Воин из пророчества

Глава третья Осиротевший лисенок

Несколько лет об Шлоке не было ни слуху ни духу: растворился в степи. Такой человек, как Шлока, найдет где скрыться от излишне любопытных глаз. Если не захочет, чтобы видели его, — никто его и не увидит.

И все эти годы рос рядом с мудрецом маленький мальчик, не знавший ни родителей, ни других воспитателей. Долгое время лишь одного человека и знал он — Шлоку, и думал, что они с учителем — единственные люди в мире, а все прочие живые существа, что окружают их в джунглях, — животные, насекомые, птицы. Они по-своему разумны и даже обладают речью, но все же далеко не так мудры, как Шлока.

Мальчик слушал голос учителя, запоминал его слова — даже если малышу казалось, что мечтами он витает где-то далеко. Шлока нарочно не позволял себе вспоминать о том, что на руках у него маленький ребенок. Он разговаривал со своим воспитанником как со взрослым мужчиной — всегда, с самых ранних лет.

Мало уберечь его от вражеских сабель. Мало выучить воинскому искусству и премудростям верховой езды. Следовало приложить всю свою мудрость для того, чтобы постоянно чувствовать горящую в этом ребенке искру и своим воспитанием не затушить, но раздуть ее, сделать необоримо сильной.

Однажды мальчик принес в хижину, где они жили, скрываясь от всех, лисенка.

— Что это, Траванкор? — удивился Шлока, видя, как его воспитанник ласкает зверька и играет с ним, позволяя тому покусывать себя за руки. — Ты обзавелся другом?

— Я нашел его у разоренной норы, — сказал Траванкор, опуская лисенка на землю. Зверек тотчас побежал по хижине, вынюхивая, нет ли чем поживиться. — Его мать погибла. Он тыкался в нее носом, но она не могла ни накормить его, ни защитить. И другие щенки тоже погибли.

— Что ж, пусть растет с нами, — согласился Шлока.

Траванкор приблизился к учителю вплотную, уставился на него горящими глазами.

— У всех живых существ есть мать! — сказал мальчик.

Шлока молчал. Ждал, пока его воспитанник выговорится до конца.

— Не думаю, чтобы человек так сильно отличался от животных, — продолжал мальчик. — Поверь мне, учитель, я много времени проводил за размышлениями, как ты и велел.

— Я велел тебе размышлять о том, что все живые существа имеют мать? — деланно удивился Шлока. Он догадывался, о чем хочет спросить его Траванкор.

— Ты велел рассматривать всякую мысль, всякое наблюдение, покуда оно не станет для меня совершенно ясным. Ты приказал мне проникать в суть вещей и явлений. Разве не так? — настаивал Траванкор.

Шлока молча кивнул.

— Я могу продолжать?

— Да, Траванкор. Говори дальше.

— У этого лисенка была мать, но она погибла. Тогда я забрал его и заменил ему мать. Я накормил его и буду кормить, пока он не вырастет и не сможет сам заботиться о себе.

— Ты хорошо поступил, Траванкор.

— Я не спрашиваю тебя о том, хорошо ли я поступил, учитель! Скажи: когда-то ты поступил так же?

— Не раз, и не два. В этом долг человека — защищать слабых, помогать им встать на ноги.

— Я говорю сейчас о себе. У меня была мать?

— У всех была мать. У тебя — тоже.

— Какой она была?

— Когда лиса была жива — была ли она прекрасна? — вопросом на вопрос ответил Шлока.

Мальчик горячо кивнул.

— Я смотрел на ее труп и плакал, учитель! При жизни это был великолепный хищник. У нее — ярко-рыжая шерсть, блестящий пышный хвост, острые уши, умная мордочка…

— Твоя мать была при жизни так же прекрасна, как и эта лиса, Траванкор. Я видел ее всего лишь миг, но этот миг навсегда запечатлелся в моей памяти. Круглое лицо, темные гЛаза, огромные, полные любви… Изогнутые дуги бровей, длинные тонкие косы… И нежные руки, из которых я вырвал тебя. Спустя несколько минут она уже была мертва.

— Ты знаешь ее убийцу?

— Шраддха. Его зовут Шраддха. Скоро ты сможешь увидеть других людей, Траванкор. В мире очень много людей. Ты увидишь раджу Авенира, мудреца и книжника, который правит городом Патампуром. Ты увидишь юношей, среди которых найдешь себе друга. Ты встретишь девушек, и одна из них станет твоей подругой — подобно тому, как каждый зверь находит самку себе под стать…

— Чем же человек отличается от зверя, учитель? Есть ли различие?

