Война

Глава 20

Глава двадцатая

За мутными оконцами кареты раздались голоса тюремной стражи, сперва протестующие, с вкраплениями непристойностей, затем — тихие, угасающие, после того, как сержант Алых выкрикнул, кто приехал и с чем.

Я вытащил из-под лавки бутылку с антидепрессантом горцев и отпил несколько жгучих глотков. Затылок ломило. Да уж, выдался денек…

В руке Амары мелькнул платок; она смочила его в виски и провела мне от уха до края челюсти, по тому самому месту, которое мужчины регулярно оставляют не выбритым, или, как говорила моя бывшая любовь (на Земле) «волнующе мохнатым».

— Тш-ш… Тебя здорово обрызгало.

Мы переоделись в Варлойне и как могли умылись, но капельки чужой крови все равно остались там и тут.

Алый распахнул дверцу и с лязгом вытянул из-под днища кареты раскладную лесенку. Я спустился первым, подал руку Амаре, но она наградила меня убийственным взглядом и пружинисто, как пантера, спрыгнула на булыжную мостовую сама.

— Торнхелл!!! — прошипела.

Я понял ошибку. Нет, она не свихнутая феминистка, просто нельзя человеку моего ранга подавать руку даме. Не личит. Не поймут местные. Решат — свихнулся. Это дамы должны целовать мне руки, даже если мне это неприятно.

— О черт, милый господин!

— Я понял ошибку.

— Надеюсь!

В арке портала кипела работа. Тюремные чиновники и стража — числом около десяти — досматривали грузы исходящие и входящие. Очевидно, искали незаконную контрабанду, ибо законной, как я уже понял, наводя справки о Дироке, заведовал комендант тюрьмы.

Дирок вонял нечистым бельем, запах не то чтобы острый, а скорее… до унылости безысходный. Я понял, почему в исторических фильмах вельможи, спускаясь в тюремные подземелья, прикладывали к нарумяненному рылу обрызганный ароматами платок.

Алые отвели карету в сторону, спешились. Я велел, чтобы нас сопровождали шесть человек. По камням в сторону арки прогрохотала подвода с неким грузом, крытым дерюгой. Мне не пришлось долго всматриваться, чтобы узнать под тряпкой очертания человеческих тел.

— Покойники… — проронил я совершенно автоматически.

Амара кивнула равнодушно.

— Умерли от голода, вероятно. Отсюда каждый день вывозят покойников. Это те, у кого родичи нищие, и им не на что похоронить тело. Значит, прикопают за государственный счет в общей могиле.

Она знала, что говорила. Я уже понял: гостила в этом заведении.

Внешний двор Дирока был полон народу. Многие смотрели на меня, переглядывались, пихали друг друга в бока. Рожи в основном небритые, одежды старые… Заключенные. Среди них вижу женщин всех возрастов — от совсем юных, до старух. Чертовщина…

— Пойдем, Торнхелл, — проговорила Амара. — Я специально велела остановить у входа, чтобы ты смог осмотреть все толком. Ничему не удивляйся. Во внешнем пределе Дирока — в основном городские должники всех рангов. Им разрешается свободно входить и выходить из своих келий, общаться, тратить деньги в местных пивных и трактирах и игровых заведениях — и плодить долги уже перед Дироком… Многих отпускают днем в Норатор, чтобы они добывали средства к возврату долгов…

Я не поверил ушам.

— Отпускают?

— Ну да, — буднично сказала Амара. — Они изыскивают средства.

— Как?

— Играют… Возможно, грабят. Убивают. Торгуют своим телом, торгуют чудом. К тому же, кому какое дело, откуда взяты деньги? Главное — долг погашен, и они могут вернуться к семьям…

— А если сбегут?

Амара сделала паузу и странно на меня посмотрела.

— За побег — смертная казнь, если поймают. Поэтому — лучше сидеть в Дироке. Так хоть есть шанс со временем выплатить долги и освободиться. И вернуться к семьям. Но некоторые сбегают, ты прав, милый господин, когда уж совсем становится невмоготу… Некоторые сбегают… — Она сделала рукой чуть заметный жест. — Здесь все. И трепетные дворянки, и грубые рабочие и работницы, и крестьяне из окрестных мест, и утонченные герцоги. Если в Дирок привели тебя долги — ты будешь в этой вот общей массе, просто келья получше, если есть чем заплатить, захочешь — возьмешь сюда на проживание супругу… И даже ребенка.

