Воздушный корабль

— Первый, кто станетъ утверждать противное…

— Да рѣшительно всякій станетъ.

— Не посмотритъ на ваши угрозы.

— Выбирайте свои выраженія, Бетъ Файнъ!

— И вы свои также, дядя Прюданъ!

— Я утверждаю, что винтъ ни въ какомъ случаѣ не назади…

— Мы!.. И мы тоже! — дружнымъ хоромъ крикнули пятьдесятъ голосовъ.

— Нѣтъ, онъ непремѣнно долженъ быть впереди! — вскричалъ Филь Эвансъ.

— Спереди, конечно! — не менѣе громкимъ и дружнымъ хоромъ поддержали другіе пятьдесятъ голосовъ.

— Никогда мы съ этимъ не согласимся!

— Никогда! Ни за что!

— Такъ для чего же и спорить?

Чего же такъ волновались собравшіеся здѣсь господа?

Они были просто «баллонисты», интересовавшіеся животрепещущимъ, но, тѣмъ не менѣе, строго-научнымъ вопросомъ о направленіи аэростатовъ.

Что же могло ихъ до такой степени разгорячить?

Правда, наканунѣ въ городѣ происходили муниципальные выборы, которые въ Америкѣ больше, чѣмъ гдѣ-нибудь, сопровождаются волненіемъ. Быть можетъ, головы еще не успѣли успокоиться, и вотъ почему люди такъ горячились, дебатируя чисто-научный вопросъ.

Филадельфія — городъ очень большой, быстротою своего роста перещеголявшій даже такіе города, какъ Нью-Йоркъ, Чикаго, Цинциннати, Санъ-Франциско, размѣрами превышающій Берлинъ, Манчестеръ, Эдинбургъ, Вѣну, Петербургъ и обладающій паркомъ, въ которомъ могутъ умѣститься всѣ семь знаменитыхъ парковъ Лондона. Въ городѣ считается милліонъ двѣсти тысячъ жителей и по населенности его можно поставить четвертымъ въ свѣтѣ послѣ Лондона, Парижа и Нью-Йорка.

Филадельфію почти можно назвать мраморнымъ городомъ, — до того много въ немъ прекрасныхъ, величественныхъ зданій. Общественныя учрежденія и сооруженія его славятся всюду. Самою лучшею коллегіей въ Новомъ Свѣтѣ считается Жирардовская, а она находится въ Филадельфіи. Самый большой мостъ на земномъ шарѣ—это мостъ черезъ рѣку Шулькиль, а онъ находится въ Филадельфіи. Наконецъ, самый большой клубъ воздухоплавателей тоже находится въ Филадельфіи. Я увѣренъ, что читателю не безынтересно будетъ посѣтить вмѣстѣ съ нами этотъ клубъ вечеромъ 12-го іюня.

Въ большой, уже упомянутой нами, залѣ засѣдали съ шляпами на головахъ человѣкъ сто баллонистовъ, подъ предсѣдательствомъ президента, которому помогали секретарь и казначей. Тутъ не было инженеровъ, спеціалистовъ, а были по большей части одни любители всего относящагося къ воздухоплаванію, но зато любители страстные, горячіе сторонники воздушныхъ шаровъ и рьяные противники аппаратовъ, «тяжелѣе воздуха», какъ-то: летающихъ машинъ, воздушныхъ кораблей и проч. Эти господа старались изобрѣсти способъ управлять шарами, а до тѣхъ поръ президенту общества очень трудно было управлять ими самими во время бурныхъ засѣданій.

Президентомъ былъ знаменитый во всей Филадельфіи «дядя Прюданъ». Прюданъ была его фамилія, а дядя—очень обычное прозваніе въ Америкѣ, гдѣ можно быть дядей, не имѣя ни племянниковъ, ни племянницъ.

Дядя Прюданъ была личность замѣчательная и носилъ кличку вовсе не по шерсти: онъ далеко не былъ благоразуменъ, а напротивъ, былъ смѣлъ и вспыльчивъ. При этомъ страшный богачъ, что нигдѣ не лишнее, а особенно въ Америкѣ. Да и какъ ему было не разбогатѣть, имѣя пропасть акцій Ніагарскаго водопада? Около этого времени въ Буффало составилось общество для эксплоатаціи водопада. Дѣло было великолѣпное. Сила воды, бросаемой водопадомъ въ одну секунду, равняется семи съ половиной милліонамъ лошадиныхъ силъ. Эта сила, распредѣленная между всѣми заводами и фабриками въ районѣ пятисотъ километровъ, давала въ годъ полтора милліарда франковъ чистой прибыли, часть которой попадала въ сундуки и карманы дяди Прюдана. Впрочемъ, онъ былъ холостъ и жилъ скромно съ однимъ слугою, по имени Фриколеномъ, который характеромъ нисколько не подходилъ подстать своему барину. Удивительно, какъ они могли ужиться, но такія аномаліи случаются.

