Полночь над Санктафраксом

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ГРОМОПОДОБНЫЙ ГРИФОЗУБ

Прутик подтянулся на руках, перебросил тело через фальшборт и скатился на палубу. Но тут же вскочил на ноги и, перевесившись вниз, попытался разглядеть исчезнувшего друга.

— Каулквейп! — вне себя закричал он. Но не услышал даже всплеска и, хотя пристально всматривался в воды заболоченной Реки, мелькавшие внизу, не увидел никаких следов своего подмастерья. — Каулквейп! Где ты?

— Здесь, пока здесь, — донёсся слабый голос.

У Прутика ёкнуло сердце.

— Где?

— На бортовом такелаже, — ответил Каулквейп. — Но не знаю, долго ли я смогу здесь провисеть.

— Сможешь! — подбодрил его Прутик. — Ты должен, Каулквейп.

Далеко внизу, под ними, Река Края сменилась Топями.

— Это… это бесполезно, — прохныкал Каулквейп. — Я не могу упереться ногами, а руки у меня… такие слабые…

Прутик огляделся в надежде на помощь, но, как ни странно, на палубе «Бегущего-по-Небу» никого не было. Городской гном исчез, и больше никого не наблюдалось, кроме одного малорослого и неуместно разодетого человечка, стоявшего у штурвала.

— Помогите! — снова закричал Прутик. — Помогите! Человек за бортом!

Занятый своей работой рулевой, казалось, не замечал разворачивавшейся рядом с ним драмы. Воздушный корабль взмыл выше.

— Ну должен же здесь кто-то быть! — заорал Прутик. — Помогите!

— Что, что такое? — раздался рядом с ним нервный дребезжащий голос. Это откликнулся вернувшийся на палубу городской гном. Рядом с ним стоял пожилой кривоногий крохгоблин с седыми усами.

Прутик застонал. Никто из них, по-видимому, не собирался приходить на помощь.

— Мой товарищ упал, — поспешно объяснил Прутик. — Он висит на бортовых снастях. Дайте мне верёвку и палку с крюком. Быстрее!

Оба члена экипажа переглянулись и исчезли. Через минуту они вернулись. С веревкой.

Прутик привязал один её конец на корме, а другой бросил за борт. Затем, сунув палку с крюком под мышку, стал спускаться вниз по верёвке.

— Уф! — выдохнул он, когда от неожиданного порыва ветра у него перехватило дыхание. — Спокойнее! — приказал он себе. — Осторожней!

Держа верёвку между ног, Прутик аккуратно соскользнул вниз. Перехватывая её руками, спустился мимо иллюминаторов, мимо изогнутых швартовочных крюков. Всё ниже и ниже. Борт судна изогнулся и ушёл в сторону, Прутик оказался висящим в воздухе.

— Не смотри вниз, что бы ты ни делал, — услышал Прутик.

На обшивке воздушного корабля, цепляясь изо всех сил в бортовые снасти, висел Каулквейп.

Ему удалось просунуть одну ногу в сплетение верёвок, но на руках у него была кровь — ладони ободраны до мяса.

И с каждой секундой верёвки впивались в них всё глубже.

— Держись крепче, Каулквейп! — умолял Прутик. — Я сейчас попробую качнуться и подлететь ближе.

Он раскачался, но не вперёд-назад, как надеялся, а кругами, которые всё больше и больше расширялись. Воздушный корабль меж тем взлетел ещё выше. Под Прутиком беловатые Великие Топи сверкали, как поверхность молочного океана. Раскачиваясь сильнее, Прутик подлетал всё ближе и ближе к бортовым снастям, пока наконец, вытянув палку с крюком, он не сумел зацепиться за верёвку и подтянуться к кораблю.

— Ну вот, — проворчал он, ухватившись за снасти справа от Каулквейпа. — Сейчас мы быстренько поднимем тебя наверх.

Прутик повернулся и крепко обвязал Каулквейпа верёвкой за талию. Закрепляя узел, он заметил, как сильно пострадали у парня руки. Кровь капала с кончиков трясущихся пальцев.

