Вопросы [СИ]

Признаем?

События развиваются в сюжете главы «Очень жаркое Рождество» второго тома «Двух миров».

— Да-а, я уже чувствую, что ты по мне скучал, Сасори…

— Скучал.

Как они вышли из того переулка неподалёку от бара, откуда кукловод её выдернул, Анко почти не помнила — всё её внимание безраздельно принадлежало Сасори, его руке на талии, мягким волосам, зарываться в которые носом и пальцами можно было прямо на ходу. Выдержки хватало лишь на то, чтобы не начать его раздевать прям там, на улице, под искрами гирлянд и мягким снегом британского Рождества.

— Потерпи, — шепнул Сасори, мимолётно целуя её в висок. — Скоро придём.

— Я полгода терпела, — зашипела Анко в ответ и, пока красный сигнал светофора остановил их на перекрёстке улиц, прильнула к кукловоду, потёрлась всем телом. — Ками… ты ведь, нелюдь, заставил меня привыкнуть к такому охеренному крышесносному сексу, а потом свалил в закат…

Сасори крепче сжал пальцы на её рёбрах.

— Не начинай по новой, я с первого раза понял, что ты очень расстроилась новости о моей гибели.

— Не забывай, сначала я ещё расстроилась из-за того, что ты нас предал, — ухмыльнулась Анко, уже нарочно его провоцируя.

— Всё это более неактуально, — возразил Сасори. Машинам загорелся красный, и алый блик как всегда причудливо расцветил карие глаза Сасори. — Конечно, если отряд и руководство согласятся меня принять после инсценирования собственной смерти.

От такой мысли Анко едва не споткнулась на ровном месте. Нет, такой подляны жизнь не может кинуть даже ей!

— Примут, — сказала она, вкладывая в тон максимальную уверенность, убеждая в первую очередь себя. — С их стороны было бы глупо пренебрегать таким шиноби, как ты: знающим мир магов и имеющим здесь солидную агентурную сеть. Даже если она распустилась за время, на которое ты отошёл от дел, собрать её снова ты сможешь быстро в случае надобности. Хотя, я уверена, что ты здесь не сидел сложа руки и как минимум следил за происходящим, был готов вновь начать действовать. Почти не сомневаюсь, ты что-то предпринял, подготовил на случай воссоединения с отрядом — не рассмотреть такой сценарий ты не мог. В общем, ты очень ценный ресурс.

— Ой-ой, где моя сумасшедшая змейка, которая сначала делает что-то и только потом начинает обдумывать и рассуждать?.. — иронично протянул Сасори.

— Я помимо того, что твоя змейка, ещё и токубецу джонин! — огрызнулась Анко — и рассмеялась над собственными словами. Сасори тоже улыбнулся, искренне, как нормальный человек. Никакого притворства и оговорок — простое признание, что ему нравится непосредственность Анко. Как и подтверждённое определение «моя».

Нравится настолько, что Сасори затянул её на крыльцо какого-то дома, прижал к двери, впился в губы — ну надо же! Это ж как ему не терпится, раз забил на самоконтроль, здравый смысл, привычку не привлекать внимание!.. Как не терпится, Анко ощущала отчётливо. Нет, ну ей-то ёбнутости хватит устроить потрахушки прямо на чьём-то пороге, а вот от Сасори такого не ожидала…

Ещё меньше она ожидала, что дверь откроется, и спина лишится приятной опоры. Сасори удержал её за талию, после чего втянул в тёмную прихожую.

— Сасори…

— Это мой дом, — быстро сказал он, захлопывая дверь, не выпуская Анко из объятий. — Надеюсь, ты не думала, как мой напарник, что я жил в палатке в лесу всё то время, что провёл в этом городе?

— Я м-мф!.. — только и сумела прокомментировать Анко в новый поцелуй.

Жёсткий, горячий, и, как обычно, никакой сдержанности. Да и зачем она, откуда ей взяться, когда такой офигительный кукольник рядом, живой, её — ксо-о, никому не отдаст, и сам больше не сбежит! Нагло обнять его ногами и не отпускать кажется светлой идеей, и Анко немедленно претворяет её в жизнь, повиснув на Сасори. Его это совершенно устраивало, судя по тому, как крепко Сасори её схватил и понёс куда-то… вверх по лестнице? Да пофиг; целовать, целовать, целовать! Губы, лоб, скулы, чтобы дотянуться до шеи, пришлось изогнуться, но в его руках она и не на такие чудеса гибкости способна. А ещё обвести языком ухо, прокусить мочку, на что получить чуть сбившийся шёпот:

— Анко, уймись, я несъедобный.