— А сам ты как полагаешь?

— Я знаю, что оно есть. Я чувствую, что оно должно быть! — воскликнул мальчик. — Но я не могу подобрать нужных слов для определения.

— Ты делаешь успехи, Траванкор, — кивнул Шлока. — Человек отличается от зверя двумя особенностями. Во-первых, человек умеет смеяться. А во-вторых, человек обладает готовностью умереть за то, что считает правильным. Самка может пожертвовать собой ради своего потомства, но лишь человек в состоянии пожертвовать собой ради людей, ему совершенно не знакомых. Это — свойство великой души, Траванкор.

— А у меня — великая душа? — спросил мальчик. Глаза его блестели.

Шлока медленно кивнул.

— Не сомневаюсь в этом.

Траванкор порывисто схватил руку Шлоки и поднес к губам. Шлока вырвал у него свою руку.

— Никогда так не поступай! — сурово велел мудрец. — Я твой учитель, твой воспитатель, но ты — мой господин, и когда-нибудь тебе станет это так же ясно, как и мне.

Лишь пятнадцать лет спустя после той памятной встречи во дворце раджа Авенир вновь увидел Шлоку. Увидел — и поразился: мудрец почти не изменился, не постарел. Казалось, годы не властны над этим загорелым лицом. Только морщинок чуть прибавилось вокруг насмешливо сощуренных глаз.

Испросив у раджи дозволения, Шлока устроил под стенами Патампура школу для обучения молодых воинов. Он открывал перед юношами премудрости воинского искусства, а заодно учил их и другим умениям: распознаванию знаков судьбы, которые оставляют для людей благосклонные божества, и чтению следов, что возникают в джунглях и на плоскогорье после того, как по земле пройдет человек или зверь. А еще он учил их грамоте.

Шлока собрал двадцать мальчиков и сделал своими учениками. Они вместе тренировались — верхом на коне, с деревянным оружием в руках, — вместе слушали учителя, вместе ели и спали. Каждый из них старался стать настоящим воином, но двое делали все лучше других. Двое друзей — Траванкор и Арилье. Они-то и стали любимыми учениками Шлоки. Но никто, кроме самого Шлоки, не знал, который из мальчиков — сын раджи Авенира.

Идея создать воинское братство, ядро будущего войска Патампура, получила горячее одобрение раджи. Авениру было известно, что один из учеников Шлоки — его родной сын. Его дитя!

Он вырос, он превращается в воина и скоро станет настоящим вождем. От одной только мысли об этом у Авенира кружилась голова. Ему казалось, что Шлока сделал невозможное.

Мудрец только покачивал головой и весело смеялся, когда Авенир сказал ему об этом.

— Нет ничего невозможного, раджа. Почти все сделало за нас всемогущее время. Богиня Кали лишь придерживает руку наших врагов. Берегись, раджа: Аурангзеб настойчив, а его любимый жрец, Санкара, — могуществен. Санкара неустанно молит богиню, чтобы та обратила благосклонные взоры в сторону его господина и отвратила их от нас. Кали же — капризна, так что много бед ожидает нас прежде, чем мы сумеем добиться своего. Твой сын растет, и в этом пет моей заслуги. Растут и другие юноши. Скоро у тебя будет превосходная, непобедимая гвардия, раджа. Дело за тобой: необходимо объединиться с теми князьями Вендии, которые готовы будут поддержать тебя в борьбе против Аурангзеба. Сейчас уже многие встревожены растущим могуществом Калимегдана.

Вот уже несколько лет Шлока не прятался в джунглях. Со своими учениками он постоянно обитал неподалеку от Патампура, и со стен крепости каждый день можно было видеть, как двадцать юношей носятся на конях или сходятся в учебных поединках. Во время этих скачек двое неизменно приходили первыми — Траванкор и его лучший друг Арилье Друзья успевали успокоить лошадей, поводить их по кругу, чтобы те передохнули, пока прочие возвращались к учителю из долгой скачки.

Арилье был сыном простолюдина. Когда Шлока ездил по окрестным деревням, собирая для себя учеников, он поначалу хотел взять в будущий отряд сына местного старосты. Тот паренек, хорошо кормленный, крепкий, рослый, хмуро посматривал на всадника и то и дело косился на отца. Но он хорошо подходил для обучения воинскому ремеслу.

