Восхождение богов (СИ)

— Вот я и нашёл вас, — прошептал Ник, опуская ладонь.

Глава 11. Клэрия

Никлос

Добраться до замка оказалось сложнее, чем он думал. Это место плотнее пустоши, воздух насыщен вкусом, а окружавший его лес, сочными красками жизни. Даже его собственное тело вернуло себе тяжесть костей, давление в венах и сопротивление движению. Вернулись неизбежные спутники жизни — голод, лёгкая жажда, дискомфорт от самых незначительных мелочей таких, как камешек, застрявший в ботинке.

Всё это придавало свежесть чувствам, ощущениям. Напоминало, чего он лишился, пролетев через портал. Воспоминание о бесконечной пустыне омрачило хорошее настроение и Ник устало вздохнул. Телом он всё ещё там, среди песков, медленно, по песчинке, теряет реальную живость духа. И если он задержится здесь, то уже никогда не сможет вернуться домой.

Добравшись до моста, идущего через обрыв, он остановился напротив высоченных ворот, увенчанных зубчатыми шпилями. Прислушавшись, король обратил внимание, насколько здесь пустынно. Словно эта многоступенчатая крепость давно заброшена. В ней не ощущалась искра жизни. Пытаясь привлечь к себе внимание, он многократно стучал в кованные двери, кричал на все лады и только горное эхо да карканье далёких птиц было ему ответом.

Ник не знал, сколько времени провёл на невысоком бортике моста, ожидая хозяев замка, раздумывая, не отправиться ли ему на поиски. В конце концов, он решил остаться, понимая, что это место схоже с миром грёз, в котором легко заплутать, особенно без сопровождающего.

В момент, когда его терпение иссякло и он намеревался нарушить собственное решение, из густого леса донёсся топот копыт и на подъездной дороге возникли два силуэта. Приблизившись, он сумел разглядеть молодую женщину, по-мужски сидевшую в седле, а рядом с ней черноволосого юношу с излишне пухлыми губами и добродушным лицом.

Оба неотрывно глядели на непрошенного гостя, и если лицо мужчины выражало вежливый интерес, то его спутница помрачнела, сухо поджав губы. К их седельным лукам привязаны куропатки, а за спинами торчат мощные арбалеты, один из которых женщина тотчас выудила и весьма сноровисто зарядила, направляя прямо на него.

— Я пришёл с миром! — подскочив с нагретого борта, воскликнул Ник, вздевая руки вверх.

Он никак не мог наглядеться на Карга, поражаясь насколько они непохожи. Клэрия же была именно такой, как он себе и представлял. Очаровательная нежность в броне из когтей и резких слов, которые тотчас сорвались с её уст в ответ на его обращение.

Убрав арбалет, Клэри соскочила с коня и взяв его за повод, взмахнула рукой. Повинуясь её торопливому жесту, за спиной короля вздрогнули массивные ставни и ворота, будто поставленные на цепь, грохоча, открылись, показывая пустую площадь.

Девушка что-то сказала спутнику, отдавая поводья своего коня, и он заехал на территорию замка, игнорируя обращения Никлоса, и продолжая тому приветливо улыбаться. Казалось, что он и вовсе не понимает каргатский диалект.

— Не старайся, — фыркнула Клэри, разминая руки и поправляя взъерошенные диким ветром волосы.

Сойдя с коня и вставая напротив Ника, девушка оказалась на удивление миниатюрной и худой, но вместе с этим, она будто захватывала всё пространство вокруг мужчины, сосредотачивая его внимание на себе. Как заколдованный магнит, она притягивала взгляд, и даже самое простое движение вызывало в Нике до боли знакомое чувство. Клэрия волновала его точно так же, как и Селеста.

Пришедшая мысль напугала Никлоса и он заставил себя отбросить её, понимая, опасность таких размышлений.

— Это не тот, кто ты думаешь, — продолжила говорить Клэрия. — Вообще, я удивлена, что ты решил заявиться сюда, зная о риске не вернуться. Полное сумасбродство, видимо дела в мире живых совсем плохи.

— Где Карг?

Девушка ещё раз оглядела его с ног до головы, особо уделив внимание шрамам на красивом лице. Казалось, её беспокоил свет, всё ещё проступающий сквозь его рубашку, но ответ прозвучал сдержано:

— Его здесь нет. И никогда не было. И тебе лучше убраться из моего посмертия, если не хочешь узнать, на что это похоже — быть мертвецом. Мы, неживые, не привечаем таких, как ты. Твоё присутствие баламутит тину на моём гнилом болоте. Всякое может выйти наружу.

Не такого гостеприимства ожидал Никлос. Ему казалось, что Клэри будет рада компании. Казалось, что мёртвые тянутся к живым, а не прогоняют с порога! Тогда он решил попробовать зайти с другой стороны.

— Я извиняюсь за вторжение, благородная кэрра, поверьте, оно было непреднамеренным и незапланированным. В ваш мир я пришёл только из-за крайней нужды и готов уйти по первому требованию.

— Кажется, оно уже было произнесено, — лукавство мелькнуло в её глазах.

Девушка словно потешалась над ним, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая за его спину. Обернувшись, он увидел, что давешний компаньон Клэри остался стоять за воротами. Исчезли лошади, пропали арбалеты, а лицо мужчины спало, превратившись в расплывчатую маску. Всего лишь тень. Воспоминание.

— Может вы всё-таки проявите хотя бы толику великодушия? Я займу у вас совсем немного времени, признаться честно, у меня его и так маловато…

Она ещё раз оглядела его, прикусив губу. А потом кивнула, и через миг они как по волшебству оказались в роскошном зале за длинным столом, заставленным дорогими яствами и бокалами с первоклассными винами. За окном раскинулась глубокая ночь. С потолка поступал тусклый свет от свечной лампы, перекликаясь с ярким пламенем из огромного камина, свирепствовавшим за толстой решёткой. Откуда-то доносилась лёгкая музыка, а к ним прямо из стен выплывали полупрозрачные слуги со стёртыми будто тряпкой лицами. Они споро раскрыли перед ними тарелки и блюда, наполняя помещение умопомрачительными ароматами.

Клэри, сменив охотничий костюм на роскошное красное платье с высоким воротом, подняла бокал с красным вином. Её по-волчьи серебристые глаза хитро блеснули, замечая обескураженный такой резкой сменой обстановки вид своего гостя.

— Хотел побывать у меня в гостях — так добро пожаловать! — она сделала приглашающий жест. — Просто помни, что твоё тело рассыплется песчаной кучкой, стоит только отведать еды с этого стола.

Ник тотчас отшвырнул сочное яблочко, которым намеревался полакомиться. Клэрия всеми силами старалась показать, что ему здесь не рады.

— Где Карг? — повторился он, пока она залпом выпивала вино, тотчас наполняя бокал свежей порцией.

Окружающее изобилие теперь выглядело насмешкой над изголодавшимся живым. От одних только запахов кружилась голова, а в животе урчало. Королю стоило больших усилий, чтобы отвлечься от яств и сосредоточиться на своей цели.

— Утомил, — проворчала она, а потом устало глянула на него. — Карг сидит передо мной. Неужели всё забылось, раз ты не знаешь этого?..

Замерло время, остановился огонь в камине и посерел искусственный привкус жизни. Сидевшая перед ним девушка застыла, став каменным изваянием, безжизненной фигурой. А потом всё разом вернулось, навалившись на него калейдоскопом красок и ощущений. Ник наклонился вперёд, прижимая руки к ушам, а отдёрнув, увидел кровь на подушечках пальцев. Клэри, наблюдая за ним, слегка улыбнулась, облизывая испачканные вином, губы.

— Время на исходе. Ты можешь застрять здесь навсегда, если замешкаешься.

— Что ты имеешь ввиду, говоря, что я Карг?

— Отец, сын и святой нориус, — как набившую оскомину, пробормотала она. — Твоя возлюбленная, кем бы она ни была, должна была быть белым зеркалом этой троицы, если бы я не улизнула, тем самым подарив Ктуулу шанс на возрождение, — она усмехнулась, откидываясь на спинку кресла и по-детски выпячивая губы. — А если бы Карг доверился мне, всё было бы вообще по-другому. Никаких вечных, сделок и разрушения миров.

Смерть зацикливает мёртвых на жизни. Даже спустя тысячелетия дрёмы в этом странном месте, Клэрия всё ещё горела делами прошлого. В её груди огонь обиды тлел. И будет тлеть до конца времён.

— Доверие — забавная штука. Как и любовь. Преданность. Ктуул вечность пытался отыскать родственную душу, не зная, что эта идея обречена на провал. Он психопат. Не способен любить. А как можно разделить с кем-то бесконечность времён, без полного доверия и любви? Вот и следует за ним уютная компания неудач.

Она поднялась с места, приглашая Ника отправиться следом, перемещая их на смотровую площадку, откуда открывался великолепный вид на бескрайние кроны вечнозелёных деревьев, раскинувшихся до красного горизонта. Ушла ночная тьма, сменившись теплотой летних сумерек.

— Это дальние пределы, — прошептала девушка. — Дом, в который я так и не вернулась. Где-то в этих комнатах бродят призраки моих родных. А их души находятся в ожерелье, куда не добраться. Мне никогда с ними не воссоединиться.

По её лицу будто трещины пошли, как по битой яичной скорлупе, вычерчивая глубокую застарелую печаль. Казалось, ещё секунда и она разлетится на кусочки, звоном осыпаясь с башни прямо на высокие кроны деревьев. Это впечатление длилось лишь мгновение, перешагнув через которое вернулась живость и безмятежность мертвеца.

— Твоё присутствие вдыхает в меня жизнь, — заметила она, ёжась от непривычных скорбных чувств. — Не стоило тебе приходить.

— Помоги и я тотчас уйду. Что ты имела ввиду, говоря, что я Карг? Я Никлос, сын своего отца. Как я могу быть другим человеком?

— Душа едина. А память — лишь иллюзия личности. Карг, а до этого Де́вон, а до этого первый полуволк-полудракон, родился в результате насилия, что повлияло на его душу, сделав её схожей с душой Ктуула. Именно этот дефект, помноженный на исключительность рождённой личности, так притягателен для вечного. Немаловажной чертой послужила одержимость Де́вона поиском родственной души. Ничего не напоминает?.. Потерянные души, — Клэри фыркнула и в её руках возникла сигарета и бокал вина.

Она могла сколько угодно пить и курить, но той радости, что доставляли это слабости при жизни, здесь не получалось достигнуть.

— Это была Сделка, но ты и так уже знаешь это. Бесконечная боль и насилие между чёрным и белым взамен на спокойствие мира и медленную смерть вечных.

Поддавшись импульсу, Ник вцепился в руку Клэрии, вопрошая в шоке:

— Медленная смерть? Как бессмертный может умереть?!

От его резкости, Клэри выронила сигарету и пролила оставшееся вино на шёлк красного платья. Расплывшиеся пятна о чём-то напомнили девушке, и она судорожно сглотнула, как хамелеон, меняя окрас платья, зауживая его и убирая пышные нижние юбки, пока не осталась в тонком атласе с тугим корсетом лимонного цвета. Набросив из воздуха серую шаль, она вновь закурила, прежде чем решилась объясниться.

— Их сила — это вычерпанный котёл жизни из ожерелья. После них остаются мертвые миры, наполненные безучастной тьмой, в грязи которой зарождается иная форма жизни. Бесчеловечная, холодная, как смерть, что ждёт нас всех, — девушка зябко передёрнула плечами, поглядывая на горизонт, будто опасаясь увидеть там этих монстров. — Я не знаю, какая причина привела тебя сюда. Но знай — пока нориус убивает ариус, вечные медленно угасают. Рано или поздно они окончательно исчезнут, а тогда закончится наше проклятие и восстановится баланс сил. Тьма и свет вернутся в ядро этого мира, наполняя его новыми соками, чтобы потом по звеньям перетечь в соседние миры и заново вдохнуть в них жизнь.

В её словах было столько уверенности, что Ник смутился, но всё-таки оборвал её надежды:

— Я воскресил белого дракона. Книга Сделок сгорела. Вечные вернулись и мир катится в ад. Сюда попал случайно — порталы больше не работают, и, вероятно, уже не смогу вернуться назад, если ты не знаешь способа, как это можно сделать.

Кажется, она никак не отреагировала. Просто застыла, тупо уставившись на него. Затем затишье треснуло, оборачиваясь кровавой бурей, обрушивший их вниз сквозь пролёты башни, отчего Ник закричал, ничего не видя вокруг себя, а потом рухнул на пол, придавленный свинцовой величиной её раскалённого гнева.

— Как ты посмел явиться сюда?! Хоть знаешь, что будет, если он найдёт меня?! Вечному не помеха мир мертвецов! Он лишь позабавиться, пробираясь сюда, а ты приведёшь его прямо ко мне! — Клэри захлёбывалась словами, охрипнув от бесконечного крика.

Вокруг них дрожали стены, а безликие слуги забились по углам, дрожа как осиновые листики. Белая драконица увеличилась в размерах, превращаясь в великана, чья голова на тонкой шее тянулась вниз, а из серых глаз трещали молнии, ударяя рядом с сжавшимся королём.

— Чтобы забрать своего проклятого Карга, Ктуул последует хоть в ад, хоть в рай, хоть в само чистилище! — продолжала злобно кричать Клэри, добавляя остроты своим словам. — И как, ради всего святого, ты мог её спасти?! Как мог уничтожить всё, ради чего я пожертвовала даже жизнью?!

И Ник, дав время выплеснуть весь гнев, уменьшаясь до нормального размера, рассказал как. Всё и без утайки, на что она опустилась на колени, беря его за руку.

— Я ненавижу то, во что превратилась, — тихо сказала она и в её чертах вновь мелькнула та привлекательность, от которой внутри короля всё перевернулось. — Ненавижу одиночество, ненавижу эту добровольную тюрьму, где забываю обо всём, кроме своего далёкого прошлого…

— Я была ученицей Ктуула, как и Карг. Я была непокорной, своенравной, дерзкой глупышкой, которую использовали, чтобы создать условия для восхождения его драгоценности. Всего лишь марионетка, которой он щедро раздавал дары, намекая, что и для меня отыщется место в хрустальном замке. Я была доверчива. И влюбилась точно, как по указке, в Де́вона, забывшего своё прошлое. Пошла дальше, чем моя мать, — желчно протянула она, запрокидывая голову. — Когда пришёл решающий час, он отступил и предал меня. А я предала его в ответ. Я обещала, что мы вечно будет перерождаться под гнётом Сделки, чтобы сдерживать вечных в мире грёз! Но, родив сына, отдала ариус другой девушке, сама шагнув в мир смерти. Карг хотел последовать за мной, но не смог бросить ребёнка и, умерев, попал в бесконечный цикл перерождения.