— Держись, Каулквейп! — приказал Прутик. — Я…

Тут палка с крюком выскользнула у него из рук и свалилась вниз, на землю. Воздушный корабль был теперь уже слишком высоко, чтобы увидеть или услышать, как она приземлилась. Прутик схватил Каулквейпа за плечо:

— Я залезу обратно. Когда скажу, отпускай руки. Мы втащим тебя наверх.

Каулквейп кивнул, но ничего не сказал. Его лицо побелело от страха.

Прутик с ловкостью древолаза устремился вверх по снастям и запрыгнул на палубу. Городской гном и крохгоблин были ещё там.

— Берите верёвку и натяните! — приказал Прутик.

Члены команды сделали всё так, как им было велено, да и Прутик не оставался в стороне.

— Отпускай снасти, Каулквейп! — прокричал он вниз.

Верёвка дёрнулась и потяжелела.

— Так, — кивнул Прутик остальным, — теперь тащите! Тащите, как если бы от этого вся ваша жизнь зависела.

Медленно, ужасно медленно, они втроём дюйм за дюймом выбирали верёвку, продвигаясь по палубе от борта к мачтам. Каулквейп, подвешенный внизу, не имел возможности наблюдать происходящее, и, только когда его развернуло таким образом, что он увидел корабль, бедолага заметил, что на самом деле приближается к спасению.

— Почти подняли, — ободрил его Прутик. — Ещё чуть чуть, и… есть! — воскликнул он, когда взлохмаченная голова юного подмастерья внезапно показалась над фальшбортом.

Пока городской гном и крохгоблин радостно обнимали друг друга, Прутик закрепил конец верёвки на кнехте, побежал к фальшборту и ухватил Каулквейпа за запястья.

— Держу!

Каулквейп рухнул на палубу. Прутик в изнеможении опустился рядом с ним.

— Так, так, так, что это у нас тут? — прозвучал слащавый голосок. — Гнусные безбилетники, а?

Прутик поднял глаза. Перед ним стоял тот приземистый человечек, которого он видел у штурвала. Прутик поднялся на ноги.

— Мы не безбилетники, — ответил он, вытаскивая из кармана маленький клочок ткани со столба объявлений. — Мы хотим отправиться с вами на Великий Рынок Работорговли Шрайков. Я так понимаю, вы Громоподобный Грифозуб?

— Капитан Громоподобный Грифозуб, — ответил тот. Напыщенный человечек поправил оборки на рукавах и подкрутил навощённые усы. У него на поясе болталась огромная связка ключей. — Да, это я. — Его брови поднялись и изогнулись птичкой. — Но такой поступок противоречит законам воздухоплавания, — изрёк он. — Вам, конечно, известно, что никто не может подняться на борт воздушного корабля без разрешения капитана. Как же ещё можно проверить потенциальных пассажиров, перед тем как отправиться в путь. Я даже не знаю ваших имён.

— Меня зовут Прутик, — представился Прутик и, не заметив тени узнавания, промелькнувшей по хитрому лицу капитана, повернулся к своему подмастерью. — А это Каулквейп.

Капитан презрительно фыркнул:

— Всякие отбросы, а строят из себя не пойми кого. — Он повернулся и скомандовал: — Страшезлоб!

Из люка в палубе за их спинами появился высоченный брогтролль, одетый в грязные лохмотья.

— Страшезлоб, схватить этих убогих!

Раскинув руки, грубый вышибала с жуткой решимостью двинулся к Прутику и Каулквейпу. Прутик, однако, не испугался и стоял на своём:

— Мы не безбилетники, капитан Грифозуб. Просим извинения за то, что так поспешно взошли на борт этого корабля, но ваше судно единственное направляется на рынок рабов, и мы не хотели бы пропустить отбытие. Отзовите вашего громилу.

Страшезлоб подобрался ближе.

— Мы можем заплатить, — продолжал Прутик, доставая из-под рубашки кожаный мешочек, который ему дал Профессор Темноты, — по пять золотых монет за человека, не так ли?

Капитан задумался. Оглядел их с головы до ног.

— Возможно, я поспешил, — с фальшивой улыбкой заметил он. — Вы похожи на учёных. Без сомнения, вы из Санктафракса и, уверен, можете заплатить по пятнадцати.