И Шлока, пренебрегая своей мудростью, едка было не открыл рот, чтобы произнести: «Я хочу забрать твоего сына, староста, чтобы он служил радже оружием в личной гвардии правителя».

Какое благое божество запечатало в это мгновение уста Шлоки? Пока слово не сказано — оно твой раб…

Потому что миг спустя Шлока встретился взглядом с другим пареньком. Отец мальчика стоял неподалеку и ежился. Обычный крестьянин… Нет, не совсем обычный. Он стоял в стороне от прочих, так, чтобы ненароком не коснуться кого-нибудь из односельчан. Когда ветер, коснувшись его одежды, долетал до прочих крестьян, собравшихся на маленькой деревенской площади, люди ежились и делали охранительные знаки.

Почти в каждой из деревень есть такие люди. Они принадлежат к презренной касте. Их сторонятся. Даже стоять рядом с ними — и то считается позором. Такие люди были рождены вне брака и вне закона. Обычно у них не бывает детей, однако этот человек оказался исключением. Должно быть, некогда нашел для себя такую же отверженную женщину.

Его обязанностью, насколько знал Шлока, была уборка нечистот.

Удивительно, но сын этого всеми презираемого человека выглядел совершенно не похожим на отца. Отец — тощий, дочерна загорелый, в одной только набедренной повязке, — ежился возле какого-то дерева, такого же сморщенного и черного, как он сам. Сын же обладал на диво привлекательной внешностью. Ясные темные глаза глядели весело и спокойно, на дне их затаилась улыбка. Мальчик стоял, распрямив плечи и чуть откинув назад голову. Было очевидно: он ничуть не надеется на то, что выбор Шлоки надет на него. Еще бы! Ведь Шлока приехал за будущим воином, за человеком, которому предстоит служить самому радже! На такую честь может рассчитывать лишь сын старосты. Ну, в крайнем случае, — сын кузнеца. Но уж никак не сын отверженного.

Мальчик просто с интересом рассматривал пришельца. Он никогда раньше не видел никого, кто не жил бы в их деревне. Какая интересная сбруя у лошади! Какой примечательный халат, какие шаровары, какие сапоги — вот это да! — и даже пояс с узорными накладками… и кинжал в ножных… И посох в руке. Наверняка — не простой посох, волшебный.

Шлока позволял мальчишке разглядывать себя. Мудрец быстро размышлял над своими впечатлениями. Пытался понять, не совершает ли он сейчас ошибки.

Обычай не напрасно запрещает общаться с отверженными: эти люди носят в себе печать проклятия и вырождения.

Но увиденное опровергало все доводы рассудка. Мальчик нравился Шлоке. Мальчик был достоин куда лучшей судьбы, нежели прозябание в этой жалкой деревушке на положении самого презренного из жителей.

Неожиданно Шлока догадался, в чем дело. Возможно, проклятие и присутствовало в обстоятельствах, при которых появились на свет родители мальчика. Однако сам мальчишка был зачат в любви и родился как желанный сын. Вот что делало его законным ребенком, вот что освобождало его от проклятия.

Родительская любовь. Она освятила брак двоих несчастных.

Шлока больше не колебался. Он протянул руку к этому мальчику.

— Подойди.

Сын отверженного приблизился и запрокинул голову, чтобы лучше видеть всадника.

— Как тебя зовут?

— Арилье.

— Это имя свободного человека.

— Так назвали меня отец и мать. В деревне этого имени не знают.

— Почему же ты назвал мне это имя?

— Потому что ты — мудрец и тоже свободный человек, — ответил мальчик.

Это «тоже» восхитило Шлоку. Он крикнул:

— Я хочу взять для службы при дворе раджи этого мальчика!

Кругом зашумели. Староста, негодуя, что-то выкрикивал, несколько молодых парней бросились к Шлоке, па ходу пытаясь ему доказать его неправоту. Отец Арилье молча плакал, не сводя глаз с мудреца. Сбылось то, о чем он втайне исступленно мечтал, о чем не смел даже молить богов: его сын не разделит его судьбы. Арилье станет воином, он будет служить при дворе. И когда-нибудь Арилье будет по-настоящему счастлив. Не украдкой — как были счастливы его родители, но открыто, с гордо поднятой головой.

Ради Арилье Шлока завел обычай — никогда не говорить о прошлой жизни, о родителях, о родной деревне или городе. «Для вас существует только настоящее и будущее, — говорил учитель своим ученикам. — И единственный ваш отец, ваша единственная мать — это я. Так будет до тех пор, пока я остаюсь с вами. Когда я уйду от вас… тогда можете говорить о чем угодно и вспоминать, что вам захочется».