Она наклонилась совсем близко и в глазах мелькнул блеск рыбьей чешуи, так ярко зажглась мертвая радужка. В едва слышном шёпоте звучали хоралы надежды и маленькая толика лукавства.

— Теперь понимаешь? Я сама создала условия, в которых Ктуул смог возродиться. Словно бы он заранее знал, что я так поступлю, поэтому и согласился на Сделку, — она прикусила губу. — Но… он не смог учесть всего.

И тогда Клэри притянула его совсем близко к себе, шепча прямо в ухо и прижимаясь всем телом, отчего он замер, наслаждаясь её близостью и пытаясь понять, что она говорит. Он пытался почувствовать, как можно совершить это. Как можно извернуться, пройдя по острой грани, чтобы в нужный момент…

— Только доверие. Если ты сможешь… тогда всё получится, — ещё раз повторилась она, целуя его в щёку. — Сделай то, чего не смог Карг.

* * *

Время вышло. Оно истекло ещё час назад, однако Ник не знал об этом, увлечённый поразительной и прекрасной в своей резкости Клэрией. В ней было нечто неповторимое, уникальное, как сила стихии. Даже после смерти она горела жизнью. Девушка привлекала его как мотылька огонь, и, если бы имя Селесты не вертелось на устах, Ник плюнул бы на мир живых и предпочёл бы остаться с ней, чтобы убрать с её лица грусть и бремя одиночества.

Но время вышло. И тяжёлая поступь напольных часов отбила полночь, отчего Клэрия побелела до трупного окоченения, взлетая вверх, как настоящая башни.

— Он всё-таки пришёл за тобой! — помертвевшими губами едва слышно молвила она.

Отбросив страх, окунаясь в прошлое как в горячее молоко, где стоически встречала беды, спустилась обратно, помогая ему подняться.

— Знаешь, как ты смог её воскресить? Знаешь как?! Потому что в тебе тоже есть ариус. В миг, когда она умерла, ещё не родилась следующая носительница, а в тебя поколениями вливалась кровь белых дракониц! Это шанс на то, что ты не такой, как Ктуул. Он никогда не должен об этом узнать!

Рушились стены, грохнулась люстра, разбрызгивая воск и огонь свечей, ломалась мебель, всё кругом провалилось в широкие проёмы, возникающие прямо под ногами. Отовсюду доносился болезненный треск и глубокий низкий гул, от которого ныли зубы. Воздух сопрел до дымной тяжести, из камина вывалилась объятая пламенем кладка, взметая чёрные клубы дыма.

Клэрия тащит его по коридорам, уворачиваясь от камней и сломанной мебели, и лишь единожды задержавшись, когда к ним выбежал давешний юноша с мечом наперевес. Он что-то закричал на гортанном языке, указывая наверх и она кивнула, в последний раз сжимая его в крепких объятиях.

— Прощай, Лико, — прокричала она вслед, сама же на глазах обрастая кольчугой и прочной бронёй, превращаясь в воительницу давно минувших лет.

— Я задержу его. А ты уходи. Ищи свою Селесту, откройся перед ней, распахни сердце и будет готов к тому, что последует за этим. А я приму свою судьбу.

Такой он её и запомнил. Худая птичка в стальных латах, чьи глаза как расплавленное серебро сияют на пол-лица, завораживая и притягивая как свет полной Луны на чёрном небосводе. Она улыбнулась напоследок, взлетая по возникшей в стене лестнице наверх и скрылась навсегда, воинственно крича невидимому и ненавистному врагу.

Глава 12. Его жертва

Никлос

Его вынесло обратно в пустыню как прибой, неизменно возвращающийся в океан. Безжизненный ветер унёс краски, вкус, варварски забирая ослепительную яркость жизни. За время отсутствия его души от тела осталась лишь мысль, только бесплотная полупрозрачная оболочка, сквозь которую просачивался песок. В нём не осталось и капли крови, телесных жидкостей, даже мочи, ничего, что удержало бы его от полного исчезновения, кроме упрямой мысли: «Я всё ещё жив».

Этого хватило.

И было достаточно, чтобы сделать первый пустой вдох, выдуть из тела лживость смерти, смыть с себя недовольные песчинки, что как маленькие ручки, пытались забраться обратно, недовольные его пробуждением. Он был так слаб, что едва мог стоять на коленях, но мысль билась в нём с королевским упорством человека, привыкшего бороться с собственными слабостями.

Он смог подняться на ноги, смог открыть глаза и оглядеться, чтобы увидеть напарника, бьющегося с сотнями монстров в полной темноте, озаряемой только вспышками жалкого огня. Тогда свет из груди короля засиял миллионами свечей, разлетаясь вокруг как мощная вспышка на солнце, и твари завопили, закричали на все лады, бросаясь прочь, а Акрош, обессилев, рухнул вниз, разваливаясь на песчаных камнях. Он израсходовал последние силы, чтобы удержать крылатых тварей от нападения на короля. Теперь он был готов умереть.

Однако король был против. И теперь он знал, что делать.

— Что же ты так, не уберёг себя? — с мягкостью, совершенно ему несвойственной, говорит он, придерживая голову Акроша, пока завершалась обратная трансформация.

Мужчину давило пустотой вперемешку с песком, он бы выкашлял лёгкие, если бы мог хотя бы шевельнуться, а так ему оставалось лишь смотреть пронзительной льдистостью серых глаз, мысленно отвечая:

«Увы, но моя песня подходит к концу. Я сделал всё, что мог, мой король. Дальше вам придётся идти одному».

— Ну-ну, не говори так, — укоризненно протянул Никлос, ощупывая лоб и спускаясь вниз к новым и старым ранам синеватой россыпью разлетевшихся по полуобнажённому телу дракона. Он видел глубокий след от загнутых когтей, прошедший прямо по сердцу и в этом месте рана раскрывалась как песчаная роза, распускаясь отравленными лепестками.

Даже после позорного поражения стражи мертвецов не уходили с поя боя, они кружились над ними, голодно крича где-то во тьме, готовясь напасть, стоит только мерзкому сиянию хоть на мгновение померкнуть. Они были готовы проползти как ящерицы по песку, заныривая в него как черви, если бы это помогло добраться до… неправильного. До чужеродного. Опасного. Нужно уничтожить то, что потревожило покой… Да, насытить чрево жизнью и вновь укутаться в саван пустоты…

Ник вздрогнул, застигнутый калейдоскопом из чужих стеклянных мыслей, что как паутинка на его собственном сознании, влезло в голову. Они карабкались не только наяву, но и через подсознание. Именно они забирали мысли, пытаясь взять их измором. Пытаясь лишить воли к сопротивлению. Настоящая стража смерти. Сегодня у них не будет новой пищи.

И Никлос погрузил руки прямо в грудь Акроша, заставляя того изумлённо выгнуться вперёд, давясь приступом боли. Король действовал быстро, направляя силу, что спала в нём, заставляя её работать на полную катушку. Он лишь единожды остановился. Когда осознал, что ариус в нём течёт не полноводной рекой, как в настоящем носителе, а держится как в запечатанном сосуде, в котором осталась пара капель. Воскресив Селесту, он исчерпал ресурс. И теперь мог или исцелить Акроша и лишится драгоценного дара, или же отказаться от спасения друга ради более важных задач. Спасти себя?..

Он усмехнулся и далее уже не мешкал.

* * *

— Как ты это сделал?

Вопрос Акроша прозвучал сразу, как развеялась белёсая дымка, окончательно покинувшая королевское тело. Последние движения дались с трудом, казалось, это похоже на извлечение глубоко-засевшей занозы, когда даже вытащив её, не испытываешь в полной мере облегчения, только боль от мелких заусенцев, что прорезали тысячью мельчайших игл кожу.

Дело было сделано. На теле Акроша не осталось и следа от жутких ран, нанесённых местными обитателями. Шея лишилась песчаных струпьев, горло избавилась от язв, полностью растворились кошмарные ожоги. Мужчина излечился целиком и теперь ясно взирал на короля, устало опустившегося на песок.

— Тебе лучше не знать, — вяло отмахнулся Ник, прикрывая глаза.

Вот, что чувствует Селеста, исцеляя. Глубокое чувство удовлетворения. Хорошая работа. Неудивительно, что белокрылая так за неё цеплялась, когда он… Отказав себе в последних мыслях, король поднялся, помогая встать Акрошу, и огляделся. Лишившись силы, он не утратил связи с ариусом, как поначалу опасался, нет, его путеводная звезда всё также указывала куда-то, где, как он предполагал, находится север.

— Идём, мы и так изрядно задержались.

— Думаю стоит подумать о том, как будем выбираться. Совсем скоро мы останемся в кромешной тьме.

Ник удивлённо оглянулся, а потом догадался, в чём суть. Свет. Голубоватое сияние в груди меркло, пока ещё не слишком сильно, но приложив руку, он почувствовал ослабление пульсации, плавный спад исходящего заряда. Видимо, это место влияет и на него. Видимо, оно осознало, что даёт им волю к сопротивлению, и принялось за единственную защиту от неведомых тварей.

Счистив песок с груди, Никлос заметил, как быстро взлетели вверх новые щупальца пустыни — они тянулись к нему и как бы он от них не сторонился, всё время норовили забраться именно на его грудь.

— Придётся поторопиться.

Они побежали, благо в этом месте им не была знакома усталость. И вот удивительно, если первый их поход походил на затяжное погружение в сон, то теперь они с какой-то небывалой лёгкостью сопротивлялись видениям этого места. Ник находил утешение в словах Клэрии, в обещаниях, что дал на прощание. А Акрош, исцелившись, больше не чувствовал в себе привязанности к смерти, теперь он жаждал жизни, и эта жажда пока утоляла песчаный голод. К несчастью, свет погас до того, как они достигли цели. Он потух в тот самый момент, когда король понял, как близко они подобрались к ариусу.

— Придётся лететь, придётся драться с тварями, но мы должны добраться! — закричал Ник, на ходу трансформируясь в дракона.

Его воплю вторили встрепенувшаяся стража, что следовали за ними в отдалении. Они чуяли слабину, видели, как мало осталось света и когда он померк, а драконы, не сумев преодолеть по воздуху и пары метров, были вынуждены спуститься на землю и бежать как ящерицы, бросились вперёд с воинственным клёкотом.

Не имея речи, Акрош озлобленно завыл, нервно дёргая хвостом из стороны в сторону. Только что он отмёл парочку, нанеся им смертельные раны, но в этом месте не было смерти и края плоти затянулись песком, сделав монстров ещё более жестокими. Дракону приходилось испускать огонь, чтобы видеть, с кем он дерётся, и он пытался знаками приказать Никлосу бросить его и бежать одному. Он хотел дать Его Величеству шанс, вот только король не послушал и встал рядом, спина к спине, хвостом сметая очередную тварь, внешне напоминавшую безволосую гиену с провалом вместо носа и глаз. Они видели тьмой. Им не был нужен свет.

В отличии от драконов, у которых заканчивался запас драконьего пламени.

Держать круговую оборону, ориентируясь только на слабые вспышки огня, сражаясь скорее на ощупь, отражая клыки и получая новые раны оттуда, откуда не ждёшь. Как можно предугадать, что перед тобой — когти врага или товарища, завертевшегося в пылу сражения и сместившегося напротив тебя?! Всё это бесполезно! Глупо! Это бой с собственной тенью в полной темноте, когда не слышишь дыхания, настолько громко лязгают клыки врага!

Это запах поражения, пропитывающий тебя не песком, а пеплом. Это предчувствие, что вот следующий пропущенный удар станет роковым и через миг ты уже забудешь, зачем вообще нужно сражаться, что такое битва и ради чего ввязался в безнадёжную затею! Это всего лишь миг, отделяющий от надежды до сухой обречённости, когда уже слышишь предвкушение в воплях монстров, усиливающих напор.

И это яркий свет, разрезающий тьму напополам, освещая бессчётное воинство, окружившее измождённых драконов, почти погребённых в зыбучий песок. Невыносимый вопль пронёсся над пустыней. Вспыхнула стража мёртвых, превращаясь в крупные хлопья пепла, а свет, идущий с небес, спускается к ним, пока мужчины возвращают себе человеческие тела, поднимаясь из песка, как восстающие из пепла птицы-феникс.

Сияние исходило из человеческой фигуры, прямо из лба, стихая по мере приближения к воинам. И как бы они не были рады чудесному спасению, вид их спасителя оборвал надежду. За ними явился Ктуул.

* * *

У них не было ни сил, ни возможности бежать. Даже это место, забирающее усталость, спасовало перед тем напряжением, что им довелось испытать и потому они остались стоять на месте. Лишь единожды переглянувшись, спрашивая друг у друга: «Готов ли ты снова биться в безнадёжном сражении? Готов ли встретить его лицом к лицу?»

Бессмысленный вопрос. Одинаковая усмешка проскользнула по их измождённым лицам, и они встали плечом к плечу, ожидая вердикта врага. Мужчины не собирались сдаваться без боя, но и Ктуул не намеревался сразу карать нерадивого ученика. В другом была его нужда.

— Клэрия передаёт прощальный привет, — как бы невзначай говорит вечный, потирая иссохшие руки.

При первом взгляде он казался сама невозмутимость, лёгкость и безмятежность. Сила, с которой он уничтожил стражу, была бесконечная. И такая же воздушная.

Но теперь в его чертах проступила сухость этого места. То, как он медленно двигался, как неподвижно держал голову, чуть сощурившись. Никлос впервые увидел, как моргает вечный: попеременно используя верхнее и нижнее полупрозрачное веки, отчего фиолетовый цвет радужки терялся до белизны слепца.

— Так значит ты уничтожил её? — голос дрогнул от промелькнувшего образа маленькой девушки с мечом наперевес.

Её горькая улыбка разочарования ещё долго будет преследовать его, укоряя за глупость. Он привёл Ктуула в её посмертие. Её дальнейшая судьба — на его совести.

— Как можно уничтожить мертвеца? — насмешливо восклицает Ктуул, с интересом оглядывая драконов. — Я лишь наградил белокрылую по заслугам.

