Война (СИ)

Глава 23

В потайном уголке сада, найти который непосвященному было бы практически невозможно, замерли на одном месте две колоритные фигуры. И богатые меха, и властная осанистость не скрывали, а скорее подчёркивали их высокое положение в обществе. Один с плохо скрываемым самодовольством то и дело поглядывал на другого, что пощипывал кончик длинного уса и хмурился, разглядывая открывшуюся его взору картину.

На площадке диаметром около пятиста метров шла самая настоящая битва. Сверкали молнии, то и дело вспыхивали огненные шары, радужно искрились всполохи защитных куполов… Но до зрителей, располагавшихся совсем рядом, не доносилось ни звука, ни малейшего дуновения ветерка.

Хозяин поместья, в котором и было выстроено это чудо инженерной и магической мысли обратился к гостю:

— Ну, признай же, оно того стоило!

Нахмурив лоб, его собеседник неуверенно протянул руку вперёд — и тут же отдернул её. При соприкосновении пальцев с едва заметным маревом, протянувшимся вдоль всей границы площадки, его чувствительно тряхнуло электрическим разрядом.

— Говорил же — пока не закончится тренировка, проникнуть внутрь невозможно! Но заметь, и оттуда не проходит ничего лишнего…

В этот момент, словно подтверждая эти слова, в товарищей понеслась ледяная стрела. Гость ощутимо напрягся, готовясь активировать личную защиту, а хозяин, заложив руки за спину, лишь покачивался с пяток на носки, всем своим видом излучая уверенность. И даже не моргнул, когда ледяной снаряд врезался в прозрачную плёнку всего в аршине от его лица — и растекся бессильной кляксой. Потом с хитрецой взглянул на друга:

— Моя взяла, Михайла? Ничему-то тебя жизнь не учит! Говорил — удивлю? Говорил — ты такого ещё не видел? То-то же! Признаешь, что спор мною выигран?

Князь Давыдов вздохнул, но взгляда от творившегося на площадке так и не отвёл:

— Ну будет, Владимир Алексеевич, будет… Вижу, что потрудился ты знатно. И кто ж сие чудо придумал?

— Есть умельцы, для которых нет ничего невозможного. Вот разыскать их, да убедить поработать как след — задача непростая. Едва успел перехватить мастера, из-под самого носа Николая Нарышкина увёл!

— А не опасаешься?..

Громов отмахнулся, презрительно сморщившись:

— Я не дурак, чтобы подставляться. Всё проделал через подставных лиц, через десятые руки. Каждый знал лишь свою часть задачи, сведений об общей картине не было ни у кого. Да и Пашка молодец, уже свои связи наработал, нужными людьми обзавёлся!

Помолчав немного, бывший канцлер произнёс:

— А за артефакт тебе отдельное спасибо! Знал, что на тебя положиться можно, что не подведешь…

Давыдов махнул рукой, но видно было, что пришлось слова друга ему по сердцу.

— Признаюсь, найти камень с такими свойствами, как ты требовал, оказалось непросто. Но ещё тяжелее было теряться в догадках, на что тебе понадобилась такая прорва энергии! Теперь-то я вижу…

Громов вновь оживился, перебив Давыдова:

— Это только то, что на поверхности! Тут столько возможностей заложено! Изменяя настройки, можно менять и условия тренировки, вариантов масса… Пара занятий тут с успехом заменяет месяц обычной работы, а то и не один!

Глава рода с видимым удовольствием окинул взором небольшой столик, на котором в специальном углублении покоился тот самый артефакт ярко-алого цвета, что сумел раздобыть Давыдов, а доставил в поместье Павел. Михаил проследил за другом взглядом и покачал головой, озвучив свои сомнения:

— Всё это, без сомнения, прекрасно, но… Володь, я только одного не пойму — что за спешка? Ты понимаешь, что из-за твоего категоричного «принеси вчера» мне пришлось потратить чуть ли не вдвое больше средств? Да-да, — предупреждающе поднял ладони Михаил Давыдов, — я помню, что это были твои средства! Однако ж — в чем срочность? Ну, обучали мы наших магов по старинке — может, и дольше, не спорю. Но в итоге-то неплохо справлялись! И ты прошёл ту школу, и я, и отпрыски наши… По мне, так жаловаться не на что. Проверенные методы, отточенная система. У меня создаётся такое чувство, будто ты готовишься к чему, боишься не успеть, хватаешься за сомнительные прожекты…

Громов помрачнел, вздохнул. Потом отвернулся от площадки и, увлекая за собой гостя, отправился в сторону особняка.

— Готовлюсь, Михайла, готовлюсь… А речи об этом вести будем в доме, ибо разговор предстоит долгий, а я, признаться, уже порядком замёрз.

