Война Хонор

Глава 54

– Почему всё-таки нет министра торговли? – спросил сэр Эдвард Яначек голосом, вибрирующим от ярости.

– Право же, Эдвард, – ответил Мишель Жанвье с легким ответным раздражением, – у человека пропала жена, только что взорвался дом – в котором, возможно, она и находилась, – и, даже если он еще не готов этого признать, знаменитый архив графов Северной Пустоши погиб вместе с домом. А если вы верите, что катастрофа произошла в результате «утечки в водородном цилиндре аэрокара, стоявшего на подземной стоянке», то тогда вы, наверное, верите и в Санта-Клауса!

Яначек вскинулся, намереваясь резко возразить, но заставил себя сдержаться. Чудовищный взрыв, потрясший один из самых фешенебельных пригородов Лэндинга, превратил роскошную столичную резиденцию Юнга в дымящуюся воронку. В высших политических кругах разыгрались нешуточные страсти. Существование секретного архива Северной Пустоши превратилось в общеизвестный маленький секрет мантикорской политики так давно, что даже те, кто ненавидел принципы грязной игры, временно впали в растерянность. Правда, графы Северной Пустоши никогда не признавали существования этих архивов официально, и Стефан Юнг не собирался признавать, что мощные тайные рычаги его общественного влияния взорваны вместе с особняком. Должно было пройти время – и множество осторожных проверок, – прежде чем влиятельные политики Звездного Королевства поверят, что всё уже позади. Особенно те, кто годами находился под давлением.

Первый Лорд Адмиралтейства понимал, что взрывная волна еще только начинает расходиться по обществу. По мере того, как она будет расходиться всё шире, а осознание случившегося – становиться всё глубже, последствия для правительства Высокого Хребта станут непредсказуемыми. Яначек не знал, какие именно «союзники» Высокого Хребта были принуждены к сотрудничеству, однако не сомневался в том, что некоторые из них – взять того же сэра Харрисона МакИнтоша – занимали ключевые посты. Когда они поймут, что свидетельств их прошлых неблаговидных поступков больше не существует, – даже представить нельзя, как они отреагируют. Ничего хорошего Яначек не ожидал. Очевидно, премьер-министр разделял его опасения, и это отчасти объясняло его раздраженный тон.

Которому могли быть и другие объяснения.

– Ну хорошо, – сказал наконец Яначек. – Лично мне кажется, что исчезновение его жены и разрушение дома связаны напрямую. Но я не верю, что её лимузин взорвался из-за случайной утечки топлива, что бы ни думал по этому поводу сам граф. Не знаю, что ей могли предложить, но судя по тому, что полицейскому департаменту Лэндинга до сих пор не удалось откопать из-под развалин не только тело графини, но и вообще какие-либо человеческие останки… – Он сердито пожал плечами. – Можно понять, что Стефану сейчас… не до нас. Но данное обстоятельство никак не меняет того факта, что его драгоценный протеже, которого он пропихнул на должность начальника Астроконтроля, позволил этим долбанным грейсонцам протопать по нашим головам!

– Позволил, – холодно подтвердил Высокий Хребет. – И мне понятно, что это вас раздражает, Эдвард. И я тоже, конечно же, чертовски зол на грейсонских наглецов – и на графа Белой Гавани, который с ними связался, – но в конце концов всё может оказаться не так уж и плохо.

– Что? – Яначек вытаращился, не веря своим ушам. – Бенджамин и его драгоценный флот распоряжается в нашем пространстве, как у себя дома, и это «не так уж и плохо»?! Боже мой, Мишель! Эти ублюдочные неоварвары только что утерли нам нос, причем на глазах у всей Галактики!

– Ну, вроде того, – согласился Высокий Хребет с опасным спокойствием. – С другой стороны, Эдвард, на ваш отказ попросить Грейсон сделать как раз то, что они сделали, обратили мое внимание как раз во время вчерашнего визита во дворец. – Он тонко улыбнулся. – Её величество изволила выразить недовольство.

– Минуточку! – возмутился Яначек. – Это решение было одобрено вами и большинством кабинета!