— Ты бы стёр её в пыль, если бы мог, — возразил Ник. — Но это место влияет и на тебя. Твои силы небезграничны, хоть ты и бог. Здесь даже ты способен умереть.

Видимо его слова задели Ктуула, так быстро он помрачнел, будто истончаясь до чистейшей тьмы. Слабый свет в его лбу налился кровью, а потом вспыхнул ослепительной вспышкой и Ник зажмурился, и долго держал глаза закрытыми, чувствуя горячий след на сетчатке. А когда открыл и проморгался, вокруг стало светло. Будто кровавое солнце вот-вот взойдёт из-за горизонта, заливая пустыню красным сиянием.

— Не стоит принижать мои умения, ученик, — мягко протянул Ктуул.

Ник огляделся и понял, что остался один. Он было бросился на Ктуула, намереваясь выбить из него душу, но тот лишь засмеялся, с лёгкостью перехватывая мужчину и вынуждая того пасть на колени, зажимая голову от дичайшего приступа боли.

— Слишком много эмоций вредно, — улыбается старый бог. — Импульсивность, гневливость, торопливость в поступках и суждениях. Это то, что ослабляет тебя. Делает восприимчивым к манипуляциям окружающих. Тобой легко воспользоваться, если ты действуешь на эмоциях.

Боль спала так же резко, как и возникла. Однако Ник остался лежать у ног Ктуула, придавленный невидимой тяжестью. Отплёвывая песок, он спрашивает, что вечный сделал с Акрошем. Ктуул цокнул языком опускаясь рядом и по-отечески кладя руку на спину съёжившегося Никлоса.

— Какая глупость — тянуться к тем, кто в тебе не нуждается. Кто хочет вообще забыть о том, что ты был когда-то в их жизни. Они все бросили тебя. Даже больше — не думаю, что они когда-нибудь считали тебя за своего. Ты для них опасен и непредсказуем. Ну так и стоит оно того? — Ктуул ухватил короля за подбородок и подтянул наверх, вынуждая изогнуться, распластавшись на спине, как перевёрнутая черепаха. — Может лучше подумать о более достойных перспективах, подходящих твоему нутру?

— Но я сумел от тебя сбежать, — выплёвывая слова, путая гласные, прохрипел Никлос, ясно глядя в безмятежное лицо Ктуула. — Ты ошибаешься на мой счёт. Я не такой как ты. И никогда не стану…

— Никогда не говори никогда — поговорка из мира Клэрии, — назидательно протянул Ктуул, ухмыляясь и отпуская Ника, тот сразу задышал полной грудью, просто чтобы почувствовать, как лёгкие наполняются безвкусным воздухом. — Я бы мог вернуть тебя назад. Устроить тысячу и одну иллюзию, в результате чего ты освободишься от навязанного, обнажишь свою суть. Но, видимо, тебе хочется пройти ускоренную детоксикацию «любви», раз сумел сбежать от меня и так бодро маршируешь к моим врагам. Хотя тебе повезло, что я так быстро тебя нашёл. В другой раз всё может сложиться иначе, уж будь уверен, — и вечный заговорщически подмигнул, оглядывая залитую тёплым светом пустыню.

В её радужных красках затаились недобрые чувства. Никогда смерть не была выставлена так обнажённо и нагло. Все её тайны, все секреты жарились под искусственным солнцем, обжигаясь добела, что не могло не проникнуть в глубины песка, трогая мертвецов, вселяя в них огненный жар, что пробуждало жажду. В безмятежных мирах грянул раскол и совсем скоро почва под ногами придёт в движение, выпуская наружу потревоженных слепцов жизни. К чему они потянутся среди бесплодных земель?..

— Я достану тебе этот проклятый амулет, и ты уйдёшь, оставишь нас с Селестой в покое, — выговорил Ник, совершенно не чувствуя, что грядёт. — Он у неё, а я знаю, где она находится. Я принесу его тебе, и мы больше никогда не увидимся.

Тонкая улыбка промелькнула на лице Ктуула. Уж он точно знал, где Селеста и что амулета у неё нет. С другой стороны, приятно будет посмотреть на лицо ученика, когда он поймёт, как ошибался. Вот это будет встреча!

— Договорились, — мягко согласился Ктуул.

Ник от неожиданности встрепенулся, с сомнением поглядывая на вечного. Он видел, как тот что-то задумал, но был слишком усталым, как самый настоящий мертвец, чтобы вдумчиво читать по едва заметным изменениям на лице своего учителя.

И в тот же миг вечный подхватил ученика подмышки и взмыл с ним в небо вовремя уворачиваясь от осклизлых рук безмозглых мёртвых. Ник не удержал вскрика, когда с высоты птичьего полёта увидел, как пришёл в движение песок, создавая жуткие завихрения из мёртвых тел.

— Всего лишь трупы. Их разум заплутал во снах бесконечности. Безобидные призраки. На самом деле им не нужны туши для посмертного существования, но эти слишком молоды для вечности, чтобы это понять, — отвечает на невысказанный вопрос Ктуул, сильнее прижимая ошеломлённого мужчину.

Он чуть было не засмеялся в голос, но догадывался, что тогда Ник попытается вырваться и упадёт прямо в кишащую кашу из мёртвых тел. Ему не хотелось его так легко отпускать. Близость своего желания вызывала в вечном странные чувства. Ему не терпелось увидеть в глазах своего Клоса родственность. Увидеть, как разгорается в них искра вечности, почувствовать пламя молодости и ярости.

Ктуул желал чёрного дракона, предвидя, как пролетает вечность за вечностью рядом с ним, как их души сплетаются в одно целое и разваливаются на сражения друг с другом. Он мечтал о такой близости, что недоступна смертным. Близость любви и войны. Чистейший огонь, что заново запалит его сердце, выводя из безмятежности в исступленную страсть.

Так близко. Но пока так далеко. Пока.

— Я потревожил их покой. Они не уснут, пока мы не уйдём.

— Как выйти из этого места? — угрюмо спрашивает Ник, раздражаясь от чрезмерной близости вечного и от его собственнических взглядов.

Рядом с Ктуулом чудился аромат гиацинтов и лабораторных примесей, как иногда пах предатель Томар Бай. Никлос, если бы мог, всадил бы кинжал в сердце вечного, лишь бы избавиться от того, что пробуждалось в его душе. От того отклика, что льдом обжигало его мысли, замораживая в них сопротивление. Казалось, что даже самые простые слова Ктуула, обращены к его тьме. К тому, что запрятано так глубоко, куда не поступает солнечный свет. В место, где не было мыслей о Селесте. В сердцевину нориуса, где, как он подозревал, обретался осколок души Карга.

Чувствуя себя испорченным, Ник пытался изгнать из себя эти мысли. Но Ктуул скальпелем резал по живому, завораживая мужчину возможностью раскрыться целиком. Освободиться. Стать собой.

— Лучше спроси, что будет, когда ты найдёшь Селесту. Уверен, Клэрия много рассказала о тебе самом. Вскрыла сотни нарывов, и ты заплутал в определениях «Кто я?» — Никлос Каргатский или Каргат Первый. А может Де́вон.

Ктуул неплохо побеседовал с Клэрии, выуживая из неё то, о чём и не подозревал. Сведения о прошлом Карга стали для него приятным сюрпризом, превращая Никлоса в ещё большую ценность.

Здесь, под красным солнцем, глядя в обезображенное лицо, вечный видел рубины на дне карих глаз. Даже тело Никлоса пропахло дымом и кровью. Он весь состоял из плохо скреплённых осколков. Самый простой молоточек разобьёт его, и грянувший звон доберётся до небес, вспарывая их. И мир умоется тьмой.

— Ты ведь знаешь, кем он был? А может есть? Может всё, что ты делал с Селестой — выуженная наружу истина? Твоё настоящее нутро? Пока ищешь амулет — загляни в себя, да поглубже. Используй нориус, я возвращаю его тебе. Найти правду и как получишь ответ — возвращайся. Я буду ждать тебя, мой Клос.

Вечный с нежностью провёл ладонью по щеке оторопевшего мужчины и в тот же миг отпустил. Тот даже не успел ни за что уцепиться, так и полетел камнем вниз прямо в горячие объятия мертвецов. Последнее, что он увидел, ледяную улыбку Ктуула.

«Это расплата за побег. Он хочет, чтобы я страдал», — осознал Ник, захлёбываясь песком, ощущая, как его тело сдавили как в тиски тысячи рук. Он почувствовал жёсткость цепляющихся за него корявых пальцев, ощутил гниение и смердение, шипение, хлюпаньем доносящееся из костяных глоток окруживших его мертвецов. В их белых и чёрных глазах не было искр разума, только тупая жажда, воплотившаяся в нём. В крови, что бежала по его венам. В глазной жидкости, в мозгах, в слизи, обволакивавшей его внутренности, в поте, что выступил от невыносимого жара разлагающихся тел.

Сотни и тысячи, рыбами и угрями скользили вокруг него, медленно погружая под собой, стремясь ухватиться за каждую частицу его тела, дотронуться, коснуться если не руками, то зубами и остатками языков. Или хотя бы потереться щекой и выступающими частями тела, карябая кожу песком, что пропитал их потроха. Шипение вторгалось в мозг как извращённая мелодия, трансформируясь в одну протяжную ноту, от которой свербело в паху и перехватывало остатки дыхания.

…ммммммммммммм…

Он не успел сделать последний вдох, прежде чем его погребла трясина из жарких тел. Не успел даже крикнуть, когда мертвецы переступили черту и впились в его тело остатками зубов. Он не почувствовал боли, только бесконечное касание, как если бы он нырнул в чан с тараканами и червями, под которым горит костёр. Ослепительный жар душил его, а их зубы пожирали плоть.

«Ты похож на аппетитный окорок в базарный день! Даже у меня слюнки потекли, а ведь я жив и не нуждаюсь в скрытой в твоём теле жизненной искре. Ты — их наркотик и они не остановятся, пока не сожрут тебя, выуживая её и превращая в пустоту. Ох, какая досада, что у тебя нет силы противостоять им… Хотя, погодите-ка!» — насмешливый и временами глумливый голос Ктуула звучал прямо в его мозгу и Ник очнулся, увлекаемый вспышкой гнева.

Он никому не позволит себя есть!

Волна чистейшего нориуса разорвала смертные узы и волной прокатилась по телам мертвецов. Сила была настолько мощной, что сменилась нота, взбираясь на самую высокую октаву и сжигая их ярость в своей чистоте.

Вздыбленная поверхность пустыни успокоилась. Мёртвые обратились в песок, затаившись на глубине, подальше от губительных солнечных лучей и невыносимой ярости чёрной тьмы. Им хотелось покоя. Они взывали к страже мертвецов, моля о защите. А Никлос выбрался наружу, отплевываясь и наслаждаясь звенящей упругостью нориуса в своих венах.

— Я буду ждать тебя! — донёсся удовлетворённый голос Ктуула.

У него было припасено ещё достаточно уроков для упрямого ученика. Но все усилия окупятся сторицей. Как только Никлос раскроется, все препятствия рухнут и мир сгорит дотла, а они будут вместе хохотать над его руинами. Так и будет.

Стоило Ктуулу испариться, как свет померк и из-за горизонта донёсся далёкий клёкот стражи. Ник усмехнулся. Он чувствовал близкое присутствие Селесты. Его беспокоило отсутствие Акроша, он не знал, что с ним сделал Ктуул, но задерживаться в этом месте больше нельзя. В полной тьме даже с нориусом против этих тварей не выстоять.

И он использовал нити нориуса, перемещая в сторону магнитного притяжения, как будто из зала в зал своего дворца. Вокруг разлился дневной свет, он зажмурился, сердцем ощущая невообразимо-быстрое биение сердца Селесты. Она совсем рядом и ей страшно!

— О, святые, что же вы наделали, Ваше Величество! — раздался обречённый голос, и Ник уставился перед собой, не веря своим глазам.

Глава 13. Душа на наковальне

Селеста

Если бы я могла закричать, то не остановилась бы, пока из горла не перестали доноситься хрипы. Если бы я могла дышать, то лёгкие уже горели бы огнём, а перед глазами плавали мушки, в попытках набрать как можно больше воздуха. Чтобы не видеть его. Чтобы не слышать его вкрадчивый и такой довольный голос. Чтобы не царапалось сердце об острые лезвия грядущего правосудия. Чтобы просто закрыться, свернувшись клубком и раствориться в небытие.

Я могла бы превратиться в ветер, стать песком, разлететься брызгами дождя и могильным пеплом. Могла бы склониться перед ним, осознавая свою ничтожность в попытках противостоять божеству, моля о прощении. Выколоть себе глаза, вырвать язык и отрубить руки за все свои грехи.

Но я этого делать не стану. Не позволю своей слабости вырваться истерикой и рвотой, слезами и криками. Не позволю себе дрожать как осинка под его руками. Даже не зажмурюсь, продолжая взирать на него с поверхности рабочего стола. Он из камня, прочный и мёртвый, чтобы магия не выходила за его пределы, оставаясь в замкнутом пространстве.

На моих запястьях кандалы. Такие же цепляются за лодыжки, разводя ноги в стороны, превращая меня в жертвенного ягнёнка. Ой, погодите-ка! Я ведь через это дерьмо уже проходила. Была и связанной, и напуганной, готовящейся принять кинжал в сердце.

Что за глупая ирония раз за разом оказываться каким-то бессловесным объектом чужих желаний. Просто зверушка, которую используют ради достижения целей.

— Мой бог, я говорил, что произошло. Она умерла от руки Милан. Но Никлос воскресил девушку и теперь в ней нет ни капли ариуса. Больше нет нужды оставлять её в живых. Ариус теперь в ком-то другом, — уничижительно и подобострастно говорит Томар Бай. Рядом со своим богом он воспрял духом, вновь изгоняя из себя слабости тела, превращаясь в моложавого мужчину.

Подумать только, и ради него я упустила шанс изгнать Ктуула! Из-за него Амалия ночами не спала, пытаясь придумать способ уничтожить дух старого бога, не навредив отцу… По правде сказать, в ней я теперь тоже не уверена. Быть может, всё это было притворством? Но ради чего? Что такого даёт Ктуул колдуну, что он предал Каргатов? Или же он никогда и не был другом и наставником Ника?..

— Да, теперь я знаю правду, — холодно отвечает Ктуул, открывая глаза и убирая ледяные руки с моего тела.