И лишь устроившись в любимом кресле возле жарко растопленного камина, бережно устроив в озябших ладонях гладкую пузатость бокала с коньяком, он продолжил:

— Не ты ли сам, Миш, с размаху тыкал меня носом в действительность? Не ты ли утверждал, что нынче не время впадать в меланхолию? Что державе в трудные дни нужна помощь старой гвардии? Что держит наш корабль курс на скалы среди бушующих штормов?

— Но я…

— Да понимаю я всё!.. В тот момент всё средства были хороши? Помню я, как ты относишься к политике… Однако ж ты, сам того не понимая, во многом был прав. Пока я занимался самобичеванием, да превращался в замшелого отшельника, империя бравым маршем двигалась к пропасти…

Давыдов дёрнулся, хмыкнул, в очередной раз щипнув многострадальный ус:

— Ну уж ты загнул — пропасть!.. Не впадаешь ли ты из крайности в крайность? От полного безразличия до паники — свистать всех наверх?

Громов сверкнул глазами из-под насупленных седых бровей:

— Не считай меня выжившим из ума стариком! Выслушал я доклады своих людей, оценил то, что в мире происходит… Конечно, не всё мне ведомо, упустил я некоторые нити из рук, но скажу одно — не более полугода пройдёт — и Российскую империю втянут в кровопролитную войну, хотим мы того или нет!

Помолчав, приятели осушили бокалы до дна. Затем Громов негромко, но твёрдо сказал:

— И я сейчас не пожалею никаких средств и сил, чтобы подготовить своих к этому. Громовы присягали на верность империи! И отсиживаться в опале, цепляясь за раздутую обиду и раненую гордость, мы не имеем права! А ты говоришь — по старинке…

Молчание, воцарившееся в кабинете, прерывалось лишь треском дров, погибающих под натиском жадных языков пламени, сжиравшего свою добычу.

***

Я обессилено опустил гудящую голову на стол, ощутимо стукнувшись лбом о полированное дерево, и застонал. Бумаги, бумаги, бумаги! И в каждой — очередная неприятность, новые проблемы… Как я от этого устал! Казалось, рушится всё — вся, с таким трудом налаженная система управления империей начала сбоить. Мне банально не хватало опыта, знаний, чтобы предусмотреть всё. Как-то не нашёл я курсов по ускоренной подготовке императоров! А советники… После истории с Громовым и Таракановым, после всех предательств, покушений, заговоров я чисто физически не мог заставить себя доверять этим акулам политики. Быть может, Долгорукий мог бы подсказать мне, как отвечать на все эти жалобы, донесения, просьбы, требования — но он ещё не вернулся из поездки в Кожеозерский монастырь. Я ожидал его прибытия со дня на день, но решения требовались сейчас! Да и многое зависело от того, на что он смог убедить согласиться Марго.

Я чертыхнулся, стукнул кулаками по столу, сбросив в сердцах все бумаги на пол. Затем рыкнул на секретаря, с испуганной физиономией заглянувшего в кабинет на подозрительный шум. Он оценил обстановку и моментально исчез, предусмотрительно закрыв за собой массивную дверь. Я тут же выбросил его из головы, опять углубившись в свои невеселые мысли. Чёртов мир магии! Одно только громкое название… А где порталы, способные в мгновение ока перенести человека в любую точку планеты? Это же вообще мрак — столько времени теряется впустую!..

Кстати, разбирая архивы императора после его скоропостижной кончины, я нашёл и документы о своих истребленных финских родичах. Именно там и встретилось мне упоминание о пространственной магии, которой, якобы, владел род Торвиггов. Нашлось объяснение странным оговоркам Александра Павловича и косым взглядам моих наставников, которых явно предупредили о моих потенциальных возможностях… Что ж, и в этом моего официального отца постигло жестокое разочарование. М-да, оказывается, не только мне грезились моментальные перемещения по огромным просторам своей страны, а может, и за её пределами. Сейчас, когда то тут, то там вспыхивали волнения, зачастую переходящие в вооружённые стычки, такое умение ой как пригодилось бы. Вот только не ощущал я в себе даже намёка на что-то подобное. Да и подтверждения тому, что такое возможно в принципе, добыть так и не удалось — все тайны финнов ушли вместе с ними в могилу.

Вздохнув, я с непередаваемым отвращением стал собирать бумаги, разбросанные вокруг стола, в глубине души мечтая о том, как здорово было бы сейчас шагнуть — и оказаться сразу в лагере генерала Голицына, что наводил порядки на границе… Или в экипаже, что везёт Долгорукого в столицу… А ещё лучше было бы очутиться там, на Урале, в заповедных землях, о которых я столько слышал, но никогда не видел своими глазами…

О том, что утечка информации об открытиях погибшей экспедиции все-таки произошла, мы поняли, когда Министерство Иностранных дел, а вместе с ним и Министерство образования завалили обращения учёных мирового масштаба. На английском, итальянском, французском, немецком и других языках звучало только одно — настоятельная просьба, граничащая с истеричным требованием предоставить доступ группам компетентных специалистов к таинственной пещере, руководствуясь предварительными соглашениями о создании пресловутого Института Магии.