– Только после того, как вы отвергли все аргументы Белой Гавани в пользу обращения к Грейсону за помощью, – парировал Высокий Хребет. – Вдобавок, как я недавно узнал, адмирал Чакрабарти, тогда еще не подавший в отставку, безуспешно советовал вам то же, что и Хэмиш Александер.

– Кто вам это сказал? – спросил Яначек, чувствуя, как засосало под ложечкой.

– Не Чакрабарти, если вы спрашиваете о нём, – ответил барон Высокого Хребта. – Но источник информации не меняет сути дела.

– Вы хотите сказать, что не одобряете отказа от помощи Грейсона? – парировал Первый Лорд. – Я что-то не припоминаю, чтобы вы тогда говорили нечто подобное. Полагаю, и в стенограммах нашего заседания такого не найдётся.

Несколько мгновений они сердито смотрели друг на друга, потом Высокий Хребет вздохнул.

– Вы правы, – признал он, хотя признаваться было явно неприятно. – Хотя у меня и были сомнения, я тогда действительно не возражал. Отчасти потому, что вы, по сути, уже обрекли нас на это решение, но, если откровенно, ещё и потому, что мне действительно не хочется иметь дело с грейсонцами – не хочется чувствовать себя обязанным. Тем не менее, – продолжил он более твёрдым голосом, – если они сами решили отправить значительное подкрепление к Звезде Тревора, это, возможно, пойдет нам на пользу. Во всяком случае, такое известие заставит Причарт и её ястребов крепко призадуматься. Господь свидетель, если какие-то события приведут к такому результату, значит, эти события не могут быть совершенно плохими!

Яначек издал яростный и неразборчивый звук, вынужденный согласиться. Он мог негодовать по поводу действий Бенджамина Мэйхью, а роль, сыгранная Хэмишем Александером, только подливала масла в тлеющий огонь ненависти Первого Лорда, но сейчас, когда дипломатическая обстановка стремглав катилась прямиком в ад, полезно все, чем можно щелкнуть по носу Причарт и Тейсмана и привести их в чувство. Конечно, прежде чем весть о… назовем это «передислокацией», достигнет Нового Парижа, пройдет какое-то время, но потом даже такая сумасшедшая, как Причарт, будет вынуждена признать, что Мантикорский Альянс остается слишком опасной силой, чтобы относиться к нему наплевательски. А в таком напоминании, судя по последним дипломатическим сообщениям, она нуждалась как никогда.

– При всей пользе, которую можно извлечь из этой истории по отношению к хевам, внутриполитические последствия будут малоприятными, – сказал он после паузы. И пояснил: – Во всяком случае, у Александера с его шайкой добавится наглости. Могу себе представить, какой шум они поднимут: мы-де оказались слишком глупы или слишком упрямы, чтобы самим принять меры «разумной предосторожности», и союзники были вынуждены сделать это за нас.

– Если они поднимут шум, то чья… – начал было барон Высокого Хребта, рефлекторно сваливая вину на собеседника.

Вспышка гнева в глазах Яначека красноречиво показала, что Первый Лорд прекрасно знает всё, что собирается сказать барон, и тот сменил тему.

– Поднимут так поднимут, – сказал он. – Тут мы все равно ничего поделать не можем, Эдвард. К тому же внутриполитическая ситуация сейчас такая… запутанная, что трудно предугадать, чем обернется весь этот шум.

И снова Яначек скрепя сердце согласился. Официальное решение правительства удовлетворить просьбу миров Скопления Талботта о присоединении к Звездному Королевству – разумеется, после одобрения этого решения парламентом – вызвало огромный положительный резонанс. С другой стороны, ухудшение дипломатических отношений с Республикой Хевен породило почти столь же мощную негативную волну, погоняемую вдобавок рискованным положением, в каком оказался флот. Но значительная часть населения не понимала, чью точку зрения о боеготовности флота надо принять: правительства или оппозиции. Недовольство части общества удалось приглушить несколько запоздалым возобновлением строительства законсервированных СД(п). Кроме того, ряд правительственных проектов по-прежнему пользовался популярностью у тех, кто извлекал из них прямую выгоду… а следовательно, сторонники Высокого Хребта не были заинтересованы в переориентировании фондов на военное строительство. И, наконец, последние сообщения о стычках с андерманцами в пространстве Силезии переключили внимание общественности на драгоценную «Саламандру» с её реноме непобедимой воительницы… и подогрели страсти у тех, кто был обеспокоен разваливающимися межзвездными отношениями Звездного Королевства.