У дяди Прюдана, понятно, были друзья, потому что онъ былъ богатъ, но были также и враги, потому что онъ былъ президентомъ клуба и возбуждалъ этимъ зависть. Въ числѣ самыхъ ярыхъ враговъ его слѣдуетъ отмѣтить секретаря Вельдонскаго института, по имени Филя Эванса, человѣка тоже очень богатаго, управлявшаго громадной часовой фабрикой Walton Watch Company. Не будь дядя Прюданъ президентомъ клуба баллонистовъ, Филь Эвансъ былъ бы счастливѣйшимъ человѣкомъ въ Штатахъ. Удивительно, изъ-за чего они враждовали. Оба были здоровы, обоимъ было по сорока-пяти лѣтъ, оба не желали вкусить прелестей брака, такъ что они отлично могли бы жить въ дружбѣ. Даже оба были вспыльчивы, только каждый на свой ладъ: Прюданъ безъ всякой оглядки, а у Эванса гнѣвъ былъ холодный.

Хотите знать, какъ случилось, что Филь Эвансъ не попалъ въ президенты клуба? Голоса совершенно поровну раздѣлились между Эвансомъ и Прюданомъ. Двадцать разъ дѣлали перебаллотировку и всякій разъ ни тотъ, ни другой не могли получить большинства.

Положеніе было затруднительное и грозило продлиться чуть не все время, пока будутъ живы оба кандидата.

Тогда одинъ изъ членовъ клуба предложилъ способъ иначе распредѣлить голоса. Этотъ членъ былъ нѣкто Джемсъ Кипъ, казначей Вельдонскаго института. Джемсъ Кипъ былъ убѣжденнымъ вегетаріанцемъ, отвергалъ всякую животную пищу и всякіе крѣпкіе напитки.

Джемса Кипа поддержалъ другой членъ, Вильямъ Т. Форбсъ, директоръ большой фабрики, приготовлявшей сахаръ изъ стараго бѣлья посредствомъ, кажется, обливанія ветоши сѣрною кислотой. Мистеръ Форбсъ имѣлъ солидное положеніе въ свѣтѣ и двухъ прелестныхъ дочекъ, двухъ перезрѣлыхъ дѣвицъ, миссъ Дороти (уменьшительное Долль) и миссъ Марту (уменьшительное Матъ). Эти двѣ миссъ давали тонъ всему филадельфійскому высшему обществу.

Предложеніе Кипа и Форбса приняли. Способъ, ими предложенный, былъ тотъ самый, который многіе здравомыслящіе американцы уже давно помышляютъ ввести при избраніи президента республики.

Взяли двѣ совершенно чистыхъ бѣлыхъ доски и провели на каждой по одной черной линіи. Длину каждой линейки точно измѣрили, чтобы сдѣлать обѣ совершенно равными. Обѣ доски въ одинъ и тотъ же день выставили въ залѣ засѣданій, и конкуренты, вооружившись тонкой иголкой, одновременно подошли каждый къ своей доскѣ. Подлежалъ избранію тотъ изъ нихъ, кто всадитъ въ доску иголку наиболѣе близко къ серединѣ линіи.

Разумѣется, операцію требовалось совершить разомъ, безъ поправокъ, безъ предварительныхъ ощупываній, а единственно по глазомѣру. Все ставилось въ зависимость отъ глазомѣра.

Дядя Прюданъ всадилъ свою иголку одновременно съ Филемъ Эвансомъ. Тогда эксперты приступили къ освидѣтельствованію, чья иголка всажена вѣрнѣе, то-есть наиболѣе близко къ серединѣ линіи.

О, чудо! Глазомѣръ у обоихъ конкурентовъ оказался до того одинаковъ, что измѣреніе обѣихъ досокъ не дало никакой разницы. Ни у того, ни у другого иголка не оказалась въ строго-математическомъ центрѣ, но уклоненіе было совершенно одинаково у обѣихъ иголокъ.

Собраніе было въ большомъ затрудненіи. Не знали, что же дальше дѣлать!

