Воины Нави

ГЛАВА 12

Великая битва Тьмы началась в северных землях. Пятитысячный отряд самых отъявленных негодяев двигался на полдень к территориям харийцев. Волки, являясь одной из ветвей святорусов, все же очень от них отличались. Дикие нравы этого племени будили в них кровожадность и жажду наживы. Они не строили городов, не пытались стать огнищанами, сидящими в домах и греющимися у очагов. Вольная жизнь и право сильного вели это племя вперед. Волки захватывали чужие земли и уводили скот. Зачем строить город, если можно собрать большой отряд и захватить уже отстроенный? Там и пожива добрая, и скотина откормленная. На купеческих трактах установили плату для желающих беспрепятственного проезда. Последнее время купцы стали нанимать себе многочисленную охрану, проходя по их землям. Это приводило к большим потерям в рядах разбойников. Потому и порешили волки брать с купчин плату за проезд. А коли охрана обоза была совсем малой, то и плата купцам здесь не помогала. Склевало тех купцов воронье в дремучих лесах.

Друзья ведьмаки — Безобраз, Вандал и Лиходей добрую сотню лет знали этот народ, проживая среди них. Разбойная жизнь веселила ведьмаков, позволяя заниматься привычным занятием. Безобраз долгие годы возглавлял самый разбойный отряд в северном крае. Более жестокого убийцу этот мир давно не видел. Никогда его воины не оставляли после себя ни живых, ни раненых. Их лесное братство не подчинялось никаким законам, кроме собственных. Ни местный князь со своей ратью, ни призываемые им на помощь арийские отряды не смогли уничтожить это отродье. Сотни княжих воинов упокоились в тех лесах, пытаясь вытеснить волков на пустошь. Знающие чуть не каждое дерево, каждую лесную тропу, разбойники умело устраивали засады, вырезая врагов до последнего.

Уставший от их бесчинства князь обратился в Асгард за помощью. Через месяц из столицы прибыли пять сотен пешей рати, специально обученной к войне в лесах. Воины собирались шутя расправиться с разбойниками, даже не задумываясь о возможности поражения. С ними прибыл и волхв, которого направили в помощь Великие Уры. Это был еще не старый, но уже рано поседевший муж из полянского племени. Объехав за один день близлежащие к лесам деревни, расспросив людей и услышав множество рассказов, он вернулся угрюмый и надолго закрылся в отведенной ему горнице. Наполнив деревянное ведро родниковой водой, волхв всю ночь ворожил, пытаясь разобраться в происходящем.

Видения пролетали перед его глазами словно кошмарный сон. Кровь, убийства, грабежи и надругательства двигали этими разбойниками. Он увидел их лесное убежище, сотни убогих шатров из хвороста, в коих они проживали. А затем его взору предстал вожак этой волчьей стаи. Широкоплечий коренастый воин, косолапя словно медведь, бродил по зеленой поляне, жадно поглядывая на вертел с мясом.

Волхв не мог ошибиться, это действительно был вожак, от которого за версту веяло силой и властью. Потянувшись к нему своим сознанием, волхв попытался прочесть его мысли. Разбойник дернулся, словно почуяв неладное, и обернулся, безошибочно вглядываясь в соглядатая. Рука его молниеносно выхватила из ножен меч. Совершив два нечеловеческих прыжка, он приблизился к волхву. Темное лезвие клинка невиданной в этих землях работы с шипением вспороло воздух, окрасившись кровью. Поздно отшатнувшись от воды, волхв упал, хватаясь руками за рассеченное лицо. Подоспевшие на его крики стражники удивленно переговаривались, пытаясь понять, каким образом он поранился.

Целую седмицу волхв ни с кем не разговаривал, лишь ворожил с травами, пытаясь залечить полученное увечье. Если бы не его ворожба, помер бы он еще в первый день. Рана все не заживала, начав гноиться, и на восьмой день странная болезнь ужасными язвами распространилась по всему телу волхва.

Волхв пришел к князю, с трудом опираясь на свой посох. Долгим был их разговор о предстоящей битве. Князь выслушал его рассказ о лесном колдуне, способном на страшную ворожбу. Был внимателен к предложению попросить помощи у Великих Уров. А затем выгнал волхва и отдал команду прибывшему воинству готовиться к походу. Так началась битва, к которой долго готовились ведьмаки. Именно здесь, в диких волчьих владениях, должна была вспыхнуть первая искра восстания, отвлекая взор Правителя от главного удара.