— Но… — начал было Прутик.

Страшезлоб схватил Каулквейпа за плечи и поднял в воздух.

— Хорошо, — закричал Прутик, — пусть будет по пятнадцати.

Капитан Громоподобный Грифозуб самодовольно улыбался, глядя, как монеты со звоном падают в его пухлую ладонь.

— Поставь его, Страшезлоб, — смилостивился он.

Каулквейп облегчённо вздохнул, вновь почувствовав твёрдую палубу под ногами. А тщедушный хитрюга капитан плюнул в правую ладонь и пожал руку Прутика, затем повернулся, схватил руку Каулквейпа и…

— Ааау! — Каулквейп с воплем выдернул свою несчастную руку.

Капитан удивился.

— Ой, вы только посмотрите на это, — хихикнул он, увидев ладони Каулквейпа. — Будто сырые котлеты из ежеобраза. Нужно тебе их перевязать. — Его тёмные глаза блеснули. — Такому прекрасному экземпляру, как ты.

Каулквейп почувствовал себя неуютно, и его передёрнуло.

— «Экземпляру»? — громко удивился он.

— Как, я сказал — экземпляру? — издевался капитан. — Прости, я имел в виду — такому прекрасному парню.- (Каулквейп отшатнулся, потому что капитан-пройдоха пристально его разглядывал.) — Светлые глаза, хорошие зубы, широкие плечи… — он ухмыльнулся, — и едет на Великий Рынок Работорговли Шрайков.

Прутик серьёзно кивнул.

— У нас там важное дело, — объяснил он.

Громоподобный Грифозуб ухмыльнулся ещё шире. Солнце блеснуло в его серебряных зубах.

— А, ну конечно. Но начнём с главного. — Он повернулся к старому крохгоблину. — Джервис! — резко окликнул матроса Грифозуб, и его лицо посуровело. — Покажи гостям их каюту. И вот ещё, Ворс, — гаркнул он, обращаясь к городскому гному, — скажи Стайлу, что придётся кормить ещё двоих, и найди что-нибудь из лекарств — смазать раны этого парня.

Джервис и Ворс немедленно бросились исполнять приказание.

— А ты, — прокричал капитан брогтроллю, — ступай вниз и успокой… груз. — Он кивнул в сторону грот-мачты, опасно раскачивавшейся из стороны в сторону. — Что-то они там развели возню.

— Страшезлоб, идти, — пробормотал брогтролль и неуклюже заковылял прочь.

Грифозуб театрально возвёл глаза к небу и провёл вялой рукой по напудренному лбу.

— Самая худшая команда, какая у меня когда-либо была, — пожаловался он и продолжал, становясь вновь любезным и обаятельным: — Однако мы сделаем всё возможное, чтобы ваше путешествие оказалось максимально приятным.

Корабль раскачивало всё сильнее, пока всем стоящим на палубе, включая капитана, не пришлось ухватиться за что-нибудь, чтобы не выпасть за борт. Грифозуб глуповато ухмыльнулся:

— Живой груз! Проблема заключается в том, что, как только они разволнуются, весь корабль переворачивается кверху дном.

— Живой груз? — переспросил Прутик, когда воздушный корабль резко накренился на левый борт, а затем снова выпрямился.

— Ежеобразы, — объяснил Грифозуб, оглядев свою раскачивающуюся посудину. — Для удовлетворения нужд рынка рабов.

Прутик кивнул, мыслями он был уже совсем далеко. В этот миг откуда-то раздался жалобный вой. Он пронёсся в воздухе, и у Каулквейпа по спине от страха мурашки пробежали. Воздушный корабль вновь выпрямился. Завывание тут же прекратилось. И «Бегущий-по-Небу», с наполненными ветром парусами, устремился вперёд.

— Вот так-то лучше, — сказал Громоподобный Грифозуб, его жирное лицо расплылось в улыбке, он потирал пухлые ручки. — Так, Джервис, работай. — И повернулся к Прутику и Каулквейпу. — Если вам что-нибудь понадобится, спрашивайте, не стесняйтесь. Ужин подадут через час.

