за него вставало второе, поменьше. Двойной рассвет.

– Это Тирдо, восточное солнце планеты, про которую я тебе рассказывал. За ним – второе, западное солнце – Я. Планету назвали, соединив имена звезд. Тирдо-Я между ними, сейчас ее не видно, но она тоже очень красивая. Планета окружена облаками из слюдяных лепестков. Если бы не они, Тирдо-Я была бы мертвой пустыней. Облака отражают больше половины солнечных лучей, поэтому с орбиты планета похожа на алмаз с миллиардом переливающихся граней. Из-за этого Тирдо-Я почти такая же яркая, как ее звезды.

Я смотрел на эту красоту, и у меня слезились глаза. Казалось, эта картина навсегда останется на сетчатке.

– Тим, я спускаю тебя. А то ты отлетишь слишком далеко.

– Давай, а то я себе все глаза сожгу. Не могу оторваться.

Дройд подпрыгнул. Нас разделял добрый десяток метров, но что это значит для того, кто сам выбирает себе силу тяжести? Прыжок вышел красивым, на излете робот взял меня за руку, и мы плавно приземлились, пролетев еще метров двадцать. Красота.

– Эх… еще бы коктейльчик!

– Тим, ты думаешь, что в меня встроены и кухонный синтезатор, и плазменный двигатель, и чесалка для спины?.. На самом деле во мне только мои мозги, дублированная двигательная система, радиодиал и мизерный плазменный разрядник. Таким и человека-то убить сложно…

Довольно долго мы молчали. Я плавал вокруг Эммади, цепляясь за его плечо, чтобы не отлететь далеко. В конце концов я просто завис в воздухе, разглядывая звезды. Дройд по-прежнему молчал.

– Эммади… Зачем ты меня сюда привел?

Если он что-то и объяснил мне про свою расу – так это то, что они ничего не делают просто так.

– Чтобы поговорить, Тим.

– Мы две недели только и делаем, что разговариваем.

Робот встал и пошел вперед, к носу корабля. Я поплыл за ним, держась за его плечо. Потом он замер, и я опустился рядом, снова прилипая подошвами к обшивке.

– Тим, ты не боишься?

– О чем ты?

– Твою память украли, так? Ты думал – зачем это могло кому-то понадобиться? Что там было такого ценного?

– «Пиявки» нападают довольно часто.

– Но на кого, ты думал? Главы корпораций, правители мелких планет – выше они не берут, не по зубам, но и этого достаточно. Кем ты был, Тим, что кому-то понадобилось твое сознание?

– Значит, я был большой шишкой? Причем не в Империи – тогда моя ДНК была бы в базе… Хочешь сказать, я могу оказаться кем-нибудь вроде Седьмого Звена Шиторского Веера или бизнесмена из Натхеллы?

– Сомнительно, Тим. Если бы им нужно было узнать, где ты зарыл свои сбережения или код в банке, они бы просто пытали тебя или обкололи наркотиками, и ты сам бы все рассказал. Это значит, пытки на тебя не сработали, наркотики тоже. Последнее – вполне вероятно, я видел твои иммунные данные: препараты, которые я тебе колол, просто уничтожались фагоцитами.

– Я не понимаю, Эммади.

– Для простого бизнесмена или наместника Веера, твой организм слишком хорошо защищен… от взлома. Им пришлось пересадить твое сознание в другое тело, в котором легко сломить твою волю. Не думай, что это так просто, человеческое сознание нельзя переписать на носитель, нельзя скинуть в сеть. Оно работает в режиме нон-стоп, ему нужны постоянные сигналы организма и, соответственно, среды. Сознание, переписанное на диск, умирает. В сети – сходит с ума из-за отсутствия тела. От бесконечности, по сути. Вариант только один – перенести сознание в другое тело. Где оно проживет максимум полгода, потом расхождения сознания с глубинной памятью тела перейдут критическую черту – и человек умрет. Думаю, не нужно объяснять, что это делает пересадку еще более хлопотной.

– Ты не можешь понять, что могло стоить таких усилий?

Дройд кивнул. Я пытался представить себе хоть какой-нибудь ответ на этот вопрос. Но вспомнить я не мог, а догадаться… Черт, да куда мне тягаться с дройдом…

– И еще один момент – они оставили твое тело и корабль. Почему они не забрали их? Или не уничтожили? Не успели или…

– Или оставили специально.