После шабаша Стоян долго объяснял каждому из братьев свой безумный план. Наступала Ночь Сварога, и темные силы получили возможность начать эту войну. Привыкшие к открытому бою, верившие лишь в свою силу, его братья не привыкли к столь изощренному коварству. Каждый молча внимал ему, полагаясь на прошлый опыт. Все они знали о предыдущем поражении, в котором уцелели лишь Стоян и Пастух. Никаких размолвок не должно быть промеж ними в этом сражении, иначе не одержать им победы. Безобраз, Вандал и Лиходей, подняв восстание, должны были собрать армию для похода на полдень. Здесь, у подножия горы Ара, им следовало остановить войска харийцев, которые непременно выступят на помощь Правителю. А Стоян, Пастух и Падун должны нанести решающий удар в самое сердце Империи.

Безобраз радовался началу войны словно ребенок. Сколько ни говорил ему Стоян о необходимости держать в секрете собственное могущество, все без толку. С каждым годом в волчьих лесах добавлялось слухов и легенд о великом колдуне, правящем разбойниками. Местный князь никогда не верил этим легендам. Он считал, что праведному мечу нет разницы, чью голову сносить. Потому и выгнал несчастного волхва, не прислушавшись к его советам. А прислушаться стоило, ибо, едва войдя в леса, арийские ратники столкнулись с безумным сопротивлением. Из-за каждого дерева вылетали стрелы, выпущенные тугими волчьими луками, заставляя их залечь за деревьями и прикрыться щитами. Разбойники медленно уводили их в дремучие чащи, с каждым шагом отбирая жизнь за жизнью. Созданные Безобразом марева выглядывали из-за каждого дерева, заставляя ратников тратить попусту стрелы. Измотанные бестолковой битвой с миражами, они остановились, заблудившись в лесу. А затем началась кровавая сеча, в которой короткие мечи волков имели большее преимущество. Разбойники окружили ратников плотным кольцом, накатываясь с дикими кличами, лавина за лавиной. Густой лес не позволял ратникам выстроиться в боевом порядке и защищаться длинными клинками.

Пять сотен воинов полегли в один день. Лишь три десятка раненых вышли из леса, вознося молитвы Богам за спасенные жизни. Безобраз ликовал, одержав первую серьезную победу. Лиходей и Вандал, возглавив небольшие отряды, отправились по ближайшим деревням нанимать воинов. Испуганный князь заперся в городе, выставив на стены две тысячи воинов, весь свой гарнизон.

Через седмицу огромный разбойничий отряд выступил в поход. Пять тысяч воинов, облаченных в кожаные доспехи и шкуры, двигались вдоль городских укреплений. В этот раз беда обошла город стороной. Стоян запретил ввязываться в ненужные сражения. Переход к югу предстоял долгий и нелегкий. И там, у подножия горы Ара, ему нужны были сильные, не измотанные воины. Безобраз лишь грустно взглянул в сторону столицы Северного царства, сожалея об отсутствии времени. Сотню лет он стремился править этим народом, да, видно, не судьба в этой жизни.

Вандал, свернув с дороги, подъехал ближе к городу, мерзко улыбаясь перепуганным стражникам. Его руки поднялись к небу, пальцы зашевелились, словно перебирая невидимые нити. Одна за другой со всех окрестностей стали слетаться мерзкие зеленые мухи и лесные москиты. Вскоре огромное облако насекомых закружило над его головой. Нарастающий гул жужжащих насекомых достиг стен города. Крупные дикие осы медленно подлетали роями, вливаясь в безумный вихрь. Вандал взмахнул рукой, указывая в сторону города. Туча сорвалась, словно получив долгожданную команду, и ринулась через стены. Испуганные стражники стали прикрываться бесполезными щитами, приседая за бревенчатыми бойницами. Не тронув людей, насекомые достигли самого центра города, облепив Перунова идола, сидящего на коне, плотным покрывалом мерзости. Жители попрятались по домам, плотно закрывая окна и двери, затыкая щели тряпьем. Испуганные жрецы, увидев надругательство над святыней, забегали, разводя вокруг идола дымящиеся костры. Озлобленные осы бросались на них, безжалостно жаля и отгоняя прочь от огня. Вандал засмеялся, свершив грязное дело. Не одну седмицу будут маяться горожане, пытаясь очистить свое божество от этого надругательства. Он жестоко хлестнул коня, догоняя удаляющихся братьев. Лиходей осуждающе взглянул на ухмыляющегося Вандала.

— Когда вы с Безобразом уже угомонитесь? Вам все игры да развлечения, лучше поберегите силы для настоящей битвы.