… Каюта оказалась достаточно удобной; дни проходили за днями, угнетающе одинаковые: двое друзей редко выходили на палубу. Но Каулквейпу всё время было не по себе. Однажды он, лёжа на животе, безуспешно пытался сосредоточиться на рукописи. Потом поднял глаза и обратился к Прутику:

— Слушай, я ему не доверяю.

— Ты о ком?

— О Громоподобном Грифозубе. Я ему не доверяю. И этому верзиле телохранителю тоже.

Прутик отвернулся от иллюминатора и внимательно посмотрел на встревоженного Каулквейпа.

— И более того, — продолжал Каулквейп, — я до сих пор не понимаю, зачем он везёт груз ежеобразов на рынок рабов. Это невыгодно. — Юноша нахмурился. — Я подозреваю, нет, просто знаю, что у него там за живой груз.

— Что? — спросил Прутик.

— Рабы, — мрачно ответил Каулквейп.

— Этого просто не может быть, — не согласился Прутик. — Воздушные корабли из Нижнего Города не возят рабов, ты это знаешь.

— Но…

— Нижний Город — свободный город, Каулквейп, — заметил Прутик. — И наказание за попытку поработить кого-либо из его жителей — смерть. Никто по своей воле не согласился бы служить на таком корабле.

Каулквейп содрогнулся.

— Я всё равно думаю, что вряд ли он везёт ежеобразов, — упрямо настаивал он. — Но мы в любом случае увидим, когда приедем на рынок, так? Хотя, только небо знает, когда же наконец это случится! Мы уже девять дней летим. Почти десять…

— Дремучие Леса большие, — объяснил Прутик. Он опять посмотрел в иллюминатор на нескончаемый зелёный ковёр листвы, простиравшийся под ними. — Бесконечные! А Великий Рынок Рабов постоянно переезжает с места на место.

— Так как же мы его найдём, если он перемещается с места на место?

Прутик улыбнулся. Великий Рынок Работорговли Шрайков остаётся на одном месте на несколько месяцев, иногда лет, потом неожиданно, за одну ночь, все пакуют вещи и шумной пёстрой толпой отправляются куда глаза глядят.

— Так как же?…

— Нет ничего, что невозможно было бы узнать, Каулквейп, — сказал Прутик. — Дело только в том, чтобы правильно прочитать знаки.

Каулквейп отбросил свои свитки и приподнялся на локтях:

— Знаки?

— А что, разве в твоих свитках ничего не написано о Великом Рынке Работорговли Шрайков?

Каулквейп залился румянцем.

— Ничего, на что бы я обратил внимание, — сказал он. — Но мой отец как-то рассказывал мне о страшных птицах, которые управляют этим местом и от которых пошло название, — о шрайках. Они не умеют летать. Злобные. С немигающими глазами…

— Таверной «Дуб-кровосос» в Нижнем Городе владеет такая птица, — сообщил Прутик. — Её зовут Мамаша Твердопух. — Он на минуту задумался, затем продолжил: — Тебе нужно понять, что Великий Рынок Работорговли Шрайков — это огромный живой организм, он перемещается по нескончаемым Дремучим Лесам в поисках новых пастбищ, чтобы «пастись». И когда рынок поглощает всё вокруг, то место, где он располагался, умирает. Тогда рынку приходится переезжать или самому умереть. Он оставляет за собой сгоревшие деревни, — это важные знаки для тех, кто в таких делах разбирается, они указывают на то место, куда двинулся рынок. Опытный торговец или внимательный воздушный пират может заметить мёртвые рощи и следовать по ним как по горячим следам и в конце концов прийти к самому Великому Рынку.

Каулквейп покачал головой:

— Слава небу, что мы на воздушном корабле. — Он плюхнулся в гамак и поправил повязки на руках.

В их первую ночь на борту Джервис потратил кучу времени, осторожно нанося на раны Каулквейпа мазь из хиленики и бинтуя их тонкой материей с ватными прокладками. С тех пор каждый вечер он приходил, чтобы переменить повязки, но почти не разговаривал с путешественниками. Прутик обратил внимание, что Каулквейп рассматривает свои руки.

— Ну как они? — спросил он.

