Глава 34

Глава тридцать четвертая


Сердце Амары билось судорожными рывками. Яд растекался по ее телу, а я ничего не мог сделать. От бессилия хотелось выть, хотелось скатиться вниз, в дурманный туман, прорубить путь наружу… И, конечно, умереть в первой же схватке, ибо фехтую я ужасно.

— Мастер Волк, — сурово произнес Шутейник. — Я буду называть вещи своими именами. Мы — в заднице. — Он заглянул в клубящийся дымом пролет, чихнул по-кошачьи, затем сбежал к убитому коротышке, пинком откинул ему голову на плечо и вспорол воротник кафтана. Всматривался недолго, хмыкнул и вернулся ко мне: — С этими не разойдешься, как с воришками на базаре. Рендорский Союз Нечестивых, это понимать надо!

— Знак?

— Татуировка. Маленький черный змей на плече. Вроде родимого пятнышка, непосвященный и не приметит.

— А ты знаешь?

— Ай! Приходилось… Убийцы они. Упыри. Наемничают здорово. Берут много. Убивают влегкую. Нет для них преград и сомнений: старик, женщина, ребенок. За большие деньги приберут кого угодно! Говорил же: это покушение на вас! Ох, как же доволен я. До соплей доволен!

Он заглянул в пролет и вдруг сделал резвый отскок: я услышал глухой стук и, вскинув глаза к низкому потолку, увидел, что в досках застряла железная арбалетная стрела. Затем внизу родился звук, похожий на звон битого стекла.

Гаер снова глянул вниз, чихнул.

— Ладушки-воробушки, однако благоразумие диктует нам один выход… Бежать! Вернемся в комнату и попробуем выпрыгнуть через окно!

Я покачал головой, каковое движение в дыму Шутейник, наверное, и не заметил.

— Нет. Амара. Третий этаж. Мы выпрыгнем и может, даже, не переломаем ног, но если я сброшу ее — она убьется. Упадет мешком. Пробьет голову, повредит селезенку.

— А ежели оставим тут — ее приберут, как и прочих! А пока будем вязать веревки да ее спускать — Нечестивые приберут нас! — Хогг уставился на меня круглыми совиными глазами. — Чердак! О чердаке забыли! Там забаррикадируемся, если что, отсидимся! Или по крышам уйдем! Ходу, мастер Волк, ходу!

Лестница на чердак — крутая и рассохшаяся — находилась в двух метрах за спиной Шутейника. Мы схватили Амару — я за ноги, хогг за руки. Шутейник двигался впереди. Чтобы нести Амару как следует, я был вынужден бросить тряпку, предварительно сделав один большой вдох. Мышцы мои затвердели, как глина под солнцем, молотки в голове превратились в тяжкие кузнечные молоты. Я бросил взгляд вниз, в пролет: по лестнице уже крались зыбкие тени Нечестивых. Да сколько же их, а? И как они намерены отходить? Хват, несомненно, где-то там, жаль, не вышло схватить, но что теперь жалеть — самим уцелеть бы… И все таки: как они намерены отходить?

Дверь на чердак была отперта: Шутейник пнул ее, и мы резво занесли Амару внутрь. Снотворный дым просочился сквозь доски едва-едва, стлался под ногами серым утиным пухом. Тут можно было дышать.

Над головой громоздились черные от времени стропила в бородах сивой паутины. Кровля возносилась пологим конусом. Солнце настырно лезло в ряд световых оконцев на уровне моей головы. В дальнем конце под кровлей виднелось распахнутое слуховое окно и лесенка с кривыми деревянными перекладинами, так похожая на обычную деревенскую лесенку на чердак из моего детства.

Чердак был загроможден сундуками, ящиками из старого дерева и плетеными корзинами. Все это добро было понатыкано тесно, громоздилось друг на друге до самых стропил, словно бы владелец дома не был уверен в их прочности и таким образом подпирал, дабы крыша не рухнула. Мы развалили несколько ближайших нагромождений, и быстро забаррикадировали двери наиболее тяжелыми сундуками. Не знаю, что за добро в них было — но некоторые казались дьявольски тяжелы. Мы еще занимались этой работой, когда в двери с той стороны ударили, ударили со всего маху.

— Хе-хе! — Шутейник отпустил себе под нос вполне внятный комментарий об интеллектуальной состоятельности Союза Нечестивых. — Стучите, милостивые государи, стучите, можно даже лбом подолбиться! — он прислушался. — Утопали за подмогой. Вот что, мастер Волк, их там много, и двери они вынесут, если только мы не загромоздим их наглухо! Нужно еще сундуков накидать! Мастер Волк?

