Воля императора

Глава 1. У зеркала

Утверждать на сто процентов не возьмусь, но я кажется не умер. Дышу, что-то чувствую…

Последнее, что запомнил — как придерживал дверцу, чтобы народ успел выскочить… Потом меня силой швырнуло о металлический борт. После чего всё вокруг залило пламенем.

Помню грохот взрыва и… чувство, что боль разрывает меня на части. Даже думать об этом больно.

Человек на две трети состоит из жидкости, а если она закипает, то тело попросту разрывает на куски. А раз тела больше нет, может, здесь присутствует только моя душа? Нет, душе в туалет не хочется, а мне вот хотелось. А ещё хотелось пить.

Эх…

Наверное, я в госпитале. Хорошо, что нет боли, но даже представить боюсь, что обнаружу, когда начну себя исследовать.

Раскрыл глаза и огляделся. Комната, в которой находился, явно не похожа на больничную палату. Скорее на вполне обычную комнату обычного жилого дома. Потолки высокие, похоже, дом очень старый. Сталинская постройка? Или ещё дореволюционная? Мебель тоже, какая-то старомодная, хотя и заметно, что дорогая. Вон, зеркало в деревянной резной раме. Я такое только в музее видел. На противоположной стене шкаф со стеклянными дверцами, заполненный книгами с золотыми и серебряными переплетами. Около окна массивный письменный стол, на котором аккуратные стопки книг, какие-то бумаги, письменный прибор. Неужели чернильный?

Глубоко вздохнув, я решил-таки осмотреть себя и… не обнаружил абсолютно ничего необычного. Цел. Ран или повязок не видно.

Видимо я родился в рубашке. А думал, что конец мне. Тут меня настигла мысль — а, может, и правда конец. Может, я на том свете?.. Я все-таки погиб, а теперь попал куда-то туда, где мне зачем-то воссоздали историческую обстановку. Как-никак историк. Глупость, конечно, но в голову ничего более здравого не лезло…

Хотя я ведь мог проваляться в коме, а потом меня перевезли из больницы на какую-нибудь частную квартиру с музейной обстановкой? Эта версия была ещё бредовее, где сейчас такая обстановка отыщется и на кой леший кому-то понадобилось меня куда-то перевозить… но как объяснить всё?

Ну не может же быть всё настолько хорошо. Я не верю в чудеса. И тот взрыв мне не приснился. Как минимум, ему многое предшествовало.

Обругав себя за пессимизм, я поднялся на ноги и убедившись, что правда в порядке, пошёл-таки к зеркалу. В зеркале был… я. Но что-то всё равно было не так, будто я стал моложе. Да и зрение, которое лет пять, как испортилась, очков не требовало. Провел языком во рту. Хм… А куда делась пломба? И вот здесь откуда-то взялся зуб, который был вырван ещё на первом курсе. Сам виноват — можно было вылечить, а я боялся идти к стоматологу. А зуб-то на месте. Складывалось ощущение, что я помолодел лет на десять. Похоже вариант с комой тоже отпадает.

Я смотрел на знакомого незнакомца, отражающегося в зеркале. Это был и я, и не я. Таким я был десять лет назад, когда заканчивал универ и ухаживал за Маринкой. Маринка… И дети… Они ведь не знают, что я в порядке. Надо срочно их найти!

В этот момент, я заметил за спиной какую-то тень. Хотел было обернуться, но в следующий миг меня обхватил кто-то со спины, а на горле сцепились сильные пальцы. Я попытался высвободиться, но будто в стальных тисках оказался. В следующий миг я понял, что в зеркале-то никого нет! Да что здесь происходит вообще?!

Я судорожно принялся вырываться из хватки, при этом ища хоть что-то, что можно использовать в целях самообороны.

— Спокойно. Не дёргайтесь, — от этого голоса, у меня мурашки пробежали по спине. Успокаиваться я не собирался, но раз уж злоумышленник решил поговорить, послушаем. — Мне велено передать вам послание и убедиться что вы серьёзно воспримете. Кивните если понимаете, что я говорю.

Я кивнул, по-прежнему пытаясь разглядеть того кто прячется за моей спиной. Кстати, я с трудом разглядел чужую руку на своём горле, она будто кожа хамелеона, сливалась с окружающим пространством.

— Вы больше не в своём мире. Теперь вас зовут Павел Алексеевич Кутафьев. От того, как быстро вы вживётесь в свою новую роль, будет зависеть ваше будущее и ваша жизнь. Вам всё понятно?

Я снова кивнул.

— Не забывайте, — произнёс голос и хватка тут же исчезла. Я резко развернулся, готовый напасть на обидчика, но комната была пуста. Так, он же спрятался! Я ведь даже руку его разглядеть не мог.

Я с минуту внимательно оглядывал комнату, при этом водя перед собой руками, но помещение выглядело пустым.

Раздался стук в дверь.

— Войдите, — рассеянно ответил я на автомате.

В комнату вошла совсем молодая девушка в сером платьице а-ля гимназистка, белом переднике, а на голове какая-то беленькая шапочка, вроде косынки. А, вспомнил — наколка.

Я подозрительно посмотрел на девушку.

Это у нас кто? Горничная? Или у кого-то такие дурацкие ролевые игры? Я не сразу сообразил, что стоял… Нет, не в трусах, а почему-то в кальсонах и нательной рубахе, которые до этого видел лишь по телевизору. Говорят, в армии их еще в начале девяностых годов упразднили. Девушка, тут же опустила взгляд и залилась краской.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Здравствуйте, Павел Алексеевич, — ответил девушка, — вас, Ирина Львовна зовёт.

Ну, с Павлом Алексеевичем я уже почти смирился, поэтому решил не вдаваться в расспросы, почему она меня так назвала, вместо этого спросил другое.

— Кто такая Ирина Львовна?

— Как кто? — охнула девушка, — Ваша матушка… Ну и шутки у вас, право.

​​Глава 2. Знакомство с родителями

То и дело оглядываясь, я кое-как отыскал одежду, хоть она и висела в шкафу. Непривычно копаться в чужих вещах, хотя горничная и уверяла, будто комната моя вместе со всем имуществом. Да и человек этот таинственный… Ну раз уж они утверждают...

Умудрился одеться без посторонней помощи, хоть это оказалось и непросто. Брюки вполне обычные ещё и по размеру, только с пуговками вместо молнии, рубашка тоже села как влитая. Так, галстук… Ну, раз висит, значит, нужно его повязывать. С душевным скрипом умудрился-таки завязать кривой узел, отдаленно напоминающий «винзор». Пока одевался, то и дело выглядывал в окно. Увидел не больше десятка автомобилей и выглядели они мягко говоря необычно. Можно было бы предположить что они все раритетные, но я хорошо разбирался в марках автомобилей и ничего знакомого разглядеть не смог. Однако оставалось ощущение, что будто в прошлое попал. Кричащей рекламы газировки и других товаров народного потребления тоже не увидел. Зато какой-то мальчишка голосил продавая газеты.

Я прислушался к крикам зазывалы.

— Наместница императора в Финляндии вдовствующая великая княгиня Анастасия расторгла помолвку с племянником германского императора! — надрывался паренёк, а я аж головой помотал. Бред какой-то. Император Финляндии…

Будто и правда другой мир.

Наконец одевшись, оглядел себя в зеркало. Наверное, глуповато выходить к завтраку в собственном доме при полном параде, но мне почему-то показалось это правильным. Раз я теперь Павел, а внизу мои родители, попробую подыграть и посмотреть что из этого выйдет.

Однако с полным парадом я явно перемудрил. В столовой, что размером превышала две моих комнаты, за длинным столом сидел пожилой мужчина в халате и с газетой в руках. Напротив него расположилась довольно миловидная женщина, удивительно похожая на мою мать, в простом домашнем платье. Во всю стену огромный буфет, а внутри нечто фарфоровое и очень дорогое. Очень похоже на Гарднера или Виноградова. Если так, то люди которых горничная назвала моими родителями, люди очень не бедные. На противоположной стене огромное окно, демонстрирующее совсем несовременный вид на город.

На столе… Нет, не хрусталь и бронза, а фаянс и серебро, а еще салфетки. Очень интересно, я будто на приёме. Мне не забыть бы, что нож держат в правой руке, а вилку в левой. Про остальное и подумать боюсь.

Голова кругом идёт.

Нарочито медленно подошёл к столу, чтобы получше оценить обстановку и разобраться в происходящем.

Окно оказалось приоткрыто, и с улицы донеслись крики чаек. В принципе, озерными чайками никого не удивить, но эти орали так противно, словно недалеко море. Хотя из окна комнаты, где проснулся ничего подобного видно не было.

Уставившись в окно, смог получше рассмотреть дом, расположенный напротив. Выглядел он так, будто это декорация из фильма про старый Санкт-Петербург.

Да уж, всё вокруг будто нарочно сбивает с толку.

Предположим, что я уже почти смирился с тем, что каким-то образом попал в прошлое. Да и Питер мне всегда нравился. По крайней мере не Сибирь и не Англия... В Питере я хоть немного ориентируюсь. Но что я здесь делать-то буду?

Мои предполагаемые родители занимались своими делами, а я замешкался судорожно пытаясь сообразить, как следует с ними поздороваться. Учитывая все признаки. Я оказался в начале двадцатого века. По крайней мере, тогда прислуга была вполне обычным делом.

Я помассировал переносицу, пытаясь оживить в памяти хоть что-то: Фильмы, книги исторические издания. Надо ведь понять как себя вести, чтобы не выдать с головой своё самозванство. Может, нужно поцеловать ручку у матушки, а заодно приложиться устами к волосатой лапе папеньки? Ну нет, последнее точно будет лишним. Это больше относится к итальянским фильмам про сицилийскую мафию.

А как обращаться к ним? На ты или на вы? И вопрос не странный, в некоторых регионах современной России, не говоря уже о соседях, принято к родителям обращаться исключительно на вы. Друг-украинец, помнится, говорил своей маме «мама, вы», чем меня всё время изумлял.

На периферии зрения мне показалось движение какой-то тени. Похоже у меня теперь паранойя развиваться начнёт, однако это заставило соображать быстрее.

Эх, была не была. Раз уж оказался посреди исторического кинофильма, значит буду отыгрывать на полную.

— Доброе утро, — поприветствовал я. Подошел к матушке и, приобняв ее за плечи, поцеловал в щечку.

— Доброе утро сынок, — удивлённо округлив глаза, поприветствовала меня Ирина Львовна, и погладила по руке. Она тут же потянулась и чмокнула меня в лоб. Я от этого смутился. Да и матушка, очевидно, удивилась сыновьему поцелую. Однако явно порадовалась ласке.

— Хм... — удивленно вскинулся поверх газеты мужчина, считающийся моим отцом. Кажется, у парня на чьём месте я оказался, не было привычки проявлять излишние чувства к родителям. Отметим. Лучше не переигрывать. Хотя, мне от поглаживания по руке стало гораздо легче, да и на душе спокойнее. Определенно, эта женщина даже слишком похожа на мою мать, оставленную где-то в прошлом, за чертой смерти.

Отца я конечно же целовать не стал — как минимум, не привык целоваться с мужчинами, пусть и считающимися мне родней. Просто ограничился поклоном.

— Ира, у вас какие-то новости? Я чего-то не знаю? — удивленно спросил папаша, переводя взгляд с меня на мать. — Обычно он как варвар в одном исподнем заявляется — и сразу за еду. А тут вышел при галстуке… Или это весна так на юношу повлияла.

Ещё прокол. Лучше не выпендриваться.

— Алексей, мальчик много занимается, — вступилась за меня Ирина Львовна. — Может у него сегодня экзамен. Он будущий адвокат. Не то что ты со своим скудным коммерческим училищем.

— Судьёй, — поправил тут же отец, а затем повторил с нажимом. — Наш сын будет судьёй. И, к слову, сегодня выходной.

Ирина Львовна лишь закатила глаза, и принялась обмахивать себя, взявшимся откуда-то веером.

Вот оно как. Значит, я в роли студента, и учусь на правоведа, то есть, юриста. И судя по всему учусь хорошо. А я ведь историк по образованию. На юриспруденцию похоже, но очень отдалённо и в полной темноте. Ну ладно, выкручусь как-нибудь. На крайний случай, окончит Павел свой университет на трояки. Если, конечно, до этого момента я не вернусь в своё время… Хотя, учитывая, что предшествовало моему перемещению сюда. Похоже, что мне некуда возвращаться.

— В любом случае, у мальчика образование будет куда лучше, чем у отца, — продолжила тем временем Ирина Львовна. — Правовед, это уже не купец.

— Правовед, хреновед, — забурчал отец. — а может лучше бы и в коммерцию пошёл. Как все люди пошел бы по стопам отца. Мы промышленники в третьем поколении, а сын… правовед. Так что, или переучиваться, или судья, я всё сказал. — с этими словами, отец снова спрятался за газетой.

Мать в ответ что-то проворчала. Я лишь некоторые обрывки смог уловить:

— …Кому мешало образование? … государственная карьера, … семейная контора… … потомственным дворянином…

Я жадно впитывал информацию, следя за их пикировкой и почти не дыша — боялся спугнуть.

— А ты чего стоишь, — вдруг посмотрела на меня мать. — А есть кто будет? Пушкин?

Однако отец, который похоже тоже уловил некоторые обрывочные фразы, так просто сдаваться не собирался:

— Ирочка, мы уже с тобой сто раз говорили о твоих дворянских корнях и о твоей длинной родословной, как у породистой болонки… Право слово.

Внутренне порадовавшись тому, что внимание матери снова отвлечено, принялся дальше слушать их спор. Судя по всему, мои здешние родители давно ведут какой-то старый спор о дворянстве и прочем… Однако на сей раз матушка, похоже, обиделась. Видимо, из-за болонки.

— Ну знаете ли, Алексей Павлович, — вскинулась матушка. — О моих дворянских корнях в Бархатной книге написано, — дальше её голос стал опасно тихим. — Да и родовые способности никто не отменял.

Ирина Львовна демонстративно выставила указательный палец, а затем прислонила его к чашке. Я с удивлением обнаружил, что напиток принялся сначала булькать, а потом и вовсе закипел.

Вот это да. Родовые способности. Это что ещё за новости такие? Интересно, я так же могу? А как спросить, чтобы подозрений не вызвать?

— И что толку от этих твоих родовых способностей? — отмахнулся отец. — Чай я и в самоваре могу вскипятить.

Ирина Львовна недовольно отставила чашку. По её лицу было видно, что голова женщины усиленно работает над каким-то особенно колким ответом.

— А ваши предки, у моих пашню пахали, — наконец нашлась она.

Отец, не опуская газеты, издал очень глубокий и протяжный вздох.

— Сейчас начнётся перечисление родословной до двадцатого колена и кто кого порол…

— Мои предки со времен Екатерины второй никого не пороли, а ты даже термина «гуманизм», наверное, не знаешь, — поджала матушка губы. — А Нарышкины, самые близкие родственники Петра Алексеевича. А я, к твоему сведению, их дальний потомок. И с Лопухиными в родстве.

Что-то мне подсказывает, они так бесконечно могут препираться. Ну а я, как истинный историк тут же начал анализировать полученную информацию, принялся сопоставлять факты. Если уж я и попал в прошлое, то мир для меня явно не родной. По крайней мере, я не слышал, чтобы наше дворянство чай прикосновеньем кипятило.

Но учитывая прозвучавшие фамилии, какая-то связь с прошлым России моего мира есть.

Ирина Львовна, получается, принадлежит к роду, из которого вышла Наталья Кирилловна Нарышкина, мать первого императора? А Лопухины тут при чем? Супруга Петра кажется из рода Лопухиных, а их сын Алексей казнен по приказу царя. Последний из царствующих Лопухиных Петр Второй умер не то от оспы, не то от пьянства. Даже если матушка из Лопухиных, то к нынешнему правящему дому она никаким боком не относится, как, кстати, и я.

У меня перед глазами будто учебник истории раскрылся. Я и так, в студенческие годы, от изучения фамилий и дат истинное удовольствие получал, а тут и вовсе оказался в любимой среде. Как бы кощунственно это не звучало, я искренне надеялся, что их спор не прекратится.

Но пикировка родителей шла не всерьез. Невооружённым глазом было видно, что и отец, и матушка — любят друг друга.

— Ирочка, ты же знаешь мое мнение, — вздохнул отец. Опустив наконец газету. — Дворянство человек должен получать за свои заслуги, а не фокусы, и не за деяния давно усопших предков. Вот, подожди пару лет, а там, за мои пожертвования мне положено и звание и орден святого Владимира, я уже справлялся. Вот, я сам стану потомственным дворянином, и Пашка тогда наш дворянчиком станет, причём со способностью. — я тут же навострил уши, но отец решил не заострять внимание на интересующей меня теме. — И никаких ему канцелярий не нужно или родовитых потомков. — отец отложил в сторону газету и, наклонившись, потянулся ладонью к руке жены. Видимо вопрос дворянства был для неё больным, и отец из кожи вон лез, чтобы угодить жене. — А если молодые парни штаны просиживают и титулы получают, так это не про нас. Мы будем делом доказывать. И вообще, давай-ка лучше завтракать. А то Дуняша уже заждалась.

— Дуняша! — громко позвала матушка. Давешняя горничная, словно бы ожидавшая за дверью появилась в столовой и принялась раскладывать по тарелкам кашу. Слава богу, что не овсяную. Судя по запаху — рисовую. Рисовую я люблю.

Тут же направился к свободному месту в ожидании еды.

Когда каша была разложена, отец и мать встали. Глядя на них, встал и я, заработав ещё один удивленный взгляд. Глава семейства, как и положено, начал читать молитву:

— Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен во веки веков. Аминь.

Матушка повторяла, а я просто шевелил губами, потому что текста молитвы не знал, но тоже осенял себя крестным знамением.

Алексей Павлович перекрестил еду и мы чинно уселись, заработав ложками. Но все-таки, отец, который то и дело бросал на меня косые взгляды, не выдержал и спросил:

— Павел, ты же все время говорил, что ты атеист? С чего вдруг молиться начал?

— Сам не знаю, — едва не подавившись пожал я плечами. — Вот, нашло что-то с утра, — от меня явно чего-то ещё ждали, поэтому я добавил. — Взглянул в окно и будто осенило. Видимо день сегодня такой… Солнечный.

— И правда, день сегодня благодатный, — поспешно поддержал меня отец. — Ты так почаще в окна заглядывай. — охотно продолжил он, а затем, легонько хлопнув по столу ладонью, шёпотом добавил: — А с медичкой своей пореже гуляй. Я матери давно говорил, что влияние её, до добра тебя не доведёт. Ишь, атеистка она. Сама не верит, и других за собой тянет. Хорошо хоть одумался.

— Вот это ты зря, — тут же заступилась матушка. — Марина — прекрасная девочка из хорошей семьи. Между прочем, из столбового дворянства. Они с Пашей отличная пара. А то, что она учится на медичку, ничего страшного. Выучится, потом замуж выйдет, внучку мне родит, тогда сразу поумнеет.

— Сына, — тут же буркнул отец, а потом добавил: — А лучше другую найди. Что, в Петербурге хорошие девушки уже перевелись?..

Неожиданно в разговор вмешалась горничная, собиравшая со стола грязную посуду:

— Марина Петровна — замечательный медик, зачастила она едва слышно. — Я позавчера попросила, чтобы она посмотрела маленького, так сразу же собралась и поехала.

— А что с маленьким? — тут же сместила фокус внимания матушка. — Дуняша, если нужен врач, ты только скажи. Или деньги нужны?

Девушка тут же растерялась от напора матушки, а Ирина Львовна перевела требовательный взгляд на папеньку, после чего тот сразу же подскочил с места:

— Да, Дуняшка, сколько денег нужно? — заговорил он важным тоном, будто годами репетировал эту речь. — Говори, не бойся. Знаю, что ты у нас девушка с амбициями, но так нельзя…

— Алексей Павлович, не волнуйтесь, — замотала головой горничная, принимаясь разливать по чашкам ароматный чай. — Если бы на доктора деньги нужны были... Но Марина Петровна сказала, что ничего страшного, просто у малыша зубки режутся. Пообещала, что если нужно, она привезет с собой педиатра.

Опа… Молодая горничная. Ребёнок… А не натворил ли этот Павел дел? Всё пока неплохо складывается, но личных драм хотелось бы избежать. Мне ведь ещё жену искать. Если, конечно всему происходящему есть какое-то логичное объяснение и она меня ждёт.

Однако ситуацию тут же разрядила Ирина Львовна:

— Как там, Иван-то твой? Когда на побывку обещают отпустить?

— Ох, Ирина Львовна, он и сам точно не знает, — аппарат они новый глубоководный испытывают, а какой — про то и писать нельзя. А Иван-то мой главный по дизелям, куда его нынче отпустят? Но грозился, что как только на побывку приедет, сразу же в церковь пойдем, повенчаемся, а потом он меня к себе заберет. Жену-то начальство разрешит на военной базе держать, а вот просто женщину, хоть и с ребенком, ни в коем разе.

Тут меня будто что-то дёрнуло. Я тут же поглядел на горничную. С ней явно было что-то не так. Вернее, она что-то не то сказала, и всё моё нутро на это отозвалось.

Я попытался проанализировать себя и понять, что же только что произошло, но тут мой взгляд упал на заголовок газеты, что сжимал в руках мой отец.

«Доживёт ли Николай Второй до 1941 года?»

Чего?!

Глава 3. Утопия или история новой Российской Империи

В порыве чувств, я вскочил на ноги и, позабыв обо всём, сам не заметил как оказался перед отцом.

Алексей Павлович уставился на меня подняв брови.

— Папенька, — наконец нашёл я слова. — а могу я у вас попросить газету.

Отец повернул голову жене.

— Молодёжь, нынче… — не договорив, он перевёл взгляд на меня. — Имейте терпение молодой человек. Вот дочитаю, тогда и возьмёшь.

Под озадаченными взглядами родителей и горничной я развернулся на пятках и побежал в сторону выхода из дома. Матушка меня, кажется, окликнула, но я не отреагировал и не вслушивался, что она сказала. Сейчас мне было не до условностей и вежливости. Моей целью был тот самый мальчишка, который продавал газеты на углу. Судя по всему, то, что он там кричал было не такой уж и чушью.

Сердце колотилось от возбуждения, а я на всех парах мчался вперёд.

— Газету! Срочно! Давай сюда! — накинулся я на мальчишку.

— Сначала заплатить! — воскликнул оборванец, попытавшись спрятать стопку газет за спину.

— Да… Сколько? — спросил я, едва сдерживая себя в руках.

— Двадцать пять копеек, — заявил мальчишка.

Меня снова передёрнуло, как тогда, после слов горничной.

Мальчишка выжидательно смотрел на меня. Его глаза сощурились, а уши покраснели. Врёт наверное…

— Это за всю стопку что ли? — хмыкнул я, взяв себя в руки.

— Это за газету, — насупился парень, — но для вас сделаю скидку, десять копеек.

Ага, вот сейчас правда. Будто подтверждая это, по телу разлилась тёплая волна.

Так, а про деньги-то я и не подумал. Тут же похлопал себя по карманам и услышал звон. Похоже деньги есть.

Я достал из кармана несколько металлических монеток и заплатил мальчишке нужную сумму, с жадностью ожидая, когда сорванец наконец даст мне желанную газету.

Спустя минуту, я рассеянно брёл по проспекту, жадно вчитываясь в новостную ленту.

Информации было мало, но кое-что удалось вычленить.

Сейчас было четвёртое мая 1940 года. У власти и правда был живой и вполне здоровый Николай второй, которого периодически называли пророком, а иногда победоносным. Старику было уже почти семьдесят, и он во всю готовил наследника: своего внука Александра. Тот был единственным сыном старшей дочери Николая. Ольги. Информацию о других наследниках я так и не нашёл.

Подумать только. Страшный сон историка… Или наоборот, мечта. Нужно дальше разбираться.

Меня вдруг кто-то ухватил за руку.

Я повернулся и встретился глазами с усатым мужчиной в мундире.

— Вы бы на дорогу смотрели, сударь, — назидательно сказал он мне.

Я вдруг обнаружил что нахожусь на перекрёстке, а как раз передо мной выруливал из-за угла автомобиль. Таких я раньше и не видел. Даже на картинках.

— А что это за чудо техники такое, — рассеянно спросил я у усатого.

— Как что? Достояние российской инженерии. Автомобиль Петербуржец.

— Петербуржец, — повторил я и проводил машину взглядом.

Нет, тут с одной газетой точно не разберёшься.

— А вы не подскажете, как мне пройти в библиотеку? — обратился я снова к усатому.

Предупреждение от авторов: Дальше в этой главе будет сухая историческая сводка и сравнение изменений произошедших в Российской империи. Если желаете перейти сразу к сюжету минуя статистику, просто пропустите главу.

Несмотря на то, что сегодня была суббота, Императорская библиотека была открыта для всех желающих. Меня быстро проверили по картотеке, а во внутреннем кармане пиджака я обнаружил читательский билет.

Долго пытался разобраться с источником, в итоге остановился на «Статистическом справочнике Российской империи за 1938 год» изданный фирмой «Сытин и Сытин».

Я уже приготовился вгрызаться в содержимое книги переполненной ятями и ерами, но к своему удивлению обнаружил вполне привычный текст. Похоже реформа азбуки здесь прошла вполне успешно.

Первым делом уставился на карту империи.

Хм… Польша и Финляндия в составе России. Точнее — Великое княжество Финляндское и губернии Привислинского края. Привислинский, видимо, значит, при Висле. Если кратко Царство польское, интересно. Стало быть, в Варшаву можно без визы ехать. И в Хельсинки, по здешнему Гельсингфорс, тоже. А я ведь в прошлой жизни бывал и там, и тут. Мне аж захотелось, съездить туда и посмотреть, как там всё выглядит сейчас.

Чем больше вчитывался в книгу, тем сильнее колотилось сердце, а я едва сдерживался чтобы не вскакивать после каждого факта и не начать расхаживать из стороны в сторону.

Библиотекарь с толстыми линзами, то и дело поглядывал на меня, видимо удивляясь, чего я там такого вычитал.

Население империи — четыреста миллионов человек! Да в моём времени и того меньше было!

Помнится, накануне Первой мировой войны численность населения насчитывала около ста восьмидесяти миллионов, не должно быть такого. Нет, если допустить, что не было ни войн, ни революций… но такого западные завистники просто не допустили бы.

Если мне память не изменяет, весь раскол Российской империи начался с поражения в русско-японской войне… Как я когда-то учил — это была историческая неизбежность.

Цветные портреты правителей. Царь и царица выглядят старше, нежели я запомнил. Ничего удивительного. Тут им уже далеко за шестьдесят, а ведь ни Николай, ни Александра до этой даты не должны были дожить.

Так смотрим дальше…

Пока все как в моей реальности — государь император Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, Московский… и прочая, взошел на престол в тысяча восемьсот девяносто четвертом году, короновался два года спустя. Женат на Александре Федоровне, в девичестве именовавшейся Викторией Алисой Еленой Луизой Беатрисой. Детей столько же, сколько и в моём мире. Годы рождения у дочерей указаны, даты смерти нет, стало быть… ещё живы. Подумать только! А вот рядом с именем цесаревича Алексея стоит пометка «В бозе почивший тысяча девятьсот двадцатый год». Все-таки, мальчик прожил немногим дольше, чем в нашей реальности. Видимо из-за гемофилии. Лекарства так и не придумали.

Что еще интересного в справочнике? А много чего интересного, потому что данные приведены в сравнении с европейскими и иными показателями. Значит, протяженность железных дорог у нас составляет двести тысяч верст, что равно протяженности железных дорог США и Германии вместе взятых. Ничего себе! Помнится, в России двадцать третьего года двадцать первого века таких цифр не было. А здесь-то еще только сороковой год двадцатого века.

Вся карта Российской империи испещрена условными значками, означающую добычу полезных ископаемых и промышленные предприятия. Большинство помню еще со средней школы, а некоторые в новинку.

Нефть и каменный уголь. Значков много, но это не удивительно. Газовых месторождений пока нет, но газ начнут активно использовать позже. Производство алюминия. Вот это да! Мы производим алюминий? В моей истории в тридцатые годы нашли месторождения, но выпускать помешала война. Даже еще помню — фашистская Германия в числе прочего поставляла нам алюминий чуть ли не до двадцать второго июня.

А вот совсем любопытно — двадцать моторостроительных предприятий. Моторостроительные — это что? Изготовление только двигателей или ещё и автомобилей?

Так. Десять авиастроительных предприятий. Это, как я понимаю, лишь гражданская авиация. Или военная тоже? Но если свой алюминий, то можно и то и то выпускать. Четыре завода по изготовлению геликоптеров. Видимо это вертолёты. Причём имеется приписка, что кроме как в России, больше нигде их и не строят. Значит, господин Сикорский никуда не уехал, а проявил себя на родине.

Судостроительные и судоремонтные заводы. Один, два… десять… пятьдесят штук? И куда нам столько? Я аж пот со лба вытер. Россия экспортирует корабли что ли?

Не утерпев, полез к карте. Судостроительные заводы в Петербурге, Гельсинфоргсе, Одессе, Николаеве, Феодосии, а еще развернуты вдоль всего северного побережья. Я и городов-то таких не слышал. Ольгенград, Алексеевск-на Двине. У Романова-на-Мурмане целых три судостроительных предприятия. Романов, что на Мурмане, наш Мурманск? Почему целых три завода? Если подумать, наверное там наверное имеется своя специализация. Отдельно пароходы, отдельно ледоколы, отдельно подлодки.

Похоже Российская империя стала поистине Великой.

В Воркуте, судя по значку, добывают уголь, в Вологде и Череповце устроены металлургические заводы, обеспечивающие север металлом.

Ещё у нас имеются радиозаводы. Этих немного, всего-то пятнадцать предприятий. Я не удержался от усмешки. Зато они раскиданы от Москвы и до самых до окраин.

Есть какой-то завод по изготовлению «визоров». Визор — это что такое? Может, производное от телевизора? Ну раз революции нет, значит Зворыкин остался в России.

Я откинулся на стуле и помассировал виски. Удивительно.

Что примечательно, промышленные предприятия в этой России не сосредоточены в Западной части страны, как это было в первой половине двадцатого века, а равномерно распределены по всей карте. Упор сделан на освоение и развитие Сибири и Дальнего Востока. На удивление разумное решение, строить предприятия ближе к сырью или транспортным артериям. А здесь сырье рядом, есть железные дороги и Северный морской путь.

Россия лидер по выпуску чугуна и стали, правда слабо развита электроэнергетика. Не вижу никакой централизации. Нет, имеются гидроэлектростанции, питающие промышленные предприятия, но отчего-то слабо охвачены населенные пункты. Интересно почему? Может, не хватает меди для изготовления проводов? Так нет же, хватает, вон имеется обозначение — добыча меди. Меди хватает, алюминий есть. И отчего-то в статистическом справочнике нет данных ни о телефонной, ни о телеграфной связи. Не может такого быть, чтобы радио изобрели, а телефонов нет. Да что там — я же в столовой у своих новых родителей видел телефонный аппарат. Красивый, довольно-таки компактный для сороковых годов. Правда меня смутило отсутствие провода… Ну не могли ведь здесь уже додуматься до спутниковой связи? Нет, такого не может быть. В космос мы точно пока не вышли, а без этого не будет цифровой связи.

Но здесь явно что-то не так.

Если имеется развитая промышленность, то к ней нужны квалифицированные рабочие. Насколько помню, по переписи 1897 года грамотных у нас было не то двадцать три, не то двадцать пять процентов населения. А сейчас… Батюшки — девяносто пять процентов взрослого населения! Пять процентов, как я полагаю, это старшее поколение, которому учиться уже нет смысла.

Да быть такого не может! Если покопаться, понятие «грамотность» штука коварная. Считать ли грамотным того человека, который может написать собственное имя, расписаться в ведомости, но не более? Но всё же, количество предприятий заставляет задуматься.

Поискал информацию об образовании.

Начальных школ, в среднем, четыре штуки на тысячу человек. Тысяча человек… Дети до восемнадцати — ладно, пусть до шестнадцати лет, как правило, составляют половину. Одна школа на сто детишек? Неплохо! Не помню, какие показатели у нас были в сороковом году, но явно меньше. Получается, что все дети младше десяти лет получают начальное образование?..

Средних школ меньше, только две на десять тысяч человек, зато много училищ. Стало быть, упор делается на профессиональное обучение. Очень изящное решение. А что у нас с вузами? В справочнике указаны лишь государственные университеты — их двадцать, да институты — целых сто. В принципе, очень хорошо.

Да это какая-то Россия мечты. Похоже я и правда попал в рай для историка.

Вопрос только: откуда все взялось? Может, инопланетяне высадились и постарались сделать из Российской империи процветающий оазис?

Надо больше информации.

Покопавшись среди других справочников, нашёл военную сводку последних лет.

Пролистал прошлое. Предков — Александра Третьего и Марию Федоровну, тоже пропускаем. Про Ходынское поле, десятки погибших и сотни раненых ничего не сказано, что неудивительно. Кто же напишет о событиях, бросающих тень на правителя?.. Или здесь не было кровавой Ходынки, из-за которой царь получил свое прозвище Кровавый?

Так…

Русско-японская война…

А вот здесь нестыковка. Она проходила совсем иначе, нежели в моей реальности. Во-первых, про революционную ситуацию и желание царя малость повоевать, чтобы отвлечь внимание населения от социальной действительности с помощью «маленькой победоносной войны» ничего не сказано. Но это ни о чём не говорит.

Принялся поглощать сухую информацию из справочника с интересом школьника читающего комикс.

Летом тысяча девятьсот третьего года Тихоокеанская эскадра была преобразована в полноценный флот под командованием вице-адмирала Макарова.

В ночь на 27 января (по новому стилю 9 февраля) 1904 года японский флот, без официального объявления войны, предпринял попытку напасть на русские корабли.

Вице-адмирал Макаров успел к тому времени вывести свой флот из порта и японских моряков ждало нешуточное разочарование — вместо легких мишеней они получили готовые к бою мощные корабли, начавшие торпедные атаки. Как следствие — треть японского флота были потоплены недалеко от Порт-Артура, треть судов получили серьезные повреждения и, либо затопили себя вместе с командами либо сдались в плен.

Адмирал Того, сумевший сохранить только жалкие остатки флота, по возвращении домой сделал себе харакири. Наверное, правильно было бы написать «сепуппо»,но какая разница?

Разумеется, японские войска не смогли высадить десант на Квантунский полуостров, а Россия получила полное господство на море.

Отчего-то Макаров, ставший полным адмиралом и кавалером ордена св. Георгия Второй степени (а могли бы и Первую дать!) не стал окончательно добивать врага. Конечно же русские корабли нанесли «ответный визит» в японские порты, почти не усиленные артиллерией и расстреляли кое-какие суда, но не более.

И чего они оккупацию Японии не начали. Видимо из-за того, что не знали как повели бы себя японцы…

Хотя есть данные, что кое-кто из штабных офицеров выдвигал предложения, однако адмирал их отверг.

Хотя может он в чём-то и прав.

В этом случае японцы сплотились бы и дали дружный отпор врагу, а русская армия на Дальнем Востоке совсем не та, что в Западной части империи. Да и зачем России какая-то Япония? Что с ней потом делать?

Макаров ограничился тем, что перекрыл поставки зерна и каменного угля в Японию из Великобритании и США. Русские крейсера азартно гоняли по Желтому и Японскому морям корабли бриттов и американцев, заставляли их либо вернуться обратно, либо пристать к берегу, а когда затопили парочку самых несговорчивых англичан (команды, кстати, спасли!), то поставки продовольствия в Японию прекратились, а микадо запросил мира. Британия, разумеется, разразилась дипломатическими протестами, шумными газетными кампаниями, в которых поносила варварство русских, топивших невинные корабли, всего-навсего помогающие врагам России, почти разорвала дипломатические отношения с нами. Даже отозвала своего посла, но потом передумала и вернула. Вступить с нами в войну тоже не решилась. Ну, ничем не удивили.

Ух, никогда не думал что буду с таким упоением читать военную сводку.

А дальше…

Мир подписан, император Николай поблагородничал, не стал сдирать с Японии три шкуры, ограничившись только получением компенсации за ущерб, причиненный подданными Микадо. Но вот захваченные, а также поднятые русскими водолазами японские корабли возвращать не стал, хотя японцы и предлагали за них приличную цену. Деньги, скорее всего, одолжили те же англичане. Но корабли неплохие, они нам ещё послужат.

Значит, Россия получила контроль над Маньчжурией, Кореей и выход на незамерзающие моря. Ляодунский полуостров и Порт-Артур взяты в бессрочную и бесплатную аренду. Ишь ты — бессрочная и бесплатная аренда. Не слышал ни разу про такое.

Нет позорных поражений в войне, нет и Первой русской революции. Напротив — авторитет царя усилился, а либеральная общественность засунула голову в песок, а кто-то и вовсе стал восхвалять гений императора и его прозорливость.

Ну да… В этой реальности никакой гимназистке не пришло бы в голову писать японскому императору поздравительную телеграмму, а вот в моей, подобных случаев было немало.

А раз война не проиграна, флот уцелел и преумножился, то нет надобности брать займы у англичан и французов. А те долги в моём мире были оплачивали не только деньгами, но и кровью солдат, погибших в Мировой войне, которая, по большому-то счету, России была не нужна.

Зачем нам свободный выход через Босфор и Дарданеллы, если Российская империя зарабатывает деньги не только на продаже зерна, но и на торговле сталью и чугуном, на продаже паровозов и пароходов?

Не знаю, курил ли Павел, я вот не курил, но мне сейчас очень захотелось сделать что-то этакое.

На этом сюрпризы не закончились.

В этой реальности премьер-министр Петр Столыпин не погиб от пули эсера, а довел земельную реформу до конца, создав-таки тот самый слой богатых крестьян, призванных приумножить богатство государства и сохранить власть царя.

Читал работы, в которых говорилось, что реформы Столыпина могли бы привести к экономическому и социальному кризису. Дескать — куда деваться бедным крестьянам, оставшимся без земли? Идти в батраки? Но нет, у нас появились фабрики и заводы, куда и отправился трудиться разоренный крестьянин.

Я читал учебник истории не веря своим глазам. Откровенно-то говоря, никогда не испытывал симпатий к императору Николаю Второму. Даже о том, что царь был расстрелян, не жалел. Вот, девушек и цесаревича жаль, как ни крути, не заслужили они, в отличие от отца, такой смерти. Царевны во время войны работали сестрами милосердия, помогали раненым, а наследник-то совсем ещё ребенок.

А тот ли это Николай Александрович, прозванный Кровавым? Верный муж, любящий отец, талантливый фотограф и отличный спортсмен. И, в тоже время, слабовольный человек, не сумевший подобрать себе достойное окружение, боявшийся талантливых людей вроде Витте или Столыпина. Здесь явно что-то не так.

Я неоднократно встречал упоминания, что император пророк, или ведун. Может, здесь какая-то правда. То что сегодня продемонстрировала мать Павла, очень удивляет. Так почему императору не быть пророком?

В общем, теперь мне стало очевидно что я попал в другой мир и мне он очень нравится. Будто Россия где жил раньше была Россией курильщика, а это Россия здорового человека.

Жаль лишь, что жены и детей нет рядом. Им бы здесь очень понравилось.

Глава 4. Жизнь в радужных цветах

Я вышел из библиотеки с гудящей головой. Просто физически был не способен переработать столько информации и впечатлений за раз. Хотя не сдавался до последнего. Да и многое найти не удалось.

Да, Российская Империя в первой мировой не участвовала. Не произошло Атаки Мертвецов и других ужасов той войны… Но была ли война в итоге, я так и не понял. Соответственно и не ясно как сложилась судьба стран Европы. Идёт ли вторая мировая война? Не стоит забывать, что сейчас сороковой год, а значит двадцать второе июня сорок первого не за горами.

Я как русский человек знающий историю этого периода, просто обязан хоть как-то постараться повлиять на события. К тому же, одно дело, читать об исторических событиях такого масштаба как Великая Отечественная Война, и совсем другое пережить их.

Не знаю, есть ли в моём попадании сюда какой-то великий замысел, или это просто мистическая случайность, но раз уж я здесь, я не имею права бездействовать.

Воодушевлённый и одухотворённый я шагал вперёд и улыбался своим мыслям.

Подмышкой я зажал пару справочников, решил взять для домашнего изучения, и обнаружил как сильно дрожат мои руки.

Были мысли о том, что может я и правда попал в рай под обложкой идеальной Российкой Империи, и вместо того, чтобы наслаждаться, впадаю в паранойю. Но я гнал их подмоченными тряпками. Вот сейчас успокоюсь, передохну, и снова отправлюсь в библиотеку, чтобы перечить всё, что там есть. А потом пойму всё и сопоставлю, и если обнаружу угрозы, незамедлительно начну действовать.

Опомнившись понял, что совершенно не помню из какого дома вышел и как вернуться домой, но ноги сами вывели к знакомому двухэтажному домику.

— И какой мух тебя сегодня укусил? — с улыбкой спросила матушка, которая сидела за столом. Будто я и не уходил никуда. — Ну хоть к обеду поспел.

— Я об одном деле позабыл, — рассеянно улыбнулся я в ответ.

— Знаю я, какие дела у юноши в твоём возрасте, — по-доброму поддела меня Ирина Львовна. — Когда уже свадьбу сыграем? Мариночка — такая хорошая партия.

— Матушка, нам обоим отучиться необходимо, для начала, — нашёлся я с ответом.

— Пока будете ждать, ты уже себе другую найдёшь, так что Марина пускай тоже подумает.

— С чего я должен себе другую найти? — возмутился я. Хотя, возможно владелец тела ловелас, а я и не знаю…

— Как это с чего, ты на себя в зеркало погляди. Мало того, что красавчик, так и на наследника престола похож как брат. А какая у нас семья. Ты очень завидный жених, мальчик мой. В петербург каждый день приезжают красавицы мечтающие найти своего принца.

— Я однолюб, — нахмурился я.

— А я уже внуков хочу увидеть. Когда это было помехой?..

В этот момент в столовую вошла Дуняша.

— Павел Алексеевич, не знала что вы вернулись, — произнесла девушка увидев меня.

Она тут же скрылась, но вернулась через минуту с тарелкой и приборами.

— А папа с нами не будет ужинать? — спросил я, заметив что мама решила продолжить тему свадьбы и охочих до принцев красавиц.

— Он по делам отравился, — махнула рукой мама.

— А Вам Марина Петровна телефонировала, — сказала вдруг горничная. Ирина Львовна тут же навострила уши.

— Да, и что она передала? — поинтересовался я.

— Сказала, что опоздает на выставку, — тут же пояснила девушка.

— Какую выставку? — смутился я.

— Так в императорской картинной галерее, Марина Петровна сказала, что вы сами её пригласили. На немецкого художника. Гимлера… или Гитлера.

— Что? — я едва не подавился. — Гитлер?

— Я не сильна в иностранных фамилиях, — тут же потупилась девушка. — И с искусством не знакома, простите, Павел Алексеевич.

— Ничего, ничего, я просто переволновался. Так, когда, вы говорите, Марина придёт на выставку?

— Так, через сорок минут. Я думала вы уже не вернётесь.

Ох, как же это я. А сколько дел я уже пропустил сегодня?.. Ладно, у меня есть веские причины.

— Так… а как мне быстрее всего добраться до Галереи?..

Без ужина матушка меня не выпустила. Благо до места оказалось не так далеко добираться.

Оставалась один вопрос, как мне найти Марину? Я ведь даже не представляю как она выглядит. Эх, можно было Дуняшу расспросить, а я и не додумался. И пускай это выглядело бы странно.

Я почесал затылок. У входа в здание стояли три девушки. Ну не подходить ведь к каждой. Как назло, ни одна в мою сторону не смотрит. А если подойду не к той, так и до скандала с невестой недалеко.

Ну не стоять ведь здесь до вечера. Я вгляделся в лица девушек, может что-то отзовётся?

Я огляделся по сторонам, а в следующий миг застыл на месте.

Ко мне навстречу шагала моя жена. Настоящая. Из моего мира. С которой я прожил двенадцать лет и нажил двоих детишек. Вот только она была моложе.

В общем, если я не с этой девушкой должен быть на выставке, то мама окажется права и у меня будет новая невеста. В лепёшку разобьюсь, но добьюсь расположения этой красавицы.

— Пашенька, надеюсь ты недолго ждёшь? — услышал я такой родной голос.

В общем, я никогда не был религиозным, и не верил в загробную жизнь, но спасибо. Кто бы там всё это не устроил, но это великолепно.

Я в практически идеальном мире. Моя мама просто золото, у тому же копия моей родной матери. И невеста, точная копия любимой жены.

— Совсем нет, моя дорогая, совсем нет — ответил я, а на моём лице была счастливая улыбка.

— Почему ты так улыбаешься? — смутилась Марина и бегло оглядела себя. — Что-то не так?

— Всё хорошо. Теперь всё просто замечательно, — поспешил заверить её я. — Пойдём на выставку.

Я до последнего надеялся что это шутка, но выставка и правда была посвящена лишь одному художнику, по фамилии Гитлер. А когда я увидел в последнем зале фото того самого “художника”, все сомнения отпали.

— Ты знаешь, кто это? — спросил я у Марины тяжело сглотнув.

— Конечно, — невозмутимо ответила девушка, — об этом Гитлере давно уже судачат. Он, быть может, не самый лучший художник, но некоторые работы любопытны. Как поговаривают, у него большие связи среди политиков Германии и России.

— А больше он ничем не прославился? — спросил я ослабив галстук. Мне от чего-то стало жарко.

— Кажется он книгу написал. Но она не возымела большого успеха, — пожала плечиками Марина. — Я немного поинтересовалась о нём. Обрати внимание, он подписывает свои картины как Шикльгрубер. Это его псевдоним, хотя выставка всё равно названа в честь Гитлера.

Ну да… Всё как в моём мире. Девичья фамилия матери Адольфа Алоизиевича — Шикльгрубер.

— Да уж, — потянул я, а про себя подумал: “Художник, так художник. Главное чтобы в политику не лез…”

Похоже, двадцать второго июня можно не бояться.

Если не считать волнительных открытий, вечер с Мариной прошёл чудесно. Я аж молодость вспомнил. Я и не думал, что однажды вновь пойду на свидание с женой.

Мы много смеялись, веселились и гуляли. Признаюсь, я хитрил как мог. Просто вспоминал те шутки, которые когда-то нравились моей Марине. Невеста Павла тоже их оценила и смеялась до слёз. А я радовался от того, как всё идеально складывается.

Я так вдохновился от нашей встречи, что договорился с Мариной и воскресение провести вместе. К счастью, у неё не было никаких дел на завтра. В общем. я твёрдо решил получить максимальное удовольствие от своего попаданчества…

Чувствую, мама как воду глядела, скорее всего, наша свадьба с Мариной не за горами.

После прекрасных выходных, начались учебные будни. Как оказалось, юрист из меня так себе, я понимал едва ли тридцать процентов. Нет что-то, конечно, я знал какие-то общие термины и документы. Но в целом, без юридического базиса, в виде четырёх упущенных лет, мне стало ясно, что экзамены я точно завалю.

Однако на выручку пришёл, близкий друг Павла Дмитрий Родионов. Как оказалось, сам Павел когда-то подтягивал друга по большинству предметов. А теперь ситуация изменилась с точностью наоборот. Я долго выдумывал историю, по какой причине вдруг потерял все знания. Однако это и не потребовалось, друг с большой охотой стал помогать мне готовиться к экзаменам, намечающимся через три недели.

Дмитрий оказался на удивление приятным парнем, и уже через неделю я вполне мог назвать его своим хорошим другом, без скидки на то, что прошлый хозяин тела и так дружил с ним четыре года.

Несколько раз мне виделись тёмные тени, будто преследующие меня, чтозаставляло неуютно ёжится и поскорее убраться подальше от тех мест. Но был ли он, тот преследователь, или мне мерещилось, я так и не узнал. Тот человек, который встретил меня в день моего попадания в этом мире, больше не объявлялся. Наверное, и к лучшему.

Сложнее было привыкнуть к тому, чтобы научиться отзываться на имя Павел, и не оглядываться, когда кто-нибудь произносил имя Александр.

А в целом, мне кажется, что я был вполне счастлив.

Если не считать учёбу, мне многое давалось легко и естественно. Я будто спросонья, постепенно вспоминал то, чего никак не мог помнить. Я быстро привык к тому, что у меня новый дом и искренне ценил родителей. Возможно так было потому, что мама была так похожа на родную матушку из моего старого мира, что впоследствиия и вовсе перестал замечать различия. Просто вёлсебя естественно и это было нормально. Однако и с отцом сложились глубоко уважительные отношения.

Каждый день был пронизан светлыми впечатлениями. Красивые и чистые улицы Петербурга, улыбающиеся жители, причем независимо от происхождения. Прекрасные здания с вычурной архитектурой, многие из которых, в моём времени были разрушены за годы революции и войн. Удивительные автомобили, эволюция которых явно свернула в каком-то другом направлении, нежели в моём мире.

А когда удавалось провести время с Мариночкой, которая была с головой поглощена учёбой, так я был и вовсе на седьмом небе. Как-то раз она сказала, что я за последнее время изменился, будто повзрослел на десять лет. Я едва не поперхнулся от её прозорливости, на что девушка только рассмеялась.

Как не стыдно признаваться, я очень быстро и легко позабыл о прошлой жизни и войне, с которой меня выдернула судьба и почти не сожалел об этом. Порой задумывался о том, как там Марина и дети, но эти мысли тут же выдувало из головы, когда я вспоминал о будущей невесте в этом мире.

Всё чаще стал ловить себя на мысли: Зачем думать о старом несовершенном мире, если оказался в его идеальном варианте.

Была ещё одна особенность этого мира, которая вызвала у меня восторг. Здесь было и электричество и электроприборы, а вот проводов не было. Я долго не мог понять в чём дело, и сначала косился на работающие лампы радио не подключённые кабелями. Долго искал информацию, а когда нашёл, то пропал с книгой на весь вечер. А всё дело было в самой настоящей магии. Вернее не так…

Примерно шестьдесят лет назад, Александр Степанович Попов, сделал удивительное открытие, обнаружив особую волну, на которую, как я понял, в нашем мире никто не обратил внимания.

Если кратко эта волна позволяет переносить энергию и различные токи без участия проводов прямо по воздуху при этом не вредя людям. Но главное не это. Самое интересное, что некоторые люди очень чувствительны к этим волнам и при правильном взаимодействии и чутье, могут эту энергию использовать для совершения различных чудес.

Люди и раньше знали о сверхъестественных способностях у некоторых дворян. Но, как правило, они воспринимались как ведьмовство или сатанинское проклятие. В связи с этим, обладатели таких вот даров, свои навыки скрывали. Хотя доподлинно не ясно, что именно было причиной, ведь некоторые способности давали огромное преимущество как в делах военных, так и в быту. Так вот Попов доказал, что это никакая не магия, а вполне себе наука.

Попов, сам был не одарён, но посчастливилось ему встретить простую крестьянку, к которой всё время липли металлические изделия. Беднягу хотели сжечь на костре, но учёный не дал. Он и так был увлечён изучением радиоволн и магнитных свойств металла, а тут живой человек-магнит.

Та крестьянка рано умерла, а других добровольцев Попов так и не смог найти, поэтому он не просто успел изучить досконально особенности волны, которую в последствии назвали в честь него. Однако он произвёл мощнейший толчок, повернувший мир науки в совсем иное русло.

Мало того что технический прогресс значительно ускорил свой бег, так и феномен одарённых приобрёл большую значимость. Появились целые институты изучающие подобные явления.

Благородные одарённые по-прежнему не спешили раскрывать свои секреты, но кое-что удалось раскопать.

Я нашёл упоминания об удивительных случаях например, какой-нибудь студент со способностью к лекарству, может заменить целую орду врачей с многолетним стажем и опытом. Кстати, одарённые с лекарскими навыками зачастую не скрывали своих талантов и охотно служили на благо человечеству.

Или, например, солдат со способностью вызывать огонь, способен разом уничтожить противника, на борьбу, с которой может уйти не один месяц.

Нашёл короткое упоминание об одной девушке, которая имела огромную власть над животными. Могла договариваться побуждая братьев меньших собирать информацию или нападать на противника. Из примеров нашёл историю очевидца о случае, когда она попросила стаю волков напасть на вражеский отряд. Но вот какая интересная штука у волков тоже есть свое сознание, причём они довольно хитрые звери. Таким образом в течение недели семеро зверей уничтожили более сотни солдат противника. Постоянно преследуя их, изматывая и нападая в самые неожиданные моменты.

К слову, ещё из примеров: Моя матушка, могла прикосновением согревать небольшое количество воды. А у моей невесты Марины, была способность к диагностике живого тела. Она могла без всяких приборов просканировать организм и обнаружить беспокоящий недуг.

Как оказалось, я тоже был одарён… вернее Павел. У прошлого владельца тела, после десяти лет обнаружилось чутьё к правде. Он физически ощущал, когда кто-то пытался его обмануть. Видимо именно это произошло со мной, когда продавец газет пытался меня облапошить. И до этого, в столовой. Дуняша что-то говорила про свадьбу, видимо тоже обманывала. Но это её дело. Способности способностями, а каждый человек сам отвечает за то что говорит.

Но повторюсь, в целом всё в новом мире было просто прекрасно.

Однако подчиняясь обидному правилу закона подлости, стоило мне привыкнуть и расслабиться. Как ситуация снова стала стремительно меняться…

Я в очередной вечер возвращался домой, после того как проводил Марину до дома, после вечерней прогулки. Мы были в яблоневом саду, где все деревья как раз покрылись белыми цветочками.

Настроение у меня было прекрасное, я шагал по улице и насвистывал мелодию из репертуара группы “Браво”, из моего прошлого мира. Усмехнувшись, поймал себя на мысли, что кое-какой музыки мне точно не хватает.

Пока шагал, несколько раз замечал мелькающую тень, на периферии зрения. Не сразу понял, что меня в этом смущает, а потом вспомнил первый день своего появления в новом мире, и сжимающую горло стальную хватку. Сразу всплыло в памяти и то, что предшествовало попаданию в новый мир.

Настроение моё испортилось и я поспешил домой.

До дома оставалось пройти от силы метров сто, когда моё внимание привлекла чёрная “Волга” с массивным радиатором и широкими колёсами, припаркованная метрах в тридцати от меня. Я даже обернулся по сторонам, выискивая подозрительных преследователей.