По мнению Яначека, положение спасало в основном то, что, с точки зрения рядового избирателя, Конфедерация не являлась приоритетной сферой интересов Звездного Королевства. Разумеется, люди негодовали по поводу «оскорбления», нанесенного империей Звездному Королевству, и возмущались гибелью мантикорских граждан. Но они знали, что андерманцы и сами понесли потери, а непомерно раздутая популярность Харрингтон в данном случае играла на руку правительству. Обывателю внушали, что сил у неё достаточно, и уж она-то непременно даст андерманцам отпор. Яначек, вынужденный приводить последний аргумент, злился до посинения, но знал, что это правда. Как это ни противно, он должен быть ей благодарен.

– Каковы результаты последних опросов? – поинтересовался он.

– Хорошего мало, – признался Высокий Хребет более откровенно, чем признался бы кому-нибудь другому, – Сложившаяся тенденция явно не в нашу пользу. По некоторым вопросам мы ещё располагаем широкой поддержкой, но возрастающая тревога по поводу воинственности Республики выбивает у нас почву из-под ног. Не добавляет нам популярности и тот факт, что в последнее время королева свела контакты с правительством практически к нулю. Ну и наконец, говоря начистоту, по нашей популярности рикошетом ударила кампания, развязанная против Харрингтон и Белой Гавани. Это особенно чувствуется сейчас: по мнению подавляющего большинства респондентов, только она, если это вообще возможно, способна удержать ситуацию в Силезии под контролем. – Он пожал плечами. – Если нам удастся сохранить единство кабинета и пережить республиканский шторм – избежав, разумеется, одновременного развязывания войны в Силезии, – мы, возможно, удержимся у власти. К сожалению, удастся ли нам при этом завершить наши внутренние программы – это другой вопрос.

У Яначека словно морозом обожгло кожу. Премьер-министр впервые говорил с таким откровенным пессимизмом. Нет, не просто с пессимизмом. Такие моменты случались и раньше. Сейчас Яначек впервые услышал в голосе барона обреченность. Как будто он уже ожидает прихода катастрофы.

– Вы думаете, что кабинет не сможет сохранить единство? – мрачно спросил Первый Лорд.

– Трудно сказать, – признался Высокий Хребет. – Без надлежащих… рычагов воздействия МакИнтош вполне может стать неуправляемым, а с графиней Нового Киева уже сейчас очень тяжело. Хуже того, эта чокнутая Монтень неуклонно подрывает авторитет Марицы как лидера партии, обвиняя её в «продажности» нашему кабинету. Для того чтобы избежать провала на собственной партийной конференции, Марица может решить выйти из правительства по каким-нибудь тщательно сформулированным «принципиальным соображениям». Если так она и сделает, она практически «отречется» от нас… а потеряв либералов, мы полностью потеряем Палату Общин, да и наше большинство в Палате Лордов станет уже не столь очевидным. И если только либералы не присоединятся к центристам – что представляется мне маловероятным, даже если Марица резко отмежуется от нас, – очевидным большинством в верхней палате не будет располагать никто. Какие договоренности о разделе властных полномочий придется вырабатывать, я сейчас сказать не берусь.

Несколько секунд Первый Лорд и премьер-министр молча смотрели друг на друга. Яначеку очень хотелось задать один вопрос, но он не мог решиться. Он хотел спросить, можно ли сделать так, чтобы эти «соглашения о разделе властных полномочий» содержали гарантии того, что никто из них не подвергнется преследованию. К сожалению, он понимал, что такой вопрос, хотя и самый животрепещущий, не из тех, какие можно задать премьер-министру Звездного Королевства Мантикора даже наедине.

– Следует ли мне понимать сказанное так, что мы не заявим Грейсону официальный протест в связи с действиями МакДоннелла? – спросил он вместо этого.