В его золотых глазах мелькают молнии раздражения и разочарования, когда он смотрит на своего верного слугу. Тот, от стыда, сжимается, проваливаясь под лёд отчаяния. Подвёл господина. Подвёл своего спасителя…

— Но нужно убедиться, — хищная улыбка прошлась по губам Ктуула, когда он наклонился и нежно коснулся моих волос. — Вдруг в этой тушке осталось что-то пригодное. Не узнаешь без проверки.

— Что ты задумал? — голос подвёл меня, и я попыталась дёрнуться, когда его улыбка стала шире, а его руки спустились к моим ногам. — Что ты…

И тогда я закричала.

Эта боль была простой, но всё равно обжигающей. Треск ломаемых костей разлетелся по помещению смешиваясь с моей искрящейся агонией, птицей, вырвавшейся из глотки. Я всё кричала и кричала, пока он ломал пальцы, выбивал коленные чашечки, кулаками ударяя по бёдрам. О, он не использовал магию: обычной физической силы хватило, чтобы превратить мои ноги в кровавое месиво, пока меня корёжило, а в глазах от невыносимой боли лопались сосуды, застилая свет и его улыбку любящего бога, медленно слизывающего кровавые капли со своих губ.

Так я и сорвала голос. Так я потерялась, растворившись в красных вспышках, когда он остановился. Я была готова молить о пощаде, но кому нужны мои мольбы?..

— Хм, — протянул он, выждав время, пока я пыталась хрипеть, и старалась лишний раз не двигаться — теперь даже простое напряжение мышц вызывал новую волну, проходившую через пах к сердцу. Казалось, что и оно запятнано ударами, и теперь бьётся через раз, молотками отзываясь в затылке — слишком много раз я билась головой о безразличный камень, пытаясь увернуться от безжалостных рук.

— Не сработало, — с сожалением сказал Ктуул, а Томар, пятившийся назад, перевёл дух.

Он глотнул воздуха, как воды, впервые сделав вздох после моих криков. Даже сквозь серую пелену, готовую утащить меня в спасительную тьму, видела, что он не ожидал такого.

— Милая Селеста, ты же не будешь возражать против новой попытки? Тебе же нравилась твоя сила? Будет обидно упустить её на развилке судьбы?

— Иди ты к чёрту, — выдавила я, вновь сжимая пальцы.

Тело сводило судорогой и мне никак не удавалось успокоиться, а взгляд всё время обращался вниз к потёкам крови. Маленькая струйка спускалась по желобку стола, уходя в слив. Я не могла смотреть на то, что он со мной сотворил.

— Знакомое выражение, — усмехнулся Ктуул. — Слышал, ты теперь видишь сны о ней? Интересно, как много в них меня? Ты уже всё посмотрела? Знаешь, начало середину и конец нашей с Клэрией истории?

Я безучастно уставилась на него. Да. Теперь знала, что он сделал с ней. Знала, как близко она подобралась к нему. Знала, что, несмотря на предательство, Клэрия оставалась для него ценным активом. И то, что во мне не было её души, бесило Ктуула. Он не закончил с ней, но она сумела вывернуться даже из проклятия.

— Что же, — не дождавшись ответа, пожал плечами Ктуул. — Тогда продолжим.

В тот же миг мир расцвёл красными сумерками.

* * *

Я всё-таки потеряла сознание. Кажется, это случилось в момент, когда он раскрыл мою грудную клетку, чтобы добраться до сердца. Или чуть позже, когда пытался отыскать сердечную тень? Или же когда пустил по моим венам суррогат нориуса смешанного с Чёрной пьеттой? Не знаю наверняка.

Знаю только то, что даже Томар Бай, этот предатель, в конце молил бога о пощаде, на все лады уверяя — во мне не осталось ариуса. Зачем же пытать просто так? Глупец. Ктуул любит такие игры. Ему нравится причинять боль.

А больше всего ему нравится потом восстанавливать уничтоженное, делая вид, что всё это — во благо. Вот и теперь, перенеся меня в персональную тюрьму, дворец Нимфеум, именно Ктуул занимался лечением, с какой-то садистской нежностью сращивая кости рук, собирая вывернутые лёгкие, зашивая без единого шрама грудную клетку. Возвращая цвет и структуру кожи. Его руки порхали надо мной под тягучую мелодию, а в его глазах цвели золотые бутоны, как если бы он был пчелой, поедающей мёд.

Он восстановил всё, кроме ног. Их поместил в лубки, говоря, что мне необходима передышка. Я слишком быстро бегаю. Разум не поспевает за скоростью, оттого совершает непростительные ошибки. Необходимо меня замедлить.

— Зачем? — спросила я, когда он вывел инвалидное кресло на балкон, водружая на колени поднос с крепким чаем и тарелкой супа. — Ты можешь меня убить. Или выбросить, как мусор, ведь во мне нет ариуса. Я больше не ценный актив. Никто.

Он усаживается в сотканное из воздуха кресло, расправляя полы золотистого халата. Напротив нас медленно спускается за горизонт солнце, подсвечивая его фиолетовые волосы разноцветной радугой. Он безмятежен и доволен. Мягок и деликатен, будто час назад и не взрезал мой мозг, пытаясь отыскать в нём тонкие нити ариуса. Будто вся боль, застрявшая в моих костях, была не его рук дела, а кого-то другого. Но даже в этом безмятежном покое, я видела обжигающий чуждый лёд. Видела равнодушный интерес учёного, спокойно взирающего на результат своих испытаний.

— Ещё пригодишься. Хотя я надеялся, что ты останешься маленькой белой бабочкой, из которой можно вылепить законченный шедевр. Твоя ценность уменьшилась, но сбрасывать со счетов ту, в чьём теле сохранились пустоты под ариус? Не стоит. Мало ли, вдруг ты ещё вернёшь себе крылья? — он тихо смеётся, наблюдая, как я молча поедаю куриный бульон. — К тому же, ты дорога Никлосу. Узнав, где ты, он вернется ко мне.

— Его здесь нет? — от неожиданности я подавилась, и раскашлялась до такой степени, что боль в искалеченных ногах прошлась волной от кончиков пальцев до сдавленных рёбер.

— Он не мог не попытаться сбежать. Такой сильный огонь, такая воля к сопротивлению! Вся его суть восстаёт против покорности, против слабости. Клос будет разгораться как сверхновая до тех пор, пока не взорвётся и не вознесётся к вечности, где я его жду, — с холодной теплотой в голосе и долей мечтательности протянул Ктуул. Алмаз в его лбу полыхнул красными искрами, и он помрачнел. — Однако, есть риск, что твой драгоценный Никлос не доживёт до этого момента. В глупой попытке сбежать, он махнул в опасное место. И раз его до сих пор здесь нет, мне придётся отправиться следом.

— А потом в благодарность за спасение, он раскроет свои объятия и падёт в твои руки как спелое яблочко? — желчно отвечаю ему.

Суп закончился, как и чай. Я всё ещё голодна. Меня бьёт озноб и ноги сводит тягучей судорогой. Потираю руки, пытаясь согреться, но холод этот идёт изнутри. Из того закрытого места, где обретается надежда. Видимо, я досуха исчерпала этот колодец.

Ктуул не отвечает. Его действия красноречивее любых слов. И когда меня пронзает укол да в висок, будто острой иглой вспороли череп, только выдохнула сквозь зубы, роняя поднос и скрючившись в припадке. Это было ослепляюще-обжигающе-жёстко, голова взрывалась как перезревший арбуз. Раз и всё кончилось. А вместе с этим я оказалась в постели, а рядом лежит Ктуул, держа мою ладонь.

— Ты утратила ариус, но не присутствие духа. Думаю, будет весело познакомить тебя с моими детьми, чтобы вы поиграли вместе, пока меня не будет. Давай посмотрим, что из этого выйдет? — с очаровательной интригой в голосе говорит Ктуул, глядя так доверчиво-восторженно, что лёд трескается вокруг белоснежной кровати, опадая серыми хлопьями.

По-своему он был красив. По-своему даже приятен, очарователен и мил. Особенность вечности в том, что она стирает с лиц любую тень возраста, так что нельзя прочитать сколько прожитых лет скрывается на дне глаз. Нет морщин, опухлостей, следов притяжения земли, седины и иных мелких деталей, скрытно подсказывающих, сколько человеку лет. Вечному одинаково можно было дать и двадцать, и сорок, и сто лет. То, что называется тенью души, прячущейся на дне зрачков, в особом окрасе радужки, у Ктуула казалось бездонным озером, завораживающим своей тьмой.

Да. Он прекрасен. Чем больше смотрю, тем больше вижу утончённости в том, как он мимолётно хмурит брови, как подёргивает кончиками губ, гася едва-уловимую ухмылку. В том, как разметались волосы по белой подушке, забирая последние солнечные лучи и отражая их, одаривая меня радужными бликами, полными тёплых ударов.

Его ладони — что нежнейший шёлк, а тихое дыхание одаривает палитрой вересковых пустошей с примесью фиалок и полевых цветов. На ощупь он кажется прохладным, нежным и деликатным, эфемерным, даже сказочным. Как принц из детских фантазий, что уведёт в страну бесконечного лета, полного сладких конфет и мороженого.

Принц моих грёз.

Его внешность не имела изъяна, никаких пятен или обманчивости. Настоящий до кончиков нежнейших локонов.

Когда я в детстве читала сказки, так изображали добрых героев. Никто не говорил, что зло не обязательно будет носить на себе отпечатки своей испорченности. Никто не предупреждал, что истинные злодеи выглядят именно так. Что они будут нежны и добры к тебе, ровно до момента, когда ты с ног до головы искупаешься в их медовой ловушке, не замечая, что погружаешься в неё с головой, как в зыбучие пески. А когда закричишь, понимая, что не можешь выбраться, на твои потуги будут смотреть с улыбкой и говорить: «Ты сама этого хотела. Чего возмущаешься?»

— Не боишься, что твои «дети» попортят мою шкурку? Я знаю, что они из себя представляют. Я видела их глазами Клэрии. Чувствовала на себе, что они пытались сделать с ней ради забавы. Особенно твоя последняя любимица — Мора. Как она, кстати, поживает? Всё также ненавидит эльфов за то, что они отобрали её убийственную красоту?

Ктуул, будто мы две старые подружки, подобрался ко мне ближе, заговорщически спустив голос до шёпота:

— О, она невозможна! Тысячелетия в грёзах не сгладили её аппетиты, и она по-прежнему предпочитает питаться старыми душами. Вкуснее эльфов — только драконы. У неё столько идей отмщения накопилось. Грёзы — отличный плацдарм для оттачивания своих мечтаний. Уверяю тебя, она нас ещё удивит, — с воодушевлением говорит, вытягивая шею, почти касаясь меня своими губами. Его дыхание так близко и так волнительно-пряно! От наслаждения меня уводит в сон. От удовольствия я облизываю губы, шепча:

— Я знаю, что ты делаешь. Знаю, что так ты разбудил сомнение в Карге, когда он был готов отказаться от тебя ради Клэрии. Знаю, что ты соблазнил её на его глазах, разбудив в нём Девона, видевшего, как его возлюбленная спит с другим. Ты хочешь провернуть это и с нами. Хочешь вбить шипастый клин и считаешь меня слабой, раз решился действовать так примитивно. Думаешь, я не сыграю с тобой в эту игру? Думаешь, мне не хватит смелости вывести эти отношения на новый уровень? — и я тянусь в ответ, накрывая его губы своими. Внутри моего сердца обретается серебристая змея, распускающая кольца и выдыхающая в него сладкий аромат.

Он никогда не мог перед ним устоять. Интересно, догадается ли вечный, почему ускорился его пульс? Почему он не может разорвать поцелуй, которого не хотел и не ждал? Почему его руки овивают мои плечи, притягивая меня к себе, будто тряпичную куколку из тончайшего льна и пуха? Поймёт ли, что я разбудила в нём такие низменные чувства, о которых он и забыл за прошедшие тысячи тысяч лет?..

Может во мне и не осталось ариуса, но есть иная сила. И если мне хватит смелости, я переверну это игру и сыграю партию до конца. Сколько можно притворяться, что во мне этого нет?

Мои руки на его бёдрах, его губы поверх моих и в них прячется такая тонкая нить связи, что образовалась между нами в тот самый день, когда я отказала ему. Таким как он не отказывают. Никто не может устоять перед его предложением. И в эту минуту кажется, будто я всё это время притворялась, будто обманывала саму себя, не рискуя нырнуть в океан.

В этот момент, когда объятия стали крепче, а ткани на наших телах тоньше, думает ли он, что переиграл меня и я теперь пойду за ним куда угодно?

Увлечься было так просто, так безудержно приятно, как и его касания под платьем, оставляющие после себя тонкие паутинки из искр, бьющих как нежные удары тока, вспарывая чувствительность, обнажая не тело — душу. Он уделяет внимание каждому оголенному отрезку моей кожи, искусно пробегаясь по выступающим венам, забираясь в ложбинку ключиц и нежную впадинку между грудей. Платье исчезло как тысячи ночных бабочек, а боль, что прорвалась сквозь губы, от неосторожного порыва, скрылась внутри от одного его движения между моих ног.

Чувствовала ли я себя особенной, вот так распаляясь под его руками, запрокидывая голову и выгибая грудь вперёд?.. Я сама себе казалась особенной, когда он, не сдержавшись, шепчет нежно моё имя. Всего толика нежности, доверия, изливающейся из моего сердца, и он раскрывается надо мной, как узник темницы, впервые увидевший свет.

И я была готова дать больше, зайти ещё дальше, но в этот же миг всё завершилось острейшей резью в каждой клеточке тела. Такой пыткой, когда тебя с пика блаженства бросают в раскалённую лаву тьмы. И все нити, что должны были вскрыть меня ярчайшим потоком наслаждения, обернулись ядовитыми ручьями, текущими под кожей. Я забилась как мотылёк, пойманный на иглу, не в силах даже кричать, такой судорогой свело шею, а в глазах расцвели кровавые звёзды.

— Думала, я не учую фальшивость? Думаешь, не догадаюсь, что ты воздействуешь на меня, как предатель Шэ? — вкрадчиво тянет он, наклонившись и лизнув мою шею, разбивая боль на составные. Сквозь кровавую пелену, я вижу холодную бездну ярости в его глазах.

Никто не любит быть в дураках.

— Ни тогда, ни сейчас эта сила не сломит меня, не превратит в раба обладателя. Когда-то Шэ привлекал меня способностью дарить любовь, но талант оказался скучным. Оборотная сторона этого дара — бесконечная преданность и привязанность к этой слабости. Шэ — один из самых разочаровывающих моих детей. Хорошо, что Томар завершил его путь. Вечность — не для слабых сердцем.