Шлока знал: когда настанет ему время покинуть своих учеников, они будут вспоминать его одного…

А затем родная деревня Арилье подверглась набегу. Как и многие другие, она была стерта с лица земли воинами Аурангзеба, и спустя несколько лет джунгли совершенно затянули раны, нанесенные земле. Не осталось ни следа, ни намека на то, что когда-то там жили люди и что люди эти погибли под ударами мечей и в пламени пожара…

У Шлокова выводка завелись и друзья из «внешнего мира» — из города Патампур и из окрестных поселений. Шлока не препятствовал чужим подросткам приходить и смотреть, как тренируются его воспитанники. Пускай. Чем больше молодых людей будут объединены дружбой с самых юных лет, тем лучше. Самые крепкие отношения завязываются именно в эти годы. Трудно разрушить то, что создала молодость. Слабая, неразумная молодость — и в то же время наделенная великой мудростью. Мудростью, в которой отказано старикам.

Уже не в первый раз Шлока видел, как переглядываются при виде Травапкора с Арилье две сестрицы, Рукмини и Гаури. От его взора не укрылось то, чего не замечали пока что остальные ученики (включая и самих приятелей): лихие наездники произвели на юных красавиц надлежащее впечатление. Пускай, пускай… Все это полезно, думал Шлока. Ни девочек, ни их младшего брат Ратараха Шлока не отгонял. Он не для тайных дел своих учеников готовит, никакого секрета из их тренировок делать не собирается.

Краем левого глаза Шлока примечал перемигиванье сестричек; краем же правого глаза усмотрел он нечто совершенно иное и успел вовремя подготовиться. Остальные юноши успели завершить скачку и даже немного отдышались, когда из ворот Патампура вышел сам раджа Авенир с небольшой свитой — больше для красы, нежели из страха перед возможным нападением врагов. Раджу Авенира любили подданные: он не брал больших налогов, не требовал девушек для своего гарема, довольствуясь всего тремя женами, был равнодушен к роскоши, не слушал интриганов, любил устраивать праздники и по-настоящему пекся о безопасности Патампура. Среди своих Авенир чувствовал себя совершенно спокойно. В отличие от Аурангзеба, который никогда не делал и шагу без надежной охраны, которую вот уже много лет возглавлял Шраддха.

Взмах руки учителя — и ученики дружно, быстро выстраиваются перед Шлокой. Веселым светом сияют их глаза, в улыбке поблескивают зубы. Разоряченные, радостные.

Хорошо с детьми, подумал Шлока. Молодеешь, а не стареешь. С ними всегда тепло, даже когда они тебя огорчают…

И усмехнулся: самое время немного осадить счастливых победителей. В игре в вопросы и от-^ы не всегда побеждает сильнейший в скачках и рубке на саблях, хотя сильнейший-то как раз и будет сейчас рваться в словесный «бой», надеясь заслужить одобрение учителя.

И точно: Арилье уже ерзает в ожидании вопроса, чтобы ответить быстрее всех.

— Отвечайте: какое умение для воина главное? — громко спросил Шлока.

И, как и предполагал учитель, Арилье сразу сделал шаг вперед.

— Смотреть! — выкрикнул он.

— Слушать! — мгновенно перебил Шлока. — Когда ты смотришь, ты видишь только то, что спереди, а когда слушаешь — видишь все, даже и то, что сзади!

И, безошибочно угадав момент, повернулся и очутился лицом к лицу с раджой Авениром, которого как будто бы до сих пор «не замечал». Вежливо поклонился ему.

Раджа быстро оглядел воспитанников Шлоки. Один из этих загорелых мальчуганов — его сын. Но кто же? Голос крови молчал. Одно время раджа Авенир сильно рассчитывал на то, что родная кровь отзовется, что сердце само подскажет, потянется к своему отпрыску… Но сердце молчало. Должно быть, это оттого, что сам Шлока любит всех своих учеников одинаково сильно.

Нет, не молчало сердце! Напротив, говорило громче прежнего, и в его голосе раджа разобрал мудрый ответ: каждый из юных воинов приходится ему, Авениру, воистину родным, ибо каждый принадлежит к тому войску, которое когда-нибудь освободит его народ от вечной угрозы, нависшей со стороны Калимегдана.

И все же один из них — будущий вождь.