По счастію, одинъ изъ членовъ, нѣкто Трукъ Мильнеръ, предложилъ продѣлать новое, болѣе точное измѣреніе съ помощью микрометрической линейки Перро, посредствомъ которой можно раздѣлить миллиметръ на 1,500 частей. Вооружившись этимъ хитрымъ приборомъ, приступили къ измѣренію, и, читая дѣленія черезъ микроскопъ, получили слѣдующіе результаты:

Дядя Прюданъ воткнулъ иголку въ ⁶/₁₅₀₀ миллиметра отъ середины доски, а Филь Эвансъ въ ⁹/₁₅₀₀ миллиметра. Слѣдовательно, дядя Прюданъ достигъ наибольшей точности сравнительно съ своимъ соперникомъ.

Такимъ образомъ, Филь Эвансъ сдѣлался только секретаремъ Вельдонскаго института, тогда какъ дядю Прюдана провозгласили президентомъ.

Достаточно было крошечной разницы въ ³/₁₅₀₀ миллиметра, чтобы надежды Филя Эванса разлетѣлись прахомъ. Достаточно было такого ничтожнаго повода, чтобы Филь Эвансъ почувствовалъ къ дядѣ Прюдану скрытую, но злобную и неумолимую ненависть.

Со времени опытовъ, сдѣланныхъ въ послѣдней четверти нашего столѣтія, вопросъ объ управленіи воздушными шарами подвинулся на нѣсколько шаговъ впередъ. Лодочки съ пропульсирующими винтами, которыя были въ 1852 году привязываемы къ удлиненнымъ аэростатамъ Анри Жиффара, въ 1872 году къ аэростатамъ Дюпюи де-Лома, въ 1883 году къ шарамъ братьевъ Тиссандье и, наконецъ, въ 1884 году къ аппаратамъ капитановъ Кребса и Ренара, дали извѣстные результаты, съ которыми нельзя не считаться. Но если всѣ эти аппараты и могли маневрировать въ болѣе тяжелой, чѣмъ они сами, серединѣ, то это происходило лишь благодаря особенно счастливому стеченію обстоятельствъ. Правда, этими шарами управляли очень удачно, но гдѣ? Въ огромной залѣ съ закрытыми окнами. Также удачны были опыты и на открытомъ воздухѣ во время безвѣтрія. Очень сносно дѣйствовали винты и при небольшомъ вѣтрѣ: шары маневрировали противъ вѣтра, побѣждая его сопротивленіе. Но въ сущности практическаго результата все же никто не добился. Противъ вѣтра, способнаго вертѣть вѣтряныя мельницы, эти шары останавливались какъ вкопанные; при вѣтрѣ чуть немного посильнѣе они уже пятились назадъ; болѣе сильнымъ вѣтрамъ ихъ не подвергали, но по всей вѣроятности сильный вихрь подхватилъ бы такой аэростатъ какъ перышко, а ураганъ разметалъ бы его въ куски, такъ что отъ всей хитрой затѣи ничего бы не осталось.

Такимъ образомъ, окончательно выяснилось, что даже послѣ надѣлавшихъ такого шума опытовъ Кребса и Ренара аэростаты съ управленіемъ если и выиграли

немного въ скорости, то лишь настолько, чтобы маневрировать противъ небольшого вѣтра. Отсюда явилось общее убѣжденіе въ невозможности извлечь практическую пользу изъ этого способа воздухоплаванія.

Какъ бы то ни было, на ряду съ провалившимся вопросомъ объ управленіи аэростатами, иными словами о способѣ сообщать имъ собственную, независящую отъ вѣтра скорость, вопросъ о воздухоплаваніи вообще сдѣлалъ гораздо болѣе значительные успѣхи. Послѣ паровыхъ машинъ Анри Жиффара и послѣ опытовъ съ примѣненіемъ мускульной силы по мысли Дюпюи де-Лома мало-по-малу явилась мысль объ электрическомъ двигателѣ. Электрическія батареи братьевъ Тиссандье дали уже скорость четыре метра въ секунду. Динамо-электрическія машины капитановъ Кребса и Жиффара, силою въ двѣнадцать лошадей, доставили еще большую скорость: шесть съ половиною метровъ въ секунду.

Тогда многіе инженеры и электротехники бросились изобрѣтать средство подойти какъ можно ближе къ тому desideratum’y, который можно назвать «одною лошадиною силой въ часовомъ ящикѣ». Такимъ образомъ изобрѣтеніе Кребса и Жиффара стало все больше и больше совершенствоваться, и аэронавты получили возможность пользоваться двигателями, сила и легкость которыхъ постоянно возрастаютъ.

