Возрождение любви

ГЛАВА 16

Майлс с ледяной вежливостью проводил Пейдж до ее дверей и вернулся в форт, кипя от негодования. Ужин в столовой уже кончился. Майлс взял несколько яблок и ломоть хлеба с сыром и отправился в свою комнату.

Он сбросил ботинки, снял мундир, встряхнул его от пыли, набравшейся за поездку. Умылся над тазом, стоявшим в углу, и уселся в кресле, вытянув ноги на деревянный ящик и уставившись на поднос со своим скудным ужином.

Будь оно все проклято! Он стукнул кулаком по столу, и тарелка с едой соскользнула на пол, яблоки покатились под кровать.

Черт с ним, с ужином, он не ощущал голода. Как так случилось, что этот день, который он спланировал с аккуратностью хирургической операции, обернулся таким абсолютным провалом?

Он испытывал злость и отвращение к самому себе за многое: прежде всего за свою невнимательность. Что это на него нашло – прыгать голым в заводь, оставив оружие вне досягаемости? Его передернуло от сознания собственной глупости.

Если бы индейцы были настроены воинственно, могли быть страшные последствия. Он подумал о том, что могло случиться с Пейдж, и почувствовал тошноту в животе.

Черт побери эту женщину, она обладает способностью лишать его рассудка! Он сошел с ума от страсти к ней, она доводит его до ярости своим упрямством и своим характером. Сегодня он разозлился настолько, что почти готов был ускакать и бросить ее одну в этой забытой Богом прерии.

Его рот искривился в насмешливой полуулыбке. Что заставило его подумать, что он мог уехать и бросить Пейдж Рандольф? Она последовала бы за ним со своей упрямой решительностью и устроила бы ему адскую жизнь, когда поймала бы его.

Его мысли обратились к страсти, которую они испытывали сегодня под проливным дождем, к воспоминанию о том, как ее широко открытые глаза смотрели прямо в его глаза в полутьме одеяла, и в них было только примитивное желание, ее любовь к нему. Одно это воспоминание заставило его тело содрогаться от потребности иметь ее.

Однако, с горечью напомнил он себе, единственное время, когда она действительно принадлежит ему, это когда он держит ее в своих объятиях, когда ее память отступает, и остается только сиюминутное желание.

Никогда в самых страшных ночных кошмарах она не думала о возвращении в это время. Ее слова прозвучали уничтожающе. Даже сейчас от этих слов все в нем переворачивалось. Он встал, сорвал с себя остававшуюся на нем одежду, задул лампу и залез в свою узкую постель.

Далекое будущее, время, из которого она появилась, казалось таким невероятным, что его уже не удивляло все, что она рассказывала ему о странных вещах, обо всех этих автомобилях, самолетах, телевидении.

Однако сегодня она удивила его своим разговором о Райеле, потому что несколько дней назад Арман сказал Майлсу, что Луи Райел вернулся в Батош с женой, маленьким сыном и дочерью. Арман признался, что метисы просили Райела помочь им с земельными претензиями.

Майлс сомневался, что даже инспектор Моррис знает о возвращении Райела.

То, что Пейдж рассказывала о предстоящем восстании, имело свой смысл. Индейцам и метисам нужен герой, а Майлс не раз слышал о способностях Райела как оратора, способного зажечь огонь в крови его горячих соотечественников.

Значит, кровавое восстание предстоит.

Майлс видел столько битв, войн, и мысль о еще одном кровопролитии удручала его. Но его знание будущего позволяло подготовиться.

Если бы только Пейдж могла точно вспомнить, когда произойдет восстание!

Сентябрь оказался жарким, даже жарче, чем были июль и август. Старожилы говорили Пейдж, что они не припомнят такого жаркого сентября, и она верила им, с раздражением думая, почему она не знакомилась с устройством кондиционеров, когда у нее были к тому возможности.

В ее доме было жарко, как в печке, и ей жалко бывало смотреть на пациенток в их длинных платьях и корсетах.

Она и Майлс извинились друг перед другом после того рокового воскресенья в июне, и хотя поначалу все между ними выглядело прекрасным, Пейдж с сожалением понимала, что он никогда уже не поднимет разговора о женитьбе. Шли недели, и она поняла, что есть и другие вещи, о которых они не заговаривают. Пейдж избегала каких-либо упоминаний о своем прошлом. Они ни разу больше не вспоминали Райела. Порой между ними воцарялось долгое молчание, трудное молчание.