— Съедобный! — заспорила она и сумасшедше оскалилась, глядя на его капающую на плечо кровь. Сожрала бы с потрохами!

— Ядовитый и жёсткий, — самоиронично заметил Сасори, удобнее перехватывая её под ягодицы.

— Вку-у-ус-с-сный… и вообще, мне виднее! — доказывая, Анко попыталась впиться зубами снова, но хитрый кукольник раньше захватил её в поцелуй, от которого губы горят, а кровь буквально кипит. А ещё что-то творится с сердцем, со всеми системами чувств, привычными осями координат. Все рефлексы задушены, кроме одного-единственного: быть с ним. Просто быть, быть собой и знать, что её хотят — и возьмут, причём так, как понравится обоим.

Какая-то комната, видимо, конечная цель пути, намеченная Сасори — за закрывшейся дверью летит на пол верхняя одежда, и до одури сложно определиться с первостепенным желанием: раздеть или раздеться самой. Эта заминка была использована Сасори, чтобы остановить кровь, капающую из уха, и залечить мелкую рану.

— Эй! — от такого Анко аж слезла с него и упёрла руки в бока. — То есть, мне спину снова шрамами разукрашивать нормально, а себя сразу лечишь?!

— Из нас двоих мазохистка ты, — хмыкнул Сасори, на что Анко раздражённо цыкнула. — Мне нравится твой взгляд, — улыбка вышла совершенно пошлой. — Будешь меня о чём-то умолять?

— На коленях — в самый раз? — вспомнила Анко его давнюю подначку. Она определилась с порывом и запустила пальцы под его свитер, касаясь крепких мышц.

Сасори одежда явно, как и ей, казалась лишней. Он скинул свитер, стянул порезанную на спине и напитавшуюся кровью водолазку с Анко — и шумно выдохнул, легко коснувшись её тонкой ключицы. Анко с урчанием выгнулась, продлевая прикосновение.

— Если я найду хоть один новый шрам… — прошептал Сасори, скользя тёмным взглядом по её коже, с настойчивостью маньяка выискивая изъяны.

— Найдёшь, — дыхание сбивалось, и кто бы объяснил конкретно, почему именно от близости Сасори, его прикосновений. Быстро облизнув губы, Анко взяла его руку и положила себе на рёбра со стороны сердца, завела чуть назад. — Лето, миссия А-ранга, — проговорила она, давая ему почувствовать длинный шрам. — Рубанули камой, едва увернулась. А вот это, — переложила руку на бедро, — мой собственный кунай.

— Почему не залечила? — зашипел Сасори, сильно сжимая пальцы.

— Так ведь не для кого стараться было, — невинно пожала плечами Анко. — Ты у меня единственный из знакомых повёрнут на коже.

— Шрамы на таком теле — неэстетично.

— Кроме того, который твоя отметка, да, Сасори?

— Да, — он резко развернул её к себе спиной, согнул и прижался губами к корочке запёкшейся крови на повторённом поверх старых шрамов кандзи «Драгоценность». Напоминании, вконец ёбнутом и отчасти поэтому романтичном.

— Я бы избавилась от всего остального, вот честно, — пробормотала Анко, расстёгивая джинсы. — Но я люблю свои шрамы, говорила же, они напоминание… — стянув всю оставшуюся одежду, она вновь прижалась к Сасори, выпавшему в то своё странное состояние прострации, когда и взрыв бомбы хвостатого поблизости его не привлечёт. — О том, через что я прошла, — и пока он залип, можно нести херню. — Какие сложные миссии выполнила, — и лихорадочно прикусить пересохшие губы. — С какими противниками справилась, — и касаться себя, потому что терпеть уже невозможно. — Сасори!.. — восторженно выдохнула Анко, когда поверх её руки легла его.

— Что ты пытаешься и кому доказать? — жаркое дыхание опалило ухо. Оно и прикосновения убивали всё желание говорить о серьёзном, но Анко всё же ответила:

— Что «чокнутая змеиная шлюха» может на самом деле быть профессиональной куноичи.