– Именно, – ответил Высокий Хребет. Кажется, он был почти благодарен ему за смену темы. – Но это не значит, что мы не выразим Протектору Бенджамину недоумение по поводу способа, каким адмирал МакДоннелл осуществил свое предусмотренное договором право. Адмирал Стоукс верно указывал на то, что существуют принятые цивилизованные формы, согласно которым организуют такой переход, не создавая сумятицы в нормальной работе Узла. Но, боюсь, в сложившихся обстоятельствах ничего большего мы сделать не сможем.

– Дрянь какая, – проворчал Яначек. – И мне после всего этого еще приходится быть вежливым с этим их драгоценным гранд-адмиралом Мэтьюсом. Но если у нас нет выбора, значит, выбора нет.

– Если нам удастся удержаться у власти, мы со временем, возможно, устроим так, чтобы все, кто заслужил, ощутили на себе наше неудовольствие, – сказал ему Высокий Хребет. – Но по правде, Эдвард, даже это маловероятно. Боюсь, это одно из тех оскорблений, которые приходится проглатывать во имя политической необходимости. Могу обещать одно, – мрачно заверил премьер-министр Первого Лорда, – я его не забуду.

Государственный секретарь Арнольд Джанкола сидел в своем кабинете и угрюмо смотрел на хронометр. Оставалось девять часов. Всего девять часов.

Он сидел неподвижно, закрыв глаза и откинувшись в удобном кресле, но за этой неподвижностью скрывалась буря эмоций.

На такой оборот он не рассчитывал. Он признавался себе в этом, хотя ему и нелегко было смириться с крушением всех планов. Он до сих пор пребывал в убеждении, что манти он просчитал правильно; катастрофически недооцененной оказалась Элоиза Причарт. Она и её власть над Томасом Тейсманом. А возможно, он ошибался и здесь. Ему всегда казалось, что, если даже ей самой хватит духу задуматься о военном решении мантикорской проблемы, склонить к этому Тейсмана, который даже обнародование результатов программы «Болтхол» считал недопустимым, она не сумеет. Но не исключено, что военному министру и самому достало мужества прийти к мысли о возобновлении боевых действий, а он, Джанкола, введенный в заблуждение настойчивым нежеланием адмирала преждевременно объявлять о создании нового флота, просто не понял сути дела.

В чем бы ни состояла ошибка Джанколы, исправлять её было слишком поздно. Даже если бы он сию секунду связался с президентом, покаялся в содеянном и показал ей оригиналы дипломатических нот манти, всё равно было бы слишком поздно. Корабли пришли в движение, и никто в системе Хевена не в силах был вовремя отозвать их, чтобы предотвратить «Удар молнии».

Правда, признался себе Джанкола, он мог остановить всё это раньше, до того как Причарт в ослепительном сиянии праведного гнева предстала перед Конгрессом и, предъявив сенаторам и депутатам доказательства «двуличия» манти, попросила дать санкцию на возобновление военных действий. Её просьба была поддержана большинством в девяносто пять процентов. И даже тогда Джанкола мог остановить войну, если бы признался во всем, невзирая на последствия. Главное было успеть до того момента, когда Хавьеру Жискару был отправлен приказ приступить к выполнению оперативного плана.

Но он ни в чем не признался, ни раньше, ни сейчас. Разумеется – Джанкола не собирался себе лгать, – сработало элементарное чувство самосохранения… и самолюбие. Самое меньшее, чем могла обернуться для него правда, были позор и полное, необратимое отлучение от власти. Суд и тюремное заключение тоже нельзя было исключить, как бы он ни убеждал себя, что не нарушал никаких законов. Разумеется, ни первый, ни второй варианты его не вдохновляли.

Однако, его молчание имело и другую причину. Да, он не рассчитывал на такое развитие событий, но из этого ещё не следовало, что происходящее было катастрофой. Да, он фальсифицировал дипломатическую корреспонденцию, но если и изменял в депешах манти слова, это не значит, что он неверно истолковывал их конечные цели. Пусть барон Высокого Хребта и его присные слабы и беспринципны, мантикорская политика всё равно сохраняла экспансионистскую направленность, и со временем на смену этому пришло бы другое правительство манти – обладающее большей твердостью и волей, способное претворить в жизнь свои планы, – и неизбежно со временем поставило бы перед собой те же самые цели. Так что, пожалуй, реализовался лучший из всех возможных вариантов. Нанести удар сейчас, когда преимущество Флота Республики над манти как никогда велико… а правительство Мантикоры как никогда беспомощно.