— Зудят, — ответил Каулквейп.

— Значит, заживают. Ты не хочешь немного прогуляться? Ноги поразмять на палубе?

Каулквейп отрицательно покачал головой.

— Я лучше ещё почитаю, если ты не против, — ответил он, вновь обращаясь к своим свиткам.

— Ну как хочешь, Каулквейп. Однако, если древняя история тебе когда-нибудь наскучит, — добавил Прутик с улыбкой, — ты знаешь, где меня найти.

Когда дверь каюты захлопнулась, Каулквейп снова отложил свитки, скрестил руки на груди, лёг в гамак и закрыл глаза. Он не собирался читать. Единственное, что ему хотелось, — это избавиться от ужасного чувства тошноты, которое не отпускало его с того момента, как он впервые запрыгнул на борт «Бегущего-по-Небу». Вот уже девять дней и девять ночей он находился на корабле, а всё ещё не привык к качке.

Воздушный корабль летел вперёд, и свист ветра гулял по каюте. Бушприт поскрипывал. Паруса хлопали. Мягкий, гипнотический шум ветра в канатах и снастях. Каулквейп задремал и вскоре провалился в глубокий сон.

Ему снилось, что они приземлились где-то в Дремучих Лесах и они с Прутиком пошли одни.

Лес был таким зелёным и мрачным, какого он нигде и никогда не видел.

Воздух был наполнен криками и порханием невидимых, неизвестных существ. У них под ногами виднелись следы этих животных, или кто там они ещё…

— Добро пожаловать! — раздался голос.

Каулквейп поднял глаза. В тени двенадцати массивных сосен-гигантов стоял высокий человек в короне. На его плаще были вышиты трезубец и змея. Заплетённая в косички борода почти касалась земли.

У него были добрые, но невыразимо грустные глаза. Казалось, всё его тело светится. Каулквейп ахнул и опустился на колени.

— Кобольд Мудрый, выдохнул он. — О господин, вы н… не представляете себе, к… какое это удовольствие… к… какая честь… — Его дрожащий голос перешёл в шёпот.

— Тебе, кажется, холодно, — сказал Кобольд, выступая вперёд. — Возьми мою мантию. — И с этими словами он накинул её на плечи Каулквейпа.

— Но… — возразил Каулквейп.

— Забери её, — сказал Кобольд. — Теперь она твоя. — И, повернувшись, исчез в тени.

— Но, господин, — прокричал ему вслед Каулквейп, — я не могу!.. Я бы не мог… Я недостоин…

Его слова потонули в настойчивом стуке дятла, долбившего кору сосен-гигантов.

— Господин! — снова закричал Каулквейп. Бум! Бум! Бум!

Глаза Каулквейпа внезапно распахнулись. В каюте было темно. Он невидящими глазами огляделся вокруг.

Бум! Бум! Бум! Бах!

— Да? — крикнул Каулквейп.

Дверь каюты распахнулась, и растрёпанная физиономия Джервиса возникла на пороге.

— Ну-ка посмотрим на твои бинты, — сказал он.

— А, да, — отозвался Каулквейп. — Я и не думал, что уже так поздно.

Джервис закрыл за собой дверь и подошёл к Каулквейпу. Он поставил на сундук маленькую коробочку, закрыл иллюминатор, зажёг лампу.

Каулквейп сел в своём гамаке и спустил ноги на пол. Джервис, стоя перед ним, начал разматывать первый бинт. Острый запах мази из хиленики разлился по каюте.

— Я думаю, они почти зажили, — заметил Каулквейп. Вместе с последним витком бинта с ладони сошла короста. Под ней оказалась гладкая и мягкая кожа.

Джервис критически осмотрел руку при свете лампы, а затем сказал:

— Как новенькая.

— Мы уже подлетаем к Великому Рынку Работорговли Шрайков? — спросил Каулквейп, когда Джервис начал разматывать бинт на второй руке.

— Нет, нет ещё, — ответил Джервис, вдруг разговорившийся ни с того ни с сего. — Но мы летим по следу, это точно. Наблюдатель заметил на закате остатки сгоревшего рынка, всё верно. Знаки указывают, что новый Великий Рынок передвинулся на северо-северо-запад. Вот туда-то мы и направляемся.