Хуже того, пострадали их любовные отношения. То, что было буйным и свободным, становилось сдержанным. Правильно, сказала она себе с отвращением, когда ты обрываешь связь в одном вопросе, он затормаживает все остальное.

Два события, произошедшие в том сентябре, отвлекли внимание Пейдж от мучительной жары и от ее отношений с Майлсом.

Первым таким событием оказалась Элли Рандольф Флетчер, а вторым Тананкоа Куинлан.

Клара и Тео приехали к ней однажды в конце дня.

– Тео сломал нож плуга, так что мы должны были срочно ехать в город, и мы хотели, чтобы ты посмотрела Элли, – сказала Клара, широко улыбаясь. – Поздоровайся с твоей тетей Пейдж, солнышко, – скомандовала она.

Пейдж протянула руки, и Элли, как всегда, изысканно одетая в вышитое Кларой платьице, охотно пошла к ней на руки.

– Ну, как ты, солнышко?

Пейдж заметила, что девочка прибавила в весе, что болезненный цвет ее кожи сменился на загорелый, розовый. Большие голубые глаза с длинными ресницами больше не выглядели запавшими и пустыми.

Пейдж не поверила своим глазам. Элли улыбнулась ей, продемонстрировав два новых зуба. Она дотянулась и потрогала щеку Пейдж, по предложению Клары прижалась губами к ее лицу и подарила ей влажный поцелуй. Потом она засмеялась и захлопала в ладошки.

– Гу-гу, бэби, – пролепетала она.

– Клара, она выглядит замечательно! – сказала Пейдж, пораженная такой переменой в ребенке.

Элли заерзала и потребовала, чтобы ей позволили сесть, и, когда Пейдж спустила ее на ковер. Элли энергично поползла к корзине с яркими цветами.

– О Боже, она уже ползает!

Пейдж вспомнила, какой она видела в последний раз эту девочку, – бледную и неподвижную на руках у матери, неспособную держать голову, уж не говоря о том, чтобы ползать.

– У нее больше не было судорог, – сообщила Клара. – Она ест почти все, что и мы, хотя я все еще кормлю ее грудью, как сказала Тананкоа. – Простенькое лицо Клары светилось гордостью, любовью и благодарностью. – Тананкоа тогда ее вылечила, Пейдж. Она вернула нам нашего ребенка. – В ее голосе были слезы. – Мы будем благодарны ей до конца наших дней, и тебе тоже, потому что ты устроила нашу встречу. – Она глянула на дочку и поспешила к ней. – Элли, негодяйка, не трогай это!

Девочка с ликованием трепала букет цветов в корзине, и Пейдж подумала, что никогда не видела ничего прекраснее.

– Мы собираемся повидать Тананкоа сами, – сказала Клара, забирая свою дочку на руки, – как только соберем урожай, но пока что я хотела бы, чтобы ты передала ей этот пакет. – Она протянула Пейдж большой сверток в коричневой бумаге. – В тот день Тананкоа отказалась взять у нас какие-либо деньги, так что вот здесь некоторые вещи, которые я сшила для нее, чтобы поблагодарить.

Элли начала извиваться, стараясь, чтобы ее опустили на ковер, а Клара мягко добавила:

– Мы никогда не сможем отблагодарить ее. Я хочу сказать, так, как надо. Как можно отблагодарить человека, вернувшего тебе сердце?

Пейдж некоторое время не видела Тананкоа, поэтому в конце месяца она воспользовалась пакетом Клары как поводом, чтобы съездить к ней.

Стараясь укрыться от жары. Пейдж выехала из дома еще до рассвета, хотя и опасалась, что может застать Куинланов еще в постели.

Но, когда она приехала, Деннис был уже в поле, косил сено. Он остановил упряжку и помахал рукой в знак приветствия.

– Танни готовит завтрак. Заходи, она будет счастлива видеть тебя! – завопил он, и его грубоватое лицо расплылось в широкой улыбке.

Дверь дома была широко распахнута.

– Танни, это я. Где ты?

Пейдж постучала, но Тананкоа нигде не было видно.