Безобраз покачал головой, не соглашаясь с братом. Обернувшись к огромному пепельному соколу, сидящему у него на плече, он проговорил:

— Да нет, не игры это. Живого врага за спиной оставляем. А я в настоящей битве оглядываться не люблю. А Вандал прав, и искусство его великое. Хочешь сокрушить врага — сокруши его веру.

Ведьмаки надолго замолчали, вглядываясь вперед. Безобраз протянул к птице руку, поглаживая по голове. Сокол пронзительно вскрикнул, пытаясь укусить за палец. Толстый кожаный наплечник заскрипел от вонзенных когтей. Безобраз рассмеялся, ловко ухватив птицу за клюв.

К вечеру отряд должен был перейти границу полян, а значит, не избежать бессмысленных столкновений с местными племенами. Безобраз думал о том, где бы пополнить отряд воинами. Племена святорусов не любили волчьих братьев, побаиваясь их, относясь к ним словно к варварам. Тяжело будет среди них набрать воинов. Тут лишь Стояну по силам управиться, за ним людишки, словно на поводе, идут. Безобраз, улыбнувшись, оглянулся на свое немалое воинство. Буйные волки, обпившись перед дорогой медовухи, горланили песни, весело перекрикивая друг друга. Любил он это племя, бесстрашно бросающееся на врага, бьющееся в бою не на жизнь, а на смерть. Они лишь войной и жили, попирая ногами тела врагов, и уходили из жизни, не выронив из рук мечей.

На закате отряд пересек владения полян, расположившись в ближайшей степи на ночлег. Разведя сотни костров, воины дружно принялись за еду, доставая из походных мешков лепешки и вяленое мясо. Тут же по кругу пошли меха с медовухой, развязывая языки и расслабляя утомленные дорогой тела. Лиходей прошел по краю лагеря, расставляя ночные посты. Зная пристрастие волков к медовому напитку, он не поленился расставить и собственные обереги. Отойдя от лагеря на сотню шагов, ведьмак воткнул в траве кол. Потянувшись к нему сознанием, привязываясь словно нитью, он пошел вдоль лагеря, негромко нашептывая:

Обойдя лагерь по кругу, ведьмак прочно закрепил заклятье, недовольно поглядывая на пьянствующих воинов. Безобраз подошел, заключил брата в медвежьи объятия.

— Ну и чего ты загрустил? Пойдем к костру, выпьем медовухи, пока сон не сморил. Не грусти, брат, скоро битва, повеселимся на славу.

Лиходей покачал головой, голубые глаза сурово смотрели сквозь ниспадающие пепельные локоны.

— Нерадостно мне, брат. Ты меня знаешь, я Лихо за версту чую. Тяжелый это будет для нас бой, кабы не последний.

Безобраз безразлично пожал плечами.

— Может, и последний. Не грусти, брат, прежде чем пасть — успеем высоко подняться. О нас станут слагать легенды, о том, как мы победили Богов! Мы никогда не умрем, брат!

Безобраз пересадил сокола на руку и, прислонившись к его голове, тихо зашептал. Птица замерла, настороженно вслушиваясь в его слова, затем, истошно вскрикнув, сорвалась с руки и взмыла в небо. Сообщение Стояну было отправлено. Ведьмаки сели у костра, разливая медовуху по чаркам и вспоминая былые веселые времена. За разговорами время пролетело незаметно, сладкий напиток закрыл им глаза, погружая в долгожданный сон. Лиходей, засыпая, прошептал заветные слова, подаренные ему Мораной.

Лиходей вышел на поляну, тревожно оглядываясь по сторонам. Деревья хмуро окружали его, протягивая свои черные корявые ветви. В Сварге лес не был зеленым, листья здесь были темно-синими, словно дикий виноград, голубая трава нежно стелилась под ногами, будто ублажая незваного гостя. Ведьмак прислушался к непривычным для уха звукам. Лес был переполнен веселым щебетом птиц, которых и в Яви не каждый день услышишь. Суетливые пчелы собирали нектар, уже не стремясь в родной улей, а поедая лакомство прямо в цветках. Здесь все было иначе, чем в Яви. Природа цветет, не увядая, яркое голубое солнце согревает своими лучами навсегда ушедшие души пращуров. И никогда нет зимы. Лиходей был здесь не по Прави, прокравшись в сновидение словно тать. Он пришел на встречу, страх перед которой бросал его в дрожь. Рожденный Мораной, он получил особый дар, который никогда его не радовал.