Который же? Раджа с интересом рассматривал лица ребят. Те старательно сохраняли «каменное спокойствие», но нет-нет да бросали в сторону Авенира любопытные взгляды. А Шлока стоял с равнодушным видом, и напрасно Авенир приподнимал бровь и вопрошал его настойчивым взором. Ни единой подсказки не получил он от мудреца. Вот она, истинная игра в вопросы и ответы! Если спрашивает Шлока — никто не может ответить правильно. Если спрашивают Шлоку — ответа не будет вовсе.

В сворке щенков выбирают самого злого. Из мальчиков раджа Авенир выбрал наконец самого сильного.

— Ты молодец, Арилье, — проговорил раджа, коснувшись волос подростка. — Я видел, как ты опередил всех.

Арилье, верное сердце, справедливости ради возразил:

— Мы вместе с Траванкором первыми пришли.

Да. Траванкор. Второй мальчик, к которому невольно потянулся раджа. Кто же его сын, тот или этот? Хороши оба… Арилье, кажется, все-таки лучше…

Шлока молча наблюдал за раджой.

И Авенир понял: ни за что не скажет ему правды хитрый Шлока. Время еще не подошло. Оставалось лишь радоваться тому, что сын его жив, полон сил и здоровья, что он растет под надежным присмотром, набирается умений, столь ему необходимых. И, в последний раз посмотрев па Арилье, раджа обратился к учителю:

— Хорошие у тебя ученики, Шлока.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и ушел прочь, увлекая за собой свиту.

Шлока и бровью не повел.

— Продолжим занятия!

Он всегда таким был, Шлока. Никому еще не удавалось вывести его из себя. Даже если очень сильно задаться такой целью. Иногда мальчики задумывались: каков же их учитель в гневе? Не в притворном, который вспыхивает и угасает по требованию самого гневающегося, а в истинном, над которым никто не властен, кроме богов?

Наверное, лучше такого себе не представлять.

Священное дерево росло здесь с незапамятных времен. Наверное, оно появилось сразу после того, как младшие боги убили первочеловека, чтобы из его плоти сотворить весь обитаемый ныне мир: из черепа — небесный свод, из крови — реки и моря, из плоти — плодородную землю, из костей — скалистые горы. Это дерево помнило богиню Кали в те дни, когда она была молодой и счастливой в супружестве. Лишь изредка возвращается теперь Кали в свою благую ипостась. В былые же времена, далекие и почти забытые, и дерево было полным сил, и Кали не жаждала смерти людей.

Теперь священное дерево стало старым и больным. Бесчисленные хвори нападали на него и постепенно взяли верх над переполнявшими его жизненными силами, как, случается, одолевают болезни подточенного возрастом человека. Дерево засыхало. На сухих его ветках, среди сморщенных листьев, трепетали на ветру бесчисленные разноцветные лоскутки, шевелились золотые и серебряные цепочки, поблескивали жемчужины. Те люди, что были побогаче, подносили древу и хранимой им памяти об истории человечества, богатые дары: золото, серебро, монеты, украшения. Но и бедняки чтили священное дерево. Ничего не было у них, кроме их одежды, и они отрывали лоскутки от своих платьев и набедренных повязок, чтобы украсить ими ветки.

Одни лоскуты были еще яркими, другие почти истлели, выцвели под дождем и солнцем… Но за каждым Шлока угадывал целую человеческую судьбу с ее бедами и невзгодами, с ее надеждами и упованием на милость древних богов, которые, возможно, вспомнят о людях и снизойдут к их просьбам о помощи…

Вот жемчужное ожерелье. Его принесла богатая женщина, которая никак не могла забеременеть. Она боялась, что муж оставит ее, и тогда ей придется доживать свои дни в печальном одиночестве. А вот тонкая серая полоска ткани — подношение нищенки, которую, словно бы в насмешку, боги наделили чадородием. Одного за другим рожала она малышей, и нечем было ей кормить своих отпрысков. Бедняжка просила богиню затворить ее чрево, дабы не производить ей больше на свет голодных ребятишек…

К этому дереву, средоточию тщетности человеческой жизни, воплощению самого Времени, Памяти и Воли Богов, привел однажды своих учеников Шлока. Солнце начало клониться к закату. Пора было им объединиться не только в играх и состязаниях. Настало время освятить их дружбу клятвой.

Но сперва следовало показать ученикам еще одну вещь.

— Видите, вон там блестит маленькое озерцо?

Мальчики дружно закивали.