Ад какой-то… Особенно страшно видеть в толпе детей. Придется, разумеется, это все прекратить, запретить долговую отсидку и ввести разумную процедуру банкротства для всех сословий. И еще: в день коронации я выкуплю всех должников Дирока из низших сословий. Это прибавит мне популярности. Не дешевой, скоропортящейся, а длительного хранения популярности, которая очень нужна мне, чтобы достойно противостоять Адоре и Рендору, опираясь на плечи граждан Санкструма.

Неуютно мне было под взглядами толпы должников. Хотя… нет, было что-то еще, но что — я никак не мог понять. Чертов Дирок!

— Хоггов не вижу…

— Их обычно выкупают сородичи.

— Хм… А где содержат… государственных преступников?

Амара вздернула брови:

— Политических? Это все в глубине Дирока. Пойдем, все увидишь.

— Постой! — Я обернулся к ней, сделал вид, что горячо интересуюсь разговором, но боковым зрением фиксировал толпу. Почувствовал, наконец, открытый скребущий взгляд, уже знакомый по порту, быстро повернулся, и… Среди людей мелькнула — так мне показалось! — скособоченная, неловкая, вся какая-то рваная, мелкая тень. Или это действительно была тень от тучи? Нет, я привык доверять своей интуиции. Он здесь!

Я произнес это вслух, и Амара встревожилась:

— Что?

— Скажи, ты веришь в живых мертвецов?

Она усмехнулась криво:

— О чем ты, милый господин?

— Хват.

Лицо Амары затвердело, кровь отхлынула от битых оспой щек. Она была в курсе всех моих значимых дел на посту архканцлера, за исключением не вполне значимых дел с Атли, но, полагаю, об этом она догадывалась тоже, однако, будучи мудрой женщиной, не подвергла меня соответствующим расспросам.

— Заметил? Уверен? Или кажется?

— Кажется. Но этот взгляд… Может быть, в нем есть какая-то магия, а я, как крейн, ее чувствую. Не знаю. Но это взгляд я выделю из тысячи.

Она громко и естественно рассмеялась, будто я отпустил остроту, но при этом, запрокинув голову, успела обежать взглядом весь двор. Затем посмотрела на меня

— Почему назвал его живым мертвецом, Торнхелл?

— Если в Лесу Костей живет эльфийский мертвый разум, почему бы в Нораторе не быть живому эльфийскому мертвецу? Как-то же он избежал чумной гибели. — Я употребил местное слово, хабедир, хотя на языке вертелось словечко из читанного как-то на досуге греческого фольклора: vorvolakas, от которого позднее образовалось русское «вурдалак». Странно, что ворволака, как будто, женского рода… Почему же мой разум упорно именовал Хвата именно «ворволакой», пожирательницей мертвых? Таких ворволак в Древней Греции хоронили, привязывая к телам пудовые жернова, чтобы ненароком не откопались, или замуровывали в печах, или — прибивали огромными гвоздями к гробу.

Забавно, однако: в этом мире даже вурдалаки практически неотличимы от людей. Или от эльфов, способных замаскироваться в людском обществе.

Некстати пришла мыслишка: ведь заказ на меня не отменен, а значит Хват вполне может… Да нет, это чушь: он не знал, что архканцлер Торнхелл намерен посетить Дирок сегодня, он вообще не знал о моем визите в Дирок. Скорее всего, Хват тут по своим делам, и мы пересеклись случайно.

Эти соображения я изложил Амаре. Она кивнула серьезно:

— Так и есть, я уверена. И я уверена также, что у него нет сейчас с собой необходимых средств, чтобы тебя убить. Здесь проходной двор, возможно, Хват здесь по делам. Я уверена даже, что он тут по своим делам, и к нам эти дела отношения не имеют.