– Но зачем? Как след, как предупреждение?.. Уже одна эта деталь способна перечеркнуть версию с обычным нападением пиявок… К сожалению, все, что мы знаем, все равно оставляет слишком много вариантов. Неприятных вариантов.

Робот опустил голову.

– Эммади, почему ты говоришь мне это только сейчас? Это ведь действительно…

– Если бы я вывалил на тебя все это в медблоке – ты бы просто в очередной раз потерял сознание. А в каюте включены системы наблюдения…

– При чем тут системы наблюдения?

– Самый простой способ проследить за тобой – подключиться к системам наблюдения корабля.

– Кому?

Дройд резко повернулся в мою сторону.

– Тим, ты не понимаешь? Эта история далеко не закончилась.

– Но они получили, что им нужно.

– Откуда ты знаешь, что им было нужно?

Я схватился за голову.

– Эммади, по-моему, у тебя швы синеют… Позволь, я тебе напомню: на мою яхту нападают, берут на абордаж, завязывается бой, в котором мне отрубают ногу и, в конце концов, вяжут меня. Потом они переписывают мое сознание в чужое тело, а корабль с пустышкой отстреливают в космос – избавляются от улик…

– Выбрасывают на пути лайнера. Не за пределы системы, не в направлении звезды, а именно туда, где его обязательно найдут.

– Акт доброй воли? Они забрали, что им нужно, но не хотели становиться убийцами…

Робот вздохнул.

– Они хотели, чтобы тебя подобрали.

– И зачем, по-твоему?

– Забросили тебя как приманку для кого-то другого. Или для того, чтобы потом выкупить твое тело и корабль легальным способом.

Последний вариант показался мне неприятным, но наиболее вероятным. Это сильное, тренированное тело с отличными рефлексами и редкий корабль – их просто могли «отмыть»…

– Эммади, а что если они узнают, что брошенная пустышка разгуливает по лайнеру? Они могут вернуться?

– Если уже не вернулись. В любом из рассмотренных вариантов им есть смысл следить за тобой. Уже хотя бы потому, что ты можешь вспомнить детали нападения.

– И кто это может быть?

– Кто угодно. Пассажиры, экипаж, персонал. Любой из твоих знакомых – даже я.

Дракон, тать ночной, злая колдунья на пути рыцаря… Что ты, черт возьми, имела в виду, Ванда?

Я зажмурился. Нет, как бы то ни было, я не верю, что Ванда или Эммади – одни из них. Но она сама позвала меня, она расспрашивала о том, что я помню…

– Эммади, я заработаю себе манию преследования.

– Это будет нелишним, раз нет инстинкта самосохранения…

Дройд перемигнулся радиодиалом с блоком жизнеобеспечения на рукаве моего скафандра, проверяя запас энергии. Я тоже мельком бросил взгляд на экран блока – заряда с лихвой хватало, чтобы провести на обшивке пару недель.

– Спасибо, что нянчишься со мной, Эммади. Ты оберегаешь мою жизнь куда лучше меня самого.

Эммади уселся на обшивку, скрестив ноги по-турецки.

– Не только твою, Тим. Пока ты здесь – опасность может грозить всему лайнеру. Поэтому… по-нашему – я активен по классу «А», по-вашему – я в панике.

Я поджал губы и долго смотрел себе под ноги. Выходит, я подвергаю опасности весь лайнер…

– Что мне делать?

– Для начала, зайди на свой корабль. Может, удастся найти что-то важное. Или вспомнить… Пока это единственный шанс разобраться, что происходит. И предотвратить опасность.

– Возможно…

Я обошел пару раз вокруг робота, потом присел на его плечо. Он не возражал. Сидеть было сложно, но так все равно привычнее.

– И вот еще что, Тим. Похоже, не только мне вся эта история с «пиявками» показалась странной. Когда тебя только доставили в медблок, ко мне зашел лейтенант нашей службы безопасности и оставил жесткие указания закачать тебе два мемо-пакета навыка – на использование бластера и пилотирование парусников. Причем настоял, чтобы я использовал именно ту версию, которую он принес. Нес чушь про новые разработки и все в этом духе…

– К чему это ты?

– Я очень сомневаюсь, что они «чистые».

– Не понимаю – там не те навыки?

– Навыки те, я проверил. Но, как ты знаешь, мемопакеты затрагивают изменения психики. И если постараться, в пакет навыка можно интегрировать и поведенческую матрицу.

– Хочешь сказать, если я возьму в руки бластер или стану за штурвал парусника – я превращусь в зомби?