— О том, что это за озеро, знают очень немногие, и я — в их числе. Там не гнездятся птицы, и запах вокруг стоит неприятный. Многие считают, что это — гнилое болото, дыра в преисподнюю, куда приходят купаться злые духи.

— Но это, конечно, клевета на чудесный дар богов людям? — подал голос Арилье.

Учитель благосклонно кивнул ему:

— Ты прав. Там, на дне этого озера, — большие запасы земляного масла. Удивительное масло! На нем нельзя жарить мясо, его нельзя употреблять в пищу…

— И еще оно воняет! — вставил Арилье, весело блестя глазами.

Обычно учитель не одобрял подобного поведения, но сейчас Шлока лишь кивнул мальчику:

— Опять ты прав, Арилье. Оно воняет. И очень хорошо горит. Запоминайте! Когда-нибудь вам очень пригодится это знание. Когда-нибудь…

Когда-нибудь… когда враг придет под стены Патампура, и новому радже понадобятся все его знания, все его умениям вся хитрость, чтобы отразить натиск доселе непобедимого врага.

Но это случится очень нескоро. Во всяком случае, Шлока хотел на это надеяться.

А пока…

— Загадывайте желания! — воскликнул учитель, показывая рукой на священное дерево. — Загадывайте и просите богов, чтобы те исполнили их!

— И что, сбудется? — спросил бойкий Арилье.

— Если твое желание достойно, если оно позабавит богов или если оно совпадет с желанием кого-то из могущественных духов — непременно сбудется…

Один за другим мальчики подходили к дереву и привязывали лоскутки к ветвям. Учитель наблюдал за ними с легкой улыбкой. Как будто знал, какое желание загадал каждый. Нетрудно, впрочем, догадаться: мысли-то у них у всех нехитрые, и желания таковы же.

Когда они все вернулись к Шлоке, он медленно обвел их взглядом. Улыбка пропала с лица учителя, глаза его стали серьезны, и мальчики притихли, ожидая, что сейчас услышат от него нечто важное.

И Шлока заговорил. Он говорил вполголоса, но так, что каждое его слово отчетливо слышали все. И сразу же все загаданное мальчиками стало казаться им таким простым, таким ненужным и жалким: один хотел победить в скачках, другой мечтал о лошади вроде той, что видел у раджи, третьему хотелось красивую одежду — не сейчас, потом, когда вырастет…

Каждый из них думал о себе, о своем. Шлока заговорил об общем деле. О том, ради чего он жил, чему посвятил свои дни без остатка. «Может быть, поэтому он — великий человек, — думал Траванкор. — Потому что действительно отдал себя всему народу, а не как мы — только себе…»

Никогда прежде он не осознавал величие своего учителя так сильно, как в тот день.

Шлока обращался к священному дереву. Он говорил задумчиво, так что каждое его слово как будто бы исходило из самой глубины души:

— Священное дерево… О, священное дерево, хранящее память о молодости богов! В память об ушедших предках, я прошу тебя: напомни о нас добрым богам! Дай нам в союзники благодетельных духов! Помоги нам сделать так, чтобы земля наша избавилась от врагов и возродилась.

Шлока поднял взгляд на мальчиков, чуть улыбнулся им, и тотчас светом наполнились их сердца.

— Давайте помолимся все вместе.

И они подняли руки, зашевелили губами, повторяя слова молитвенного песнопения…

— Теперь знайте, дети, — заговорил Шлока, — для чего я избрал вас. Для чего отобрал вас у ваших родителей и стал для вас матерью и отцом, как и обещал. Близится время решающей битвы. Калимегдан всегда мечтал о том, чтобы захватить все окрестные земли, и всегда Патампур стоял у него на пути. Эта вражда очень древняя, и началась она в сердцах богов, а не в сердцах людей. Ибо богиня Кали, которой мы так страшимся, не всегда была страшной и злобной. Не всегда ее называли «Черной», не всегда приносили ей в жертву младенцев…

Посмотрите на это дерево. Жаль, что оно не может говорить тем языком, который был бы понятен вам! Но верьте мне, он многое могло бы рассказать вам о том времени… Знайте же, что Азура был некогда верховным богом Вендии. Азура, а не Индра, что проезжает по небу на громовой колеснице и радостно смеется, глядя на победы славных воинов! Азура и сам был воином, но он был также и мудрецом.