Я вспомнил выстрел из допотопного пистоля и поежился. Не факт, Амара, не факт, что Хват не взял с собой в Дирок огнебой. Но точность у этого оружия, конечно, хромает: эльф палил почти в упор и не попал.

— Ты намерен схватить его, милый господин?

Я поежился. Ворволака все еще была в толпе, она перемещалась, однако мне казалось, что скребущий, зубастый вурдалачий взгляд удаляется.

— Нет. Хват, очевидно, здесь не в первый раз, и при попытке схватить его улизнет. У меня мало людей, да будь даже у меня сотня человек — Хват знает тут все ходы и выходы. Даже если я прикажу запереть главные ворота и все здесь прочесать, я уверен, мы его не возьмем. Нет, я изловлю его в другое время и в другом месте.

— Так, как ты говорил?

— Так, как я говорил. Ловушка расставлена, и он не уйдет.

Она передернула плечами:

— Значит, идем? Или лучше подъехать?

Я сунул под мышку ворох необходимых бумаг и вздохнул. Тюремный воздух был отвратителен на вкус.

— Идем.

Дирок обладал незатейливой, утилитарной архитектурой: высокие стены с башнями-бастионами, несколько рубленных многоэтажных корпусов посредине. Боковые и задние дворы отделены от переднего решетчатыми арками. Ага, вот тут конец свободе перемещения. Войти и выйти из других сегментов тюрьмы не так-то просто. Внешние стены — толстые, внутри кельи, виднеются окошки без всяких решеток. Между окошками протянуты веревки, на них сушится заплатанное белье.

Толпа расступалась перед Алыми, в нашу сторону, как стрелы, неслись вопли:

— Дай горбушечку!

— Денежку!

— Грошичек!

Кричали и дети, и взрослые. Я даже дернулся было за кошельком, но Амара сама извлекла из кармана горсточку медяков и ловко бросила их нескольким попрошайкам. Меня вдруг узнали, понеслись крики — но быстро увяли: толпа, не зная, чего от меня ожидать, смотрела на господина архканцлера просительно и угрюмо, народ затеял шушукаться. Все ожидают от меня чудес. Может, я приехал всех освободить. Может, сейчас внесут огромный сундук, битком набитый золотом, и я выплачу долги всех, кто здесь собрался… Может… Может… Извечная надежда человеческая на чудо свыше. Терпение, граждане, терпение! Я действительно освобожу всех должников в день коронации.

Завтра, а может еще и сегодня весть о моем визите в Дирок достигнет Сакрана и Армада. И я знал, что именно они услышат. Я их немножко… запутаю. Пускай решат, что архканцлер совершает непродуманные, хаотичные действия перед бегством. Пускай решат, что я от страха практически сошел с ума.

Ворволака исчезла. Зубастый взгляд не ел мою спину, не глодал с боков мои ребра, и, уж тем более, взгляд не пытался вгрызться в мое сердце. Это было хорошо. По крайней мере, часть нервного напряжения рассосалась.

— Поясни про клетки снаружи, — попросил я. — Если люди могут выходить на заработки, к чему клетки?

Моя проводница усмехнулась:

— Торнхелл! Ты видел на папертях липовых калек? Знаешь, сколько стоят такие места? Дальше тебе пояснять?

— То есть места в клетках покупаются?

Амара кивнула.

— Ну конечно же, милый господин! Там работают профессионалы! Мир полон сердобольных дураков, и беспринципные люди этим пользуются! Как и везде: в Дироке одни умирают от голода, а другие… Ты видел их снаружи. Идем… Я чувствую: Великая Мать ждет.

Мы прошли мимо пристроенных к стенам кабаков и трактиров. За распахнутыми окнами было чадно, слышался стук игральных костей, вдруг плеснуло наружу нечистой волной:

— Не дам свою бабу!

Грохнула какая-то мебель.

— Проиграл — плати! Душу выну! — рявкнул другой голос.

Кажется, намечалась поножовщина.