Вместе с официальными обращениями посыпались и незаконные попытки проникнуть на территорию Урала, дознаватели отлавливали лазутчиков одного за другим, и даже показательные казни не останавливали следующих. Почему всё делалось настолько топорно? Вариантов было два — то ли иностранные разведки, отчаявшись, делали ставку на количество, что должно было перейти в качество, то ли вся эта орава горе — агентов, прущих с грудью наголо на амбразуры, имела своей целью только одно — отвлечь внимание дознавателей, рассеять наши силы, чтобы, пользуясь этой неразберихой, незамеченным проник кто-то один. Кто-то, являющийся мастером своего дела. И я невольно вспоминал о пропавшем участнике экспедиции, который, по нашему разумению, и был лазутчиком, сумевшим тогда выжить, сбежать и донести важную информацию до своих хозяев.

Поняв, что любое промедление с нашей стороны грозит потерей странного артефакта, да и других ценностей, что могли обнаружиться в таганайской пещере, я отдал распоряжение ускорить подготовку новой экспедиции. Не ко всему мы были готовы, но главного удалось добиться — подопечные Нарышкина — старшего сумели разработать защиту от излучения шара. Она полностью блокировала все виды энергии и должна была позволить вывезти артефакт для дальнейшего изучения. Делиться перспективными разработками с другими странами я не считал нужным. Окончательный договор, что ограничивал бы империю, подписан не был, а значит — каждый сам за себя!

Неделю назад группа наших учёных, сопровождаемая двумя десятками военных отправилась в путь. Кроме того, в состав экспедиции по настоянию Тэйни был включён и несчастный Бикбай. Подобная просьба Тэйни меня, мягко говоря, удивила. Но меднокожая воительница была серьёзна, как никогда.

— Его одолевает тёмный дух. Только там он исцелится — или найдёт свою смерть. Отпусти его.

— Он болен! Ты же видишь, он истощал и телесно, и духовно. Он вряд ли вынесет тяготы пути. Ты хочешь обречь его на гибель?

Но Тэйни не слышала моих доводов.

— Это его путь. Он должен его завершить, даже ценой собственной жизни.

Я вспомнил, как выглядел Бикбай в тот день, когда Тэйни привела его в каморку, где встречались мы с Иваном Нарышкиным. В его тёмных, глубоко запавших глазах горело упрямство, граничащее с безумством. Моя защитница сумела остановить его у самого выхода из здания Тайной канцелярии. Как он, будучи в таком состоянии, сумел пройти мимо охраны, мимо дежурных дознавателей — было загадкой для всех. И, судя по выражению лица Ивана, его подчинённым предстояло пережить серьёзную выволочку за такое халатное отношение к своим обязанностям. Сам же беглец твердил одно — ему нужно на родину, иначе случится беда.

Когда я спустя несколько дней озвучил своё решение Ивану, то увидел на его лице промелькнувшую тень облегчения. Для него это было наилучшим выходом — избавиться от нежеланного, порядком надоевшего гостя, что требовал тщательного ухода и пригляда. Зато преодолеть сопротивление обоих начальников экспедиции — и военного, и штатского — было непросто. В конце концов, пришлось вспомнить о том, что я — император, и могу отдавать приказы, перечить которым не смеет никто.

Император… Я горько усмехнулся. Громкий титул, а на деле… В последнее время я ощущал себя заигравшимся мальчишкой, что возомнил себя правителем огромной державы, ни черта в этом не смысля. Но и опускать лапки, пасуя перед очередными трудностями, я просто не имел права. Слишком дорогой ценой достался мне этот престол, и не принадлежу я уже сам себе, связанный необходимостью заботиться о близких, о тех людях, что поверили в меня и поддерживают даже тогда, когда…

Тут мои мысли, приобретшие высокопарный тон, прервал какой-то шум за дверью. Затем она распахнулась и в проёме вновь возникла благообразная физиономия моего секретаря.

— Ваше Величество! Князь Долгорукий…

Отстранив субтильную фигуру юноши, в мой кабинет шагнул Сергей Иванович, принеся с собой с улицы свежий морозный дух:

— Алексей Александрович, не обессудьте, я прямо с дороги — сразу к вам.

Я улыбнулся, с некоторым удивлением осознав, что искренне рад возвращению министра.

— Отлично, Сергей Иванович! Проходите…

И с мыслью, что теперь-то все пойдёт на лад, я сам закрыл дверь за князем и прошёл к своему столу.