На огне кипел горшок с овсяной кашей. Пейдж сняла его с плиты и бросила туда немного солонины. Свежие яйца лежали, завернутые в фартук, на столе, ожидая, когда их разобьют и бросят на сковородку. Хлеб уже был разрезан, чтобы его поджаривать. Похоже было, что Тананкоа в спешке оставила все это.

– Пейдж Рандольф, как я рада видеть тебя!

Пейдж, улыбаясь, обернулась, чтобы поздороваться со своей подругой, но улыбка ее погасла, когда она заметила зеленоватые пятна на смуглой коже Тананкоа и тяжелые тени у нее под глазами.

– Слушай, Танни, ты больна, ты ужасно выглядишь, – сказала она, протянув руку, чтобы попробовать лоб Тананкоа и проверить, нет ли у нее лихорадки.

– Только по утрам, когда я должна готовить эту соленую свинину Деннису на завтрак. – Танни передернула плечами, но потом ее лицо расплылось в сияющей улыбке. – Я беременна, Пейдж Рандольф. Думаю, что уже больше двух месяцев.

Пейдж довольно вздохнула и обняла Танни, дружески похлопав ее.

– Это сработало, я так рада, я боялась даже надеяться.

– Поначалу, когда я объяснила, что мы, по твоим словам, должны делать, Деннис решил, что я чокнутая, но… – Тананкоа метнула на нее косой взгляд и закатила глаза, – но потом он решил, что ему нравится твой способ лечения. Это счастье, что к нам редко кто приезжает.

Они захихикали, а потом Пейдж взяла дальнейшее приготовление завтрака в свои руки. Танни выпила чашку чая, настоенного на собранных ею травах, чтобы очистить кишечник.

– Как только я убедилась, – рассказывала она Пейдж, – я поехала в резервацию, чтобы повидаться с Хромой Совой и сообщить ей о ребенке. Я сказала ей, что это твое колдовство, которое меня вылечило. Она хочет, чтобы я привезла тебя и познакомила с ней. Я говорила ей, что ты могущественная шаманка, путешествующая между мирами.

– Боюсь, что мне будет трудновато оправдать такие рекомендации, – пробормотала Пейдж. А когда Тананкоа метнула в ее сторону заинтригованный взгляд, поспешно добавила: – Я не могу дождаться, когда увижу твою бабушку. Когда мы сможем поехать к ней?

– Скоро. Как только погода установится. Эта жара может за один день смениться на холод и снег.

– Может, это не совсем удачная мысль, чтобы ты ехала верхом сейчас, на ранней стадии твоей беременности, – забеспокоилась Пейдж, но Тананкоа только рассмеялась.

– Я все время езжу. Я уже была в резервации, с тех пор как забеременела, – напомнила она Пейдж. – Женщины моего племени считают беременность естественным состоянием, а физические нагрузки необходимыми и полезными. У нас редко случаются выкидыши, и наши женщины легко рожают.

Такую лекцию Пейдж не раз читала своим беременным пациенткам. В этом была доля иронии, что Тананкоа читает ей лекцию ее собственными словами.

– Как насчет этого четверга?

Пейдж подумала, что сможет поместить в местной еженедельной газете извещение, что в пятницу приема у нее не будет.

Они договорились о дате и позвали Денниса завтракать.

Когда они кончили завтракать и Деннис вернулся к своим делам, Пейдж достала пакет, который вручила ей Клара, и рассказала Тананкоа про Элли.

– Я до сих пор не знаю, что ты сделала и как, но это граничит с чудом. Флетчеры так благодарны тебе!

Тананкоа развязала пакет. В нем оказались две замечательные блузки из белого батиста с кружевными вставочками и маленькими жемчужными пуговками на груди и на манжетах.

Обе женщины вскрикнули от восторга, увидев такое мастерство – на эту вышивку, без сомнения, ушло много часов. В подарок был вложен маленький листок бумаги, исписанный витиеватым почерком Клары. Записка гласила: «Тананкоа от ее преданного друга Клары Флетчер. Благослови вас Бог за то, что вы сделали для нашей дочери! Пожалуйста, приезжайте поскорее, навестите нас».

Тананкоа довольно долго смотрела на записку, потом аккуратно сложила ее и спрятала в одну из своих корзинок вместе с блузками.