А я молчал. На чердаке был кто-то еще. Этот кто-то позволил себе сдавленный едкий смешок — почти не слышный, похожий на крысиный шорох, но я каким-то образом его ощутил, а вот Шутейник проворонил.

И это была не крыса…

Я перебегал взглядом от одной колонны сундуков к другой… Я не понимал, откуда…

Хват вознесся на середину лесенки, как кошка. Черный, гибкий, похожий на взвившуюся кобру. Вытянул руку с пистолем, но я успел ударить Шутейника в бок, и оба мы покатились по полу, а в ушах стоял грохот выстрела, оглушительный в этом замкнутом пространстве.

Я услышал, как Хват досадливо цокнул языком. Почувствовал, как натужно скрипнули доски пола, когда эльф на них приземлился.

Тут же вскочил, отыскал брошенную шпагу, и принял оборонительную стойку. Шутейник сидел на полу и ошеломленно тряс головой.

— К моему прискорбию… это всего лишь жалкий хогг… — Я впервые услышал голос безумного эльфа — высокий, чуть хрипловатый, некогда, наверное, чистый, звонкий, серебристый и — красивый. Да он и сейчас был гипнотичен и красив. — Обман. Всюду подлый обман. Как жаль… — Голос перемещался по чердаку, голос скользил меж колонн из сундуков, ящиков и корзин, мне показалось даже, что ворволака, как призрак, напрямую просачивается сквозь преграды. Но это была иллюзия: Хват просто очень легко и быстро двигался.

Он, несомненно, видел нас, каким-то образом отслеживал, а вот мы не могли его разглядеть. Но краткая передышка позволила Шутейнику нашарить свою шпагу и занять оборону подле тела Амары.

— Отрадно видеть, что архканцлер явился… Я же взял денежки… Денежки за его беспутную головенку… А дело-то не сделал на кораблике… А денежки взял. Плохой Хват, бяка! И хогг здесь. Дурачок-приятель. Я не взял за него денежек, но я вскрою ему горлышко просто так… — Я расслышал характерные щелчки, и содрогнулся. Заговаривая нам зубы, Хват спешно снаряжал пистоль для нового выстрела!

В дверь заколотили, потом раздался треск — доски пытались прорубить. Наша баррикада содрогнулась, сотряслась мелкой дрожью. Я вскрикнул.

— Держу ее, мастер Волк! Держу! Удержу, даже если ежика рожу! — пробормотал Шутейник. Лоб его взмок, струйки пота сбегали по красноватому лицу. Он уселся на пол, подпер баррикаду спиной, уперся ногами в доски. Таким образом, против Хвата остался один я.

Амара вдруг застонала, выгнулась, засучила ногами, затем бессильно опала, задышала рывками.

Мое сердце сжалось. Сейчас, если бы Хват подставился под удар, я бы воткнул шпагу ему в грудь, и плевать мне было на Великую Мать и Эльфийскую тоску.

— А вы знаете, друзья, друзья мои ласковые… — промурлыкал Хват, все так же перемещаясь между колонн. — Вы же закрыли единственный путь к отступлению… моим приятелям… моим дружочечкам… Зачем же вы так сделали? Они не будут рады… Ой не будут рады… Они злючки. Они сквернавцы. Г-гаденыши мерзкие… Убийцы-кровохлебки… Неопровержимое свидетельство вырождение людишек… Дурачки они, а ты, архканцлер, первый среди равных… Дурачок, дурачок!

Мой взгляд лихорадочно метался от одной колонны к другой. В кого выстрелит Хват? В меня — или в Шутейника? Я хреново владею шпагой, и он это знает, меня легче прирезать в поединке. А хогга он, похоже, возненавидел, ибо тот посмел сыграть эльфа, да не простого, а презренного, посаженного в клетку безумца. Значит — стрелять будет в хогга, не в меня. Меня он оставляет на легкую, легчайшую закуску!

Как бы сбить ему наводку?

— Дурачок, дурачок! Дурачо-о-ок!

Хват замолк, и я тут же сказал:


— Лес со мной говорил!

Наступила пауза, в течение которой по двери успели нанести не меньше десятка ударов. В глубине чердака раздался металлический щелчок.

— Ле-е-ес… Зачем же мне лес, дурачок? Грибов там еще не-е-ет…

— Они знают о тебе! Я им рассказал!

Пауза. Ворволака слушала.

— Тебя ждут дома, Хват!

— Ле-е-ес… — Эльф рассмеялся звонко. — Какое мне дело до живых мертвецов, дурачок?