К тому же, Томас Тейсман продемонстрировал фантастическую стратегическую изобретательность и решимость начать войну – такого Джанкола не ожидал.

Государственный секретарь приоткрыл глаза, снова взглянул на часы и вдруг почувствовал: решение пришло само собой, раз и навсегда.

Пытаться остановить то, что должно произойти, уже поздно, а рассказать о своей истинной роли в событиях, которые запустили в действие операцию «Удар молнии», значит лишь погубить себя, ничего не изменив. А раз так – он ни в чем признаваться не станет.

Он повернулся к персональной компьютерной консоли. Всего лишь полдюжины нажатий клавиш потребовалось, чтобы стереть файлы оригиналов мантикорских нот, хранившиеся «на всякий случай». Еще три нажатия клавиш – и соответствующая часть банка памяти госдепартамента была переформатирована «шреддером», что гарантировало их окончательную невосстановимость.

Он знал, что Гросклод в преддверии операции «Удар молнии» уже уничтожил свою документацию на Мантикоре, а также все прочие секретные файлы, которые могли попасть в руки врага. Джанкола ощутил ироническое удовлетворение: никто – даже манти, когда различия в дипломатических документах станут общественным достоянием! – не сможет обвинить посла в уничтожении компрометирующих документов из соображений самосохранения. Он просто следовал секретной инструкции, подписанной президентом.

«Вот так-то, – с удовлетворением подумал государственный секретарь, – всё шито-крыто. Никаких следов, никаких улик, никаких доказательств».

Только бы флот сделал свое дело.

Хавьер Жискар с бесстрастным выражением на узком лице смотрел на настенный хронометр.

В каюте было очень тихо, но через три с небольшим часа всё изменится. «Властелин космоса» даст сигнал общей тревоги, и Первый флот пойдет в бой.

Однако война, понимал Жискар, начнётся раньше. Примерно через девяносто восемь минут – если адмирал Эванс в Текиле будет действовать в строгом соответствии с оперативным графиком.

Адмирал разложил собственные ощущения перед мысленным взором и попытался – в который раз – понять, что же он на самом деле чувствует.

Настороженность. Но при этом, однако же, если только он честен с собой, – уверенность. В истории межзвездных войн никто даже не пытался координировать военные операции такого масштаба: разработанный Тейсманом и Штабом Флота план предусматривал десятки согласованных в мельчайших деталях операций. Временные интервалы были прописаны очень строго, но при этом штаб постарался избежать ситуаций, в которых точное соблюдение графика имело решающее значение. Допускались отклонения, подгонка расписания во время полета. В своё время он пережил отчаянные, несогласованные оборонительные корчи Народного Флота, обескровленного постоянными чистками. Но от стратегической дерзости, лежавшей в основе этого плана, захватывало дух.

Десятки операций, каждая со своей задачей, каждая со своим местом в общей стратегии. И каждая – даже атака самого Жискара на звезду Тревора – не зависит одна от другой. Полный провал одной, двух, даже трёх из них не повлечет за собой неудачу операции «Удар молнии» как таковой. Безусловно, важнейшей задачей являлось уничтожение размещенного у Звезды Тревора Третьего флота, но даже неудача на этом направлении не помешает нанести по Звездному Королевству удар, даже более мощный; чем те, что нанесла Эстер МакКвин в ходе операции «Икар».

Жискар знал, что главной целью «Удара молнии» было убедить манти, что они должны вести переговоры с позиции доброй воли и принудить их к этому. Элоиза в своем обращении к Конгрессу ясно заявила, что дальше этого её амбиции не простираются. Однако, при всей любви к ней Жискар видел и слабые стороны в её рассуждениях. По сравнению с несомненными достоинствами они были столь незначительны, что могли бы не приниматься в расчет, но порой… порой её подводила излишняя вера в рациональность мотивов, которыми руководствуются другие люди.