Но мы прошли мимо. Еще череда кабаков и игральных заведений, даже несколько магазинов, где торгуют одеждой и разными мелочами, и вот — административный корпус. Он напоминал черный, выщербленный ветрами утес. Узкие окна даже без намека на решетки. В окне второго этажа вдруг мелькнула высокая шапка из красного соболя. Таленк! Случайно ли здесь оказался? Вернее, ясно, что оказался не случайно, но — не связан ли его визит с моим посещением Дирока? Если связан, значит, среди моих людей имеется активный стукач.

У высокого ступенчатого крыльца ожидала богато украшенная карета, запряженная четверкой каурых — одной масти! — прекрасных даже на мой дилетантский взгляд лошадей.

Амара вдруг напряглась, точеные ноздри расширились. Пантера будто учуяла давно забытый запах… Запах врага.

— Милый господин…

Но распахнулись высокие, антрацитово-глянцевые двери администрации, и на пороге показался бургомистр. Черный с золотом кафтан, белые перчатки, плащ багровый, шитый золотой нитью по краю. Щедрая улыбка сияет на немолодом круглом лице.

— О, господин э-э… архканцлер, приветствую! Вот так встреча! Вот же… э… волшебная и внезапная встреча!

За Таленком вышли трое плечистых охранников, сделанных явно серийно — до того были похожи друг на друга.

Таленк сбежал по ступенькам, как резвый конек, бряцая шпагой и стуча подковками на высоченных каблуках ботфортов. Отвесил поклон. Затем протиснулся мимо Алых, шагнул ко мне, но руки, естественно, не подал: наше рукопожатие, которым мы скрепили липовый наш союз в ротонде, было не для чужих глаз.

— Чудесно! Чудесно!

Амара застыла, я увидел краем глаза, как сжались ее кулаки.

— Что вы здесь делаете, Таленк?

Он остановился в метре от меня, я увидел, что лоб его под шапкой изрядно взопрел. Край шапки нависал над моей головой. Господин Таленк, человек малого роста, стремился, таким образом, доминировать в пространстве.

— Поелику Дирок — в черте Норатора, подряды на снабжение темницы продовольствием — прерогатива магистрата. Я же, в свою очередь, всемерно заботясь о качестве питания заключенных, изредка наведываюсь в Дирок и проверяю пищу, вкушаю, так сказать, из общего котла. Также, заботясь о гуманизме, проверяю отдельных видных горожан, выслушиваю… э-э… просьбы… Привечаю сирых и убогих, и молюсь за скорейшее разрешение оных людей от долгового непосильного бремени. Ну и так далее. А что делаете здесь вы, э… господин Торнхелл, ваше сиятельство?

— Осматриваюсь.

— Свет Ашара! Осматривайтесь, господин наследник престола, э… почти уже ваше величество! Возможно, вам понравится в Дироке настолько, что вы решите в нем задержаться… подольше. Здесь и правда есть на что посмотреть! А уж народ! Какие люди здесь пребывают! Какие… славные, милые люди!

Он издевался надо мной почти в открытую. Намекал на Дирок, как место моего заточения. Очевидно, знал, что предложение Сакрана и Армада — липа. Знал, куда меня определят, когда власть приберет к рукам Варвест.

Вдруг Таленк прищурился. Уставился на Амару, широко улыбнулся.

— Госпожа Мари! Как много времени прошло! В бытность мою комендантом сего чудного заведения, вы, госпожа Мари, девица восемнадцати лет, изволили прибыть в Дирок с долгом в… минутку, минутку… — Его взгляд остекленел, мозговой процессор обратился к банкам памяти. — Триста золотых крон ровно! Вам известно, господин архканцлер, ваше сиятельство… простите, уже почти — величество, чем отличилась госпожа Мари? О, жутко сентиментальная история… Будучи девицей… как это называют… э-э… не вполне внятных нравственных установок, сиречь дамой полусвета… Ну, вы понимаете… Их еще называют публичные девки… Так вот, она умудрилась влюбиться в какого-то игрока, приняла его долг на себя и добровольно явилась в Дирок. Игрок, разумеется, сбежал, не стал он оплачивать долг, повешенный на глупую девицу. А госпожа Мари, поняв это, сбежала из Дирока тоже, подписав, таким образом, себе смертный приговор. Вот такая… э-э… интересная, но бесконечно глупая и сентиментальная история.