Стоило мне подойти чуть ближе, как из автомобиля вышел крупный мужчина в чёрном сюртуке, и щёгольским жестом надел на голову шляпу. Похлопывая себя по карманам, он отошёл на противоположную сторону тротуара и опёрся на невысокую ограду стоящего рядом дома.

Как только я оказался между машиной и мужчиной в костюме как тот тут же окликнул меня:

— Молодой человек, разрешите …?

Я замедлился и стоило мне повернуться, как получил от него неожиданный тычок в грудь. В следующий миг ко мне подошёл кто-то со спины. Я опомниться не успел как меня обхватила чья-то крепкая рука и потянула к машине.

Я испугаться не успел, как оказался в салоне, между двумя верзилами, крепко державшими меня за руки.

Мысли стали судорожно метаться.

Вот же дурак. Как я мог так расслабиться? Быловедь предчувствие!.. Наверное, меня решили похитить и будут требовать у родителей выкуп…

Хотя не похожи эти ребята на похитителей. Скорее на каких-то гос. служащих.

Может меня в чём-то заподозрили? Или как-то поняли, что я из другого мира и будут что-то выяснять? Или того хуже, попросту отправят обратно, где я уже давно окоченевший труп…

Поздно поймал себя на мысли, что нужно было хотя бы оказать сопротивление для приличия, но здоровенные мужики по бокам, выглядели настолько внушительно, что можно было и не пытаться.

— Павел Алексеевич, нам нужно с вами поговорить. Прошу, без глупостей, и без криков, — повернулся ко мне крепко сбитый мужчина, сидевший рядом с водителем.

— О чём поговорить? — растерянно спросил я.

Мужчина окинул меня взглядом, качнул головой, и хмуро повернувшись к водителю скомандовал:

— Трогай, — затем он снова повернулся ко мне. Видимо убедившись, что я совершенно не собираюсь сопротивляться или кричать он добавил: — Дело государственной важности, Павел Алексеевич. Империя нуждается в вашей помощи.

Глава 5. Вежливое принуждение

Заявление мужчины вызвало ещё больше вопросов. Зачем я мог кому-то понадобиться? Да ещё и настолько, чтобы была необходимость меня похищать. Тем более, чем вообще я могу быть полезен империи? Может дело в моей способности? Но как я уже узнал, дары, как правило, сохраняются в секрете и лишь в редких случаях раскрываются. Например, как в случае с Мариной. Её способность во многом повлияла на выбор будущей профессии, а в университете к ней было особое отношение.

Хотя кто знает, как работает тайная полиция. Может, удалось схватить какого-то шпиона, и мне предстоит провести допрос. Нет, я совершенно не против помочь, но можно ведь было попросить, а не насильно заталкивать в машину.

Кое-как разобравшись в своих мыслях, я принялся изучать обстановку вокруг.

Если мужчина заговорил об империи, значит это должностные лица.

Место рядом с водителем только в России считается начальственным, а в других странах здесь обычно сидит либо референт, либо телохранитель. В последние годы, насколько знаю, ситуация изменилась, но в силовых структурах до сих пор принято, чтобы начальник (если уровень не выше майорского), сидел впереди. Оно и похоже, что здесь сидит начальник, но невысокого уровня. По крайней мере, вряд ли кто-то из амбалов зажавших меня с двух сторон, тянет на главного.

Я вдруг усмехнулся, вспомнив, как когда-то, будучи подростком, фантазировал что буду предпринимать если на меня вот так кто-то нападёт. В художественных романах всё обычно выглядело просто — я бы ловко ударил в челюсть одного, поставил подножку третьему, а на деле, даже опомниться не успел. Теперь сижу тихонечко, словно кролик и не дергаюсь. И это несмотря на короткий боевой опыт. В рукопашную я, конечно, не ходил, но всё равно, не совсем салага.

Автомобиль проехал по Невскому, свернул на Литейный, а потом, проехав минут пять, опять свернул. Название улиц я прочитать не успел, но память и без того помогала ориентироваться. Вот здесь церковь святой Анны, значит, Кирочная. Когда-то думал, что в честь Сергея Мироновича, а она в честь кирхи. Едем дальше… Слева в мое время была станция метро «Чернышевская», но здесь ее нет, да и будет ли когда-нибудь?

Пока проезжали вдоль ограды Таврического сада, подумал о том, что самое хреновое, что мне не завязали глаза. Если меня схватили вот так, против воли и неожиданно, значит хотели провернуть всё без свидетелей. А если так… К тому же дело государственной важности…

У меня засосало под ложечкой.

Стоит ли опастаться того, что живым меня выпускать не собираются?

Мужчины, сидящие в машине молчали, а мне вот тоже было отчего-то не до разговоров.

Да уж.

Не успел оказаться в другом мире, как меня снова настигло неизвестно что.

Меня вдруг охватило нервное веселье. Глядя на прутья ограды, я продекламировал:

— Я к Таврическому саду,

Перепрыгнул чрез ограду,

А она за мною мчится

И кусает, как волчица.

Один из моих похитителей сразу же подхватил:

— Вдруг навстречу мой хороший,

Мой любимый Крокодил.

Он с Тотошей и Кокошей

По аллее проходил

И мочалку, словно галку,

Словно галку, проглотил.

— Михалыч, ты чего это? — обернулся к «левому» тот, кто сидел на переднем сиденье. — Молодой человек нервничает, можно понять, а ты?

— Виноват, господин ротмистр, — сконфузился «левый». — Я дочке только вчера эти стишки читал.

Я даже обиделся за Корнея Чуковского. Ишь, стишки. Но хорошо, что создатель «Мойдодыра» и «Мухи-цокотухи» живет и пишет. Зато получил новую информацию.

Теперь точно можно утверждать, что похитили меня представители какой-то военной или военизированной структуры. Ротмистр. Где это звание использовалось? У кавалеристов, в жандармерии и в полиции. Чин, соответствующий капитану, а здешний капитан, если не ошибаюсь, это по-нашему майор. Крепкий дядька на переднем сиденье на кавалериста не похож. Значит, либо он жандарм, либо полицейский. Ротмистр жандармерии или полиции — это уже немало.

Может и правда, к допросу преступника привлекут?

Впрочем, силовики, в моей реальности, бывали и «оборотнями» в погонах, а почему бы таковым не оказаться и здесь? Может это похищение? Вдруг здесь какие-то дела отца замешаны. А я ведь так толком и не узнал, чем зарабатывает на хлебушек (с маслом и ветчиной) мой родитель.

Пока я думал, машина въехала в какой-то дворик. Михалыч, не дожидаясь приказа, выскочил из машины и придержал дверцу, выпуская меня под вечернее небо. При этом, счастливый отец маленькой дочки, скрупулёзно контролировал каждое моё движение.

— Думаете, я побегу? — хмыкнул я.

Ни Михалыч, ни остальные похитители ответом меня не удостоили, а ведь у меня и на самом деле мелькнула мысль — принять низкий старт и рвануть. Но смысл бежать и далеко ли я убегу? Вон, неподалеку какой-то тип в коротенькой куртке изображает случайного прохожего, остановившегося покурить. А может это и на самом деле случайный прохожий, а у меня уже мания преследования? Да тут и без маний всё не радужно, меня ведь у самого дома приняли.

— Прошу вас следовать за мной, — суховато предложил ротмистр, шагнув в сторону подъезда самого обычного дома.

Мы поднялись на третий этаж по широкой лестнице застланной ковровой дорожкой. Ротмистр нажал на кнопку звонка, дверь тут же открылась и нас встретил некий субъект — с жиденькой бороденкой, всколоченный, в жилетке, наброшенной на не очень чистую рубаху. Не то либеральный интеллигент, не то свободный художник. Вот только глаза у него слишком цепкие. Такие бывают либо у тех, кто долго просидел в тюрьме, либо наоборот — у тех, кто сажает в тюрьму.

— Доложите, что гость прибыл, — сообщил ротмистр.

«Художник» посторонился, пропуская в конспиративную квартиру (а что же это еще могло быть?) и меня, и мое сопровождение.

— Пропустите Павла Алексеевича, — донеслось из глубины квартиры.

— Сей момент, ваше высокопревосходительство, — откликнулся «художник» и, улыбнувшись мне золотой «фиксой», попросил. — Будьте так любезны, молодой человек, поднимите руки.

— Чистый он, — вступился ротмистр, но «художник» лишь отмахнулся:

— Порядок есть порядок.

Я не стал спорить, послушно подняв руки и меня начали ощупывать. Обшарили рукава, карманы, пояс, задрали брючины. Странно только, что не проверили за спиной. А ведь я свободно мог засунуть пистолет сзади, а не спереди. И под мышками тоже не проверили. Надо запомнить, вдруг пригодится. Уж если меня ждет Высокопревосходительство, так посетителя положено, как следует, ошмонать. Или обшмонать? Не помню, как правильно. А здесь такие проколы.

Высокопревосходительствами именовались чины первого и второго классов по Табели о рангах. Второй класс Табеля — это либо генерал-лейтенант (генералов-полковников в царской армии не было) либо генерал рода войск — инфантерии там, артиллерии, или действительный тайный советник. Вряд ли адмирал. Первый класс — это канцлер либо генерал-фельдмаршал. Да, были ещё генерал-адмиралы, из великих князьёв. Но я не та птица, чтобы меня ловили чины первого класса.

Впрочем, для недоучившегося студента и второй класс будет слишком жирно. Если задействована фигура такого класса и это не спектакль, значит, это точно не банальное похищение с целью выкупа. И уж это никак не связано с какой-нибудь антиправительственной деятельностью моего, скажем так, реципиента. Если Павел замешан в какой-нибудь крамоле, то хватило бы и участкового инспектора.

Убедившись, что я действительно «чист», бородатый указал мне рукой в сторону длинного, словно вагон, коридора:

— Прошу вас, молодой человек.

В комнате со стенами, оклеенными газетами, почти не было мебели, за исключением книжного шкафа с десятком книг, круглого стола, покрытого некогда белой, а теперь пожелтевшей и выцветшей скатертью, да пары стульев. Определенно это конспиративная квартира, которой, судя по всему, редко пользовались.

Один стул пустовал, а на втором сидел человек лет пятидесяти пяти или шестидесяти, бородатый и, абсолютно лысый. Кажется, выправка военная, но сам в штатском костюме. Вот только на груди белеет эмалевый крест ордена святого Георгия. А, так это по статуту положено. Даже великий художник Верещагин, не любивший чины и регалии, вынужден был носить орден.

…Интересно, а Верещагин в этой реальности погиб, или нет?.. Ладно, не о том сейчас.

Отчего-то мужчина за столом показался знакомым, словно я его уже где-то видел. Может. на старых фотографиях? Бородатый, усатый, но непременно в фуражке. Кто-то из лидеров белого движения? Не самая крупная фигура, но и не рядовая. Деникина или, скажем, Колчака с Врангелем, я бы сразу узнал. А кто же это? Представим его помоложе… Неужто Александр Павлович Кутепов, генерал-лейтенант, командующий армией у барона Врангеля.

Всегда, если честно, больше симпатизировал большевикам, хотя это в наше время немодно, но Кутепова уважал. Храбро сражался и на русско-японской, и в Первую мировую себя достойно вел. Последний командир лейб-гвардии Преображенского полка. Как считает один мой приятель, будь у Кутепова чуть больше людей, он бы и февральскую революцию подавил. Но не срослось. И у Врангеля командовал вначале корпусом, потом армией. Наши, то есть, красные, барону шею намылили, из Крыма выгнали. В Галлиполи, насколько помню, Кутепов сумел сохранить жизнь и здоровье многих солдат благодаря драконовской дисциплине. Матерый враг, но уважения он заслуживает.

А в этой реальности он кто? Как же так случилось, что военная косточка, да в полицию подалась?

— Присаживайтесь Павел Алексеевич, — радушно протянул руку Его высокопревосходительство в сторону ближайшего стула.

— Благодарю вас … господин генерал, — чуть замешкавшись поблагодарил я, поглядывая на запылившееся сиденье стула. Кое-как стер пыль и, усаживаясь, спросил. — Или следует обращаться к вам ваше высокопревосходительство?

— Вы не мой подчиненный, поэтому, называйте меня просто Александром Павловичем, — улыбнулся генерал в штатском. — А Высокопревосходительство, генерал, оставим на будущее.

А я молодец, угадал. И знаю теперь, отчего генерал на снимках в фуражке — стеснялся лысины.

— Как прикажете, — покладисто согласился я.

— Что-то вы невеселы, — покачал головой Кутепов.

— А вы бы на моем месте веселились? — ответил я вопросом на вопрос. — Вас похищают, а потом привозят неизвестно куда.

Я даже одёрнул себя на полуслове из-за получившегося каламбура. Ведь в моей реальности Кутепов, ставший после Врангеля главой РОВС, был похищен сотрудниками ОГПУ и умер не то от сердечного приступа, не то от передозировки морфия.

Я ждал, что сейчас передо мной разыграют маленький спектакль — Кутепов позовет ротмистра, строго спросит — мол, отчего это похищал, если было приказано пригласить?, а тот станет пучить глаза, но нет. Александр Павлович не стал играть в плохого и хорошего полицейского, а просто спросил:

— Есть надобность представляться?

Предполагалось, что я должен знать имя и должность своего собеседника, знать его в лицо. Все-таки, студент-юрист читает газеты, листает какие-нибудь альманахи или бюллетени, где печатают портреты высших сановников. Имя-то и фамилию, положим, я знаю, а вот должность? Явно не командующий гвардией и не военный министр. Но сидевший может быть и министром внутренних дел, и начальником департамента полиции. Нет, если Высокопревосходительство, то министр. Но он может оказаться министром двора,

— Если я не ошибаюсь, у вас имеется несколько государственных должностей? — осторожно спросил я. — Вы же не только министр?

Наверняка Кутепов ещё и член какого-нибудь госсовета, ещё что-нибудь.

— В общем-то, вы не ошибаетесь, — кивнул Кутепов. — В данный момент я представляю и Министерство внутренних дел, как его глава, и службу охраны Его императорского величества, как глава этой службы. И, к слову, титуловать меня Ваше сиятельство тоже не нужно.

Вот оно как. МВД и ФСО, если по-нашему. Смелый человек император, если решился объединить в одних руках две такие мощные структуры. И отчего он взял на эту должность Кутепова? Светлость? Значит, либо князь, либо граф. Скорее всего последнее. Про князьёв не помню, а вот графский титул Николай Второй давал. Витте стал графом и Коковцев. А министр, между тем, продолжал:

— Если хотите — принесу вам официальное извинение, но, скорее всего, вам от этого легче не станет.

Как говаривал мой преподаватель — ясно-понятно. И вытащили меня для чего-то такого, крупного и государственного. Вербовать? Но мне кажется, это не уровень министра. Впрочем, сейчас все сам и узнаю.

— Итак, господин Кутафьев, — начал министр. — Что вам известно о двойниках?

— О двойниках? — слегка растерялся я. Чего угодно ожидал, а тут двойники. Что он имеет в виду? Гофмана? Или некую историю о нашей императрице Анне Иоанновне, увидевшей как-то саму себя. Двойник, или доппельгангер — темная сторона твоей личности. Увидишь — умрешь.

Я нахмурился. Нет, наверное, всё проще. Вряд ли начальника охраны императора интересует мистика. Его волнуют более приземленные вещи.

— Если вы о слухах, что каждый правитель имеет двойника, который замещает его на церемониях, или на каких-то мероприятиях, что могут быть опасными, или еще где-то — то да, слышал, — произнёс я.

Я и на самом деле читал о двойниках Гитлера, смотрел какой-то фильм о двойниках Сталина. Но верить этому или нет, так до сих пор и не решил.

— Слухи основываются не на пустом месте, — кивнул Кутепов, охотно раскрывая передо мной карты. — Бывают случаи, когда государь не может присутствовать на каком-то важном мероприятии, но его присутствие обязательно. Или если стало известно, что на Николая Александровича готовится покушение и нам необходимо взять исполнителей на «живца». Вот тут мы вынуждены прибегнуть к помощи двойника.

— Но я ведь не похож на Николая Александровича, — растерянно пробормотал я. — Может кого постарше поискать?

Однако Кутепов, проигнорировав мою ремарку, продолжил.

— Как водится, специально обученных людей, отобранных в качестве двойников, нет. Если нужен двойник — моя служба просто нанимает актера. Накладная борода, усы, немного грима, вот и все. Зато и оплатят эту роль так, как ему не заплатят и за пять лет работы в театре или в синематографе. Разумеется, с него возьмут подписку о неразглашении.

— А если он все-таки разгласит? — полюбопытствовал я. — Сибирь или ещё дальше?

— А зачем? Пусть себе болтает, — отмахнулся Кутепов. — Зато появится пара статей в газетах о каких-нибудь пагубных пристрастиях этого актера — наркомании, мужеложстве, любви к малолетним детям. Карьера загублена, а для артиста это похуже и Сибири, и смерти. Покамест, тьфу-тьфу, никто из артистов не хвастался, что исполнял вне сцены роль государя императора.

Эх, господин генерал. Если бы такое было в мое время, то артисты бы в очереди стояли, чтобы о них тиснули в газете. И, неважно, какие пристрастия, главное — чтобы громко!

— Думаю я правильно вас понял, меня э-э-э… пригласили, чтобы я сыграл чью-то роль? — решил я перейти сразу к делу.

— Вы должны не просто сыграть роль, вы должны будете провести в этой роли определенное количество времени. И начинать нужно завтра.

— Это как? — насторожился я. — Мне же экзамен сдавать…

— Ну да, в понедельник вы сдаете экзамен по уголовному праву Российской империи, а еще через месяц должны получить диплом, — проявил осведомленность о моей жизни министр.

Ага… всё верно.

— И как быть, как же мой диплом? — хлопнул глазами я.

— Да никак, — пожал плечами Кутепов. — Правоведов в Российской империи и без вас хватает. Одним больше, одним меньше, какая разница? Диплом? Диплом только бумажка, ничего более. А вам предстоит стать наследником престола, цесаревичем Александром. Как я уже сказал — на год, а может и больше. В общем — как господь бог даст.

— Подождите, — заволновался я. — Одно дело сыграть роль на какой-нибудь церемонии, вроде парада, совсем другое — год, два, или больше. А как же моя личная жизнь? Да и моё согласие совсем в расчёт не берётся?

Не то, чтобы я не готов, просто, только успел к новой жизни привыкнуть, а тут снова всё с ног на голову.

— Согласие? — нахмурив брови спросил Кутепов. — Тут, молодой человек, империя под угрозой, а вы мне о своем согласии толкуете. Здесь у нас, дражайший Павел Алексеевич, выхода нет, а у вас какой выбор, когда страна в вас нуждается?

— Наследником? — тяжело сглотнув переспросил я.

— Наследником, — кивнув, подтвердил Кутепов.

ПС

Попробуем во вторник выложить внеочередную главу.

Глава 6. Настойчивая просьба

Интересная складывается ситуация.

Хоть это и не мой мир, мне очень нравится то, что я увидел за эти дни. Я твёрдо решил что приложу все силы, чтобы использовать преимущества, которые даёт знание будущего,чтобы повлиять на страну в положительном ключе... Но ведь пока даже не представлял как буду это делать, а тут вдруг раз и подмени наследника напару лет. Осторожнее надо быть с желаниями...

Промелькнули сомнения в голове. Всё же, я снова Марину нашёл, да и мама... А дело вероятнее всего, рисковое, плюс тайну нужно сохранять.

Российская Империя, прекратившая свое существование задолго до рождения моего деда, Советский Союз, что распался до моего рождения... Я знал о прошлом своей страны из исторических сводок. И как историк я прекрасно знал, как легко этими сводками манипулировали в разные эпохи... Но вопрос не в этом.

Хочу ли я стать частью всего этого? Более того, хочу ли я принять участие в этом всём?

Судя по статистическим данным, страна находится на подъеме, а судя по тому, как одет на улицах народ — благодать видна невооруженным глазом. Я даже не встретил ни одного бомжа. И это прекрасно, да и не бегу от ответственности. Просто меня коробит вид этих серьезных мужчин, во главе с Кутеповым. Неужто я не заслужил чуть больше отдыха?

Я тяжело вздохнул и посмотрел на министра.

— Как понимаю, если я откажусь, то из этой квартиры просто не выйду? — хмуро поинтересовался я. Спросил не серьёзно, скорее с целью разведать обстановку.

— Ну что вы, зачем же квартиру-то пачкать? — картинно всплеснул руками генерал. — Отдам команду, вас отвезут куда-нибудь поближе к Неве, утопят, а следующей весной труп — или, что там после раков останется? и отыщут.

Меня сразу же укололо то самое чувство. Похоже Высокопревосходительство говорит неправду. Или он так шутит? Я ведь пока ещё не узнал ничего такого, из-за чего спецслужбы были бы вынуждены тратить время и средства. А они всегда действовали рационально.

— Ну-ка, ну-ка, — взгоношился вдруг генерал и пристально посмотрев на меня, сказал: — А у кита хвост большой. А лошади кушают овес и сено. — Я с удивлением воззрился на Кутепова, изрекавшего банальные вещи, а тот вдруг сказал: — А Волга впадает в Черное море, а жирафы ходят по Невскому проспекту...

Укол был слабенький, но все-таки он был.

Кутепов бросил взгляд куда-то мне за спину.

— А этого в досье не было, господа хорошие, — с недоброй усмешкой произнёс он. — Пора мне аналитиков увольнять подчистую. Вернусь — первым делом займусь чисткой кадров, к чертовой бабушке всех, — мужчина взмахнул рукой, будто в ней была зажата шашка. Похоже, никто из присутствующих не понял в чём дело, а министр продолжил. — А ведь в карточке указано, что способности к магии нулевые. А они такой дар проморгали...

— Какую способность? — спросил кто-то позади меня.

— Дар? — невозмутимо поинтересовался я.

— Я ведь почти сразу угадал. Неправду чувствуете? — спросил он внимательно глядя на меня. — Да вы не бойтесь, Павел Алексеевич, здесь все свои.

— Чувствую, когда неправду говорят, — подтвердил я, решив не ходить вокруг да около.

— Эх, не будь вы так нужны сейчас для иного дела, взял бы я вас к себе. Дознаватель, умеющий отличать правду от вымысла дорогого стоит. — он погрозил пальцем кому-то за моей спиной. — После университета вам какой чин положен, если на госслужбу пойдете? Кажется, коллежского секретаря? А я бы вам сразу титулярного советника дал. А не судьба...

Я задумчиво почесал нос. Вроде полиграф ведь изобрели к этому времени. Чего он так переполошился? Безусловно, меня сверхспособности некоторых местных тоже впечатлили, та же матушка способная воду кипятить. Но здесь ведь и прогресс вперёд летит. Двадцатый век на дворе, скоро в космос пора летать, а здесь магию на первый план выставляют.

— Судя по всему, вы считаете свою способность несерьезной? — осторожно поинтересовался Кутепов.

— По крайней мере, не исключительной, — пожал плечами я, и добавил. — Она случайным образом проявляется, и не постоянно. Чувствую порой, что что-то не так. Вот, если бы я умел взглядом горы передвигать, или моря-океаны осушать, тогда да, можно было бы и прихвастнуть.

— С морями да с океанами не знаю, не по моему ведомству, а вот если бы вы умели мусор утилизировать, или фекалии в коллекторах уничтожать — это ко мне.

Я едва сдержал усмешку! Утилизировать мусор с помощью магии и убирать э-э дерьмо? Но меня ничего не дернуло, не ущипнуло, значит, генерал говорит правду. Правду?! Неужто он серьёзно?

— Пожалуй, не стану я пока аналитиков увольнять, — решил-таки глава МВД. — Скорее всего, некоторые способности проявляются не сразу, да и от родительского наследия многое зависит. Вот, ваша маменька, не в обиду вам сказано, хотя и обладает кое-какими способностями, но слабенькими. Наверное, вины моих специалистов немного, на лицо простой поспешный вывод. Но головомойку я им устрою.

— А вы, Александр Павлович, какие способности за собой числите? — не удержался я. Наверное, не ответит, но вдруг.

— А все такие же, обыкновенные, — усмехнулся Кутепов. — Я сразу вижу — есть у кого-нибудь магические способности, или нет. И не нужно никаких медицинских штучек, да тестов всяких. По молодости тяжко было, не понимал почему некоторые люди как свечки горят. А другие то вспыхивают, то гаснут. В то время как большинство никаким светом не осенено. Зато когда знающие люди этот дар заметили, покоя стало недоставать. Теперь уже и без меня этим делом занимаются, а я только проверяю, если случаи интересные. У меня, как вы понимаете, и других забот полон рот.

— Вроде той магии, которая мусор уничтожает? — улыбнулся и я.

— А вы думаете, это не нужно? Да знаете ли, сколько бы дворников да прочих работников пришлось держать, если бы не магия?

Кажется, Кутепов всерьёз подивился моей недальновидности и заподозрил меня в сомнениях.

— Да боже упаси, Александр Павлович, — примирительно сказал я, поднимая ладони вверх. — Коммунальное хозяйство дело важное, а иначе бы мы в мусоре погрязли. Да, а куда мусор девается, если его с улиц убирают?

— Да пёс его знает, — равнодушно повел плечом генерал. — Ученые говорят — утилизируется как-то. Мол, закон сохранения.

Магия, двойники... Всё это очень любопытно...

— Ваше высокопревосходительство, а отчего же возникла такая надобность, чтобы из меня двойника сделать?

Я старался, чтобы вопрос прозвучал как можно невинней, но Кутепов волк стреляный. Уставившись в меня черными — какими-то даже цыганскими глазами, глава двух крупнейших силовых ведомств сказал:

— А вот здесь, милейший Павел Алексеевич, уже и наступают государственные тайны. Такие, за которые вас и на самом-то деле сотрут отовсюду. В том числе и с лица земли.

Во мне ничего не ёкнуло и не звякнуло. Стало быть, не врет господин министр. Любое государство имеет такие тайны, за разглашение которых следует смерть, без суда и следствия.

Лицо Кутепова вдруг смягчилось.

— Но мне бы хотелось, чтобы вами двигал не страх, а искреннее желание помочь России. Поверьте, империя стоит перед пропастью — гражданская война, а в дальнейшем, вполне вероятный раскол страны на части.

— России или империи? — поинтересовался я.

— А вы разве социалист? — нахмурился Кутепов.

Судя по всему, в моем досье указано что-то подобное.

— Да я и сам толком не знаю, не задумывался об этом, — отозвался я. Сказал, кстати, чистую правду. В том мире, откуда я пришел, существовала республика, менять ее на что-то другое и в голову бы не пришло. Числить себя монархистом могли только «ряженые» вроде казаков, да «дворяне», объявившиеся в огромном количестве. Да, ещё немногочисленные маргиналы. Здесь же монархия, поэтому мой реципиент не мог быть кем-то другим, кроме как монархистом. — Политикой я не увлекался, а монархию принимал как данность, как форму правления. Впрочем, — призадумался я, — всегда был сторонником единоначалия.

— Полагаю, это приемлемо, — хмыкнул генерал. — Что ж, готовы ли вы взять на себя такую ответственность?

— Как могу я отказать, если страна нуждается в моей помощи? — на полном серьёзе ответил я. — И тайны хранить готов.

— Да, — вспомнил вдруг Кутепов. — Вам придется разлучиться с семьей и с невестой. Надеюсь вы отдаёте себе в этом отчёт.

Разлучиться с семьей?

Не спорю, вполне симпатичные люди мои здешние родители. И Павел Алексеевич неплох, а Ирина Львовна — так вообще прелесть. Да, сильных сыновьих чувств я к ним пока что не испытывал, но привязаться всё же успел. Резанула мысль: Я ведь их единственный сын. Как бы их всё это не подкосило.

— Может, родителей предупредить таки? — мол, получил службу в госструктуре, отправлен в секретную командировку?

— Исключено. У меня инструкции, — покачал головой Кутепов. Какие такие инструкции для человека его уровня? Разве что от самого Николая Александровича?

Следующий вопрос я решил не озвучивать. Родителей очень жалко. Но прямой запрет на свидания с Мариной я терпеть не стану. Потом придумаю что-нибудь.

Что касаемо остального. В сущности, уход в небытие — это может быть вполне приемлемый выход. Рано или поздно родственники, близкие и знакомые заметят, что нынешний Павел Кутафьев отличается от прежнего. И как на самом-то деле объяснить, что молодой человек, несколько лет хорошо учившийся на юриста, не знает элементарных законов Российской империи? Книжки-то не всегда спасут. А здесь — раз, и нет меня. Пока буду отсутствовать, много чего изменится, да и я к этому миру больше привыкну. А потом вернусь, и вряд ли меня кто-то заподозрит в несоответствии.

— Год, или два... Главное потом ведь смогу вернуться? — спросил я. — Ну, когда всё закончится.

— Ничего не могу обещать, — глядя на меня в упор ответил напрягшийся Кутепов. — Вероятнее всего, с семьей, а также с друзьями и родственниками вам общаться больше не придётся. Не исключено, что вас поместят под негласный надзор полиции в каком-нибудь маленьком городке.

Я нахмурился. Это меняло дело. Жить под негласным надзором, это полбеды. Не думаю, что окажусь в какой-нибудь крепости, словно в Железной маске. Однако решил уточнить:

— Может ещё и ликвидируете по итогам? — хмыкнул я. Решил проверить, однако ответа не дождался.

Судя по тому, что Кутепов промолчал, не рискнув видимо сказать правду, неправду-то я почувствую. Значит и такой вариант тоже возможен.

Кутепов выразительно посмотрел на одного из своих помощников, однако я хотел продолжить разговор.

— Что-то я совсем ничего не пойму, — хмыкнул я. — Актеру, который императора играет, хотя бы деньги заплатят. А мне, судя по всему, предстоит житье арестанта, а то и вовсе никакого житья не предстоит. Странное вознаграждение вы мне обещаете. А ещё говорили, что не хотите меня силой заставлять и на испуг брать.

Похоже, моя способность, сломала все планы Кутепова. Хотели видимо горы пообещать золотые, а потом оставить с носом, да ещё и в канаве хладным трупом. А тут всё пошло по иному пути.

Министр тяжело вздохнул, бросив на меня пронзительный взгляд. Кажется, не произнеся ни слова, он сказал всё. Чувствовал, что инициатива разговора от него уходит, был этому совсем не рад, но и быстрое решение принять пока не мог. Нужно ведь срочно что-то придумывать, и говорить при этом правду.

— Так вам скажу, Павел Алексеевич. Если бы с подобным предложением ко мне подошли тридцать лет назад... Сказали бы, что я могу спасти свою страну, я не задумываясь бы согласился. И пускай хоть сотню раз потом расстреляют. И знаете, каждый раз когда мне приходилось сделать сложный выбор, я никогда не сомневался. Наверное, поэтому я нахожусь сейчас здесь и занимаю те должности которые занимаю. И как бы высоко я не взобрался, в любой момент готов сложить голову за царя и за Российскую Империю.

А вот в этом я не сомневаюсь. Историю этого человека я знаю неплохо.

Тем временем министр продолжил:

— Награду вы получите. И очень хорошую. Операция в которой вам возможно доведётся поучаствовать, очень важна и ставить её под угрозу из-за вашей сентиментальности, абсолютно неприемлемо. Если по итогам, ваше существование поставит под угрозу судьбу России, я без сомнений отдам приказ о вашей ликвидации, а если придётся, то сам убью вас, даже если мы к тому времени станем близкими друзьями.

Да уж. Я как-то слышал, что честностью и прямотой можно добиться куда больше чем красивыми сказками. Но здесь... Да какого чёрта! Это работает. Своей отповедью, и откровенным обещанием, что в случае чего он собственноручно меня убьёт, убедил вернее, чем если бы золотые горы обещал. В своём ли я уме?

— Ну что вы готовы взять на себя роль спасителя России? — нетерпеливо спросил генерал. По нему было видно — уверен, что я сейчас откажусь и решительно пожелал не ждать и не рассуждать о пустом.

Спасителем России...

Год или два побыть в шкуре самого настоящего наследника престола. А может поучаствовать в событиях, о которых когда-то читал в книгах. Поработать с такими людьми как Кутепов. Подумать только! Один мой товарищ, которого я уже упоминал, руку бы пожертвовал лишь бы оказаться сейчас на моём месте, и переброситься парой фраз с этим железным человеком.

В прошлой жизни, я сгинул будучи простым добровольцем. Ума не приложу, упомянут ли моё имя когда-нибудь, но это и не имеет значения. Я ведь даже погиб спасая товарищей. Лучшая награда была бы знать, что все спаслись, пускай и ценой моей жизни. Важно другое. Кутепов говорит, что у меня есть шанс спасти Российскую Империю, и при его словах у меня внутри ничего не дёргается. Значит он правду говорит. По крайней мере верит в неё.

А Россия сейчас, судя по справочникам, великая страна во всех отношениях. Я даже представить не могу, что будет к двадцать первому веку, если никто не собьёт империю с уверенного марша в будущее. Хочу ли я участвовать во всём этом? Более того, быть в самых первых рядах?

— Александр Павлович, рассказывайте всё, — уверенно потребовал я, а министр и начальник службы охраны императора, хоть и приподнял удивлённо брови, но лишь хмыкнул. Кивнув каким-то своим мыслям, он мотнул головой и махнул рукой.

Двери за моей спиной хлопнули, а я вдруг понял что в помещении мы одни.

— Тогда слушайте, выдам вам главную тайну. Цесаревич Александр сейчас при смерти. Более того, он уже второй год находится в коме. Врачи, как им и положено, лишь разводят руками — очнется ли Александр Владимирович, нет ли, неизвестно. А магия бессильна. Они пока даже не могут сказать — жив ли мозг? Дескать — все в руках божьих. Поэтому, ещё два года назад, когда государь-император узнал о своем смертельном диагнозе, он распорядился, чтобы подыскали двойника.

В комнате повисла тишина. В голове начал выстраиваться масштаб ситуации в которой я оказался.

Кутепов, дав мне немного времени перевести дух, вытащил из кармана белоснежный платок и вытер вспотевшую лысину. Однако уже через минуту, он поднялся со стула и громко позвал:

— Дьяченко!

В приоткрывшуюся дверь сразу же влезла голова «свободного художника».

— Да, ваше высокопревосходительство?

— Сообрази нам с Павлом Александровичем кофейку, да по сто грамм коньячку. Ну, к коньяку ещё что-нибудь, сам знаешь.

— Слушаюсь, — кивнула всколоченная голова и Дьяченко исчез.

— А другие наследники? — спросил я едва слышно. И перебивать не хотелось, слишком уж поразил меня масштаб такого объявления. Но и нелогичность ситуации поражала.

Кутепов лишь неопределённо мотнул головой. Он прошелся взад-вперёд, подошел к окну, выходившему во двор-колодец, и задумчиво сказал:

— Иногда думаю — а не лучше бы, если бы вообще сменилась династия? — пробормотал он — глянув в сторону двери. — Провести, как после Смуты какой-нибудь Земский собор, да и выбрать нам нового царя. Вы как считаете?

А я никак не считал. Однако подумав, решил дипломатично подметить:

— Так я не знаю, кто кандидатуры на трон выставит. Может, хорошие люди, а может не очень. Передерутся же все, пересобачатся. Кто захочет столько власти передавать не будучи уверенным, что сможет свой кусок оттяпать?

— Именно так, — согласился генерал. — Хуже, если только республика в России будет. Придут к власти адвокатишки какие-нибудь, вроде Сашки Керенского, или воротилы, вроде Гучкова, такая Смута начнется, никаким Мининым да Пожарским во сне не приснится.

То, что начнется смута поддерживаю целиком и полностью. Как раз в моей истории и началась смута, когда либералы, пришедшие к власти, практически предали свой народ. И, чтобы не говорили о Ленине и о большевиках, они спасли Россию от распада и разграбления. Лучше бы, конечно, вообще без революции. Но слабое место монархии в личности правителя. Был бы наш Николай чуть-чуть порешительнее, все могло бы пойти по-другому. Как, например, в этом мире: всё совсем иначе. И Николай совсем другой, как я могу судить. Будто подменили...

Я усмехнулся своим мыслям. Ишь, а я уже совсем как монархист рассуждаю. С чего это вдруг? Всегда считал, что социальная революция — вещь неизбежная и необходимая для России.

— Александр Павлович, разрешите вопрос? — спросил я и, дождавшись кивка генерала, поинтересовался. — У царевича Алексея гемофилия была, а как с Александром?

Как я помнил, мужчины гемофилией болеют, но не являются переносчиками, а женщины, напротив. Но ведь мать цесаревича — это дочь Александры Федоровны, внучки британской королевы Виктории, главной «поставщицы» смертельно опасной болезни.

— У Александра Борисовича тоже была, но слава богу, у нас уже медик был, магией обладающий. А вот при цесаревиче Алексее не повезло. Нечасто среди магических дарований имеются врачебные. Вон, у невесты у вашей есть — Марина Петровна станет отличным диагностом.

Я лишь согласно кивнул. В моем мире за такого врача-диагноста спорили бы все клиники и НИИ, не говоря о больницах. Зарплату бы в миллионы долларов предлагали.

Между тем явился Дьяченко, исполнявший, вероятно, функции денщика, а заодно и телохранителя генерала. Составив с подноса на запыленную скатерть кофейник, две чашки, рюмки с коньяком и блюдце, на котором лежали дольки лимона и кусок шоколада. Разлив кофе, он беззвучно удалился, закрыв за собой дверь.

— Ну, за знакомство, — поднял свою рюмку генерал, принюхался, скривился, отпил глоточек и поставил ее обратно.

— Ага, — кивнул я в ответ, подняв свою рюмку и сразу же поставив ее на место, не отхлебнув и даже не понюхав.

— Хм... — хмыкнул генерал, закусывая свой глоточек ломтем лимона. — А мне докладывали, что вы неравнодушны к хорошему коньяку... Я сам-то не великий любитель выпить, но иной раз приходится.

— Если вы настаиваете, могу и выпить, — пожал я плечами. У меня отчего-то любви к горячительным напиткам никогда не было. Напротив, никогда не мог понять — а на кой чёрт люди пьют? А вот кофе я выпью с удовольствием.

— Нет, определенно следует менять агентуру, — опять загрустил Кутепов. — Они, сволочи, больше года из казны деньги получали, а даже в таких простых вещах наврали.

Ишь ты, меня полтора года разрабатывали. Значит, тот Пашка выпить был не дурак, да еще и коньячка? Бывает. Но заступаться за агентуру в университете, которые исправно «стучали» Кутепову на меня, я не стану.

— Значит, меня полтора года пасли?

— Полтора, — кивнул Кутепов, — а на заметку взяли давно, когда вы только на первый курс зачислились, — деловито сообщил Кутепов. — Наследник-то наш, тот ещё оторва, все больше по заграницам любил разъезжать. А двойника, на всякий такой случай, всегда полезно иметь. А вы, Павел Алексеевич, уж очень на наследника престола похожи. Такому как вы, никакого грима не нужно. Ну, а как государь дал приказ двойника отыскать, тут мы уже и совсем плотненько за вас взялись. Вы, наверное, могли обратить внимание, что и медицинские обследования у вас были чуточку иные, нежели у прочих студентов? Вы же копия Александра, даже группа крови совпадает — вторая положительная.

А вот это интересно. У меня-то группа крови всегда была первая, положительная, самая распространенная. Интересно, в здесь еще генетические анализы не научились брать?

— Даже грешили — а нет ли связи великого князя Владимира с вашей матушкой? Но нет, тут у вас все чисто.

— Матушка очень гордится, что приходится родственницей Нарышкиным и Лопухиным, — заметил я. — От Лопухиных-то кровь бы вряд ли досталась, а вот от Нарышкиных...

— Да много ли той крови-то нарышкинской до сего дня дошло? — хмыкнул Кутепов. — И то, если не брать во внимание сплетни, что отцом императора Павла был не Петр. Скорее всего, совпадение.

— Тоже верно, — кивнул я, и набравшись храбрости, видимо коньячные пары смелости придали, снова задал свой вопрос: — А почему император не передаст престол кому-то из ближайших родственников мужского пола? Насколько помню, — прикинулся я правоведом, — император Павел издал указ, прекративший действие закона Петра и требующий, чтобы царем стал лишь представитель по мужской линии, и старший по родству.

Ближайшие родственники государя — родной брат Михаил Александрович, и кузен Кирилл Владимирович. Михаил, из-за морганатического брака с особой не царской крови, да еще и «разведенкой», царем стать не может, хотя наследников имеет. Но в феврале семнадцатого, когда Николай отрекся от престола, он передал корону брату, позабыв о своем собственном законе. А что сейчас мешает?

— Государь-император категорически не пожелал, чтобы Михаил с Кириллом, и их потомство корону получили. Может, надеется, что Александр поправится? Но если родственники царя узнают, что наследник в коме, то могут сами на престол свои права заявить. Думаю, вы понимаете, что тогда начнется.

— А если Александр никогда не придёт в себя? — спросил вдруг я, заставив министра крякнуть.

— А это даже я не имею полномочий обсуждать. То лишь Богу известно, да его помазанникам.

Глава 7. Уходящая эпоха

После недолгого разговора, по итогам которого я дал своё согласие на полное сотрудничество, а так же на все выше озвученные условия, события закрутились с бешеной скоростью. Я едва успевал улавливать сыплющиеся со всех сторон приказы и отчёты об их исполнении.

Первым делом была составлена легенда моего исчезновения.

Как оказалось, несчастного Павла Кутафьева, который решил срезать путь домой через тёмный переулок, подкараулили бандиты. Парня хотели попросту обокрасть, но будущий юрист был не робкого десятка и решил дать отпор.

Подходящее тело нашли спустя пару часов в областном морге. Молодой парень с десятком ножевых, подходящий по комплекции и другим приметам. Ну, а что не подходило под описание, хладнокровные «мясники» из царской службы быстро подправили.

— Главное, его невесту к телу не подпускать. Как хотите выкручивайтесь, — распорядился Кутепов.

Большинство отчётов приходило Кутепову на странный аппарат, который вполне можно было бы назвать рацией, если бы он не был так похож на мобильник из моего времени.

Мы как раз сидели в автомобиле, который повёз меня в неизвестном направлении. Окна в машине были зашторены, и я не имел возможности понять куда именно мы направлялись.

На мои расспросы о точке назначения, получил короткий ответ: «К императору».

Стоило отъехать подальше Кутепов позволил поднять шторы, и я обнаружил что мы выехали за пределы Петербурга.

Спустя десять минут, Александр Павлович дремал на заднем сиденье, за водителем, а я сидел рядом, поглядывая за окно. Подумал, что министр мог бы посадить меня в машину сопровождения, но предпочел видеть рядом с собой. Видимо не проникся доверием и боялся, что начну болтать с охраной и сразу выдам все тайны.

Как не стыдно признаваться, первые недели, я так погряз в рутине и учёбе, что почти и не гулял. Разве что с Мариной, да порой встречались с Димой Родионовым, когда он меня по юридическим наукам подтягивал, зато теперь глядел по сторонам.

Я с интересом рассматривал проплывавший пейзаж за окном, автоматически отмечая, что нынешние окраины Санкт-Петербурга — совсем не те, что остались в моей реальности, однако совсем ветхих строений и разрухи тоже не наблюдалось. Окраины и окраины.

Были, разумеется, некоторые особенности. Скажем, нет панельных пятиэтажек, зато имеется немало деревянных домов, окруженных огородами и садами. Мелькали ещё и длинные сооружения, явно барачного типа, потому что на крыше торчало по четыре, а то и по шесть труб. А кто говорил, что бараки — изобретение советской власти? Строили их и в той империи, что осталась в моей реальности, стоят и здесь, где, вроде бы, «золотой век». Промышленность развивается, рабочая сила плавно перетекает из деревень в города, а вот обеспечить всех рабочих жильем строительных мощностей у государства пока не хватает.

Однако что-то основательное здесь тоже строят, это заметно по башенным кранам, попадающимся то тут, то там.

Пока глазел, гнал из головы невесёлые мысли. Бедный Павел Кутафьев скоро будет мёртв, по крайней мере по бумагам. Да и предстоящая встреча с самим императором покоя не давала. А о необходимости заменить наследника престола, я и вовсе думать пока не хотел.

Снова обратил внимание на стройку и краны вдалеке. Интересно, а при помощи магии строят что-то? Способности многих одарённых порой открывает удивительные возможности, но может ли потягаться какой-нибудь маг земли против башенного крана?

Наверное, уж слишком глубоко во мне засел материалист. Магия магией, но от индустриализации никуда мы не уйдём. А всё дело в том, что в дороге все равно делать нечего от того и строю теории основываясь на неполной картине. Для сравнения есть лишь мой старый мир и его достижения, пускай и выстроенные на руинах прошлого мира.

Наконец мы доехали до Царского села, свернули в парк, окружавший Александровский дворец. Как оказалось, в новых реалиях он именуется Новый Царскосельский дворец, об этом Кутепов сказал.

В той жизни я видел этот дворец несколько раз, можно сравнить, но изменений не обнаружил. Разве что — стены выкрашены не в желтый, а зеленый цвет, а перед главным входом, где клумба, установлен памятник Александру Первому. Никаких тебе аллегорий и римских тог, вроде тех, что на Минине и Пожарском, а костюм, сообразный эпохе. Александр Павлович стоит в военном мундире, при шпаге, задумчиво опираясь на стопку книг. Любопытно, а что сия стопка символизирует? Не то лицей, не то создание в России системы народного образования.

Я бы рассматривал и дольше, но меня подхватил под локоток генерал и увлек за собой.

Перед входом в покои задержались. Кутепов смерил меня взглядом, будто хотел что-то сказать. но потом махнул рукой и постучал в дверь.

Не довелось мне в той жизни видеть медленно увядающих людей. Мертвых — да, было дело. Бабушка с дедушкой, по отцовской линии живы, и слава богу, а по материнской умерли очень давно — попали в аварию, когда меня ещё и на свете-то не было.

В комнате, куда меня привели, было темно, если не считать зажженной лампадки перед иконой с изображением босого человека, склонившегося в поклоне. Скорее всего святой Алексей — человек божий, во имя которого был наречен давно умерший цесаревич.

Пока глаза привыкали к тусклому освещению, а нос — к тому специфическому запаху лекарств, хлорки и ещё чего-то такого, неуловимого, что сопутствует реанимационному отделению больниц или моргу, я слышал шепоток за спиной. Это о чем-то переговаривались Кутепов и лейб-медик. До меня донеслось: «Категорически отказался от морфия, хочет уйти в памяти...»

Речь безусловно шла об иссохшем человеке передо мной.

Если бы не знал, что это и есть Николай Александрович, то ни за что не узнал бы в скелете, обтянутом желтой восковой кожей красавца-мужчину, императора Всея Руси, изображенного на портретах кисти Серова и Репина, и ещё на сотнях фотографий. Волосы выпали, вместо щегольской бороды трехдневная щетина, беззубый рот, а скулы почти проткнули щеки.

Внезапно умирающий открыл глаза. Взгляд, поначалу тусклый, при виде меня оживился, мгновенно став пронзительным.

— Оставьте меня с наследником, — глухо сказал император, не соизволив даже поздороваться. Видимо, просто не счел нужным тратить время на формальности.

— Ваше императорское величество, это не ... — начал объяснять Кутепов, решив что император обознался, признав во мне настоящего цесаревича. Но Николай Александрович, собрав силы, прорычал:

— Оставьте с наследником!

От рыка, возможно, последнего в жизни императора, из комнаты вымело и министра, и доктора.

— Сядьте, — приказал мне Николай Александрович и я послушно уселся на стоявший рядом с кроватью табурет. — На тумбочке поильник, дайте попить, — попросил царь.

В ворохе пакетиков и склянок я не сразу отыскал фарфоровый стаканчик с длинным носиком, вроде тех, что предлагают около источников с минеральными водами, а когда нашел, то вначале попытался подать его в руки, спохватился и поднес носик к губам.

— Постоянно хочется пить, а когда пью, то много пить не могу, — словно бы извиняясь перед посторонним человеком сказал император, отпив несколько мелких глотков, потом попросил: — Дайте мне вашу руку.

А это-то зачем?.. Но возражать не стал, хотя и стало немного не по себе. Онкология, конечно, незаразное заболевание, но всё равно не приятно. Пересилив себя, протянул Николаю Александровичу правую ладонь. Тот с трудом подтянул свои собственные руки, ощупал мою кисть сухими горячими пальцами, отбросил ее и приказал:

— Левую...

Слегка удивившись, поменял руки.

Левую ладонь император ощупывал чуть дольше. Помял внутреннюю часть, погладил внешнюю. Когда наконец оставил мою кисть в покое, уронил свои руки на простынь и сказал:

— Хорошая рука, доброе сердце, чистые помыслы. Александр, вы станете настоящим государем.

Похоже прав был Кутепов, император не в себе. Хотя, может проверка?..

— Ваше величество, меня зовут Павлом, — сказал я, немного оторопев. Не каждый день удаётся указывать помазанникам божьим на их ошибки. Остаётся надеяться, что лекарства не причинили какого-нибудь вреда психике умирающего. Пока что выходит, теперь он принимает желаемое за действительное? Раз решил, что перед ним сидит настоящий внук.

— Вас зовут Александром, — твердо сказал государь. — Вас звали Александром в том месте, откуда вы прибыли, а теперь вы Александр здесь. Жаль, что ваше сознание сразу не перенеслось в тело моего внука, но видимо так надо было. Неисповедимы пути ...

Вот тебе и на... Что там писали про императора пророка?

— Как вы догадались? — спросил я, сглотнув тяжёлый ком.

— Я не догадываюсь, — серьёзно глядя на меня ответил император, — я знаю. Вижу, что вы прошли сквозь огонь и смерть, что в вас течет кровь моих предков, а больше мне ничего не надо. Как деду мне больно осознавать, что мой единственный внук умирает, но как государь, я радуюсь этому.

Я ждал какого-то продолжения, но Император Николай не стал говорить, чему это он радуется.

И тут до меня начала доходить вся серьёзность ситуации, а также оговорки Кутепова. Они просто не ждали что настоящий наследник очнётся. Да и царю, судя по всему осталось недолго. Значит я буду под личиной не простого наследника... Мне предстоит и на престол взойти...

А невесёлая картина складывается. Как понял из прошлого разговора с Кутеповым, император не дал другим наследникам кроме внука, возможности занять престол. Но вот внук при смерти, а на его месте будет двойник, и императора это радует.

Разве что, именно сейчас всё происходит так, как и задумывал император, который всё «знает».

Так-то, даже я успел уловить слухи, что настоящий цесаревич был не самым покладистым... И похоже, что дед разочаровался в нем, как в будущем повелителе России. Другой вопрос, что такого он мог увидеть во мне, проведя пальпацию? Применял свой дар провидца?

— Жаль, что ничему не смогу научить вас, — проговорил Николай. — Нет никаких потаенных знаний, а мой собственный дар мне не отдать. Да и ни к чему он вам, откровенно-то говоря. И дар этот, поверьте, очень нелегкий — страшный.

Вот в это я верю. Не дай бог предвидеть смерть близкого человека. Представляю, каково было Николаю Александровичу, когда он смотрел на сына и видел за ним черного ангела смерти. Более того, боюсь даже представить, какие картины рисовало императору будущее, перед тем как он занял престол.

— Вам придется управлять страной, вы сами станете искать себе помощников и исполнителей. А главное — тех, кому можно верить.

— Кутепову можно верить? — торопливо спросил я, будто бы уже примерял на себя императорскую корону.

— Доверять — да, верить — не знаю. Я верю Александру Павловичу, то есть, верил ... Дайте попить...

Николай Александрович сделал еще пару глотков, слегка отдышался.

— Раскурите мне папиросу, — попросил государь.

На той же тумбочке лежал серебряный портсигар с монограммой императора — мечта антиквара, и коробка спичек. Достав папироску, чиркнул спичкой и попытался прикурить. Разумеется, с непривычки закашлялся, но со второй попытки мне все удалось. Говорить о том, что курить вредно, не стал. Читал, что Николай Второй был заядлым курильщиком, потреблявшим по две пачки папирос в день. Скорее всего, эта пагубная привычка и стала причиной заболевания. Хорошие медики здесь. Или поработали не простые врачи, а маги? Но, видимо, даже маги не могут победить рак легких.

Император с трудом сделал несколько затяжек, потом помотал головой, показывая — мол, хватит.

Не отыскав на столе пепельницы, затушил дымящийся «бычок» в пустой пузырек с надписью «Морфий», а потом снова поднес к губам государя поилку

— Я мог верить Кутепову, — продолжил император, — потому что знаю его много лет. Именно я отыскал в армейском поручике скрытый талант, уговорил его перевестись в полицию. Но вы — это не я. Как он себя поведет с вами и, в отношении вас, никому неизвестно. Увы, такие вещи я не могу предугадывать.

Что да, то да. Одно дело, если министр знал, что имеет дело с природным царем, совсем другое, если он будет твердо знать, что на престоле самозванец, пусть и невольный. Кто знает, не захочет ли его высокопревосходительство использовать свою осведомлённость против меня?

— Сколько человек знает, что наследник престола ненастоящий? — поинтересовался я, не рассчитывая, правда, на полную достоверность. Император не может знать, сколько человек имеет информацию о том, что подлинный внук сейчас лежит в коме и, что власть собираются отдать его двойнику. По моим прикидкам — человек пять, не меньше, а то и больше. А сколько ещё таких, кто сумеет отличить меня от настоящего Александра?.

— Вы — настоящий наследник, — даже не твердо, а жестко сказал государь. — Имеется мой Указ о возведении вас на этот пост. Если кто-нибудь скажет обратно, отдавайте его под суд, как государственного преступника. В том — моя воля.

— Но почему я? — не выдержав воскликнул я.

Император молча посмотрел на меня, и от его взгляда по спине пробежали мурашки.

— Я и сам этого не знаю. Но меня ведь не зря называют провидцем. Вижу кое-что. Не по заказу, конечно, но видения посещают. С вами во главе, Александр, у страны есть шанс. А с любым из моих родственников, будущее выходит очень уж страшным. — Николай Александрович прочистил горло. — Если смотреть глубже, мне не по нраву, что не мои потомки будут у власти. Но как оказалось, судьба империи куда важнее для меня, чем судьба всех детей и внуков вместе взятых.

Ответ меня мало удовлетворил, но я решил не перечить больше императору, очень уж не по себе мне от его взгляда.