Из всех божеств, будь они светлыми или темными, лишь одно держалось стороной — Одноглазое Лихо. Это был неудачный ребенок Сварога, злобный, завистливый, страдающий от своей ущербности. Не смогло Добро согреть и утешить его, не родилась в его сердце любовь к роду человеческому. И ушло Лихо в дремучие Сварожьи леса, навеки покинув братьев и сестер своих.

Иногда, снедаемое вековой тоской, спускалось Лихо в мир Яви, выходя из лесу и следя за тем, как живут люди. И горе тому, кто глянул в его единственное око, кто узрел его ущербность одноногую. Вмиг почует Лихо Одноглазое взгляд омерзительный и накажет человека смертью страшною али серьезным увечьем.

Лиходею Морана показала дорогу в обитель Лиха. Сама она попасть в Сваргу не могла, но его провести сумела. Наградив ведьмака хромотой, Морана наложила на него великой силы заклятия, оберегающие от сглаза Лиха. Но каждый раз, встречаясь с ним, Лиходей поневоле вздрагивал. Вот и сейчас, выйдя на заветную поляну, он трусливо оглянулся, встав на колени. Сложив у груди руки, он зашевелил пальцами, начав нашептывать заклинание призыва:

Ведьмак оглушительно хлопнул в ладоши, поднимаясь на ноги. Деревья заскрипели ветвями, передавая по лесу услышанный призыв. Где-то в глубокой чаще раздался омерзительный хохот, и земля задрожала от хромой поступи божества. Древний демон, словно нашаливший ребенок, съежился в ожидании встречи. Деревья торопливо расступались, пропуская огромного мрачного Бога. Его волосы, словно грязная солома, ниспадали до пояса, закрывая половину лица. Единственный зеленый глаз светился, зорко всматриваясь в ведьмака сквозь спутанные локоны. Одетое в грязную рваную рубаху Лихо приближалось, хромая на осиновой ноге. Земля под ногами ведьмака дрожала все сильней и сильней, оповещая о приближающейся нечеловеческой мощи. Лиходей поспешно опустил глаза долу, стараясь не прогневать великого Бога. Подойдя на расстояние пяти шагов, Лихо остановилось, презрительно вглядываясь в ведьмака:

— Ты, что ли, звал меня, мошка назойливая?

Гнусный скрипучий голос резанул слух, заставляя голову вжаться в плечи. Лиходей, стараясь не выказать страха, быстро заговорил:

— Я звал. Разве кто-нибудь еще смеет побеспокоить тебя в печали? С тобой ведь и поговорить боятся, и взглянуть на тебя не смеют. Ты же осерчаешь сразу, и переломаешь все кости смертному. А то и без головы оставишь. Разве же кто, кроме меня, смеет тебя тревожить?

Лихо улыбнулось, показав редкие рыжие зубы, и кивнуло головой, соглашаясь:

— Правду говоришь. Кроме тебя, из смертных меня никто не тревожит. А ты почему осмелился? Храбрый выискался? А может, ты дурак?

Ведьмак отрицательно покачал головой, вздохнув с облегчением. Раз начался разговор, полбеды миновало. Бывали такие случаи, когда не в настроении было Лихо Одноглазое, и бежал он тогда с этой поляны, спотыкаясь и ломая ноги и руки.

— Не храбрый я, да и не дурень. Вот ты сердишься на меня, убить грозишься. А ведь тогда к тебе вообще никто в гости захаживать не станет. А так хоть какое-то развлеченье. Прав я али нет?

Лихо кивнуло, соглашаясь, и расхохоталось:

— Ох ты и бежал того разу! Ноги поломал, руки в кровь изодрал. Гляжу, живучий ты?

— Детей Мораны нелегко истребить. Даже тебе, Великое Лихо. Видать, повеселилось ты того разу всласть?

— Да-а. Есть такое дело. Ну коль пришел, сказывай, чего тебе надобно? Только гляди, если мне будет скучно, в этот раз можешь и ноги не унести. Не люблю я, когда меня от мыслей грустных отвлекают. Говори.

Ведьмак кивнул и, переведя дыхание, начал рассказ:

— Чернобог затеял войну. Долго мы готовились к этой битве, и вот наконец-то наступила Ночь Сварога. Наши армии растут каждый день, продвигаясь к намеченной цели. Правитель вздрагивает при одной лишь мысли о предстоящем сражении. Его армии не устоять против нашей силы. Но его союзники на полдне очень сильны. Я говорю о народе харийцев, поддержкой которых он заручился еще в стародавние времена. Beликое Лихо, я прошу тебя о помощи в этой решающей для нас битве. Поддержи нас своим всепроникающим взором, своим смертельным наговором, коим не владеет никто в этом Мире. И не будет счастья в душах тех людей, и прекратят они насмехаться над калеками, ибо сами такими станут. И навек запомнят тот жестокий урок, который ты им можешь преподать. Приди ко мне на помощь, отзовись на мой призыв, когда день наступит тяжкий!