— Они ждут тебя… дома!

— Дурачок-дурашка… Лес пожрет мой разум. И не станет больше Хвата! Лес соединит меня с собой! — В его голосе прозвенел страх. Хорошо скрытый глумливыми интонациями страх. Хват безумно, до икоты, до истерики боялся Леса.

— Лес очень хотел тебя коснуться!

Глумливый смешок в ответ.

— Лес хотел вернуть тебя!

В дверь колотили, не ослабляя напора. Колотили молча, исступленно, даже, я бы сказал — истерично.

— Тяните, мастер Волк, тяните… — с натугой прошептал гаер. — Я вспомнил: зелье на тряпке, оно высыхает… зелье-то… Высыхает! И чем меньше его становится на тряпке, тем быстрее действует дурман! Нечестивцы сами в ловушке! Тяните время, а я — продержусь! Еще минутки две-три, и мы спасены!

Он не считал меня за бойца, имел в виду, чтобы я заговорил Хвату зубы до тех пор, пока антидот на тряпке не испарится и снотворный дым не сразит Нечестивых. Но я понимал, что Хват не станет терять времени и нападет раньше, чем его подельники уснут.

— Этот гнусный вертун… — вновь прошептал Шутейник. — Я успел его разглядеть! Вам главное не смотреть ему в глаза! У него черный глаз, правда! Сделает так, что силы ваши ослабнут. Поняли? Не смотреть в глаза!

Гипноз. Но на меня не слишком действует. Я смотрел в глаза Хвата на разбитом корабле. Куда больше меня заботит снаряженный пистоль, который может наделать бед.

Мысль пришла внезапно, одновременно с могучим ударом по двери: кто-то из Нечестивых пустил в ход топор или не менее тяжелую железку. Шутейник аж крякнул, привстал, повернулся и, растопырив руки, налег на баррикаду грудью. Зубы его звучно скрежетнули. Баррикада прыгала, будто при землетрясении.

Ворволака скользнула меж ближайших колонн. Я увидел шлейф тени, которая будто волочилась следом за бессмертным психом.

— Эй, Хват, — крикнул я спешно. — Лес настоятельно просил передать тебе одну штуку! Голоса непременно хотели, чтобы я вручил ее тебе лично!

«Штукой» могло оказаться что угодно. Сжимая шпагу правой, вспотевшей ладонью, левой я начал шарить в карманах форменных штанов. Как же скверно, что здесь не изобрели табакерок! Или бонбоньерок, куда укладывают леденцы. Или чего-то подобного. В карманах я обнаружил лишь плоскую серебряную фляжку, где еще болталось на донышке немножко виски.

Ну и что? Сгодится и фляжка! Невиданный эльфийский дар! Йохо-хо! Я выхватил фляжку и поднял ее на уровень плеча.

— Вот же он! И ты его непременно сегодня получишь!

Хват скользнул из тени в ближайший проход между мусорных колонн, взметнулась рука с тускло блестящим пистолем. Грянул выстрел. Фляжку выбило из моих пальцев, к счастью, я, предполагая нечто подобное, держал ее за горлышко, дабы падший мог легко попасть в цель.

Я ожидал выстрела, ожидал акустического удара, и приоткрыл рот, как делают в самолете, чтобы уравнять давление, но все равно в ушах засвистело, а вспышка ослепила на миг.

Я отпрыгнул к стене, слепо размахивая шпагой. Глаза ужасно слезились.

Пороховой дым облек Хвата просторным саваном, из которого прянула в мою сторону узкая, блестящая, похожая на скорпионье жало сабля.

Я выставил шпагу, парировал кое-как, перешел в наступление, бестолково тыча острием в дымный саван. Хват отскочил: я слышал, как вкрадчиво шаркают подметки его сапог. Отступает? Нет, завлекает в дымовую завесу. Тогда и я отступил. Он хохотнул, взбаламутил горький дым клинком, и снова напал. Его фигура, затянутая в черное трико, в туманном полумраке казалась болезненно худой, словно против меня выступал оживший скелет.

— У-ш-ш-кам-м больно, верно? А моим уш-ш-шкам нет… Не больно… Там затычки!

Удар-удар-удар! Я каким-то чудом выдержал этот напор. Пот начал заливать глаза. Молоты в голове превратились в тяжкий и страшный набат.

Шутейник был справа и немного сбоку, два-три шага назад, и я открою его спину удару Хвата. Там же и Амара; Хват играючи вспорет ей горло…

Мне нельзя было сделать эти два-три шага.