— Ещё добавлю, что о несчастном случае с внуком неизвестно ни Ольге, ни ее мужу. Они, как и остальные родственники, пребывают в уверенности, что Александр сейчас в Швейцарии. А в том, что мальчик не пишет, не телефонирует, не ставит в известность посольство о месте нахождения, нет ничего удивительного — это для него обыкновенное дело.

— Но ведь мать и отец сразу заподозрят во мне самозванца? — тут же заметил я.

— А вот здесь я вам ничем помочь не могу, — откинул император голову на подушку и смежил веки. — Знакомство с моей дочерью и зятем я оставляю на ваше усмотрение. Я заранее распорядился, и мой зять уже получил назначение в Японию, завтра с утра они отправляются в дорогу. Вместе с ним отправится и моя дочь. Все остальные члены семьи, за исключением моей супруги, тоже за пределами России. Министр двора исполнил моё распоряжение поменять прислугу и тех придворных, кто мог вступать в общение с внуком. Их не так и много, потому что мальчик воспитывался у матери и при дворе бывал нечасто. Но это, как вы понимаете, полумеры.

Мне стало совсем грустно. Понятное дело, что полумеры. Прислуга, придворные — это ладно, но как мне держать на удалении людей, считающихся моими родственниками? А великая княгиня Ольга Николаевна распознает обман после одного только взгляда, или неосторожной фразы.

— Все, что я могу вам посоветовать — научитесь сдерживать собственные эмоции, — открыл глаза государь. — И ещё, не надо, чтобы окружающие знали о вашем даре. К слову, он вам еще пригодится. Возможно, даже больше, чем вы думаете.

По глазам, направленным в сторону тумбочки, я догадался, что император снова захотел пить и уже без его просьбы взял поильник. А воды-то на донышке осталось. Кто здесь из слуг за воду для больного царя отвечает?

Напившись и, поблагодарив меня только глазами, Николай спросил:

— Александр, что случилось со мной в вашем мире?

Я слегка замешкался. Как рассказать умирающему человеку, что в моем мире жизнь его семьи закончилась в подвале Ипатьевского особняка в далеком городе? Что ушлые люди станут продавать паломникам шоколадки с названием «Ганина Яма»? Что империя, о которой так радеет здешний Николай, развалилась из-за слабого характера его двойника и тех ошибок, что были сделаны как самим царем, так и его окружением? Сказать правду язык не поворачивается, а лгать не хотелось.

— Россия на месте, она крепнет, а ваше имя не забыто, — только и сказал я. — О вас книги пишут, фильмы снимают.

— Тогда достаточно, — горько хмыкнув, махнул рукой умирающий. — Россия на месте, а это самое главное. — Император Николай опять смежил веки и сказал: — Думал, что после встречи с вами непременно умру, но придется ещё месяц-другой потерпеть. Я не знал, что будущий император Александр человек из другого мира, и здесь вы абсолютно беспомощны. Значит, придется вам хотя бы немного помочь. Ещё прошу прощения, что не могу вам открыть ваше будущее. Вам эти подробности ни к чему, они лишние, а почему — вы как-нибудь поймете сами.

Я, нахмурившись, слушал императора, но в следующий миг моё внимание отвлекло неясное движение на периферии зрения. Я не придал сначала значения, а потом пришло осознание. Да это же та самая тень!

Я вдруг вспомнил то, что он говорил. Неужели это было как-то спланировано? Может он ждал момента, когда я останусь наедине с императором? Что если сейчас будет покушение, которое потом повесят на меня?

Я резко повернулся в ту сторону, где различил движение и встретился взглядами с расслабленно стоящим человеком. Складывалось впечатление, что он всегда здесь стоял. Он был укутан тёмной тканью с головы до ног. Даже лицо скрывало чёрное полотно, без разрезов для глаз. Я напрягся, ожидая нападения.

— Ваше императорское величество... — произнёс я осторожно. Хотя следовало бы начать голосить, звать Кутепова и всех кто был рядом.

— А, спасибо, что напомнил о себе, мой друг, — вдруг произнёс император за моей спиной.

Человеческая фигура лишь склонила голову в полупоклоне.

— Вы знакомы? — осторожно спросил я, боясь пошевелиться и не сводя взгляда с фигуры.

— Это мой... Поверенный, — Николай закашлялся, из-за чего я отвлёкся от тёмной фигуры, и бросил взгляд на императора. В следующую секунду обнаружил, что фигуры больше нет на месте. Я принялся внимательно оглядывать комнату, хотя что там разглядишь в темноте.

— Не старайтесь, — произнёс Николай, — за двенадцать лет, я ни разу не смог его разглядеть, когда он того не хотел.

— Кто это? — спросил я, решив не довольствоваться краткой характеристикой.

— Это тень, мистер Икс, никто, — Император снова закашлялся. — Задача этого... человека, быть гарантом моей последней воли. На случай если моего указа будет недостаточно, и кто-то после моей смерти решит переиграть ситуацию, раскрыв вас.

— И что мне с ним делать? — спросил я, продолжая завороженно оглядывать комнату.

— Ничего, рекомендую забыть о нём. Просто будьте чуть более уверены, в успехе нашего мероприятия. — Николай о чём-то задумался, но уже через пару секунд произнёс: — Ступайте, цесаревич и пригласите сюда Кутепова. У него сейчас появится много дел.

— А что со мной? — опомнился я.

— Передайте кому-нибудь из лакеев — первому, кто попадется под руку, чтобы он проводил вас в ваши покои. Великому князю Александру сейчас следует жить рядом с императором, принимать власть. Власть, как вы понимаете, вы возьмете сами, это только формулировка, но я за два месяца еще успею посвятить вас в некоторые хитросплетения. Хотя ... — замолк на пару секунд государь, — двух месяцев у меня нет, но есть тридцать дней.PSСпасибо за ваши комментарии, лайки и награды!Мы очень благодарны и решили выложить в четверг внеочередную проду.

Глава 8. Подготовка для императора

Во дворце мне отвели аж четыре комнаты. Не знаю, куда мне столько? Были спальня, кабинет, гостиная и курительная. Зато отчего-то не нашлось гардеробной, равно как и шкафов, куда можно вешать одежду. Но гардеробные, как выяснилось, лично мне не нужны. Достаточно было сообщить специально приставленному человеку (пусть будет слуга, слово лакей мне претит), который все принесёт и он же заберет грязную одежду. Что ж, в общем-то неплохо. Трудность была в том, что слуга постоянно меня спрашивал — а что за мундир желает на сегодня Его высочество? А как оказалось, мундиров у меня немеряно, просто потому что я являюсь шефом доброй дюжины полков русской армии, а ещё числюсь в списках офицеров. Но к счастью, добрые люди научили, чтобы я говорил слуге — мол, как обычно и он мне приносил форму пехотного поручика, без наград. Можно было бы носить все ордена Российской империи, которыми меня наградили сразу же, после появления на свет, а ещё иностранные, включая Большой крест ордена Почетного легиона, но это я считал неприличным.

Кровать я упорно заправлял сам, но после меня ее все равно переправляли. Про себя порой шутил, что может мне ещё приставят в горничные какую-нибудь смазливую чухонку, но всё делал тот же человек — немолодой, но еще и не старый — уже изрядно за сорок, коренастый, отзывающийся на имя Трофим. Я пытался выяснить его отчество, но слуга ответил — мол, не положено-с.

В кабинете обнаружил книжный шкаф, набитый художественной литературой. Тут тебе и Пушкин, и Гоголь с Жуковским, Блок и Гумилев и прочие классики Золотого и Серебряного веков. Есть даже Алексей Максимович Пешков, отчего-то не ставший Максимом Горьким. Пешков, правда, представлен только сборником рассказов.

Не обнаружил ни Катаева, ни Зощенко, ни Алексея Толстого. Вернее, был один Алексей, но Константинович. Взял себе на заметку — а как там мои любимые авторы? Все тот же Алексей Николаевич Толстой, Михаил Афанасьевич Булгаков? Еще любопытно — состоялся ли в этой реальности Александр Грин? И что там с Юрием Олешей? Но спрашивать как-то неловко, должен бы и сам знать. Я потребовал у управляющего дворцом, чтобы мне доставили побольше справочников, атласов Российской империи, статистических сборников Губернских земств, но для этого требовалось время. Даже «Энциклопедический словарь Гранат», выпущенный в пятидесяти томах вначале следовало купить, а уже потом ставить на книжную полку.

Как говорил товарищ Ленин, нужно учиться, учиться и еще раз учиться. К слову, уж не знаю как так вышло, но Ленин заседал в парламенте! Это я потом уже выяснил. Каким-то образом Николай пошёл на изменение формы правления в сторону конституционной монархии, и как следовало из нескольких источников, сам предложил кандидата из народа, неизвестного на тот момент никому, Владимира Ильича Ульянова.

Через день после моего переселения в замок, в короткой беседе с Николаем Александровичем, упомянул, что неплохо бы мне какого-нибудь преподавателя подыскать. Чтобы многое знал, но при этом был надёжен. Император пообещал, что попробует что-то придумать.

Впрочем, всю свою сознательную жизнь я только и делал, что учился. В школе, в университете, в учебном центре ВС РФ, а потом, работая учителем, постоянно посещал какие-то курсы, то повышая квалификацию, а то просто зарабатывая сертификаты, позволявшие, например, мне стать экспертом ЕГЭ.

В общем, решил серьёзно во всём разобраться и взял кабинет с книгами в осаду.

Чему и как учили будущих наследников? Нет, не так. Что должен знать настоящий наследник русского престола Александр?

В своё время очень любил читать фэнтези и там не редкость, чтобы какие-нибудь злодеи (или напротив, добропорядочные люди) заменяли будущего короля на какого-нибудь актера или актрису, волшебным способом вкладывая ему все знания и умения, так нужные правителю.

В одной из книг моего любимого Сан Саныча Бушкова нехорошие люди умудрились создать специальное приспособление, скачивающее все параметры объекта, а потом накладывали их на двойника. И вроде я оказался в похожей ситуации, но ни одна зараза не вложит в мою голову ни знание иностранных языков, ни математики с физикой, не говоря уже об умении танцевать или ездить верхом.

Так. Не будем нервничать. Рассуждая логически, какие знания я должен иметь? Наверняка курс классической гимназии, включающий в себя курсы иностранных языков, как мертвых, так и живых. Латынь и греческий отметаем сразу, я их не выучу, да и к чему они? Узнать какую-нибудь цитату или меткое словечко смогу, а что ещё? В этом мире латынь нужна только врачам, но подозреваю, что и эскулапы не владеют ею как следует. А древнегреческий? Вроде, полагается считать, что изучившему язык древних эллинов не составит труда выучить любой язык.

Я схватился за голову, хоть бы преподавателя какого приставили. Посыплюсь ведь на любой мелочи. Вот, например, основы немецкого и французского я знать обязан. А наследнику, наверняка, преподавали еще и английский. С английским у меня более-менее — все-таки, учил его и в школе, и в вузе. А немецкий и французский я где возьму?.. Эх...

Русский язык и литература. Допустим, Русский язык все равно досконально никто не знает, а писать за меня станут специально обученные люди. Литературу знаю. Цитировать классиков не возьмусь, но пересказать содержание «Войны и мира» или «Преступления и наказания» сумею.

Что там еще? География (это я знаю), история (не вижу трудностей), хоть она и поменялась сто раз, один Попов чего стоит. Физика, биология, химия и астрономия (переживу, эти науки мне вряд ли пригодятся, а общая эрудиция никуда не делась). Еще какая-нибудь экономика, чистописание. С чистописанием плохо, почерк скверный. Ах да, ещё Закон Божий. Вот тут похуже, я даже Двенадцать главных праздников не назову, но в общих чертах кое-что помню. А царь, вроде бы, должен иметь каноническое образование и разбираться в тонкостях конфессий, имевшихся в стране.

А еще наверняка меня учили военному делу. Что-то там по фортификации, стратегии, геодезии, артиллерийскому делу. Благо, по базовому образованию я историк, сражения помню. Опять же не стоит забывать, что можно не вступать в споры с военными, а внимательно слушать умных людей и делать выводы.

Так, а что делать с танцами, верховой ездой и фехтованием? Утешает, разумеется, что царь не обязан давать кому-нибудь отчет о своем умении или неумении, а во время танцев может запросто сказать, что-нибудь типа «Женщина, я не танцую!», хотя этого он никогда и не скажет.

Этикет... Вспомнишь тут «Юности честное зерцало», в котором давалось указание не ковырять вилкой в зубах, не ковыряться прилюдно в носу и не сморкаться в скатерть. Возможно, утрирую и про ковыряние в носу там ничего не было. А здесь все сложнее.

Вон, в одних только визитных карточках запутаешься. Оказывается, их существует двенадцать классов, оставление визитки равнозначно личному визиту, а женщины никогда не оставляют свою карточку в доме мужчины. Мне, по нынешнему статусу положена карточка второго ранга, с малым гербом, а коли стану императором — то и первого, с большим. Любопытно, что будет в карточке? Перечислить весь титул, так там места не хватит. Утешает, что сам я не должен оставлять свои визитные карточки — ни мужчинам, ни женщинам. Спрашивается — а зачем они мне вообще нужны?

А есть ещё умение выбирать галстук, подходящий под обувь, не запутаться в огромном количестве столовых приборов, полагающихся на банкетах... Ох... так и хочется начать самодурствовать. Зачем шесть видов вилок, и пять разновидностей ложек? А там ещё всякие крючочки и щипчики. Ну почему всё не может быть просто? Ложка для первого, вилка для всего остального. Да, еще чайная ложечка. Вот как войду в роль, как издам указ! пусть простолюдины радуются, а аристократы морщатся.

Ну, а пока я занимался важным делом — изучал семейные фотографии, пытаясь запомнить своих новых родственников, листал подшивки газет, чтобы иметь хотя бы некоторое представление о деятельности царской семьи. Вот, например, указано, что «Наследник российского престола цесаревич и великий князь Александр вместе со своими родителями великой княгиней Ольгой Николаевной и великим князем Борисом Владимировичем представлял семью Е.И. В. во время открытия нового памятника Герою войны 1812 года генералу М. Платову в Новочеркасске». Возможно, мелочь, а вдруг и пригодится?

Или такое «Его императорское высочество, цесаревич и великий князь Александр Борисович вместе со своим другом Анатолием Тимирязевым, сыном вице-адмирала Тимирязева совершил прогулку на паровой яхте из Гельсингфорса в Стокгольм».

На фотографии двое мальчишек. Справа, судя по всему — это я, а белобрысый, слева и есть Тимирязев. Друг Анатолий, значит? Надо запросить справочку — что за друг у меня такой? Вопрос-то важный: стоит продолжить дружбу или смело забыть? С другой стороны, так задашь неосторожный вопрос, а бедного парня отправят подальше, куда-нибудь в Лапландию, или на Шпицберген. Остров, кстати, в этом мире полностью наш.

И так у меня проходили все последние дни.

В очередной раз, устав от обилия бумаг, решил, что неплохо бы проветрить распухшую от переизбытка информации голову и прогуляться на свежем воздухе.

Немного подумав, решил что сегодня его будущее Императорское Величество желает прокатиться на велосипеде. Тем более, что «велопарк» у императора просто отличный, а вокруг Царского села проложена специальная дорожка.

Только я начал крутить педали, как сзади меня пристроились три конных телохранителя в темно-синих мундирах, а спереди, метров за двести нарисовалось еще двое. Из-под земли они появились, что ли? У ребят, как и положено казакам, на боку болтались шашки, а возле седла — карабины. Сразу видно, ежели, какой супостат попадётся, с гарантией отмашутся или отстреляются. Нам бы ещё тачанку с пулеметом...

Я только вздохнул, и налегая на педали попытался уйти от нежданного, но необходимого сопровождения «атаманцев». — То есть, лейб-гвардии Атаманского его высочества Государя Наследника полка, где я тоже числился шефом, но куда там...

Спереди скачут два казака с тремя лычками, значит, сержанты, а на казачий лад — урядники. Слева от меня приказной Осадчий, с одной лычкой на погонах. Опять-таки, если перевести на наши звания, то ефрейтор. Но в отличие от наших ефрейторов, этот своим званием гордиться. Осадчего я немного знаю, успел примелькаться, да парой слов с ним перекинулся, парень из Миллерова, Области Войска Донского. Справа — тоже урядник, фамилию не помню, а замыкает кавалькаду цельный сотник с известной фамилией Мелехов. Правда, он не Григорий, а Алексей.

Сотник Мелехов — звучит торжественно, но это соответствует моему собственному званию поручика. А Мелехов — фамилия распространенная, встречается не реже Малахова. Увы, Шолохов в этом мире есть (наверное), но «Тихого Дона» он отчего-то не написал и, скорее всего, уже не напишет.

Поймал себя на мысли, что даже не знаю, что лучше — эпоха коренных переломов, когда рождаются великие произведения и герои, или спокойствие и благодать, зато книг приличных не пишут. Это как с любовью. Представьте себе на миг — у всех любовь лишь одна, счастливая, непременно заканчивающаяся свадьбой, но в результате погибнет половина мировой литературы. И жаль, если Михаил Афанасьевич не написал «Мастера и Маргариту».

Интересно, а как здесь обстоят дела с папарацци? Наверное, случись такая прогулка лет через шестьдесят, то завтра бы новостные ленты пестрели фотографиями, где наследник престола крутит педали велосипеда, а вокруг него выстроена классическая «коробочка» охраны.

Я даже присмотрелся к кустам даже если в них фотограф, качественного снимка все равно не будет. Да и фотографа в кустах быть не должно. Помимо казаков меня охраняют еще и люди Кутепова, не позволяющие приблизиться к императорскому высочеству никому. А кусты и деревья, посаженные ещё лет сорок назад, когда мой дедушка Николай был достаточно молод, давным-давно разбиты по номерам и пристреляны.

Мой дедушка... А быстро адаптация у меня проходит. За три недели, сначала, привык к тому что я теперь Павел. А теперь вот, несколько деньков, и Николай второй уже вполне мой дедушка.

Как я ни старался, а парни, без особых усилий, без шенкелей или плетки, скакали спокойно, не отставая от меня ни на метр. Мне бы тоже полагалось запрячь гнедую или сивую каурку, да понарезать круги, но это в мечтах. В седле сиживал раза два, а позориться перед собственными казаками не хотелось. Так что, велосипед тоже неплохое средство передвижения, а главное, что я на нем не выгляжу собакой на заборе.

В результате получилась этакая гонка с преследованием. Атаманцы скакали, я выжимал педали. Сделав один круг вокруг Царского села, собирался пойти на второй, как вдруг, кони передних казаков резко заржали, припали на передние ноги, а оба урядника вылетели из седел, словно бы наткнувшись на невидимую стальную нить и упали на землю.

— Стоять, ваше высочество! — заорал Осадчий, срываясь с места и закрывая меня корпусом лошади. Как ловко у него получилось, и команду отдать, которую не проигнорируешь, и при этом соблюсти положенные условности.

Я уже и так нажал на тормоз, остановился и уперев одну ногу в землю оглядывался по сторонам. И что дальше делать? — не то оставаться на месте, не то разворачиваться и дуть обратно, под защиту дворцовых стен. По правилам, охрана бы должна меня брать в охапку, кидать поперек седла и гнать назад. Но гнать назад было поздно, потому что со стороны упавших казаков в мою сторону неспешно плыли два огненных шара, размерами с кулак. В какой-то момент оба шара соединились, превратившись в ярко-желтый футбольный мяч, по недосмотру вратаря, зависший в воздухе. Но шар, повисев над землёй секунду, не больше, снова начал уверенно приближаться ко мне.

— Шаровая молния! — выдохнул сзади сотник Мелехов. — Ваше высочество, стойте на месте, не двигайтесь.

Да я и сам знаю, что если рядом с вами появилась шаровая молния, то следует сохранять спокойствие и не дергаться, чтобы электрический шар не устремился следом за тобой. Читал где-то, что нужно вести себя так же, как если бы ты встретился с огромной собакой. С этими электрическими штуками много неясностей — какова их природа, откуда берутся. Кое-кто из ученых вообще сомневается в существовании шаровых молний. Зато я теперь воочию убедился — существуют. Странно только, что молния появилась без грозы, аккурат поперек моей дороги, да ещё и в двух экземплярах. Определённо, очень странная молния. Кстати, понять бы. что с парнями из первой линии? Надеюсь, что они живы.

— Тепа-тепа... — проговорил вдруг Осадчий, обращаясь к молнии, словно к теленку. — Тепа-тепа, иди-ка сюда...

Приказной спешился в один момент, а пока спускался с седла, в его руках уже оказалась шашка.

— Тепа-тепа, поди сюда, — уговаривал казак шаровую молнию, словно строптивого телка, начиная вращать кистью руки, в которой была зажата шашка.

Огненный шар, увлеченный потоком воздуха, начал медленно приближаться к шашке, а всадники, прикрывавшие со спины, выдвинулись вперед, закрывая меня уже и конями и собой.

— Стрельнуть, ваше благородие? — спросил у сотника второй казак, вытягивая из кожаного чехла карабин и беря на прицел шар.

— Подожди, пусть еще малость поплавает, — покачал головой сотник.

Они что, собираются палить в шаровую молнию? Не слышал о таком способе борьбы с природными аномалиями.

Карабин урядника бабахнул один раз, потом второй, третий, но шар, плывший в сторону шашки Осадчего, продолжал плыть, не сбиваясь с курса.

— Мазила, мать твою в душу деда за ногу! — с чувством выругал подчиненного сотник. Оглянувшись на меня, засмущался. Наивный. Я еще и не такое слышал. Но ругательство интересное, надо запомнить.

Шаровая молния остановилась, опять зависла и, словно бы слушаясь команды, сменила курс и опять пошла на меня.

— Ну, плыви же сюда, скотина безрогая, тварь подколодная, — продолжал ласково уговаривать шаровую молнию приказной, пытаясь дотянуться до нее шашкой. Не выдержав, казак завопил: — Порублю, сука! — И со всего маху рубанул шашкой странный мяч.

Раздался треск, запахло озоном и паленым мясом. Осадчий осел на землю, а мяч, разделившись на два шара поменьше, поплыл к казакам.

— Ваше высочество, тикай, мы прикроем! — закричал сотник. Это было последнее, что успел сказать Мелехов

Два огненных шарика прошли насквозь обоих казаков, не оставив ран, но «атаманцы» упали с седел. Приближаясь ко мне, шары опять слились в одну сферу.

Бежать поздно. Шаровая молния догонит и убьет в спину. Да и не природное это явления, а очевидно нечто управляемое со стороны.

Кинув велосипед, я вскинул в сторону шаровой молнии обе ладони, словно бы закрываясь, а потом, отчего-то не испугавшись, а начав злиться, пошел навстречу мячу-убийце.

Убьет? Так и хрен с ним, но бегать от какого-то шара, пускай и убившего только что пятерых прекрасных парней, без колебаний пожертвовавших собой ради меня. В общем бежать я не стану.

Я шел вперед, а шаровая молния, вдруг остановилась, будто замешкалась.

Я присмотрелся к ней, и вдруг нутром почувствовал, что она не настоящая. Не природой вызвана. Её ведь кто-то искусственно сделал, а теперь выдаёт за настоящую. Вот только меня-то не обманешь...

Светящийся шар по-прежнему висел в воздухе, будто в нерешительности от того что я его разоблачил. В следующий миг я кое-что заметил... И как все остальные этого не увидели? Молния будто на поводке была. Тонкая нить отходила от неё и тянулась куда-то вглубь зарослей деревьев.

— Откуда прибыла, туда и возвращайся, — хмуро сказал я ей. Идя навстречу сгустку энергии, я внутренне готовился к смерти, но почему-то я был уверен что она послушается.

В следующий миг, молния дёрнулась и с бешенной скоростью полетела обратно.

Не отдавая отчёт своим действиям, я побежал вслед за удирающим врагом, и даже не думал в тот момент, а что же я стану делать если ее догоню?

О том что на пути может оказаться засада я тоже не думал, однако эта мысль заставила меня замедлиться. Да и шарик, развивая скорость, так рванул от меня, что догнать его было уже не реально.

Шаровая молния влетела в кусты, а потом, где-то в отдалении, метрах в пятидесяти от меня, раздался взрыв. Вверх вскинулось пламя а следом повалил чёрный дым. Похоже, загорелся какой-то автомобиль.

Ко мне уже мчалась едва ли не сотня «атаманцев», привлеченных выстрелами, а следом за ними катил автомобиль с красным крестом.

Я же застыл на месте, пытаясь понять что это всё было, и как действовать дальше.

Глава 9. Кто стоит за покушением?

Как всегда бывает, когда все закончилось, появилось множество народа. Не только казаки из охраны и врачи, но и ещё какие-то люди в погонах и без. Все выглядело достаточно бестолково, как и должно быть, если в одном месте свести представителей нескольких служб, без единого начальника. Конечно же, казаки не хотят подчиняться штатским, да и полицейским чинам тоже. Отмахнувшись от медиков, ринувшихся ко мне, вместо того, чтобы оказывать помощь раненым (если они ранены, а не убиты), выцепил взглядом офицера, с двумя просветами и тремя звездочками на погонах. Едва не обозвал полковником, но спохватился:

— Господин войсковой старшина, берите командование на себя. Пусть ваши люди и все прочие, кто под руку попадется, прочешут местность. Имейте в виду — в виде оружия используется шаровая молния, осторожнее.

— Слушаюсь, — взял под козырек повеселевший старшина. Потом добавил. — А с молниями, ваше высочество, разберемся. Если грозы нет на небе, значит людей поищем, которые молниями кидаются.

Ишь, с молниями он разберется. Ну, пусть разбирается.

Конные и пешие выстроились в две цепи и отправились прочесывать местность.

— Ваше высочество, вам бы лучше во дворец вернуться, — услышал я за спиной голос генерала Кутепова. — Я уже суть понял, что тут террористы были, про молнии тоже проинструктирован, сейчас поищем, если далеко не ушли, так и поймаем. А все подробности вы мне в спокойной обстановке потом и расскажете.

Вон, и начальник службы охраны нарисовался. Удержался от соблазна упрекнуть генерала, что его службы проворонили злоумышленников, но и возвращаться во дворец не спешил. Не думаю, что сейчас состоится второе покушение на мою особу, тем более — настолько экзотическое, а вот что с ребятами, живы ли, узнать хотелось прямо сейчас.

— Вернусь, но попозже, — кивнул я.

Доктора определили, что двое из пятерых казаков остались живы. Один из них — храбрый приказной Осадчий, а второй — урядник, что ехал спереди. Остальные, увы, оказались мертвы. Не то удивительно, что три «двухсотых» (термина здесь этого нет, надо ввести), а то, что двое ребят уцелело. Не знаю, каково напряжение в шаровой молнии, но уж никак не меньше, нежели в электрическом разряде.

— Ваше высочество, все-таки вам лучше уйти, — продолжал мягко настаивать Кутепов, слегка пританцовывая на месте. — Не волнуйтесь, с казачками я как-нибудь сам разберусь, не впервой.

Пожалуй, генерал прав. Сейчас наследник престола будет только мешать начальнику охраны делать свою работу. Махнув рукой, я вскочил на велосипед и поехал обратно, во дворец. Выжимая педали, мысленно усмехнулся — еду один, а все остальные так и остались на месте происшествия. Выскочит из-за кустов террорист с пистолетом и без всяких шаровых молний меня застрелит. Непуганая тут охрана. Пожалуй, надо что-нибудь предпринять.

Оставив средство передвижения велоконюху (или, как там правильно?), который жаждал выяснить — а что там за шум, но не рискнувшему задать вопросы, поднялся к себе. А в гостиной меня ждал очередной гость.

Толстоватый мужчина, с клетчатом костюме, с узкими наглыми глазками и с папкой в руках. Сидит в кресле развалившись. Кажется, это придворный фотограф? Точно, я просил, чтобы прислали кого-нибудь с фотографиями придворных. Обещали представить пред мои светлые очи самого главного. Федышин, как помнится.

— Привет парень, — поздоровался со мной фотограф, а потом вытащил из кармана пачку папирос и закурил.

Интересное кино. Мало того, что Федышин не встал при появлении цесаревича, так ещё и обращается по-простому, будто с крестьянином. Допустить можно, что прежний наследник был с фотографом на короткой ноге. Теоретически, это вполне возможно. Но именно, что только теоретически. Цесаревич Александр рос в родительском дворце, а если и пересекался с придворным фотографом, то лишь на раутах и иных светских мероприятиях.

— Слышь, Сашка, или как там тебя? Как тебя по-настоящему звать? Что во дворе-то стряслось? Шум какой-то, выстрелы, казачки сорвались, словно французы али англичане высадились.

А вот это кино ещё интереснее. Он что, знает, я «подменыш» или берет на понт?

Я пристально посмотрел на Федышина, взял со столика колокольчик и позвонил. Немедленно в гостиной появился мой верный слуга. Повернувшись к нему вполоборота, чтобы не терять из вида фотографа, спросил:

— Трофим, а что это такое в моем кресле сидит?

— Так это фотограф, ваше высочество, как и приказывали, — недоуменно спросил Трофим, а потом перевел взгляд на Федышина.

— Это придворный фотограф? — негромко спросил я, а потом, ещё немножко понизив голос, сказал. — Я сейчас вижу перед собой какого-то хама, который не соизволив испросить разрешения, закурил в присутствии августейшей особы, да ещё и развалился передо мной, словно большой начальник. Трофим, что за дела?

— Какие дела, ваше высочество? — перепугался слуга, не слышавший такой идиомы.

Я заговорил очень тихо, но в наступившей тишине мои слова гремели, как барабанная дробь на плацу.

— А если никаких дел, то самозванца выкинуть. Сообщить министру двора, чтобы уволил его к чертовой матери, — повисла, было,тишина, но я тут же продолжил. — Хотя нет, увольнять я его не стану. Трофим, напомните мне, чтобы я приказал Кутепову выслать этого ... как там его? Федышина? Нет, не выслать, а отправить в служебную командировку куда-нибудь подальше. Можно на Сахалин, а ещё лучше — на Шпицберген, а не то я в семейном альбоме ни одного белого медведя не видел, а они, хотя и звери, то все равно наши меньшие братья.

Федышин изменился в лице. Он уже встал по стойке смирно, сжимая в кулаке папиросу. Глаза выпучены, как у пьяного рака, а по лбу стекает струя пота.

— Да я... — начал было оправдываться фотограф, но я подошел к нему, ухватил за лацканы пиджака и, посмотрев ему в глаза самым бешеным взглядом, какой только мог изобразить, тихонько прошипел:

— Ма-ал-чать...

Отпихнув от себя фотографа, деланно отер руки о его же собственный пиджак, повернулся к слуге:

— Отведи-ка ты Трофим этого сукина сына вниз, да передай казакам. На меня сегодня покушение было, трое атаманцев погибло...

— Как же так, ваше высочество? — выдохнул Трофим, не заметивший, что я обратился к нему на ты, или наоборот, заметил, но ему это понравилось.

— Да, так, все подробности потом, — отмахнулся я. — Так вот, отдай этого сукина сына, да скажи, что он очень подозрительный субъект.

— Ваше высочество, о чем это вы? — встрепенулся фотограф. — В командировку отправить, это ладно, понимаю. Но каким это казакам меня отдавать? Ежели, я виноват в чем, так вы обязаны меня передать полиции. Но в полиции я скажу, что пошутить решил, виноват. А иначе ведь завтра во всех иностранных газетах напишут о произволе, что чинит наследник престола.

Ну ничего себе, наглость какая? Лучше бы он мне про иноземные газеты не говорил. Знаю, что в прежние времена у нас до дрожи в ногах страшились, ежели в иностранных газетах напишут что-то плохое. Но я, слава богу, получил некоторую прививку. В моем времени на нашу страну вылилось столько грязи, что к иностранным СМИ отношение, как к зловонной помойке. Жаль только, руки пока не доходят на эту помойку хлорки сыпануть, чтобы не так воняло. А ещё лучше — негашеной извести, так надежнее.

Неужели в этой эпохе, куда я попал, боятся мнения какой-то Англии, или Франции? Судя по тому, что я узнал за короткое время — не особо. Или Федышин относится к либералам (этих засранцев у нас всегда хватало), верящих, что все сказанное в газетах других стран чистая правда, а Россия должна следовать курсу вражеских СМИ? Сейчас я ему объясню политику партии и правительства.

— Голубчик, а кто вам такую глупость про газеты сказал? — прошипел я, сдерживая желание дать Федышину в ухо.

Неожиданно мне на помощь пришел Трофим. Мой слуга попросту, по-деревенски, дал увесистую затрещину фотографу, отчего у того голова мотнулась в одну сторону, а потом и вторую.

— Не бейте! Роман Владиславович мне сказал.

Уши у меня тут же встали торчком.

А кто такой Роман Владиславович? Видимо, наследник престола должен знать, кто он такой, но я-то не помню. Отчество фотограф назвал интересно, с ударением на второй слог. Роман Влади́славович, хотя положено бы говорить Владисла́вович. Это фотограф так произносит или Влади́славович так приучил? Поляк, что ли?

— А полностью? — с нажимом произнес я, изображая следователя, который знает, кого имеет в виду подследственный, но желает, чтобы тот сам назвал его фамилию и должность, а также все адреса, пароли и явки.

— А полностью князь Роман Владислав Станислав Анджей Сангушко, управляющий кабинетом его величества, — зачастил фотограф.

Голова заработала как компьютер.

Сангушко, да еще и князь... Фамилия польская. Ежели польский князь, так ещё и древняя. А кто из шляхтичей не древнего рода?

Слышал я эту фамилию, вот только где и когда?

А, вспомнил — был какой-то Сангушко, что воевал в армии Наполеона против нас во время войны 1812 года. Предатель, как ни крути, но Александр Первый его простил. Император тогда всех ляхов простил, что его предали. А этому Сангушко, потомку того, что к французам переметнулся, для чего знать, двойник на престоле или нет? Из любопытства? Или нечто другое?

Сангушко, управляющий кабинетом его величества. Кабинет-кабинет, какой кабинет? Чем должна заниматься контора? Наверное управляет имуществом государя. Всеми царскими фабриками-заводами, газетами и пароходами.

Вот только откуда управляющему знать, что вместо цесаревича двойник? Не думаю, что сам Николай Александрович рассказал. А даже если и он, к чему этот цирк?

— Значит, дражайший Федышин (намеренно пропустил я слово господин) подходит это к вам князь Сангушко, и говорит — ступай, мол, друг Федышин да и проверь, а не двойник ли будущий император? А если я у самого князя спрошу, он подтвердит?

— Не сообщайте, ваше высочество, — побледнел фотограф. — Князь Сангушко мне денег посулил, четыре тышшы, но велел никому о том больше не болтать, а не то мол, плохо закончу. Да мне и самому любопытно было — двойник или нет? Простите меня, ваше высочество. Дурак я, на деньги позарился. Думал — задам-ка пару вопросов, а вдруг и на самом деле двойник?

Неужто и правда такой кретин?

— А чего же поумнее-то вопросов не придумал? — поинтересовался я.

— Да я, ведь, вообще не подумал. Решил, что если вы не наследник, так сразу и пойму. А коли наследник, так извинюсь, да и все дела.

А ведь прав, сволочь. За любопытство нынче в тюрьму не сажают, а жаль. И времена нынче другие. И что я смогу сделать? А ничего. Да и не стану делать. Фотографу-то можно ещё спасибо сказать за его дурость. Подкинул он мне информацию к размышлению. С кем бы мне ею поделиться? С Кутеповым? Нет, подожду пока. Если император сказал, что верить пока Александру Павловичу нельзя, подожду до тех пор, пока не пойму, что генерал надёжен. А если выяснится иное, то лучше информацию оставить пока при себе. Выбора-то у меня нет — надо обрастать надежными людьми, вот только где их сейчас найти?

— С вами все ясно, Федышин, — хмыкнул я. — Идите к своему Сангушке, скажите — мол,наследник ведёт себя странно. Совсем на себя в поведении не похож.

— Александр Борисович, да что вы такое говорите? — изумился Трофим.

Я лишь взглянул на слугу, а затем повернулся к выпучившему глаза фотографу и тут же продолжил.

— Скажешь, что понаблюдать нужно.

— Так раскроют же меня тут же, ваше высочество, — тут же запричитал фотограф.

— Вы, Федышкин, сами того не ведая, в такую игру влезли, что нужно думать, как бы в живых остаться. Это вам не мои угрозы с высылкой. Сангушко страшный человек. Вы даже не представляете насколько, — я понизил голос до шёпота.

— Но как же?... Он же при дворе...

— А врагов близко держать надо, — тут же перебил я. — Так близко, чтобы все помыслы, на виду.

— Так что же мне теперь делать?.. — захныкал фотограф.

— К Кутепову с чистосердечным, — предложил я первый вариант, — или к Сангушко, на верную смерть, — я выдержал паузу, следя за медленно бледнеющим фотографом. — А можете... Сколько вам пообещали за разоблачение?

— Ваше высочество, что же мне делать теперь? — прохныкал фотограф.

— Сколько?! — рыкнул я.

— Четыре тысячи, но не даст он их. Вы ведь настоящий... — едва не заорал Федышин. — Четыре тысячи, ежели вы не настоящий, а просто за услугу, за вопрос — так только двести рублей.

— Вот значит постараться тебе нужно, Федышин. Чтобы и четыре тысячи получить, и в живых остаться, а ещё... — я снова понизил голос до шёпота и слегка наклонился к фотографу.

Мужчина тоже наклонился ко мне.

— Внимательно следить, как Сангушко отреагирует, слушать, что будет говорить и запоминать. А ещё, проследить, к кому побежит делиться этой новостью. Твоя будущая судьба только от этого теперь зависит.

Я оправил лацканы его пиджака, о которые до этого вытирал руки.

— Царь-то, ненастоящий, — сделав злобный взгляд, рыкнул я. — Я вам покажу Гайдая... А ну, брысь! Трофим, проследи за ним, и наподдай хорошенько, чтобы хорошо усвоил.

Эх, как жаль, что не в эту эпоху снят фильм про Ивана Васильевича, меняющего профессию. Надо обязательно озаботиться. Здесь конечно нужен гениальный режиссер и гениальные актеры. А молод ещё Гайдай, наверняка даже школу не закончил, а артисты, кроме Пуговкина и Яковлева, ещё и не родились.

Трофим, не слушая дальнейших причитаний Федышина, последовал моему указанию и потащил фотографа на выход.

В кабинете заверещал телефон внутренней связи. Пришлось идти, снимать трубку.

— Ваше высочество, — услышал я голос Кутепова. — Спуститесь вниз, к государю.

В комнате, где лежал император, было всё то же самое, кроме самого Николая Александровича — он полусидел на груде подушек и производил впечатление не умирающего, а просто больного, но начавшего выздоравливать человека. Император покуривал папироску, стряхивая пепел в пепельницу, где уже лежало штук пять окурков.

В голове сразу же мелькнуло — а может, все обойдется, и мне не придется играть царя?

— Не радуйтесь, — усмехнулся монарх, словно подслушав мои мысли. — Врачи сказали — улучшение временное, не дольше недели, потом наступит рецидив. Маги пообещали, что растянут улучшение на две недели, но не дольше. Докладывайте, что у вас стряслось.

Я вкратце изложил ситуацию, присовокупив, что неплохо бы приказному Осадчему присвоить очередное звание за проявленную храбрость, а еще дать крестик или медаль и выписать премию. Да и второго уцелевшего, урядника Шугайло стоило наградить. А семьям погибших, как положено, выписать материальную помощь и назначить пенсию. Как-никак казаки погибли при исполнении служебных обязанностей.

— Материальная помощь будет в соответствии с законом, — оборвал меня царь. — Звания и прочие награды — потом, на ваше усмотрение. Генерал, что удалось установить?

Кутепов коротко отрапортовал, что в полуверсте от лесополосы, прикрывавшей дорожку, обнаружен догорающий автомобиль с номерами норвежского посольства. В салоне — два мертвых тела. Одно из них — водителя, удалось опознать по документам. Петр Аверьянович Костин, подданный Российской империи, из числа обслуживающего персонала, тело второго — вероятно, непосредственного исполнителя террористического акта, пока не опознано. Мужчина лет сорока — сорока пяти, европеец, без особых примет, без документов. Криминалисты сейчас возятся с его одеждой, пытаются отыскать — за что бы зацепиться? Но уже сделаны фотографии, проведена дактилоскопия.

Дано задание канцелярии учета лиц обладающих магическим даром, провести запросы и по своим линиям.

Судя по всему, Костина готовились ликвидировать, чтобы в итоге запутать след. Более того, в автомобиле обнаружены следы горючей смеси. То-то он так вспыхнул.

— Скажу сразу, ваше величество, на моей памяти попадался лишь один человек, умевший извлекать электричество из атмосферы и, запускать молнии, — сказал Кутепов. — Не шаровые, а простые. Умение это редкое, опасное. Правда, этот Дедюкин, однажды слишком много электричества извлек, сам и сгорел.

— Там, где один, обязательно появится и второй, — вздохнул император. — Ищите, господин генерал. Не может такого быть, чтобы человек с таким даром нигде следов не оставил.

— Ищем, ваше величество, — кивнул Кутепов. — По возвращению к себе военной разведке запрос отправлю, и в министерство иностранных дел. Пусть свою зарубежную агентуру поднимают.

— Запросы отправьте отсюда, от моего имени, — приказал император. — Вызову адъютанта, с ним все и сделайте.

Николай потушил папиросу, вытащил из портсигара ещё одну, закурил и жадно затянулся. Я едва терпел дым, стоявший столбом, да и Кутепов уже тёр слезившиеся глаза. Табачный дым, разумеется, вредит здоровью не только курильщика (царю уже вредить поздно), но и нам. Однако сделать замечания императору ни один из нас не решился.

— Передайте в МИД, — приказал император, — вызвать норвежского посла, вручить ему ноту протеста и потребовать, чтобы в десятидневный срок провел расследование. Не отыщет участников заговора против русского императора — отменить для норвежских рыбаков все льготы, запретить им посещать русские порты и продавать свою рыбу на Мурмане.

— Норвеги будут делать удивленные глаза, вопить, что исполнитель не имеет дипломатического иммунитета, а их страна здесь не при чем, — покачал головой Кутепов. — Дескать — не сумели они за шофером уследить, да и не обязаны.

— А если посольство и на самом деле не при чем? — вмешался я. — Будут кричать — мол, полицейская провокация.

— Вот пусть они все проверят, выяснят. Не виноваты — мы их наказывать не станем. А если нет, или проверку проведут спустя рукава — пусть не обижаются. Если хотя бы вякнут о провокации — посла долой, нам с Норвегией хватит и консула.

Все-таки, император стал уставать. Вон, очередную папиросу не закурил, а лишь повертел в руках и отложил. И я решился задать вопрос, который беспокоил меня в последние дни:

— Ваше величество, мне нужно знать, где сейчас находится настоящий наследник,

— Александр Павлович, скажите цесаревичу, где юноша, — кивнул царь.

— В Крестах, — коротко сообщил генерал.

— В Крестах?

— Наследник ... э —э то есть, Георгий Иванович Неусынов, пребывает в тюремной больнице. У него отдельная палата, ежедневный уход. Официально это важный государственный преступник, о котором никому не следует знать.

— А неофициально — внук Георгия Александровича, умершего брата государя? Все-таки, внешнее сходство с наследником престола есть.

— Почти, — кивнул министр. — По слухам — я этому сам поспособствовал, юноша является внуком незаконного сына светлейшего князя Юрьевского.

— Князь Юрьевский — это сын моего деда Александра от второго брака, — пояснил государь-император. — Прав на престол Юрьевский не имел, но официально он считался сыном Александра Освободителя. Батюшка мой покойный, хотя и покрупнее Юрьевского, но все равно, очень похож был.

Николай Александрович какое-то время полежал молча, потом решительно сказал:

— Александр Павлович, сообщите министру двора и патриарху — пусть готовят коронацию наследника. Срок — месяц.

— Месяц? — ахнул Кутепов. — Так ведь не успеем же. Тут и гостей позвать — всех королей, президентов и прочих, а им время понадобится, на согласование, и банкет приготовить. А как с короной быть? За две недели никто императорскую корону не сделает. Сувениры наделать, медали коронационные.

— Приглашения разошлем, а успеют ли мои венценосные кузены с кузинами, да прочие правители — это не наша забота. Медали можно и позже отчеканить, не страшно. А корона... Александр, вам нужна новая корона?

Я хотел сказать, что мне и старая-то ни к чему, но сказал другое:

— Я заказывать ничего не буду. Я экономить буду. Зачем лишние деньги на короны переводить?

Глава 10. Похороны

Кто бы мог подумать, что меня откажутся пускать на собственные похороны.

Я целый день потратил на препирания с Кутеповым. Всё же, родных увидеть хотелось. Прикипел я к ним за короткие три недели.

Спорил с Кутеповым долго, но решил вопрос Николай Александрович, а я лишь обмолвился, что министр не даёт с роднёй проститься, так император встал на мою защиту.

Я снова качался в автомобиле Кутепова и, по устоявшейся уже традиции, размышлял о разном.

Я успел узнать новые интересные факты, об этой версии Российской Империи. В частности, как здесь обстоят дела с ритуальными традициями.

К каким выводам пришёл:

В России кремация не приживается. И вроде леса у нас хватает — дрова ведь заготовить вообще не проблема. Конечно, в порыве сохранения природы можно запретить вырубку. Пф-ф — так каменный уголь есть, не говоря уже о возможностях электричества, но, нет. Хотят закапывать предков. Хотя это менее экологично чем сжигание.

Почему я этим вопросом задался? Так в России ведь четыреста миллионов населения! Никаких кладбищ так не напасёшься!

Читал недавно, что какой-то источник, популярный у населения, оказался заражен чем-то нехорошим, из-за того, что неподалеку находится кладбище. Смертельных случаев не случилось, но десятка два человек оказалось в больнице.

И это только тот случай, что стал известен. А сколько подобного происходит в пригородах и сёлах?

А я поинтересовался.

Батюшки с амвонов вещают, что кремация православию не противоречит. Господу на Страшном суде неважно, в каком ты виде был захоронен, все воскреснут и займут те тела, что занимали при жизни. А из пепла ли, из истлевших останков — без разницы. Прах к праху, как говорится.

Так нет, народ отказывается, хотя и в Москве, и в Санкт-Петербурге, а также в прочих больших городах построены прекрасные крематории. И музыка там торжественная играет, и специальные часовни — для каждой конфессии отдельно, и скидки на погребение огромные, но соглашаются на кремацию только малоимущие, да вольнодумцы.

Чувствую, наметилась неплохая тема для моих личных реформ. Хе-хе. Царь я или не царь? Вон, мой предок Петр Великий потребовал, чтобы вместо домовин, сработанных из цельного дуба (дубы на корабли нужны!), покойников хоронили в дощатых гробах и, все послушались. Или, почти все. Зато теперь ученым можно поспорить — желал ли первый русский император сохранять дубы ради своего любимого детища — флота, для которого и требовался лес, или же он стал первым из власть предержащим, что заботился о сохранении природных ресурсов? Но я согласен, что в любом случае делать из дубов домовины — слишком расточительно.

Надо только подойти к делу творчески. Одних лишь запретов мало, нужно подключить к этому делу не только священников, но и историков. Пусть пишут, что трупосожжение — это старая славянская традиция, а кремация — суть продолжение этих славных традиций. И неча нос воротить от обычаев предков. А может, вообще сделать кремацию и последующее погребение бесплатными, за счет казны. Хмм.

Нет, не пойдет. Россия — страна большая, население тоже огромное, но крематориев не хватает, везти гроб с покойником из райцентра (то есть, из уезда) в крупный город не всегда и далеко не везде возможно. А сорок процентов сельского населения — это немало. Значит, в глубинке пусть остаются стандартные похороны, а в городах — только кремация. Если кто-то повезет родственников в деревню, чтобы схоронить на сельских погостах — пущай, но при этом придется заплатить уездной администрации немалые деньги.

Хм-м, а хорошо придумал. Но займусь этим позже. Потом, после того, как переживу собственные похороны.

Сегодня на Волковском кладбище, в ограде купеческого рода Кутафьев, хоронят Павла Алексеевича, студента Императорского университета, безвременно покинувшего родных и близких.

Несколько дней назад в довольно пустынном месте трамвай маршрута «А-23» неожиданно столкнулся с грузовым автомобилем. Или наоборот — автомобиль столкнулся с трамваем? Не суть важно, но столкновение спровоцировало пожар, в результате которого погибли все пассажиры трамвая (пять человек) и водитель грузовика. По счастливой случайности, неподалеку располагалось пожарное депо, и ликвидация огня заняла считанные минуты. Но, увы, спасти никого не удалось, а пожар был такой силы, что все тела обуглились до неузнаваемости. Единственный, кого удалось опознать благодаря студенческому билету, был господин Кутафьин.

Да, легенду решили изменить. Кутепов забраковал, мол разгадают и всё коту под хвост.

Даже в нашем мире подобная авария, с таким количеством жертв привлекла бы внимание и акул пера, и акуленков, а здесь, где смерть в ДТП была еще достаточно редкой, все газеты вышли с огромными заголовками: «Власти столицы не уделяют внимания безопасности!», «Доколе пассажиры будут страдать?!», «Смерть на трамвайных рельсах!». Было и еще что-то этакое, хлесткое и привлекавшее внимание.

В нескольких газетах помещены пространные статьи, посвященные мне. Узнал много нового о своем реципиенте. Павел Кутафьин был прекрасным сыном, хорошим другом, а еще талантливым студентом, показавшим огромные успехи на ниве правоведения, а преподаватели предвещали ему блестящую карьеру и профессорскую кафедру. Один из журналистов даже процитировал Некрасова:

Природа-мать! когда б таких людей

Ты иногда не посылала миру,

Заглохла б нива жизни...

Кажется, стихи посвящены Добролюбову? А меня, стало быть, сравнили с выдающимся критиком? Скорее всего, журналист не нашел нужных слов, а цитата из Некрасова — такой же штамп, как и прочие.

«Деловой вестник Санкт-Петербурга» выражал соболезнование купцу первой гильдии А.П. Кутафьеву в связи с безвременной смертью его сына. Ишь, а я и не знал, что мой здешний отец купец первой гильдии.

К счастью, в этом мире журналисты ещё не успели настолько оскотиниться, чтобы взять интервью у безутешных родителей и сделать фото невесты в траурном платье. Зато радостно сообщали, что свои посты оставил директор Императорского Сантк-Петербургского трамвайного парка, министр путей и сообщений и директор департамента государственного имущества, в веденье которого относился несчастный грузовик. Эти-то бедолаги за что пострадали? Всё дело провернула служба охраны императора, а они мастера таких дел.

Все расходы на погребение взяла на себя казна. Более того — семьям погибших выплачено пособие в десять тысяч рублей. Я узнавал — довольно приличная сумма. Дом, скажем, в Санкт-Петербурге ты на ее не купишь, но скромную квартиру где-нибудь в Вологде — вполне возможно. Или хватит, чтобы прожить безбедно пару лет.

Но реального убытка казна не понесла. Семья студента сообщила, что они отказываются от пособия в пользу вдов и сирот, сына похоронят за собственный счет, а все остальные покойники и так бы были похоронены за счет государства. Вернее — кремированы, потому как их извлекли из морга, где они числились невостребованными трупами, а по истечении месяца такие тела сжигались. Получается, смерть Павла даже позволила сэкономить какую-то толику денег, потому что тело бедняги, подходящее под мои параметры, тоже бы превратили в пепел. Зато теперь этот ныне неизвестный, обуглившийся человек, станет покоиться на кладбище, а на его могилку будут приносить цветы родители, а может и невеста.

Зачем понадобилось убивать Пашку Кутафьева? Нет бы, к Алексею Павловичу и Ирине Львовне явился некий господин (весьма загадочный!) и сообщил, что их сын уезжает в длительную командировку, а куда именно, спрашивать нельзя — сие есть государственная тайна. И не стоит уважаемому папаше его искать, потому как в данном случае не помогут ни деньги, ни связи. А попытается, так наживет любезный Алексей Павлович сплошную головную боль, потому как ни один российский купец, даже самый богатый, не в состоянии ссориться с государством.

Потом бы господин поклонился и покинул родительскую квартиру, ответив на все вопросы полуулыбкой. Родители бы переживали, но быстренько смекнули, что на их Пашеньку обратила внимание какая-нибудь тайная служба или разведка и отправила его куда-нибудь в иностранное государство. Повздыхали бы, да стали переживать и ждать весточки от любимого сынишки. Можно было бы им время от времени подкидывать поздравительные открытки, с машинописным текстом и отправленные из разных городов Европы или Северо-американских соединенных штатов. Они бы грустили, но знали, что их Пашка, хотя и на чужбине, но жив-здоров. Все-таки, слишком жестоко убивать единственного сына.

И кто так решил? Возможно, что генерал Кутепов. Не зря же он намекал, что двойник Александра не вернется к своей прежней жизни, поэтому, резать надо сразу. Но министр заботился о тайне, не заморачиваясь высокими материями. Но с ним-то я сумел бы договориться. Кутепов, при всем его могуществе, всего лишь министр и ссориться с будущим государем, пусть даже фальшивым, ему не захочется. Министр ещё далеко не стар, в отставку выходить не хочет и он прекрасно понимает, что я сумею испортить ему не только карьеру, но и жизнь. Нет, за этим решением стоит кое-кто покрупней. Боюсь, что сам император. Но чего хотел Николай Второй? Отрезать меня от прежней жизни? Дать понять, что прежний Павел Кутафьев умер, а на смену появился Александр? В этом есть свой резон. Николай Александрович заботится об империи и в этом случае, переживания родителей и невесты — ерунда, на которую не стоит обращать внимания. Да он даже с возможной гибелью внука смирился, что уж обо мне говорить? Ну а Кутепов, пока жив государь, станет исполнять его повеления, а не мои прихоти. И он прекрасно осознает, что наказывать впоследствии я его за это не стану, а даже если и стану, тогда он сам подаст в отставку.

Сейчас же, Кутепов то и дело поглядывал на меня исподлобья, явно недовольный, что вышло по-моему. Хотя я уже и сам успел пожалеть о своем решении. Хватило посмотреть на плачущую Маринку, да на мать, которую вели под руки отец и Дуняша. На моих сокурсников и даже преподавателей, которых я все равно не помнил, за исключением Димки Родионова. Виноват — Дмитрия, потому что здесь не принято называть друзей ни уменьшительно-ласкательными, ни пренебрежительными именами.