Было отчего ободриться людямъ, вѣрующимъ въ возможность управленія аэростатами. И, однакоже, многіе здравомыслящіе люди положительно отказывались допустить осуществимость чего-нибудь подобнаго. Дѣйствительно, если у аэростата точка опоры находится въ воздухѣ, то слѣдовательно онъ вполнѣ отдается той средѣ, въ которой носится. А если такъ, то какимъ же образомъ шаровая масса, представляющая столь легкую добычу для атмосферныхъ теченій, можетъ сопротивляться хотя бы даже посредственному вѣтру? Тутъ ничего не можетъ сдѣлать даже самый сильный двигатель.

Этотъ вопросъ многіе надѣялись разрѣшить въ утвердительномъ смыслѣ при помощи аппаратовъ большого размѣра. Во всякомъ случаѣ вопросъ оставался покуда открытымъ.

Случилось такъ, что во время этой борьбы изобрѣтателей наиболѣе надежнаго воздушнаго двигателя американцы ближе всѣхъ подошли къ знаменитому desideratum’у. Одинъ бостонскій химикъ, до этого времени почти неизвѣстный, изобрѣлъ динамо-электрическій снарядъ, основанный на употребленіи совсѣмъ особаго гальваническаго столба, устройство котораго составляло тайну. Этотъ снарядъ у химика купили и сдѣлали самыя тщательныя вычисленія. Точнѣйшая діаграмма показала, что съ этимъ аппаратомъ, при винтѣ достаточныхъ размѣровъ, можно получить перемѣщеніе отъ 18 до 20 метровъ въ секунду.

Дѣйствительно, это было бы превосходно.

— И къ тому же недорого! — прибавилъ дядя Прюданъ, передавая изобрѣтателю пакетъ со ста-тысячами долларовъ въ уплату за купленное изобрѣтеніе.

Вельдонскій институтъ немедленно же приступилъ къ дѣлу. Когда рѣчь заходитъ о какомъ-нибудь опытѣ, имѣющемъ практическую цѣль, то американцы раскошеливаются чрезвычайно охотно. Начался приливъ денегъ, такъ что даже не потребовалось составленія акціонерной компаніи. Въ короткое время въ кассѣ клуба скопилось болѣе трехсотъ-тысячъ долларовъ, — сумма вполнѣ достаточная для предпріятія. Работы начались подъ надзоромъ знаменитаго американскаго аэронавта Гарри У. Тиндера, обезсмертившаго себя тремя замѣчательными путешествіями по воздуху. Въ первый разъ онъ поднялся на двѣнадцать-тысячъ метровъ, слѣдовательно выше Гей-Люссака, Коксвеля, Сивеля, Кроче-Спинелли, Тиссандье, Глешера; въ другой разъ онъ пролетѣлъ на воздушномъ шарѣ черезъ всю Америку отъ Нью-Йорка до Санъ-Франциско, при чемъ линія его полета пришлась выше и оказалась

длиннѣе воздушнаго пути Надаровъ, Годаровъ и многихъ другихъ, не считая Джона Вайза, пролетѣвшаго тысячу сто миль отъ Санъ-Луиса въ графствѣ Джефферсонъ; наконецъ, въ третій разъ его путешествіе окончилось ужаснымъ паденіемъ съ высоты 1500 футовъ, при чемъ воздухоплаватель отдѣлался лишь незначительнымъ поврежденіемъ правой руки, тогда какъ менѣе счастливый Пилатръ де-Розье убился до-смерти при паденіи всего съ высоты 700 футовъ.

Читатель видитъ, что къ тому времени, съ котораго начинается нашъ разсказъ, Вельдонскій институтъ уже успѣлъ поставить свои дѣла на прочную ногу. На заводѣ Тернера въ Филадельфіи надувался громадный аэростатъ, прочность котораго собирались изслѣдовать посредствомъ сжатаго подъ сильнымъ давленіемъ воздуха. Этотъ шаръ вполнѣ заслуживалъ названіе аэростата-монстра.

Въ самомъ дѣлѣ, сдѣлаемъ небольшое сравненіе.

Великъ ли былъ объемъ надаровскаго Гиганта? Шесть-тысячъ кубическихъ метровъ. Объемъ аэростата Джона Вайза? Двадцать-тысячъ кубическихъ метровъ. Объемъ шара Жиффара съ выставки 1878 года? Двадцать-пять-тысячъ кубическихъ метровъ при радіусѣ въ восемнадцать метровъ.

Хорошо. Сравните теперь эти три аэростата съ воздушною машиной Вельдонскаго института, объемъ которой равнялся сорока-тысячамъ кубическихъ метровъ, и вы согласитесь, что было чѣмъ гордиться дядѣ Прюдану и его почтеннымъ коллегамъ.