– Когда я жила в форте, я начала ненавидеть белых женщин, – произнесла она задумчиво. – И я разозлилась на Майлса Болдуина, когда он в первый раз привез тебя к нам, Пейдж Рандольф. Я думала, что никогда больше не захочу иметь дело с белыми женщинами. А теперь у меня две подруги, и обе белые.

– Сделай выводы сама, – сказала Пейдж, нежно улыбнувшись.

Тананкоа кивнула и серьезно повторила «сделай выводы сама» своим мягким голосом с небольшим акцентом так, словно она употребляла эту фразу всю свою жизнь.

Погода установилась, и в четверг утром женщины в сопровождении Денниса и Майлса отправились в резервацию Повелителя Грома.

– Я хочу встретиться с Хромой Совой, – объяснила Пейдж Майлсу, предложив ему поехать вместе с ней. – Судя по тому, что рассказывала мне Тананкоа, Хромая Сова в своем народе считается врачевательницей, как ты и я среди белых. Я могу у нее очень многому научиться.

Она старательно избегала упоминания о таинственном обряде, позволяющем путешествовать во времени, хотя понимала, что именно об этом должен думать Майлс, когда она упомянула Хромую Сову. Конечно, это было у нее на уме.

Ей вдруг захотелось, чтобы он что-то сказал об этом, чтобы тягостная напряженность между ними каким-то образом исчезла, даже если они поссорятся, это будет лучше, чем это вежливое уклонение от разговора. Но Майлс не заговаривал на эту тему, а у нее не хватало смелости начать первой.

– Я и сам хотел бы побеседовать с Повелителем Грома, – сказал он. – Я давно не был в резервации.

Поездка оказалась приятной. Женщины безостановочно болтали, Тананкоа несколько раз просила остановиться, чтобы она могла собрать кое-какие лечебные цветы или растения, рассказывая при этом Пейдж об их приготовлении и применении.

В середине дня они неторопливо перекусили в тени тополей, и, пока женщины отдыхали, Деннис и Майлс отправились охотиться на оленей, чтобы привезти мясо в подарок жителям резервации. Они подстрелили двух оленей, освежевали их и упаковали мясо в брезентовые мешки, которые Майлс захватил для этой цели.

Вскоре они добрались до места. Вдалеке показались вигвамы, составляющие резервацию Повелителя Грома. Несколько молодых воинов поскакали им навстречу, чтобы сопровождать их до лагеря. Там их окружила шумная толпа возбужденных детей.

Сердце Пейдж стучало от волнения. Пыльная индейская деревня выглядела именно так, как их изображали в каждом фильме-вестерне, какие она видела, – она бы не удивилась, увидев голливудского режиссера, возникшего откуда-то и начавшего отдавать команды.

Лаяли собаки, женщины сидели вокруг дымных костров, на которых что-то готовилось. Тут же бродили маленькие дети, валялись в грязи, любопытные лица выглядывали из вигвамов, укрытых бизоньими шкурами.

Высокий, сильный на вид мужчина, закутанный в одеяло, вышел из вигвама и пошел им навстречу, чтобы приветствовать гостей.

– Это мой дядя, Повелитель Грома, – шепнула на ухо Пейдж Тананкоа.

Повелитель Грома был физически мощным мужчиной, более шести футов ростом, широкоплечий и мускулистый, в одежде из оленьих шкур. Пейдж нашла его интересным мужчиной, его внешность производила приятное впечатление: в нем чувствовалось достоинство, вызывающее уважение; у него были точеные черты лица и пронзительные черные глаза под нависшими бровями.

Майлс и Деннис спешились и пошли ему навстречу, они пожали друг другу руки. Майлс что-то сказал на языке племени кри, на что Повелитель Грома ему ответил. Женщины тоже спешились и присоединились к мужчинам, и Тананкоа представила Пейдж вождю.

– Моя племянница рассказывала мне о вашей могущественной магии, – сказал он по-английски гортанным голосом.

Его черные глаза обладали гипнотической силой.

– Вы желанные гости в моей деревне.

Он повернулся к Майлсу и Деннису и снова заговорил с ними на языке кри, не обращая более никакого внимания на женщин.

Тананкоа поманила рукой двух мальчиков, слонявшихся поблизости, они взяли лошадей под уздцы и повели их в кораль.

– Пойдем, я представлю тебя женщинам.

Тананкоа направилась к группе женщин, старых и молодых.

Она поговорила с ними, потом каждая из женщин подходила к Пейдж, брала ее за руку и называла свое имя.