И вот, посмотрел.

Отчего-то на душе стало совсем погано. Чувствовал себя последним подонком. Главное что выяснил, побывав на собственных похоронах, что тот неплохой парень Пашка теперь уж точно погиб, а мне, чтобы выжить в новом для меня мире, понадобится нечто большее, нежели способность приспособиться к новым реалиям. Назад пути теперь точно нет. Хотя выживать я не собираюсь. Ну уж нет... Я здесь буду не просто выживать, а жить и, даже управлять великой страной. А иначе, какой смысл во всём происходящем.

Мы стояли неподалеку от толпы родственников и знакомых. Мы — это сам генерал Кутепов, в крестьянской одежде и я, замаскированный под рабочего. Мало ли, может мы кладбищенские трудяги? Министр вообще идеально вписался в роль, да и я был неплох. И всего-то потребовалось чуть-чуть театрального грима, чтобы подвести синяки под глазами, немного клея, на который прилепили чьи-то обрезки волос, грязные штаны, выцветшая на солнце блуза и грязный картуз со сломанным козырьком.

Картуз, кстати, мне ужасно не хотелось надевать — мало ли, на чьей вшивой башке он побывал, но пришлось. Наверняка у министра на кладбище имеются и дополнительные силы, но он на то и министр, и начальник службы охраны императора (сокращенно — СОИ), чтобы быть готовым ко всяким всякостям, и разным разностям. И зачем, спрашивается, человек, занимающий два важных поста потащился со мной? Дел у него мало что ли? Наверняка хватает забот и без того, чтобы пасти двойника будущего императора, но он пошел. Значит, считает это важным. Или не доверяет мне? Возьму, да и задам стрекача прямо на кладбище. Или заору — мама и папа, вас обманули, я жив! Что ж, пускай Александр Павлович работает, пасет «наследника».

На нас никто внимания не обращал. Вот только, мне показалось или нет, что Дуняша, горничная из породы староверов, уже во второй раз оглянулась и оглядела нашу парочку. Я сначала испугался, что узнала, но нет. Просто бросала подозрительные взгляды в нашу сторону.

В третий раз, Дуняша не стала отводить взгляд и почти в упор уставилась на нас. У меня внутри всё похолодело. Вдруг узнала? Но ведь и переполох устраивать не спешит.

Скорее всего думает, что ей показалось. Вспомнилось, что после смерти директора моей школы Валентины Васильевны (единственная женщина, из тех, кого я знал, имевшая медаль «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа» и знак «Воина-интернационалиста») она мне долго мерещились во встречных женщинах, похожих на нее по фигуре или внешности. Я иногда ловил себя на мысли, что надо бы поздороваться, но этой мысли сразу же приходила другая — увы, теперь уже и не поздороваться...

— Ваше высочество, уходим отсюда, быстро, — прошипел Кутепов и крепко ухватив меня под локоть, грубо потащил прочь с кладбища.

Я чуть было не рявкнул со всей дуростью — дескать, что вы себе позволяете, генерал? Но у генерала был такой встревоженный взгляд, что я покорно пошел за министром.

Александр Павлович вел меня какими-то тропами, минуя главную дорогу, а выведя к машине, едва ли не затолкнул меня туда силой. И, только тогда, когда мы отъехали примерно километра на полтора, выдохнул:

— Девица, однако... Это кто такая?

— Вы это о ком? — не сразу понял о ком он, но потом до меня дошло. — Вы о той девушке, что смотрела на нас?

— Её самую. Она, шельма такая вас опознала похоже.

— Это Дуняша, наша горничная, — ответил я.

— Вот, говорил же я вам, ваше высочество, что не стоит нам на похороны ехать, — в сердцах стукнул себя Кутепов по колену.— У этой девицы дар есть, сложно понять какой-точно. Но нас она вычислила. Надо будет справки навести. Может людей чует, а может ряженых умеет распознать.

Серьёзно разнервничался генерал. Этак, он прикажет убрать бедную девушку. А у нее ребенок, и с женихом непонятки.

— Не думаю, что опознала, — качнул я головой. — Шум точно бы подняла. Может просто заподозрила неладное. Ус вон отклеился или вашу выправку разглядела.

— Влияние способности я ощутил, — хмуро ответил генерал. — Понять бы что с ней делать теперь.

— Да ничего с ней не надо делать, — демонстративно усмехнулся я, внутренне напрягшись. — Увидела на кладбище парня, похожего на сына хозяев, ну и что? Примерещилось, бывает такое.

Кажется, Александр Павлович что-то замыслил, потому как с усмешкой посмотрел на меня.

— Не боись, вреда ей не причиню, однако изучить талант — обязательно изучим. Одарённые где попало не валяются. Кстати, а фамилия ее как?

— Чего не знаю, того не знаю, — развел я руками. — Мы ее только по имени называли. А фамилию отец с матерью должны знать, а мне она как-то и ни к чему была. Знаю, что ее родители из старообрядцев.

— Вот сейчас анализирую, кажется встречал я уже такой дар, — сообщил генерал. — Был у меня офицер один, пограничник. Он мог человека разглядеть, хоть в рубище, хоть в шелках с бархатом. Есть у нас и такие ловкачи, что внешность свою поменять могут. Не только одеждой, или гримом, как с вами, а словно бы покров на себя наложить сумеют. Или на кого другого. Но этих мало, надо сказать. Редкий дар, чтобы покров набросить. Но вот хирурги появились, которые человеку операцию на лице делают. Не так, чтобы совсем лицо поменять, а нос там иной сотворить, губы, еще что-то. Но если сегодня нос поменяют, так кто мешает завтра совсем другое лицо сотворить, правильно? Так вот, тот парень, сходу мог таких вычислять.

— Думаете, а не стоит ли эту девушку на службу взять? — хмыкнул я. — Будет Дуняша мошенников опознавать, да убийц? Станет чиновником или экспертом в МВД?

— Чем чёрт не шутит, — пожал плечами генерал. — Только не в МВД, а в охрану императора. Мошенники да убийцы не такого полета птицы, чтобы на хирурга раскошеливаться, а вот те, кто пожелает на государя покуситься — очень даже способны. За этими чужие государства стоят, денег у них много.

Кажется, министр внутренних дел не всерьёз размечтался, и отрешённо глядя в пространство принялся накручивать на палец ус.

— Если эту девицу на службу в охрану взять, то мы сразу двух зайцев убьем, — продолжил высказывать свою мысль генерал. — Она и болтать не станет, что видела, дескать, сынишку хозяев, или потом, в обличье наследника вас признает, тоже мало хорошего. А еще та польза, что эта девица прочих двойников различит, что к вам зашлют.

Нет, определенно государь-император не прогадал, взяв Кутепова сразу на две важных должности. Вон, даже из неприятностей пытается извлечь пользу. Вернее — пока-то он ее не извлек, но я уже немножечко изучил генерала. Если ему какая-то мысль в голову стукнет, он ее доведет до конца. Тем более, что для его службы моя бывшая горничная человек нужный. Не знаю, правда, как он сумеет завербовать Дуняшу, но это уже не мое дело, а задача начальника службы охраны императора.

Глава 11. Продажный царь

Когда нет возможности что-то загуглить, мне приходилось лезть в справочники. Однако и эта проблема частично была решена.

Поздним вечером ко мне пожаловал Кутепов, и сопроводил в одну из дальних комнат дворца.

Помещение оказалось заперто на два замка.

— Необходимости в этом нет, но я считаю что лучше перестраховываться во всём, — пояснил генерал, хоть я и не понял, что именно он имел в виду.

Дверь распахнулась и мы вошли в тускло освещённую комнату с плотно зашторенными окнами.

В помещении находился невысокий человек, который при нашем появлении тут же вскочил со стула, приставленного к аккуратно заправленной кровати.

Я вопросительно посмотрел на Кутепова.

— Знакомьтесь, Иванов Иван Иванович, — с усмешкой объявил министр.

Мужчина лишь смиренно склонил голову, будто подтверждая слова министра, которые были неправдой. Я сразу ощутил укол обмана.

— И кто этот человек?

— Запрошенный вами энциклопедист, — объявил Кутепов. — Настоящий полиглот с обширными знаниями в большинстве необходимых вам наук. — С ним вы можете обсуждать любые темы и будьте уверены, Иван Иванович будет нем, как могила.

— Что значит любые темы? Так, я требую, чтобы вы назвали его имя и объяснили, что здесь происходит.

С лица Кутепова тут же пропало веселье, он нахмурился, однако тут же ответил.

— Иван Иванович, с недавних пор мертвец, — пояснил министр, а мужчина от его слов дёрнулся, словно от удара.

— Что значит мертвец? — переспросил я.

— А то и значит, что расстрелян согласно решению военного трибунала. По документам, как вы, конечно же, понимаете. Но это было лучшим выходом, правда, Иванов?

— Да, ваше высокопревосходительство, — тут же съёжился мужчина.

— Иначе его участь была бы совсем незавидной. Как минимум, английская и французская разведки очень хотели заполучить его себе. Отсюда и выходит, что Иван Иванович самый настоящий труп, и в его интересах, чтобы так и оставалось.

— Да, ваше высочество, готов служить и исполнять вашу волю. Хотел бы поскорее приступить к обязанностям, — зачастил Иван Иванович, явно желая поскорее уйти от неприятной ему темы.

— В общем, оставляю вас наедине, думаю вы найдёте о чём пообщаться.

Кутепов вышел, а я уставился на склонившего голову энциклопедиста.

Только я мучил голову, где найти специального человека, готового ответить на любой мой вопрос. А мне уже подыскали научного консультанта. Определённо, это гораздо лучше, чем собственными ручками и своей головой работать.

— И по каким вопросам к вам можно обращаться? — спросил я.

— Абсолютно по любым, ваше высочество, абсолютно по любым, — закивал Иванов.

— И даже про столовые приборы сможете объяснить? — с тщательно скрываемой надеждой спросил я.

— Так этому ведь с детства учат… — уставился он на меня.

— Значит не по всем… — хмыкнул я.

— Как это… Сейчас подробно расскажу…

Вернулся в свои покои я лишь под утро, когда небо начало окрашиваться в предрассветные тона.

На утро голова кипела от новых мыслей. Однако пока не всё я готов был обсуждать с новым подчиненным.

Кадры решают все. Мудрая фраза, однако, с учетом того, что мне нужны верные люди, способные перехватить рычаги управления у тех, кого я получу в наследство от «дедушки».

Опять-таки, все сразу ломать и ставить новых министров не вижу смысла. Напротив, выбору Николая Александровича я доверяю, за некоторым исключением. Например, того же князя Сангушко следует взять в оперативную разработку, выяснить его связи, намерения, а уже потом думать — оставить ли его на должности, или отправить на покой, в его собственное имение в Галиции, а то и вовсе арестовать. Но руководящее звено Российской империи, скорее всего, ровесники императора, значит, начнут потихоньку уходить в отставку. Конечно, каждый из министров представит кандидата на замещение своей вакансии, я стану соглашаться и все подписывать, но… Все равно, нужны надежные люди.

Разумеется, я помню не один десяток фамилий военачальников, ученых, политических деятелей, но что мне это даст? То, что они состоялись в моей истории, вовсе не значит, что они сделали карьеру и здесь. Социальные лифты, как писал некогда Питирим Сорокин, лучше всего срабатывают во времена катаклизмов. Про Владимира Ильича Ульянова я уже выяснял — тех высот, что случились с товарищем Лениным, в моей истории он не достиг, но здесь он стал вполне добропорядочным парламентарием, возглавил фракцию. Не совсем то, разумеется, но немало.

Вернулся в свой кабинет, чтобы проверить кое-какую информацию.

Открываем словарь Гранат, том на букву «К» и отыскиваем фамилию Колчак. Их здесь несколько, но меня интересует Александр Васильевич. Тот самый, которого в фильме «Адмирал» сыграл Константин Хабенский. А что у нас здесь? А здесь, в этой России, Колчак погиб все в том же тысяча девятьсот двадцатом году, в возрасте сорока пяти лет. Но погиб не от пули, а во время своей полярной экспедиции, из-за перевернувшихся аэросаней. И здесь Колчак, хотя и достиг звания капитана первого ранга, но его гражданские должности затмевают воинские звания. Вон, академик Императорской Академии наук, почётный член Стокгольмской и Берлинских академий… еще с десяток почетных званий. Лауреат Нобелевской премии (чего?) за открытия в области гляциогидрологии. Видимо, что-то связанное со льдом. В словаре он вообще именуется основоположником этого направления гляциологии, а список трудов занимает половину страницы. Нет, с лифтами все понимаю, но в этой реальности от Колчака гораздо больше пользы, чем в той.

В словарях не отыскал барона Петра Врангеля. Врангелей — его родственников оказалось много — несколько мореплавателей, ученые, архитекторы. А вот последнего командующего Белой армией нет. Значит, здесь барон Петр Иванович себя ничем не проявил. Скорее всего, по окончанию Горного института, он так и остался трудиться инженером, а не отправился получать военное образование, не прославился и не умер в эмиграции от многочисленных ран и болезней.

Просмотрел ещё десяток интересовавших меня фамилий, и читал пока глаза не начали слезиться.

Нет, на сегодня справочников хватит. Пойти с Ивановым теперь это всё обсудить?

Однако разговор с моим консультантом сразу не заладился.

Он хоть и выказывал раболепие со смирением, однако своё мнение имел, и это мнение явно отличалось от моего. По каждой фамилии, я получал ответ, и внутреннее чувство показывало, что Иванов не врёт. Однако у него на лице всё было написано.

— Вам эти люди кажутся неподходящими, — напрямик спросил я, когда он в очередной раз сморщился при упоминании звучной фамилии.

Иванов тут же замялся. Едва губу не закусил.

— Не переживайте Иван Иванович. Думаю вам нечего бояться, вы ведь уже мертвы, чего вам ещё бояться? — подбодрил его я, и видя что тот сейчас снова закроется, — Давайте представим что вы книга. Ведь глупо злиться на книгу, чьё содержание не нравится, не правда ли?

— Все эти люди, лишь укрепляют Россию в ложном пути, — опустив голову пробормотал он.

— В ложном пути? — уточнил я.

Иванов только вздохнул и отвернулся.

— Пожалуйста, объясните, — тут же потребовал я.

— Вы ведь и сами знаете, неужто не читали моё личное дело? — пробормотал он.

Я его и правда не читал, не было времени, но не признаваться ведь в этом.

— Впервые вижу книгу, которая утаивает информацию и оценивает осведомленность читателя, — хмыкнул я. — Я всего лишь хочу узнать ваше мнение.

— Знаю я вас, а потом распорядитесь казнить или в тюрьму бросить.

Я потёр лоб. По идее уже и так можно.

— Даю вам слово, Иван, я лишь прочту книгу, приму к сведению, а потом продолжу её читать, даже на полку не поставлю.

Иван Иванович искоса посмотрел на меня. Лицо выражало смесь испуга и растерянности, а кончики ушей покраснели.

Я ждал, спокойно глядя на него.

— Я ничего не имею против вас и короны… Но не должен один человек решать судьбу целого народа. Человек у которого даже не спросили, хочет ли он быть императором. Есть сотни и тысячи прекрасных управленцев, которые смогут сделать больше чем один царь. Более того, если он соберёт под своим крылом единомышленников, Россия станет примером для Европы, а не наоборот. Я люблю свою страну и считаю что она не заслуживает такой судьбы.

— А что же вам не нравится? В Империи четыреста миллионов человек, а не сто пятьдесят, например. Промышленность на пике эффективности, и продолжает расти, Польша и Финляндия в составе. У нас нет серьёзных войн, на улицах чистота и порядок. Нет гнетущего внешнего долга.

Иванов покраснел.

— И что? А решать то я ничего не могу. Всё за меня царь думает, будто у меня своей головы нет. Мне не нравится, что за меня решают другие. И причем здесь чистота и порядок? Это ведь от людей зависит. Люди в России хорошие, вот и чистота у нас. Да даже пусть и чистота, а свободы-то нет. Вот и сидим мы в тщательно выметенной клетке.

В моей голове пронеслись образы заброшенных пустырей, заваленных мусором, сосед алкоголик, уволенный с разваленного завода, что умер от отравления палёной водкой, когда мне было ещё пятнадцать. И другой сосед, что вернулся безногим с войны, которую впоследствии часто называли бессмысленной.

Я лишь покачал головой, ломая голову с чего бы начать доказывать его неправоту.

— Я хочу подчиняться такому человеку, которому я верю, а не тому, кого мне навязывают. Откуда я знаю что там в головке у царя и каким курсом он нас ведёт. У него ведь какая забота, остаться на вершине и никуда не сходить, как собака на сене.

Иванов вдруг осёкся, вспомнив с кем говорит и сообразив, что его явно занесло куда-то не туда.

Почесав лоб, я решил таки ответить, тщательно подбирая слова.

— Даже если, как вы выразились, царь и сидит на сене, он очень заботится, чтобы это сено было мягким и без паразитов. А ещё он не ищет другие стога, помягче, те давно заняты. Он свой стог улучшает. И будет продолжать делать, потому что не забывает. Он русский царь, а не европейский, например. У него просто выбора нет. Не нужен он в другой стране, разве что, как инструмент. Да и с чего вы взяли, что выборный человек будет искренен? Или вы в совершенстве разбираетесь в людях или умеете читать мысли? Вдруг во главе страны встанет харизматичный посланник Франции, который хорошо умеет располагать к себе народ, а в его интересах на деле развал и разграбление нашей державы.

— От этого никто не застрахован, но умные люди этого не допустят!

— А что если умные люди тоже подосланы, а те кто не подослан убит, подкуплен или запуган?

— А что если царь подослан, подкуплен, или запуган? — возразил он.

Я с иронией посмотрел на него.

— Вот именно из-за такой недальновидности и поверхностности, простых людей, наверное, и нельзя допускать до власти.

Похоже, Иванов после моей ремарки обиделся. Ну а я получил поистине царский урок. Даже человек с обширным багажом знаний, может быть по сути недальновидным глупцом.

— Но неужто вы не допускаете возможности ошибки царя. Такой ошибки, что приведёт страну к гибели?

В моей памяти всплыло многое, что должен был бы допустить Николай второй, и чего здесь не произошло. Кстати, благодаря всё тому же Николаю.

— Если царь допустит, царь и исправит, ему деваться некуда. Альтернатива — смерть. Как царя, так и страны в пожарище революции.

Так я устал от всех этих наук, пускай и с преподавателем, что решил немного развлечься и поискать художественную литературу. Ту самую, что была написана в этот период и которой я зачитывался порой ночами.

Библиотека в Царскосельском дворце была небольшая. Если провести аналогию, так получается стандартная библиотечка на даче. Разумеется, дача у нас, у царей, большая, так что и библиотека соответственно, под стать «загородному дому».

Кое-что из книг, что мне нравились в той жизни, я отыскал. Не сам, разумеется, большую часть разыскала прислуга. Спустя пару часов мне принесли имевшиеся в дворцовой библиотеке книги Грина, Булгакова и Алексея Толстого. Ещё притащили кучу изданий в мягких обложках, со знойными красотками на обложках.

Батюшки-святы, так это ж любовный роман!

Оказывается, он сейчас популярен. Впрочем, а когда этот жанр был непопулярным? Женские романы отложил в сторонку, только посмотрев на имена авторов. Или авторок? Авторш. Виктория Гладина, Катерина Стриж, Элла Ульянова. Ни о чем. А вот это имя — Александры Коллонтай, очень знакомо. Уж не та ли дама, что проповедовала свободную любовь? А ее лозунг: «Хорошая жена сама подбирает подходящую возлюбленную своему мужу, а муж рекомендует жене своих товарищей», я запомнил. В то же время, худого слова о Коллонтай сказать не могу. Первая женщина-нарком в Советской России. Потом полпред в разных государствах. Александра Михайловна, перейдя на дипломатическую работу, много сделала для того, чтобы молодое Советское государство получило дипломатическое признание у Норвегии, а потом у Мексики. А ее работа в качестве посланника в Швеции? По сути, благодаря настойчивости Коллонтай, шведы не стали участниками советско-финской войны.

Интересная метаморфоза, поборница свободной любви из моего мира, здесь пишет романы для женщин…

Похоже кто-то во дворце увлекается любовными романами. Явно не фрейлины, и придворные дамы, они свои книги по комнатам хранят, или в собственных квартирах. Императрица? В принципе, вполне возможно. Особа она помнится романтическая, такое чтиво как раз для неё. Ничего не имею против любовных романов, но сам их стану читать, если уж совсем ничего под рукой не будет. Посмотрю-ка я книги более интересные.

С Александром Грином, его рассказами и повестями, вроде бы, ничего не изменилось. Есть «Алые паруса», «Золотая цепь» и самая моя любимая — «Бегущая по волнам». Читать пока не стану, отложу на потом. Биографии автора нет, надо будет глянуть — жив ли Александр Степанович или нет?

Из Алексея Николаевича Толстого наличествует только «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлита», изданные как приложение к журналу «Огонек». Тираж почти сто тысяч экземпляров. Солидно.

Остальные он не написал, или их нет в дворцовой библиотеке. Понятное дело, что «Эмигранты» или «Гадюка» в этой реальности не будут написаны, да и «Хождение по мукам» в условиях существования магии станут выглядеть совсем иначе, а вот «Петр Первый»? Первая часть написана до сорокового года, а про вторую не помню. В том, прежнем романе делается упор на «капиталистические» взгляды императора, его поддержка купечества и ясное понимание, что Россия без развития промышленности и торговли не протянет. Историки взгляды Петра (то есть, на самом-то деле Алексея Толстого) критиковали, уверяя, что на деле император поддерживал дворянство, укрепляя самодержавие в интересах господствующего класса.

«Гиперболоид» почти не претерпел изменений. Ленинград, понятное дело, остался Петербургом, сотрудник уголовного розыска Шульга сотрудник сыскной полиции в чине коллежского асессора. Зоя Монроз — не российская эмигрантка, ранее сражавшаяся с большевиками на фронтах гражданской войны, а просто авантюристка международного масштаба неопределенной национальности и великосветская гетера, сама выбирающая себе мужчин. Непонятная биография, неясно, почему выработался такой жесткий характер. Нет, Зоя, как бывшая кавалеристка, перенесшая ранения и тиф, смотрелась бы интереснее.

Зато американский химический король Роллинг так и остался «химическим королем», хотя, если не было Первой мировой войны, то с каких рыжиков США сумели подняться? Впрочем, он ещё не совсем король. Но Роллинг выписан интереснее, чем Гарин. Жестокий и расчетливый делец, не боящийся рискнуть и деньгами и собственной жизнью ради прибыли.

Для полного счастья Роллингу нужно уничтожить с помощью гиперболоида русские химические заводы, принадлежавшие лучшему другу государя-императора Стеклову. И Гарин их уничтожает, сумев сделать Роллинга монополистом, а потом он сумел уйти от преследования с помощью коррумпированного частного пристава. Пристав помог ему скрыться, уступив свой автомобиль, но Гарин его убил, чтобы замести следы.

Ох, как же мне нравилась эта книга. Я сам не заметил как пролетела половина вечера, а я всё сравнвал её с оригиналом в своей памяти.

Гарин сумел добраться до Оливиного пояса, «золото, как нефть, само шло из земли» и его стали продавать по невероятно низкой цене. Дальше случился мировой финансовый кризис, но больше всех пострадала Америка и Европейские страны. А что в это время делала Россия, не указано. Гарин становится диктатором, Зоя — императрицей. Потом восстание, бегство, кораблекрушение. Но самая главная фраза о том, что «счастье — это погоня за счастьем», так и осталась. В чем ещё отличие? А вот ещё что — в моей версии за Манцевым летит дирижабль, а здесь — геликоптер. В принципе, несущественно. Какой, спрашивается, вывод? А тот, что в своем произведении Толстой хотел показать, что наука, служащая не на благо обществу, а для удовлетворения амбиций и алчности, никогда не принесет пользы.

По-прежнему гениально!

Так, что у нас ещё перед сном?

Если коротко пересказывать «Аэлиту»: наши полетели на Марс, устроили там революцию, но проиграли. Разумеется, не обошлось без любви. В инженера-изобретателя влюбилась дочка тамошнего правителя Аэлита.

В здешней «Аэлите» почти все то же самое, что и у нас. Есть сигналы из космоса, есть летательный аппарат в виде огромного стального яйца. Правда, в напарники к инженеру Лосю просится не бывший красноармеец Гусев, повоевавший и за красных, и за Махно, а отставной унтер-офицер, с тремя медалями и Георгиевским крестом. И физиономию славного унтера покрывает «восточный загар».

Хм… Так это же доктор Ватсон является к Холмсу, а тот по загару вычислил, что доктор воевал в Афганистане. Выходит, не все так благостно в Российской империи, как мне представилось изначально? Есть здесь свои «горячие» точки? Забавно, что я об этом узнал не из официальных источников, а из художественной литературы. Впрочем, сам виноват, надо было интересоваться. И где же мы отличились? Иран или Афганистан? Свергали режимы или напротив, поддерживали? Гусев упоминает, что однажды они порубали в капусту целый эскадрон англичан. Если не врет, то молодец. Англичан рубить полезно и необходимо.

Про революцию на Марсе читать не стал, кажется, все тоже самое.

«Мастера и Маргариту» Булгакова не принесли, но есть отдельное издание «Собачьего сердца» в бумажном переплете.

Вчитываться не стал, полистал, что называется, «по диагонали». Преображенский и Борменталь на месте. Шариков — просто Шариков, не Полиграф Полиграфович. Швондер остался, только он теперь не председатель домового комитета, а домовладелец, недовольный тем, что профессор в домашних условиях принимает клиентов и занимается хирургией. Дескать — как бы чего не вышло, а вдруг вы мертвецов оживляете, а они по ночам грабить станут?

Так же, как в моей книге, оставшейся неизвестно где, гениальный хирург Филипп Филиппович Преображенский занимается опытами по омоложению человеческого организма, налаживая личную жизнь великосветских шлюх и престарелых князей, желающих иметь молоденьких любовниц, а потом решается провести эксперимент: пересадить собаке человеческие семенники и гипофиз.

В морге нашелся невостребованный труп пьяницы и хулигана Фрола Чесоткина (а у нас-то его как звали? Кажется, Клим Чугункин). Бездомный песик как был Шариком, так им и остался.

Пересадка прошла успешно и Шарик на глазах стал превращаться в человека. Его стали демонстрировать в медицинском лектории, научные светила не переставали поздравлять профессора с успехом, ставшим настоящим прорывом в области современной медицины. Вот только сам Филипп Филиппович был уже этому не рад: он начал осознавать, какое чудовище создал собственными руками.

Пока что сходится.

Шариков связался с социалистами, которые уговаривают его начать борьбу с эксплуататорами трудящихся, в лице хозяина своей квартиры. Почему Преображенский может снять целый этаж, а Шариков вынужден обитать в одной комнате? Нужно отобрать у профессора и у всех остальных богачей их имущество и поделить. И Шариков, если он обитатель квартиры, то свободен делать в ней все, что он хочет. Можно бить стекла, ломать мебель и прочее. Заодно нужно отменить брак между мужчиной и женщиной, а секс — это только физиологическое желание, подобно тому, как желание есть и пить. Однажды ночью Шариков приходит к прислуге профессора Зиночке и требует, чтобы она немедленно отдалась ему. Бывший пес озадачен тем, что Зиночка ему отказала, поднялся шум и крик, а в результате он ещё и получил по морде от ассистента профессора — доктора Борменталя, влюбленного в Зиночку.

Почему-то эта сцена показалась мне очень смешной, и я прервался секунд на десять, отдуваясь и сдавленно хохоча.

Шариков, с помощью домовладельца пишет донос в Охранное отделение МВД, в котором обвиняет профессора в работе на вражескую разведку и профессора задерживают до выяснения, а на квартире проводят обыск. Но через несколько часов Преображенского отпускают на свободу с извинениями, а Швондера арестовывают за ложный донос. Когда профессор вернулся, Борменталь вместе с Зиночкой уже задушили Шарикова и профессору пришлось опять превращать человека в собаку.

Кажется, без Швондера книга стала немного тусклее, а то, что здесь Шариков не стал ответственным работником, не душил котов, тоже накладывало свой отпечаток. Нет, в моей реальности повесть читалась с большим интересом.

Пришёл к неожиданному выводу: С художественной литературой всегда так — чем труднее живется писателю, тем интереснее он пишет. Сервантес своего «Дон Кихота» вообще в тюрьме написал. И Томас Мэлори «Смерть Артура» там же. Может, есть смысл отправлять писателей на годик-другой в тюрьму? Пусть посидят на тюремной баланде, поработают во славу империи, пользу для общества принесут, а потом их выпускать? Если напишут по выходу из тюрьмы что-нибудь стоящее, тогда это и есть настоящий писатель.

Поймал себя на том, что всерьёз раздумываю об этой мысли и прикидываю варианты.

Ну нет, надо чаще отдыхать и не перегружать себя сверх меры. А то игры в императора могут и до беды довести.

Глава 12. Фотография, как вещественное доказательство

Я сидел, закопавшись в статистические отчеты.

Я собрал целую кипу документов составленных Сангушко.

На сей раз меня интересовали доходы не государства, в целом, а непосредственно дворцовые доходы. Получалось около ста миллиардов рублей. В общем-то, не так и плохо, но я видел в этих цифрах какую-то неправильность. Что-то не сходилось, но я никак не мог понять что. Слишком всё было запутанно, причём очень изящно. Эксперта бы привлечь, да показать где копать, но я и так много внимания этому уделяю. Не нужно чтобы поляк Сангушко запаниковал раньше времени.

Я помассировал уставшие глаза.

Появился Трофим. Потоптавшись на месте, мой камердинер (так его должность при дворе именуется) сказал:

— Ваше высочество, там опять этот хмырь пришел,

— Что за хмырь? — не сразу я понял, потом до меня дошло. Ну да, будто много в моём окружении хмырей. — Фотограф? Зови сюда. — Когда Трофим уже выходил, я остановил парня. — Трофим, у меня по молодости лет склероз страшный. Не подскажешь, наследнику престола карманные деньги полагаются?

— Так вы в тумбочке-то посмотрите, — кивнул камердинер на тумбочку, стоявшую под вешалкой. — Там ваше жалованье за два года лежит. Мне из дворцового ведомства конверты передают, а я сюда складываю.

Отпустив камердинера, я полез в тумбочку, забитую конвертами. Вскрыв один из них, вытряхнул одну беленькую бумажку, и десять красненьких.

Итак, мое жалованье составляет двести рублей в месяц. Как я полагаю, это соответствует жалованью гвардейского поручика. Возможно и с каким-то доплатами. Думаю, Николай Александрович наследника не балует, но и в черном теле не держит. Наверное, берет пример со своего предка Петра Великого, тратившего на личные нужды только то жалованье, что полагалось ему как офицеру флота.

Значит, мне выплачивают двести рублей. Много это или мало? Кто ж его знает? Средняя зарплата в нынешней России составляет семьдесят рублей в месяц, но что такое «средняя» — это я хорошо знаю. В моей истории средняя зарплата учителя составляла сорок три тысячи рублей, правда, в Москве она сто тысяч, а в глубинке двадцать, разница всё же есть.

С учетом того, что меня кормят, поят, предоставляют крышу над головой, обеспечивают всем необходимым, включая прислугу, двести рублей так и вообще шикарно. Хватит, чтобы купить билеты в театр, сходить в ресторан с э-э … лучшим другом, поиграть в карты, хоть я и не игрок.

Услышав шаги, я ухватил два конверта, вытащил их содержимое, сунул в карман и закрыл тумбочку.

— Здравия желаю, ваше высочество! — вытянулся передо мной фотограф.

— Полноте, господин Федышин, — сдержанно кивнул я, поведя рукой. — Мы ведь не в строю. Проходите, присаживайтесь, — указал я в сторону стула.

Дождавшись, пока фотограф умостит свою толстую задницу на хрупком антикварном стуле (из первых венских!), сказал:

— Не напомните вашего имени-отчества.

— Какое имя и отчество? — засуетившись, привстал фотограф со стула. — Да меня все только по фамилии и зовут. Вон, только вы и говорите — господин Федышин.

— Вот это-то и плохо, — сказал я, пристально и в то же время мягко глядя на мужчину. — Не ценим мы работу российских фотохудожников.

— Как вы сказали? Фотохудожников? — приоткрыл рот Федышин.

— А что такого? — изображая удивление, приподнял я брови. — Разве, вы никогда не слышали такой термин?

— Ни разу в жизни, — помотал головой фотограф. — Никто же не думает, что наш труд сродни работе художника… Думают, мы так, ремесленники.

— Так вот и я про то. Всё ведь с малого начинается. По имени-отчеству не называют, персональные выставки не устраивают, а надо. Давайте-ка мы с самого начала пойдем. С имени-отчества.

На самом деле, я сейчас строил диалог на основании нашего разговора с энциклопедистом. Выходит, как бы хорошо не было, всегда найдутся те кто недоволен. В моём времени всё началось из-за дефицита хлеба. Здесь огонь может вспыхнуть из-за простого недостатка уважения. Ну или из-за недопонимания и отсутствия хоть какого-то подобия диалога с простыми людьми.

— Федот Федотович меня зовут, — отчего-то заикаясь, произнёс фотограф. — Я-то поначалу Пьером хотел называться, но Пьер Федышин — совсем худо.

— А чем плох Федот Федотович? — пожал я плечами. — Ничем не хуже, чем Александр Борисович, или Николай Александрович.

— Так всякие дразнилки есть — Федот, да не тот

— Глупости, — отмахнулся я. — Вон, у вас тезка есть Федот Попов. Первопроходец. Он что, своего имени стеснялся? Так что, милейший Федот Федотович, плюньте-ка на всех дураков, а свое имя называйте с гордостью. Поверьте — если вы сами к своему имени с уважением подходить станете, то и все остальные его уважать будут.

От моих слов фотограф даже приосанился. Да, я в два раза моложе его, и мои поучения выглядели бы комично, но я наследник престола. Ценность моих слов очень высока.

— Ну-с, Федот Федотович, как ваши успехи? — перешёл я к делу, потом уточнил. — Надеюсь, князь Сангушко остался доволен своей разведкой?

— Скажете тоже, разведкой, — фыркнул фотограф. — Роман Владиславович только и интересовался — двойник вы или нет, а больше ничего. Я, вчера вечером, к его высокопревосходительству, господину князю пришел, да все изложил. Дескать, подозрительно ведёт себя наследник, но так вот, сразу определить непросто — двойник вы или нет, требуется дополнительное время.

— А что князь?

— А князь только плечиками пожал — мол, уговор в силе, трудись.

Федот высказал это с такой обидой, что стало ясно — обещанных денег князь ему так и не заплатил.

— Неужели он даже проезд вам не компенсировал? — поинтересовался я. — Императорский Кабинет на Невском, а мы в Царском селе. Как ни крути, вам такси нанимать нужно.

— Даже квитанцию таксиста не оплатил, — охотно пожаловался он. Мол — все расчеты потом, после дела. Дескать — копите чеки, квитанции, потом все и оплачу, поверх обещанного.

Ничего у меня не кольнуло, не стрельнуло, стало быть, фотограф не врёт. Жадный господин князь, жадный.

— А накладные расходы? — изображая участие, поинтересовался я. — Не думаю, что вы роскошествуете. Сколько у вас зарплата? Ну, жалованье?

— Жалованье у меня семьдесят рублей в месяц, а это даже меньше, чем иные фотографы в газетах получают, — охотно принялся рассказывать он. — Лаборатория, правда, оплачивается — свет там, вода, фотопленки. Ну, все такое прочее — проявители с закрепителями, фотобумагу. Есть, конечно, ещё и премии, раз в три месяца, по пятьдесят рублей, да по праздникам четвертак получаю. Был бы у меня чин, получал бы под сто рублей, да еще и орденок за выслугу лет, так ещё надбавка сто рублей в год, — вздохнул фотограф.

— У придворного фотографа нет придворного чина? — удивился я.

— Эх, мне бы хотя бы тафельдекера получить, так и то хорошо. Сангушко уже который год обещает меня в штаты вписать, но все недосуг ему, как до дела доходит.

Тафельдекер? Я и чина-то такого не слышал. Какого хоть класса? Но точно, не ниже четырнадцатого, коллежского регистратора, потому что ниже и некуда. Хлестаков был коллежским регистратором, помню. Тафель, вроде бы, означает стол по-немецки. Какой-нибудь скатерник? И он в Табеле о рангах? А там низший чин соответствует армейскому прапорщику, по-нашему, младшему лейтенанту. Но прапорщик-то на поле боя жизнью рискует, а скатерник столы накрывает. Бред какой-то.

— Я бы вам за труды и титулярного советника не пожалел, — сказал я, с досадой покачав головой.

— Тогда уж лучше гоффурьера, — рассудительно сказал фотограф, хотя я заметил как изменилось его лицо. Он едва на месте не подпрыгнул от моих слов. — Гоффурьеру казенная квартира полагается, а титулярный должен сам себе жилье снимать, — как бы невзначай пробормотал он, не решаясь поднять на меня взгляд.

Гоффурьер — это тоже какой-то придворный чин? Буду знать, чему он соответствует. Надеюсь когда-нибудь выучу табель о рангах, а то какой-то фотограф больше высочества осведомлён.

— Так, всё теперь только от вас и зависит, Федот Федотович, — допустив добрую полуулыбку сказал я. — Как говаривал император Наполеон — маршальский жезл в ранце у каждого солдата. А там, чем чёрт не шутит, может и орденок вам обеспечим. Со святым Владимиром пока помочь не смогу, двадцати пяти лет службы у вас даже близко нет, а вот о Станиславе третьей степени, можно подумать.

Огонёк, что лишь тлел в глазах фотографа в начале нашего разговора, разгорался всё ярче. Я уловил как он украдкой глянул на собственную грудь, словно примеряя на нее крест святого Станислава.

— Но пока, любезный Федот Федотович, вы даже на орден сутулого не заработали, — ухмыльнувшись сказал я, будто холодной водой окатив фотографа.

— Какой орден? Орден сутулого? — запричитал Федышин, округлив глаза.

— Ага. С закруткой на спине, — отрезал я и, не теряя время на ненужные объяснения, спросил. — Выяснили, зачем Сангушко понадобилась информация — двойник я наследника, или нет?

— Есть у меня некоторое предположение, — тут же сообщил Федышин. — Его могли об этом французы попросить. И, не кто иной, как посланник Франции в России месье Буше.

Французы попросили? Очень любопытно.

Я потёр висок, вызывая в памяти всё что помнил из своей истории и смог узнать о новом мире.

Есть две версии:

Первая — французы интересуются, ради собственной выгоды; вторая — ради Польши.

У Франции с Польшей нежная дружба со времен Генриха Анжуйского, побывавшего на польском престоле, но потом сбежавшим во Францию. И потом, позже, Франция отчего-то считала, что Польша находится в сфере ее влияния. Наполеона можно ещё вспомнить. Все-таки, четверть его армии составляли поляки, половина из которых являлись российскими подданными. Да и потом, позже, уже в двадцатом веке. Неизвестно, чем бы закончилось наступление Тухачевского в двадцатом году двадцатого века на Варшаву, если бы не помощь французов, создавших и польскую армию, и предоставивших полякам оружие и технику, включая танки.

Это только Пилсудский в своих мемуарах писал, что поляки сражались босыми и безоружными, проявив чудеса храбрости и сотворив чудо на Висле. Кстати, наверное, Пилсудский в этой истории есть. Значит, следует покопать в сторону польского национализма, и участия Франции в потенциальном освобождении Польши от русского ига. Но это уже либо к Кутепову, либо к руководству русской разведки.

Но больше меня интересует другое: — откуда вообще идет «утечка» о двойнике? А ведь она откуда-то идет.

Обсуждать с фотографом тонкости внешней и внутренней политики я не стал, спросил о другом:

— А почему вы решили, что французы? Почему не англичане, или немцы?

Федышин обернулся к двери, словно опасался, за ней сидит либо Сангушко, либо французский шпион, потом перешел на шепот:

— Есть у меня во французском посольстве приятель, тоже фотограф, — пояснил он. — Французы — сквалыги известные, на всем экономят. Парню порой приходится на свои деньги и реактивы покупать, и бумагу. Так Поль, ну фотограф, иной раз ко мне в лабораторию приходит, фотопленку там проявить, а иной раз и снимки сделать.

— За бесплатно? — усмехнулся я.

— Вот вам крест, ни копеечки не беру, — размашисто перекрестился Федышин, а меня слегка кольнуло. Слегка — это значит, что фотограф если и врет, то не особо. Копеечку он имеет, но небольшую. Имеет Федот Федотович свой маленький бизнес или, как иной раз говорят «безгрешный доход». Казна ему оплачивает фотобумагу и реактивы по одной цене, завышенной, а он берет по другой. А ещё наверняка выносит для друзей-знакомых и пленку и прочее. В советское время таких называли «несуны».

Я едва сдержал презрительную ухмылку. Он ведь не в государственный, а в императорский карман лезет. Копеечка за копеечкой, а за год сто рублей украдёт. А там, где сто, там и тысяча. Однажды и до, ревизии в Кабинете дойдём. Но это позже.

— Так вы говорите, Федот Федотович, что вам ваш друг Поль поведал, — поторопил я фотографа.

— Сам-то он мне ни о чем не поведал, но когда снимки проявил, то я глянул, краем глаза, а рядом с посланником нашего начальника-то и узнал. Там они с господином Буше на охоте — с ружьями, и у костра сидят, утку жарят. Поль говорил, что посланник эти снимки домой собирается отослать, похвастаться перед друзьями, с кем он дружбу водит.

Французский посланник отправляется на охоту с высокопоставленным российским чиновником? Любопытственно. Вроде бы, прямого нарушения законов здесь нет, да и секрета они из охоты не делали, коли фотограф посольский был рядом, но учитывая нелепые интриги Сангушко, это совсем в другом свете выглядит.

Кто сказал, что заговорщики должны обязательно собираться в темных комнатах, и в масках? Умные люди умеет обставить встречи так, чтобы это выглядело вполне безобидно. И снимки отправить домой — тоже ничего предосудительного. Но попытка похвастаться друзьям, при правильном позиционировании, вполне может перерасти в доказательства о встрече Сангушко с покровителями из стран недоброжелателей.

— Федот Федотович, а ваш приятель может вам эти фотографии продать? — поинтересовался я. — Если у него пленки остались, несложно же еще пару копий сделать, правильно? Скажите, что ему хорошо заплатят. Только, не нужно указывать, кто заказчик.

— А сколько вы готовы заплатить? — оживился Федышин.

— А вы сами-то, как считаете, сколько это стоит? Пять рублей за снимок, нормально?

— Лучше предложить десять, — быстро сказал Федышин и меня сразу же немного кольнуло. Вот ведь, собака такая, опять ищет для себя выгоду. Французу предложит пять, а все, что сверху, возьмет себе.

Сделав вид, что я погружен в какие-то августейшие думы, полез в карман и выложил перед фотографом деньги, что вытащил из своих конвертов.

— Вот, смотрите, уважаемый Федот Федотович — это пока не деньги, — сказал я, а когда фотограф в изумлении захлопал глазами, пояснил. — Деньги я вам предлагать не стану, это пошло, если будущий император платит своему верному человеку за его благородный труд. Да здесь и немного, всего-то каких-то четыреста рублей. Это инструмент, с помощью которого вы станете зарабатывать себе чин и орден. Здесь вам на накладные расходы, вроде такси, а еще — расходы на фотографии. Мне нужны все карточки, где изображен французский посланник и наш управляющий кабинетом. Принесете, и мы немного приблизимся к маячащему на горизонте чину гоффурьера. — Федышин даже по сторонам огляделся, будто пытался отыскать горизонт. Вроде творческий человек, а в метафорах не силён. — А ещё мне понадобятся все снимки, где посланник с иными чиновниками нашей империи. Денег я вам за службу платить не стану, но что-то из выше озвученного гарантирую. Орден, или должность, как минимум. Зависит от результатов и вашего рвения. Смекаете, о чем я?

— Так как не смекнуть-то, ваше высочество, — соскочил со стула раскрасневшийся Федышин, и принялся яростно кивать. — Деньги — это на самом деле пошло, а вот благодарность государя — дорого стоит.

— Придумаете, как у фотографа снимки заполучить?

— Так те, что с князем Сангушко, их и заполучать не надо, — затараторил Федышин. — Он, как снимки-то напечатал, пленку в моей лаборатории и оставил — мол, потом заберу, когда высохнет, а с тех пор его нет и нет. Я, как к себе приеду, сразу для вас копии сделаю, мне нетрудно. У вас даже экономия выйдет, не нужно тратиться. А остальные — подумать нужно, но я придумаю. В крайнем-то случае, я ему по двадцатке за фото пообещаю, а деньги он любит.

— Вот и славно, — кивнул я, выпроваживая счастливого Федышина из кабинета.

Жать фотографу руку не стал, пока еще рано. Вот, снимки принесет, тогда быть может и пожму.

Ежели, по уму, то к фотографу из посольства нужно подводить не моего Федышина, а сурового дядьку из особого корпуса жандармов, умеющего заниматься вербовкой. Наследнику престола играть в контрразведчика невместно. Моя задача получать информацию, ее анализ и решения принимать, а не фотографов вербовать.

Опять все упирается в Кутепова и министерство внутренних дел, в состав которого входит и Охранное отделение и корпус жандармов. Ая пока не хочу привлекать этого служаку к своим делам.

Прости, Александр Павлович, но как стану императором, возможно выведу из твоего подчинения жандармов и перепоручив их либо своей канцелярии, либо вообще сделаю отдельной силовой структурой.

Не дело это, чтобы в руках одного человека сходилось столько рычагов влияния. Чтобы сразу и полиция, и охранка, и охрана моей особы, и жандармерия. Перебор.

Кутепов дядька неплохой, необходимость разделять и властвовать придумали задолго до существования Российской Империи.

Надо этого монстра — министерство внутренних дел раздробить на части. А вот охранное отделение, пожалуй, солью с жандармами, чтобы не получилось, как в моей истории, когда дознание ведет одна служба, а силовое обеспечение другая. Есть, конечно, опасность, что может получиться КГБ в отдельно взятой империи, но уж пусть лучше будет КГБ, нежели развал страны.

Глава 13. У могилы Рахманинова

В этой жизни я смотрюсь в зеркало чаще, нежели в той. А на что там смотреть-то было? Физиономию свою я знаю, а видеть собственное отражение нужно только тогда, когда бреешься. Так ещё мой дед говорил.

Здесь же, я нет-нет, да и заглядывал в зеркало, словно ожидая, что пропадет двадцатилетний юнец и наконец-то увижу самого себя. Хотя лукавлю. Десять лет, может, и не много, но чувствовать себя даже чуть-чуть моложе, это приятно.

Была и ещё причина. На одежду с плеча царственной особы всегда интересно посмотреть. Никогда не был модником, но красивые вещи есть красивые вещи. Особенно когда они твои, а не в музее.

Опять же, важно следить как одежда на тебе сидит, как смотрится со стороны наследник престола в том, или ином костюме — военном ли мундире, в штатском ли пиджаке. Опять же, лишние несоответствия будут вызывать поводы задуматься — а с каких пор на наследнике висит, а не сидит военный мундир? Военную форму мне носить довелось, но боюсь, что до такой выправки, которая должна быть у наследника, мне далеко.

Настоящий Александр, хотя и не заканчивал военного училища или кадетского корпуса, просто обязан был пройти муштру на плацу, которую проходят наследники в частном, так сказать, порядке. И дрючат их похлеще, нежели военнослужащих Президентского полка.

А я, будучи простым солдатом в учебке, хоть и жаловался на строевую подготовку, обзывал ее нехорошими словами, но наша строевая это цветочки, по сравнению с той, чтобы была когда-то в русской армии.

В общем, истинный наследник должен выглядеть подтянуто и элегантно в любом мундире и в любой гражданской одежде. Однако сейчас я рассматривал отражающегося в зеркале юношу в костюме а-ля спортивный стиль. Узкие коричневые брюки, куртка, с молниями на груди, а ещё кепи. Как говаривала молодежь в мое время, выглядел я прикольно.

Я собирался на встречу с Федышиным, что назначил ему на кладбище в Александро-Невской лавре. Можно было бы предложить ему встретиться где-нибудь у Медного всадника, или у Казанского собора, но как уж вышло. Когда Трофим сегодня пришел и сказал, что телефонирует Федот Федотович, просит о встрече, брякнул первое, что пришло в голову — Некрополь мастеров искусств Александро-Невской лавры.

Спасибо Трофиму, догадавшемуся, что я имел в виду Тихвинское кладбище, как называют здесь самое престижное место последнего покоя Санкт-Петербурга. Федышин попросил передать, что станет ждать меня у могилы Рахманинова. Кстати, могила Сергея Рахманинова в Петербурге, а не Соединенных штатах. Это как минимум интересно. Опять забыл, что здесь не было революции и гениальному музыканту не было необходимости эмигрировать. Никак не привыкну...

Эх...

Когда-то с удовольствием смотрел американские фильмы, в которых частный детектив, или оболганный полицейский, уволенный со службы, раскрывал преступление против государства или спасал президента. В конце фильма, как водится, все аплодируют, а любимая девушка или жена, которая нашла другого мужчину, прозревает и просит прощения. Беда лишь в том, что подобные подвиги удаются только на киноэкране, а в реальной жизни герой-одиночка обречен.

К чему я это?

Собрав достаточное количество данных и тщательно всё переработав, я пересказал таки мой разговор с фотографом генералу Кутепову, добавив подозрительные факты. Как мне показалось, пора было переходить к действиям, однако по завершению беседы, министр внутренних дел не выразил желания начать оперативную разработку.

— Уважаемый Александр Борисович, — слегка насмешливо отвечал мне генерал. — Охотно верю, что какой-то фотограф, обойденный чином и крестиком, решил поправить свое положение с вашей помощью. Однако с князем я знаком много лет и знаю его, как одного из самых надежных людей. Не побоюсь высокопарного слова — столп империи. Более того — в девятьсот пятнадцатом, в Иране, мы с ним ввязались в такую ситуацию, что если бы не Роман Владиславович и не его батальон, то не быть бы мне в живых. Мой вам совет — выбросьте из головы этого Федякина, а то, что князь решил выяснить, двойник вы или нет, в этом нет ничего необычного. Александр совсем недавно пребывал в Швейцарии, и его, то есть ваше, появление, вызвало интерес в высокопоставленных кругах. О несчастье случившемся с, кхм... наследником, были наслышаны многие. К тому же, использование двойников, как я вам уже говорил, обычная практика. Вот, поэтому Роман Владиславович и решил справиться. А фотографии с охоты вместе с французским посланником? Право слово, не вижу здесь никакого компромата. Кабинет императора — учреждение, которое зарабатывает деньги, а уж с Францией-то мы давным-давно торгуем, и взаимовыгодно. Потом, как станете императором — дай бог долгих лет жизни государю Николаю Александровичу, вы с князем Сангушко познакомитесь, а уж он вас во все тонкости посвятит. Занимайтесь-ка лучше своими прямыми обязанностями — изучайте статистику и экономику, запоминайте придворных и министров, это важнее, нежели искать чужих блох.

— Спасибо, господин генерал, — хмыкнул я, пытаясь сделать вид, что не только не обескуражен, но даже и рад.

— Не стоит благодарностей, — на полном серьёзе ответил Кутепов. — Просто я сказал вам то, что должен был сказать. Разумеется, будь вы коронованным императором, могли бы приказать мне начать проверку князя Сангушко и я подчинился бы. Но так вам скажу — князь свою верность империи кровью подтвердил и я ему, как себе доверяю.

— Сангушко верность кровью подтвердил, а этого усатого я впервые вижу, — хмыкнув пробормотал я, договаривая слова, не сказанные Кутеповым.

Александр Павлович ничего не ответил и правильно сделал. Ложь бы я распознал, а сказать правду старый служака не мог. Да уж, если придётся постоянно доказывать генералу, что ко мне нужно прислушиваться, это значительно усложнит наше с ним взаимодействие. Но без Кутепова я не смогу обойтись в ближайшее время ... даже не год, а годы и он это прекрасно понимает. Поэтому нужно учиться договариваться. Однако, сейчас я ничего ему не докажу. Просто не послушает.

Однако вернувшись к себе, я приказал Трофиму принести мне не военный мундир, не костюм, а что-то попроще и сообщить охране, что наследник собирается выехать на прогулку, посетить, заодно, усыпальницу своего великого предка. Впрочем, Александр Невский к Романовым имеет лишь косвенное отношение, но все равно, предок.

Я спустился вниз, где у парадного подъезда уже стояли в ожидании два автомобиля — один для меня начальника охраны с помощником, второй для еще четырёх человек сопровождения. Благо удалось избежать необходимости ехать в город с казачьим эскортом. Хотя начальник охраны и напирал, аргументируя недавним покушением. Но я смог его убедить. Сказал что не хочу привлекать лишнего внимания.

Стоило подойти к автомобилю как сразу услышал:

— Ваше императорское высочество, позвольте отнять у вас несколько минут.

Я обернулся, смерив взглядом мужчину лет сорока, гладко выбритого, в дорогом костюме. Судя по тому, что моя охрана его не вязала и не крутила руки — человек здесь известный.

— Возможно, вы меня запамятовали, — улыбнулся бритый, снимая шляпу и прижимая ее к груди. — Титов Остап Петрович, камергер двора его императорского величества.

И что же мне делать? Послать подальше или предложить записаться на аудиенцию? А может вообще наследник проводить аудиенции? Без понятия. Впрочем, попробую говорить.

— Семен Иванович, — кивнул я старшему группы — коренастому парню лет двадцати пяти. — Посадите господина камергера в мою машину, поговорю с ним по дороге.

— Слушаюсь, ваше высочество, — коснулся старший ладонью собственной шляпы и, одновременно открывая мне заднюю дверцу.