— Ты отвергаешь любовь, потому что сам не способен испытать её, — хрипло давлюсь словами, вжимая пальцы в простыни, на губах — пузырится солёная пена, а в ушах стоит комариный звон. Я прерываюсь сквозь яд, выныривая наружу. — Как можешь ты желать Никлоса, если не способен ничего ни дать, ни взять у него?!

Боль ушла так же быстро, как и пришла, растворившись внутри жарким шаром, сосредоточившись у низа живота. Задумчивый взгляд Ктуула заставил меня вздрогнуть, как от ледяного дождя в жаркий полдень. Он изменит точку зрения на мой счёт. Шестерёнки в его голове завертелись, оглушающим скрежетом прокладывая новый путь.

Я покрылась холодной испариной, ощущая бесконечную древность его души, в которой осталось лишь одно желание. Одна потребность. Мечта, ставшая проклятием. И горе настигнет бесконечность миров, если и на этот раз бог потерпит неудачу.

— Ты ошибаешься, милая Сэлли, бабочка со сломанными крыльями, — почти проворковал он, поднимаясь с постели. — И скоро узнаешь, как сильно.

Сразу, как он исчез в радужной вспышке, огненный шар внутри меня взорвался, и я кончила.

Глава 14. Воспоминания невинности

Селеста

Нельзя бояться того, чего не знаешь. Нельзя играть в игры с собственным разумом, иначе обязательно проиграешь и наружу выползет бесконечный страх, приправленный нотами воющего отчаяния. Нет, наука самоконтроля, познания собственных слабостей и силы — вот, тот камень, на котором зиждется вера в светлое будущее. Вера в себя.

Какой бы тёмной не была ночь, на рассвете встаёт солнце, и это то, во что стоит верить. На что стоит опираться, когда кажется, что ничего хорошего в этом мире не осталось.

Именно с таким чувством просыпаюсь в этом месте. С такой надеждой, с такой верой, скрепляя уста словами: «Я не сдамся. Проживу сегодня, и завтра, и послезавтра, а затем настанет день, когда больше не придётся до скрипа сжимать зубы».

Незамысловатая мантра. Обманка, дающая силы жить. Я верю, что мы победим, хоть и не вижу поля сражения. Верю, что боги не сломают мой мир, верю, что Никлос не сдастся, а я не предам саму себя. Верю, что обязательно отыщется способ победить. Верю, что хоть и нахожусь в плену у самого могущественного существа на этой планете, без силы и без капли достоинства, мне удастся отыскать способ повлиять на ситуацию и обратить время вспять. Обмануть силы природы и обыграть вечность на игральной доске.

Я не знаю, что делают другие. Не знаю, сумели ли мои друзья и Артан выбраться с того берега и избежать извержения вулкана. Не знаю, какая битва идёт в душе Никлоса и знает ли он, что его ждёт. Я не знаю, кто ещё участвует в этой бойне, не знаю расстановку сил, не знаю ничего, будучи изолированной в этой прекрасной и жуткой тюрьме посреди бушующего океана.

Каждый день, выбираясь из постели, надеюсь, что ноги восстановились и я смогу ходить. Каждый день выползаю на костылях на балкон, вглядываясь в сумрачный горизонт, полный майских гроз и взбитых шапок чёрных туч, пытаясь углядеть белые паруса корабля Седова. Пытаюсь найти в блестящих шапках волн лица русалок, среди которых обретает мой брат. Пытаюсь хоть что-то увидеть, хотя бы проблеск света в темноте бесконечного дождя.

Порой захватывает мысль, что от меня отказались. Что, лишившись сил, я перестала быть нужна. Что меня вычеркнули из числа участников сражения, и я превратилась в самую маленькую пешку, которую смахнут со стола, когда в ней отпадёт нужда.

Что ж, если это так, то мне необходимо выдохнуть, расслабиться и попытаться перестроить ситуацию в свою пользу. Быть маленькой и незаметной, но в нужный момент стать той, кто сможет помочь.

И до самого конца я буду придерживаться веры, что война действительно идёт. Что в этом мире остались силы добра, бьющиеся против старых богов. Что не всё потеряно.

Да. Только так и можно жить, когда кажется, что кроме тьмы ничего не осталось.

Я буду верить в них. И в него.

* * *

Прошло всего несколько дней с визита Ктуула, как ко мне заявилась Туула, сообщив, что наш бог отправился вызволять Никлоса из беды. Вечный поручил ей заботу обо мне, и бессмертная девушка намеревалась развлекать меня столько, сколько потребуется. Что за беда приключилась с Ником, она не сообщила. Сколько времени это займёт тоже. Её слова о внешнем мире были поразительно скудны и полны загадок.

Хорошего в её визитах было мало. Не могу сказать, что она обращалась со мной плохо, нет, девушка или старуха с внешностью молодухи, делала всё, чтобы втереться в доверие. Она вызволила меня из Нимфеума и вернула во дворец. Она изменила мою внешность, чтобы дворцовые обитатели не узнали во мне Селесту, и сама же натянула на себя мой облик, что, как выяснилось, она делала постоянно, превратившись в жуткого двойника.

Сейчас, когда во дворце отсутствовали и Ник, и Ктуул, престолом управляла Туула, используя власть, как инструмент исполнения своих порочных желаний.

— Ох, Сэл, ты ведёшь себя как девчонка малолетняя! — притворно возмущалась она, когда я пыталась сказать, что не стоит так напирать на заокеанских партнёров королевства после их прошений.

— Ты отказываешь в помощи, даже не разобравшись в ситуации! А ведь Каргаты всегда шли на помощь друзьями. Если вас так заботит наше королевство, что предпочли натянуть на лица маски и встать во главе, может стоит подумать об этом?!

— Это просто забавно. Вот и всё, — пожав плечами, отвечает она, размазывая крем по эклеру и приправляя его корицей. Её золотые глаза блестят сочностью, а улыбка нисходит с уст, измазанных в шоколаде.

Главное в Тууле — ненасытность до эмоций и наслаждений. Она много ела и пила, и постоянно меняла наряды, воруя у Маркла его наброски и творя потрясающие иллюзорные платья и костюмы, в которых щеголяла от силы пару часов. Ей нравилось чувствовать разные ткани на коже. Нравилось есть экзотические фрукты и мясо редких животных. Она любила вина и соки, крепкие напитки и наркотические нектары, кофе и какао. Но больше всего она обожала эмоции людей. Казалось, что она буквально питается ими, как какой-то энергетический вампир, существо из памяти Клэрии.

Туула любила делиться своими «шалостями», рассказывая, как сталкивает обитателей дворца с их низменными пороками, наблюдая, что из этого выйдет.

К примеру, она усилила влечение главы дворцовой стражи, Алфабэра, к серокрылой служанке и тот изнасиловал бедняжку, когда та посмела отказать. Мужчина был в ужасе от собственного поступка, ему претила сама мысль о вожделении нецветного дракона, и когда дело вскрылось, он попытался покончить с собой. Туула в моём облике милостиво отправила его в тюрьму, где по решению суда ему надрезали крылья, чтобы снизить мужскую силу. Всё равно что запереть мужчину в гормональную клетку. Скорее всего, он доведёт дело до конца. Девушка же была обвинена в том, что довела доброго стражника до срыва. Она его провоцировала и просто обломала в конце, испугавшись последствий. Её попросту изгнали, обрекая на нищету.

Туула рассказывала об этой игре с таким смаком, сочностью деталей, что меня выворачивало изнутри и я впервые наорала на неё, побив столовые блюда и уничтожив стеклом индейку в виноградном соусе, которой собиралась полакомиться вечная. Непростительная ошибка.

Мрачно сверкнув глазами, девушка ничем не выказала своего неудовольствия, не наказала меня за вспышку гнева. Просто после этого её игры стали жёстче, а полученные эмоции ярче, ведь теперь она подпитывалась ещё и моим бессилием. Ей нравилось тонко издеваться надо мной. Также, как и Ктуул, она любила заворачивать эти эмоции в обёртку из притворной заботы обо мне.

— Сэлли, если ты будешь принимать всё так близко к сердцу, в финале оно просто не выдержит! Заметь, я никогда не создаю ситуации с нуля. Лишь подталкиваю людей к тому, чего они хотят. Та девушка, она действительно была влюблена в Алфабэра, хоть он намного старше её, — Туула нанизывает на вилку ломтики синего сыра и с удовольствием отправляет в рот, продолжая упиваться этой историей. — Он являлся ей во снах и она, случайно, проговорилась об этом лучшей подруге. Та разнесла сплетню, и над ней стали издеваться. Девушка не знала, что Алфабэр также вожделел её. Провожал взглядом, когда она появлялась в поле зрения. Он старалась оказаться рядом, хотел, чтобы она смотрела на него. Так что я просто дала им возможность объясниться. И не моя вина, что всё так обернулось. Она могла сказать да, а он мог быть нежным и в объятиях не давить ненависть к серым драконам.

О да, Туула была богиней лжи и порока. Я ненавидела её всем сердцем и мечтала, чтобы она умерла. Чтобы все вечные умерли, хоть кроме неё, больше никого и не видела. Я задавалась вопросом, где остальные? Куда делся создатель шелки, Шэ? Где топит ярость к эльфам Мора? Куда запропастился сам Ктуул?

Мои расспросы вызвали кривую усмешку на лице вечной, будто она знает какой-то постыдный секрет. А её ответ только создал больше вопросов: вечные ищут предметы иных миров. Лазейки в полотне между ожерельями, чтобы уйти с ненавистной планеты к иным звёздам. Невзначай она поинтересовалась, где мой амулет.

— Сгинул, когда я стала ше́лки. Спроси у Шэ. Может Флакса подобрала? Или же он канул в водах вокруг Нимфеума. А может достался русалкам. Кто его знает, — с деланным равнодушием ответила я.

Тогда впервые заметила непритворную эмоцию Туулы. Она вздохнула древностью, будто выдыхая пыль усталости. Её лицо посерело, и сама она будто слилась с воздухом, став задним планом на масленом полотне художника. Расплывчатое пятно.

— Зря ты так легкомысленно к этому относишься. Если мы не найдём способа уйти, у нас останется только Никлос и носитель ариуса. Понимаешь, что это значит?

О, я понимала гораздо больше, чем она думала.

* * *

Каким-то шестым чувством, я стала предугадывать, когда Туула опять заскучает и придумает новую игру. Обычно она избирала меня безвольным наблюдателем, простым статистом, который, кричи не кричи, никем не будет замечен. Ей нравилось украшать моими слезливыми комментариями очередную жуткую историю вроде той, когда она вынудила братьев заколоть друг друга за отцовское наследство.

Любопытно было то, что и обитатели дворца обратили внимание, какими насыщенными стали дворцовые будни, пока в мире бушевала тёмная магия, а простые люди испытывали голод и бесконечный страх перед ночью. Столица же захлёбывалась лихорадкой чувств. Вспыхивали старые обиды и проклятья. Люди чаще поддавались низменным чувствам, страстям и порокам. Желания выводились на первый план, а потакание собственничеству превращалось в норму. Бесконечная круговерть из насилия, воровства, лжи и ослепительного гнева. Палитра, в которой центральное место отводилось яркости.

В Клэрию свозилась еда и напитки со всего света, привозили драгоценности и люди бежали от страха погрязшего во тьме континента за беспечностью и мнимой безопасностью. Бордели работали от рассвета до рассвета. Театральные постановки превратились в разнузданные пьески, полные секса и жажды плоти. Вот, чего хотели теперь люди, — желать и получать желаемое!

Прошёл месяц с исчезновения Ктуула. За это время деградация достигла пика и пиры во время магической эпидемии окончательно преодолели пределы нравственности. Люди круглосуточно пили, дрались и трахались. Городская стража утрамбовывала тюрьмы, а Селеста Каргат выпускала заключённых обратно на улицы. Из-за этого вскоре стёрлись различия между преступниками и служителями закона. Последние охотно возглавили триумфальное шествие, окончательно уничтожив понимание, что есть власть и порядок.

Городские улицы превратились в бандитские кварталы. Если ты сильный — наслаждайся пиром, вкушай прелести жизни, пока можешь. Если слабый — страдай и припадай к ногам силы. Может повезёт и ты останешься в живых.

И всё это, пребывая в садистском экстазе, сотворила Туула.

* * *

Был первый день мая.

Вспоминая события прошлого, поражаюсь, как много успело произойти за какой-то несчастный год. Вся прежняя жизнь ничто по сравнению с ним. Бесконечный забег по пересечённой местности с препятствиями в виде кочек и ям, полных змей и острых кольев.

Новое равновесие невест прошло с отличительной помпой и размахом, полным интриг, скандалов и разбитых сердец. Вечная основательно прошлась по главному празднеству года, вспахав невинные души отравленными шипами своего ненасытного чрева. Она никогда не уставала и особенно любила ломать чистых дев. А когда каждая невеста оказалась в эпицентре той или иной трагедии, Туула в моём облике и вовсе объявила сезон закрытым, прикрываясь лживой нравственностью и якобы в попытке защитить светлый город от окончательного разложения, будто никому не видно, во что превратилась столица.

О том, что я должна была выйти замуж за Никлоса первого мая, как-то позабылось. Уж больно ловко Туула управлялась с королевством, используя свой древний и бесчеловечный разум. Люди боялись белой драконицы. Боялись золотой поволоки её глаз и того, что происходит в поле её зрения. Давно уже догадались, что Селеста Каргат приложила руку ко многим трагедиям дворца и теперь она внушала не надежду, а первобытный ужас.

— Иногда кажется, что твой голод вырос из того, что случилось с тобой. Ты прошла через ад и спустя тысячелетия выродилась в существо, стремящееся окунуть в него весь мир, — проговорилась я, после финала очередной трагедии.

Тогда Туула не ответила. Даже жестом не выказала истину моих слов. Но признала после. Как будто это должно было извинить то, что она сотворила со мной.

* * *

В воздухе отчётливо стоял грозовой привкус. Такой трескучий звук, будто тысячи цикад вот-вот разродятся песней и влетят в небо, воспаряя к тучным облакам, где взорвутся тысячью разрядов молний, оглашая окрестности громом, будто сотни лошадей сорвались в безумной гонке к обрыву.