Некоторые из них говорили по-английски и очень этим гордились.

– Как вы поживаете? – спросила одна.

– Приятно вас видеть, – выговорила другая.

Они, весело хихикая, принесли чай и еду, сухие фрукты и сладковатое мясо, про которое Тананкоа объяснила, что оно медвежье.

Пейдж восхитилась детьми, прелестными, веселыми созданиями, привязанными в красиво расписанных сумках из оленьей кожи, висевших у матерей за спиной, или бегающими около вигвама.

Все они выглядели здоровыми и счастливыми. Пейдж обратила внимание на то, как одна молодая мать развязала своего ребенка и сменила ему сухой и очищенный мох, заменявший пеленки. Пейдж минутку подержала его на руках, пухленького, голенького херувимчика, пахнущего древесным дымом и каким-то сладким маслом, которым мать смазывала его нежную кожу. Она прижала к себе его маленькое тельце и поцеловала в головку. Все маленькие дети привлекательны – и все ведут себя одинаково. Пейдж посмеялась вместе с другими женщинами, когда маленькая писька малыша опрыскала ее всю.

– Пойдем к моей бабушке, – сказала Тананкоа.

Это был тот момент, которого ждала Пейдж, о котором мечтала, шанс встретить женщину, владеющую, быть может, ключом к двери, ведущей в будущее.

Внезапно ею овладела паника, когда она шла вслед за Тананкоа по лабиринту вигвамов. Что она сделает, если Хромая Сова согласится допустить ее к обряду, который может открыть ей ту дверь? Если ей представится такая возможность, выберет ли она дорогу в будущее, в свое время, или предпочтет остаться? Она подумала о Майлсе, об их любви.

Сможет ли она оставить его?

Теперь она уже не знала ответа, но ей хотелось, чтобы у нее был выбор, знать, что есть способ вернуться в ту жизнь.

Испытывая одновременно и страх, и предчувствия, Пейдж проскользнула вслед за Танни в дыру, служившую входом в вигвам.

Внутри пол был покрыт бизоньими шкурами, воздух – тяжелым от дыма и запаха лекарств. Вдоль стен были аккуратно расставлены кухонная посуда и спальные принадлежности, а с шестов свешивались длинные ломти сушеного мяса, бутыли из тыкв и замысловато сплетенные корзины.

На первый взгляд, Хромая Сова не выглядела импозантно. Маленькая, беззубая, коричневая кожа так обтягивала ее скулы и выступающий нос, что она напоминала Пейдж дикую птицу.

Ее все еще черные волосы были такими жидкими, что сквозь косички, выложенные вокруг головы, просвечивал череп. Она курила трубку, и маленькие клубочки белого дыма ритмично вырывались из ее ноздрей. Хромая Сова сидела, съежившись, перед небольшим очагом, закутанная в одеяло, несмотря на жаркий день. Ее черные, круглые, как пуговки, глаза казались яркими и быстрыми, но Пейдж она рассматривала с непроницаемым выражением лица.

Тананкоа почтительно поклонилась старухе и опустилась на колени рядом с ней, объясняя ей что-то на языке кри и показывая на Пейдж.

Майлс посоветовал Пейдж привезти Хромой Сове подарок. Тананкоа предложила привезти табак – ее бабушка, сказала она, очень привержена своей трубке.

Пейдж вручила старухе пакет. К нему она присовокупила красивые бусы, которые купила в магазине, и пачку сахара. Хромая Сова, судя по всему, осталась довольна подарками. Она произнесла длинную речь, обращенную к Тананкоа, из ее беззубого рта выплескивались слюни.

– Она приветствует тебя и благодарит за подарки. Она хочет узнать, какую магию ты привела в действие, чтобы во мне зародилось дитя, – перевела Тананкоа. – Она спрашивает, была ли ты великой шаманкой в твоей земле, прежде чем отправилась в путешествие между мирами.

Все еще нервничая в присутствии этой таинственной старухи, Пейдж недоумевала, что ей ответить. Несмотря на лесть Хромой Совы, у Пейдж возникло ощущение, что старуха хитра, что испытывает ее, что она хочет вынести собственное суждение насчет того, насколько могучими оказываются врачебные приемы этой странной белой женщины и насколько правдива ее история.