Я устроился на самом почётном месте, рядышком плюхнулся счастливый камергер, а Семен Иванович занял место рядом с водителем. Автомобиль тронулся, за нами пристроилась машина сопровождения. Интересно, а в двадцать первом веке охрана позволила бы будущему главе государства взять в машину постороннего человека? Наверное, разрешила бы, но обязательно бы проверила — а вдруг у попутчика при себе мешок огнестрельного оружия, колюще-режущих предметов, а также гранат, мин и прочих взрывоопасных предметов. Может, этот Титов — террорист-смертник? Я с ним сижу, а он взрывчаткой обвешан. Ещё раз взорваться и опять умирать мне не хотелось. Но я решил не пенять начальнику охраны и так кое-как договорился. Впрочем, камергер не похож ни на террориста, ни на простого убийцу. Однако надо взять на заметку, провести профилактическую беседу в будущем и поделиться своим видением о работе сопровождения и телохранителей.

— Итак, Остап Петрович, что вы хотели? Я вас внимательно слушаю.

Я специально выдал камергеру две фразы, которые так любят мелкие начальники в моей истории, а ещё разного рода бюрократы , от которых меня бросает в дрожь и хочется кинуть чем-нибудь в говорившего. Но для Титова мои слова показались очень доброжелательными и камергер, просияв, сказал:

— Ваше высочество, у меня к вам огромная просьба... Но даже не знаю, как и начать, чтобы вы меня правильно поняли... — Сделав вид, что ему жуть, как неловко, Титов продолжил: — Дело в том, понимаете ли... В общем, все дело в том, что я хочу попросить вас сделать мне, и моей семье огромное одолжение... Но, право слово, не знаю, как и начать.

Титов ещё что-то мямлил, не торопясь переходить к делу, а мне уже захотелось рыкнуть: — телись поскорее, господин камергер.

Я прекрасно видел, что его нытьё и мямленье, только ужимки, как у той мартышки. Но наследнику следует относиться к подданным с уважением, тем более, что здесь целый камергер. Вполне возможно, что Титов имеет еще и чин, не ниже статского советника.

— Остап Петрович, если вы уже начали, говорите прямо — чем я могу вам помочь?

— Ваше высочество, для вас это сущая мелочь, а для моей семьи, а особенно — для моей дочери, это важно.

Ох, как де меня раздражают такие манипуляторы. Уже и просьбу обесценил, и дочерью разжалобить пытается, а к сути так и не перешёл.

— Так что я могу для вас сделать? — с нажимом повторил я. — Помочь вашей дочери поступить в институт благородных девиц?

— Что вы, ваше высочество! Моя дочь закончила Мариинскую гимназию, а в институт благородных девиц ей уже поздно.

— Я до сих пор не услышал просьбы, — строго произнёс я, нахмурив брови.

— Моя дочь мечтает стать фрейлиной, — выдохнул господин камергер, уставившись на меня, словно ребенок, ожидающий чуда от деда Мороза.

— И чем же я могу вам помочь? — удивился я. С некоторыми тонкостями придворной жизни и придворных званий я был знаком и раньше, теоретически, а теперь обновил свои знания. — Я не женат, а холостым цесаревичам фрейлины не положены. Вот, если бы у меня имелась супруга, тогда я имел бы право завести Малый двор, где имелись бы собственные придворные. Но и то — фрейлин набирает жена, а не муж.

— Но фрейлины имеются у вашей августейшей бабушки — Ее величестве императрицы Александры Федоровны. По штатам двора фрейлин может быть двести душ, виноват, девиц, а нынче не наберется и сто. А ещё у пятидесяти фрейлин есть женихи и, в ближайшее время они выйдут замуж. Стало быть, количество придворных дам младшего чина уменьшится. Если вы попросите вашу бабушку включить в список фрейлин Анастасию Титову, она вам не откажет.

— А вам не проще попросить об этом саму императрицу? — поинтересовался я. — Вы камергер, стало быть, имеете право в любое время предстать перед ее величеством. В чем здесь проблемы?

— Я уже обращался с такой просьбой к Александре Федоровне, — вздохнул камергер. — Но её величество твердо сказала, что она не намерена увеличивать штат фрейлин. Напротив — будет способствовать тому, чтобы имеющиеся в её распоряжении фрейлины поскорее вышли замуж и оставили двор. Императрица считает, что после её смерти, судьба фрейлин неизвестна — оставит ли их при себе новая императрица, или нет, неизвестно, но она считает себя ответственной за судьбы девушек. Но если вы похлопочете перед государыней, то безусловно, моя дочь получит назначение и у вашей супруги — будущей императрицы.

Ишь, а хитро. Считает, что если похлопочу, так и не брошу. И здесь он прав. Если моими стараниями его дочка станет фрейлиной, то потом, позже, негоже просто отправлять девушку в отставку Хм... И все бы ничего, и слова господина камергера очень похожи на правду, если бы не одно «но». Когда он сказал, что мечта дочери — стать фрейлиной, меня слегка кольнуло. Так чья же это мечта? Папы или дочери?

— А вы тоже считаете, что ваша дочь должна стать фрейлиной?

— Ваше высочество, я желаю, чтобы моя дочь была счастлива.

Не врет. Впрочем, какой отец не захочет, чтобы дочь была счастлива? Но уж очень обтекаемо говорит.

— А вы уверены, что если девушка станет фрейлиной, то она станет счастлива?

— Разумеется, ваше высочество!

А вот теперь точно врет. Укололо. Любопытно, чего же на самом-то деле хочет камергер? Потешить свое честолюбие, похвастаться перед друзьями и родственниками или сделать из дочери средство влияния? Потешить честолюбие за счет ребенка — это обычная практика для родителей, как бывший учитель знаю, а если все-таки влияние? Может, он собирается сделать свою дочку моей любовницей? А уж если говорить по-простому, то папаша хочет подложить дочь под будущего царя? Нет, это уже явно перебор. Не хочется даже рассуждать о таком, но в истории были и не такие интриги.

Спросить, что ли, напрямую господина Титова — а не желаешь ли ты, сукин сын, сунуть в мою постель собственную дочь, посмотреть на его реакцию, почувствовать укол (или его отсутствие), а уже потом и решать? Впрочем, а почему я должен что-то решать?

— Что же, Остап Петрович, я обдумаю вашу просьбу, — милостиво кивнул я. — Согласитесь, просьба не совсем обычная, я с подобным еще не сталкивался. Мне надо всё взвесить.

— Понимаю, ваше высочество. Но если вам угодно, я могу в любое удобное для вас время привезти Настю к вам во дворец, чтобы вы лично убедились, что моя девочка достойна стать фрейлиной, — он криво ухмыльнулся, заглянув мне в глаза. Ещё бы подмигнул. — Уверен, она вам очень глянется. К тому же очень покладистая и... — тут он понизил голос до шёпота, — И очень ласковая.

И тут мне стало даже не противно, а грустно. В моей голове будто по нотам выстроился план этого человека. Остап Петрович и правда пытается подложить свою дочь под меня, чтобы добиться влияния на мою особу. Допустим, это как-то понять можно. Но действует он настолько топорно, что это вполне можно принять за оскорбление. Впрочем, а что я знаю о реальном наследнике? Может, с истинным наследником Александром как раз такое бы и прошло, а я тут излишне морализаторствую?

— Илья, остановите машину, — приказал я водителю, а когда наше авто встало, кивнул старшему группы охраны. — Семен Иванович, помогите нашему гостю выйти. До города уже недалеко, дойдет пешком.

Старший группы с удовольствием высадил господина камергера на обочине, а мы продолжили путь.

Возможно действовал я недальновидно, но меня такая злость обуяла, что удивляюсь как крепкими словами этого упыря не наградил, да не попросил кого-то из охраны научить горе-папашку уму разуму. Стоило избавиться от раздражителя, как я тут же выбросил его из головы.

К Александро-Невской лавре мы приехали, как и договаривались с Федышиным — к тринадцати часам. Даже на несколько минут раньше, чтобы у меня было время выйти из машины и пройти небольшой путь от площади перед обителью и до кладбища. Все узнаваемо, хотя чего-то недостает. А чего не достает? А, так здесь нет памятника Александру Невскому, и входа в метро тоже нет. Здания на противоположной стороне площади чуть-чуть другие, но все равно.

Площадь, а чуть подальше Надвратный храм, два десятка шагов по булыжнику прямо, потом направо. Могила Рахманинова неподалеку от памятника Петру Ильичу Чайковскому. Подумалось, что Рахманинов умер совсем недавно — вон, земля на могильном холмике еще свежая, деревянный крест, кругом совсем свежие цветы. Хм, а в моей истории он тоже умер в сороковом году или позже?

Глазами отыскал скамейку, а на ней... сидит человек, откинувший голову назад. Федышин, придворный фотограф. И чем ближе я подходил тем точнее понимал, что недотепа-фотограф, мечтавший о придворном чине уже ничего мне не скажет — из аккуратной раны на горле еще текла кровь, глаза были открыты, но уже начали стекленеть.

Глава 14. Фотолаборатория

Я дернулся, чтобы самому подойти к фотографу, но старший группы ухватил меня под руку.

— Андрей, проверь, — кивнул он.

Один из ребят, подойдя к Федышину, приложил левую руку на лоб, а двумя пальцами правой коснулся сонной артерии. Подержав так с минуту, покачал головой.

— Готов.

А никто, в общем-то, и не сомневался, но все равно, следовало проверить. Вдруг еще можно было помочь?

— Ваше высочество, надо срочно уходить отсюда, — сказал старший группы, цепко оглядывая кладбище. Вроде, людей почти нет, любопытствующие сюда пока не рвутся, но все равно...

— Сейчас прибудет полиция, оно вам надо?

Что да, то да. Полиция прибудет минут через двадцать, не раньше, но если это подстава, то допускаю, что сюда уже бегут крепкие мужики в белых форменных гимнастерках. Допустим, в кутузку наследника русского престола не засунут, но к чему мне отвечать на ненужные вопросы? Конечно же, мы отмажемся, но представляю заголовки завтрашних газет: «Наследника русского престола задержали рядом с трупом придворного фотографа!»; «Почему будущий царь оказался рядом с мертвым телом?»

Так что, чем быстрее мы уйдем от того места, где обнаружили мертвый труп убитого человека, тем лучше.

— Андрей, осмотрите карманы, нет ли конверта с фотографиями, — приказал я.

Как и следовало ожидать, в карманах, кроме кошелька, удостоверения личности, требующегося для прохода во дворец, ничего не было.

— Семен Иванович, оставьте кого-нибудь из своих, до прихода полиции. Пусть обрисует ситуацию, но без подробностей.

— Дескать, случайно гулял? — уточнил старший.

— Вроде того, — кивнул я.

— Ты остаешься. Все понял?

— Так точно, — кивнул охранник, явно недовольный предстоящей задачей. — Пошел погулять на кладбище, увидел тело, подошел. А все вопросы ...?

— А какие вопросы? Вы здесь гуляли, как частное лицо. Люди, которые с вами были, испугались и ушли, не захотев связываться с полицией. Общеизвестно, что тот, кто наткнулся на мертвое тело — первый подозреваемый. Вот, разве что, — развел я руками, — если в участке очень сильно бить станут, можете рассказать — мол, приказ наследника, но подробностей не скажу, государственная тайна.

— Ваше высочество, кто же осмелится подпоручика из службы охраны бить? — фыркнул Семен Иванович. — Его даже в участок не повезут, прямо на месте показания снимут, и все. Да и вообще, полиции давным-давно запретили использовать физические методы воздействия.

— Ну, Семен Иванович, мало ли что может случиться. А вы не те люди, чтобы я вами рисковал по пустякам.

Кажется, сказал сущую ерунду, этакий дежурный комплимент, а сразу же почувствовал, как ребята подтянулись и, словно бы ещё немного придвинулись ко мне, как бы пытаясь закрыть своими телами от всех возможных опасностей.

— Все, уходим, — вежливо, но настойчиво потянул меня за рукав Семен Иванович, и мы пошли. Быстро, но без суеты, чтобы не привлекать внимания окружающих.

Надо сказать, мы покинули место преступления вовремя. Когда наши машины уже сворачивали на набережную Невы, со стороны Невского проспекта донесся вой сирен.

— Семен Иванович, если наши номера установят, запрос кому отправят?

— Так его высокопревосходительству и направят, — повернулся ко мне старший группы.

Все ясно. Кутепову значит.

Сыскная полиция, допросив подпоручика службы охраны императора, случайно оказавшегося на месте убийства, подошьет бумажку к делу. Коли окажется свидетель, видевший автомобили с номерами гаража государя-императора, опять-таки, подшив свидетельские показания к делу. Сыскная полиция будет вынуждена направить запрос для допроса потенциальных свидетелей из СОИ, своему непосредственному начальнику, а тот, перешлет их начальнику департамента полиции. Имеет ли право начальник департамента сам отправлять запросы в чужие ведомства, не знаю, но все упрется в генерала Кутепова. Допустим, для нас, в данный момент не желавших светиться ни перед журналистами, ни перед полицией, это и хорошо, но вот для общего дела очень плохо. В который раз убеждаюсь, что нельзя объединять в руках одного человека необъятную власть. Разумеется, если это не государь-император.

— Семен Иванович, вы, часом, не знаете, где у придворного фотографа лаборатория?

Старший группы задумался, запожимал плечами, зато водитель, посмотрев на меня в зеркало, сказал:

— У Федышина фотолаборатория в Зимнем дворце, там где хозяйственные пристройки. Она когда-то самому государю принадлежала, когда тот фотоделом увлекался. Потом, как остыл, придворному фотографу отдал.

— Тогда в Зимний едем, прямо сейчас, — распорядился я.

— Ваше высочество, фотограф должен был передать вам какие-то компрометирующие фотографии, или это большая тайна? — осторожно спросил старший группы, с прищуром глянув на меня.

— Семен Иванович, это уже не тайна, — хмыкнул я.

Да и какая здесь может быть тайна, если я сам просил поискать на теле Федышина фотографии? Ба, так парень считает, что мне должны были передать снимки, компрометирующие меня? Усмехнувшись, сказал:

— Семен Иванович, если бы это были снимки, где меня подстерегли в обществе голых девиц, ей богу — я бы клювом не двинул, чтобы помешать опубликовать их в газетах. Я бы ещё и интервью журналистам дал.

— Даже если снимки мальчиков? — с прежней осторожностью поинтересовался старший охранник.

— В этом случае, интервью бы не давал, — строго произнёс я. Подумав, добавил. — А в целом, я человек самых широких взглядов, в чем-то даже и либеральных. Считаю, что каждый решает сам, кого ему полюбить, но в голове не укладывается, что мужчина может любить другого мужчину, если вокруг столько прекрасных женщин. Но, повторюсь, это только мое личное мнение, никому ничего не навязываю.

Я поймал в зеркале взгляды Ильи, устремленный к Семену Ивановичу. В нем явно присутствовала толика то ли облегчения, то ли одобрения. Это что ж, получается, у наследника престола, того, что лежит сейчас в коме, сложилась ещё и репутация любителя молодых парней? Тогда еще раз фу...

— Все дело в том, господа, что фотограф должен был принести мне фотографии, компрометирующие кое-кого из высших сановников Российской империи, — сказал я, решив рискнуть. — Компромат — если он касается лично меня, ударил бы по моей репутации, но не более. Все это мерзко, неприятно, но к мерзким слухам о себе я почти привык.

— Ваше высочество, а к чему было распускать слухи? — спросил ошарашенный Семен Иванович.

— Семен Иванович, вы у нас поручик или уже до штабс-ротмистра дослужились?

Я хотел продолжить, но вместо меня ответил водитель.

— Семен, я в охране подольше тебя, хотя чином не вышел, — хмыкнул Илья, которому на вид было лет тридцать пять и он, видимо, из внутренней субординации имел право называть начальника просто по имени и на ты. — Касательно слухов о его высочестве, тут все просто — ищи, кому выгодно.

— Вот-вот, господа, — кивнул я, обрадовавшись, что простой водитель вспомнил ту формулу, которую должен знать и наследник престола. — Но тот, кому выгодно, мою репутацию уже испачкал, а если я нынче каждому дураку начну обратное доказывать, мне жизни не хватит.

Кажется, зачем это я распинаюсь перед сотрудниками собственной охраны? Но, бьюсь об заклад, в ближайшее время эти ребята распространят фразу «ищи, кому выгодно», среди остальных и прочих охранников, а там она пойдет гулять и по МВД, распространяясь дальше. Перефразируя слова великой актрисы, скажу, что слухи — это страшная сила. А ещё, без наводящих вопросов я почувствовал, что я могу доверять этим парням — и водителю, и Семену Ивановичу. Два человека — немного, но начало положено. С учетом, что это не рядовые обыватели, а сотрудники службы охраны, это почти бесценно.

Я замолк, а охрана не осмелилась болтать в присутствии цесаревича. Да они и так сегодня и превысили лимит вопросов к моей августейшей особе. А мне бы немного подумать. Итак, Федышин что-то нашел, а иначе, зачем его было убивать? И кто у меня подозреваемые? Во-первых, французский посланник, вербующий наших сановников для каких-то своих целей. Во-вторых — князь Сангушко, прознавший про существование снимков. В-третьих — мой камердинер Трофим, слушавший наш разговор. Ну, а в четвертых, генерал Кутепов.

Видимо, стоит отмести Трофима. Встречу мы с Федышиным назначили за два часа, а камердинер, хотя и мог позвонить своим соучастникам, но те не успели бы подготовить убийство, да еще и проинформировать полицию. А полицию проинформировали, однозначно. Даже в двадцать первом веке так быстро бы не среагировали. Кутепов... В принципе, чтобы защитить старого боевого товарища, мог бы организовать, но вряд ли бы стал это делать. Окончательно подозрения с Александра Павловича я не снимаю, но ...

Значит, Сангушко или месье Буше, или оба сразу. А если еще и фотографа Поля внести в список подозреваемых? Могло так быть, что фотограф посольства не просто орудие, а настоящий игрок? Теоретически, да, а вот практически...

Пока я думал, автомобиль уже ехал по Дворцовой набережной.

— Мы со стороны черного дворика заедем, — пояснил водитель, заметив в зеркале мой удивленный взгляд. — Так в лабораторию быстрее попадем.

Ещё бы не быть удивленным. Я и не знал, что со стороны Невы имеется подъезд. Черный дворик? Типа, для прислуги? Сам-то не местный, не питерский и привык заходить в Эрмитаж со стороны площади, где Александрийский столб.

Не через эту ли дверь террорист Халтурин пронес во дворец два пуда динамита, подорвав караулку, вместо царской столовой? Интересно, а как нынче дела обстоят с охраной?

Семен Иванович нажал на кнопку звонка, а с той стороны донесся женский голос:

— Кто там?

— Штаб-ротмистр Пегов с наследником, — сообщил старший группы.

Теперь я знаю и звание Семена Ивановича, и его фамилию. Штабс-ротмистр, это по-нашему капитан. Если парню двадцать пять лет, то очень недурно для его возраста.

Дверь распахнулась, за ней оказалась женщина лет сорока, в сером платье и белом фартуке. Привратница? Это что, вся охрана?

— Ваше высочество, — присела женщина в книксене, а я тоже обозначил приветствие, милостиво склонив голову.

— К фотографу сегодня кто-нибудь заходил? — поинтересовался штабс-ротмистр Пегов, а когда женщина недоуменно пожала плечами, сказал: — Ваше высочество, нам наверх, на второй этаж.

— А фотограф-то вам зачем? — поинтересовалась женщина. Ишь ты, вахтер нашелся! Спрашивает у наследника престола, зачем ему фотограф? Подраспустились тут, без государя.

Тем не менее, посторонилась, пропуская меня и офицеров охраны.

— На вопрос ответьте, — хмуро посмотрел я на женщину и она тут же осеклась.

— Не могу знать, ваше высочество, — замотала она головой.

У выхода на второй этаж за столом сидел человек в военном мундире с погонами унтер-офицера и читал книгу. Завидев нас поспешно вскочил и вытянулся по швам.

— Здравия желаю ваше благородие, — поприветствовал он штабс-ротмистра, а когда взгляд упал на меня, унтер сконфузился. — Виноват, ваше императорское высочество, не признал.

— Кудрявцев, к фотографу сегодня кто-нибудь приходил? — спросил Пегов, на этот раз строго.

— Никак нет, ваше благородие, — бодро сообщил унтер.

— И французского фотографа тоже не видел? — вмешался я, а унтер опять засмущался.

— Ну-ка, ну-ка, что здесь за французские фотографы шастают, а мы и не знаем? — сразу же заинтересовался Пегов.

— Да не было никакого фотографа, — принялся оправдываться унтер.

— Сегодня не было, или вообще не было? — спросил я.

— Отродясь никаких французских и прочих фотографов не было, — твердо ответил унтер-офицер службы охраны императора.

Ох, врет ведь, унтер, и не краснеет. Не знает, что мне врать нельзя.

— Ладно, Семен Иванович, с Кудрявцевым вы потом разберетесь, скажу только, что врет. Мне сам Федышин сказал, что Кудрявцев их как раз и пропускает, — усмехнулся я. — И не запросто так, а что-то за это получает. Вы потом ему с фотографом очную ставку устроите, он сам все расскажет.

Я опасался, чтобы Пегов не брякнул что-нибудь типа — а как же я устрою-то, но штабс-ротмистр сразу же включился в игру.

Сегодня же и устрою. Кудрявцев у меня поедет свиней пасти.

— Ваше высочество! Ваше благородие! — запричитал Кудрявцев, неожиданно бухнувшись на колени. — Я и всего-то два раза француза пропускал, и не за деньги, а просто Федот Федотович изумительные фотокарточки делает. Он и меня, и всю семью фотографировал, забесплатно.

Ну вот, не сукины ли дети после этого? Будь я террористом, прошел бы во дворец с черного хода, прибив и привратницу, и унтера с книгой. А унтер-то еще и сам готов врага пропустить.

— Ух, мерзавец, — прошипел Пегов, но все-таки, не стал пока отвлекаться на унтер-офицера.

Я думал, что штабс-ротмистр отправит кого-нибудь к коменданту за ключом, но дверь в фотолабораторию оказалась не заперта. Погрома, растерзанных стеллажей, смятых пленок или маленького кострища из фотографий, как я себе представлял, тоже не было.

С одной стороны — длинный стол, покрытый клеенкой, на котором стоял фотоувеличитель, фонарь с красным стеклом, какие-то ванночки, резаки. Кое-кто из людей моего возраста и названий-то не знает. А я сам ездил когда-то в деревню к деду, видел на чердаке и увеличитель, и фонарь. Дед некогда сам увлекался фотографией, рассказывал, до чего это было сложное дело: зарядить в темноте пленку в фотоаппарат, вытащить ее, проявить в специальном бачке. А уж печатать снимки — настоящий процесс! Нет, электронные фотки куда проще.

На полках расположились бутыли и бутылочки с реактивами. Это те самые проявители и закрепители?

По этой же стене на веревочках висят фотопленки. Сохнут, наверное.

С противоположной стороны — огромный шкаф, забитый кассетами с фотопленками. Кассеты, правда, пронумерованы, но отыскать что-то нужное — застрелиться легче. Есть книга учета, где идет расшифровка номеров, но опять-таки, времени уйдет много.

Понятно, почему сюда никто не пошел. Тут чёрт одну ногу сломает, вторую вывернет. Без хозяина в чем-то разобраться — бессмысленно.

— Значит, господин ротмистр (пропустил я приставку «штабс», но при приватном разговоре старшего с младшим это допускается) нужно взять с собой вот это вот, — кивнул я на висевшие пленки. — Видимо, придется передать полицейским криминалистам, чтобы все кадры отпечатали?

— Да у нас своя лаборатория есть, — хмыкнул штабс-ротмистр. — Только нужно либо у его высокопревосходительства разрешение получить, либо у полковника Мезинцева.

Полковник Мезинцев — первый заместитель Кутепова в СОИ, а из-за загруженности генерала, так и главный в службе охраны. Он, как д’Артаньян в «Двадцать лет спустя». Роту мушкетеров возглавляет король, его помощник, престарелый капитан-лейтенант де Тревиль, сидит дома, а командует лейтенант д’Артаньян.

— Тут уж вы сами решайте, — отмахнулся я. — Или мне самому генералу позвонить?

— Если господину полковнику, так я и сам могу, скажу, что вы приказали, — сказал Пегов. С сомнением оглядывая ряды пленок, вздохнул. — Много работы-то будет.

— А нам все кадры и не нужны, — успокоил я штабс-ротмистра. — Там, где фотографии августейшего семейства — государя и государыни, моих тетушек и дядюшек или, скажем, пейзажи и кошечки, их можно и пропустить. Наш специалист, понятное дело, их на фотоувеличителе просмотрит, это недолго. А вот там, где кадры с охоты, или из бани, где французский посланник присутствует с кем-нибудь из наших министров там, генералов — эти пусть напечатают.

— Французы значит, — с удовлетворением хмыкнул Пегов.

— Ага, — кивнул я, поглядывая по сторонам — что бы еще такое ухватить? Хм...

Я взял корзину для бумаг, в которую фотографы скидывают неудачные снимки и высыпал ее содержимое прямо на стол. Прямо здесь я смотреть бракованные снимки не стану, потом, в более спокойной обстановке и гляну.

— И вот это с собой захватим, — сказал я.

— Ребята, снимайте пленки, упаковывайте, и это тоже во что-нибудь заверните, — кивнул Пегов подчиненным. — А я пока господину полковнику позвоню, чтобы тот распоряжение в фотолабораторию дал. И дежурного нужно сменить, а без полковника это не решить.

— А телефон далеко? — поинтересовался я, думая, что придется искать телефон где-нибудь внизу.

— Так он в столе у дежурного.

Ёлки-палки, никак не привыкну к магическим технологиям, а пора бы. Подводят стереотипы историка, что если сороковой год, так телефону положено иметь шнур и аппараты редкость даже для властей.

Мы вышли и подошли к Кудрявцеву, сидевшему в легком оцепенении.

— Я сейчас унтеру пару вопросов задам, а потом вы полковнику и позвоните, — кивнул я Пегову. Повернувшись к унтер-офицеру, начал задавать вопросы: — Федышин в Царское село с этого телефона звонил?

— Не знаю, не видел и не слышал, — сумрачно ответил унтер, а я вздохнул, ощущая укол.

— Фотограф Поль из французского посольства сюда звонил?

— Никто сюда не звонил.

Не врет.

— Значит, после разговора Федышина вы позвонили в посольство?

— Никуда я никому не звонил. Француза впускал, было дело, но в остальном невиновен.

Хм... Опять не врет!

— А Федышин кому звонил?

— Вчера он кому-то звонил, может, в посольство. Я разговора не слышал, курить ходил.

Не врет. А ведь похоже, что к убийству Федышина дежурный отношения не имеет. Жаль. А я-то рассчитывал ухватиться за первую ниточку. Кудрявцев французского фотографа пропускал, но не более того. Дисциплинарное нарушение, на уголовную статью не тянет. Скорее всего, Федот Федотович назначил своему приятелю встречу, предложил денег за фотографии, а тот сообщил по команде. Но как вычислили, что встреча состоится в Некрополе? Или нашего недотепу просто пасли, а доведя до удобного и безлюдного места, прирезали? Кстати, тоже могло быть. Ответить на эти вопросы может либо посланник, либо тот самый Поль.

Отведя в сторону Пегова, чтобы никто не слышал, спросил:

— Полковник Мезинцев может дать разрешение на оперативную разработку представителя иностранной державы? У Кутепова дел много, к чему тревожить?

— А фотограф имеет дипломатический иммунитет? — поинтересовался Пегов, а потом сам и ответил. — Если простой фотограф, то проходит как обслуживающий или технический персонал. На дипломатов — тут разрешение самого генерала нужно, а с простым служащим и полковник разрешение даст. — Потом, отведя взгляд в сторону, сказал. — Если для дела, то Владимир Викторович и на дипломата разрешение даст, без генерала.

— Вот и хорошо. Тогда мы с вами вместе к Мезинцеву и поедем. А здесь — лабораторию опечатать, а еще лучше — под особую охрану взять.

Напоследок подошёл к Кудрявцеву.

— Слышал я одну историю в Швейцарии, — глядя в пространство произнёс я. — В один благородный дом захаживал друг кастеляна. Все к нему привыкли давно, заходил в дом через заднюю дверь, унтер-офицер, типа вас, даже и не проверял что тот за пазухой носит. А оказалось, что этот друг этот был далеко не другом. Принёс он как-то заряд динамита и взорвал его. Погубив и хозяев дома, и кастеляна, и того унтер-офицера и всю остальную прислугу, — с этими словами я пристально поглядел на женщину в белом фартуке, от чего та охнула и прикрыла рот рукой.

А я развернулся на пятках, и переглянувшись с начальником охраны, направился к выходу.

Глава 15. Мистер «ха»

Владимир Викторович Мезинцев мне понравился. Крепкий, хорошо сложенный мужчина лет сорока— сорока пяти, со щеточкой усов над верхней губой, напоминающий какого-то артиста. Не очень известного, потому что ему всегда поручают роли положительных начальников или мудрых генералов, а такие массовому зрителю не запоминаются.

На нашей встрече, состоявшейся на одной из конспиративных квартир, Мезинцев был в штатском, но представляю, как ему идет мундир полковника.

Мы были вдвоем, потому что Мезинцев решил, что присутствие подчиненных пока излишне, а я с ним был совершенно согласен. Одно дело, если поручики и штабс-ротмистр узнают о французском посланнике, совсем другое, если здесь будет замешан князь Сангушко, управляющий Кабинетом его величества, да еще и тайный советник.

— Как мне к вам обращаться? — первым делом поинтересовался полковник.

— Да как вам угодно. Можете просто по имени, — улыбнулся я.

— Называть по имени наследника престола — перебор, тогда, позвольте остановиться на Александре Борисовиче. Да, сразу же хочу сообщить, что тому Мезенцеву я не родственник, и моя фамилия пишется через «и» — Мезинцев.

Тому, это кому? А, шефу жандармов и начальнику Третьего отделения.

— Насколько я помню, фамилия шефа жандармов, которого убил писатель Кравчинский, была Мезенцо́в, с ударением на «о», — хмыкнул я, давая понять, что наследник престола немного знаком с русской историей.

Зачем он мне это сказал? Скорее всего, этот диалог у него случается довольно часто, и он уже замучился отвечать, что не потомок того самого.

Но мы не стали продолжать лингвистические изыскания. Полковник Мезинцев, внимательно посмотрев на меня, сказал:

— Александр Борисович, штабс-ротмистр Пегов сообщил, что у вас имеется дело, строго конфиденциальное, в которое не стоит посвящать генерала Кутепова. Откровенно говоря, я озадачен. С одной стороны — вы цесаревич, в самое ближайшее время станете императором, не выполнить ваш приказ — конец карьере, а с другой — Александр Павлович Кутепов мой непосредственный начальник, к которому я отношусь с огромным уважением.

После таких слов, Владимир Викторович понравился мне ещё больше. Честно сказал о своих карьерных амбициях (а какой полковник не хочет стать генерал-лейтенантом?), но в тоже время, не желает подсиживать начальника. Если бы врал — я бы почувствовал.

— Владимир Викторович, предлагаю вам такой вариант — я изложу вам последовательность событий, расскажу, как все было, а вы решайте — стоит ли вам идти с докладом к непосредственному начальнику или лучше немного подождать, но сначала сделать то, что необходимо.

И я рассказал Мезенцеву все — и о визите фотографа, его попытке выведать — двойник ли я, или нет, о задании князя Сангушко, о «перевербовке» Федота Федотовича, и о назначенной встрече. Не стал скрывать и о разговоре с Кутеповым. И, наконец, о гибели придворного фотографа.

— М-да, дела… — протянул полковник. — Наверное, вы правы, и Александру Павловичу не стоит об этом рассказывать. По крайней мере, до выяснения всех обстоятельств. Не скажу, что наш генерал в тесной дружбе с князем Сангушко, но они уважают друг друга, это точно. Беда в том, что Служба охраны императора не имеет собственных кадров, чтобы начать слежку за французским фотографом, а уж тем более — за посланником или нашими сановниками. Обычно этим занимается Охранное отделение. В их ведении и филеры, и негласные агенты. Я пытался убедить Александра Павловича, что и нам следует иметь свою агентуру, но он только пожал плечами. Зачем нам это нужно, если он, как глава МВД, в любое время может отдать приказ Охранному отделению?

Я загрустил. Представил, что сейчас полковник Мезинцев разведет руками и скажет — дражайший господин цесаревич, при всем моем уважении к вам, как к будущему императору, вы обратились не по адресу. Служба охраны императора занимается охраной императора и прочих августейших персон. В шпионские игры мы не играем. Политическим сыском у нас занимается Корпус жандармов, а слежкой за неблагонадежными и прочими элементами — Охранное отделение.

Все правильно, каждый должен заниматься своим делом. И все будет так, как в моей истории — жандармы, набранные из гвардейских офицеров с презрением относятся к «охранке». И хотя они обязаны помогать Охранному отделению и отправляют подчиненных на аресты, обыски и прочее, но сами связываться с агентурной работой не станут — неприлично!

К счастью, полковник Мезинцев сказал другое:

— Начальник Охранного отделения — статский советник Звягинцев, мой большой приятель. Я сегодня же с ним свяжусь, объясню ситуацию, а он поможет нам начать оперативные мероприятия. Как я полагаю, ваше имя лучше не называть?

— Мое имя все равно всплывет, — улыбнулся я. — Но для вашего приятеля будет лучше, если он не узнает всех подробностей.

— Подумаю, как это лучше преподнести, — кивнул полковник.

— Кстати, — вспомнил вдруг я. — Генерал Кутепов сказал, что в пятнадцатом году, в Иране, его спас Сангушко со своим батальоном. Александр Павлович не поделился подробностями, может быть, вы их знаете? Даже если это секрет, то у меня есть все допуски.

— Так там все просто, никакого секрета, — пожал плечами Мезинцев. — В учебники истории этот случай еще не внесли, но со временем внесут. В одна тысяча девятьсот пятнадцатом году, по просьбе иранского шаха, наша империя помогала сформировать там новую армию. Кутепов — тогда ещё подполковник, был атташе по культурным связям российского посольства…

— Дипломат в штатском, — усмехнулся я, перебив полковника. Тот не смутился, а только кивнул: — Примерно так… Подполковник культурой занимался, а князь Сангушко числился старшим военным советником при шахе, возглавлял батальон, состоящий из одних офицеров — из персов, но проходил подготовку в соответствии со стандартами императорской армии. На базе этого батальона шах потом дивизию развернул, а там и корпус. Знаете, как это делается?

— Примерно, — кивнул я. — Нижние чины становятся командирами отделений и взводов, взводные получают роты, а ротные командиры — батальоны.

— Вот-вот, — поддакнул полковник и продолжил рассказ: — Разумеется, нашим заклятым друзьям — не стану называть их национальность, но и так ясно, не очень нравится наше присутствие в Иране…

— Им это со времен Грибоедова не нравится, — хмыкнул я.

— Примерно так, — кивнул полковник. — И действия э-э… недругов протекало по той же схеме — обвинить русскую миссию в неуважении к религии, спровоцировать народное недовольство, разгромить российское посольство, убить дипломатов. Понятно, что войны между Ираном и Россией быть не могло, но сам факт убийства посла — серьезные осложнения во взаимоотношениях между государствами. Потом пойдут упреки, заверения, наказание виновных, Да даже назначение нового посланника требует времени. Разрыв отношений между государствами на год, а хоть бы и на полгода, дал бы недругам серьезный козырь в их собственных играх. Да за полгода можно даже шаха сместить, поставив на трон более покладистую фигуру. Но в данном случае все пошло не так, как хотелось бы англичанам. Да, первоначально толпа пошла на наше посольство, дипломаты уже оружие приготовили, чтобы отстреливаться, но тут как раз подоспел батальон Сангушко. Толпу он от посольства отсек, потом его солдаты принялись задерживать смутьянов, а те отчего-то ринулись прямо к англичанам. Видимо — спасение искали. Ворота выломали, охрану смяли, к британскому посланнику побежали. Персы всех аккуратненько арестовали, в тюрьму отправили, допросили, нашли виновных, а британскому послу и всем остальным дипломатам шах повелел в течение двадцати четырех часов покинуть Иран. Британцы потом четыре года пытались дипломатические отношения восстановить, восстановили, разумеется, но к этому времени мы в Иране очень много успели сделать. Сангушко, кстати, перешел на хозяйственную службу, очень толково действовал, поэтому его государь потом и определил в управляющие Кабинетом.

Что ж, люди меняются. А если Сангушко в пятнадцатом году показал себя как достойный российский офицер, то генерал его таковым и видит двадцать пять лет спустя. А вслух спросил:

— Значит, я могу на вас рассчитывать?

— Можете, — кивнул Мезинцев, а коли у меня ничего нигде не кольнуло — значит, полковник говорил правду.

— Давайте для начала посмотрим бракованные фотографии, — предложил полковник, указывая взглядом на конверт, в который мои ребята сложили содержимое мусорной корзинки.

Некоторые фотографии были вполне себе ничего и на них можно было опознать людей.

— Здесь князь Сангушко и французский посланник, — уверенно сказал Мезинцев, ткнув пальцем в одну из карточек, где только угол оказался засвечен. — Отложив в сторону, взял вторую. — Вот тут у нас князь Радзвилл, командующий гвардейским корпусом. А вместе с ним… — призадумался полковник, вглядываясь в изображение двух мужчин в охотничьей одежде. — Ага, рядом с ним полковник Барвинский, из генерального штаба.

Третью фотографию Мезинцев изучал с особым пристрастием. На ней тоже был изображен французский посланник, которого я уже знал в лицо, с кем-то из участников охоты. Вздохнув, полковник сказал:

— На этом снимке рядом с посланником генерал Бреза — начальник Корпуса жандармов.

Сангушко, Барвинский, Бреза. И что у них общего, кроме высоких должностей и дружбы с французским послом? Правильно — все они этнические поляки. Ну, Радзвилл вроде бы литвин, но все равно, предки из Речи Посполитой.

Я не стал повторять вслух свои выкладки, Мезенцев и сам все поймет, благо, историю взаимоотношений Франции и Польши знает не хуже меня.

— М—да… — протянул Мезинцев. — Не знаю даже, что и сказать… У нас пока никаких доказательств, одни только догадки.

— Какие например? — спросил я.

— С Федышиным я несколько раз общался, и мне он не показался таким глупцом. Жадным да, хитрым тоже да, пронырливым, но не глупцом. А ситуация, что вы описываете, либо про какого-то другого Федышина, либо он пытался усыпить вашу бдительность. — Мезинцев хмыкнул. — Подумать только, цесаревичу заявил такое.

— Каким бы хитрым он ни был, он мёртв. — пожал я плечами. — Значит где-то просчитался, либо и правда был глупцом.

— Думаю он пожадничал, — потёр лоб Мезинцев. — Вы говорите он дружил с французским фотографом?

Полковник вдруг вскочил на ноги и принялся мерить шагами комнату, постукивая пальцами себе по бедру.

— Получается, Федышин на французов работал, а ещё и для Сангушко поручения исполнял. — пробормотал Мезинцев. — А если он хитрец, мог ли он подставить Сангушко? Вполне мог. Но есть ряд снимков высокопоставленных французов в обнимку с Сангушко, что говорит об их хороших отношениях. Допустим, всё было так, как и сказал фотограф. И он, хитрец, решил ещё и от третьей стороны деньги получить, от вас то есть. Вопрос, кому понадобилось его убрать и почему? И ещё вопрос. Зачем вообще было спрашивать у цесаревича, настоящий он или нет? Провокация? — на этих словах я напрягся, но Мезинцев продолжил. — Сангушко, или французам… ну или и тем и тем, нужно вас выставить в плохом свете. Зачем?

Полковник повернулся ко мне, будто ожидая ответа, который у меня как раз был. Однако тот тут же продолжил:

— Франция, по итогам войны с Германией, осталась с носом. Земель у них мало, да и на нас они всё чаще косо поглядывают, считают подходящей целью. — я слушал не перебивая, буквально физически ощущая как щёлкают шестерёнки в голове полковника. — Они готовятся к моменту передачи власти вам как наследнику, и готовят компромат, надеясь с самого начала подорвать ваш авторитет и собрать компромат.

Я вдруг вспомнил про камердинера и его дочь, но решил не перебивать. Мне нравился поток мыслей Мезинцева, который от чего-то помрачнел и умолк.

— Так, к каким выводам вы пришли?

— Я привык рассматривать худшие варианты. — ответил он. — На месте заговорщиков, я бы устроил несколько очагов народного недовольства, одновременно с этим, развязав гражданскую войну в польше. Можно предположить, что наши обрусевшие ляхи снова хотят восстановить независимую Польшу и Речь Посполиту от «можа до можа», а им помогают французы. Бывало уже такое, бывало. Конечно, лучше бы поставить в известность Александра Павловича, но пока попытаемся и без него информацию накопать. Кстати, вы тоже держите ухо востро, могут быть и другие провокации. Эх, а Корпус жандармов подключать нельзя…

Хорош Мезинцев. Ой как хорош… Хоть и параноик знатный.

— Ну это конечно же вряд ли, — тут же опомнился он. — Я просто предполагаю худшие варианты. Однако Федышин явно накопал нечто важное, что цесаревичу видеть не полагалось. В общем, я распоряжусь, чтобы все плёнки просмотрели. Лично прослежу.

— Раз уж у нас гражданская намечается, под руководством чужого государства, военная разведка помочь не сможет? Или контрразведка? — хмыкнул я, подбрасывая дровишек в горн разошедшейся фантазии полковника. — Цель, конечно, амбициозная. Но если они готовят революцию….

— Попробую, — кивнул Владимир Викторович. — Я сам в военной контрразведке службу государю начинал, остались связи. Да и в разведке есть кое-какие зацепки. Не получится — я первый вам сообщу, а вы уж тогда и нашего начальника в известность поставьте. Но думаю, что все должно получится. Ради такого дела Звягинцев своих лучших агентов пошлет, возьмем всех под наблюдение, установим все связи. Идеально, если ещё и переписку отыщем.

У Мезинцева горели глаза. Приятно смотреть на человека наслаждающегося своей работой. А он прямо-таки горел. Хоть и звучали его заявления излишне оптимистично.

— А там все адреса, пароли и явки, а еще список шпионов, внедренных во все службы и структуры нашего аппарата, — грустно пошутил я.

Похоже, в этом мире не хватает ВЧК-ОГПУ-НКВД. Вот они раскрыли бы «заговор поляков», как Ежов в 1937 году.

— Мы с вами еще одну фотографию пропустили, — обратил мое внимание Мезинцев.

И впрямь, к обороту одной из фотографий, уже просмотренных нами, приклеился фотоснимок. Мужчина справа — породистый, с длинным носом, это французский посол. А кто слева? Увы, изображение было размыто. И посланника-то трудно узнать, а от его соседа осталась только рука, положенная на плечо француза.

— Похоже, что какой-то большой туз в нашей колоде, — предположил полковник.

— Похоже, — согласился я. — Рука лежит словно бы по-дружески, но скорее, по-хозяйски, или покровительствующее. Этакий патрон с клиентом.

— Пусть будет мистер Икс, — предложил Мезинцев и одобрительно кивнул моей наблюдательности. Хохотнув, добавил. — А если по-нашему, так господин «ха».

Да уж, и как на зло, самый интересный снимок и повреждён. Ну или он сейчас лишь кажется интересным…

— Давайте подытожим, — снова уселся на стул Мезинцев. — Оперативную разработку на фотографа я быстро обеспечу. Что касаемо французского посла и Сангушко, я постараюсь обеспечить самостоятельно, но на крайний пойду с челобитной к его высокопревосходительству, — он указал пальцем вверх.

Я лишь кивнул.

— Кстати, — вдруг вспомнил я. — У вас случаем в подчинении нет грамотного человека, который мог бы проверить ряд отчётов.

— Каких например? — уточнил полковник.

— Тех что готовит Сангушко, о расходах царского двора.

Мезинцев покачал головой.

— Боюсь что нет. Кстати, на вас ведь недавно покушение было, — добавил он. —Я материалы дела смотрел. Учитывая тот факт, что ваша прогулка была спонтанной, изначальной целью могли быть и не вы. Просто злоумышленники решили: А почему бы и нет.

— И к чему вы это? — спросил я.

— Против вас могут строить козни не только Сангушко и французы.

В Царское село возвращался погружённый в тяжёлые думы. После беседы с Мезинцевым, вопросов появилось ещё больше. Это он ещё не знает о том, что я не настоящий Александр. Хотя вопрос, почему Сангушко послал фотографа, тоже важен. Откуда он узнал о двойнике? Да и Кутепов тоже хорош, ишь что заявил: “Что князь решил выяснить, двойник вы или нет, в этом нет ничего необычного”. Какое вообще дело управляющему кабинетом его величества, каких двойников и для чего использует цесаревич. Будто жизнь царственной особы, достояние общественности.

Можно промолчать о том, что чинуши совсем распустились, но то что Кутепов на это сквозь пальцы смотрит, я запомню.

Глава 16. Кафе "Вольф и Беранже”

Чем хороши сотовые телефоны — увидел, что звонят с незнакомого номера, сработал спам фильтр. Или, например, с тобой жаждет поговорить человек, с которым ты не желаешь общаться, тогда можно просто не отвечать.

Со стационарными, дела обстоят хуже, тут приходится брать трубку, выслушивать, а уже потом решать, продолжать разговор или нет. Но на этот случай, у меня был Трофим.

Слуга был просто незаменим. Отвечал когда нужно, и если звонил кто-то нежелательный, сочинял красивую легенду о невозможности поговорить с его высочеством.

Имелись здесь и свои минусы. Стоит учитывать что я совсем недавно занял место наследника, а вокруг меня уже вьются всевозможные интриганы. Тут недолго и параноиком стать, причём, вполне справедливо. Например, из поводов напрячься, мой камердинер знает, что звонил, скажем, полковник Мезинцев, или штабс-ротмистр Пегов. Он ведь может быть и не в моей команде, доносить, скажем, Кутепову, или кому похуже, типа Сангушко. А Трофим ведь может и разговор подслушать. Доверять слуге приходится, но о том, что после одного из таких вот разговоров фотографа Федышина нашли мёртвым, забыть я тоже не могу.

Но пока что у меня не так много людей в окружении, поэтому я как мог сохранял спокойствие.

— Ваше высочество, вас просит к телефону некий Алексей Андерсен, — сообщил Трофим, пребывающий в некой растерянности. — Сказал, что он ваш друг детства, что вы его хорошо знаете.

Андерсен. Алексей. Ну хоть не Ганс-Христиан.

Я задумался. Мой автоответчик Трофим сразу не сказал незнакомцу, что меня нет, соответственно нужно принять решение. Не знаю насколько этот Алексей был близок реальному Александру, но быть в изоляции тоже не дело.

— Трофим, скажи этому человеку, что его высочество сейчас возьмет трубку.

Камердинер ушел, а я потянул на себя свой картотечный ящик, свое, так сказать, ноу-хау. Впрочем, моей здесь была лишь идея, а воплощал ее наш загадочный узник Иван Иванович.

Если у меня есть такой полезный человек по фамилии Иванов, так почему бы не припахать? Я дал ему задачу составить указатель тех лиц, с которыми встречался наследник престола, или о которых он должен иметь хоть какое-то представление?

Задаче мой энциклопедист не удивился, даже не поинтересовался, зачем мне это. Спросил лишь: «Указатель должен идти в алфавитном порядке, или в тематическом»

Итак, что здесь у нас на букву «А»? В начале длинного ящика стояли карточки на трех императоров Александров. На Первого, на Второго, и на Третьего. Похоже Иванов излишне скрупулёзен. А, так я сам виноват. Поставил «железной маске» задачу: лица, с которыми встречался наследник престола, или о которых он должен иметь какое-то представление. Вот он и написал краткие исторические справки на моих «предков». Теперь перейдем к Алексеям. Итак, сразу же стоит «Алексей Андерсон». Что мы имеем? «Алексей Петрович Андерсон, сын действительного тайного советника Петра Прохор., и Настасьи Михайл., в девич. Рябушинской. 1920 г.р., бывш. студент СПб..И.У., в 1938 г. отчислен за непосещение. В 1933-34 гг. вместе с наследн. обучался перепл. делу».

Забавно. Судя по фамилии — выходцы из Шотландии. А мать — из рода староверов-миллионщиков

Какому делу он обучался вместе с наследником, то есть, со мной? Переплетному? И зачем наследникам престола заниматься переплетным делом? Я еще мог бы понять — фотографии, слесарному или столярному ремеслу, да вышивке гладью наконец. Не царское это дело книги переплетать, но остаётся лишь пожать плечами. Зато, идея удалась: Картотека великолепно показала себя! Кое-какую информацию получил и теперь уже можно смело входить в роль старого друга и готовиться к разговору.

— Да, Алексей, слушаю, — начал я разговор, обдумывая — как отреагировать, если на том конце провода (отсутствующего в этой реальности!) меня назовут Сашкой или Шуркой. Но мой «друг детства» был достаточно корректен.

— Ну здравствуй, дорогой друг! — раздался в трубке довольно приятный мужской голос. — Не знаю даже, как теперь и величать — по имени, как в прежние времена, или по имени и отчеству. Или титулу? Ты ведь птица совсем другого полёта.

Похоже, парень на том конце дружелюбно улыбался, чем располагал к себе.

— Думаю нам ни к чему официоз, для старых друзей я попросту — Александр.

— Тогда и я не Алексей Петрович, — хохотнул парень, — а просто Алексей, или как раньше — Леха.

— Нет, Алексей, боюсь, мы уже выросли из Лёх и Сашек, — ответил я.

На той стороне провода притихли, соображая. Видимо, я резковато ответил. Но с другой стороны, почему это должно быть плохо? Если у моего друга-переплетчика нет важных дел и он сейчас быстренько попрощается и впредь звонить по пустякам не станет, я только выиграю. А что он будет думать, меня беспокоит меньше всего.

— Александр, мне помощь нужна, — решился таки Андерсон. Причём голос его звучал искренне, а тембр был бархатистым и располагал к себе. — Причем, помощь друга, а не наследника престола.

Меня сразу же укололо, от чего я поморщился. Врёшь же собака. Не то чтобы я образец честности и добродетели, но меня уже до изжоги раздражают обманщики. В чём-то он врёт, но в чем именно?.. Разбираться ещё в этом.

— Излагайте, Алексей Петрович, — враз похолодевшим голосом предложил я.

На том конце снова замолчали. Видимо смена настроения парня заставила напрячься, однако он не только не отступил, но и быстро сориентировался.

— Александр Борисович, когда-то очень давно, когда мы были совсем мальчишками, обращались на ты, ты обещал, что придешь на помощь, — произнёс парень.

Ну да, если бы я знал его раньше, меня бы от таких слов проняло.

И даже ничего не колет на этот раз. Может ведь, быть приятным человеком, когда хочет. Хотя мне от этого ни жарко ни холодно. Это свидетельствует лишь о том, что реальный наследник и правда что-то обещал. Спишем, конечно, на детскую романтику и глупые клятвы. Но клятва, пусть даже старая, нелепая, данная не мной, а другим Александром должна быть выполнена. Слово наследника — золотое слово, пусть даже сказанное в детстве. А я, увы и ах, теперь отвечаю не только за себя, но и за того парня, чье место занял. И пускай он плох как человек, или все слухи, сплошные сплетни и клевета, что распускают враги, но слово я обязан сдержать.

— Я ведь сказал — излагайте, — повторил я прежним тоном.

— Не телефонный разговор, — раздосадованно вздохнул мой собеседник. — Я бы приехал к тебе, но не могу. Сможешь сам приехать? Если не сможешь, то не обижусь, все пойму. Ты, все-таки, не обязан приезжать по первому требованию, — очень порывистый и самоотверженный друг был у Александра. Либо хороший актёр и манипулятор.

Можно было бы купиться, но кажется, меня, как сопливого мальчику разводят на «слабо». Можно было бы его послать, но за последние дни у меня было время подумать. Учитывая всё происходящее вокруг, лучшее что я могу делать, быть в курсе всего и быть готовым к любым раскладам. В общем, если у меня нарисовался еще один враг, нужно пригласить его поближе и держать под наблюдением. Ну а если это последствия моей разыгравшейся паранойи, что ж, может и другом разживусь.

— Куда подъехать? И когда? — только и спросил я.

— Куда... — словно бы в раздумье произнес Алексей Андерсон. Уверен, что отыгрывает. И откуда во мне столько недоверия к людям?— Давайте, ваше высочество, встретимся в том кафе, где Пушкин ожидал Дантеса накануне дуэли. Там еще Чайковский стакан воды выпил, из-за чего холерой заразился... Сегодня, в семь вечера.

— Договорились, — коротко сказал я, вешая трубку.

Не склонен к театральным моментам, но аж закатил глаза.

Ишь, страсти какие. Кафе, после которого Пушкин погиб, а Чайковский умер. Вот он мне вечером яду подольёт, и у этого кафе ещё добавится титулов. Да уж, кажется, ко мне возвращается чувство юмора.

Я прекрасно помнил что это за место. Нынешнее «Литературное кафе», на Невском, неподалеку от Мойки. Судя по всему, в этой реальности там тоже кафе?

В этой реальности забегаловка называлось «Вольф и Беранже». Похоже, название сохранилось со времен Александра Сергеевича. Я это вычитал, когда носил фамилию Кутафьев, так для общей информации.

Я задвинул ящичек картотеки. Молодец всё же Иван Иванович. В очередной раз убеждаюсь, что кадры решают всё, а с Ивановым мне несказанно повезло.

Иван Иванович — человек-загадка, заключенный во дворце императора.

Я хмыкнул про себя, направляясь в свою комнату.

Он так и не захотел признаваться, за что же его при жизни объявили мертвецом, да еще и определили в живой справочник к наследнику престола. Я мог и сам всё разузнать, но почему-то решил так не делать. Захочет, сам скажет.

Интересно, как ему живётся вообще? Он же совсем взаперти. Как его кормят, стригут, кто меняет белье и все прочее? Надо будет озаботиться этим.

Допустим, к парикмахеру можно свозить в закрытой машине, куда-нибудь в «Кресты» или на Шпалерную, где нынче тюрьма, а за это время и белье поменяют, и комнату-темницу приведут в порядок. Надеюсь его и кормят хорошо. Все-таки, живому человеку следует есть хотя бы два раза в день, а еще лучше три. Есть ведь вероятность, что за это время кто-то из прислуги мог заинтересоваться, и раззвонить о таинственном узнике журналистам. Наверное, ему какой-нибудь лифт еду поднимает, ну или магическим способом? Если есть магические уборщики мусора, то почему не быть магическим доставщикам еды. Прямо как в моём времени. Я хохотнул, вспомнив рассекающих по городам курьеров в жёлтых и зелёных куртках.