Да, я чувствовала, что даже воздух изменился, а город, немного уставший от творимых безумств, готов сорваться в финальную пляску смерти. Видимо Туула давно не оставалась надолго без пригляда. Видимо, она изнемогает от желания основательно перетрясти доставшуюся ей песочницу полную горячих сердец до возвращения брата/отца.

В этот день она пребывала в отличном настроении как любая шкодница, задумавшая очередную пакость. Разодевшись в нежнейшие шелка с газовыми оборками сиренево-розового оттенка, она чуть ли не парила в воздухе, помогая мне подняться из опостылевшей инвалидной коляски, чтобы переодеться в более роскошное платье.

Туула не знала, что облик невзрачной мышки, двоюродной сестры из долины Винцель, раскрыт последним оставшимся у меня другом в столице. Не знала, что вот уже несколько недель мы планировали побег и совсем скоро я совершу отчаянный побег. Есть ещё на этом свете места, куда вечные боятся соваться. Бескрайние и такие же тёмные, как самый укромный угол чулана.

— У меня подарок. Ручаюсь, ты будешь поражена, что я для тебя приготовила, — заговорщически проворковала она, заплетая мои блёклые волосы в косы. Из отражения выглядывала тусклая девица с рыбоподобной формой лица, над которой трудилась роскошная девушка с рубиновым цветом глаз. Туула очень редко возвращала нам истинные облики, предпочитая придерживаться легенды.

Не знаю почему она так цеплялась за эту ложь, открываясь лишь перед Томаром, что триумфально вернулся в родную обитель и вновь занял пост ректора Академии. Мужчина полностью исцелился и резко помолодел, и теперь с небывалым жаром исполнял свои обязанности, вплотную занимаясь изменившимися законами магии. Его влёк хаос, и он с восторгом воспринимал всё, что творила Туула.

— Ты всегда находишь способ меня удивить, — мрачно заметила я, возвращаясь обратно в коляску.

Ноги больше не болели. Врачи, осматривавшие их, отметили, что кости правильно срослись, а раны затянулись. Логичной причины, по которой я не могу ходить, — нет. Они говорили что-то о нервных окончаниях, о сигналах, не доходящих от мозга к конечностям, но правда была горше — я не пойду, пока того не захочет Ктуул.

— О, это будет особенный сюрприз. Я его долго готовила, — прошептала она, с какой-то извращённой нежностью оглядывая мой облик. — Ну разве ты не красавица, заслуживающая подарка?! — воскликнула девушка, выкатывая коляску в коридор.

Мир как будто смыкается вокруг меня, обряжаясь в тусклые краски, делая всё ненатуральным, неживым. Я слышу, как скрипит заднее колесо, чувствую каждый порожек, каждую ступеньку, по которым мы переходим из одного зала в другой под пристальными взглядами придворных, успевших заметить, как много внимания Селеста Каргат уделяет незначительной особе.

В последнее время всё чаще обращаюсь к воспоминаниям Клэрии, пытаясь как можно полнее составить картины прошлого, поражаясь, как много чужачка привнесла в наш мир. И пускай дней в году меньше, чем в её, именно она создала солнечный календарь, обозвав его на манер своего мира. Она назвала спутник нашей планеты Луной, внесла концепцию рая и ада, населив их ангелами и демонами, адаптировав под местные верования. Во многих мелочах проявляется её рука, будто до самой Клэрии у нас не существовало письменности и культуры.

Иногда гадаю, что было бы, если бы она не отдала ариус зелёной драконице. В её воспоминаниях поразительно скудно отображён этот момент, я лишь чувствую её разочарование и усталость, как если бы до этого она тащила на себе весь мир. Наверное, именно так и было.

— Может всё-таки расскажешь, куда везёшь? — поинтересовалась, когда мы оказались на подъездной дорожке и расторопный слуга помог перебраться в комфортабельную карету.

Безмятежность на её лице дрожит как студень, идёт волнами, прорывая золотые черты вечной. Та смеётся, возвращая идеальную маску. Никогда прежде я не была так прекрасна. Туула стёрла любые недостатки кожи, усовершенствовала нос и скулы, добавила яркости глазам, и теперь они сверкали почти как её родные золотом. Моя талия сузилась, кожа приобрела фарфоровый блеск и полупрозрачность, а волосы спускались густой вьющейся волной, будучи украшенные обычной голубой заколкой.

Двойственные чувства. Это была я и не я. Туула довершила мой облик божественным совершенством, создав прочные границы между мной и людьми. Когда до меня доходят сплетни и слухи, все как один воспринимали белокрылую Селесту как новое божество. Но больше всего пугало не это. Один подслушанный разговор показал подспудное ощущение людей, что Никлос и Селеста — новые боги, что мы служим проводниками к спящим богам, которые вот-вот спустятся на землю и создадут новый мир.

Я догадываюсь, что Туула распускает и потворствует таким сплетням не просто так. Они пытаются отсечь Никлоса от его королевства, возвести его на божественный пьедестал и, в случае неповиновения, отвернуть окончательно подданных, погрузив страну в хаос войны. Я же лишь дополнение к этой задаче. Белокрылая драконица должна перестать быть символом света и стать той, кто она есть, — ещё одна из пантеона богов, обладающая силами уничтожить мир.

Тууле это удалось.

— Мы почти приехали, имей терпение, — говорит она и вскоре мы оказываемся в черте города в удивительно тихом и уединённом районе вдали от раскуроченных кварталов и залитых вином площадей. Здесь, на своей небольшой территории, разместился небольшой особняк, обсаженный липами, от которых исходил пряный и чуть горьковатый аромат.

Закралось нехорошее предчувствие, когда вышедшие из особняка слуги помогли преодолеть ступени высокой лестницы, впуская внутрь. Дверь позади закрылась со скрипом, опуская спокойную полутень на спящий дом.

Управляющая что-то тихо говорила Тууле, пока я осматривалась, с тревогой подмечая всё более и более очевидные детали, говорящий, что это за место.

— Здесь живут дети, — прошептала я.

— Да, кэрра. Сейчас тихий час, они спят, — негромко подтвердила управляющая, поправляя очки.

Я заметила сложную конструкцию у массивной лестницы наверх. Прежде уже приходилось видеть такие.

— Особенные дети, — добавила сухо, и Туула опустила руки на мои плечи, отчего я вздрогнула, слушая вкрадчивый голос:

— Зачем притворяться, когда обе знаем, какие именно дети живут здесь. Их пытались вывезти из города, некая Фейрис Амори даже напала на стражу, когда их пытались задержать. Женщина жизнью заплатила за бесчеловечную попытку похитить моих детей. Мерзавка наверняка желала получить за них выкуп. Говорят, её семья лишилась всего после разгула тёмной магии. Таким образом она пыталась поправить свои дела.

А ведь я плохо думала о Фейрис. Считала её меркантильной и не заслуживающей моих подопечных. А она пыталась их спасти.

Проглотив нервный узел, я облизнула пересохшие губы, готовясь к тому, что грядёт.

Туула отослала управляющую и помогла мне подняться на второй этаж в общую спальню. Здесь было ровно восемнадцать кроваток со спящими детьми всех возрастов. За прошедшие месяцы я не забыла ни о ком из них, и могла только надеяться, что их не тронут. Что они переживут спустившийся на землю ад. Я ошиблась.

— Что ты собираешься делать, Туула? — спрашиваю тихо, когда она прикрыла за нами дверь и взмахом руки укутала помещение в золотой саван, пропитав детские лица пыльцой.

— Говори громко — они не проснуться, пока я не захочу, — ответила она, воркуя над маленькой золотоволосой девчонкой со старой куклой в руках. — Я хочу лишь одного — сыграть в игру. Дворцовые интриги наскучили, желаю новых развлечений. Да и тебе пора встряхнуться, а то ты подозрительно тиха и спокойна.

— И что это будет?

Выйдя на середину комнаты, Туула по-театральному развела руки в стороны, как бы охватывая каждого ребёнка, говоря:

— Я хочу испытать твоё милосердие, милая Селеста. Хочу узнать границы, за которые ты не сможешь переступить. Узнать тебя так, как никто другой. И эти дети помогут в этом, — Туула больше не улыбалась. Она смотрела с какой-то суровой злостью, хищнической ухмылкой, голодом в глазах. — Это простая игра. Жизнь ребёнка в обмен на воспоминание.

Я тотчас недоверчиво хмыкнула, хмуря брови.

— Это шутка? Что ты имеешь виду?

— Я выбираю воспоминание, и ты мне его отдаёшь. Откажешь — и один из детей умрёт.

Видя, что я всё ещё не понимаю, она с усмешкой уточняет:

— Воспоминание за ребёнка. Всё просто.

— Так объясни ещё раз, потому что я не понимаю! — кричу в ответ, ударяя по подлокотнику кресла. — Что ты хочешь от меня и детей?!

Тогда вечная подошла ко мне, спускаясь вниз и кладя руку поверх моей, доверительно глядя в глаза:

— Ты всё правильно поняла. Добровольно отданные воспоминания в обмен на жизни драгоценных детей. По одному за каждого.

Я прикусила нижнюю губу. Тепло её руки холодило внутренности, вызывая глухую злость. Это и правда игра жизнями. Глупая, жестокая, служащая лишь целью позабавиться надо мной. В отместку за всё, что говорила. За непокорность. Хотя, не думаю, что Туула поступила бы иначе, будь я безвольной и кроткой. Скорее наоборот, игра бы уже давно началась и к сегодняшнему дню от меня ничего бы не осталось.

— Хорошо. Какие воспоминания тебе нужны?

Она восторженно захлопала в ладоши, вскочила как подпрыгнула и вернулась обратно в центр комнаты. По мановению её руки из постели выплыл маленький мальчик, безвольно свесив руки вниз. Туула поставила его горизонтально и обняла, взъерошив тонкие почти прозрачные волосы.

— Начнём с него. С этого милого мальчика, у которого в живых осталась только старшая сестра, работающая подавальщицей. Она так тяжело трудится, чтобы когда-нибудь забрать Тима, и нередко расплачивается телом за своё место в шикарном ресторане. Шутка ли — серая драконица с белыми пятнами на боках! Она мечтает вырваться из этого места, но как же Тим? Нигде больше ей не видать работы, разве что окончательно стать шлюхой. А вот если мальчик умрёт — она обретёт свободу. И денег хватит, чтобы уехать из опостылевшего города, в котором потеряла всю семью. Хочешь облегчить ей жизнь? Дай ему умереть. Или отдай воспоминание… о первой встречи со своим возлюбленным. Хочу увидеть, каково это — влюбиться, — мечтательная поволока окрасила её радужку в золото, а на щеках проступил лёгкий румянец.

Мальчишка сквозь сон что-то простонал, хмурясь и она отпустила его, оставив на месте, словно он восковой экспонат в музее.

— Ты хочешь, чтобы я отказала или согласилась? Хочешь это воспоминание или хочешь увидеть, как Тим умрёт?

— Меня устроят оба варианта. А тебе какой ближе?

Мне потребовалось время, чтобы обдумать её слова, прежде чем ответить.

— Жизнь его сестры не важна. Это было её решение. Её выбор. Не его. Он может оставаться здесь и, когда вырастет, получит лучшее будущее. Смерть же — конечна, — я сглотнула, спотыкаясь о холод её застывшего лица. — Отдав воспоминание… я его забуду?

Она утвердительно кивнула и как бы перетекла ко мне, вновь опускаясь вниз и прикладывая руки к моим вискам.

— Постарайся вспомнить как можно больше деталей. Остальное придёт следом.

Я сидела на дереве и боялась смотреть вниз, слушая его голос. На моих глазах соль от пролитых слёз, сердце уходит в пятки, но почему-то его слова успокаивают, и я слезаю вниз, увлекаясь и раскрываясь как птичка. В полутьме не видно глаз, но я знаю, что они самые добрые во всём мире. Что он тёплый и большой, что он хороший. Предчувствие бо́льшего толкнуло меня поцеловать…

Я ахнула, задыхаясь от нахлынувших эмоций. Перед глазами серый туман, а в памяти прогал. Чем больше думаю, тем чётче вырисовывается бальный зал и Артан, напугавший своим видом. Он напугал меня, потому что мы встречались раньше. Но теперь не помню встречи. Просто не помню. Не помню даже почему он вызвал такие странные эмоции. Почему я испугалась?..

Только покопавшись в памяти, отыскала, как мы говорили о той ночи в парке. О разговоре в лесу, о том, как я ловко взобралась на уступ своей комнаты. Но эмоции исчезли. Растворились в голове вечной.

Туула, закатив глаза, будто пробовала деликатес: облизывала губы, прикладывая руку к щеке и мечтательно глядя вверх, говорила:

— Такая нежность, свежесть… это было восхитительно! Жаль, ты больше не помнишь. Хорошее воспоминание. Невинное…

По мановению руки мальчик вернулся обратно в кровать, и одеяло накрыло Тима, заботливо подоткнувшись у тонкой шейки. Ребёнок глубоко вздохнул и погрузился в сон.

— Ладно, давай посмотрим, что ещё вкусного в тебе есть?..

И мы продолжили. За каждого Рори, Павла, Надин, Сенку и остальных я расплачивалась воспоминаниями об Артане. Во мне оставались только слова, а память уходила в туман, окрашенный золотистыми красками. Я забыла, как мы впервые поцеловались, забыла прогулку по набережной, рассталась с днём свадьбы, нашим первым разом и возвращением в Сатуральские долины. Туула безжалостно забирала всё, что имело значение, проницательно угадывая самые важные моменты нашей любви. Я могла только радоваться, что таких моментов было больше восемнадцати. Но самые ценные утрачены навсегда.

Вечная разжирела на них и вела себя, как обожравшийся сметаной кот. Она ласкала свою голову, прикладывая руки к потяжелевшей груди и низу живота. Девушка потягивалась, разгоняя сладкую истому, и загадочно улыбалась, подтрунивая над моей болью в попытках отыскать хотя бы крупицу потерянного. Она потешалась, рассказывая детали, которые больше не несли в себе эмоций. Сухие факты. И я подспудно понимала, что Туула могла и соврать, приукрасить, изменить картинку, просто чтобы поиздеваться надо мной, упиваясь властью.

— Почему он? Почему не Никлос?! — не выдержала я, когда подошли к концу. Оставалось последнее воспоминание и девочка, ради которой залезла в заброшенный дом в поисках куклы. — Разве вы не хотите разорвать нашу связь, чтобы Ктуулу было легче получить его?!