Пейдж решила начать с самых простых терминов, как ей это приходилось раньше, объясняя, как функционируют женские половые органы и как срабатывают противозачаточные средства.

Хромая Сова слушала, кивала головой, выражение лица у нее было уклончивое.

Повинуясь какому-то импульсу, Пейдж углубилась в описание процесса оплодотворения, лекарств, способствующих зачатию, искусственного осеменения – всех этих странных и удивительных технологий, которые разработала медицинская наука, чтобы помогать зачатию.

Тананкоа спотыкалась на словах, трудных для перевода, но теперь Хромая Сова явно заинтересовалась. Она наклонилась вперед, внимательно слушая, даже забывая попыхивать своей трубкой.

Через посредство Танни она задавала вопросы, умные вопросы, и Пейдж на них отвечала.

Вскоре Пейдж освоилась настолько, чтобы задавать свои вопросы об особой технике, о которой Тананкоа рассказывала ей, что бабушка использует ее при трудных родах, о травяных настоях для особых случаев, с которыми сталкивалась со своими пациентками, в отношении которых современная медицина не знает средств.

Их разговор продолжался, пока Тананкоа, уставшая от перевода, попросила о чашке чая. Пейдж и Хромая Сова прихлебывали крепкий сладкий настой, который предложила им Тананкоа, а старуха все кивала головой и улыбалась Пейдж.

Пейдж выпила чай и, когда Хромая Сова шумно допила свой, решила, что теперь или никогда. Она должна спросить об обряде, который посылает людей через времена, или такая возможность больше не повторится. Она сказала Тананкоа, о чем хочет узнать, и добавила:

– Спроси у нее, пожалуйста, могу ли я присутствовать в следующий раз на таком обряде.

Как только Тананкоа перевела ее вопрос на язык кри, Пейдж поняла, что допустила ошибку. Хромая Сова прервала Тананкоа раньше, чем та закончила переводить. Она затрясла головой и замахала руками. Ее речь была страстной, почти сердитой. У Пейдж упало сердце.

Когда Хромая Сова кончила говорить, она с трудом встала на ноги и вышла, даже не посмотрев в сторону Пейдж.

Тананкоа вздохнула и покачала головой.

– Моя бабушка стара, и у нее свои заскоки. Ты должна извинить ее.

– Это ты меня прости, Тананкоа. Это я ее рассердила.

Тананкоа пожала плечами.

– Она очень остро все переживает, моя бабушка. Она считает, что белые люди слишком многое отняли у индейцев – их бизонов, их свободу, – а взамен мало что дали. Ты одна из немногих белых, с кем она когда-либо разговаривала. Кое-чем из наших знаний, говорит бабушка, она с тобой поделится, потому что ты помогла мне забеременеть, и потому, что ты тоже врачеватель, но наши обряды – это все, что у нас осталось, то, что белые люди не смогли отнять у нас. Поэтому она не будет говорить с тобой об обрядах.

– Я могу понять, что она чувствует.

Пейдж вспомнила, что говорили индейцы Майлсу в то воскресенье во время их пикника, об обещаниях, которые были даны и не выполнены, о том, что навсегда сломан их образ жизни. Ей стало грустно, возникло ощущение бесполезности и бессмысленности.

– Становится поздно. Женщины готовят пир из мяса, которое мы привезли. Он скоро будет готов, – сказала Тананкоа, пытаясь разрядить обстановку. Тут поблизости есть ручей, где мы можем умыться. А потом я покажу тебе, где ты будешь спать.

Уже смеркалось. Тананкоа показала маленький вигвам, около которого уже были сложены все вещи Пейдж вместе с седлами Майлса и скатанной постелью.

Значит, здесь приняли как должное, что она женщина Майлса Болдуина и что она будет спать вместе с ним в этом убежище из бизоньих шкур. У них никогда еще не было возможности провести вместе всю ночь.

Пейдж разложила свое полотенце, кусок мыла, щетку для волос и потом, усмехнувшись, что играет роль прилежной женщины, развернула закатанные постели и уложила их рядышком на мягком пологе из шкур бизонов, покрывавшем пол.

Может быть, здесь, подумала она, в объятиях друг друга, в индейском поселке, в ночь, когда полная луна обещает залить прерию расплавленным серебром, может быть, здесь она и Майлс сумеют как-то починить то, что грозит сломаться между ними.