Нет, надо будет озаботиться и улучшить Иванову условия содержания. А то так кто угодно взвоет.

Кстати, ещё из ноу хау, неплохо бы сделать с ним прямую связь, скажем по телефону, чтобы не бегать каждый раз на другой конец дворца. Есть конечно вероятность что Кутепов идею отвергнет — мало ли с помощью магической связи Иван Иванович дозвонится с внутреннего телефона во внешний мир — будь то в России, а еще хуже — в Европу. Но на одной картотеке тоже далеко не уедешь. Хоть с ней стало куда проще.

Я вначале возился с газетами, справочниками, бюллетенями, пытаясь запомнить людей, которых обязан знать. Даже делал выписки, которые постоянно забывал и путал.

Теперь с газетами и выписками возится Иван Иванович и регулярно пополняет картотеку. Ну а я открываю порой ящички и читаю отсортированную информацию.

Кстати, устав копаться в отчётах от Сангушко, их я тоже отправил Иванову. Я на них только время без толку трачу, всё равно ничего путного найти не могу. А пока не найду надёжного человека, может мой энциклопедист сможет что-то раскопать.

До кафе доехали довольно быстро.

Машины остались неподалеку, на берегу Мойки. Единственная проблема картотеки, я совершенно не представляю как выглядит друг детства. Понял я это лишь в дороге, поэтому разбираться придётся на месте.

Из машины я вышел не сразу. Пара молодцеватых ребят тут же направились к кафе и спустя минут пять вернулись, доложив старшему обстановку.

— Может, мы с вами? — поинтересовался штабс-ротмистр Пегов, но я только отмахнулся.

К моему удивлению, спорить со мной не стали. Хотя по правилам моего мира, охрана должна сопровождать важного объекта и внимательно контролировать округу... Так и представил, как какой-нибудь гражданин, которому не посчастливилось родиться с подозрительным лицом, потянулся в карман за портмоне и получил по затылку от Пегова. Так, для профилактики.

Еще один любознательный вопрос: могли ли молодчики успеть за пять минут обыскать помещение и присутствующих? Хотя, откуда я знаю насколько обширны способности моей охраны. Отпускают одного, так порадоваться нужно.

Я ведь парень простой, не привык что за мною по пятам ходят серьёзные мужчины, причём, чуть ли не вплотную. Привыкать к этому безусловно надо, я всё же не простой обыватель, но ещё успеется.

— Давайте так решим, Семен Иванович, — произнёс я, обращаясь к Пегову, открывшему мне дверцу. — Я не собираюсь здесь долго задерживаться. Ждете двадцать минут, потом идете за мной. Разрешаю вывести силой, если что.

Во взгляде штабс-ротмистра читалось, что за двадцать минут, тебя, дурака, хоть ты и наследник престола, можно убить двадцать раз, но он промолчал.

Внутри, кажется, ничего не изменилось со времен Пушкина. Бархатные портьеры, погрызенные молью, старые, хотя и приличные столики, потемневшие венские стулья. Определенно владельцы не стали ничего менять и совершенствовать. Может это и к лучшему. Народа немного, человек пять, сплошь молодые парни, отчего-то не пьющие ни вина, ни даже кофе, а потягивающие крепкий, зато дешевый чай. На столиках не видно ни пирожных, ни даже бутербродов. Экономный, нынче, народ пошел. И где мой «друг детства»? Уж не тот ли полноватый молодой человек, в распахнутом пиджаке, из-под которого торчит не очень свежая рубашка? Вон, рукой мне машет, значит он.

Поприветствовав господина Андерсона, присел за столик. Ух, а у нас здесь и бутылка стоит, и яблоки и пирожные. А вино уже отчего-то разлито по бокалам, хотя это не принято даже у забулдыг.

— Прости, не стал тебя ждать, заказал, а официант принялся разливать, — принялся оправдываться Алексей, своими словами причиняя мне новую порцию боли от уколов. Опять врёт. Понятно, что по мелочи, но зачем?

Я старался выглядеть невозмутимо, но разыгравшаяся паранойя начала брать верх. Как бы он и правда отраву мне не подсыпал. Хотя вряд ли. Не станет он так подставляться и портить себе жизнь. Его ведь из-под земли достанут.

— Ну, за встречу! — поднял свой бокал бывший студент и потянулся ко мне, чтобы чокнуться.

Я тоже приподнял свой бокал, чокнулся, дождался, пока Алексей выпьет и поставил на место.

— Прости, сегодня не могу пить, в следующий раз — невозмутимо глядя в глаза парня произнёс я.

Кажется, господин Андерсон не обиделся, а слегка растерялся. Зачем-то оглянулся на парней, сидевших за соседними столиками, спросил:

— Ну... Александр Борисович, неужто наследнику престола зазорно выпить со старым другом? — хохотнул он разведя руки в разные стороны.

А вот это уже провокация. Но мне эта игра даже нравится. Надо как-то выходить из положения. Сказать, что я за рулем, в этом мире пока не покатит. Автомобилей мало, а полицейских, регулирующих уличное движение, вроде наших «гибэдэдэшников», вообще нет.

— Могу с тобой кофе выпить, — улыбнувшись предложил я. Махнул рукой, подзывая официанта, сказал: — Двойной кофе, будьте добры.

— Да-да-да, сделай-ка парень, моему другу двойной кофе, — зачем-то продублировал мой заказ Алексей.

— Думаешь, он не услышал? — спросил я.

— Эта молодёжь, — махнул в сторону официанта двадцатилетний Алексей, — уж лучше перестраховаться. А то они совсем... В одно ухо влетит, а из другого... сам понимаешь.

Украдкой я бросил взгляд на настенные часы. У меня еще есть пятнадцать минут.

— И так, что случилось? — напрямик спросил я, подталкивая парня излагать суть. — Чем я могу помочь?

Мой неискренний «друг», принялся нести околесицу о своем отчислении из университета, по причине систематических пропусков занятий по болезни. Инспектор решил, что справка от медиков липовая, и он теперь очень жаждет восстановления... А тут вдруг совершенно случайно вспомнил, что у него есть друг Сашка... То есть Александр Борисович. Вот он и хотел узнать, а что если, я, когда взойду на престол, восстановлю его в университете.

От жалобных слов Андерсона меня укололо раза три. По телефону он хорошо справлялся, а вот под моим пристальным взглядом занервничал. Я бы и без уколов понял что паренёк нечист в помыслах. Врет всё и не краснеет, а я тут сижу и мучаюсь. Еще хорошо, что начал потихоньку привыкать к покалыванию, а то поначалу дергался, словно от удара электрическим током. Кстати, на лице тоже удавалось удерживать безразличное выражение. Хотя хотелось сморщиться как от язвы желудка. Ну а что, вполне нормальная реакция на чью-то ложь.

Он говорил и говорил, жаловался на профессоров, на то, что у нас обучают неправильно, что от студентов не нужно требовать обязательного посещения всех лекций и семинаров, а сделать, как это принято на Западе, где никто не обращает внимания на посещаемость, а требует только сдачи зачетов и экзаменов.

— Ты на кого учился? — прервал его я, утомившись от нескладной и неинтересной истории. Тем более, что уже и кофе принесли.

— Я-то? — переспросил Алексей. — Я на филолога учился. Или ... — задумался он, — на философа. А чего ты кофе не пьешь? — как бы невзначай поинтересовался он.

— Почему не пью? — усмехнулся я, взяв в руки чашку. Слегка принюхавшись, но постороннего запаха не заметил. Пахло кофе. Что-то мне подсказывало, что кофе, равно как и вино, здесь пить нельзя. В него что-то определенно сыпанули, а что именно, я не знаю. Если так порассуждать, то вероятнее всего наркотик. Но это моя объединившаяся с логикой паранойя говорит. Так-то/, как пахнут наркотики я вообще без понятия. — Я пью кофе, нарочито тихо продолжил я, так чтобы меня слышал только Алексей. Предполагаю что соседи не просто так здесь сидят. — Только тот, в котором ничего больше не подмешано.

Парень принялся набирать в грудь воздуха, что бы изобразить фальшивую оскорблённую невинность, но я оборвал.

— Тихо, — резким шёпотом произнёс я заставив парня вздрогнуть. Он так и застыл с надутой грудью, — Ты выдыхай, — посоветовал я. — И не суетись. Давай-ка, шёпотом, — я демонстративно окинул взглядом помещение, — чтобы никто не слышал, рассказывай, что подсыпано в кофе? И не дёргайся.

Мой собеседник, икнув снова бросил взгляд на соседей.

— Да... ты что такое?...

— Сейчас мои люди, возьмут вот эту чашку, — я указал пальцем, — и вот этот бокал, повезут все на экспертизу. И тебя прихватят. И от того, что за вещества там обнаружат, будет зависеть, где ты окажешься. А так же, в одиночку или вместе с семьёй.

— Ну... Александр Борисович, шутки у вас...

— Отвечать! — жестко прошипел я.

— Я... Сам не знаю, но вроде наркотики, — сглотнув, едва слышно ответил он.

Да уж, в каждой шутке... А не промах моя паранойя.

— А если крысиный яд? — с нажимом продолжил я.

— Н... Нет, я бы никогда, Саша...

— Ваше высочество! Был у тебя шанс так ко мне обращаться. Теперь нет, — под моим взглядом парень как-то сразу обмяк и стал напоминать куль с навозом. — Так. Наркотики. Это ты газетчиков пригласил? — обвёл я взглядом присутствующих

— Каких газетчиков? Ну вы что, Ал... Ваше высочество, — явно паникуя запричитал Алексей.

— Тех, что с фотоаппаратами сидят. На нас два объектива смотрят.

— Д... Да, газетчиков, — едва заметно закивал он.

На самом-то деле, ни фотоаппаратов, ни объективов я не видел, но догадаться не сложно. «Старый друг» приглашает наследника престола в кафе, его накачивают наркотой. Скорее всего я буду в неадеквате, а там уже готова сенсация: Цесаревич-наркоман, погибла Россия.

— Кто тебя послал, — слегка наклонившись вперед с нажимом спросил я.

Алексей округлив глаза отодвинулся от меня и раскрыл было рот, но тут же закрыл.

— Ваше высочество, — услышал я. Так увлёкся запугиванием Андерсона, что не заметил как к нам подошёл Пегов.

Эх жаль, а я так в роль дознавателя вошёл... Ладно, успеется ещё.

Я вдруг понял, что все находящиеся в кафе люди, внимательно смотрят на наш столик.

— Семен Иванович, закрывайте кафе и вызывайте сюда подкрепление, — приказал я. — Налицо покушение на наследника престола. Пакуйте всех, только доказательства не забудьте, — кивнул я на кофейную чашку и на фужер. — Отдадите на экспертизу, она покажет, что там наркотики.

Глава 17. На ковёр к генералу

Да уж, задачка оказалась непростой. Всё же нет у моей охраны полномочий задерживать людей. Помогло лишь то, что Андерсон с официантом на пару проболтались, что в кофе было подмешано некое вещество. Плюс связи Пегова: он с полицейскими и договорился в итоге

Вместе с подкреплением всех подозреваемых упаковали, отвезли в отделение полиции Царского села. Показания с них тоже сняли, но это скорее были объяснительные. Для полноценного протокола и возбуждения уголовного дела нужно было распоряжение Кутепова, а идти к нему я не хотел...

Благо он сам объявился.

Посыльный, прибывший от генерала, передал, что его высокопревосходительство срочно хочет видеть наследника престола по делу государственной важности, но в силу некоторых обстоятельства, просит прибыть к нему, то есть, в министерство.

Можно было и права покачать. Министры и прочие чиновники, пусть и высшие, не должны навязывать цесаревичам свои правила. Сами обязаны проситься на аудиенции. Но, во-первых, я еще не в том положении, чтобы наглеть, тем более, что прекрасно осознаю, насколько занят министр внутренних дел в этом мире. Во-вторых, этот его вызов был в моих интересах.

На всякий случай заглянул в картотеку, и аж присвистнул. Функции у МВД Российской империи было даже слишком много. Чем только Кутепов не занимается. Культурой, и здравоохранением, строительством и транспортом, трудом и социальной защитой, наукой и образованием. А ведь ему еще и охранять общественный порядок приходиться, вражеских шпионов отлавливать, а заодно и царственные особы защищать. Ох, и это еще не всё. В ведение МВД ещё и губернаторы Российской империи. Так что, съезжу к его высокопревосходительству сам, авось да не упадет с меня шапка Мономаха.

Под хмурым взглядом слуги, оделся я снова по-простому. По глазам Трофима можно было прочесть всё, что он думает о моём внешнем виде, но он промолчал. А мне не хотелось выделяться из толпы, хотя это и сложно в сопровождении охраны. Правда, на этот раз я надел длиннополый плащ. Как сказал слуга, вечером ожидается дождь. Вот и решил перестраховаться.

Таким же хмурым взглядом глядел на меня старший группы, когда я объяснял что не хочу привлекать лишнее внимание и нам хватит одной машины, без сопровождения. Эта битва была не простой, но я мог приказывать. Да и аргументы привёл убедительные.

Водитель выглядел молодцом, а вот Семен Иванович отчаянно зевал всю дорогу.

— Как там мой друг детства? — поинтересовался я.

Мне бы самому допросить господина Андерсона — потомка шотландских лордов и старообрядцев, но не положено. Даже то, что Андерсона и прочих, кого задержали в кафе, допрашивали офицеры службы охраны — это уже нарушение законов. Уголовное делопроизводство по факту покушений на августейших особ, должно производить Особое отделение.

— Борзописцев и фотографов придется выпустить, — поморщившись, сообщил штабс-ротмистр Пегов. — Твердят в один голос, что получили приглашение от господина Андерсона, пообещавшего предоставить им эксклюзивный материал.

— Эксклюзивный? — хмыкнув переспросил я. — А сколько там человек было?

— Всего шестеро. Как водится — на каждого репортера по одному фотографу. Всего три газеты — «Газета-копейка», «Набережная Фонтанки» и «Питерский листок». Газетчики возмущаются — дескать, редакции выплатили Андерсону за эксклюзив, а в кафе столкнулись с конкурентами. Возмущаются, мол — потребуют вернуть деньги.

Я лишь ухмыльнулся. Впрочем, это проблемы Андерсона пускай он и разбирается.

Про эти газеты я уже кое-что знал. Не просто «желтые», а самые желтейшие. Все три изображают отчаянную конкуренцию, а между тем, по слухам, принадлежат одному человеку, имя которого неизвестно. Может, Кутепов или Мезинцев знают?

— А что за эксклюзив им пообещал мой, якобы, друг? — спросил я Семена Ивановича.

— Твердят в один голос — знать не знаем, ведать не ведаем, им редакционное задание дали, выделили денег на общественный транспорт и на чай, сказали — все увидите, а все вопросы к господину редактору. С редакторами уже беседуют, но ...

Пегов сделал паузу, а я продолжил:

— А редакторы газет стрелку на Андерсона переведут — мол, передоверились, ничего не знали и так далее.

Кто же из нормальных людей поверит, что целых три редактора не уточнили, в чем же суть эксклюзива, а купились на невнятные предложения человека, даже не числившегося в их штате, выдали ему аванс и отправили в кафе сотрудников? Но чисто формально прицепиться не к чему, уголовно не наказуемо.

— А что официант говорит? — спросил я, хотя и знал ответ. И не ошибся:

— Про наркотики ни сном, ни духом не знал. Господин Андерсон в их заведении частый гость, человек достойный. Сказал, что собирается над приятелем подшутить — сыпануть тому в вино или в чай пургена и попросил помочь.

— Хороша шутка над цесаревичем, — хмыкнул я.

— Ага, — кивнул Пегов. — Говорит, мол, знал бы, что цесаревич — отказал бы. На крайний случай, пошел бы к хозяину и попросил, чтобы тот отказал клиенту. А так, виноват, кается, но если он клиенту помочь хотел — в чем вина? Хоть это и не совсем приятная шутка.

— И не спросишь с него.

— Официанта до суда довести можно, но что толку?

Я лишь поморщился.

— Да без толку, не за что его наказывать, — отмахнулся я.

Пегов хмыкнул.

— Знавал я дворян, что не пожалели бы сил и денег, чтобы упечь шутника, — он покосился на меня, будто проверяя как отреагирую. — Но любой нормальный адвокат, перед присяжными разольется соловьем, расскажет о трудностях жизни простого питерского официанта, о том, что приходится лебезить перед клиентами, чтобы заработать на хлебушек, а где-то в деревне у него больная мама. Мол — если бы что-то нехорошее произошло, то можно бы официанту и соучастие пришпандорить, влупить ему за соучастие на покушение на наследника лет десять или двенадцать. И то невольное. Но ведь ничего же не случилось? Не виноват официант, искренне заблуждался, что тут поделать?

Пегов удивительно реалистично продемонстрировал речь правозащитника. Я аж заслушался.

— Ты в адвокаты не думал пойти? — спросил я, но Пегов только отмахнулся.

— В общем, наследник, слава богу, жив и здоров. Если надумаете возбудить дело, его максимум на год посадят. И то будут снисхождения просить, мол, если несчастного официанта посадить в тюрьму, так в деревне его матушка от голода помрет. Ни один судья ему больше года не даст.

— Да не собираюсь я на него дело возбуждать, — заверил я штабс-ротмистра. — В любом случае, здесь зачинщиком является господин Андерсон.

— Так точно, ваше высочество.

— И что говорит мой друг детства?

Пегов вздохнул и покачал головой.

— Он поначалу штаны обмочил, очень уж вас испугался. — Пегов одобрительно усмехнулся. — Да я и сам бы испугался, на его месте. Как вы его... Кололся, словно сухое полено. А потом, успокоился, в «несознанку» пошел. Дескать — знать ничего не знаю, никаких наркотиков не сыпал, отпечатки пальцев на фужере и на чашке только официанта, с него и спрашивайте. А что наследнику признался, так с перепуга, под сильным давлением был. А приглашал вас в кафе именно для того, чтобы цесаревич помог восстановиться в университете.

— Он вспомнил хотя бы, на каком факультете учился? — усмехнулся я.

— Какое там, — махнул рукой штабс-ротмистр.

— Где вся эта банда сейчас? — поинтересовался я.

— Всё так же в участке Царского села, в частном порядке размещены. Но долго их держать не получится, сами понимаете. Плюс начальник участка жаловаться начал. Мол, целых три камеры заняли. Наш частный пристав должен только завтра с утра рапорт по команде подавать, а что ему с задержанными делать? Их же кормить нужно, на оправку водить, охранять. — Пегов поморщился, видимо припоминая неприятный разговор. — Мы с ребятами скинулись — хлеба да колбасы купили, а водички им из крана нальют, не обеднеют. Их пока оформили как подозреваемых в покушении на цесаревича, но дело-то надо в Охранное отделение отдавать, а иначе придется всех отпускать. У нас даже тюрьмы нет своей, куда задержанных посадить? Тут даже Владимир Викторович не поможет, придется генералу докладывать.

Я постучал себя пальцами по переносице. Не простой разговор с генералом предстоит. Что-то мне подсказывает, что он будет сопротивляться, даже если у Андерсона обнаружится пистолет.

Все отговорки Андерсона посыплются, если всерьез за моего бывшего друга взяться. Но кто мне это позволит? Нужно ведь и секретность соблюсти, и закон не нарушить. Вроде бы, тут у нас монархия, а всё равно по рукам и ногам законами связаны. А еще говорят, что императоры выше законов!

Я вчера до поздней ночи Иванова вопросами мучил. Узнал много нового. Моя охрана, скажем, не имеет права возбуждать уголовного дела, а если нет дела, тогда и процессуальные действия нельзя вести. Нельзя, например, провести очную ставку между официантом и Андерсоном, нельзя отдать на экспертизу кофе и вино.

Допустим, государь-император мог бы распорядиться, все бы засуетились, но я-то не царь и вынужден действовать строго в рамках закона империи. А здесь всё завязано на Кутепова...

При приближении к зданию МВД на Фонтанке в голове щелкнул внутренний экскурсовод. Здание меня поразило. «Строение в стиле классицизма. Карл Росси».

Пытался вспомнить, что здесь в моем времени располагается, но не смог. Хотя не один раз бывал в этих местах. Вон там, неподалеку, будет БДТ имени Товстоногова. Мы с Маринкой, как только поженились, уехали в Питер и проторчали тут две недели. И в Эрмитаж сходили, и в Русский музей и, само-собой, в Мариинку и БДТ.

Кстати, мои родные отец с матерю говорили, что специально ездили в БДТ, чтобы посмотреть на игру Юрского и Горбачева. Я сам Юрского кое-как помню, по фильму «Любовь и голуби», а Горбачев, кроме покойного президента СССР, ни с кем не ассоциируется.

— Семен Иванович, подскажите, на каком этаже кабинет генерала? — спросил я. — Я здесь ни разу не был.

— Да я вас провожу, — ответил Пегов.

МВД внушало уважение. На входе встретил нижний чин, козырял входящим и выходящим. Однако, кто куда идёт не спрашивал. И внутри не обнаружилось ни турникета, ни даже какого-нибудь дежурного, проверяющего документы. Вернее, сидел за небольшим столиком скучающий молодой человек, в мундире чиновника министерства внутренних дел, с петлицами коллежского регистратора, но на нас со штабс-ротмистром он внимания не обратил.

Вот так вот, входите, кто хочет. А если мы явились министра убить? Хорошо живут, Савинкова на них нет.

Кабинет министра располагался на втором этаже. Ну, хотя бы «предбанник» есть с телефонисткой и немолодой секретаршей с длинным носом, но опять-таки, охраны не видно.

— Вам назначено? — поинтересовалась секретарша, а когда я кивнул, спросила. — А как о вас доложить?

— Передайте, что пришел Александр Борисович, — сказал я, кивнув Пегову. — Семен Иванович, вы пока внизу подождите.

— А ваша фамилия? Звание? Должность? — начала допрос секретарша.

— Так Романовы мы, — хмыкнул я. — А должность мою, сударыня, генерал знает.

Секретарша поджала губки, но пошла докладывать министру. Открыла дверь, вошла, тотчас же вышла.

— Его высокопревосходительство вас примет, — сообщила секретарша. — Но имейте в виду, господин Романов, что его высокопревосходительство очень занят, поэтому он может уделить вам не более десяти минут.

Я смерил секретаршу взглядом.

— Это генерал вам про десять минут сказал? — поинтересовался я.

— Это вам я сказала, — вскинула длинный нос секретарша. — У его высокопревосходительства очень много дел и посетители обязаны это знать.

Ну ладно, людей хорошо исполняющих обязанности нужно холить и лелеять.

Я лишь улыбнулся длинноносой и направился в кабинет генерала.

Кабинет оказался очень представительным, впрочем, как и положено. Длинный «т» образный стол, массивные стулья. Вдоль стен шкафы, в которых, если судить по переплетам, спрятаны законы Российской империи. Я разглядел Полное собрание законов Российской империи, изданное благодаря Сперанскому. Я когда-то по нему курсовую писал.

Его высокопревосходительство сидел за столом, заваленным бумагами и газетами.

— Здравствуйте, Александр Павлович, — вежливо поздоровался я.

— Господин цесаревич, — грозно произнёс Кутепов, недобро взглянув на меня. Он поднял со стола газету и потряс ею в воздухе. — Это что такое, я вас спрашиваю? Почему я должен узнавать новости из продажных газет?

Претензии предъявляет. И даже не поздоровался. Более того, мне показалось, что мой титул был произнесен с некоторой издевкой.

Генерал схватил со стола какую-то газетенку, и потряс ей в воздухе.

Поджав губы, я демонстративно оглядел кабинет взглядом.

— Я тут, министра МВД ищу, но видимо ошибся кабинетом, — на генерала я так и не взглянул. — Здесь какие-то невоспитанные люди сидят, поищу в другом месте.

С этими словами, я развернулся на пятках и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

— Что? — не понял Кутепов, но я уже скрылся.

Отсчитав пять секунд, я небрежно отмахнулся от встревоженной секретарши, а потом снова вошел:

— Здравствуйте Александр Павлович, — вновь поздоровался я.

— Что за цирк вы мне тут устраиваете? — рыкнул генерал.

— Александр Павлович, я сейчас снова выйду, — сообщил я. — Просто покину министерство, вернусь в Царское село и доложу государю, что министр внутренних дел ведет себя совершенно по-хамски.

— Что значит, по-хамски? — слегка растерялся министр. — Ты что себе позволяешь?

— Что ж, вы меня не поняли, — покачал я головой и снова развернулся, собираясь выйти из кабинета.

— Подождите-ка! — стукнул по столу кулаком генерал. — Я вас вызвал ...

— Что значит — вы меня вызвали? — взглянув в глаза генерала, тихо спросил я. Генерал набрал в грудь воздуха, но я его опередил резко припечатав. — Я что, ваш подчиненный?! Что значит — вы меня вызвали? Я проявляю уважение к вашему труду, бросаю все дела, еду в министерство, а вы, вместо того, чтобы хотя бы поздороваться, хамски трясёте какой-то газетёнкой!

— Послушайте-ка, молодой человек... — начал наливаться Кутепов праведным генеральским гневом. — Вы что себе позволяете?! Я вас спрашиваю?!

— Я многое могу себе позволить. А вот что себе позволяете вы, уважаемый генерал Кутепов? Или вы забыли, как следует обращаться к представителям царской семьи?

Изрядно покрасневший Генерал медленно поднялся из своего кресла и упёрся кулаками о столешницу.

Эх, был большой риск перегнуть палку. Но и спускать такого поведения нельзя. Генерал, конечно, не фотограф, но к порядку надо приучать.

Думаю, в таком тоне с генералом разговаривали когда-то очень давно, когда он был еще юнкером или младшим офицером. А может, никогда не разговаривали. По— крайней мере, Николай Александрович, государь, в таком тоне с ним точно не говорил. Так ведь и с императором Кутепов не стал бы так себя вести.

Стол под весом генерала затрещал. Александр Павлович весил килограмм сто, не меньше. Внушительный мужчина.

Дверь открылась и в щелку влез длинный нос перепуганной секретарши. Ишь, даже через двойную дверь услышала, как ревел генерал.

— Закройте дверь, — строго приказал я, а когда женщина замешкалась, рявкнул. — Я кому сказал? — закрыть!

Длинноносую словно ветром сдуло, а я, закрепляя успех, кивнул генералу на его же собственное кресло:

— Присаживайтесь, Александр Павлович.

Кутепов нахмурился, опасно сузил глаза, но на своё место уселся. Хоть и очень медленно.

— Господин генерал, если хотите — принесу вам официальное извинение, но, скорее всего, вам от этого легче не станет, — вернул я Кутепову слова, которыми он когда-то встретил перепуганного Павла Кутафьева. — Но, думаю, вы согласитесь, — я в своём праве. Я требую, чтобы впредь вы относились ко мне так, как положено относиться к наследнику российского престола. Если вы и дальше станете вызывать меня на ковер, словно подчиненного, а вместо приветствия говорить со мной в обличительном тоне — у нас с вами ничего не получится.

Александр Павлович Кутепов немного помолчал, что-то соображая. Диалог ему не нравился, во мне он видел зарвавшегося мальчишку, но это не отменяло моей правоты. Расстегнув крючок на воротнике мундира, он сказал:

— Приношу вам свои извинения, ваше высочество. Но и вы меня тоже поймите. Государство на грани... непростой ситуации. Я обязан сохранять порядок в империи. И я не могу смиренно ожидать, что учудит двойник изображающий наследника престола.

— Господин генерал, вы снова меня не поняли, — терпеливо произнёс я. — Я — настоящий наследник, а если кто-то сказал иное — он враг нашего государства. Такова воля императора Николая Александровича. А после коронации, так будет и по воле господа.

Кутепов смерил меня долгим взглядом.

— После коронации, я тотчас подам в отставку, — холодно сообщил он.

— В отставку, — задумчиво повторил я. — Значит ли это, что слова о том, что судьба империи для вас превыше всего, лишь пустой трёп?

По лицу Кутепова пробежала целая волна эмоций. Казалось, я мог прочитать по сменяющимся выражениям лица, все те эпитеты, которыми он готов был меня назвать.

Решив не мучить уважаемого человека, я не стал затягивать паузу.

— Неужели вы думаете, что я приму отставку у опытного и дельного министра, неоднократно доказывавшего свою самоотверженность? Не скрою, у меня есть планы по реорганизации министерства. Но это лишь попытка снять с вас излишнюю нагрузку. На посту министра внутренних дел вы останетесь. Вы мужчина в полном расцвете сил, вам ещё работать и работать.

На протяжение этого напряжённого диалога, мы в упор смотрели друг на друга. Будто в гляделки играли — кто кого пересмотрит.

— А как вы меня удержите? — спросил генерал и тоже усмехнулся. — В конце концов есть простой способ — я застрелюсь, вот и все. — Он откинулся в кресле, поправив манжеты.

— Хороший способ, достойный, — похвалил я Кутепова, едва удержавшись от издевательских аплодисментов. — Застрелиться, уйти от всех дел. Только, с чего вы взяли, что этим вы отделаетесь? Вы думаете мне приятно будет очернять память о таком достойном и преданном империи человеке как вы?

Я наконец отвёл взгляд от снова напрягшегося министра, и прошёлся взад-вперёд по просторному кабинету.

— Если вы застрелитесь, некролога не будет, зато во всех газетах напечатают, что генерал Кутепов покончил с собой из-за ревизии, которую собирался учинить новый государь. Как вам? — я бросил взгляд в сторону собеседника. — Или — Кутепов застрелился, потому что всплыли его неблаговидные дела и преступления против короны.

— Не поверят, — буркнул генерал. — Меня многие знают.

— Вся империя поверит. — улыбнулся я. — Вашу семью — ни жену, ни сына никто не тронет, но им будет очень трудно. Впрочем, в память о вашей службе, я помогу им уехать за границу.

— Вот такой, значит, будет император у России? Подлец? — процедил генерал.

— Подлец? — развеселился я. — Уж не вам, генерал, говорить о подлости. Вы вытащили меня из привычной жизни, лишили моих родителей единственного сына. Да, вы исполняли свой долг, но вы это сделали.

— Это была государственная необходимость, — глухо проговорил Кутепов.

— Вот видите — государственная необходимость, — вздохнул я. — А я, будучи лишь наследником, уже исполняю свой долг. Не могу я позволить, чтобы такой человек как вы ушли из жизни раньше времени, да ещё и таким позорным способом. Это ведь не подвиг, это трусливый побег. Выпустить себе мозги и оставить целую страну в не пойми каком положении.

Генерал замолчал.

Я хотел тоже поддержать тишину, но меня немного понесло.

— Я пожертвовал своей жизнью ради империи. Не пожалел отца и мать, а они ведь думают, что лишились единственного сына. Всё понял и принял. Взял на себя непомерную ответственность. А вы, возложивший эту ответственность на меня, решили сами сдаться и всё угробить? Такие генералы нынче МВД заведуют?

Я снова сделал паузу. Слабаком или трусом я Кутепова не решился бы назвать, да и не правда это, но бил точно и беспощадно, его же оружием.

— Вы же сами сказали, что если заметите, что я представляю опасность для государства — убьете меня без колебаний. Тогда что прикажете мне делать? Почему я должен вас жалеть, беспокоиться о вашей чести? Сколько угодно называйте меня подлецом и думайте, что угодно, но я сделаю то, что должен ради защиты империи, во главе которой встану.

Я снова встал напротив министра и уставился на того в упор. На этот раз, напряжённая пауза, висела минут пять,

— Да, ваше высочество, — проговорил наконец Кутепов, отведя от меня взгляд. — Знаете, я недооценил вас. И похоже недооценил решение императора. Он размял шею и потёр её ладонью. — А что самое любопытное — мне это нравится.

Показалось мне или нет, но в глазах генерала я впервые увидел уважение. А ведь не врет. Ничего внутри не колет.

— Раз с этим мы разобрались, показывайте что там у вас, — я указал взглядом на газету.

Я подошёл к одному из кресел:

— Спасибо, что предложили присесть, и от кофе я тоже не откажусь. Нам с вами многое нужно обсудить.

Глава 18. Дружеская беседа

— Александр Борисович, — прочистив горло, обратился ко мне Кутепов. — Почему вы мне не доложили... Я хотел сказать, не рассказали про Федышина, и про ваше присутствие на месте преступления?

— Про фотографа я вам рассказывал, — хмыкнул я, вчитываясь в абсолютно абсурдную статью.

«Питерский листок» с броским заголовком: «Цесаревич Александр замешан в убийстве фотографа Федышина?», разумеется, ничего не утверждал напрямую. Он, пером своего журналиста, спрятавшегося за псевдонимом «Неподкупный», пытался связать смерть придворного фотографа Федышина с будущим императором. Текста немного, зато иллюстраций хватает. Полоса газеты украшена моим портретом, двумя фотографиями Федышина и фото с места преступления. Большая часть повествования свелась к биографическим данным фотографа — каким он был талантливым, как его уважали коллеги-фотографы и, как тяжело было парню из простой семьи занять место при дворе. Еще рассказывалось о его несчастной матушке, прозябающей где-то в Вятке.

А дальше шли предположения: возможно, Федышин, имел на меня некий компромат, который должен был уничтожить меня как будущего императора. Возможно, он хотел их продать, чтобы купить старушке-матушке лекарство. «Неподкупный» указывал, что его газета неоднократно пыталась заполучить фотографии у Федышина, но тот, верный присяге, не пожелал расставаться с тайной. Но народ должен знать правду!

Известно, что несколько дней назад, Федышин встречался с цесаревичем в Царском селе, а нынче, вполне возможно, хотел передать фотографии наследнику. Теперь же, Федышин обнаружен мертвым, от Александро-Невской лавры стремительно умчались машины, предположительно принадлежавшие цесаревичу.

В общем — напрямую газета ничего не утверждала и привлечь редакцию к суду не за что. Но у обывателя складывалось стойкое впечатление, что цесаревич — убийца.

— Вы рассказывали, что уважаемый Роман Влади́славович, зачем-то вздумал плести против вас интриги, — хмыкнул Кутепов.

— И об этом мне поведал фотограф, ныне покойный. И я об этом тоже говорил, — взглянул я на Кутепова поверх газеты.

— Это ведь просто бессмысленно, — пожал генерал плечами. — Сангушко и какой-то фотограф?

— Конечно бессмысленно, а вы даже слушать ничего не хотите. А вот выслушаете, так и смысл появится. Появится смысл делиться с вами новостями раньше, чем они появятся в газетах. Или нет?

— Вы что-то ещё успели натворить? — сдвинул брови Кутепов.

— Об этом мы успеем поговорить, — кивнул я, — Сейчас, я бы хотел вернуться к Сангушко.

Рассказывал я недолго но в подробностях.

Генерал слушал молча, то и дело хмуря брови. Я не говорил прямо о сговоре поляков, но тщательно к этому выводу подводил, позволяя Кутепову самостоятельно додуматься до этого.

— Вижу к чему ведёте, но принять не могу, — произнёс наконец Кутепов.

— А в оперативную разработку поставите? — устало спросил я.

— Поставлю, — процедил генерал.

— И Сангушко и французского посла? — уточнил я.

— Обоих, — кивнул генерал. — Но у посла, напомню, дипломатический иммунитет.

По нему было видно, что он хочет добавить что-то из серии: это лишняя трата времени и сил, но смолчал.

— Что ж, — выдохнул я. — Перейдём к следующему вопросу.

— Недавнее покушение... Тоже на Романа Влади́славовича думаете? — вдруг спросил генерал прищурившись.

— Нет, не связываю. Тут либо подставлять, либо убивать. Кто-то ещё под меня копает, — пробормотал я, прикидывая с чего продолжить свои наблюдения и последние события.

— Недавно один интересный термин в газете прочитал: Паранойя, — по слогам произнёс генерал.

— Замечательный термин, — задумчиво кивнул я, — много жизней спас. Кое-что еще мне покоя не даёт. Когда я к Федышину ехал, ко мне камергер один пристал, дочку свою в качестве фрейлины предлагал.

— Вам-то она к чему? — хмыкнул генерал.

— Мне-то ни к чему, только он её под меня подложить хотел, — пробормотал я. — И думаю я, это тоже не его инициатива.

— Камергера тоже в разработку? Этак я людей не напасусь, — заметил генерал.

— Нет, с ним я сам поговорю, мне всяко проще. Да и поводов для паники будет меньше, если я вдруг прав окажусь. Ложь-то я почувствую. Подозрительный цесаревич не так страшен как дознаватель.

— Хозяин барин. Чем бы цесаревич не тешился, — одобрительно хмыкнул генерал.

— А поговорить я хотел вот о чём. Вчера на меня вышел старинный друг Александра. Настоящего внука Николая Александровича. В кафе пригласил.

— Просто проигнорируйте. Будто у вас дел других нет, как по кафе шляться, — отмахнулся Кутепов.

— Я уже съездил, ещё вчера.

Генерал приподнял брови, но тут же выдохнул.

— Продолжайте, чувствую сейчас услышу ещё что-то интересное.

— Мне сначала в вино что-то подсыпали, а когда я пить не стал, так и кофе с веществом принесли.

— Что значит?.. Вы почему вчера не сказали? Задержать ведь всех надо! По горячим следам!

— Уже задержали, — успокоил я генерала. — Проверку не проводили, но парень признался, что меня хотели наркотиком накачать. А ещё пригласили репортёров, — я кивнул на газету. — обещали сенсацию про цесаревича.

Кутепов внимательно дослушал, затем, убедившись что мне не чего добавить, строго спросил:

— Кто задержал? Где разместили? Почему не доложили?

— Задержала моя личная охрана. Разместили в Царском селе. Вчера доложить не успели, докладываю вам прямо сейчас. Для допроса нужны полномочия. Без вас, как вы понимаете, дальше никак. Ни экспертизу не провести, ни протоколы составить по закону.

— Я распоряжусь. Немедленно людей отправлю.

— Хотел просить об одолжении, — тут же взглянул я на Кутепова, решив не откладывать.

— Будто у меня выбор есть, — с усмешкой выдохнул генерал. — Вы меня считай к стенке припёрли. Эх... — качнул он головой и от чего-то беззвучно хохотнул.

— Что значит не оставил. Я всего лишь цесаревич, — пожал я плечами. — Ладно, хочу просить у вас разрешения присутствовать на допросе. Объяснять причину, думаю, не требуется.

— Не положено, отрицательно качнул головой Кутепов.

— Я Андерсона уже расколол. А когда мои охранники с ним говорили, так тут же слова назад взял, мол, давил я на него. Хотя и в помине такого не было.

— Нельзя так. То, что не по протоколу, суд легко может отклонить. И выпустят вашего Андерсона, как невинную овечку.

— Да нет у меня цели его в тюрьму засадить. Я не успел узнать, кто его послал. Отвлекли нас. Мне бы заказчика узнать, а там пусть он хоть награду получит за свои деяния получит. Мне всё равно. В этом деле информация куда ценнее. А я её вернее всего получу. По крайней мере, ложь почувствую.

Генерал немного подумал, а потом махнул рукой.

— Ладно, но их перевезут в Кресты, в следственный изолятор, тогда я и подстраховать смогу, — кивнул Кутепов.

— С редактором будете что-то делать? — спросил я, кивнув на кричащую заголовком газету.

Кутепов потёр лоб ладонью.

— Будем. Но чую, сначала нужно с допросами закончить. А с редактором... Подумаем...

Люди генерала управились на удивление быстро.

Спустя несколько часов, я в сопровождении Пегова ожидал в Крестах прибытия заключённых под стражу журналистов и Андерсона. Причём, прибытие ожидалось с минуты на минуту.

Меня подмывало попросить Кутепова показать настоящего Александра, но в то же время, я отчего-то боялся того что могу увидеть в палате.

Пока ждал, изучал любопытную статью в газете «Россия». Поставил себе пометку, больше внимания уделять прессе. Интернета здесь нет, поэтому эти печатные издания имеют серьёзное влияние на умы современных людей. Так упустишь, и все будут считать, что наследник приверженец всевозможных развратных увеселений, кутила, убийца и так далее.

Статья в газете, хоть была и не про меня, но заставила понервничать.

Во Франции большое всё большее влияние захватывает некая организация «Огненные кресты», слившаяся с «Аксьен франсез». В их рядах уже почти два миллиона человек. Организация проповедует крайний шовинизм и национализм, ставя перед собой задачу возвращения Эльзаса и Лотарингии.

С точки зрения французского обывателя возвращения исконно французских регионов, захваченных в результате франко-прусской войны вполне логично. Россия, что могла бы вступиться за Германию, в настоящий момент слаба, потому что император Николай при смерти, в потенциальный наследник не пользуется авторитетом ни в армии, ни при дворе.

И здесь по мне прошлись. Чем же я прессе так не угодил. Нужно хорошенько подумать, как поднять свой авторитет. Опять же, надеюсь это мнение наших газетчиков, а не дословный перевод зарубежных газет.

Так дальше...

Германия отмалчивается, но строит оборонительные укрепления.

Еще во Франции сильны позиции влиятельного депутата Пьера Лаваля, предлагавшего объединение с Германией, чтобы потеснить Австро-Венгрию.

С чего вдруг Австро-Венгрию теснить?..

В моём мире такого не происходило, но сам сценарий до боли знаком. У меня даже настроение испортилось. И что им без войны не живётся.

Бегло просмотрел ещё несколько статей. Там ситуация вырисовывалась ещё хуже:

В Австро-Венгрии набирают силы реваншисты, желавшие потеснить позиции России на Балканах, там где у нас серьезные позиции среди болгар и сербов. Опять-таки — упор делается на нынешней слабости русской власти.

Англия пытается влиять сразу и на Францию, и на Германию. Но больше всего она желает нанести России удар на южных рубежах, оттянуть на себя не Только Афганистан и Персию, но и российский Туркестан.

Выглядит картина скверно. Одно радует, даже если волна и докатится до России, Империя совсем не та, что в сорок первом году моего времени. Пусть только сунутся...

От газеты меня отвлёк следователь, который сказал, что задержанные прибыли.

Когда все положенные уставом предписания были соблюдены, а причитания и инструкции следователя, провожающего меня к Андерсону выслушаны, я оказался в допросной.

Стоило Алексею встретиться со мной взглядами, как он тут же побледнел. Не меня он ожидал увидеть.

Я уселся напротив затравлено глядящего на меня Алексея, и произнёс фразу из фильма моего далёкого будущего:

— Оказывается, мистер Андерсон, вы живёте двойной жизнью.

— Что? — уставился на меня Алексей.

— В одной жизни, вы друг детства наследника престола Российской Империи, а в другой, заговорщик и враг короны.

— Я жду своего адвоката, — осипшим голосом произнёс он, не сводя с меня глаз.

— Будет, — кивнул я. — Вот только поговорим для начала.

— Ты же цесаревич, допрос должен дознаватель проводить. Я это точно знаю.

— Так вот он, следователь, — я указал рукой на ворчливого офицера, который по-новому посмотрел на меня. Он, видимо, не знал, кого провожал, да и я не представлялся.

— Но так нельзя... — простонал Андерсон.

— Что именно нельзя? — уточнил я. — Подсыпать наследнику престола наркотики?

— Да не было там ничего, я ничего не делал! — вдруг выдал Андерсон, вот только выглядела его речь неестественно, будто была заучена и отрепетирована. Да и укольчик моего персонального детектора лжи говорил о неискренности.

Я поглядел на следователя, затем перевёл взгляд на своего «друга» детства и расплылся в улыбке.

— Послушай, Лёшка. Если я буду вести этот допрос, ты расколешься как миленький. И никакие адвокаты, что посоветовали тебе отнекиваться, тебя не спасут, — я намеренно назвал его уменьшительно-ласкательно. Сам не знаю от чего, видимо хотел подчеркнуть, что сейчас не до условностей. — Всё будет задокументировано, и предоставлено в суд. Но мне от этого не холодно ни жарко. Мне не нужен протокол, а нужна информация. Честная и развёрнутая информация, понимаешь? — Я выдержал паузу, позволяя Андерсону усвоить мои слова. — Мы можем начать допрос. И я не удивлюсь, если в ходе него выяснится, что ты готовил хладнокровное убийство царственной особы.

— Ты что... Вы что такое говорите, ваше высочество? Какое покушение? — тут же стал заикаться Алексей.

Однако я не стал его слушать, а просто продолжил.

— Либо мы останемся с тобой наедине, и ты добровольно, без лжи, расскажешь мне всё как есть. Уважаемому офицеру, информацию я передавать не буду, — я повернулся к офицеру: — Уж извините. Но я получу необходимые мне сведения. А дальше пускай работают адвокаты да прокуроры. Полученную информацию, использовать против тебя не буду.

— Ваше высочество, как же такое можно? — запротестовал следователь. — Закон ведь нарушаем.

— С чего это вдруг? — возразил я. — Неужто цесаревичу нельзя посекретничать со старым другом.

— Так он же задержан.

— Так и обвинения пока нет, — парировал я, и, не дожидаясь, когда опомнится офицер, спросил у Андерсона: — Ну что? Какой вариант тебе нравится больше.

— Саша... То есть, Александр Борисович, конечно же расскажу всё. Я же и так собирался. Просто ждал когда поговорить сможем. Меня же вынудили, еще и головорезов приставили, следить за мной. значится. Чтобы знака тебе не подал. Я же верный. Я твой друг детства, помнишь?

— Головорезы из газеты? — уточнил я.

— Так, то только для виду, а так натуральные звери. А редактор их, сущий дьявол.

Я лишь вздохнул. Может какая-то правда в словах Андерсона и была, но от постоянных уколов у меня разнылась грудь.

— Я просил искреннюю правду, — поморщился я, — я правильно понимаю, что этот поток лжи я могу принимать за отказ?

Я переглянулся с дознавателем, что неотрывно глядел на меня округлившимися глазами.

— Прости... Простите, — тут же принялся оправдываться Андерсон. — Я из-за всего этого сам не свой. Я согласен говорить, всё скажу. Я просто напуган, пойми меня. И ты сказал что мы наедине говорить будем. Я всё расскажу, но я правда боюсь. Ты пойми, меня ведь просто убьют, если кто проболтается. Я же никто, ничтожный человечек. Сегодня есть, а завтра нет, и никто не вспомнит. Даже родителям не нужен. У меня теперь только я и есть. Не губите. Я всё расскажу...

А вот сейчас не врал.

Я повернулся к офицеру.

— Оставьте нас, пожалуйста. Думаю, нам много времени не понадобится.

— Вас? С потенциальным преступником в камере? При всё моём уважении. у меня семья и дети. Если это до кого-то дойдёт, меня ведь в Сибирь сошлют...

— Даю вам слово. Со мной ничего не случится. А если начальство наказать вас вздумает, лично вступлюсь. И о повышении походатайствую.

Дознаватель ещё попрепирался, но больше для виду, чтобы совесть успокоить, мол он сделал всё, что мог. Однако моё обещание попало на благодатную почву, и офицер наконец таки оставил нас.

— Почему показания поменял? На тебя вышел кто-то? — решив не тянуть резину, в лоб спросил я.

— Показания? — сглотнув спросил Алексей.

— Не заставляй меня звать дознавателя обратно , — поморщился я. — Ты в кафе мне всё выложил, а потом лебезить стал. Почему?

— Вышли на меня. Посланник вышел. Сказал отрицать всё. Меня защитят, но нужно не признавать вину.

— Что за посланник? От кого?

Алексей сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, будто собираясь с мыслями.

— Я не знаю от кого, на меня вышел посланник, от важного человека. Он так представился, но от кого конкретно не сказал.

Не врёт, но здесь и конкретики нет. Нужно больше деталей.

— Как именно вышел? Как он выглядел? — продолжал засыпать я его вопросами.

— Выглядел... Не знаю как. Мужчина. Голос низкий такой. Будто бас на органе. А лицо всегда в тени, будто под маской, он шляпу никогда не снимал.

— Весь закутанный в чёрное? — тут же зацепился я за, до боли, знакомые приметы.

— Нет, одет нормально, просто лицо никак не мог разглядеть. Будто что-то отвлекало. А когда пытался сосредоточиться, так тень падала на лицо или что-то загораживало. А одет был обычно. Сюртук, рубаха... ну и шляпа на голове. Вот шляпу хорошо помню, чёрная такая, с красным размерником.

Снова не врёт. Похоже это не тайный поверенный императора.

— Как на тебя вышли?

Алексей замялся, будто решаясь на отчаянный шаг, но тут же снова затараторил:

— Да из канавы меня вытащили, — он отвёл глаза. — Пьяный я был. Ещё и побили меня, что долги давно не закрывал. А тут этот господин. И помощь обещает, и жизнь старую вернуть. Денег выплатить. Даже с родителями помириться обещали помочь. А нужно было, всего-то с тобой встретиться да официанту сигнал подать. А кто бы на моём месте отказался, а?

— Вытащили? — повторил я. — Он не один был.

— Один, но всё время говорил что действует по воле господина, и отзывался о себе во множественном числе. Чудно как-то, но мало ли у кого причуды какие.

— Как это? — решил уточнить я.

— Ну, мол, мы готовы вам помочь по велению нашего господина, или Наш господин просил передать нас... И всё в таком духе.

— Он всё время один был?

— Да, всё время. И он всё обо мне знал, будто следил пристально. Сказал, что его господин давно интересуется моей персоной, и сильно переживает о моей судьбе.

Я помассировал виски.

— Ты сказал, что после задержания с тобой кто-то связывался, каким образом?

— В камере записка была. Мол, всё отрицай, ни с чем не соглашайся... Иначе смерть. — Алексей опустил голову. — И я верю. Тот посланник, уж не знаю от чего, но от него смертью веет. Я только сидя в камере, обдумывая всё, смог это понять.

— Смертью веет, — пробормотал я. — Так, а записка где, дай посмотреть. — я сразу подумал о том что можно по почерку что-то понять.

— Исчезла, — тут же ответил Андерсон. — Стоило только прочесть да отвернуться, а записки как не бывало.

— Может, привиделось? — предположил я.

— Я, может, и пропащий, но не безумец. Была записка.

— Как же она исчезнуть то могла? — пробормотал я, поставив себе зарубку, расспросить Кутепова или Мезинцева на предмет подобных способностей.

На протяжении всего разговора, способность ни разу не кольнула. Правду Андерсон говорит.

— Не знаю, но обещание меня напугало. Пойми меня, они ведь почти всё обо мне знают. Даже то, чего не могут знать...

Так-так-так.

— А нет у тебя предположений, кто бы это мог быть? Кто мог бы знать подробности о тебе?

Лицо Алексея вдруг осунулось, и он побледнел ещё сильнее. Он очень мелко и часто замотал головой, пряча от меня глаза.

— Я не знаю, — прошептал он. Способность не кольнула, но и не должна была. Знать и догадываться разные вещи.

— А ты подумай. Лёша. Мне надо это знать. Ты пойми, страна в опасности. Подумай, что было бы, удайся твоя затея.

— Я не могу. Не хочу умирать. Даже думать об этом боюсь.

— Ну постарайся же. Давай, Лёшка, я же доверился тебе. Даже обещание давал, и исполнить был готов. Ты ведь сам всё испортил. Да, господи, раньше бы пришёл ко мне. Сам. Без всяких там господинов. Думаешь я тебя в беде бы оставил? Лёш, ну подумай. Сейчас всё от этого зависит.

Он совсем сжался.

— Это глупость совершеннейшая...

— Пускай глупость. Говори.

Андерсон захныкал и принялся раскачиваться на стуле. Не хватало ещё, чтобы он мне тут с ума сошёл.

В этот момент, за моей спиной распахнулась дверь.

— Это что здесь происходит? Вы что здесь устроили, — громыхал голос Кутепова. — Я вас на каторгу сошлю, брёвна на Колыме считать будете!

— Его высочество сам приказал в ультимативной форме, — оправдывался офицер.

— Глушилку тоже его высочество поставил? Да это заговор! Покушение!

— Да, что же вы так не вовремя-то? — всплеснул я руками, заставив Кутепова умолкнуть. — Он же почти всё рассказал!

— Мне нужен адвокат! — тут же перешёл на визг Андерсон. — Я ни слова не говорил и говорить не собираюсь. Я жду своего адвоката. Я имею право хранить молчание! Рот себе зашью. Язык откушу. Не принудите!

Я лишь закатил глаза.

Я перевёл глаза на выпучившего от паники глаза Алексея. Тот явно был неадекватен. Уж не наркоман ли он? Но зрачки у парня нормальные. Проскользнула мысль, попросить оставить нас еще на пять минут, но красное лицо генерала, было как фонарь светофора, запрещающий всё на свете.

— Александр Борисович, — пророкотал генерал. — Я готов идти на уступки, но произвола я не допущу. Допрос должен проводить следователь.

— Ну мне бы только пять минут, — с досадой произнёс я обращаясь к Кутепову.

Глава 19. Обмен опытом

Под суровым взглядом Кутепова я был вынужден капитулировать. Всё же я был не совсем в своём праве. Мы с Кутеповым вышли из допросной, оставив в ней следователя и друга моего детства — пусть «пообщаются».

Я не питал надежд что из Андерсона ещё удастся что-то вытянуть, но уходить до конца допроса не собирался. Однако спустя пару минут заскучал.

— Александр Павлович, — повернулся я к генералу. — Раз уж мы с вами в Крестах, могу ли я посмотреть на своего двойника?

— И что вы там хотите увидеть? — хмыкнул генерал.

Я хмуро поглядел Кутепову в глаза.

— Мне это нужно, — твёрдо ответил я.

В сопровождении унтер-офицера в серой форме, с желтыми погонами, означающей его принадлежность к тюремным надзирателям, мы спустились на этаж ниже, прошли по нему, потом снова поднялись и оказались перед дверью, на которой висела надпись «Медицинский блок». Унтер-офицер открыл замок собственным ключом, и мы двинулись дальше, по довольно длинному коридору, куда выходили двери с надписями: «Ординаторская», «Смотровой кабинет», «Процедурная». Ещё несколько без подписей, под номерами.

В тупичке оказалась ещё одна дверь с надписью «Изолятор», а под вывеской — небольшое окно, вроде окна раздачи, прикрытое стальным ставнем.

Унтер постучал, ставень откинулся, в окне показалась усатая физиономия.

— Филимонов, впускай, — приказал унтер, кивая на нас. — Вишь, его высокопревосходительство самолично пожаловал, с сопровождением.

— Его высокопревосходительство вижу. А с ним кто? Тоже сюда? — подозрительно поинтересовался усатый.