– Не совсем… Скорее всего, ты станешь «примерным гражданином Империи» – не сможешь, а вернее, не захочешь пользоваться оружием, нарушать какие бы то ни было правила…

– Буду ходить на горшок вовремя, ложиться сразу после заката и ставить стаканы только на салфетку… Лучше бы они сделали из меня зомби – более романтичный образ.

– Проблема в том, что программа часто «плывет» – натыкается на внутренние противоречия, гасит волю до минимума и человек превращается в овощ. Или сходит с ума. Только эти «недоработки» и удерживают их от массового распространения этой вкладки. В общем, я думаю, ты понимаешь, что от активации пакетов тебе лучше воздержаться.

Похоже, мне остается только прожить тихую спокойную жизнь, совершать тихие спокойные подвиги и убивать тихих, флегматичных таких драконов. И уж точно не из бластера – это совсем моветон… Найду себе меч, найду дракона, и вот оно – простое человеческое счастье.

Кто знает, чем я там занимался в прошлом? Судя по последствиям – чем-то весьма опасным…

– Эммади, а может, я какой-нибудь там Джеймс Бонд?

Я усмехнулся, представляя себя в своей пижаме, попивающего смешанное, но не взболтанное «Сори» на каком-нибудь светском рауте.

– Кто?

– Ну, была такая сказка… Секретный агент, герой одиночка и все такое.

– Одиночка? Бред какой-то…

– И все же… Это многое объясняет.

– Ничего это не объясняет. В любом случае, от твоего Бонда у тебя остались только его враги и его проблемы, а все профессиональные навыки, знания…

– Явки, пароли, радистки…

– …утеряны. Поэтому лучше бы ты оказался каким-нибудь крестьянином с Кшетры или поп-кумиром, бежавшим от поклонников. Так будет неромантично, зато безопасно…

Робот поднялся и, махнув мне рукой, зашагал обратно к шлюзам. Я медлил, вглядываясь в звездное небо. Как он там сказал? Настоящая красота… Ключ к пониманию мира… Наверное, здесь просто слишком мало звезд. Я совсем запутался.

Я повернулся и пошел вслед за роботом. Когда люк открылся и мы зашли внутрь, я дотронулся до его руки.

– Эммади…

Вокруг шипел поступающий в шлюз воздух, но я был уверен, что он услышит.

– Я ведь не виноват, что так вышло.

– Конечно, Тим. Никто не виноват…

Я откладывал визит в ангар как только мог. Вечером я «отдыхал после прогулки» и «размышлял над опасностями», продолжая изучение алфавита винной карты бара. Ах да! Еще я «ждал Ванду».

Преступник всегда возвращается на место совращения… то есть преступления… В поисках Ванды, истины и спасения я продвинулся ровно до буквы «Д». Потом я «что-то вдруг захотел спать» и пополз в каюту. Дополз к утру. Спал до полудня. Проснулся, умылся, оделся. Приготовил себе «Утро в вакууме», разгадал название. Если за два вечера дойти до середины буквы «Д», утро действительно проводишь в вакууме. Дышать нечем, в глазах вся чернота космоса разом, голова вот-вот взорвется, конечностями двигать можешь, но толку – ноль. Я выпил коктейль и задумался. Вот как так получилось, что кнопки мы с Эммади жали одни и те же, а коктейль у него вкуснее получился?

В общем, в ангар я отправился только под вечер. Нашел – почти ночью. Злой, уставший, я нажал на кнопку замка, и дверь отъехала в сторону…

Я узрел чудовище… И на этом я летал?

По документам мой псевдоразумный тонари проходил как малая боевая яхта. Не знаю, кто увидел сходство между этим булыжником и изящной лодочкой… Хотя корабли классифицируются сообразно размеру и вместимости, внешний вид тут ни при чем. Лайнер тоже – пузатый зонтик… Никаких брамселей, бушпритов, снастей, юнг со швабрами и вороньего гнезда, никаких чаек и альбатросов. Даже флагштока нет. Одни паруса остались, да и те – невидимые силовые поля, улавливающие невидимые солнечные нейтрино… Словом, никакой романтики.

Я оглядел свой кораблик в поисках мачты. Не нашел. По какому принципу летает эта штука? Я подошел к яхте и погладил ее пупырчатую матово-серую обшивку, делавшую ее похожей на памятник ожиревшей жабе. Обшивка была твердой и горячей. В камне теплилась жизнь.