— Так ты подтверждаешь, что связь есть? — рассмеялась Туула, выводя ребёнка на середину комнаты. — Разве драконы полигамны? Я думала, ты любишь только Артана.

— Не извращай мои слова. Ты поняла, что я имею ввиду, — ответила с раздражением, отмечая, как именно Туула отреагировала на мои слова. Стало ясно, что она не просто так взялась за Артана. Это была игра с двойным, а то и с тройным дном.

— Я хотела почувствовать твою невинную любовь, Селеста. Первая любовь — самая сладкая. Настоящее пиршество. Между тобой и Никлосом никогда такого не было. Вас окутывают иные чувства. С такими я уже сталкивалась и мне они не интересны, — она всплеснула руками, обращаясь к девочке. — О, вот бедняжка! Одна из тех, кто совсем покинут этим миром. У неё не осталось ни друзей, ни родных. Одна-одинёшенька. Если её не станет — ничто не будет потревожено. Белый листочек. Таким можно и пожертвовать ради особенно ценного воспоминания.

— Какого? Всё самое стоящее ты уже забрала, — горько дались мне эти слова.

Но это было правдой. Я ощущала небывалую пустоту в сердце, будто его препарировали острыми скальпелями и удалили самые важные мышцы, оставив после себя пустоты, которые теперь как свежие раны ныли, напоминая об утраченном.

— Я хочу увидеть ваш последний раз. Ведь вы были вместе после утраты слияния? Знаю, что были. Так покажи это.

— Нет.

И я сама вздрогнула, как отчаянно прозвучало это слово. Перед глазами встал тот день, тот момент, когда мы отбросили всё и вернулись к самой сути наших отношений. Мы приняли потерю слияния и попытались отыскать нечто бо́льшее в нас самих. Только истина. Только правда. Забыть это — значит перечеркнуть и остальное. Испытанные эмоции говорили, что мы существуем. Но Туула планировала лишить меня всего.

— Давай, я убью её ради вашей любви!

Палец вечной прямо на глазах удлинился, заостряясь, и она аккуратно убрала с девичьей шейки локоны, нежно царапнув прямо над бьющейся жилкой. Девочка всхлипнула сквозь сон, пожевав сомкнутые губки, но вскорости вновь успокоилась.

— Ты думаешь, это уничтожит меня? Сотрёт в пыль? Думаешь, я расплавлюсь как масло на раскалённой сковороде?! Не выйдет! Мы создадим новые воспоминания! Новые чувства и эмоции! Мы взорвём реальность нашей любовью, а вот ты останешься ни с чем! Думаешь, я не понимаю, почему ты так вцепилась в нас? У тебя этого никогда не было! Ты никогда не была невинной, никогда не влюблялась и не любила по-настоящему! Ты так изголодалась, что уже неспособна насытиться, потому что чрево твоё — пустое! — крик звенел в комнате и если бы могла, то вскочила бы и сама зашвырнула бы в неё это воспоминание, но вместо этого только пригласила странно застывшую Туулу к себе. — Иди же, ну! Забирай, коли так хочешь этого!

И она забрала. Резко подскочив ко мне и впившись когтями в виски, царапая кожу. В моей голове будто бомба взорвалась, так жёстко вечная вытягивала наружу все оставшиеся крохи, целиком стирая что-то очень важное, что-то настоящее, с привкусом надежды и солнца. Пустота холодила мои вены, и я обхватила себя руками, дрожа как цыплёнок, выбравшийся из яйца.

Ничего нет. Даже памяти о том, что она выбрала. Последнее воспоминание было отнято целиком. И если про остальные хотя бы знала, что она забрала, здесь же не было ничего.

— Не будь такой проницательной, дорогуша, — прошептала она печально. — Не стоит злить вечность. Она может дать сдачи.

Мои губы пересохли от крика, а из глаз ушёл огонь. Я чувствовала себя полностью выжатой, как тряпка, повешенная на верёвку после мойки. Ветер гоняет из стороны в сторону, но внутри ничего нет. Я пуста.

— Вот и закончилась наша игра. Ты… победила? — спросила Туула, наклоняя голову, пока ребёнок возвращался в постель.

За время игры среди туч всё чаще гремели громовые раскаты. Скоро пойдёт дождь.

Не получив ответа, вечная ухватила меня за подбородок, а увидев моё поражение, скупо произнесла:

— Давай, я дам тебе кое-что взамен. Пусть тебя греет огонь одного из моих сладчайших моментов вечности.

И я увидела её с Никлосом.

Глава 15. Воспитание характера

Селеста

Вокруг меня галерея из зеркал, а над головой бесконечное чёрное небо с точками рассыпчатых как кристаллы соли звёзд. Они отражаются в зеркалах и кажется, будто тысячи моих копий парят в небесах или плавают на океанском дне. Только тронь поверхность, и она подёрнется рябью, совсем как водная гладь. Под ногами — стекло, за которым всё та же звёздная бесконечность, дышащая ледяным холодом.

Не сразу, но удаётся отличить зеркало от коридора, и буквально на ощупь, в полутьме, разгоняемой слабым свечением зеркальных поверхностей, нахожу путь в космическом лабиринте.

Но куда же идти? За каждым поворотом — ещё один, а потом ещё, а затем хуже — развилка и уже не понимаешь, откуда пришёл и куда идёшь. Чувство времени — иллюзорно, ориентация в пространстве — смешна и глупа, а воздух такой холодной, что чувствую себя ледяной принцессой заколдованного царства.

Я сразу поняла, что это сон. Хотя от Туулы можно было ожидать и более жестокой игры.

В тот вечер, вернувшись к себе, я долго сидела на балконе под проливным дождём, пока не промокла насквозь и не ослепла от ярости майской грозы, в стройные ряды которой затесались острые градины, резавшие лицо ледяными бритвами.

Я наказывала себя.

Обстоятельства вновь оказались превыше меня. Опоздала с бегством и вновь утратила нечто ценное. Сколько ещё буду находиться в заложниках собственной жизни? Сколько раз буду оказываться в подвешенном состоянии, пытаясь найти выход из безвыходной ситуации, совсем как из этого лабиринта?

Это шутка подсознания? Иллюстрация моих поражений?

Почему раз за разом не выходит давать настоящий отпор? Почему я оказываюсь на месте безвольной овечки, с которой срезают белоснежную шерсть и готовят отправить на бойню? Может дело во мне? Может внутри есть изъян трусости? Нечто, позволяющее другим думать, что со мной можно так обращаться?

Я никогда не действую на опережение. Пасую перед обстоятельствами, жду, когда другие сделают шаг и надеюсь, что его не будет. Моя вера в лучшее привела туда, где нахожусь сейчас. Пассивность превратилась в слабость, а невинность — в оружие против меня. Будь я жёстче, никогда не пришлось бы оправдываться перед самой собой в том, что проиграла.

Когда поражение неминуемо, возрастает ценность действий, сделанных перед ним.

Сейчас не могу сказать, что сопротивлялась изо всех сил. Что сражалась за свою жизнь и проиграла. Я не выкладывалась как борец, не защищала себя, когда был шанс. Теперь будущее кажется призрачным. В глазах Туулы видела интерес, опасные грани, которые она хочет развить. Я подозреваю, что её забавы на этом не закончатся и в следующие дни она возьмётся за меня по-настоящему.

* * *

Тишину этого места нарушил далёкий скрежет, потом тихий звон, потом царапанье и глухие удары. Звуки нарастали, как колокольный звон, пока ближайшие зеркала не пошли трещинами, а потом не взорвались тысячью сверкающих осколков, разлетаясь во все стороны и являя передо мной человека абсурдного, того, кто не должен был попасть в этот сон, если он, конечно, мой.

Я считала зеркальный лабиринт своей песней покаяния, отчаяния, местом определения своего я. Но на самом деле, оно предназначалось нам двоим и вышедший из осколков Никлос был не менее удивлён увидеть меня, чем я его.

— Неожиданно, — воскликнул он, сбрасывая с истерзанной одежды битое стекло. — Когда меня заточили сюда, я кричал твоё имя, звал тебя и не думал, что ты также заточена здесь. Почему? Это из-за ариуса? Из-за того, в ком он сейчас?

Он обвил мои ладони с такой физической плотностью, будто это и не сон вовсе, а реальность, пролитая в моё сновидение. Или же я сама перешагнула через грань и оказалась рядом с ним в этой зеркальной клетке? Тихий звон оповещал о сращивании границ, об установлении новых, более сверкающих высот, в которых отражались наши совершенно белые лица на фоне тёмных, как погребальных, одежд. И тем не менее я совершенно отчётливо видела его лицо, видела его невероятную нежность, какой-то затаённый трепет, который прежде не замечала. Будто пелена держалась на моих глазах и, наконец, спала, позволив увидеть его непредвзято.

Я пошатнулась от своих мыслей, и как преступник, торопливо отступила назад, прижимаясь к восстановленной зеркальной стене.

— Боюсь моя клетка шире и страшнее зеркал, — осторожно говорю, продолжая разглядывать его, стараясь мыслить трезво. — Мы вновь соединили наши сны. Почему это вообще возможно, ведь я утратила ариус?

Он крадучись подходит ко мне, как если бы я была пугливой ланью, которая сорвётся с места и скроется в зеркальной дымке. Его обращение ко мне — трепетно и пугающе ласково.

— А может наша связь появилась не из-за этих сил? Может она основана на более глубоком чувстве? — мой укоризненный взгляд подавил его, и он кивнул, соглашаясь, как неуклюже прозвучали слова, полные надежды. — Да, ты права, я сам себя загоняю в ловушку… Но, что ты имела ввиду, говоря о клетке? Если это сон, значит тебя здесь нет. Ты с Артаном? И эльфами? Они обижают тебя? Только скажи и я разрушу все зеркала мира и вытащу тебя…

— Я во дворце, Ник. Томар Бай оказался предателем. Он убил бога Шэ и переместил меня прямо к Ктуулу. Вот уже месяц я нахожусь в гостеприимных ручках богини Туулы, пока вечный пытается спасти тебя из какого-то опасного места. Видимо что-то пошло не так, раз ты угодил к эльфам, а он до сих пор не вернулся.

От меня не укрылось, как Ник вздрогнул из-за имени Туулы. Значит её воспоминание правдиво. Не знаю, что именно привело его в её объятия, но он явно был ей не рад. Считает ли он себя своим среди богов? Как глубоко Ктуул проник в его голову? Старый бог коварен. Не удивлюсь, если всё это окажется очередным манёвром его подлых игр.

— Кажется, я вернулся из мира мёртвых всего пара часов назад, — задумчиво протянул Никлос. — Проклятие, он знал. Не просто знал, он действовал! Но как? Целый месяц… — бессвязно заговорил мужчина, досадливо хмурясь и отворачиваясь к зеркалам. — Я шёл к тебе, чтобы предупредить о Томаре, и как дурак крутился в петле, не замечая, как сжимается удавка. Ктуул знал, что мне от него не убежать. Я порвал один поводок, а он накинул следующий. Если ты у него, значит и амулет…

— Вас всех дезинформировали, — рассмеялась я. — Туула тоже говорила об амулете. У меня его нет. Ищите в водах Нимфеума. Или у Флаксы, или бога Ола. А может его подобрали русалки. А может он уже уничтожен. Суть одна — амулета у меня нет. Как и ариуса. Растеряла все свои козыри, теперь очередь воспоминаний… — я не стала говорить о своих потерях. И так задыхалась, от осознания, что мной управляют мои страшные секреты. Кто знает, какой я стану, лишившись памяти?

Никлос молчал. И в его молчании был ответ. Мы оба пленники как иллюзий, так и вполне реальных стен.

Каким я теперь его видела? Больше не король. Не эфемерная фигура на троне. Не мой злостный мучитель. Все прежние титулы канули в бездну и остался просто мужчина. Со своей болью на сердце. Некоторые удары нанесла я. Другие он нанёс самостоятельно. Я должна ненавидеть его. Презирать. Пытаться уничтожить за то, во что он превратил мою жизнь. Несколько месяцев назад из-за него я стала ше́лки. А потом умерла.

Но вот, он возвращается, будто читая мысли и в его глазах отражается красота, которую он видит во мне. Уходит, как утекает вода, корысть. Остаётся только преданность и вера в нас. Что же должно было пошатнуть его эго, раз теперь он так смотрит на меня? Что надломило своенравного короля, раз он готов к любому моему приговору и, несмотря ни на что, готов следовать за мной, как бессловесная тень, а не властный мужчина, готовый брать желаемое, невзирая на последствия?..

— Не говори и не думай про себя так, — тихо отвечает он. — Ты важна для меня. И как женщина, и как человек, способный выдержать любой удар судьбы. Я видел, как ты это делал. Никакая сила не способна раскрыться, если душа человека не держится на стальном стержне воли. Можно обладать величайшими способностями и при этом быть трусом, пасующим перед слабыми телом, но сильными духом.

— Но именно так я себя и чувствую! Постоянно! Этот страх, он как волк выгрызает из меня волю к сопротивлению! Раз за разом я пытаюсь бороться, но все мои деяния оборачиваются против меня! — отвечаю горячо, почти крича, и слёзы лавиной прорвали горечь и, захлёбываясь в них, продолжаю говорить, перебирая свои страхи, как алмазы на тонкой нитке. Вот-вот порвётся и они кровавыми каплями рассыплются по хрустальному полу, обрушивая его и поглощая мой мир тьмой.

— Храбрец не тот, кто не боится, а тот, кто продолжает действовать, несмотря на страх, — уткнувшись в его рубашку, я слушаю его слова, и слёзы высыхают, как будто их и не было. — Сэл, ещё не всё потеряно. Будь сильной и смелой. Умной. Я знаю, ты способна плести кружево интриг, что позволит выжить даже без ариуса. Продержись до моего прихода, я найду способ, как вытащить тебя из дворца.

— Сказал один пленник другому. А кто вытащит тебя? — рассмеялась я, отстраняясь и прикладывая ледяные руки к горячим щекам. Он смотрит сверху вниз, и его ответная улыбка расцветает, как светлячки в лесу.

— Ко мне вернулся нориус. Теперь ни одна клетка не удержит.

Потом его лицо помрачнело, и он с опаской заговорил:

— Я шёл к тебе, Сэл, по связи ариуса и нориуса. Меня тянуло в мир эльфов, хоть я и думал, что ты в северных морях. Я знал, где искать, даже попав в мир мертвецов. Чего не ожидал, что на другом конце окажешься не ты.