В дверь неистово, яростно колотила стая упырей.

— Есть наслаждение в том, чтобы выпить кровь у дурака! — Хват атаковал, я снова парировал, да так глупо и криво, что мою шпагу отбросило в сторону. Безумный эльф ударил, метя в шею, но я качнулся назад, и острие сабли сверху вниз прочесало нагрудник. Я отмахнулся шпагой, сделал несколько яростных замахов, эльф с хохотом отпрыгнул.

— Лес? Ты думал подарить меня лесу, дурачок?

Клинок у него, наверняка, отравлен. Малейшая царапина — и я отрублюсь, а ведь мне надо еще спасти Амару… Нет, никак мне нельзя умирать: на мне Амара. И Шутейник, который доверил мне спину.

Пороховая гарь быстро рассеивалась. Хват стоял посредине прохода, устремив на меня немигающий взор. Глаза, размещенные на узком лице, были мертвы. Интересно, почему они желтые? Ведь такого цвета радужка встречается лишь у хоггов?

Он снова перешел в атаку. У него была потрясающая организация движений, отточенная грация. Сабля без гарды — чтобы не цеплялась под одеждой — искала бреши в моей защите. Вдруг эльф душевно улыбнулся, обнажив ровные зубы, и я понял по мертвым глазам, что сейчас — вот прямо сейчас! — сабля положит конец моей жизни.

Стук и грохот в многострадальную дверь внезапно прекратились. Тот час Шутейник, извернувшись ужом, бросился на пол, прокатился в ноги эльфа. Как ни был тот ловок, но среагировать не успел, и мой гаер сбил бесноватого, будто кеглю. Хват завалился на груду корзин и ларей, я налетел, ударил ногой в его колено. Затем — от души! — прописал в челюсть, вернее — попытался это сделать. Хват скользнул вниз, на четвереньках, как обезьяна, пробежал между мной и Шутейником в сторону баррикады.

Я прыгнул следом, памятуя, что убивать чудовище ни в коем случае нельзя. Настиг, когда ворволака попыталась вскочить, повалил на пол. Мы схватились, как тогда, на корабле. Хват потерял саблю, и пытался уязвить меня кулаками, однако в рукопашном бою он был не силен, а навыками борьбы не владел, да и владел бы — моя масса решала. Тогда он вознамерился схватить меня за горло, сдавил изо всех сил. Вместо того, чтобы оторвать его руки или ударить по лицу пару раз, я потянулся к изувеченной выстрелом фляжке.

Он увидел, глаза расширились, руки разжались сами собой.

— Нет! Нет! Не-е-е-ет!

Я схватил фляжку и с силой пришлепнул ко лбу бессмертного психа.

Он содрогнулся, глаза его вспыхнули ужасом и… закатились. Потерял сознание. Психосоматика сыграла. Болезненное внушение сработало. Он ведь до истерики боялся подарков мертвого леса.

Гаер приподнялся, потирая отбитый локоть, с трудом сглотнул.

— Ой-ой… Мастер Волк… Даже и не верится. Ох-х, ладушки-воробушки… дела, дела-делишки! А ведь вы его того, заговорили… Потянули время. Правильно потянули!

Я потер шею: похоже, кадык мне не придется ставить на место, а ведь был момент, когда мне показалось, что ладони Хвата практически его раздавили.

— Угу. И жив при этом остался. Хожу, дышу… Ругаюсь. Чудеса!

— Да уж, чудеса! — Хогг бросил взгляд на баррикаду. — Нечестивые сами попали в ловушку. Спят как младенчики.

Я подобрал искореженную, но не пробитую фляжку, с трудом освободил ее от пробки и пропустил жгучий, но такой сладостный глоток. Отдышался. И опустился на колени подле Амары. Сердце бьется слабыми толчками, отрава делает свое грязную работу.

Паника нахлынула, я забормотал:

— Амара… Шутейник… Она без сознания… Она говорила про какое-то Пристанище… Как мне… Слушай, как привести ее в себя хотя бы на минуту? Она должна сообщить мне, где Пристанище! Понимаешь?

Он взглянул на меня иронично:

— Ой, мастер Волк… Бросьте вы паниковать. Погодите! Разберем баррикаду и я сбегаю за клинком. Если не ошибаюсь, во-он та лесенка и есть путь отхода для всей банды. Нам проще будет вынести госпожу Тани именно этим путем. Что? Да знаю я, где это секретное Пристанище. Мы, хогги, много чего знаем, даже если делаем вид, что не знаем… Говорю вам: бросьте паниковать.

Загрузка...