Джервис удостоверился, что левая рука больного зажила так же хорошо, как и правая. Он провёл когтистым пальцем по мягкой бледной коже.

Воздушный корабль вдруг резко накренился на другой борт, и луч лунного света проник в иллюминатор. Он скользнул по вытянутым рукам Каулквейпа.

— А ты счастливчик, так-то, — сказал Джервис. — Луна перечеркнула твою ладонь серебром. Там, откуда я родом, говорят, это значит, тебе суждена долгая жизнь в богатстве… — Потом замолчал, и Каулквейпу показалось, что он заметил печаль на лице старого гоблина. Да что печаль, в его глазах был откровенный ужас, как будто он едва не проговорился о чём-то важном. Внезапно гоблин засобирался и ушёл.

Каулквейп обратил внимание, как нервно тот захлопнул за собой дверь. Почему Джервис казался таким испуганным? Что он побоялся сказать?

Мягкий свет масляной лампы омывал каюту оранжевыми бликами. Каулквейп встал, подошёл к иллюминатору и снова распахнул его. Тёплый ароматный воздух, тяжёлый от тумана, с запахом сосновой смолы и колыбельного дерева, хлынул внутрь. Каулквейп глубоко вздохнул и высунул голову в круглое окошечко.

Под ним, как прежде, расстилался ковёр из деревьев, похожий на широкое мерцающее море, залитое ярким лунным светом. Каулквейп не знал, как далеко они уже забрались, и сколько им ещё осталось лететь. Он знал только, что если слова Джервиса правда, то скоро он окажется внизу в удушающей темноте под этими зелёными кронами, в месте, о котором он никогда и не думал прежде. Дрожь страха и волнения пробежала по телу. Сон всё ещё отчётливо стоял у него в памяти.

— Не могу дождаться, когда же сойду с этого качающегося воздушного корабля, — пробормотал Каулквейп, — и встану наконец на твёрдую землю, это… — Он замолчал и стал приглядываться.

Внизу, как белеющая язва в густом чёрно-зеленом лесном ковре, лежал участок земли, на котором всё было мертво. Каулквейп задрожал. Он никогда не видел такого разорения и опустошения.

Когда «Бегущий-по-Небу» подлетел ближе, Громоподобный Грифозуб приказал опуститься ниже. Паруса были спущены, балласт перемещён, и воздушный корабль поплыл медленно, как черепаха.

Все деревья, куда ни кинешь взгляд, были мертвы. Некоторые сгорели, из других вынули сердцевину, а кое-какие выглядели так, будто они в одночасье умерли и теперь стояли с бессильно повисшими на ветвях иссохшими листьями. До самой земли зияли широкие просеки. Здесь никто не жил, ничего не росло.

«Бегущий-по-Небу» подлетел ближе к изуродованному, побелевшему лесу; площадь мёртвой земли казалась невероятно огромной. Вокруг, насколько хватало глаз, царило ужасное запустение.

— Так всё это сделал Великий Рынок Работорговли Шрайков?! — с дрожью в голосе прошептал Каулквейп.

Когда воздушный корабль пролетал над остатками лесного поселения, капитан скомандовал, чтобы они подобрались как можно ближе, потому что именно такие сожжённые деревни, горы камней и пепелища подсказывали, где можно искать следующее место расположения рынка.

Каулквейп дрожал от ужаса. Все деревья были повалены, колодцы разорены, здания начисто срыты. Что касается тех, кто здесь когда-то жил: крохгоблинов, гномов, лесных троллей или кого-то ещё, — все они исчезли, их захватили птицы шрайки и продали в рабство. Теперь лишь кучи мусора и груды обуглившегося дерева указывали на то, что здесь некогда была процветающая деревня: это да ещё паутина тропинок, расходившихся из прежнего центра деревни.

И там, в самом центре, высовываясь из сожжённой земли, как какое-то огромное чёрное насекомое, торчала обгоревшая деревянная виселица и к её поперечной балке был привязан белеющий в темноте скелет. Костяной палец указывал на луну, низко висевшую над горизонтом.