Словно саму себя окатила ледяной водой. Возбуждение спало, и Анко напряжённо повела плечами, уже почти даже желая, чтобы Сасори отпустил её, чтобы можно было отползти в тихий угол и вволю повыть. Озвучивать настолько личное — чертовски сложно.

На слабую попытку вывернуться Сасори отреагировал тем, что мягко обнял её. И это было охренеть неожиданно — почти до испуга.

— Ты с самого начала заинтересовала меня именно как профессионал, — негромко произнёс Сасори. — Когда собирал информацию для Акацуки и расширял агентурную сеть, то и дело наталкивался на хвосты чей-то тонкой работы — это разожгло мой интерес, я стал пытаться выяснить, кто за этим стоит. Ещё любопытнее стало, когда выяснил, что напал на дело рук ученицы своего бывшего напарника, за которым охочусь, — он прижался щекой к её волосам. — Выбравшаяся из ямы, из которой почти невозможно вернуться — я хорошо знаю Орочимару и его приёмы. По слухам безбашенная, но действующая так изящно, что отслеживать, распутывать и угадывать цели — сплошное удовольствие.

— Так вот кто то и дело подрезал крылья моим осведомителям… — проговорила Анко, сражённая осознанием: а ведь они играют друг с другом так давно. — Ксо, и ведь так и не смогла отследить, как ни старалась…

— У меня больше знаний и опыта, — заметил Сасори. — Кроме того, я объективно хитрее и куда в меньшей степени стеснён рамками, являясь нукенином.

— Успокоил, — буркнула Анко. — Хотя, — добавила она осторожно, — как бы это убого ни звучало, проиграть тебе мне ничуть не зазорно. А может, просто рефлекс не замечать именно эти проигрыши, — она невесело усмехнулась, обхватив себя поверх его рук. — Когда в первую нашу ночь пришла, чтобы убить тебя, а в итоге подсела на близость с тобой. Когда позволила вырезать на себе твоё клеймо — уже дважды. Когда с готовностью приняла из твоих рук Амортенцию. Когда опять после десяти лет завязки закурила и сходила с ума последние полгода… Да вот даже сейчас стою тут и ною о какой-то херне, будто нежная химе…

— Это не херня, — Сасори коротко поцеловал её плечо, сжал крепче руки. — Это чувства, Анко, и они есть у каждого. Правильно говорить о них с тем, кому веришь.

— Ага, — слабо откликнулась Анко, мелко подрагивая, вновь на краю падения в пропасть. Она действительно сломана, искажён верный шаблон мировосприятия, если сама признаёт незазорность проигрыша нукенину, если дрожит в его руках и соглашается, что верит. Что за польза теперь от неё Конохе?..

Она не дёрнулась, когда Сасори поднял её на руки и перенёс на кровать, аккуратно уложил на слабо пахнущее чем-то пряным одеяло и лёг рядом, вновь обнял, устроив её голову у себя на плече. Они долго молчали, и Анко никак не могла взять в толк, почему. Как и то, зачем Сасори делает это — обнимает её, легко поглаживая плечо, вместо того, чтобы трахнуть или выставить за дверь.

Молчание тянулось. И вдруг он тихо заговорил:

— Когда я был ребёнком, мои родители погибли на миссии. Бабушка долгое время не говорила мне этого, но в конце концов я догадался, узнал. Мне сложно сейчас описать эмоции, которые испытывал тогда, потому что годами пытался вымарать их из сердца. Я научился у бабушки создавать марионетки и нашёл в этом забвение — творчество успокаивает меня, расслабляет тугую пружину внутри.

Молча слушая его, Анко медленно расслаблялась под уютными прикосновениями. Пришло воспоминание, каким умиротворённым было лицо Сасори в моменты творческого процесса.

— Я сделал себе марионетки, копирующие родителей, — продолжил Сасори, неспешно, почти механически водя подушечками пальцев по её плечу. — Хотел вновь почувствовать их тепло — потерпел провал, конечно же, ведь это были всего лишь куски дерева, начинённые железом, с пустыми стеклянными глазами. Тогда я принял решение, что раз родителей не вернуть, лучше самому стать таким, как те куклы — смертоносным оружием, внешне напоминающим человека. Я долго просчитывал, как лучше сделать это, тренировался, оттачивал мастерство — готовился. Нападая на Третьего, я держал в голове единственную мысль: если готов — получится, если после стольких лет всё ещё нет — не имеет смысла продолжать пытаться и жить. Но я победил и ушёл из деревни, прихватив с собой некоторые её секреты и достоинство. Это обеспечило мне место в Акацуки, и я ничуть не жалею, что принял приглашение. В организации я встретил действительно интересных людей, открыл для себя новые грани жизни и многому научился. Именно Акацуки сделала меня шпионом, — он замолчал ненадолго. — Она же убедила меня остаться человеком. Если точнее, одна куноичи с такой же раной на сердце, как у меня.