Лихо смотрело на ведьмака, не отводя взора и не мигая своим единственным глазом. Словно малый ребенок, задумавшийся над сложным вопросом, оно шептало, разговаривая само с собой:

— Война… Война — это хорошо. Я давно хорошей сечи не видал. Война — это весело. Правда, Правитель обидится, станет Перуну жаловаться. А впрочем, что мне Перун? Помню я, как он насмехался надо мною. Да и не боюсь я его молний, уйду в леса, и тысячи лет он меня не сыщет. А вот сечу поглядеть хочется, давно лихой войны не было.

Лихо замолчало, со скрипом прохаживаясь по поляне, затем резко обернулось к ведьмаку и расхохоталось:

— Иди, откуда пришел. Позовешь, как битва начнется. Так и быть, помогу тебе. А теперь убирайся отсюда! Некогда мне, в печали я.

Ведьмак опрометью бросился в лес, словно испуганный заяц, убегающий от волка. В голове все звенело, будто неумелый песняр обрывал струны. Запрыгнув в ближайшие кусты… он проснулся.

Открыв глаза и вскакивая на ноги, Лиходей осмотрелся. Охранная нить подала свой голос неприятным тревожащим звоном. Выхватывая клинок, он толкнул спящего Безобраза:

— Просыпайся, брат, гости местные пожаловали.

Расставленные пикеты уже вовсю трубили в сигнальный рог, призывая воинов к бою. Безобраз вскочил на ноги, быстро надел нагрудник. Кровь бурлила в жилах в предчувствии сражения. Ведьмаки дружно подъехали к границе лагеря, разглядывая нежданных гостей. Большой отряд полян, сотен в пять воинов, грозно ощетинившись копьями, приготовился к бою. В голове отряда находились самые сильные воины, готовясь принять на себя первый натиск врага. Пешие волки оголили свои короткие мечи, приготовившись к сражению. Из полянского отряда вперед выехал воин.

— Кто за старшего будет? — его голос прозвучал уверенно и властно. Невзирая на десятикратное превосходство волков в воинах, он находился на своей земле.

Безобраз выехал навстречу воину, равнодушно разглядывая его.

— Я за старшего буду. Братья волки меня Безобразом кличут, слыхал про такого?

Воин кивнул, слегка опешив от такой встречи.

— И чего Безобразу в наших землях понадобилось?

Ведьмак скривился, сплюнув коню под ноги. Воин не представился в ответ, тем самым оскорбляя его. Плевок на землю полян был ответным оскорблением, на которое они не могли смолчать.

— Ты в своей земле не мог отплеваться? А может, ты болен? — поляне дружно расхохотались, подбадривая своего командира.

Безобраз улыбнулся.

— Да вроде не болен и не глухой, а вот имени твоего я не расслышал. Ну да ладно, видно, неважное у тебя имя, раз его знать не положено. Мы проедем через ваши земли спокойно. Бесчинствовать не станем, слово даю. Ну а коли найдутся среди полян смелые мужи, желающие к нам присоединиться, добро пожаловать. Оплата будет щедрой.

Полянин скривился от услышанных слов и оглянулся на своих воинов.

— Эй, земляки, желает ли кто под волками ходить? Плата, говорит, высокая!

Воины дружно расхохотались и начали наперебой перебрасываться шутками. Из их рядов выехало пятеро крепких воинов. Угрюмый полянин, с огромным кривым шрамом через все лицо, подъехал к Безобразу.

— И какова у волка плата за мечи?

Ведьмак оглядел воина с головы до ног. Сверлящий насквозь взгляд, широкие плечи, тяжелый щит, словно игрушку, держала крепкая иссеченная шрамами рука.

— Пять золотых в месяц. Плюс доля с добычи, как и всем братьям. А добыча у нас всегда богатая.

Воин усмехнулся в бороду, разворачивая коня обратно.

— Десять — и договорились. Каждый из нас за пятерых рубиться станет.

Безобраз взглянул на растерянные лица полянских воинов и рассмеялся.

— Договорились. Только за то, что ты полянин. Как звать тебя?

— Кравой кличут, — воин обернулся к своему сотнику: — Не поминай лихом, брат. Ты же знаешь, не сидится мне дома, душа в бой рвется. Будь здоров.

Пятеро полян неспешно поехали к волчьему лагерю, заставив сотника молча проглотить обиду.