И тут раздался крик:

— Северо-северо-восток!

— Северо-северо-восток! — повторял капитан, а «Бегущий-по-Небу» внезапно накренился на левый борт и взмыл обратно в небо.

По мере того как корабль набирал высоту, мёртвая зона леса уменьшалась и в конце концов осталась позади. Каулквейп содрогнулся в тоске. После всего увиденного ему совершенно расхотелось лететь на Великий Рынок Работорговли Шрайков.

— Похоже, я бы лучше остался на борту «Бегущего-по-Небу», — пробормотал он. И тут корабль попал в воздушную яму и резко нырнул, раскачиваясь из стороны в сторону. Каулквейп застонал. В желудке у него зловеще забурчало. — Ну вот опять… — прошептал он, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. Буж! Буж!

Два тяжёлых удара в дверь прозвучали так, будто кто-то пытался сорвать её с петель. Каулквейп подскочил на месте и, вспомнив выражение глаз Джервиса, вытащил кинжал.

— К… кто эт… это? — спросил он.

Дверь распахнулась. На пороге стоял огромный страшила брогтролль.

— А, это ты, — облегчённо вздохнул Каулквейп.

— Страшезлоб мы, — ответил тот, низко нагибаясь, чтобы зайти в каюту. Он держал в руках поднос, на котором стояли глиняный кувшин и два бокала, и поднос выглядел совсем малюсеньким в его массивных лапах. Брогтролль оглядел каюту. — Где другой?

— Ноги пошёл поразмять, — ответил Каулквейп, пряча нож за спину, но не убирая его в ножны. — Он скоро вернётся.

Страшезлоб кивнул.

— Есть хорошо, — пробормотал он. — Хозяин сказал, это быть для вас обоих. — Он протянул Каулквейпу поднос. — Лучший древесный грог, который можно купить за золото. Поможет вам хорошо спать ночью, говорить он.

— С… спасибо, — выговорил Каулквейп, с подозрением оглядывая тёмную жидкость. Впервые Громоподобный Грифозуб озаботился тем, как они будут спать ночью. — Если тебе не трудно, поставь вон туда, на полку. Когда Прутик вернётся, я ему скажу. Как я тебе говорил, он скоро…

В это мгновение Прутик сам появился в дверях.

— Каулквейп, — задыхаясь, объявил он, — нам надо поговорить…

— Прутик! — прервал его Каулквейп. — Тебя-то я и хотел видеть. Здесь Страшезлоб. — Он махнул рукой в сторону стоящей в тени фигуры. — Только что принёс нам кувшин лучшего грога от капитана. — Прутик благодарно кивнул брогтроллю и улыбнулся.

— Это чтобы мы лучше спали ночью, — многозначительно добавил Каулквейп.

— Я уверен, это поможет, — спокойно сказал Прутик.

— Страшезлоб налить вам? — с надеждой спросил громила.

— Нет, — ответил Прутик. — Нет, я думаю, стоит, пожалуй, выпить это перед сном. Спасибо, что предложил, Страшезлоб. — Он пересёк каюту, подошёл к кувшину и понюхал его содержимое. — М-м, жду с нетерпением, когда попробую наконец этот чудесный напиток, — сказал он и взглянул на брогтролля. — Капитан слишком добр.

Страшезлоб угрюмо затряс головой.

— Ой нет, — возразил он, — хозяин не добрый. Не он. Он морит Страшезлоба голодом, да, да. Не даёт ему съесть груз, даже маленьких.

Прутик с недоверием посмотрел на стоящую перед ним гору мускулов.

— Изморённым ты не выглядишь, — заметил он. — Может, разве что, приодеть надо…

— Страшезлобу всегда холодно, — пожаловался брогтролль. — Хозяин продаёт всю одежду груза.

У Каулквейпа даже рот раскрылся от услышанного. Он повернулся к Прутику, который кивнул и нахмурился: надо было помолчать и послушать.

— Страшезлобу их никогда не дают, — продолжал брогтролль. — Страшезлоб любить красивую одежду, да. Хорошенькую одежду. Чтобы Страшезлобу было тепло. Страшезлобу нравится ваша одежда.