— Конан? — тихо уточнила Анко, не поднимая глаз.

— Конан, — подтвердил Сасори. — Она пришла ко мне по поручению Лидера, чтобы пригласить в организацию. Не могу сказать, что она понравилась мне с первого взгляда, но… заинтриговала. По пути на базу мы разговорились, тогда такие подростки, смешно сейчас вспоминать. В нас было что-то общее, оба это чувствовали. Друг с другом было интересно — просто поговорить, посидеть над свитками с донесениями, обдумать и принести Лидеру выкладку, какие заказы более выгодны в данный момент. Кроме того, у нас с Конан схожие механизмы самоконтроля: чувства реализуются в творчестве. Мои марионетки, её оригами — и искусство, и оружие… Много точек соприкосновения, и в итоге — взаимопонимание. Приятное чувство — иметь друга, который всегда поддержит, не осудит.

— Действительно, — согласилась Анко, почему-то подумав о Мадаре. Теснее прижалась к Сасори, замерла — его откровенность была ничуть не менее крышесносной, чем секс. А ещё, кажется, таила в себе нечто важное.

— В Конан я увидел олицетворение мысли, высказанной когда-то Третьим, которую я долгие годы не мог понять: полностью отказаться от чувств — вот истинное проявления слабости, трусости. Потому что действительно большие силы нужны, чтобы разбираться в своих эмоциях, уметь сдерживать их, чтобы не мешали делу, и позволять себе проявлять в особенных ситуациях, с особенными людьми, — он вздохнул, и Анко, не видя, буквально почувствовала, как он устало прикрыл глаза. — Мне потребовались годы, чтобы это понять. Одно из сложнейших проявлений внутренних сил для истинного шиноби — довериться. Не бездумно и легкомысленно открываться каждому встречному, но чётко выверить свои ощущения от человека, эмоциональные возможности, просчитать вероятные последствия — и позволить себе отбросить маску, показать себя настоящего. Через усилие, через сознательно задавленные рефлексы, которые вбиваются с детства: не доверяй, не открывайся, везде опасность, враги. Кажется, для нынешнего поколения это менее актуально, но тех, кто застал мировые войны, воспитывали именно так. К тому же, многие отучались доверяться и другими, весьма травматичными способами, — он легко сжал плечо Анко.

— Ты прав, — откликнулась она — осторожно, пробуя, сможет ли сама говорить так, как он. Впервые. И правда хочется попытаться. — Из меня доверие выжигали змеиным ядом и калёным железом. Вначале постарался сенсей, растоптав моё детство, которое я худо-бедно, осколками смогла-таки пронести через войну. Ну а всё то, что не уничтожил он, выжгла деревня, которой я была нужна не осколком, а остро наточенным кунаем. И ведь я была им, и хорошим, пока не дала слабину…

— Ты не перестала им быть, — перебил Сасори, сильнее сомкнув пальцы на её руке. — Не спорь. Посмотри вокруг. Первый Хокаге и Мадара доверяют друг другу, несмотря на все размолвки, что между ними были — скажешь, они плохие клинки? Или Дейдара; ты работаешь с ним несколько месяцев — разве можешь назвать его сломанным из-за того, что он доверяет Хинате, Итачи, кажется, всё ещё мне… — тихий смешок, вновь прикосновение. — В доверии рождаются чувства — я не говорю сейчас о ежедневных реакциях, я о важном, глубоком. К примеру, я сейчас испытываю желание помочь тебе в том, где разбираюсь лучше. Но для этого мне нужен честный ответ: что чувствуешь ты?

— Ничего, — резко ответила Анко, ощетиниваясь, сжимаясь в комок. — Ничего существенного там, где нет долга. И ничего не должно там быть, потому что так правильно! — она вздрогнула всем телом, сглотнула. — Так было всегда, и мне было спокойно. А потом ты, и эта твоя Амортенция, чёртов блок всего жизненно важного!..