Он знал, что наша жизнь — лишь иллюзия, лишь сон, который будет повторяться из раза в раз. Для чего же, спросите вы, нужно человеку быть свободным? Для чего быть сильным и гордым, если вся его жизнь — не более, чем сон? Я отвечу вам, если вы не отыщете ответ в своем сердце.

Скажите: даже зная, что вся паша жизнь — сновидение бога, — даже зная об этом, хотите ли вы быть рабами? Нет, душа ваша протестует против такой участи! Почему? Почему даже во сне вы не желаете быть рабами?

Потому что человек должен быть счастлив и свободен. Даже во сне. Но есть еще одна причина. И заключается эта причина в том, что теперешняя жизнь — не единственная из тех, которые нам даны. Богами нам дано множество жизней, и каждую нужно прожить лучше предыдущей. Более достойно, более честно. После смерти мы встретимся с владычицей подземного царства, с подругой Азуры, которая принимает души умерших прямо из его рук. Кто назовет мне имя этой владычицы?

— Кали, — прошептал Арилье. — Ее зовут Кали…

— Черная Кали, Черная Мать, которой мы страшимся, к которой мы взываем с ужасом! Это она встретит нас, она определит нашу участь в будущем рождении. Вот тайна, которyю я хочу доверить вам: Кали не страшна. Она — великая мать, кормящая всех своей грудью. Она — воплощение созидательных сил самой Природы. Когда будете думать о ней, думайте о ней как о Дурге, как о матери, как о лоне земли… И сейчас мы будем обращать нашу мольбу именно к ней. О великая Дурга, о Черная Мать, о Белая Мать, о та, которая встретит нас за порогом нашей смерти, — дай нам прожить достойно, дай нам умереть достойно, дай нам возродиться достойно!

Шлока помолчал, ожидая, пока в душах слушателей установится полная тишина.

И тут из-за дерева донесся громкий голос:

— Ты разбудил меня своими воплями, а потом снова усыпил нудными рассуждениями! Поначалу я решил было, что перебрал с этим кислым гирканским вином, которое никак не могу допить — такое оно гадкое… Да уж, страшный сон приснился мне, когда я заснул посреди сна этого вашего Азура, кем бы он ни был!

Такое неслыханное кощунство заставило всех юношей замереть.

Кто бы ни скрывался за толстым стволом священного дерева, сейчас он поплатится за свою дерзость.

Но Шлока остался невозмутимым.

— Выйди вперед и покажись нам! Где твой копь? Как тебе удалось спрятаться от нас?

— Да потому и удалось, что я без коня… Лег да заснул. Надо мной, наверное, трава успела вырасти, пока я спал.

Очень довольный собой, ухмыляясь во весь рот, перед Шлокой и его учениками предстал великан-северянин.

— Кром! — прорычал он. — До чего же сложно у вас тут все обстоит с богами! Сколько слушаю, столько диву даюсь.

— Как же, по-твоему, обстоит дело? — вежливо спросил Шлока, как бы желая дать варвару урок хороших манер.

Но не на такого напал. Если он и хотел произвести на Конана впечатление, ему это не удалось.

Конан заявил, зевая во весь рот:

— Когда воин рождается, наш ледяной бог Кром дает ему все, что нужно для жизни. То есть — силу и желание выжить. После чего поворачивается к парню спиной и больше не интересуется его судьбой. А уж когда ты помрешь с мечом в руке и боевым кличем на губах — тут Кром тебя встретит и отправит в чертоги, пировать с друзьями.

— И как же вы поклоняетесь подобному богу? — осведомился Шлока.

— Да никак… — сказал, зевая еще шире, Конан. И вдруг насторожился: — Эй, вендиец, я ведь тебя припоминаю. Мы встречались. Очень давно. Ты с тех пор почти не изменился. Тебя как-то смешно звали…

— Шлока, — сказал учитель. — Я тоже вспомнил тебя. Ты — киммериец, и имя у тебя странное.

— Конан, — сказал Конан. — Оно не странное. Самое обычное киммерийское имя.

— Как же вышло, что ты опять очутился в Вендии? Кажется, не сидится тебе на месте, Конан.

— Ты прав. — Конан вздохнул. Хотел предложить свои услуги в Калимегдане, а там — кто бы мог подумать! — до сих пор сидит прежний раджа, и этот раджа, чума ему в печень, меня до сих пор помнит!

— Тебя, похоже, мудрено забыть, — улыбнулся Шлока.