Он протянул мясистую лапу к Прутику и погладил его накидку из ежеобраза. Она тут же оборонительно ощетинилась.

— Ой! — взвыл Страшезлоб и зажал палец в том месте, где колючка проткнула его до крови.

— Нехорошая! — воскликнул он.

— Да, — подтвердил Прутик, приглаживая встопорщившийся мех. — Она бы тебе совсем не подошла. На самом деле, я думаю, красивый вышитый кафтан и шляпа с пером смотрелись бы на тебе гораздо лучше.

— Да, да! — в восторге закричал брогтролль.

— Страшезлоб! — проорал сверху капитан.

— Груз опять шумит. Пойди разберись!

— Страшезлоб голодает, — сказал брогтролль. — Страшезлобу холодно. Страшезлоб хотел бы шляпу с пером. Красивую.

— Тебе, наверное, пора идти, — напомнил Прутик. — Поблагодари капитана за древесный грог.

Брогтролль, шаркая ногами, вышел из каюты. Дверь закрылась. Каулквейп тут же повернулся к Прутику.

— Одежда! — воскликнул он. — Он говорил об одежде груза. Сколько ежеобразов ты видел, которые бы носили одежду?

Ничего не ответив, Прутик взял тяжёлый глиняный кувшин и вылил его содержимое в бокалы. Затем он выплеснул содержимое из бокалов в иллюминатор.

— Там измельчённая в порошок кора сонной ивы, — объяснил он. — Каулквейп, мы в серьёзной опасности…

Прутик поставил пустой кувшин обратно на полку.

— Я подслушал разговор между Ворсом, тем городским гномом, и Стайлом, — продолжал он. — В мёртвой роще, над которой мы только что пролетали, стояла чёрная виселица с привязанным к поперечной балке скелетом. Это может значить только одно: нашей следующей остановкой будет Великий Рынок Работорговли Шрайков.

— Н… но это ведь хорошо, а? — неуверенно спросил Каулквейп.

Прутик вздохнул:

— Теоретически, да, но… — и задумался. — Каулквейп, слушай, мне жаль, что я втянул тебя во всё это.

— Что ты имеешь в виду? — с беспокойством поинтересовался Каулквейп. — Что ещё ты подслушал?

— Я глупец. Глупец и слепец, — продолжал Прутик. — Всё, о чём я думал, — это о том, как найти мою потерянную команду, а теперь… — Он схватил юношу за плечо. — Ты был абсолютно прав, Каулквейп. Груз, который они везут, не ежеобразы. Это действительно рабы.

Каулквейп судорожно вздохнул:

— Я так и знал.

Прутик вздохнул тоже.

— Надо же нам было нарваться на самого подлого капитана воздушных пиратов из всех, что когда-либо поднимались в воздух. Там, в трюме корабля, у него цепями приковано около полусотни или больше несчастных созданий, — продолжал он. — Городские гномы, плоскоголовые гоблины, глыботроги… Все предназначены для рынка, где их продадут по самой высокой цене.

— А мы? — спросил Каулквейп. — Почему капитан просто не бросил нас в трюм и не заковал в цепи, как остальных?

Прутик посмотрел в сторону.

— Мы для этого слишком ценны, — тихо сказал он. — Он не хотел, чтобы мы себе что-нибудь повредили. Как только он нас увидел, у него в голове, должно быть, зародился план. Он изобретателен, в этом ему не откажешь… — Прутик снова взглянул на Каулквейпа. — Нас продадут самой матушке-наседке.

— Матушке-наседке?

— Это главная птица среди тех существ, что правят рынком, — ответил Прутик. — Она известна под именем Матушка Ослиный Коготь. Очевидно, она готова хорошо заплатить, очень хорошо, за такие экземпляры, как мы с тобой. Не каждый день на рынке рабов продают учёных из Санктафракса!

— Так вот почему он так интересовался нашим благополучием! — воскликнул Каулквейп. Он мрачно уставился на новую бледную кожу на ладонях. — И вот почему так хотел, чтобы мои раны зажили…

Прутик кивнул.

— И вот почему нас так превосходно кормили, — закончил он за Каулквейпа и невольно содрогнулся. — Он нас откармливал!