— Обнажение того, что есть в тебе своего. И нет, Анко, это не пустота — я помню тебя в ту ночь, когда мы приняли зелье, — он повернул её голову к себе, поймал взгляд. — В тебе намного больше, чем ты сама сейчас видишь.

— Ты видишь? — огрызнулась она.

— Я вижу, — произнёс Сасори. — Я не люблю вещи без наполнения, мне на них плевать. Будь ты такой, я никогда бы не обратил на тебя внимания больше, чем на пешку на игровом поле. Не будь ты особенной, не взял тебя в свою постель и не снял перед тобой маску.

— Я не знаю, что ты увидел во мне такого особенного, — вздохнула Анко, прикусила губу. — Ксо, Сасори, да я же ебанутая на всю голову!..

— Истинное дитя взрастившего тебя мира, — он положил тёплую ладонь ей на грудь напротив сердца. — Легко демонстрируешь бытовые эмоции, но большие, действительно важные чувства проявляешь только на изломе, на срыве, остальное время глушишь всеми доступными способами, в первую очередь попросту не признавая их существование.

— Потому что чувствовать больно, — очень тихо сказала Анко. — Я на миг попыталась — с тобой в ту ночь, и вот, во что это вылилось. Ещё одного такого срыва я попросту не переживу.

— А с чего ты взяла, что я дам тебе повод сорваться? — серьёзно спросил Сасори. — Я несу ответственность перед тобой за произошедшее. Невероятно, но меня гложет изнутри тот рудимент, что остался от совести. Ведь, называя тебя «особенной», я имел в виду «особенной для меня». Мне никогда за всю жизнь ни с кем не хотелось быть настолько открытым, как с тобой.

— Серьёзно? — Анко приподнялась на локте, заглянула ему в лицо.

— Совершенно. Ты вызываешь спектр чувств от «связать и выебать» до «укутать в одеяло и оберегать всю ночь». Мне хочется узнать тебя ближе, но вовсе не для того, чтобы использовать знание во вред. Это было почти с самого начала. Это беспокоило меня, настораживало… Ками, да оно меня попросту пугало. Как ты выразилась?.. Сломалось оружие. Мне потребовалось время, чтобы разобраться в себе.

— Время, в которое я деградировала, — зло фыркнула Анко, которой стало чертовски стыдно за себя.

— Я всё-таки тебя сегодня свяжу и выебу, — сообщил Сасори, — но сперва попытаюсь поселить в твоей голове одну важную мысль: ничего фатального не произошло, хотя срыв из-за ошибок в контроле над чувствами мог привести к подобному. Так как вина частично на мне, я помогу вернуть равновесие, покажу, как справляюсь с контролем сам.

— Но Сасори… — Анко запнулась, — что могу я тебе дать? Нет, ну серьёзно, я самая обычная куноичи помимо того, что имею в голове выводок тараканов и обучена добывать информацию и ублажить любого.

Сасори вздохнул с нотками раздражения.

— Мне не нужно от тебя что-то конкретное, Анко, постарайся это понять. Поэтому, — он слегка улыбнулся, — просто будь. Такая, какая есть, потому что именно этот сплав мне нравится.

Чувствуя, как предательски заалели щёки, Анко поспешно уткнулась лицом в его грудь.

— Это взаимно, — пробормотала она. — Нравишься. Хочу, причём не только в себе, но и просто рядом. И говорить вот так вот долго и обстоятельно почаще, потому что хочу знать о тебе больше.

— Ну, я превысил собственный годовой лимит на откровенность, — усмехнулся Сасори, за волосы оттягивая её от себя. — В следующий раз твоя очередь.

— Я расскажу, — пообещала Анко. — Ведь это, кажется, залог доверия — признаваться и открыто говорить?

— Хм, а ты не так уж и безнадёжна, — Сасори вернулся к своим обычным насмешливым интонациям, но взгляд оставался всё таким же тёплым. — В первую очередь признайся: ты будешь кусаться, и мне придумать какой-нибудь кляп, или сдержишь порывы?

— Ни за что! — улыбнулась Анко, проворно усаживаясь на него, взявшись за пряжку ремня. — Сказала же: съедобный, вкусный…

Сасори резко выпрямился, сжал её горло, запястья.

— Значит, всё-таки кляп, — со спокойной улыбкой заключил он.

Сейчас Анко действительно была жива — и абсолютно счастлива.

Счастлива с таким же конченным сумасшедшим, как и она сама.