— Ну, не знаю… Я утащил казну, которую они хотели забрать из каравана, на который напали. Давняя история. Тому уж пятнадцать лет. Удивительно, как люди привязываются к глупым побрякушкам! Похоже, для этого раджи, для Аурангзеба, монеты и украшения дороже хорошего меча. Велел своим стражам убить меня. Якобы за предательство. Представляешь? Никакого нет ума у человека.

— Ты хотел наняться к Аурангзебу? — переспросил Шлока.

— Да, потому что он богат и постоянно ведет войны.

— Он воюет с нами, — сказал Шлока. — Если уж тебе нечем заняться в Вендии, сразись на нашей стороне. Правда, мы не заплатим. Во всяком случае, мы не сможем заплатить тебе так много, как ты рассчитывал получить у Арангзеба.

Конан скорчил недовольную физиономию, но вдруг оживился:

— Я ведь всегда смогу разграбить дворец побежденного. Мне это позволят?

— Думаю, да, — кивнул Шлока.

Мальчики, окружавшие их, не знали, что и думать. Только что их учитель делился с ними сокровенным знанием, молился о будущей победе над врагом — и вдруг словно из-под земли появляется этот странный северянин, и учитель как ни в чем не бывало беседует с ним, причем изъясняется самым обыденным языком.

(Чуть позднее Шлока раскроет им еще одну тайну: истинный правитель умеет с каждым говорить на его языке. С воином — как воин, с мудрецом — как мудрец, с торговцем — как торговец. «А с женщиной?» — спросил, поблескивая хитрыми глазами, Арилье. «С женщиной? Как мужчина!» — ответил учитель. «А как же вы, господин, утверждали…» — начало было Арилье. Шлока оборвал его: «Женщина — всегда исключение, из любого правила! Запомни это, Арилье, и проживешь много лет».)

Некоторое время Копан размышлял над услышанным и увиденным. Он оглядел двадцать молодых воинов, стоявших стеной за спиной Шлоки, одобрительно хмыкнул, подмигнул Лрилье. Наметанным глазом киммериец сразу же определил «самого злого щенка из помета». Хотя Арилье вовсе не был злым — скорее, он был агрессивным, всегда готовым действовать. В отличие от задумчивого Траванкора, истинного сына раджи.

— Обучаешь их войне? — спросил Конан у Шлоки.

Мудрец молча кивнул.

Конан вздохнул, пожал плечами:

Может быть, ты растолкуешь мне эту историю о караване… Не скажу, что целых пятнадцать лет она не дает мне покоя. Не скажу. Как только украденные мною деньги закончились, вся эта вендийская загадка вылетела из моей киммерийской головы. Но вот я снова в Вендии, и некоторые подробности той истории стали меня преследовать.

— Например, какие? — осторожно спросил Шлока.

Конан хмыкнул.

— Не смотри на меня как на бывшего врага, Шлока. Я — не враг тебе. Я был с людьми Аурангзеба лишь потому, что хотел поживиться добычей, не более. С вами я останусь немного из других соображений — вы мне нравитесь. Ну да речь не об этом. Видишь ли, Шлока, мне еще тогда показалось, что Шраддха нам врет. Ну что это за глупость — набег на караван! Я бы еще понимал, если бы он вез с собой несметные сокровища, так нет! Там был только один ларец. А самое странное заключается в том, что этим самым ларцом Шраддха ничуть не интересовался. Он пробивался к совершенно другой повозке. Впрочем, я удрал раньше и не видел…

— В той повозке находилась мать наследника Патампура, — сказал Шлока. — Шраддха хотел убить ребенка, но убил только мать. Он так и не нашел сына раджи.

— Ты уверен, что он не нашел ребенка? — прищурился Конан.

Ни один мускул не дрогнул на лице Шлоки:

— Уверен.

Конан окинул быстрым взглядом учеников мудреца.

Шлока еле заметно покачал головой, и Конан не стал задавать следующего вопроса. Они со Шлокой поняли друг друга без слов.

После этого Шлока повернулся к мальчикам. Те терпеливо ждали.

Шлока произнес:

— А теперь совершим то, ради чего мы и прибыли сюда. Я хочу, чтобы вы дали клятву верности друг другу.

Руки молодых людей переплелись; обняв друг друга за плечи все двадцать замерли возле священного дерева. И все вокруг них, казалось, застыло: солнце, медлившее возле горизонта, облако, переставшее торопиться с каким-то таинственным поручением по воле ветра, даже дыхание в ноздрях. Только еле-еле шевелились цветные лоскутки и тонкие цепочки на выбеленных ветрами сухих ветвях.