— А ты что, сам не видишь? Это же его высочество, наследник престола!

— Не вижу, — мрачно отозвался Филимонов. — В личность мне цесаревич неизвестен, мундира на нем нет. Про посторонних же строго-настрого приказано — никого не впущать. Его высокопревосходительство я обязан впустить, а его спутника нет. Посторонних — только в присутствии господина директора тюрьмы.

— Открывай, — приказал уже и Кутепов.

Дверь открылась, в проеме появился человек в серой гимнастерке, с погонами нижнего чина и вытянулся перед генералом. Пропустив генерала, он решительно преградил мне путь.

— Не велено посторонних впущать.

— Филимонов, ты у меня в отставку пойдешь, без пенсии и без права ношения мундира, — пообещал министр внутренних дел.

— Пусть без пенсии, но постороннего все равно не впущу, — уперся Филимонов. — Я господину директору подчиняюсь, к нему и ступайте. Его высокопревосходительство — милости просим, а остальных нет. Разрешит господин директор — впущу. Вы сами, ваше высокопревосходительство мне такой приказ отдали, в письменном виде, я его и сполняю. В блок впущать только докторов, обслугу, кого господин директор покажет, да лично вас. Остальных только с разрешения господина директора.

Кутепов открыл рот, собираясь наорать на надзирателя, а мне стало немного смешно. Понимаю, что Филимонов сейчас упивается своей властью, любуется собственной неподкупностью, но формально-то он прав. В сущности, генерал сам приказ отдавал, мог бы его сформулировать чуть-чуть иначе. Чтобы пресечь ненужный спор, я спросил нашего сопровождающего:

— Господин унтер-офицер, у вас телефон есть поблизости?

— Так точно, — отчеканил тот.

— Звоните директору тюрьмы, пусть немедленно сюда идет.

Унтер умчался выполнять приказ, а я принялся рассматривать упрямого Филимонова. Невысокий, коренастый, с рыжими усами. Странно, но мне даже понравился человек, не испугавшийся высокого начальника и его угроз. В данном случае Филимонов является часовым, которому положено знать и выполнять приказы только своего разводящего и начальника караула. И серьёзность приказа до него, наверное, не раз донесли. Может, к себе переманить? Верные люди нужны, а этот, пожалуй, будет верным. Хотя не буду торопиться. За этой дверью спрятан наследник престола, а значит хорошо, что его такой Цербер охраняет.

Минут через пять прибежал перепуганный директор тюрьмы — толстенький коротышка в расстегнутом мундире. На петлицах — два просвета и две звезды, на груди колыхался «Станислав». Стало быть, директор «Крестов» — коллежский асессор. Оказывается, при общевоинской охране начальствует здесь гражданский чин.

Погрозив Филимонову кулаком, директор тюрьмы рявкнул:

— Немедленно впустить его императорское высочество!

— Есть впустить его императорское высочество, — вытянулся в струнку Филимонов, пропуская меня вперед.

— Прикажите вашему э-э... — замялся я, не зная, как назвать должность охранника. Обзову надзирателем или вертухаем, могу обидеть. Наконец, нашелся. — Прикажите вашему служащему, чтобы он впускал меня в любое время дня и ночи.

— Слышал? — обернулся коллежский асессор к подчиненному.

— Так точно ваше высокоблагородие, — выпучил глаза Филимонов. — Впускать цесаревича в любое время дня и ночи.

— И ещё, за храбрость наградите, — распорядился я.

— Государственной наградой? — поднял брови директор тюрьмы, а Филимонов едва удержался чтобы не расплыться в улыбке.

— Вашей, внутренней, — хмыкнул я и перешагнул порог.

За «предбанником», где сидел охранник, имелась ещё одна дверь.

— Как там больной? — поинтересовался я, кивая на дверь.

— В коме пребывает, — доложил директор тюрьмы. — Доктор его сегодня навещал, капельницу ставили — кормление внутривенное, белье поменяли, — коллежский асессор повернулся к охраннику и жестом предложил тому продолжить.

— Был ещё у него медбрат, тело влажной губкой протер, массаж сделал, чтобы пролежней не было, маслом смазал, — дополнил Филимонов.

Свет в палате был тусклым, но удалось рассмотреть, что на больничной койке лежит человек, совсем на меня непохожий. Лицо осунувшееся, синяки под глазами. Даже возраст определить сложно. Но полежи-ка два года в коме, так на старика и будешь похож.

Ещё засмотрелся на металлические сооружения рядом с кроватью. А, так это штатив для капельницы. Не знал, что в это время уже и капельницы существовали, и внутривенное питание придумали.

— Ну что, ваше высочество, посмотрели на своего... товарища по несчастью? — спросил Кутепов с легкой насмешкой.

— Ага, — рассеянно отозвался я, — а из-за чего он? В таком состоянии? — спросил я, подойдя к настоящему наследнику престола.

Кутепов поморщился:

— Не здесь, позже поговорим.

Увидев руку с истонченными пальцами, зачем-то решил ее коснуться. Глупость, конечно, а вот потянулся.

Мгновение, и меня ослепило ярким светом. Когда глаза привыкли, то увидел, что нахожусь не в тюремной палате, а в каком-то зале, со старинной мебелью. В центре помещения лежал огромный персидский ковёр, на нём три кресла, расставленные вокруг меня.

В креслах сидели люди, чем-то мне смутно знакомые. Женщина в старомодном — я бы даже сказал, в старинном платье, с синей лентой через плечо, мужчина с усами и бакенбардами, в мундире кавалергарда, с высшими орденами Российской империи и юноша, в костюме, но без галстука.

— Что это у нас за гость? — спросила женщина.

— Явился, — недовольно пробурчал юноша. Всмотревшись, я чуть не ахнул — это было мое отражение в зеркале. Правда, у меня редко бывает такое недовольное выражение.

— Это и есть самозванец? — полюбопытствовала женщина.

У неё был очень интересный акцент, который, казалось, тут же очаровывал. Я хотел было что-то ответить, но не смог, будто тело мне не подчинялось.

— Он самый, государыня, — хмуро обронил мужчина, а потом добавил: — Это двойник.

— Ну-кась, посмотрю на него поближе, — проговорила женщина. Она встала с кресла и подойдя ко мне, обошла вокруг.

Когда дама остановилась, послышалось недовольное ворчание, донесся короткий, обиженный лай.

— Ой, прости меня, прости, — повинилась женщина, затем вернулась к креслу и наклонилась, чтобы погладить разбуженную левретку, спавшую около кресла. — Посиди спокойно милочка, сейтшас приду.

Успокоив собачонку, дама снова подошла ко мне.

Женщина, хотя и не была высока ростом, но казалась выше из-за величественности и осанки, которая не снилась ни одной балерине. А внешне, вроде бы, выглядела молодой — лет тридцать — тридцать пять, но вот глаза выдавали, что лет ей гораздо больше.

— Отшень похож, — сказала женщина, оглядываясь на юношу. — Отшень. Прямо, Сашенька, твоя копия.

Женщина говорила с едва заметным акцентом. А я, припомнил виденные портреты, и здесь и картинки в учебниках, когда на историка учился. Кое-что и в интернете видел. Женщина стоящая передо мной — императрица Екатерина, мужчина — император Николай Павлович.

— Но он все равно самозванец, — упрямо сказал юноша. — В нем нет ни капли царственной крови.

Женщина засмеялась.

— Сашенька, во мне самой царственной крови ни капли не было, если не считать кровь, что нам от Адама с Евой достались, но я и царствовала и правила, — изучая меня, назидательно произнесла царица. А затем добавила вполголоса: — А если, кто поперву и болтал, что царствую не по праву, так потом они языки кое-куда засунули. Царствует не тот, в ком кровь царственная, а кто в решительную минутку волю сумел проявить. — она искоса взглянула на меня, а потом повернулась императору Николаю. — Верно, внучек? Тебе ведь тоже пришлось свой характер показать? И кричали ведь, что ты престола недостоин. Правда?

Николай, что внимательно следил за монологом царицы, неспешно кивнул.

— Не хотел я в первый день царствования кровь проливать, но пришлось, — вздохнул он. — Но я-то хотя бы сын своего отца, императора.

Екатерина слегка улыбнулась.

— То-то ты так рассвирепел, когда Пестель усомнился, законный ли ты император. Клятву верности давать, не хотел. Мол, дед твой не Петр, не мой супруг венчанный и император, а неизвестно кто. Виблядок, стало быть, мой сынок. — хмыкнула Екатерина и от её полуулыбки повеяло холодом. — Даже ногами этого Пестеля бил?

— Рассвирепел, да, — поднялся со своего кресла Николай Павлович и насупил брови, — но ногами я никого не бил. Не помню такого. А ты, государыня, сказала бы — от кого у тебя сынок? Мне, все-таки, хотелось бы знать, есть во мне кровь Романовых, или нет?

Екатерина обвела меня взглядом, в котором смогла выразить и достоинство, и извинение за семейные дрязги перед посторонними.

— Твой отец носил отчество Петрович. Стало быть, папа твой, законный сын своего отца, моего мужа, государя Петра,— заявила императрица. — А кто чего скажет — так много глупостей сказано, зачем всем верить?

Под строгим взглядом Екатерины, Николай опустил взгляд.

А ведь ушла от вопроса матушка-императрица.

Историки до сих пор головы ломают — кто являлся отцом Павла Петровича? Не то Петр Третий, не то Салтыков, не то еще кто-то. У романистов, вроде Пикуля, свои версии, но кто из серьезных историков верит литераторам?

Читал где-то, что в Николае Павловиче и русской-то крови было чуть больше шести процентов, а уж что там от Романовых оставалось — вообще непонятно. В самом Николае Втором и одного процента русской крови нет, а уж сколько в моем двойнике, даже и предполагать не возьмусь.

Повернувшись к моему двойнику, императрица улыбнулась:

— Тебе, правнучек, вообще бы помалкивать. Сам виноват, что до такого дошёл, если не к коронации готовишься, а на больничной койке лежишь. И радуйся, что тебя достойный человек заменит, да твои фортели покроет. И среди потомков твое имя станут с уважением произносить, а не с презрением. В общем, я заявляю. Подходит претендент.

— Рано нам еще об Александре Борисовиче судить, рано, — ворчливо сказал Николай Первый. — Он ещё и венец на голову не возложил, а уж как править станет — один бог ведает.

— Ответишь? — взглянула на меня Екатерина, и я вдруг понял что могу говорить. Вот только что тут скажешь? — Так и будешь молчать?

— А я... ваши величества, — подбирая слова, произнёс я, — в цари не лез. Да меня особо и не спрашивали.

— На Руси в цари умные люди никогда и не лезут, — развеселился Николай Павлович, правда уже через секунду улыбка пропала, а император поморщился. — Думаете, господин цесаревич, я в императоры лез? Я два месяца брата Константина уговаривал, чтобы он царство принял. Плохо у нас цари заканчивают, очень плохо... Но главное не это. Я тоже благословение своё даю.

— Хорошим царям, выбора лучше и вовсе не давать, — хмыкнула Екатерина, а затем поглядела на меня в упор и во взгляде её читалась грусть. — Коли корона в руки попала, ее непременно на голову следует водрузить, это следует запомнить. А как корона из рук ушла, так и головы лишишься, а без государя нет царства Российского, а Россия превыше любых капризов наших и чаяний.

Интересные новости. Понимаю, что Николай Павлович был уверен, что трон займет его брат Константин и не жаждал получить власть, но Екатерина-то? Ведь она заговор организовала, чтобы супруга, Петра Третьего свергнуть. Или я чего-то не знаю? Получается, что все было не так просто, как я читал в книгах и потом пересказывал детям?

— Александр, у тебя дар имеется? — спросила императрица.

Мы с моим двойником посмотрели друг на друга. Кого это Екатерина Великая спрашивает?

— Нечего переглядываться. Я спросила того из своих потомков, кто на престол скоро взойдёт, а не на больничной койке усыхает, — Хм она что, меня своим потомком считает? Похоже, истинный наследник тоже был озадачен.

— Не уверен на сто процентов, но кажется, я могу неправду почуять, — осторожно признался я, потом пояснил. — Если мне врут, меня словно бы колет.

— Хороший дар, — одобрительно кивнула императрица, потом вздохнула. — Только, тяжелый он. Хуже только у дедушки твоего, что в будущее может заглянуть... — она нахмурилась. — А ты, Сашенька, как на престол сядешь, дар этот тебе мукой покажется. Жди, что ежедневно — да что там, ежечасно тебя колоть будет. Что придворные твои, что подданные, каждую секунду будут пытаться пыль в глаза пустить. Но самое скверное, что ты этой пыли и сам радехонек будешь. У меня никакого дара отродясь не было, но я по глазам видела — врут мне, или нет. Но иной раз сама считала, что лучше ложь, чем правда.

Вот в это я охотно поверю. И в моем мире многие «власть предержащие» прекрасно знали, что им врут, но их это вполне устраивало.

— А у тебя, внучек, дар есть? — поинтересовалась Екатерина у Николая Павловича.

— Нет у меня никакого дара, — смущенно отозвался император. — Да и не верили в наше время, что у кого-то волшебный дар может случиться. А если бы и был, то святейший Синод взбунтовался бы. Кажется, младший братец имел талант к математике, но не захотел его развивать. Дескать — зачем брату государя какая-то математика?

Как историк я сейчас был вне себя от счастья. Вот такие мелкие подробности, а столько удовольствия. Подумать только, у Михаила Павловича, которого именовали «рыжий Мишка», имелся талант математика? Он же, если верить источникам, по завершении учебы заколотил книжный шкаф досками крест-накрест? Впрочем, одно другому не мешает.

— А я умею личины менять, — проговорил истинный наследник, перетягивая внимание на себя. Решил, видимо, не дожидаться, пока матушка-императрица сама обратится к нему.

— Личины менять? — заинтересовалась Екатерина Великая.

— Ну, не менять, сам-то я такой же, как есть, — признался двойник. — Просто, все кругом думают, что здесь не я, а кто-то другой. Вот, посмотрите-ка...

Я видел Александра в том же обличье, в каком он и был, но похоже, мои царственные «предки» узрели что-то иное.

— Браво! — с восхищением поаплодировал Николай Павлович. — Я даже растерялся — кто из вас моя бабушка?

— И я решила, что вместо кресла зеркало стоит, — призналась императрица.

Видимо наследник прикинулся Екатериной Великой.

— А я ничего не увидел, — признался я.

— Так коли ты правду от лжи отличить сможешь, так и ложную личину разглядеть сможешь, — резонно объяснила Екатерина.

А вот я до этого не додумался... Любопытно, может, наша горничная Дуняша тоже умеет отличать правду от лжи? Хотя, Кутепов вряд ли ошибся бы, и её умение действительно касается только личин.

Но кажется я что-то понял. Если это не галлюцинация, то меня попросту благословляют на трон. По крайней мере, другого смысла в этой встрече сложно уловить.

— Александр, — обратился я к истинному наследнику, — вы зла на меня не держите, что я место занял. Меня и так моя жизнь устраивала.

— Учиться тебе Сашенька еще государем-то быть, учиться, — горестно вздохнула императрица. — Настоящему-то царю все равно — злится на него кто-то или нет.

Я только пожал плечами. Кто бы здесь спорил? Мне до настоящего государя расти и расти. Но почему-то казалось важным, чтобы истинный наследник престола, лежавший в коме, не злился и не держал камня за пазухой.

— Не сержусь, — глухо сказал наследник и я, к своему удивлению, не ощутил укола. — Правь уж. Не возражаю.

— А коли не злишься, так свой дар передай двойнику, — предложила вдруг Екатерина Великая. — Тебе уже незачем, а ему все средства пригодятся.

— Как это я свой дар передам? — нахмурился наследник, а я немного растерялся. Ладно он на меня из-за престола не сердится, так Екатерина решила ещё и дар у него отнять и мне передать.

— А ты ему руку подай, — посоветовала императрица и Александр протянул мне свою ладонь.

— Ваше высочество, что с вами? — услышал я голос Кутепова. И генерал, похоже, отвесил мне пару пощечин.

— Прекратите, — поморщился я, подняв руку, тем самым остановив очередной замах генерала. Затем осторожно освободился от ладони своего «брата-близнеца».

— А мы уж испугались, — влез директор тюрьмы. — Взял его высочество в свою руку ладонь э-э неизвестного, да вроде, сознание потерял.

— Спасибо господа, все в порядке, — хмыкнул я, поднимаясь с кровати.

И что это было? Галлюцинации, или я правда видел трёх царственных особ? Мистика какая-то. Хотя во мне крепка уверенность, что всё было взаправду.

Подумал — не стоит ли рассказать о своем видении, а потом решил — нет, не стоит. И рассказ будет звучать нелепо, доверия не вызовет, а если и вызовет, так отчего я должен кому-то о чем-то докладывать? Пора учиться быть императором, что означает, что государь не обязан отчитываться о своем поведении. А вот Кутепов подозрительно на меня посматривает. Чего это он?.. А, он же способности видит. Чувствую, не отвертеться мне от вопросов.

Хотя, нужно ещё проверить — получил ли я на самом-то деле какой-то дар. Не знаю, пригодится ли будущему царю способность закрываться чужой личиной, но лишним точно не будет.

ЗЫ

Ребята, там недоброжелатели насыпали негативных комментариев. Дайте плиз обратную связь, как вам книга? Полет нормальный?

Глава 20. Неожиданная встреча

Когда вернулись из медицинского блока, Кутепов выслушал следователя.

В итоге разговора с Андерсоном так и не вышло.

Он категорически отказывался говорить, как заведённый повторяя одну и ту же фразу: «Я жду своего адвоката». Выглядел при этом как обезумевший. Хотя, может и ему наркотик подсыпать успели?

Разговор с официантом тоже ничего не дал. Единственное, что сходилось, так это таинственный мужчина в шляпе, чьё лицо никак не удавалось разглядеть. Тот просто дал парню инструкции и пятьдесят рублей. По какой-то причине, официант даже и не подумал, что в небольшом бутыльке может быть яд или наркотик.

От фотографов было и того меньше толку. Их вперёд гнал журналистский азарт, раж погони за сенсацией и беспощадный редактор.

— Александр Борисович, вы бы в Царское село возвращались, — мягко обратился ко мне Кутепов.

Он хоть вину свою и не признавал, в том что прервал мой разговор с другом детства, однако согласился, что я смог вытянуть из Андерсона больше, чем двое специально обученных следователей.

Я потёр усталые глаза и кивнул. Поход в медицинское крыло отняло у меня все силы.

— Перед этим предлагаю обсудить произошедшее, — предложил Александр Павлович, поморщившись.

— Я не прочь, — поглядел я на генерала.

— Не здесь, — Кутепов оглядел тускло освещённый коридор. — Давайте в моей машине, там безопаснее.

Пока шагали, я пытался нащупать в себе хоть какие-то изменения. Жалко не удалось расспросить настоящего наследника как пользоваться способностью.

Если рассуждать логически, наверное нужно сосредоточиться на каком-нибудь человеке и его внешнем виде. Ага, ну, например тот офицер, Филимонов. Ну, сосредоточился, а дальше то что?

Мы вышли из сумрачного помещения изолятора в вечернюю петербургскую прохладу. Я будто в другой мир попал. Всё же в казематах даже воздух подавлял и вызывал уныние. А стоило перешагнуть порог, так и воздух другой и жизнерадостности больше.

Издали я заприметил Пегова, но тот лишь скользнул по мне глазами, и проводил долгим взглядом Кутепова. Неужто получилось? Я двинулся в противоположную от Пегова сторону, следом за генералом. Его машина стояла на другом конце улицы.

Пока шагали, я держался позади Кутепова и он ни разу на меня не взглянул. Что он увидит, и сильно ли удивится?

Стоило чуть пройти, как лицо обожгло непривычно холодным для мая ветром. В лицо брызнуло мелкой изморосью. Хотя капли ветер мог принести от реки. Табличек с названиями улиц не было, но я вспомнил, что Кресты располагались вдоль Арсенальной набережной.

Мы не сговариваясь прибавили шаг, чтобы поскорее оказаться в салоне автомобиля.

Ледяной ветер настолько сбил меня с толку, что я совершенно забыл о своих экспериментах, поэтому не сразу сообразил, почему Кутепов так уставился на меня.

Пауза явно затянулась, а взгляд генерала с каждым мгновением становился всё суровее.

— Александр Павлович? Всё хорошо? — спросил я.

— А, это вы? Так и знал что не померещилось, — хмуро ответил генерал. — Будьте добры, примите нормальный облик.

Ага, еще понять бы, как это сделать.

Я сосредоточился на облике цесаревича Александра, вспомнив как он выглядел в моём видении.

Генерал лишь кивнул. Я ожидал, что начнутся расспросы о новообретённой способности, но он лишь хмыкнул.

Первым делом, Кутепов потребовал в мельчайших подробностях пересказать беседу с Андерсоном. Особое внимание он уделял деталям и подробностям, которыми описывал мой друг детства таинственного человека в шляпе.

Да уж, слишком много таинственных людей. Мало мне "Поверенного" императора хватает, а тут еще один.

— Способность прятать лицо не такая уж и распространённая, но, к сожалению, не уникальна. Слишком много потенциальных подозреваемых. Причём большинство неприкосновенны, по понятным причинам. — генерал прочистил горло. — Шляпа ещё эта. Вполне возможно это и не способность, а головной убор такой эффект накладывал.

— То есть, вы хотите сказать, что его шляпа могла оказывать на людей такой эффект? — удивился я.

— А что в этом удивительного? — отмахнулся Кутепов. — Волны Попова даже голос и изображение могут передавать за тысячи километров, а спрятать лицо — плёвое дело. Хоть и не дешёвое. О таких шляпах я слышал, но стоят они, как паровоз. Да и купить их не просто. Но ничего невозможного нет.

— Тогда получается, зацепок совсем не остаётся, — нахмурился я. — Надо колоть Андерсона. Я уверен, он догадывается кто организатор всего этого. Даже если он пятерых назовёт, это уже сузит круг.

— Я уже распорядился, — хмыкнул в усы Кутепов. — Завтра в Кресты один мой ценный агент приедет. У него способность есть, он кого угодно разговорить способен. Лучше всякой сыворотки правды работает. В общем, завтра будет информация, — кивнул он.

— Так... А почему его раньше не привлекли? — возмутился я.

— Болеет он каждый раз после допросов, — поморщился Кутепов. — А кадр ценный. Беречь надо.

— Сильно болеет? — решил спросить я.

— От недели, дл нескольких месяцев. Как-то раз чуть не умер.

Я хотел отказаться от такой помощи, но тут же себя одёрнул. Не имею я права отмахиваться от такого. Этот бутылёк с наркотиками не просто подлая шутка над Александром, это попытка подорвать авторитет царской семьи, тем самым обострив и так непростую ситуацию в стране. Поэтому я лишь кивнул.

— И что они все разом-то объявились? — я откинулся на спинку кресла.

— Да тут-то как раз всё просто, — ответил Кутепов. — Приглашения на вашу коронацию разосланы, вот и засуетились. Всем надо хоть что-то урвать.

Мы немного помолчали, после чего генерал произнёс:

— Вы езжайте домой, отдохните, а я здесь сам до ума всё доведу.

— Завтра с утра приеду, — твёрдо заявил я. — По крайней мере, смогу проконтролировать всё.

— Право ваше, здесь препятствовать вам не буду. Однако спешу заверить, вашим словам внял, впредь буду всерьёз и с большим вниманием воспринимать всё, что скажете.

Я снова задумчиво покивал.

— Мне, вот, не даёт покоя одна деталь, — произнёс я. — Письмо, что Андерсон в камере нашёл.

— Тоже думал об этом, — нахмурился генерал, — но ничего подобного припомнить не могу. Ума не приложу что это за дар может быть. Но если учесть состояние Андерсона, не удивлюсь, если ему это привиделось.

— Может быть, а может и нет, — пробормотал я. — Кстати, задержанные как содержатся? Не сговорятся?

— Не сговорятся, — хмыкнул генерал. — А даже если и попробуют, им же хуже. Они у меня тогда света белого больше не увидят.

Кутепов сказал это беззлобно и буднично, но у меня мурашки по спине пробежали. Подумать только. Я ведь и не осознавал до конца... Для него это ведь всего пара слов, а для кого-то вся жизнь под откос. Даже подумать страшно, сколько раз за свою жизнь он произносил такие слова, оказавшиеся для кого-то приговором.

Мне и правда захотелось поскорее отправится домой, но всё же решил задать ещё вопрос. Всё же не ясно когда в следующий раз удастся переговорить с Кутеповым, поэтому решил использовать возможность на полную.

— Александр Павлович, я в той газете прочёл, что в Европе неспокойно. Да и многие поглядывают на Россию как на лакомый кусочек. Не опасаетесь?

— Чего не опасаемся? — непонимающе взглянул на меня генерал.

— Ну, что нападут, — пояснил я, довольно очевидную с моей стороны мысль.

— Кто? — усмехнулся Кутепов.

— Германия, например, или Австро-Венгрия, — назвал я наугад самых очевидных из моей истории агрессоров.

— А зачем это им? — едва не рассмеялся он.

— Да... Ту же Польшу с Финляндией отнять.

— Опять вы за своё, — отмахнулся он. — Я же сказал, решу вопрос с Романом Владиславовичем. Но война, это уж совсем смешно. У нас сильнейшая армия мира. Пусть только сунутся.

— А если объединятся? — предположил я.

— Кто? — на этот раз он не сдержал улыбку, как на ребёнка глядя на меня.

— Так страны Европы, — пояснил я. — У них ведь войны из-за делёжки земли, а у России территории огромные. Вот они объединятся и всем миром на нас пойдут.

Генерал задумчиво поглядел на меня.

— А вы часом, точно то кофе не пили? — прищурившись поглядел на меня генерал.

— Я, Александр Павлович, совершенно серьёзен, — хмуро ответил я.

Кутепов лишь вздохнул.

— Чтобы всю Европу под колпак взять, я людей не найду, — ответил он.

— Согласен, — кивнул я и потянулся к ручке двери.

— Постойте, — окликнул меня Кутепов.

— Да? — обернулся я.

— Ваш... Император Николай Александрович, не раз отвергал предложения военных советников, когда те рекомендовали ему захватить ослабевшего соседа. А как-то раз он мне сказал: У нас и так много земли. Лучше силы потратить, чтобы своё облагородить, а не на то чтобы у других отнимать. Не сочтите, что я потерял хватку или привык к спокойной жизни. Армия-то у нас сильная. Однако мнение императора стал разделять.

— И к чему вы это? — спросил я.

— Не могу разгадать ход ваших мыслей, но надеюсь, с коронацией нового императора, Россия не превратится в военного агрессора.

— Я тоже на это надеюсь, Александр Павлович, — ответил я и покинул автомобиль генерала.

Меня тут же обдало порывом ледяного ветра, который окатился меня брызгами дождя. И это в мае... За это я Санкт-Петербург и не полюбил. Погода здесь слишком уж капризная.

Я закутался в плащ и поспешил к автомобилю Пегова. Могли бы и подогнать. Подумал, что надо отчитать начальника охраны, а потом вспомнил, что сам личину сменил и сбил его с толку. Он ведь попросту не знает, что я не в Крестах.

Пребывая в своих мыслях после разговора с Кутеповым, я совсем не глядел по сторонам. К тому же плащ перекрывал весь вид. Не мудрено что я столкнулся с кем-то, едва не повалив на землю. Судя по небольшому весу и и тоненькому вскрику, это была девушка. Я в последний момент успел подхватить её и удержать от падения на тротуар.

— Извините, пожалуйста, — громко произнёс я, даже не взглянув на участницу происшествия. Убедившись что девушка стоит на ногах, продолжил путь.

Я успел сделать всего несколько шагов, как мне в руку кто-то крепко вцепился. Я даже вздрогнул от неожиданности, а услышав знакомый голос, просто застыл.

— Паша... Пашенька...

Вот чёрт...

А голос-то знакомый. Это же Марина... И что она забыла рядом с Крестами?

Жестоко, но нужно от Марины как можно быстрее избавиться. Это в её же интересах.

— Вы ошиблись, — рыкнул я, видоизменив голос и, сосредоточившись на внешнем виде одного из знакомых офицеров, попытался высвободить руку. Однако, в этом уже не было необходимости. Хватка ослабла, а девушка ничком повалилась на землю.

Да что же это...

Это было не просто, но девушку я таки поймал. И чего она сознание потеряла?..

Ах... Ну да...

Надо ведь было так опростоволоситься.

Маринка врач-диагност. И у нее тоже дар увидеть все сквозь личины. Она же меня просто просканировала. Ей даже лицо моё видеть не нужно.

И что с ней теперь делать-то? Не здесь же оставлять. Я подхватил Марину на руки и поспешил к тому месту, где ждал автомобиль. Кое-как вспомнил и сфокусировался на своей личине.

Наконец меня заметил стоящий рядом с машиной Пегов. Следом он увидел девушку у меня на руках и поспешил на помощь.

— Ваше высочество, что случилось? Кто это? — засуетился офицер, попытавшись перехватить у меня из рук девушку.

— Машину сюда, быстро! — рявкнул я, не давая Пегову взять девушку у меня из рук. — Я сам её донесу.

Офицер с завидной скоростью бросился навстречу припаркованной машине и замахал руками водителю, чтобы тот скорее подъехал.

Я уже почти не обращал внимания, хлещущий дождь.

Наконец, машина остановилась прямо передо мной, а Пегов распахнул дверь. Я усадил Марину на сиденье, впрочем, она тут же завалилась набок, упав на кресло безжизненной куклой.

Меня аж пот холодный прошиб. Захотелось пощупать пульс, вдруг она... Но тут же заметил что грудь её мерно вздымалась, показывая, что девушка дышит.

— Кто это? — снова решил уточнить, Пегов.

— Девушка, — отмахнулся я. —Она сознание потеряла.

Я уселся в салон, захлопнув перед носом Пегова дверь.

— Жду указаний, ваше высочество, — тут же напомнил о себе водитель, любопытно косясь в зеркало заднего вида.

— Сейчас скажу, — отмахнулся я.

И что мне с ней теперь делать? Генерал, наверное, уже уехал. Можно поменяться со старшим группы местами, а ещё лучше, самому посидеть в каком-нибудь кафе, а моя охрана просто отвезёт её домой. Передадут родителям и всё, а Марина подумает, что ей привиделось. Вроде неплохой план...

Ресницы Марины вдруг затрепетали и она, распахнув глаза, привстала и выпрямилась на сиденье. Я кое-как успел сфокусироваться на внешности Пегова. Надеюсь она не успела ничего заметить.

Округлив удивлённые глаза, судорожно вдознула.

— Пашенька, — прошептала она с придыханием.

Да какой же я Пашенька. Я же должен как Пегов выглядеть. Хотя, какой смысл? Я уже сам делаю глупости.

— Вы ошиблись, — мягко, но настойчиво заявил я. — Меня зовут Александр.

— Ну что же ты, Пашенька?.. Паша, ну как же... Я ведь тебе ни с кем не спутаю, — начала бормотать девушка.

— Меня зовут не Павел. Меня зовут Александр, — снова повторил я, добавив твердости в голос.

— Но... — запротестовала было девушка.

— Александр, — теряя терпение, повторил я.

— Хорошо, раз вам так угодно, — опустила она глаза. Даже близко не представляю, что у неё сейчас в голове.

— Как вас зовут? — спросил я.

— Марина, — поникшим голосом ответила девушка. Я видел, насколько тяжела ситуация для девушки, у самого сердце обливалось кровью, но надо держать себя в руках.

— Что же вы, Марина, в такую погоду на улицу выходите. Ещё и сознание теряете прямо посреди улицы, — глядя на неё спросил я.

— Так я от неожиданности, не ожидала вас увидеть, — она искоса взглянула на меня.

Так, надо собраться. Надо выходить из ситуации и, желательно, без вреда для Марины.

— Очень лестно, конечно, слышать такое от столь прекрасной девушки, но беречь себя надо, — ответил я, стараясь держать как можно более нейтральное выражение лица. — Назовите ваш адрес, мы вас довезём до дома.

Вместо ответа Марина потянулась ко мне. Видимо, хотела снова просканировать, но я отсел от неё подальше и покачал головой.

— Паш..., — начала была она, но я снова покачал головой головой.

— Александр, — поправил я её.

— Раз хотите называться Александром, хорошо. Я просто не понимаю, к чему были похороны? Так и знала, что не просто так меня к гробу не подпускали.

— Похороны? — изобразив удивление спросил я.

— Я была на твоих похоронах, — произнесла она шёпотом, подняв на меня глаза.

— Боюсь, мадмуазель, вам привиделось, — поспешил я ответить, а затем, с настойчивостью в голосе, добавил: — Раз вам уже лучше, давайте я довезу вас до дома.

— Нет-нет, — потупила она взгляд. — Я дойду сама...

— Что значит, сама? Марина, вы погоду видели? — покачал я головой. — Диктуйте адрес, мой водитель вас довезет.

Наконец Марина назвала адрес и водитель, не дожидаясь команды, тронулся с места. А он вместе с Пеговым слышал весь разговор. Интересно, о чём они подумают?

— Что вы делали рядом с Крестами? — спросил я, устав от того, что на меня молча пялятся. Пускай даже это была Марина. — У вас там кто-то содержится?

— Нет, я там прохожу медицинскую практику. Ухаживала за больными.

Машина начала замедляться, а водитель объявил:

— Приехали.

— Мы с вами ещё увидимся? — после затянувшейся паузы спросила Марина. В её голосе звучала такая надежда, что я растерялся.

И вот, что мне ей ответить? Пообещать что увидимся? — не вариант. А если сказать, что нет, то ещё хуже.

Казалось бы, проявить жёсткость, может даже нагрубить. Завершить этот неловкий разговор любой ценой... Но это же моя Марина. Она ведь сейчас, прямо здесь смотрит на меня. Хоть я и держу себя в руках, но сердце не на месте...

— Не думаю, что удастся, — опустил я глаза.

— Где вас можно найти? Я очень хотела бы увидеться с вами снова, — не отступала Марина.

— Для чего? — изобразив недоумение спросил я.

— Как минимум, поблагодарить. Вы ведь помогли мне. Можно сказать, что спасли, а ещё и домой довезли. У меня состоятельные родители... — она окинула взглядом машину, в которой сидела. — Ну да... Но я могла бы... — снова начала было она, но на полуслове замолчала.

В общем, я сдался.

— Поймите, я не могу вам чего-то обещать, но обязательно постараюсь организовать нашу встречу, — наконец ответил я. — К тому же, я теперь знаю, где вы живёте, сделать это будет проще.

Марина посмотрела на меня с улыбкой, глазами, полными надежды.

Она снова попыталась дотронуться до меня рукой, а я снова отодвинулся.

— Спасибо, — произнесла она, затем, немного помявшись добавила: — Просто один мой друг очень похож на вас.

— Друг? — уточнил я.

— Жених, — поправилась она.

— Очень приятно, слышать, — кивнул я, заранее зная, что услышу дальше.

— Он погиб совсем недавно... А вы это прямо-таки его копия.

— Я вам соболезную, — говорил спокойно, а сердце стучало так, словно хотело выскочить из груди.

— Спасибо, — кивнула она и поглядела в окно. — Что ж, мне пора. Спасибо, что избавили от необходимости мокнуть под дождём.

Водитель поглядывал в зеркало заднего вида, ожидая сигнала, что пора выйти и открыть перед девушкой дверь.

— Это сущий пустяк, — улыбнулся я. — И ещё, Марина, могу я попросить вас об одолжении?

— Конечно, — охотно кивнула девушка.

— Не могли бы вы никому не говорить... о нашей с вами встрече?

— Да, хорошо, — закивала девушка.

Я кивнул водителю, и он тут же покинул автомобиль, открыл дверь и протянул девушке руку.

Марина поднялась на ноги, а затем, охнула и начала заваливаться на спину, прямо в салон.

Я тут же бросился на помощь, чтобы подхватить её и не дать упасть, а Марина цепко ухватилась за мою руку.

Я не сразу понял, что произошло. Зато поймал на себе её хитрый взгляд, и уловил едва заметную, но торжествующую улыбку.

Глава 21. Придворные

Я задумчиво посмотрел на своё запястье, которое крепко сжимала рука Марины. Затем, будто заворожённый перевел взгляд и посмотрел в её торжествующие глаза.

С моей помощью девушка обрела под ногами опору, и наконец покинула автомобиль, так и не отпустив мою руку.

Меня настолько сбила с толку эта ситуация, что я выбрался следом, действуя совершенно автоматически.

— Спасибо… — она сделала выразительную паузу, — Александр. Как вы понимаете, я буду с нетерпением ждать нашей с вами встречи.

Сказав это, девушка с полуулыбкой слегка поклонилась и развернувшись на каблучках, зашагала к дому под струями дождя.

Вот же я лопух так легко попасться. Забыл, я с кем имею дело. На самом деле, это было вполне в стиле моей жены, Марины из моего родного мира. Да уж, моя женщина себе не изменяет. И это повергло меня в еще больший ступор.

— Ваше высочество вы бы вернулись в автомобиль, а то промокнете совсем, — сказал водитель, проводив взглядом Марину. При этом на его лице играла легкая усмешка, будто он прекрасно всё понимал и был восхищен произошедшим.

Я не интересовался списком людей, которые знают о моем истинном происхождении. Неужто этот унтер-офицер тоже в курсе?

Ветер вперемешку с дождём нещадно хлестнул меня по щеке приводя в чувство. Я на каком-то моменте перестал их замечать льющийся с неба дождь, слишком уж у меня взволновало произошедшее только что. Однако слова водителя были справедливы, и я поспешил усесться в салон машины, как минимум для того, чтобы тот меня не ждал. Он стоял по стойке смирно и был уже изрядно мокрым. С его лица струями стекала вода.

Стоило нам отъехать от дома Марины, как водитель тут же предложил:

— Ваше Высочество непогода разыгралась. Боюсь, как бы мы не застряли где-то на пол пути к царскому селу.

— Что предлагаешь, Илья? — спросил тут же Пегов, но потом сам же продолжил: — Думаю, может, сегодня вам остаться в зимнем дворце?

Я всерьёз призадумался. В Царском селе важных дел не было. Разве что, ставшие ежедневной традицией, беседы с Ивановым

Предложение показалось мне интересным. Кстати, в новом амплуа, я в Зимнем Дворце был лишь раз да и то с чёрного хода. Неплохо было бы изучить свой будущий дворец, где я буду проводить большее количество времени. Как минимум, можно посмотреть в нем свои покои.

Дорога до Зимнего Дворца не заняла много времени. Казалось, мы только тронулись, и вот мы уже на месте.

Всегда меня поражало это место, ещё с тех времён, когда я был простым учителем истории с туманным будущим. Кто бы мог подумать, что мне подготовила судьба…

Я усмехнулся своим мыслям.

На входе меня с поклоном встретил швейцар, которого уже успел проинструктировать Пегов.

Швейцар проводил меня в украшенный золотом зал, где меня стал обхаживать услужливый слуга.

Швейцар тут же доложил слуге, которого, судя по обращению звали Тарас, о том, что цесаревич Александр прибыл во дворец с визитом.

Слуга сначала помог мне снять изрядно промокшее, после чего я попросил его проводить в мои покои, а так же организовать еду и что-нибудь согревающее. Меня немного знобило, не хватало ещё разболеться.

Интерьер восхищал. Я кое-как держался в руках, чтобы выглядеть естественно и не глазеть по сторонам. Не по-царски это.

Я вышагивал по начищенному паркету, изучал портреты и пейзажи великих мастеров, пытаясь сопоставить, как все выглядело в моем время. Я ведь был во дворце когда-то. Вот только давно это было, сейчас даже и вспомнить ничего не могу, тем не менее удовольствие, я получал изрядное. Мало того что оказался в столь величественном месте, так оно ещё скоро станет моим!

Слуга молча шагал вперёд, показывая путь. Мы то и дело миновали кланяющихся мне слуг, дам и господ. Интересно, и что они все здесь делают?

Минуя очередное ответвление, я вдруг заметил знакомое лицо.

В одном из перпендикулярных коридоров стоял Титов Остап Петрович, тот самый камергер, что предлагал свою дочь в качестве фрейлины для моей бабули.

— Тарас постойте-ка обратился я к слуге, и уверенно зашагал к Титову.

Камергер говорил о чём-то с ещё с одним мужчиной одетым в мундир военного чиновника. Судя по орлу на погонах — чин немалый.

Собеседник Титова уверенно сидел на диване, обтянутого парчовой тканью. Я вдруг поймал себя на забавной мысли: Я ведь видел эту мебель, когда был здесь когда-то на экскурсии. Даже странно видеть убранство без музейных огораживающих лент. Я представил как к мужчине сейчас начнёт высказывать смотрительница музея. Ишь, негодник, на музейном экспонате расселся и болтает будто у себя дома.

— Доброго вечера, Остап Петрович, — окликнул я старого знакомого.

Увидев меня, камергер напряжённо искривил губы, изображая улыбку, однако, уже через секунду спазм его отпустил и он вполне естественно и дружелюбно расплылся в улыбке. Мне от чего-то было очевидно его внутреннее сопротивление, его губы, будто против воли хозяина растянулись ещё шире, изображая дружелюбие и радушие. При моём приближении он ещё и поклонился.

— Доброго здравия, вашего высочество, — протянул он.

Его собеседник тут же вскочил на ноги и последовал примеру товарища.

— Остап Петрович, — могу я попросить вас составить мне компанию? У меня есть к вам пару вопросов относительно вашей просьбы.

Брови Титова поползли вверх и он удивлённо посмотрел на меня. — Да-да, вы не ослышались, — подтвердил. Я хотел уточнить некоторые подробности.

— Конечно, конечно, — он лишь взглянул на своего собеседника, затем проследовал ко мне. Я, в свою очередь, развернувшись на 180 градусов, снова направился к слуге и мы направились к моим покоям.

Отсчитав пятнадцать шагов я огляделся по сторонам, убеждаясь, что свидетели нашей беседы не будет.

Удачно, конечно, что я его встретил. Как раз хотел с ним пообщаться, а он тут как тут.

Я остановился и встал в пол-оборота. Тарас замедлился было, но я взмахнул рукой, подавая ему знак чтобы он отошёл и подождал меня. Слуга меня понял, и действительно, отойдя на пять шагов принялся ждать.

Да уж, никак не привыкну ко всей этой роскоши и вычурной мебели. Все-таки двадцать первый век научил нас минимализму.

— Остап Петрович, в прошлый раз я был не в духе, надеюсь вы не в обиде? — посмотрел я на него.

— Ну что вы, ваше высочество, какие могут быть обиды? — принялся расшаркиваться он.

— Как уже сказал, хочу уточнить несколько моментов, — прочистил я горло.

— Конечно, конечно, — тут же закивал он.

— А вот идея вашу дочь ко двору приставить, она от кого исходила? От вас? Или, может, от вашей жены?

Титов видимо какого-то другого вопроса ожидал, и как мне показалось, немного растерялся.

— По большей части от жены, очень уж она хочет видеть дочь в качестве придворной дамы, — расплылся он в добродушной улыбке. — Поймите, ну как я жене откажу.

Укольчик.

— А больше никто вам такую идею не рекомендовал? Может друг какой?

— Боюсь что не совсем вас понимаю…

— Ответьте, кто-то из ваших друзей, знакомых, или коллег, подавал вам идею приставить дочь в качестве фрейлины ко двору?

— Что вы, какие друзья? — растерянно посмотрел на меня Титов. — Я ведь сказал, это просьба и желание жены.

Два лёгких укольчика. На первой и на второй фразе.

— А тот субъект, что порекомендовал вам ко мне обратиться с тем предложением, вы хорошо его знаете? — будто ни в чём не бывало спросил я.

— Ваше высочество, я ведь не говорил про друзей…

— Ответьте на вопрос, Титов, — добавив стали в голос произнёс я.

Камергер, будто заворожённый уставился на меня.

— Ну, конечно же хорошо, — укольчик, — это ведь моя жена, — снова укол.

Как бы дальше вопрос поставить?...

— А тот человек, который вас надоумил дочь во фрейлины определить, он вам какую-нибудь награду обещал?

— Какую награду? Я вас совсем не пойму… — два укольчика подряд, и награду обещали и всё он прекрасно понимает. — Да и мало ли что мне моя жена обещает. Это ведь наше священное право, как супругов, иметь свои секреты, — будто маленькому решил объяснить он мне. Ага…

Думай, Саша, думай…

— Остап Петрович, — тяжело вздохнув начал я. — Давайте представим ситуацию, что вас подговорил кто-то, сделать какую-то невинную шалость, а может даже и не невинную… — я искоса глянул на него. Стоит. Задумчивый. — допустим, вам предложили какую-то награду, а может даже чин. Вы поймите, я ведь скоро стану императором. Мои возможности и так многое позволяют, а потом я и вовсе смогу практически всё что угодно. Понимаете меня?

— Да, понимаю, — кивнул он и меня тут же укололо. Ничегошеньки он не понимает.

— Вы бы рассказали мне о такой шалости, если бы я пообещал вам еще более ценную награду, или высокую должность?

Титов задумался и потемнел лицом. Вот теперь верю, что понял.

— Вы поймите, Остап Петрович, на меня ведь уже два покушения было, и это только за последнюю неделю. Я уж молчу, о невинных шалостях, которые направлены испортить мою репутацию навсегда.

— Я не совсем вас понимаю…

— Прекрасно понимаете, — ухмыльнулся я. — Вы можете не поверить моим словам, но я насквозь вас вижу. Я ведь и правда могу вам помочь и дать хорошую должность. А могу и в Сибирь, с важным заданием отправить.

Титов промолчал.

— Для чего дочь свою предлагали? — спросил я. — Думали что я к ней приставать стану, а потом раструбить об этом?

— Ну что вы, ваше высочество… Не было такого умысла. Там девушка… — он вдруг осёкся.

— Та-ак, а у вас вообще есть дочь? — спросил я.

— Конечно же есть, — закивал он.

Не врёт. Надеюсь у меня не паранойя.

— Я представить вы мне хотели вашу дочь, или кого-то другого?

Титов помолчал.

— Наш разговор, ваше высочество, кажется, завернул куда-то не туда, — насупив брови ответил Титов. — И позволяете вы себе лишнего.

У меня аж волосы на затылке зашевелились от услышанного.

— Я позволяю себе то, что посчитаю нужным, это во-первых, а во-вторых, лучше я с вами сейчас как мужчина с мужчиной поговорю, чем потом вам в лицо будет светить лампой дознаватель.

Титов набрал полную грудь воздуха, а его глаза сузились.

— Вы меня в чём-то обвинить хотите? Так предъявляйте обвинение! В чём моя вина? Что я дочь хочу выгодно пристроить?

Можно было бы сказать в его наглую морду, что он нагло лжёт, но это как минимум бессмысленно. Да и удачно вспомнились слова императрицы Екатерины. Мол, мне будут врать, а я и рад буду.

— Думаю, вы должны меня понять, людей на которых можно положиться всегда трудно найти. А тех, что спешат навредить, в достатке. Я очень хочу вам верить, но нутром чувствую, что не договариваете.

— Я вас услышал, ваше высочество, разрешите откланяться, — он даже не спрашивал и не ждал ответа, просто развернулся и пошагал обратно.

— Не разрешаю, — заявил я.

Да, в этом времени нравы уж больно вольные. Хорошо бы его и правда задержать, да допросить с пристрастием. Но и так уже наговорил лишнего. У меня и так союзников нет, не хватало еще и врагов нажить. Предъявить-то мне и правда нечего.

Титов развернулся, с недовольством глядя на меня.

— Послезавтра, жду вашу дочь в царском селе. Поговорю с ней лично, а там и решу, рекомендовать ли матушке, — отчеканил я. А про себя думал: Только попробуй мне что-то учудить. Я тебе тогда покажу доказательства…

После того как переоделся, я ненадолго остался один. Скоро должны были подать ужин, но мне захотелось плюнуть даже на еду. Сейчас бы просто завернуться в одеяло. Казалось, я тут же усну сном младенца.

Я оглядел спальню, заставленную мебелью, которая должна быть для меня обыденностью, но подсознательно воспринимается как музейные экспонаты. А ведь все эти деревянные узоры вырезал кто-то вручную. Интересно, в наше время кто-то производит подобное?

Совершенно не помню как поужинал. Хотел отвлечься от мыслей о неприятном разговоре с Пеговым, и переключился на Марину. Дошёл до того, что поймал себя на мысли поехать завтра к ней и обо всём рассказать. И чем больше об этом думал, тем менее безумной казалась эта мысль. Зато отпечатался тот самый день… Будто наяву всё заново пережил:

Мы с ребятами загружаемся в автобус. Маринка пришла провожать меня. Глаза на мокром месте, кое-как рыдания сдерживает, а я чувствую себя последней скотиной. Мог ведь её не расстраивать и никуда не ехать. У учителей иммунитет и я мог остаться дома, вот только я ей так и не сказал об этом. Я поступить так не мог. Совесть не позволила. Это было бы подлостью. И так каждый второй их страны бежал…

Тогда мы с ней виделись в последний раз, и я потом часто жалел, что так мало сказал ей на прощанье.

Самым ярким воспоминанием было яркое солнце слепящее сквозь окно автобуса, и звучащая из динамиков песня, что гуляла эхом по пустому городу, провожающему своих героев.

…А может она начинается

С той песни, что пела нам мать,

С того что в любых испытаниях

У нас никому не отнять…

Я рывком поднялся в постели.

Почти одновременно с этим в дверях спальни появился слуга Тарас.

— Ваше высочество, — поклонился он, — Вас к телефону просит его Высокопревосходительство Министр внутренних дел Кутепов.

Я чуть было не спросил: “Чего ему?”.

Внутри кольнула смутная догадка, что если даже захоти я сейчас сорваться и поехать к Марине, у меня не получится.

Интересно, а как генерал узнал, что я нахожусь в Зимнем Дворце? Хотя тут всё просто. Наверное, Пегов доложил.

Никак не привыкну к тому, что мои слуги докладывают кому-то обо всех моих передвижениях.

— Доброе утро, Александр Борисович, — произнёс в трубке Кутепов. — так и знал, что следует вам напомнить про приемный день у императора.

— Какой приемный день? — спросил я недоуменно.

— Император будет принимать министров, вам в обязательном порядке следует присутствовать.

Ага, если бы мне об этом кто-то сказал…

— Император с трудом разговаривает, вы уверены, что в этом есть необходимость? — спросил я.

— Так-то оно так, — ответил Кутепов. — Но Государственные дела никто не отменял. В каком бы состоянии не был император, он всё-таки император. Рекомендую вам поскорее выдвигаться. Николай Александрович не любит, когда кто-то опаздывает.

Несмотря на замечания Кутепова, в Царском Селе я оказался раньше, чем он.

Вот будет весело, если он и сам опоздает…

Николай встретил меня в том же самом помещении. Выглядел он бледным и изможденным, на нем был надет мундир защитного цвета, который, казалось. был великоват на пару размеров. Император расположился в кресле с горделивой осанкой. Картину портили двое слуг, что придерживали царственную особу, не давая завалиться на бок.

Я поклонился, и едва слышно поклонился, боясь потревожить, однако Николай Александович твёрдым и уверенным голосом поприветствовал меня.

Я хотел было справиться о здоровье, но тут в помещение вошёл Кутепов.

— Начинайте доклад, — попросил император, когда все условности были соблюдены.

Вопросов на повестке было довольно много. К своему стыду, я даже несколько раз терял мысль, то и дело переключаясь на мысли о Марине.

Однако были отчёты, которые вызвали во мне наиболее живой интерес.

Например, Кутепов доложил о суете вокруг активировавшихся социалистов, которые никак не могли успокоиться.

— Стоит только обезглавить их шайки, так они каждый раз находят себе новых лидеров.

— Что они натворили на этот раз? — невозмутимо спросил Николай.

— Социалистическая ячейка сепаратистов из Рязанской губернии попытались совершить теракт, целью которого было покушение на губернатора Рязани Пылаева.

— Каких успехов достигли наши революционеры? — спросил Император.

— Они как дети, — отмахнулся Кутепов. — Дело, конечно, серьезное. Они затеяли баню взорвать, в которой губернатор планировал париться. Вот только в бомбах они ничего не соображают. Правда нашли одного толкового человека, который пообещал им компоненты для бомбы продать.

— Человек, как я понимаю, был нашим агентом? — уточнил император.

— Именно, — усмехнулся генерал.

— Не очень-то похоже на шутку, хмуро произнёс император. — вам смешно пока они под вашу баню бомбу заложить не решили.

— Да куда им? Мы их вот где держим, — генерал потряс кулаком.

Тут обоих можно понять. Если император и правда видит будущее, он понимает что такие ячейки могут сделать с великой страной. Тут уж не до шуток. Но сейчас такой расклад маловероятен. Вряд ли удастся народ раскачать. Нужно как минимум кровавое воскресение, голод, и проигранная война. Да и полностью безвольный правитель.

— Что с ними делать планируете? — спросил Николай.

— Пришлось задержать, допрашиваем, — поморщился генерал, — Рановато, конечно, надо все-таки понять, кто был во главе стоит. Но они сами подставились серьезно, устроили дебош. Нельзя было не брать.

После покушения на рязанского губернатора, стали обсуждать вопросы контрразведки.

Как я понял, люди Кутепова ведут разработку агента, что всеми силами пытался расположить к себе как можно больше придворных и чиновников. Устраивал званые вечера, дарил дорогие подарки, и пытался даже подкупать.

Самое смешное, что действовал он настолько грубо, что к Кутепову обратились семеро человек, с приложением присмотреться к подозрительному типу.

— И чего он добивается, удалось выяснить? — спросил Николай.

— Ничего серьёзного. Дело в предстоящем союзе Германии и Австро-Венгрии. Они опасаются что Российская империя может вмешаться. Мол, есть предпосылки, что у нас могут быть интересы. Вот они и хотят быть в курсе как минимум. А ещё лучше, руками советников и чиновников, повлиять на ваши решения. В общем, подстилают соломку на случай, если наши интересы будут затронуты.

— Я не возражаю, — вздохнул император.

— Как же это? — вздрогнул Кутепов. — Как не возражаете?

— Пускай Германия дружит с Австрией. Им это не повредит. Это наши давние собратья. У нас вон, почти у всех императоров жены немки. Взятки тоже пускай предлагают. Мне не жалко. А вот, если кто-то взятку, примет, тут уж другой разговор. Думаю, вы знаете, что с такими делать. Ну и тех кто часто принимает приглашение от агента, тоже на карандаш берите. Ненадёжные кадры, лучше выявлять чужими руками. Не мне вам объяснять.