Судя по его выражению лица, этот неизвестный должен разбить моё сердце. Я мотнула головой, чтобы он продолжил, а он всё медлил, вновь обхватывая мои ладони в глупой попытке подготовить к плохому известию.

— Говори же, морвиус тебя подери!

— Это твой брат, Сэлли.

Сначала я не поняла.

— Вест? Какого… Ты уверен? Как это возможно? Он же стал морским драконом… и он мужчина! Может ты что-то не так почувствовал? Какая-то накладка… — его молчание порождало новые вопросы, а потом меня осенило, и я осела в его руках. — Святая Клэрия, мама… Но почему?

— Я оказался рядом с детской люлькой. Сомнений нет, младенец является носителем ариуса. Там была твоя мать и сестра. Я даже не успел ничего сказать, как налетели эльфы, и я оказался здесь.

— Насмешка судьбы. Спало проклятие, но моя семья всё равно проклята, — безутешно льются слова, и я поражаюсь, как они отстранённо звучат. — Вечные не должны узнать об этом. Ариус необходим для Демона. Для того, во что мы превращались. Это существо — их путь из нашего мира. Если они получат мальчика…

— О, милая Селеста, позволь мне позаботиться об этом, — нежнейший шёпот раздался из каждого зеркала, а потом через одно из них, как из желе, выступил Ктуул, улыбаясь наигранно ярко и широко, демонстрируя полупрозрачные зубы. Алмаз в его лбу сиял радужными всплесками, что явно не нравилось тихой и тёмной обстановке. — Тебе пора просыпаться, девочка. Не стоит так пылко держаться за эти узы. Чем они крепче, тем легче найти способ их порвать.

Я вцепилась в Ника, заслонившего меня от Ктуул и подтянулась к его шее, говоря горячо:

— Ты должен найти Арта. Пожалуйста, ты должен передать ему, что я жива и в порядке. Должен сказать, что, вопреки всему, я любила и буду любить его! Прошу тебя, Ник, сделай это!

Мой голос звучал отчётливо, но всё вокруг исчезало в дымке, кроме лучезарной и зловещей улыбки Ктуула, сверкающей как маяк в ночи. Он смотрел на меня, но на самом деле его тянуло к Никлосу. Я видела в его движениях, в наклоне туловища повадки хищника рядом с добычей. И если Туула притворялась человеком, играя в сумраке эмоций смертных, Ктуул находился на той стороне вечности — его желания были куда как масштабнее и всеобъемлюще. Между ним и Ником — моя душа. И во взгляде Ктуула я прочла, что он собирается её разрушить.

* * *

Просыпаюсь, выныривая из болотной горячки, вся в поту и с болью в мышцах. Кружится голова и отчаянно хочется пить. Протянутая рука с божественным стаканом, вода в котором танцует в бликах от кубиков льда, кажется истинным спасением, и я пью, наслаждаясь холодным конденсатом, стегающим по пальцам, закрыв глаза и думая, что стою под тропическим ливнем, после раскалённого солнца.

Позже, Ктуул утирает с губ остатки воды, аккуратно проходясь пальцами по подбородку и обтирая мои пальчики, каждый в отдельности. Опасное молчание наполняет голову воспоминаниями о нашем расставании, отчего вспыхивают алым кончики моих ушей. Я была грязной. Я была фальшивой. Но это была я. Во мне действительно есть эта порочность. Не зря Туула как-то заявила, что мы родственные души. Она сказала, что в моей жизни видит отражение своей.

«Я нашла способ выжить. И ты его найдёшь. А потом мы проверим, чья цена за выживание окажется выше», — в её глазах отражались звёзды вечности, а голос звучал до жути пророческим.

Теперь я боялась, что она не лгала.

— Ты снова спас Ника? Вытащил из мира мёртвых, а потом из зеркал? Что теперь? Он вернётся сюда?

— Не торопись ты так, — с укоризной протянул он, убирая ресничку с моего носа, — к тому же, зачем ему спешить? Может Никлосу стоит задержаться, а нам узнать друг друга поближе? — его недвусмысленный намёк вынудил меня покраснеть с ног до головы, и я поджала пяточки.

А потом с удивлением отбросила край одеяла и уставилась на пальцы. Они шевелились. И колени, и бёдра — чувствовала абсолютно всё! Ноги как новенькие и я поддалась восторгу, вылетая из постели и прыгая до потолка, с наслаждением ощущая, как работают мышцы.

Я боялась слабости после месячной неподвижности, боялась атрофии, что придётся долго восстанавливаться, но нет — Ктуул вернул всё и даже больше. Никогда прежде так хорошо себя не чувствовала! Как будто в меня вновь вдохнули искру жизни.

— Я решил, что тебе понадобятся ноги для грядущего путешествия, — облокотившись о кровать и любуясь моим первобытным танцем, заявил Ктуул. — Кстати, не хочешь поблагодарить за выздоровление? — он демонстративно постучал пальцем по своей щеке и мою радость как ветром сдуло.

В горле встал ком, я пошатнулась и увидела себя на операционном столе абсолютно голой и с длинными разрезами на ногах: от бёдер и до колен, в паху, на лодыжках, вдоль голеней и на стопах. Ощутила прикосновения тонких игл, переливающихся радужным серебром, почувствовала пальцы, горячей поступью проходящихся под кожей, чтобы вернуть моим мышцам подвижность.

Он улыбался, я отчётливо слышала, как вечный напевает какую-то мелодию, занимаясь мной. Но глаза, эти золотые глаза, пылали холодом учёного, безразличного к чувствам подопытного кролика.

Видение спало так же резко, как и пришло.

Я медленно подошла к Ктуулу, и попыталась мимолётно коснуться его, однако он ухватил меня за талию и опрокинул на кровать, оказываясь сверху.

— Всего лишь жалкий поцелуй? Как за шоколадную конфетку? Я надеялся, что ты расщедришься на более стоящее дельце, — он зажал моё запястье и спустил руку к своим брюкам. — Продолжим на чём остановились?..

Моя реакция оказалась настолько красноречивой, настолько мученической, что он захохотал в голос, отпуская и позволяя отползти на другой конец кровати.

— Ты просто прелесть! Юность мешается с желанием стать опытной женщиной. Ты примеряешь маски, но совершенно не умеешь их носить! Пора бы определиться, Сэл, к какой категории ты относишься. Я приветствую любую. Невинность приятно покорять и подавлять. Опытность — завоёвывать и ломать. Финал всегда один — я остаюсь в выигрыше, — с отеческим тёплом говорил он. — Ну да ладно. Подумай над своими желаниями позднее и не забудь отчитаться о результатах!

Красноречивые молчание отозвалось в нём новым приступом хохота. Он смеялся, утирая воображаемые слёзы, как если бы я действительно сделала что-то настолько смешное, что можно было бы так патетично хохотать, кривляясь при этом как настоящий паяц. Отнюдь, я видела его насквозь, настолько он был прозрачен. И когда смех остановился как по щелчку пальцев, даже не вздрогнула, ожидая дальнейших действий старого бога.

— Скучно, — сухо заключил он, вставая с кровати и за руку вытаскивая из неё меня.

Скользящее и тягучее движение вытянуло нас на крышу Нимфеума, где с удивлением обнаружила на себе комфортный для путешествий наряд. На мне удобные брюки и куртка, волосы заплетены в тугую косу, а в карманах пара тёплых перчаток.

— Ты говорил про путешествие. Куда?

Он искоса глянул на меня, сам же продолжая любоваться солнцем, бросающим блики на водную гладь, неподвижную, как стекло. В такой момент Ктуул казался вещью в себе. Существом, несклонным к разговорам и компаниям. Существом, мечтающим, чтобы рядом никого никогда не было. Одиночка до мозга костей с разумом блестящего учёного, препарирующего жизнь, как если бы она была опытным образцом в лаборатории вечности.

Это его истинная природа? Или же часть мозаики, всего лишь грань, но не душа бессмертного? Не его суть?

Перехватив случайный взгляд, замечаю тоску, такую волчью, такую стылую и злую, что, если бы она была обращена на меня, моё сердце разбилось бы вдребезги, разлетелось на тысячи кусочков, забыв, кто я и, кто он. Я бы попыталась отыскать в себе то, что могло бы стереть эту бездну печали, забрать грусть и уничтожить вечную мерзлоту на дне его глаз.

— Вот, чем ты их берёшь, — прошептала я, задерживая дыхание и отпуская чужие эмоции. — Перед такой силой мало кто может устоять. Куда уж людям, запертым в телах одиночества. Ты отражаешь их чувства, наполняя собственными, и они падают в паутину лжи, будто мухи, увязая в объятиях паука.

— Усложняешь. Я даю им то, чего они хотят. Но не обещаю, что желаемое принесёт им счастье. Взять, к примеру, Томара. Он жизнь положил на моё возвращение, веря, что я уничтожу грешный мир и дам ему возможность построить новый. Никогда ничего подобного не срывалось с моих уст, он сам придумал эту фантазию и уверовал в неё. Довольно скоро колдуна постигнет разочарование. Но пока он счастлив как никогда. И в этом суть. Счастье, пусть недолгое, это то, что я обещал им всем. И они его получили.

Он переврал мои слова, но истина осталась. Лжец, иллюзионист, притворщик. Честнее было бы встретить настоящего злодея, простого и грубого, чем пытаться сражаться с тем, кто так легко тасует колоды карт.

— Пока ты спала, я поговорил с Никлосом. И дал ему невыполнимое задание. Идеальная комбинация, чтобы разрушить его уверенность в свои силы и поменять приоритеты, — Ктуул протянул руку, и мы сделали очередной шаг, оказавшись на морском дне.

Поначалу я дёрнулась, пытаясь вдохнуть, но быстро сообразила, что сила вечного буквально изменила физику морского дна, сделав её сушей. Я могла дышать и двигаться как по земле, при этом мимо проплывали изумлённые рыбы, а в песке копошились задумчивые крабы и рачки. Как если бы я стала призраком — мы существовали в разных реальностях, но в одной плоскости.

— Совместим наш разговор с полезным занятием. До меня донесли, что амулет может быть где-то здесь. Давай поищем его, пока ты не уехала?

— Что за задание ты дал Нику? — спрашиваю, сбивая кучку песка и обнаруживая лежбище недовольного осьминога.

В ушах стоял странный гул и хотелось зевать. А ещё больше — не найти этот проклятый амулет. С ним вечные быстро прикончат нашу планету и возьмутся за следующую.

— Ты уже в курсе, что ариус в теле твоего брата? Я велел Нику притащить ребёнка ко мне или же я убью тебя.

Я запнулась и чуть не упала, ударившись ботинком о камень. Сжав кулаки, вся подобралась, ядом цедя слова:

— Ты хочешь извлечь ариус из моего брата?

— Придётся! Пол не подходящей. Да и ждать, пока ребёнок не созреет для Ника — расточительно. Будет лучше извлечь ариус из малыша и передать тебе. Ты готовый сосуд.

По моему лицу пробежала тень, и я остановилась, пока Ктуул продолжал идти, разбрасывая по песку какие-то маленькие блестящие камешки, просачивающиеся внутрь будто, капли дождя. Он оставался невозмутимым, как если бы мы говорили об удалении зуба или наложении гипса. Полное безразличие, за которым скрывалась издёвка.

— И ты считаешь, что я сделаю это вместо Ника? — спрашиваю холодно, когда он замечает, что я отстала.

— Нет. Я считаю, что ты сделаешь это ради ребёнка и себя. Я считаю, что ты сама найдёшь способ выудить ариус и мне не придётся подключаться к этой задаче. И я считаю, что ты сделаешь это и вернёшься ко мне.

— Зачем? Я буду свободна. И Ник тоже. Зачем нам возвращаться?

Ктуул окинул меня холодным взглядом, замораживая бессердечностью.

— Сэлли, я мог бы выдвинуть тысячу и одно условие, чтобы принудить тебя вернуться. К примеру, яд медленного действия. Или заложник. Я мог бы приказать убивать одного из детишек, пока ты не вернёшься, и первого убить у тебя на глазах, чтобы ты поверила в серьёзность намерений. Или же мог бы одарить золотыми конфетами, чтобы ты сама захотела вернуться за ними, став рабой желаний. Вспомни, что ты испытала в день, когда я ушёл? Я мог бы одарить тебя таким наслаждением, что ты не смогла бы без него жить и валялась бы у моих ног только ради одного взгляда и прикосновения к обнажённой коже. А мог бы обещать вернуть воспоминания об Артане. Дать клятву уйти и оставить эту планету вам. Я хорош в заключении сделок. Но с тобой, Селеста, — он выставил палец вперёд, как если бы это был заострённый кинжал, добравшийся до моего сердца, — я этого делать не буду. Потому что неизвестность последствий пугает гораздо сильнее любых прямых угроз или уговоров. Каждую минуту ты будешь спрашивать, когда кончится моё терпение. Когда я устану ждать твоего возвращения и начну действовать? Это будет есть тебя заживо, и ты костьми ляжешь, чтобы вернуть себе ариус, а потом прийти ко мне вместе с Ником. Я не стану вас преследовать, не стану заставлять или устраивать игры. Вы свободны. Но каждую свободную минуту помните — я жду. И моё терпение не безгранично.

С последним словом к Ктуулу вернулись тысячи золотых капель, впитавшихся в его кожу, как бисеринки пота, сделав её золотой и гладкой, отчего непроизвольно потянуло прикоснуться, чтобы ощутить её прохладу. Он сделал невероятно глубокий вдох, втягивая золото через поры, а потом выдохнул золотистую пыльцу и открыл глаза.

— Амулет уничтожен. Кажется, Ола решил, что нам не следует покидать эту планету. Тем хуже для него.

Глава 16. Под знаком поражения

Селеста

Я всё пытаюсь сообразить, что будет дальше. Кажется, я должна была расслабиться и принять тот факт, что от меня мало что зависит, а потом Ктуул бросил вперёд, просто чтобы помотать наши нервы. Да, всё выглядит именно так. И даже последнее напутствие оказалось проклятой загадкой:

«Когда увидишь ребёнка, сразу поймёшь, что делать. Помни, это твой последний шанс доказать, что ты чего-то стоишь».

Вот уже второй день, как пытаюсь разгадать ребус его слов. Второй день в самом удручающем путешествии моей жизни. Даже поездка семейства Винцелей в столицу проигрывала этой. В конце концов, тогда со мной была семья. Новый спутник не вызывал никаких приятных чувств.