Этотъ шаръ не предназначался для изслѣдованія высшихъ слоевъ воздуха и потому его не окрестили Excelsior, какъ любятъ называть американцы свои воздушные шары. Нѣтъ, его назвали просто Go ahead, что значитъ впередъ, и ему оставалось только оправдать свое имя, повинуясь всѣмъ приказаніямъ своего будущаго капитана.

Динамо-электрическая машина, строившаяся по пріобрѣтенной институтомъ системѣ, тѣмъ временемъ была уже почти окончена. Можно было разсчитывать, что недѣль черезъ шесть Впередъ уже поднимется къ облакамъ и начнетъ свой воздушный полетъ.

Однако, еще не всѣ механическія трудности были улажены. Много засѣданій ушло на споры не о размѣрахъ и формѣ винта, но о мѣстѣ, гдѣ его придѣлать — спереди или сзади аппарата. Братья Тиссандье помѣшали винтъ сзади, а капитаны Кребсъ и Ренаръ спереди. Нечего говорить, что во время спора сторонники той и другой системы едва не передрались. Группа «авантистовъ» численностью совершенно равнялась группѣ «аррьеристовъ». Дядѣ Прюдану, голосъ котораго въ случаѣ раздѣленія голосовъ долженъ былъ имѣть рѣшающее значеніе, не удалось еще высказаться. Должно быть, онъ принадлежалъ въ школѣ профессора Буридана.

Итакъ вопросъ о мѣстѣ для винта еще не былъ рѣшенъ. Это грозило продлиться до безконечности, если не вмѣшается правительство. Но въ Соединенныхъ Штатахъ правительство, какъ извѣстно, вмѣшиваться въ частныя дѣла не любитъ. И въ этомъ оно, пожалуй, совершенно право.

Въ такомъ положеніи находились дѣла 12-го іюня, когда бурное засѣданіе грозило кончиться ничѣмъ или, вѣрнѣе, перейти въ грандіозную свалку, сопровождаемую руганью, палочными и иными ударами и проч. Къ счастью, случилась неожиданная диверсія.

Къ столу президента подошелъ институтскій швейцаръ, чопорный, спокойный и холодный, настоящій янки, и подалъ визитную карточку. Передавъ ее, онъ остановился въ спокойно-выжидательной позѣ, готовый исполнить всякое приказаніе, какое ему заблагоразсудитъ дать дядя Прюданъ.

Дядя Прюданъ привелъ въ дѣйствіе паровую трубу, которая замѣняла въ клубѣ предсѣдательскій звонокъ, потому что никакой колокольчикъ не въ состояніи справиться съ шумомъ, царящимъ въ американскихъ собраніяхъ. Не справился бы, я думаю, даже знаменитый кремлевскій царь-колоколъ, если бы его тамъ повѣсить.

Но шумъ продолжался, несмотря на ревъ трубы. Тогда президентъ снялъ шляпу. Эта крайняя мѣра подѣйствовала. Водворилась, такъ сказать, полутишина.

— Я имѣю сдѣлать заявленіе! — возгласилъ дядя Прюданъ, зарядивъ носъ огромною понюшкой табаку изъ неразлучной табакерки.

— Говорите! Мы слушаемъ! — закричали девяносто восемь голосовъ на этотъ разъ, къ удивленію, совершенно единодушно.

— Почтенные коллеги, какой-то незнакомый господинъ проситъ впустить его въ залу засѣданій.

— Ни подъ какимъ видомъ! — закричали опять единогласно присутствующіе.

— Кажется, онъ хочетъ намъ доказать, — продолжалъ дядя Прюданъ, — что вѣрить въ управляемость воздушныхъ шаровъ значитъ увлекаться самою нелѣпою утопіей.

Въ отвѣтъ на это заявленіе послышалась сердитая воркотня.

— Пускай входитъ!.. Пускай!..

— Какъ же зовутъ эту странную личность? — освѣдомился секретарь Филь Эвансъ.

— Robur… въ переводѣ это значитъ Побѣдитель, — отвѣчалъ дядя Прюданъ.

— Robur!.. Robur!.. — закричало собраніе.

Дѣло въ томъ, что Вельдонскій институтъ приготовился излить на дерзкаго носителя этого имени полную чашу своего озлобленія.

Буря на минуту улеглась, по крайней мѣрѣ, по наружности. Впрочемъ, развѣ можно разсчитывать, чтобы какая-нибудь буря, разъ поднявшись, въ самомъ дѣлѣ улеглась среди такого неугомоннаго народа, какъ американцы?