Ей, похоже, казалось очевидным, что весь народ Республики желает лишь справедливого отношения к себе в ходе нормальных, нацеленных на положительный результат переговоров. Она и поверить не могла, что другие с ней могут не согласиться. У неё определенно не было желания ни завоевывать Звездное Королевство, ни даже возвращать звезду Тревора: ей на самом деле нужны были только переговоры. Она искренне стремилась положить конец этому мучительному, бесконечному конфликту. И поскольку она хотела лишь этого и для неё было абсолютно очевидно, что ничего большего она хотеть и не может, она искренне считала, что манти осознают справедливость её требований и своё безнадежно ослабленное положение и позволят ей достичь взаимоприемлемого дипломатического решения, к которому она так стремится.

Однако Хавьер Жискар, старший из флагманов её флота и её возлюбленный, знавший эту женщину лучше кого-либо другого, подозревал, что она ошибается. Побуждения её были понятны, но в достижение поставленной цели верилось с трудом. Даже в случае падения правительства Высокого Хребта ни одно следующее мантикорское правительство не спустит им этого с рук, получив доказательства жестокого ущерба, нанесенного им «Ударом молнии». Да и вряд ли манти поверят, что она искренне хотела лишь мира. Особенно если «Удар молнии» обеспечит им те преимущества, которых ожидал Жискар. Звездное Королевство наверняка будет ожидать, что Республика соблазнится ими воспользоваться – и навяжет мир на своих условиях, вместо того, чтобы вести переговоры с целью добиться мира, приемлемого для обеих сторон. И точно так же, как правительство Элоизы не соглашалось заключать мир под диктовку Лэндинга, ни одно правительство Мантикоры не подпишет соглашение, продиктованное Новым Парижем. И надеждам Элоизы на то, что война начнется и закончится единственной кампанией, не суждено воплотиться.

Это понимал Жискар, это понимал Томас Тейсман, и оба они пытались объяснить это Элоизе. Потребуются дополнительные операции, новые жертвы – с обеих сторон. Умом Причарт признавала, что адмиралы, возможно, правы, и была готова встретить опасность так же мужественно, как, будучи народным комиссаром при Жискаре, решилась выступить против Комитета общественного спасения. Но сердцем она такую возможность отвергала, и Жискар боялся за неё. Не потому, что ожидал провала операции «Удар молнии», – разгрома он не ожидал. Слишком хорошо был разработан план Тейсмана, слишком умно поставлены задачи. Даже если потребуются дополнительные операции, Флот Республики получит позиционное преимущество, внезапность сыграет им на руку, а Болтхол будет производить новые и все более мощные корабли, возмещая потери.

Но даже сейчас Хавьер сомневался в том, что Элоиза готова к этим потерям. Не к финансовым, не к материальным – к людским. К смертям мужчин и женщин, как мантикорцев, так и хевенитов, смертям, являющимся прямым следствием её решения возобновить войну. К тому, что и после завершения операции «Удар молнии» месяцами, а может быть, и годами люди будут продолжать гибнуть.

Но раз уж этого не миновать, угрюмо сказал он себе, я, Томас Тейсман, Лестер Турвиль и Шэннон Форейкер – мы обязаны сделать все возможное, чтобы эти люди погибли не напрасно.

Адмирал в очередной раз бросил взгляд на хронометр, и тут мягко прожужжал сигнал коммуникатора. Он посмотрел вниз, на экран, нажал кнопку приема, и перед ним появилось лицо капитана Гоцци. Начальник штаба излучал напряжение и уверенность.

– Сэр, – сказал он, улыбнувшись адмиралу, – вы просили напомнить вам в час икс минус три. Офицеры штаба собираются в конференц-зале.

– Спасибо, Мариус, – ответил Жискар. – Я сейчас подойду, а вы пока раздайте пакеты с оперативными материалами, чтобы люди успели с ними ознакомиться. У нас немного времени, так что если кто-то вдруг заметит деталь, требующую обсуждения, придется все решать очень быстро.

– Да, сэр. Сейчас сделаю.

– Спасибо, – повторил Жискар. – Я уже иду.