Очень интересно. Император при смерти, но голова у него работает так, что даже Кутепов удивляется.

Дальше вопросы повернули в другое русло.

Сначала медицина.

Оказывается, уже не первый год прорабатывается вопрос обучения и вербовки людей наделённых способностями к целительству. Их давно распределяли в крупнейших городах России дабы повысить уровень здоровья населения, а так же лечение тяжелых болезней. Конечно, встал вопрос о том, что многие чиновники трактовали волю императора в свою пользу. Пытались подмять медицинские центры под себя и для своих нужд, а так же для ближайшего окружения. Ну а с остальных брать мзду.

Император был строг на этот счёт. Он стукнул по подлокотнику, после чего ещё сильнее побледнел и закашлялся.

— Отслеживать все подобные случаи, — хмуро ответил он. — Не подпускать таких умников. Даже если умирать будут. Ну или в последнюю очередь обслуживать. После детей, женщин и стариков.

Последний поднятый Кутеповым вопрос касался образования.

Министра не первый год одолевал некий Горностаев, представитель местного духовенства, он переживал по поводу уровня образования в отдалённых городах и сёлах. Столичные дети, мол, получают хорошее образование. А вот ближе к Дальнему Востоку детей учат абы как. Образование не централизованное. В Сибири в некоторых сёлах, детей и вовсе шаманы учат.

Мда…

— Горностаев говорит, скоро в империи и правда половина населения как дикари будут, — хмыкнул Кутепов.

— Так уж как дикари, — усмехнулся император.

— Но это по словам Горностаева, — развел руками генерал.

— Да уж, этот Горонастаев уже седьмой год ваши пороги обивает. И ничего его не пугает, как одержимый с этим своим ранним образованием. — император задумался гна миг. — Нормальное у нас образование. Развивается своим ходом. Как можем так ускоряем. Вливать в это направление еще большие бюджеты, смысла не вижу. У нас есть более важные направления…

— Зря образованием пренебрегаете, — решил вдруг вклиниться я. Видимо учительское прошлое во мне взыграло. — Чем сильнее наши дети, тем сильнее будущая, Россия.

— Дети пока вырастут не скоро, а у нас проблем сейчас хватает.

— А своих детей вы тоже лет через двадцать воспитывать начнёте? — парировал я.

— Вот ты, Саша, этим делом и займёшься, — хлопнул по подлокотнику Император. — Привыкай. Уверен, вы с Горностаевым найдёте общий язык.

Не о чтобы я против, всё равно, рано или поздно придётся в это погружаться. В моём случае очевидно, что рано. К тому же тема образования для меня близка. Вот только слишком уж хитро улыбается Кутепов. Что же там за Горностаев такой?

Глава 22. Намерения

После того как Кутепов покинул помещение, в покои императора, чеканя шаг, вошёл следующий гость.

— Ваше высочество, срочные новости! — поклонившись, заявил он.

— Докладывайте, Аристарх Валериевич, — кивнул ему Николай Александрович.

В лицо я мужчину не знал, но был в курсе, что так звали министра иностранных дел Пылаева.

— Французы объявили войну Германии, — доложил Пылаев.

— Как так? У них ведь мирный договор до сорок пятого, — нахмурился император.

— Так и есть, но французские войска рано утром вторглись на территорию Германии.

— Требования заявляли?

— Всё как обычно: Лотарингия, Эльзас, Марокко и ту часть Алжира, что Германия отняла. Хотят вернуть своё.

— От немцев были заявления?

— Из непроверенного источника поступила информация, что немцы через неделю планировали напасть на Францию. То есть, Германия тоже готовилась к нападению.

Император сухо закашлялся. Я не сразу понял, что он смеется.

— А немцам то что понадобилось? — отдышавшись спросил император.

— Оставшуюся часть Алжира хотят забрать себе.

— Да уж, даже жаль, что скоро богу душу отдам. С радостью бы понаблюдал за их сварой.

— Мы вмешиваться будем? — спросил Пылаев.

— Будем, но сначала пусть друг другу кровь попьют сначала. Я за обе стороны переживаю как за родные, но с маленькими армиями они мне нравятся больше чем с большими. Понял Саша? — он взглянул на меня. — Следите за потерями, Вмешиваться, только в качестве миротворцев. Европейцы никогда нас за своих не примут, и сильная Россия для них как осиное гнездо в спальне. Только сунемся, они сразу против нас объединятся.

— Что вы такое говорите, Ваше императорское величество, у нас хорошие отношения…

— Я преемника наставляю, а вы бы лучше слушали, — бросил император резкий взгляд на Пылаева. Министр иностранных дел осёкся, а император тут же продолжил: — Вот когда у них начнётся отчаяние, тогда и вступайте. А пока, вон, только дипломатов с призывами о примирении да словами утешения. Грязная у них война. Ради власти да влияния. А впрочем, у них только такие поводы и остаются. Дай им волю, так они и на наши земли придут.

Пылаев явно хотел возразить. Он покраснел лицом, будто оправдывая фамилию.

А вот я с императором был согласен. Я то знаю какая судьба была бы у России, если бы Николай Александрович дал слабину.

— Российская империя, сорок лет войн не видела, а всё потому что растём быстрее, чем любой из потенциальных противников. Радуйтесь, что они не додумались объединиться.

Министр лишь покачал головой. Император этого не заметил, а я увидел. Видимо Пылаев не разделяет взглядов монарха.

— Продолжайте доклад, Аристарх Валерьевич, — кивнул наконец министру император.

— На границе с османской империей неспокойно, агенты докладывают, что они опять чрезмерно усиливают посты. Также замечены передвижения войск, но какая у них цель не ясно. Будто их Султан играет в солдатики.

— Ждут когда на тот свет отправлюсь, — снова повернулся ко мне Николай Александрович, — всё надеются, что слабину дадим. Только покажешь уязвимость, сразу вцепятся, чтобы растерзать. — он снова повернулся к министру. — Пару гарнизонов им отправим под границу для острастки. Пусть только попробуют сунуться.

Хм, а получается в этой реальности Османская империя не распалась. Выходит логично, в моём времени они поддержали немцев, а когда те проиграли войну, османцы попросту развалились. Здесь же Германия победила, а значит и Османская империя не получила сокрушительный удар. Но получается, это лишь потому что не вмешалась Россия.

— Новые обороты набирает гражданская война в Китае. Агентура докладывает, что Япония к границе с Китаем собирает войска.

— Всё им неймётся, хотят земли себе отнять, — закашлялся император.

— А на наш Сахалин и Дальний Восток японцы не смотрят? — решив вмешаться в доклад спросил я.

— Смотрят, что же им не смотреть-то, — усмехнулся Пылаев. — Но даже думать боятся о войне с нами.

Доклад продолжался своим чередом, а меня не отпускала ситуация с Францией и Германией. Слишком уж интересно получается. Такие дела и всё вокруг Российской империи.

— Может, стоит разместить войска в Польше и Финляндии, на всякий случай, — спросил я, поглядев на Пылаева в упор. Я ничего против него не имел, но слишком уж он европейцев защищает.

Пылаев уставился на меня как на чумного.

— Вы хотите войну спровоцировать? Немцы решат, что мы опять хотим поддержать французов. — тут же заявил министр иностранных дел. —А если Австрия взбрыкнёт...

Пылаев осекся, а я не сразу понял в чём дело.

Слуги заволновались, а Николай Александрович уронил голову на грудь.

Я бросился было к нему, но натолкнулся но натолкнулся на твёрдый взгляд императора.

Он сильно потемнело лицом, а в глазах полопались сосуды.

— Военного министра ко мне! Живо! — прохрипел он.

— Врача! —завопил один из слуг!

Врач появился так быстро, будто все это время прятался за креслом императора. Он пощупал пульс больного и заглянул тому в глаза.

— Приёмы ваши, ещё бы бал закатили, — проворчал он, а затем объявил уже громче: — Господа! Прошу всех покинуть помещение, его императорскому величеству нужен покой.

Пылаев взволнованно глядел то на меня, то на врача, то на хрипящего императора. Я же стоял и совершенно не знал, что делать. И помочь ничем не мог, и от тревоги не получалось избавиться. Предчувствия были очень нехорошие.

Я сам не успел заметить, как меня очень тактично, но настойчиво убедили выйти за пределы покоев императора.

Я так и стоял перед дверью в покои императора. Пылаев сначала постоял рядом, а затем откланялся, сославшись на важные дела.

— Аристарх Валерьевич, — окликнул его я.

— Да, ваше высочество? — обернувшись он посмотрел на меня оценивающим взглядом.

— Об инциденте с императором не должна знать ни одна живая душа. Вам всё ясно?

— Так все в курсе, что императору нездоровится, — нахмурился Пылаев.

— Ни одна живая душа, — повторил я с нажимом.

Немного подумав министр кивнул.

— Можете быть свободны, — кивнул я в ответ.

Спустя полчаса из покоев императора показался врач.

— Как он? — первым делом спросил я.

— Спит, — хмуро ответил врач. — Ему покой нужен, а вы тут общественные рауты устраиваете. Императора беречь надо.

Я еще порасспрашивал доктора, но большего из него вытянуть не мог. Он как заведенный твердил одно и то же.

Устав препираться с врачом, я направился в свои покои. На полпути меня встретил Кутепов. Он поравнялся со мной и молча прошагал рядом несколько шагов.

— Вы что-то хотите сказать? — спросил я.

— Вообще-то да, — ответил генерал, мне от чего-то показалось, что тот был не спокоен, — Есть неприятные новости, — наконец произнёс Кутепов.

Я обернулся назад, будто ожидал там увидеть покои императора с хмурым врачом... Или он про какие-то другие неприятные новости?

Я недоуменно поглядел на генерала.

— Друг ваш, Андерсон, сегодня утром найден повешенным, — доложил он.

— Как? Как это повешенным? — не сразу понял я, что именно имеет в виду генерал.

— Простыней за шею, — пояснил Кутепов.

— Но с чего?..

Безусловно, смерть такого молодого парня, это трагедия, чтобы он не совершил. Следом пришло осознание, что появился ещё один неразрешимый вопрос. Что если он и правда знал того недоброжелателя, что замыслил гнусность с наркотиками?

Следом в голове пронеслась другая догадка.

— А он сам? Или его кто-то?..

— Мне только что доложили. Экспертов уже отправили, — неопределённо ответил генерал.

— А с кем он в камере был? — задал я следующий вопрос.

— Один, — хмыкнул генерал, — как и официант. Вы меня ещё работать поучите.

— А журналисты где-то рядом с ним? — немного подумав спросил я.

— О местоположении их не узнавал, но вопрос хороший. Газетчикам лучше не давать пищу для паразитирования. Они ведь хотели сенсацию, а тут не то что цесаревич под наркотиками, а серия убийств.

Да что же это, куда не плюнь везде враги и ловушки.

— Если рядом, то надо расспросить их, слышали ли что-то, открывались ли двери, — начал вслух рассуждать я. — А если не рядом… Плохо будет, если эта история из крестов прямо сейчас перед коронацией выйдет наружу. Не знаю почему газетчики так на меня взъелись, но это для них будет призывом к действию.

Кутепов только покивал. На этот раз никаких ремарок не последовало.

— Кстати, с редакторами не работали? — спросил я.

— Направили человека, новостей пока что нет.

Да уж. Хоть самому заниматься этим вопросом. Такими темпами всех свидетелей перевешают.

— Держите меня в курсе, пожалуйста, — сказал я Кутепову, стараясь не показывать своего волнения, и продолжил путь в свои покои.

В голове крутился вопрос который вчера задал генералу в машине. Чего они все повылазили? Кутепов сказал что это из-за коронации, передел власти, но им то какое дело? Я ведь на трон сажусь. Вот кому и для чего может быть выгодно подставить меня?

Например шантаж. Для чего? Получить хорошую должность, или выгодный контракт, когда я действительно буду что-то решать.

Испортить репутацию, или более того, убить. Это кому может быть выгодно?.. НУ да, более глупого вопроса и представиться сложно.

Не снижая темпа, я изменил направление и зашагал в сторону помещения выделенного для Ивана Ивановича Иванова. Империю вряд ли удастся развалить. Но если тайным недоброжелателям не нужен я на престоле, значит нужен кто-то другой. Соответственно, этот кто-то и есть тот самый недоброжелатель. Нужно просто составить список всех, кто будет претендовать на трон, в случае если я умру или совсем лишусь доверия.

— Иван Иванович, нужна ваша консультация, — склонил я голову на бок, рассматривая «железную маску».

Мне показалось что тот был сегодня не в духе, но, тем не менее, сказал:

— Я весь во внимании, ваше высочество.

Я ненадолго задумался, решая, с чего бы начать? Вроде бы, глупо признаваться, что я в генеалогических тонкостях собственного рода разбираюсь, скажем так, неважно. Наконец, решился:

— Представим себе, что я не цесаревич, а простой человек, пытающийся понять — кому выгодно устранение Александра Борисовича, то есть меня, в будущем — императора? Вы бы смогли мне помочь?

— Ключевое здесь — кому выгодно, я верно понимаю? — хмыкнул Иван Иванович и, даже слегка оживился, когда я кивнул. — Хм-м, давайте сначала пойдем от противного — представим, кому невыгодна смерть наследника? Понятно, что самому императору. Кому ещё?

— Думаю, родителям цесаревича — великим князьям Ольге Николаевне и Борису Владимировичу, — неуверенно сказал я.

Почему неуверенно? А потому, что мне в голову пришла мысль — а если моим «родителям» прекрасно известно, что на самом деле случилось с их сыном? А если так, то почему они должны жалеть какого-то самозванца, если Ольга Николаевна сама может занять престол?

— Вот видите, — усмехнулся Иван Иванович, видимо не совсем верно истолковав мою заминку. — Вы задумались, засомневались. Понимаете, что высшая власть очень поганая штука.

Решив не вдаваться в объяснения, я лишь кивнул. Тайный узник изучающе посмотрел на меня:

— Значит, больше вы никого не знаете, кому невыгодна смерть наследника? Тогда перейдем к тем, кому выгодно. Итак, следующим наследником может быть сын королевы Сербии.

Я снова кивнул. Про то, что в этой истории великая княгиня Татьяна, вторая дочь Николая Второго, вышла замуж за князя Александра, ставшего королем Сербии, я знал. И сын у них есть, мой ровесник по имени Петр. Теоретически, Петр может претендовать и на престол Сербии, и на русский трон. Но чисто теоретически.

— Далее идет великая княгиня Мария, она не замужем, детей нет, значит, ее мы отметаем? — поинтересовался Иван Иванович.

— Отметаем, — согласился я.

— Тогда отметем и вдовствующую великую княгиню Анастасию. Она наместник государя в Финляндии, детей у нее нет. Кто следующий претендент? — спросил господин Иванов, с видом доцента, экзаменующего нерадивого студента.

— Получается, если в роду Николая Александровича нет наследников, то нужно переходить к его брату, Михаилу Александровичу.

Я уже вспоминал, что в моей истории великий князь Михаил, женившись не на особе августейшей крови, лишился прав на престол. Но потом император брата простил и даже отрекся в его пользу. А как дела здесь обстоят? Имеет ли младший брат моего «дедушки» права на престол? Не знаю. К счастью, Иван Иванович сам пришел на помощь:

— Михаил Александрович уже немолод, но у него двое сыновей — Георгий и Николай. Увы, со старшим два года назад случился несчастный случай — во время охоты попал под случайный выстрел. Увы, виновного не нашли, всё списали на обстоятельства.

Несчастный случай на охоте? Классика. А почему я об этом не знаю? Впрочем, сам виноват. Мог бы и поподробнее изучать историю семьи.

— Значит, среди претендентов имеется мой э-э двоюродный дедушка и мой дядя?

— Именно так, — кивнул Иванов.

— Значит, они самые вероятные подозреваемые? — поинтересовался я. — Но не слишком ли просто?

— А зачем усложнять? Помните про бритву Оккамы?

— Помню. Если есть несколько вариантов ответа, надо искать самый простой.

— Именно так. Но есть и другие люди, что могут стать вашими соперниками. Вы же по своему происхождению объединили две ветви семьи Романовых, верно?

Вот об этом я точно знал. И у моей нынешней матушки Ольги Николаевны, и у моего «батюшки» Бориса Владимировича общим предком является император Александр Второй. Борис Владимирович доводится дядей своей супруге, а мне, мой отец, приходится двоюродным дедушкой. М-да… Впрочем, в России ещё ничего. А если глянуть на генеалогические деревья европейцев, то отец может доводиться племянником собственному сыну.

— Иван Иванович, я вам ужасно завидую! Как вы можете все это запомнить? — искренне восхитился я. — Вот я помню, что у моего пра-прадедушки императора Александра Второго было шесть сыновей, но их детей уже и не вспомню.

А напрасно, — хмыкнул Иван Иванович. — У Александра Николаевича был еще и шестой сын, Павел. Так вот, от Павла Александровича идет еще одна ветвь. Ныне здравствует ваш родственник Дмитрий Павлович — кузен императора. Он еще не стар, но часто болеет. Правда, его сын Павел Дмитриевич погиб в возрасте десяти лет.

— Получается, совсем недавно?

— Да, два года назад. Мальчик пошел купаться и утонул.

Любопытно. Два года назад с цесаревичем происходит несчастный случай. В это же время на охоте гибнет его двоюродный дядя и тонет еще один претендент на престол? Конечно, все может оказаться и совпадениями. Но здесь я позволю своей паранойе разгуляться: Похоже, что кто-то уничтожает претендентов, расчищая себе дорогу на престол…

Ах да, мы же еще не упомянули моего «дядюшку» — Кирилла Владимировича, родного брата «отца». И его, и его детей тоже не стоит сбрасывать со счетов…

Мне захотелось обхватить голову руками. У всей ближайшей родни есть причины желать моей смерти. А самое главное, глупо надеяться, что кто-то из них решит отказаться от гонки за власть из благородных намерений.

Глава 23. Доклады

Весь день и вечер всё больше не находил себе места. Во-первых, меня всерьёз обеспокоило всё ухудшающееся самочувствие императора. И беспокоило меня не только то, что он в любой момент может умереть.

Я вдруг со всей серьезностью осознал, что после того как императора не станет, ответственность за империю ляжет на одного меня. Я должен буду принимать решение. Я должен буду управлять страной. Если раньше это была лишь перспектива, пускай и вполне серьёзная, то сейчас это всё меньше выглядит как роль. Сложившаяся ситуация всё больше и больше превращалось в реальность.

А если учесть то какие события скоро могут произойти, я вполне начинаю понимать, императора Александра с которым виделся в том полусне. Он тогда сказал, что с радостью бы отказался власти. Если честно, меня всё чаще посещают мысли, что я, наверное, тоже отказался бы. Наверное, это просто мандраж перед грядущим. Ещё и предполагаемый список лиц желающих занять моё место подливает масло в огонь. Смерти Андерсона и Федышина тоже из головы не шли.

Если отстраниться и поглядеть на себя со стороны, то впору посмеяться, тоже мне, наследник... Но пока я находился в этих переживаниях, параной не отступала.

Я вдруг решил вспомнить, что совершенно ни к чему не готовился. Да и вообще, готов ли я к такому? Император видел что-то при помощи своего предвидения, но всё ли он на самом деле видел? А может быть всё наоборот? Может, меня, как бычка отдали на заклание, и мне суждено погубить величайшую страну? Ну а потом все скажут, что это двойник страну погубил, а не настоящие Романовы…

Чем больше я об этом думал, тем больше теорий возникало в моей голове, и донимали меня.

Пускай это парадокс, но спасался я в других тревожных мыслях. Я думал о Марине, и что она чувствует сейчас. К каким выводам пришла, после того как схватила меня за руку. Для неё ведь диагностика вернее чем глаза. Она лицо может не узнать, но коснётся рукой и сразу поймёт что за человек.

От мыслей об императоре отвлёкся, но думать о Марине, похоже, ещё опаснее. Не успел оглянуться, как уже продумывал план о скорейшей встрече. Да и не только о встрече…

Поймал себя на мысли, что неплохо бы убедить Николая издать указ, что император сам решает кого в жёны брать… Да только он вряд ли согласится. Ответит, мол: Император не может жениться по своему усмотрению. Брак императора это сильнейший инструмент власти.

Я устало потёр виски.

Николаю Александровичу я помочь никак не могу, только и остаётся что ходить из стороны в сторону. Читать не хотелось. Общаться с кем-то, вроде, Кутепова тоже желание не было. Иван Иванович сейчас не поможет, рискует лишь вызвать раздражение. Он ведь социалист. Ему в радость, что императора сколько не станет, да только невдомёк ему, что и Россия ослабнет. Сам не понимает, что желая развала монархии, жаждет тем самым и развала страны.

Пускай я и не на своём месте, но я не собираюсь задирать лапки кверху. Я им покажу что такое по настоящему великая страна…

Не успел удивиться своим мыслям, как в комнату постучали.

От тяжёлых раздумий меня отвлек Трофим.

— Ваше высочество, меня врач прислал, — отчитался камердинер, — говорит Его императорскому величеству полегчало, и он хочет видеть вас.

Я едва удержался, чтобы не броситься со всех ног к покоям императора.

Николай Александрович, стоило мне войти, встретил меня острым взглядом. Его лицо побелело, а круги под глазами совсем почернели.

— Как ваше самочувствие? — тут же спросил я, стараясь не показывать волнения.

Император пошевелил губами, будто силился что-то произнести, но я не расслышал ни слова и поспешил приблизиться.

А ведь я сам себе не отдавал отчёт в том, как сильно разволновался.

Я упал на колени прямо рядом с кушеткой, и приблизился к Николаю Александровичу, чтобы расслышать, что он говорит.

— Столько всего тебе рассказать нужно, Сашка, да если только попытаюсь, так и умру, — усмехнулся он.

Не знаю что хотел услышать, но меня аж досада взяла. А чего он до этого мне ничего не рассказывал? Было ведь время.

— Жаль раньше не знал, — прошептал император, будто прочитав мои мысли.

— У вас было видение? — догадался я.

— Ты главное не отступай, — Николай Александрович приподнял вялую кисть и положив её мне на плечо, на удивление сильно сжал. — Как бы страшно не было, ни шагу назад. Ты должен быть железным. Весь мир на тебя будет смотреть, и он должен видеть помазанника божьего. Сильного, уверенного в себе и своей империи.

Рука императора безвольно соскользнула с моего плеча.

— Что вы видели? — спросил я.

— Ты скоро и сам всё увидишь, — уголок рта Николая Александровича слегка искривился. — Я, может, недельку протяну ещё, но теперь ты решаешь. Я совсем плох.

Ничего внятного, император так и не сказал. Я пробыл с ним до тех пор, пока он не уснул. Но когда я собрался уходить, он окликнул меня на пороге:

— Времени у тебя совсем мало. Ты закончи личные дела. Потом совсем не до того будет.

Я едва подавил в себе порыв задержаться и расспросить его подробнее. Всё равно ничего не добьюсь. А терзать расспросами умирающего, как минимум негуманно. Ему нужен отдых.

На пути к покоям. меня снова перехватил Трофим:

— Ваше высочество, вас к телефону вызывает его высокопревосходительство генерал Кутепов.

Я лишь кивнул и молча последовал за слугой.

— Добрый вечер, Александр Павлович.

— Эх, хотел бы пожелать того же, но вечер не добрый, — угрюмо ответил Кутепов.

— Что стряслось? — устало спросил я.

— Снова газетчики отличились, — ответил он. — Вышла вечерняя газета, в которой расписана гибель вашего друга Андерсона.

— Как это? Вы журналистов выпустили что ли?

— В том то и дело, что нет. Я уже занимаюсь, вопросом. Один мой агент заявил, что новость была готова ещё утром, пока Андерсон на ваши вопросы отвечал.

— И это конечно же тоже есть в газете, верно? — уточнил я.

— Если вы про вашу косвенную связь с этим, то да, верно. Кто-то слишком уж умный против вас играет. Вот я доберусь до этого умника…

Я услышал характерный стук кулака по столешнице.

— Вы лучше скажите, ка допустили такое? — хмуро спросил я. Лишнего я бы себе не позволил, но орать мне хотелось.

— Виноват, — сокрушённо ответил генерал. — Да у меня весь день всюду беспорядки на улицах, будто сами не знаете. Только и успеваю что людей рассылать.

— Что еще за беспорядки? — удивился я.

Генерал вздохнул.

— Всё из-за начавшейся войны Франции и Германии. На улицы высыпали студенты, этих уважаемых государств и устраивают массовые драки всюду где встретятся. Едва в императорской библиотеке пожар не устроили. А наши студенты решили устроить митинги в поддержку бедной Германии и тоже попали под раздачу. Такая же ситуация в Москве, Екатеринбурге и еще в ряде городов, где в газетах напечатали новости о войне.

Да уж, час от часу не легче. Чувствую, мои вопросы у него не на первом месте. Вот и трещит по швам решение дать одному человеку в управление МВД и охрану императорской семьи.

— Вы бы поостереглись пока в город выезжать. Мало ли что.

Уровень раздражения во мне вырос настолько, что я едва не нагрубил Кутепову, с его пожеланиями, что мне делать.

— Вы лучше скажите: к Сангушко людей приставили? — спросил я.

— С Романом Владиславовичем я уже разобрался, — отмахнулся Генерал.

— Что значит, разобрались? — удивился я.

— Всё изучил, всё проверил лично, — заверил он меня.

— Когда вы успели? Даже двух дней не прошло!

— Мне много и не надо. И скажу я вам, это кристальной чистоты человек. Можете доверять ему так же как и мне.

— Что значит, как и вам? Он что, в курсе сложившейся ситуации?

— Нет, вы что? Это информация немалый риск. Такое лучше вообще никому не говорить, а нам и вовсе позабыть.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь подобрать слова для ответа. После небольшой паузы, сделал ещё один глубокий вдох.

— Александр Павлович, — произнёс я максимально мягким тоном на который был сейчас способен. — Вы занимайтесь митингами, это дело очень важное, а для меня выделите какого-нибудь надёжного человека. Необязательно самому этим заниматься. Того же Мезинцева. Он человек надёжный. Только полномочия ему дайте.

Идея пришла неожиданно и показалась мне очень удачной. Мезинцев сейчас и так выполняет подобные задачи, вот только неофициально. А так Кутепов развяжет ему руки и позволит действовать открыто.

— Мезинцева? — хмуро спросил генерал.

— Да, отличный кандидат. Пускай и Андерсоном занимается и главными редакторами.

— Я узнаю у Владимира Викторовича, сможет ли он этим заняться.

— Спасибо вам, — выдохнул я.

Теперь главное чтобы Кутепов не заподозрил чего-то

Разговор с Кутеповым меня озадачил. Паранойю я старательно отгонял, но градус напряжения от этого не падал. Ещё и пространное замечание от Николая Александровича. Неужто он намекал на то, что мне лучше сейчас решить вопрос с Мариной? Я едва не усмехнулся. Очень маловероятно, что он имел в виду именно это, но подобное пожелание как минимум порадовало бы меня и принесло некоторое облегчение.

Чтобы унять напряжение, я тридцать раз присел, а потом и отжался. Ещё в прошлой жизни, такая гимнастика не раз помогала собраться с мыслями и прийти в себя.

Я решил сегодня ничем себя больше не занимать, однако у Трофима было иное мнение.

Слуга снова постучал в дверь, а когда я прокричал “войдите!”, тот объявил, что меня просит к телефону Мезинцев.

— Владимир Викторович, здравствуйте! — поприветствовал я полковника, решив обойтись без того, чтобы называть этот вечер добрым.

— Добрый вечер, Ваше высочество, — вопреки моим убеждениям поздоровался полковник. — Не знаю как вы договорились с Александром Павловичем, восхищён вашим даром убеждения.

— Не такой уж добрый этот вечер, — пробормотал я.

— Как сказать, — хитро улыбнувшись произнёс он. Видеть его лица я не мог, но голос выдавал хитрую ухмылку.

— Выкладывайте, — нетерпеливо потребовал я.

— Копают под вас, ваше высочество, — протянул он. — Причём, подкопы со всех сторон. Во-первых, видел я и сегодняшние газеты, правда не удивился, я наверное самый первый о повешанном узнал, жаль отреагировать не успел. Но ничего. Мой человек второй день работает. Все три газеты, принадлежат одному лицу, Фёдору Замятину. Не во всех изданиях он числится как владелец, но команды поступают от него, и перечить никто не решится. Редакторы его боятся как огня, потому как частенько устраивает публичные порки. То одного уволит, то другого. За тёплые места нынче все держатся, в том числе и редакторы.

— И кто такой этот Замятин? — спросил я, пытаясь припомнить, не слышал ли где-то эту фамилию.

— С ним не всё просто. Он запасной офицер, участвовал в русско-японской по молодости. Потом на заёмные деньги выкупил несколько мануфактур и фабрик.

— На заёмные? Сколько же он занял? И у кого?

— Сейчас известных долгов за ним не числится. На тех предприятиях он сколотил неплохое состояние, а потом вот принялся газеты скупать. Кроме всего прочего, он владеет небольшими долями на двух радиостанциях.

— Как я понимаю, ремарка про небольшие доли в радиостанциях означает, что по радио новости о том что цесаревич душегуб не распространяются.

— Это вы верно подметили, что пока. Пока так и есть. Как оказалось, два месяца назад было предотвращено покушение на жизнь владельца станции радиовещания “Голос империи” и кажется мне, что это неспроста. После смерти владельца власть перешла бы Замятину. Такое вот совпадение.

— И что ему надо? — пробормотал я. — Еще один дальний родственник что ли?

— Намерения его узнать не просто, он уже третий год как во Франции обитает, и в Россию возвращаться не планирует.

— А как же, вы говорите, он всех редакторов увольняет? — удивился я.

— Контроль ведёт по телефонной связи с руководящим составом.

— А почему не перекрыть эти газеты? — возмутился я. — Они ведь управляются чёрт знает кем.

— Так грубо нельзя, народ всколыхнётся, — тут же ответил Мезинцев. — Вы только представьте какая волна начнётся. Вас и так во всех грехах пытаются обвинить, так ещё и в попытке манипулировать общественным мнением обвинят.

Я и сам уже додумался, однако стоит отметить, что Мезинцев не так уж и прост. Думать умеет. Хороший кадр выходит, может однажды и на место Кутепова встанет, причём займёт место по достоинству.

— Так понимаю, национализировать тоже не выйдет. Самоуправство властей будет раздуто до вселенских масштабов. — задумчиво проищнёс я. — Владимир Викторович, а почему вы говорите что меня пытаются во всех грехах обвинить? Пока только в смертоубийстве. И то прямо не говорят, лишь намекают.

— Это вы подождите, я вам ещё не всё рассказал, — ответил Мезинцев и его туманная фраза мне очень не понравилась.

— Что ещё вы узнали? — спросил я, расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке.

— Ваша история с Романом Владиславовичем Сангушко не так уж и проста.

— Это я и сам знаю. Александр Павлович сказал мне, что уже всё решил, вот только я в это почему-то не верю.

— Нельзя плохо отзываться о вышестоящем начальстве, но правильно делаете что не доверяете.

— Не томите, рассказывайте что выяснили, — попросил я.

— А в том-то и дело, что ничего не выяснил.

— Так, что же вы мне голову морочите? — возмутился я.

— Человека я к Сангушкко приставил, да не простого. Он на большом расстоянии может разговоры слышать. Даже сквозь стены. Вот только не получилось ничего разузнать. Последнее чему он стал свидетелем, так это разговор Александра Павловича с Сангушко. Его высокопревосходительство пришёл к старому другу с бутылкой коньяку и несколько часов вёл задушевные беседы, вспоминая былое.

— Ну да, что-то подобное я и ожидал.

— Нет, Александр Павлович спрашивал, как его старый товарищ относится к короне и к наследнику, а тот ответил что души не чает во всей императорской семье, но на том всё и закончилось, — хмыкнул Мезинцев.

— Ясно. Что-то ещё удалось узнать?

— А вот здесь и начинается интересное. Сразу после той беседы, на кабинет Сангушко поставили магический заслон. Видимо есть среди его слуг сенсор. По крайней мере это не из нашей гвардии, я уточнял. Или он сам обладает способностями, ну или артефактами.

— Получается, вашего агента вычислили.

— Скорее всего.

— Телефонную линию нельзя прослушать? — немного подумав спросил я.

— Можно, слушаем, но ей резко перестали пользоваться. Хотя ранее, судя по отметкам, Роман Владиславович любил телефонные разговоры.

— А с кем он общается? Куда ездит?

— Тоже интересно выходит. Он почти из кабинета не выходит. Поздно ночью ездит домой, чтобы поспать. Будто работает над чем-то, хотя в толк не возьму, какие-такие проекты у него могут быть.

— Как я понимаю, если бы он завёл любовницу, это не показалось бы вам подозрительным, — предположил я.

— Именно.

— Так, но я пока не вижу причин сильно беспокоиться о каких-либо обвинениях, — вспомнил я начало нашего разговора.

— Отчёты которые вы прислали и правда подозрительные. Там всё невесело… Трое человек вторые сутки не спят, в тех данных и правда чёрт ногу сломит, слишком много переменных и не стыковок. Слишком большие суммы фигурируют, и всё так ладно, что не придерёшься. Но это ведь итоги, в них можно что угодно написать. Пока рано что-то заявлять, но нужны исходные отчёты. “Начальник счётной группы аудиторов” без них отказывается дальше работать.

— Какой начальник? — удивился я.

— Это он себя так в шутку называет.

— Как же я их вам предоставлю? Это без шума сделать вряд ли получится.

— У меня есть выходы, но сами понимаете, не по чину мне, а если вы прикажете в ультимативной форме, то я не буду иметь права отказать царственной особе, — улыбнулся полковник.

— А полномочий, что дал вам Кутепов недостаточно? — уточнил я.

— По идее достаточно, но без шумихи это вряд ли получится сделать.

— Я подумаю что можно придумать. Вам ещё что-то удалось выяснить?

— Есть ещё кое-что, но конкретики маловато. Двое наследников, которые идут по очереди после вас, приступить к обязанностям не смогут. Один мёртв, второй в тяжёлом состоянии третий месяц во Франции. (Вот здесь бы фамилии и подробности).

Да уж, это я как раз с Ивановым обсуждал.

— Слышал об этом, думаете это так серьёзно? — спросил я.

— Сдаётся мне, кто-то открыл охоту на наследников престола Российской Империи. Не забывайте что и на вас недавно было покушение. — ответил он.

Да уж. Причём не одно. Это он ещё не знает, что первое покушение было успешным. Хотя, кто знает сколько их было всего, этих покушений.

— Как думаете, в этом Сангушко замешан? — спросил я.

— Я никого со счетов сбрасывать не собираюсь. Срочных результатов гарантировать не могу, но приложу все усилия, — заверил он меня.

— В этом не сомневаюсь, — ответил я.

Глава 24. Выставка импрессионистов

Ночью мне не спалось. Беспокойства больше не допускал — какой прок от пустых переживаний, но мысли всё равно одолевали. Думал о том как буду действовать дальше, какие меры предпринимать.

Времени у меня было катастрофически мало. И я ведь не филонил, старательно пытался разобраться как следует действовать, какие меры предпринимать. Не маловажный вопрос: каких людей следует держать рядом с собой. Тот же Кутепов, в чём-то удивительно толковый управленец, но в то же время допускает столь глупые промашки. Ну, это если Мезинцев дословно передал суть беседы, без преувеличений.

Истории с покушениями и провокациями тоже выбивали из колеи, но пока терпимо. Охрана у меня надёжная… Хотя у моего предшественника наверное тоже была надёжная. Но это ничего. Обмануть меня непросто, к тому же, при необходимости, всегда могу сменить личину и никто меня не узнает… Разве что Дуняша, горничная моих родителей.

Но сколько не отвлекался, мои мысли всё чаще возвращались к Марине. Почему-то, когда я знал, что для всех Павел Кутафьев мёртв, на душе было куда спокойнее, зато сейчас я не находил себе места. Да уж, чудеса человечьей психики.

Чем больше я думал Марине, тем больше хотелось встретиться с ней и наплевать на все условности. Ну а какая уже разница? Чего теперь опасаться? Она и так уже всё поняла. Она ведь взяла меня за руку и мой маскарад ничего не поменяет. Она ведь рассказывала, что ей достаточно только взять человека за руку. Она лицо может спутать, а чужой организм не спутает никогда.

Когда за окном начало светать, твёрдо решил, что любой ценой должен увидеться с Мариной. Да, это рисково, но я сам себе покоя не дам. А потом и вовсе будет не до того. Сейчас, пока Николай Александрович жив, а я не коронован, нужно использовать “беззаботное” время. После этого решения на душе стало спокойнее и я благополучно уснул.

Несмотря на непродолжительный сон, на утро я был бодр и готов действовать.

Умывшись и позавтракав, первым делом вызвал к себе Семёна Пегова. Он вызывал у меня достаточно доверия, чтобы посоветоваться в некоторых вопросах…

Пока ждал штабс-ротмистра, вышагивал из стороны в сторону по кабинету как тигр в клетке.

В дверь постучали.

— Войдите! — громко скомандовал я.

К моему удивлению, в дверь вошёл Титов, тот самый камергер. И что он здесь забыл?..

Точно, я ведь сам позвал его, вместе с дочерью.

— Доброе утро, ваше высочество! Вы позволите?

Я не сразу нашёл что ответить, поэтому лишь кивнул.

Мужчина тут же шагнул в помещение, а следом вошла высокая девушка, которая видимо и была дочерью камергера, хотя сходства между ними не было абсолютно.

Девушке на вид было лет двадцать. Смуглая кожа, миндалевидные янтарные глаза, светло каштановые волосы, будто выгоревшие на солнце, были накрыты аккуратной шляпкой. Шея у девушки была тонкой и изящной. Я одёрнул себя, чтобы не опустить глаза ниже и не начать разглядывать её фигуру. Вместо этого, я перевёл взгляд на Титова.

— Доброе утро, ваше высочество, — слегка низким и очень чарующим голосом произнесла девушка.

Мне снова захотелось посмотреть на неё. Еле сдержался. Наваждение какое-то.

— Хотел представить вам Анну, — расплылся в улыбке Титов. — Она очень хочет быть фрейлиной.

— Доброе утро, кивнул я, — лишь слегка мазнув глазами по девушке. Мне хотелось смотреть на неё, но так ведь не должно быть. Зачем мне эта малознакомая красавица? Я хочу увидеться с Мариной и ради этого послал за Пеговым.

— Остап Петрович, я сейчас занят, — сглотнув, произнёс я. — Если разговор может подождать, я бы хотел перенести его.

От чего-то не хотелось мне говорить сейчас с Титовым. Было в его глазах нечто такое, будто он торжествовал. Зато после моего ответа тут же посерьёзнел.

— Но как же, ваше высочество, мы ведь договаривались с вами, помните?

— Да, договаривались, но сейчас я занят. Вы можете подождать, если понадобится, слуги выделят для вас комнату.

Титов переглянулся с девушкой. До этого, я почти физически ощущал её взгляд на себе, а когда она посмотрела на отца, мне даже легче стало.

В этот момент, в кабинет вошёл Пегов.

— Вызывали, ваше высочество? — вытянувшись по струнке спросил штабс ротмистр.

— Да Семён Иванович, — ответил я и снова перевёл взгляд на Титова. На девушку по-прежнему смотреть опасался. — Вы позволите?

— Конечно, ваше высочество, — с нескрываемым недовольством ответил камергер, затем развернулся на каблуках и вышел из кабинета.

Анна, скользнув по мне взглядом из-под ресниц, последовала за отцом.

Ух, я поискал глазами графин на столешнице и налил воды в стакан. Наваждение какое-то. Даже головой потряс.

Наконец дверь за просителями закрылась, а моими мыслями вновь стала овладевать Марина.

Я ещё не знал, как всё обставить. Но план в голове вырисовывался довольно быстро.

— Семён, дружище, есть у меня к себе одна просьба, личного характера, — начал я, а Пегов тут же подобрался. — очень эта просьба для меня важна и я очень надеюсь, что останется она в тайне.

— Конечно, ваше высочество, я могила! Только скажите! Что я могу для вас сделать?

— Слушай, помнишь ту девушку, которую мы отвозили домой? Ту самую, у Крестов, которой стало плохо, и я её на руках принёс.

— Конечно помню, — произнес, Пегов при этом спрятав улыбку. Плохой из него актер, я сразу уловил.

Он кстати ведь не знает, что император сейчас в плохом состоянии. Интересно, если бы он знал, осудил бы меня? Мой родной дед при смерти, а я о девушках думаю…

Но потом встреча и правда будет не возможна.

Остаётся пользоваться тем, что о состоянии Николая Александровича знают лишь министры, врач, да слуги.

— Семён, я хотел бы с ней снова увидеться, но не совсем понимаю, как это можно организовать, при этом сохранить нашу с ней встречу в тайне. Сам ведь понимаешь, вокруг меня сейчас чёрти-что происходит. Не хотелось бы, чтобы нас мог кто-то связать.

— Можно ресторан какой-нибудь снять. Или ещё что-то в этом роде. Только для вас двоих, — задумчиво произнёс Пегов. — Думаю, для вас это не должно быть проблемой.

— Ресторан, — проговорил я. — Слушай, а можно сделать такое же с императорской картинной галереей?

Пегов призадумался.

— Так, это будет даже проще, чем с рестораном. Только нужно время правильно выбрать либо такое, когда людей там мало в будний день днем, либо вечером. Договориться с администрацией, чтобы позволили вам там находиться. Договориться об этом — проблем точно не будет.

— Осталось понять, как бы мне связаться с администрацией картины галереи?... — промотал я. Но Пегов Тут же ответил на мой риторический вопрос.

— Так это 5 минут. Я сейчас свистну одному своему товарищу. Он живо контакт достанет…

В моё время говорили: когда есть деньги, возможно, все. Хотя я никогда с этим не был согласен. Жизнь, здоровье, любовь и близких не купишь. На самом деле этот список куда длиннее, просто для меня он начинался с этих пунктов.

Однако стоит признать, многие дела деньги и правда упрощают.

Но есть кое-что, еще более действенное: Это власть. Она почти как деньги, только позволяет решать всё куда быстрее. Я сам не ожидал, что такой, на первый взгляд, сложный вопрос можете решиться парой фраз.

Мне потребовалось лишь представиться, изложить суть проблемы и для одного меня на сегодня закрыли императорскую галерею.

Осталось дело за малым. Я ведь прекрасно помню, какой был распорядок дня у Марины, а так же дела на ближайший месяц. Остаётся надеяться, что за последнее время у неё ничего не изменилось.

План разработали такой: Решили отправить за Мариной машину Пеговым. Тот вручит ей именной пригласительный билет. Я на другой машине поеду в карттинную галерею, предварительно сменив личину. Об этом моём умении я никому не говорил, это уже моё дополнение. Просто обсудили с тем же Пеговым, что лучше не афишировать свой отъезд, а наоборот, даже отъезд в город сохранить под пологом тайны. Картину, правда, немного портил Титов, который со своей дочерью дожидался меня в поместье, но это ничего. Не обязан ведь наследник престола отчитываться перед камергером.

Больше всего я переживала о том, что Марины не окажется дома, и всё окажется зря. Будет жаль если такой план не удастся.

Да, занятий у нее сегодня не должно быть, но всегда есть место случаю и неизменно работающему закону подлости. Да и решение моё было импульсивным… В общем я очень волновался и надеялся, что Пегов застанет Марину дома.

Вот бы увидите ее лицо, когда она сначала увидит водителя, так знакомого ей по прошлой нашей встрече, а потом получит приглашение на выставку в ту самую картину галерею. Правда, художник там уже не Шикльгрубер, а целая группа художников импрессионистов. Но ничего, это тоже неплохо, думаю она не огорчится. Остаётся надеяться, что она всё поймёт и будет на месте.

В выставочном зале я сидел, будто бы на иголках. Лишь там подумал, что ни к чему были усложнения. Мог ведь вместе с Пеговым поехать и сам встретить Марину. Только не хотелось мне с ней говорить при посторонних. Тактически поступил верно, но от этого на душе было так не спокойно, что хотелось на стенку лезть.

Сердце колотилось, то и дело, перехватывало дыхание. То и дело думал о том, что она мне скажет мне при встрече. Будет ли Ругаться, или браниться, или наоборот обрадуется, а может и вовсе расплачиваться. Да уж почему-то самые сильные переживания происходят во время ожидания. Я даже усмехнулся прописной истине.

Промаявшись минут пятнадцать, решил организовать пространство. Нашёл два удобных стула и поставил из рядом прямо посреди картинной галереи. Сам уселся таким образом, чтобы меня сразу нельзя было увидеть, но хорошо просматривался вход в зал. Я хотел первым увидеть Марину, когда она войдет. От чего-то очень боялся растеряться. Я ведь не знаю, что ей сказать, когда она меня увидит. Но уверен, что сразу придумаю, когда она войдет. А если она войдет, и первая меня увидит, то я обязательно растеряюсь.

Не знаю, сколько прошло времени, по ощущениям не меньше часа.

Наконец, массивная дверь приоткрылась и на пороге появилась такая знакомая женская фигура. Я раньше даже и не понимал, как сильно она похожа на мою Марину из прошлой жизни. Даже слово похожесть здесь не уместна. Будто мы с моей женой и не расставались, просто омолодились. А дети в пионерском лагере…

Марина осторожно заглянула в пустое помещение, затем шагнула внутрь и огляделась по сторонам. Пряча улыбку, смотрел на неё не решаясь окликнуть. Пока не решил как буду себя вести, и поэтому решил понаблюдать за её реакцией. Вдруг, я покажусь, а она испугается.

Марина сделала еще несколько шагов вглубь зала, но так и не заметив меня застыла в нерешительности.

— Паша, — позвала она меня, а потом вдруг опомнившись, окликнула иначе: — Саша… Александр, вы здесь?

До этого у меня проскальзывали мысли изменить внешность, но теперь я точно их отбросил. Сейчас точно не до игр. Фальши мне и при дворе хватит. А с Мариной хотелось просто поговорить, как с родным человеком. Без всякой мишуры.

Набравшись храбрости, я поднялся со стула и двинулся навстречу девушке. Завидев меня она охнула и прижала ладони ко рту. Но тут же взяла себя в руки и уверенным шагом двинулась ко мне.

Замерев в метре от меня, она быстро пробежалась по мне глазами, а затем просто бросилась на шею.

— Я так и знала! Знала, что это ты, — шептала она, покрывая моё лицо поцелуями. — Я сразу поняла, что что-то не так. Меня ведь к телу не пускали. Я до конца не верила, думала, что меня обманывают, но не понимала зачем. — Она уткнулась лбом в мою грудь, а мне только и оставалось что зарыться лицом в её волосы и успокаивающе поглаживать по спине. — Зачем это все сейчас не понимаю? — она отстранилась и поглядела на меня. Что это за глупости? Зачем это всё было нужно? Ну, говори же! Что же ты молчишь? К чему этот спектакль? Твои родители места себе не находят. Да и я тоже… не находила, пока не повстречала тебя. Объясни!

Я радовался мимолётному моменту и совершенно не знал, что ей сказать. Здесь столько всего… И как это всё ей объяснишь?

Надеяться на то, что Марина удовлетворением было бы наивно, и я судорожно пытался понять с чего бы начать свой рассказ. Благо что Марина рядом. Сейчас я могу её обнять и поглаживать по спине, это меня успокаивает.

— Эх, Марина, — негромко прошептал я, — ты мне просто не поверишь…

Спустя двадцать минут мы сидели на стульях составленных рядом посреди картинной галереи и смотрели друг на друга. Стоит ли говорить, что на картины мы не обращали никакого внимания.

— Я даже не знаю, что сказать, это звучит как какая-то сказка о Золушке, — задумчиво произнесла она, очень мило сморщив носик. — Неужели ты даже не можешь отказаться?

Я лишь покачал головой в ответ.

— Но как же твои родители? Они ведь ничего совершенно не знают! Они думают, что ты мёртв! Видел бы ты свою матушку! А что, если бы её сердце не выдержало.

— Мне самому особо выбора не дали, — ответил я. — Кстати, на похоронах я был. Думаешь мне это всё легко. Просто так вышло. Некому кроме меня это дело поручить.

Я поморщился, понимая как глупо звучит моё утверждение в глазах Марины. Так-то я уже давно осознал, что Николай Александрович именно меня и видел на этой роли. Уж не знаю, почему, видимо, как-то предсказал моё переселение в это тело.

— Не знаю почему всё именно так, но раз ты говоришь, я тебе верю, — произнесла Марина.

— Скоро будет коронация, и я буду императором. Думаю это произойдёт уже в этом месяце, а может и в следующем. Это лишь вопрос времени. Вопрос решен, а я на это повлиять никак не могу.

А нельзя поискать кого-то вместо себя? — с надеждой посмотрела она на меня.

— Можно всё, — усмехнулся я. — Но меня убедительно просили этого не делать.

Марина лишь кивнула опустив глаза. Я рассказал ей поти всё, в том числе и встречу с императором. Можно решить что я повёл себя опрометчиво, но я знаю свою Марину. Ей можно любые тайны доверять.

— Что касаемо родителей, я постараюсь решить ситуацию, рассказать что жив. Конечно, их надо будет куда-то переселить чтобы они никак не попытались повлиять на ситуацию. Знаю я свою матушку… Да и чтобы наши спецслужбы не подумали об их устранении… Но сейчас Пока что ничего сделать не могу. Это для их же безопасности.

Марина снова кивнула, а затем поглядев на меня спросила:

— А как же я? Обо мне ты подумал? Я что, буду делать? Мне теперь быть всю жизнь одинокой? Или прикажете быть фавориткой императора?

Да уж, я надеялся не торопить обсуждение этого неразрешимого вопроса. Отметил лишь, что Марина даже и не думает о том, что её жизнь может сложиться иначе, с кем-то другим…

Я даже в мыслях уходил от этой проблемы, а она была куда глубже. Николай Александрович не раз вскользь упоминал, что я уже давно сосватан. Правда, я даже не интересовался на ком именно. Мне попросту был не интересен этот вопрос. В моей голове твёрдо сидела уверенность в том, что у меня есть моя женщина с которой я хочу прожить всю жизнь. И это Марина. Просто больше мне никто не нужен. Даже представить сложно, что не она будет моей женой.

Зато, когда Марина задала свой вопрос, стало совершенно очевидно насколько глупой была моя беззаботность.

Мне просто нельзя жениться на Марине. Прошлых наследников за такое лишали видов на престол. Промелькнула мысль, что, может, удастся как-то схитрить. Например, сходить к Николай Александровичу и попросить его принять закон, позволяющий царственную особом самим решать на ком жениться… Но тут же отбросил эту мысль.

Я уже на перёд могу предсказать, что скажет Николай Александрович. Мол. нельзя нам, царственным особом, думать лишь о себе. Для нас судьба страны в первую очередь. А брак, это слишком ценный и действенный инструмент, нельзя им просто так разбрасываться.

— Так, что же ты молчишь? Как решится моя судьба? — напомнила о себе девушка.

Я устало потёр виски.

— Я пока даже не представляю как подойти к этому вопросу, но обязательно его решу, — поглядев ей в глаза, ответил я.

— В монастырь меня отправишь? — усмехнулась она.

— Ни в коем случае, — на полном серьёзе ответил я.

— Я тебе верю Пашенька, — грустно улыбнулась она. — Да и ничего другого не остаётся.

— Слушай, я тебя столько времени не видел, давай хоть на чуть-чуть забудем о грустном, — предложил я. — Давай, хоть чуть-чуть поговорим о чём-нибудь хорошем.

— О чём например? — приподняла она бровь.

— Об импрессионистах, например, — усмехнулся я. — Я там кажется Ван Гога видел.

— Ну что ж, жду тогда экскурсию, ваше высочество, — хитро улыбнулась Марина.

— Сможешь хвастаться подругам, что временами, твоим экскурсоводом выступает целый цесаревич. Смотрю вы очень важная особа, Марина Павловна.

— Главное поберечься теперь и не переполниться высокомерностью.

— Что-то мне подсказывает, что вам это не грозит, — улыбнувшись, сказал я и поднялся со своего стула. Приблизившись к Марине, я подал ей руку.

Марина тоже поднялась, а затем взяла меня под локоток и мы отправились бродить среди полотен, говоря о всякой чепухе.

Как же это ценно: находить в себе порой силы, и хоть на секунду позабыв о всех свалившихся проблемах, позволить себе поговорить о чём-нибудь простом с любимой женщиной.

Это был самый приятный и запоминающийся вечер за последнее время. Я в который раз, совершенно позабыл что нам не тридцать пять лет, и нет необходимости спешить домой

Распрощались мы в выставочном зале, и стоило расстаться, как настроение стало портиться. Мне было боязно, что я нарушу обещание и не смогу часто видеться с любимой женщиной.

А я ведь однажды уже обещал ей, что вернусь домой. А оно вон как вышло. В моём мире, Марина так и не дождётся. И ребята без меня будут расти. Об этом я размышлял уже в машине, на пути в царское село.

Несмотря на приятный вечер, настроение стало портиться. Как на зло ещё и дождь зарядил. Благо мы уже подъезжали к поместью, иначе была бы возможность застрять в размокшей от воды грязи.

Несмотря на непогоду, на территории поместья было слишком людно и беспокойно.

Дождавшись когда мне дверь откроет Илья, я выбрался из салона автомобиля под защиту выставленного водителем зонта.

На этот раз личину меня не стал, незачем. Кому какое дело, какие дела у цесаревича. В своих людях я тоже уверен. Как минимум, они не видели Марину. Просто доставили меня до картинной галереи. А чем я там занимался, знает только Пегов, а тому я научился доверять.

Я успел сделать лишь пару шагов, как рядом со мной оказался один из придворных. Я несколько раз видел его мельком, но даже фамилии его не знал.

— Здравствуйте, ваше высочество, вижу вы ещё не знаете горестных новостей, — затараторил он. Во мне тут же вспыхнула тревога, но виду я не подал, лишь повернулся к мужчине, давая понять что слушаю его. — Ужасная, прямо таки новость, Два часа назад, ваш дедушка, его императорское величество Николай Александрович скончался.

Я сбился с шага. Почти физически стал ощущать как каменеет моё лицо.

— Примите соболезнования… И да здравствует новый император…